Козлы

11. Сила слова

Сигнал к отправлению поезда застиг их в объятиях друг друга. Прощание протекало довольно сдержанно, но, заслышав сигнал, предвещавший неизбежную разлуку, Жан-Мишель прижал к себе Элизу чуть крепче и не отпускал секунд на десять дольше обычного, а напоследок прошептал ей в ухо: «Я тебе позвоню». К своему удивлению, Элиза внезапно разволновалась и даже испытала нечто похожее на вспышку страсти. С какой стати, спрашивается? Ведь между ней и Жан-Мишелем решительно ничего не произошло.

Она смотрела, как он удаляется по перрону скованной походкой немолодого человека — суставы дают о себе знать. Из окна поезда, с возвышения, Элизе была видна его макушка, и она заподозрила, что волосы на ней сохранились исключительно благодаря пересадке. Смутившись, она поспешила перевести взгляд на сына, который уже углубился в книжку. Когда Жан-Мишель обернулся, чтобы помахать рукой, Элизы в окне уже не было. Поезд тронулся. В Париж! К мужу, к Люси, к близнецам. Там она вновь обретет благоразумие и супружеское счастье, главное — не переступать ту грань, за которой скука оборачивается отчаянием.

Миновала неделя. Элизе было абсолютно некогда думать о Жан-Мишеле. Уже на третий день она перестала ждать звонка, а когда увидела его улыбку молодящегося старичка, запечатленную на свадебных фотографиях, у нее даже вырвался нервный смешок: какую дурацкую ошибку она могла совершить…

Марк был, как обычно, мил и ненавязчив, близнецы наконец согласились спать по ночам. В следующем месяце они расплатятся за квартиру. Затем наступят майские праздники… Словом, у Элизы не было никаких оснований жаловаться на жизнь.

Как-то вечером, когда дети уже спали, а Марк еще не вернулся с работы, раздался звонок:

— Я не вовремя?

У нее замерло сердце, воспоминания о прованской ночи накрыли ее с головой. Цветастая занавеска в их стандартной квартире показалась убогим суррогатом тех бутонов, чей аромат струился в ночи, когда степенная мать семейства под восхищенным мужским взглядом превратилась в нимфу.

— Ты скучала?

Элиза соврала. Отчасти из вежливости, отчасти для того, чтобы разговор не угас. Ей хотелось и дальше вслушиваться в голос — нежный, мужественный, так мало соответствовавший физическому облику Жан-Мишеля, который произносил слова, адресованные ей одной.

— Во что ты сейчас одета?

Элиза выдумала облегающее платье и босоножки на высоком каблуке. Жан-Мишель осмелел и заговорил о прекрасном теле, скрытом под этим платьем. Элиза его не перебивала, растроганная тем, что еще способна внушать подобные мысли. У него был звучный голос, смелый и волнующий, — такого Жан-Мишеля она не знала. Они говорили долго, без неловких пауз и заминок. Элиза отважилась на пару нежностей, в ответ он пустился в подробный рассказ о том, что он намеревался сделать с ней в ту ночь в Авиньоне.

Когда Жан-Мишель умолк, возможно исчерпав идеи, она предложила встретиться. Но работа и жена удерживали его в Марселе. В Париже он рассчитывал оказаться лишь через несколько месяцев.

Скрежет ключа в замке! Это Марк возвращается домой, по своему обыкновению одной рукой отпирая дверь, другой развязывая галстук. Элиза успела назначить Жан-Мишелю следующее свидание — завтра, в то же время, у телефона. Трубку она положила, четко сознавая, что изменяет мужу.

Назавтра была суббота. Элиза спала допоздна, проснулась будто в похмелье, опьянение вызвали речи Жан-Мишеля, которого она теперь называла про себя Жан-Ми. Марк принес ей завтрак в постель и увел детей на прогулку. Раздевшись догола, Элиза долго изучала свое тело перед зеркалом в ванной. Уже намечается целлюлит. Живот расплылся. Необходимо срочно принять меры, а вдруг Жан-Ми… Впрочем, он ничего ей не обещал, разве только позвонить сегодня вечером. Но и этого было достаточно, чтобы обрадоваться: в ее жизни наконец-то что-то происходит! Элиза уже вышла из того возраста, когда жаждут счастья, ей за глаза хватило бы новых впечатлений.

