Козлы

2. Да воздастся нам

На судно они сели в Палермо. Каролина, Люк, Роберт, Сильвия и Марио. Последний слегка уменьшился в размере и поэтому путешествовал в погребальной урне из оникса.

Перед тем как обратиться в прах, Марио долгое время был прикован к постели. Смертельная болезнь протекала невероятно медленно, и, чтобы не скучать, он сам начал воздавать посмертные почести своей короткой жизни. Последняя воля Марио, оглашенная его сводной сестрой Каролиной, изрядно разочаровала друзей и знакомых. Неуемная фантазия молодого режиссера на сей раз породила лишь бесцветную церемонию, жалкую пародию на всем известный фильм. Избалованные его сногсшибательными импровизациями и мистификациями, придуманными будто в голодном бреду, друзья явно ожидали от Марио большего. Предвкушали какую-нибудь сумасшедшую выходку, даже несмотря на то что последние слова покойного заронили в души некоторые сомнения: а в своем ли уме покинул их приятель этот мир? Всю жизнь Марио только и делал, что богохульствовал, отрекался от родителей и упорно ненавидел сводную сестру Каролину только потому, что она не разделяла его пылкого стремления к кровосмешению. И этот человек, ко всеобщему недоумению, истратил свой последний вздох на сущую банальность: «Да воздастся нам по делам нашим…» Самые проницательные из его друзей пытались отыскать в этих словах некий скрытый смысл, но безуспешно.

Казалось, под конец жизни чувство юмора и потребность делать гадости оставили Марио.

В записке, найденной на больничной тумбочке, говорилось, что при кремации не должно быть посторонних людей, только самые близкие. А на Сицилию, где Марио повелел развеять свой прах, отправится Каролина в сопровождении костюмерши, с которой Марио не работал со времен первого спектакля, полицейского, однажды препроводившего его в участок, где они скоротали ночь за покером, и, наконец, роскошного молодого человека, которого никто не знал, но который будто бы принял его последний вздох. Все четверо попутчиков видели друг друга впервые, и, за исключением Каролины, никто из них не был знаком с ближним кругом Марио.

Многочисленные друзья, отстраненные от участия в мероприятии, чувствовали себя задетыми, пока ассистент режиссера Сильвэн не утешил их, описав в красках четырех избранников. Во-первых, тридцатилетняя женщина, до сих пор не изжившая подростковые комплексы и вдобавок жутко похожая на Марио; затем красивый малый с глуповатой улыбкой, одетый как служащий похоронного бюро; третьей в списке шла невысокая рыжеволосая дама неопределенного возраста — ей можно дать и сорок, и шестьдесят; наконец, толстяк, который, не успев отобедать, уже ищет, чем бы перекусить. Да, Марио был несомненно мертв.

В первые часы плавания его имя не упоминалось, каждый знал, что имеет крайне мало оснований находиться на яхте, и боялся, как бы остальные не вывели его на чистую воду. Происходящее напоминало то ли ночное бдение накануне похорон, то ли морскую прогулку для пенсионеров. Все, даже капитан и экипаж, были одеты в черное — кроме Каролины. Она щеголяла в оранжевом пляжном платье. Сильвия, костюмерша, восхищалась удобным и красивым кораблем. Полицейский Роберт беспокоился об ужине. Красивый парень Люк читал. Каролина охотно вздремнула бы часок после обеда, если бы не урна, с которой ей приходилось делить каюту, — развеивание праха было намечено на завтрашнее утро.

К девяти часам солнце начало клониться к горизонту. В половине десятого на задней палубе накрыли стол для легкого ужина, состоявшего из холодных закусок. Пассажиры покорно переместились из шезлонгов на стулья: Сильвия напротив Роберта, Люк напротив Каролины. Ели молча, изредка обмениваясь вымученными улыбками. Роберт старательно пережевывал окорок, вегетарианка Сильвия ждала перемены блюд, Лукас ел будто из вежливости.

Каролина не поднимала глаз от тарелки. Столь тесное соседство с Лукасом смущало ее. Неловко потянувшись за солонкой, она задела его руку.

До ужина она в основном смотрела на него против света — черные кудри на фоне голубого неба, под ними квадратное лицо, словно темное окошко. Теперь же этот силуэт из китайского театра теней взирал на нее разноцветными глазами, такими добрыми, что тянуло впасть в детство, а кроме того, руки у него были будто изваянные из мрамора, до них хотелось дотронуться, чтобы проверить, настоящие ли они. Если бы Каролина не подозревала о любовной интрижке между Лукасом и своим покойным братцем, ее мгновенно сразил бы удар молнии, как оно бывает в дешевых любовных романах. «Ну же, — урезонивала она себя, — у тебя больше нет времени сходить с ума по красивым юнцам. Пора уже сосредоточиться на экземплярах, годных для создания семьи». Слишком свежи были воспоминания: ее последний роман с красавцем продлился всего два месяца. Она не успела воплотить в жизнь даже самую скромную из своих фантазий — позавтракать наедине с любимым в новом пеньюаре из прозрачно-воздушной ткани. Каролина не взялась бы утверждать, что между красотой ее последнего возлюбленного и краткостью их романа существовала прямая зависимость, но ей хватило мужества признать: некрасивые мужчины более постоянны, — по крайней мере, если судить по ее опыту. Самый страшненький из ее бойфрендов даже геройски заговорил о детях раньше, чем это сделала она, — веский аргумент в его пользу, который непременно привел бы их под венец, не испугайся Каролина, что потенциальный отец слишком щедро одарит будущего ребенка своими генами.

Вздох Сильвии прервал ее раздумья. Мысли Каролины были столь далеки от Марио, что она даже рассердилась на себя: «Это все-таки не круиз!» И тем не менее она не сводила глаз с Люка, поглощенного созерцанием собственных пальцев, барабанящих по столу.

На палубу медленно опустилась ночь, однако трапеза все так же мало походила на ночное бдение.

Официант зажег свечи, вставленные в стеклянные сосуды. При колеблющемся свете черты лица красавца приобрели мягкость, как на полотнах де Ла Тура.[1] Не верится, чтобы Марио удержался от соблазна взять этого парня в любовники. «Ну и что, — размышляла Каролина, — я жива, а Марио мертв. Путь свободен. Господи, сделай так, чтобы он не оказался законченным гомосексуалистом и женоненавистником! Хотя нет, ничего не делай, глупости все это. Встретить мужчину своей мечты, развеивая прах сводного брата? Такого просто не может быть, никогда!»

— Вам холодно?

От звука его голоса Каролина вздрогнула. Он задал вопрос так, будто они были одни в целом мире.

— Вы очень бледны, — заметил Люк с беспокойством, прозвучавшим вполне искренне. — Хотите, я провожу вас до каюты?

Каролина покраснела. Неужто он прочел ее мысли? Правда, его простецкий тон и оказанное ей особое внимание Каролину несколько озадачили. Впрочем, неординарные обстоятельства обязывают к неординарным поступкам. Мнение экипажа и попутчиков ее не пугало, ведь она их больше никогда не увидит. Но больше никогда не увидеть Люка… Ее сердце заныло. Она молча поднялась и взглядом приказала молодому человеку следовать за ней. Впервые в жизни ей перепало от Марио что-то хорошее, так стоит ли отказываться?

Коридор был узок для двоих, и Каролина шла впереди Люка. Она постаралась придать своей походке небрежность, чтобы подчеркнуть линию бедер. Как говаривал покойный, именно бедра были ее главным козырем. Она благословляла лето, позволившее ей продемонстрировать достоинства стройного, хорошо сложенного тела. Фигура компенсировала банальное личико, которому карие глаза навыкате и слегка выпирающие зубы придавали сходство с мордочкой симпатичного грызуна.