День прошел как в тумане, в счастливой растерянности. После ужина, сославшись на усталость, она первой вышла из-за стола. В десять минут десятого, когда пес Мефистофель метил свое любимое дерево, мобильник Элизы подал голос.

Звонил всегда Жан-Ми. Их телефонная связь быстро набирала обороты. За пять дней Элиза выучила наизусть расписание скорого поезда Париж-Марсель, разорвала фотографию Жан-Ми, чтобы та не мешала сосредоточиться на его новом облике, преображенном магией слов, и начала мечтать о тайном свидании в гостинице. На шестой день он не позвонил.

Ошалевший от счастья Мефистофель успел обнюхать все фонарные столбы в квартале, но телефон Элизы упорно молчал. Тогда она решила позвонить сама, но вдруг сообразила, что Жан-Ми не дал ей номер своего мобильника.

На седьмой день Марк выразил настоятельное желание самому погулять с псом. Элиза заперлась с телефоном в ванной, где и просидела один на один со своим унылым отражением в зеркале; зеленоватая подсветка лишь подчеркивала ее возраст.

Сначала Элиза сильно переживала. На одиннадцатый день печаль трансформировалась в гнев. Она даже позвонила Жан-Ми домой; жизнерадостное «алло» его жены оскорбило Элизу до глубины души. Она повесила трубку, не сказав ни слова.

Гулять с собакой она больше не выходила, но ее мобильный был всегда включен. На ночь она убирала звуковой сигнал, но зато не спускала с экрана бессонных глаз.

Спустя три недели горе и гнев уступили место апатии. Жан-Мишель? Он всегда был ей безразличен. Она любит своего мужа и детей, ей больше нечего желать.

На двадцать третий день Жан-Ми позвонил в обеденное время. Для разнообразия, пояснил он. Элиза упрекала его за молчание, он оправдывался работой, тем, что у Элизы есть муж, а у него жена. Ему надо было поразмыслить, заявил он, и сегодня он принял окончательное решение: им лучше остаться друзьями.

Сперва Элиза подумала, что такая честность заслуживает уважения, и только потом вспомнила, что именно он втянул ее во всю эту историю, и какие бы красивые слова он теперь ни произносил, они лишь прикрывают трусость и подлость. О чем она ему и сказала со всей прямотой. Он возражал, клялся, что никто и никогда не нравился ему так, как Элиза, но не может же он взять такой грех на душу — разрушить семью, в которой четверо детей. Он умел убеждать, умел польстить и выразиться так, что казалось, будто никогда прежде ничего подобного он никому не говорил. Элиза его простила.

В последующие несколько месяцев долгие беседы чередовались с внезапным необъяснимым молчанием. О дружбе уже и речи не было, признания становились все более пылкими, а безопасная дистанция, пролегавшая между ними, лишь подстегивала воображение. Дотянуться друг до друга они не могли, но тронуть за душу было им по силам. Элиза уже не сомневалась: с ней случилось нечто необыкновенное — в награду за тридцать девять лет, прожитых в серости.

Жан-Ми упорно откладывал их встречу, весьма туманно аргументируя проволочку. Он то мучился угрызениями совести, которые не вязались со смелыми речами, то его обуревала ревность. Что до Элизы, она наслаждалась запретным удовольствием, считая себя любовницей Жан-Ми.

Наконец в один прекрасный день оба проделали половину расстояния от Парижа до Марселя, чтобы встретиться в лионской гостинице. Невероятно взволнованные, они рухнули на постель, избегая смотреть друг на друга, и Жан-Ми сделал с Элизой все то, что не раз обещал сделать, пока их разделяли сотни километров. Элизе было не в чем его упрекнуть, все произошло так, как она мечтала. Как он заставил ее мечтать — используя исключительно силу слова.

Но за счастье всегда приходится платить, и Жан-Ми не замедлил предъявить счет. «Я старый, некрасивый, я тебя не стою», — ныл он ежедневно в телефонную трубку. Элиза разуверяла его, и тогда он принимался грозить разрывом: «Я женат. Эта история не про меня. Ничего у нас не выйдет». Элиза же, напротив, полагала, что, поскольку их связь никого и ни к чему не обязывает, она поможет им жить. Но переубедить Жан-Ми она не успела. Он внезапно исчез из поля зрения, точнее, из поля слуха, и на Элизу навалилась оглушающая унизительная тишина. В памяти постоянно всплывали их беседы, и в свете последних событий ей стало казаться, что все его слова были подчинены единственной цели — затащить ее в постель. При мысли о том, что он оказался расчетливым циником, ее била дрожь. Но самым ужасным было неведение, в котором он ее оставил: почему Жан-Ми с ней порвал? В своем горьком одиночестве она выстраивала самые разные гипотезы, но лишь напрасно себя мучила.

Элиза обсудила случившееся с Флоранс и Каролиной, но они не смогли ей помочь. Связалась с некоторыми общими знакомыми, но и от них толку было мало. Хуже того, Элиза разъярилась, услыхав, что у Жан-Мишеля все хорошо, живет себе по-прежнему, тихо, скромно.

Как не оплакивают пропавших без вести, пока не получены достоверные сведения о их гибели, так и Элиза не могла забыть Жан-Мишеля, пока у нее оставалась надежда поговорить с ним или снова увидеться.

Когда безумные планы вернуть Жан-Ми рухнули один за другим, Элиза погрузилась в отчаяние. Она сильно похудела — гнев пожирал ее изнутри. За неимением возможности обрушиться на Жан-Ми, она злилась на саму себя. В конце концов, глупо обвинять в предательстве человека, которому хватило осторожности — а может, низости — ничего ей не обещать.

Шло время, и в итоге чувство долга, обязательства — дети, муж, работа — вынудили Элизу вернуться к действительности. А потом наступил день, когда впервые за долгие месяцы она почувствовала, что довольна собой. Довольна и горда, потому что нашла в себе силы отправиться в путешествие со всей семьей, и эта поездка непременно принесет ей полное и окончательное исцеление. Воспоминания о Жан-Ми лишь слегка щемили сердце. Она снова стала образцовой женой.

Добравшись до посадочной зоны, Элиза рухнула в кресло. Она знала: как только самолет оторвется от земли, страдания, причиненные Жан-Ми, прекратятся навеки. Марк повел детей в туалет, ему было невдомек, в каком состоянии пребывает его жена. Стюардесса вот-вот пригласит на посадку. Минут через двадцать Элиза взмоет ввысь и связь с Жан-Ми лопнет, как натянутая струна. А дальше — Тунис, безделье и, если постараться, второй медовый месяц с Марком. Стюардесса за стойкой взяла в руки микрофон. Слава богу!

В этот момент и раздался звонок. Сердце екнуло, руки задрожали. Элиза сразу поняла, кто звонит. Она схватила трубку с лихорадочной поспешностью, испугавшись, что звонок сорвется. Жан-Ми! О том, чтобы в ту же секунду отключить телефон, наказав таким образом Жан-Ми, она и не помышляла. Ей было предельно ясно: она пропала, но некоторые катастрофы странным образом походят на счастье. Она прошептала, что не может разговаривать. Он сообщил, что тоскует по ее фантастическому телу. Он хочет увидеться. Сразу по возвращении. В ожидании будет думать о ней каждый день. И не скажет ей прямо сейчас, куда он ее поцелует, иначе она зальется краской. Ошалев от счастья, растерявшись при виде Марка с детьми, Элиза даже не потребовала объяснений, почему Жан-Ми так отвратительно долго не звонил.

Поднимаясь по трапу к чреву самолета, Элиза чувствовала себя теленком, которого волокут на заклание. Марк шел с детьми впереди, но она была уже не с ними, ее тянуло совсем в другую сторону.

Десять дней жариться на солнце, десять дней изнывать от тоски, десять дней усердно загорать в надежде, что загар не смоется до того момента, когда Жан-Ми осчастливит ее звонком. Если, конечно, он вообще позвонит.