У двери каюты она остановилась и повернулась к Люку. Он был выше на целую голову, а его улыбка внушала желание прижаться к его груди; вот так, бывало, она прижималась к груди Марио, когда была маленькая и грязным мыслям еще неоткуда было взяться. Ей вдруг захотелось, чтобы Люк погладил ее по голове, сказал что-нибудь ласковое, что заставило бы ее забыть об урне, поблескивающей во мраке каюты.

— Вы в порядке?

Каролина молчала, мучительно соображая, как бы упросить его остаться. Тогда он протянул руку поверх ее плеча и толкнул дверь каюты.

— Зайдите, а то простудитесь.

Что случится, если они окажутся лицом к лицу в этом тесном пространстве, где можно разговаривать только сидя на кровати? Было одновременно слишком рано и слишком поздно думать об этом, когда Люк затворил за ними дверь. Он был такой большой, а каюта такая маленькая, что Каролина уже не могла видеть его целиком.

«И что теперь? — спрашивала она себя. — Это, конечно, ни к чему не приведет, ну и ладно! Насладись моментом! Жизнь коротка, посмотри на Марио!»

Урна ее брата и желание поквитаться с ним хотя бы после смерти придавали ей отваги.

Какая замечательная месть — в его присутствии отдать другому то, в чем ему, Марио, она всегда отказывала! А если Люк был любовником Марио, она будет вдвойне отомщена. Нет, похоже, все-таки не был. Взгляд молодого человека скользнул по урне без тени волнения. А может, они вообще были едва знакомы? — обрадованно предположила Каролина.

Люк подал ей стакан воды, накинул на плечи кардиган, усадил на кровать и, точно как она мечтала несколько минут тому назад, стал гладить по голове, нашептывая ласковые слова. В сущности, ничего особенного, так всегда утешают детей. Говорил, что он рядом, что разделяет ее горе. Каролина особо не горевала, но охотно позволяла себя убаюкивать. Еще ни один мужчина не относился к ней с таким участием — совершенно бескорыстным, без каких-либо намеков или двусмысленности. Это было приятно, странно и очень обнадеживало.

Деревянная обшивка стен и очертания урны растворялись в ночи. Лицо Люка тоже постепенно тонуло во мраке. Тьма, его нежный голос, тяжесть руки на ее плече практически свели на нет колебания Каролины. Он продолжал говорить обыденные вещи, но говорил их от души. Смесь общих фраз и вопросов, личных ровно настолько, чтобы дать женщине почувствовать собственную значительность. О себе он не сказал ни слова, а Каролина поостереглась выспрашивать из опасения узнать какую-нибудь гадость, которая разрушила бы очарование минуты. Затем Люк умолк, в полной тишине и неподвижности они слушали плеск волн. Каролина была на седьмом небе. Теперь ей было абсолютно ясно: если и есть в этом бренном мире у каждого человека и каждой вещи свое место, то ее — рядом с этим незнакомцем.

Люк, однако, даже не пытался воспользоваться моментом. Причем явно не из робости, смущенным он не выглядел. Каролина решила, что он, как и она, умеет ценить красоту мгновения. Умеет не спешить, соизмерять свой шаг с шагом другого, сливаясь в едином ритме. Она всегда мечтала встретить мужчину, который был бы способен на такое и которому в знак признательности она бы посвятила свою жизнь. Люк — ее избранник, сомнений нет. Впрочем, в полдюжине парней, бросивших ее за последние десять лет, она тоже поначалу ни капли не сомневалась. Каролина улыбалась в темноте, притихшая и счастливая. И уже немножко меньше ненавидела Марио.

Когда ее веки отяжелели и голова непроизвольно склонилась на грудь Люка, тот снял с нее сандалии и уложил на койку.

— Останьтесь! — взмолилась Каролина.

— Если это необходимо…

Каролине показалось, что он улыбается. Люк лег рядом с ней, не раздеваясь. Она прижалась к нему. Заигрываний с его стороны не последовало, он просто обнял, как друг, как брат, эту незнакомку в платье с открытыми плечами.

Каролина ликовала. Ни о чем подобном она и мечтать не смела! Неужели существует на свете мужчина, способный из уважения к ней заглушить голос похоти, способный окружить ее столь трогательной заботой? Ей понадобилось отправиться в плавание с прахом человека, по вине которого она едва не возненавидела всех мужчин без исключения, чтобы повстречать свой идеал, свою мечту и в итоге свое счастье. Как удивительно устроена жизнь! Как позаботилось о ней Провидение! Теперь она найдет в себе силы простить Марио.

Она поискала в темноте губы Люка, не нашла, но оно и к лучшему. У них вся жизнь впереди, чтобы медленно, не спеша узнавать друг друга и любить.

Проснулась Каролина от духоты и крика чаек. Ее словно вырвали из сна, насквозь пронизанного голосом Люка, глазами Люка, нежностью Люка. Нехотя отрываясь от сновидений, она открыла глаза. Улыбнулась, обнаружив, что полностью одета. Но ее блаженство было кратким. В каюте что-то изменилось. Во влажном воздухе чувствовался запах пота. Люка больше не было, о нем напоминала лишь вмятина на покрывале, но чувство тревоги пришло не оттуда. Каролина сполоснула лицо водой, прошлась щеткой по волосам, направилась к выходу — и тут к горлу подкатила тошнота.

Урна! Она исчезла! Марио поручил ей, Каролине, исполнить его последнюю волю, а она не уберегла прах. Был — да и сплыл!

Очертя голову она выскочила из каюты в поисках помощи и услыхала голоса на капитанском мостике. Люк, Сильвия и Роберт, стоя к ней спиной смотрели на море. Перед ними на обеденном столе, накрытая черной простыней, стояла урна. С облегчением переведя дух, Каролина направилась к столу. Ну конечно, как она не догадалась: Люк не захотел ее будить и попросил остальных подождать, пока она проснется, чтобы развеять прах.

Люк снова был в черной куртке и рубашке. Руки его лежали на урне, так же как этой ночью лежали на ее плечах: он взял на себя проведение церемонии. Наверное, потому, что чувствует себя обязанным Марио, решила Каролина. Ведь именно Марио, пусть и в виде пепла, заключенного в урну, присутствовал при зарождении их любви, пока еще чистой и возвышенной.

Взглянув на Каролину, Люк улыбнулся. Сердце ее сжалось от радости. Этот мужчина в черном, такой красивый на фоне утреннего неба, скоро станет ее возлюбленным, он уже немного принадлежит ей. Прощальный подарок Марио. Почему она так плохо думала о брате? Он все предвидел, он подстроил их встречу — теперь это совершенно очевидно. Марио, должно быть, наслаждался своим шедевром, своей последней постановкой. Каролине захотелось сказать ему спасибо, извиниться за то, что так плохо о нем думала. Слезы благодарности и раскаяния туманили взор. Она пообещала себе отныне чтить память брата и постараться реабилитировать его в глазах членов семьи, которые отказались даже присутствовать на кремации, — они были сыты по горло его выходками, ложью и цинизмом. Она им расскажет, как Марио выбрал для нее самого чуткого из спутников, как он предусмотрел в своем завещании мельчайшие детали их чудесной встречи. Все-таки Марио был истинным гением!

Поглощенная мыслями о раскаянии и очищении, Каролина не заметила, как открыли урну, и не прислушивалась к прощальным словам Люка, которые уносил свежий ветер. Когда она, растроганная и дрожащая от волнения, наконец отвлеклась от своих раздумий и попыталась подключиться к церемонии, рука Люка (та самая рука, которая этой ночью жгла ей кожу сквозь платье) зачерпнула пригоршню пепла и бросила в море. При этом Люк слегка наклонился вперед. Серебряный крестик, какие носят католические священники, сверкал за отворотом черной рубашки, пока Люк своим чарующим голосом читал поминальную молитву:

— Да воздастся нам по делам нашим…