Крадущаяся тьма

Глава 23. Тайна раскрывается

Неожиданное свидание с сестрой потрясло Серегила до глубины души. От него, казалось, исходила такая безнадежная скорбь, что по дороге из дворца Алек не находил слов для утешения и чувствовал себя беспомощным. Что мог он сказать, что предложить другу? И что имел в виду Нисандер. когда говорил, будто Серегил должен ему что-то сообщить?

Алек печально следовал за Серегилом; стук копыт их коней гулко отдавался от стен, ограждавших сады роскошных вилл, мимо которых они ехали; кособокая луна медленно опускалась за крыши на западе. Алек все никак не мог забыть о той единственной слезе, что медленно скатилась по щеке друга. Он и не представлял себе, что тот способен плакать.

Серегил остановил коня у винной лавки и купил две фляги сладкого красного вина, потом двинулся дальше; в конце концов они оказались в густом парке, тянущемся позади улицы Огней. Спешившись, всадники отвели коней на лужайку.

Посередине маленькой поляны находился фонтан с полным дождевой воды и опавших листьев каменным бассейном. Усевшись на бортик, Серегил вручил Алеку флягу и, откупорив свою, сделал большой глоток.

— Выпей как следует, — со вздохом сказал он Алеку. — Тебе это пригодится.

Юноша обнаружил, что у него трясутся руки. Он тоже сделал большой глоток сладкого крепкого вина и ощутил, как по телу разлилось тепло.

— Ты просто скажи мне все, ладно? Что бы это ни было. Серегил несколько мгновений молчал, его лицо было неразличимо в темноте. Потом он показал на луну:

— Когда я был ребенком, я часто убегал из дому по ночам, чтобы погулять в лунном свете. Я больше всего любил середину лета: люди со всего Ауренена тогда собираются у подножия горы Бардок, чтобы дождаться полнолуния. Когда луна всходила над горой, мы все начинали петь, тысячи голосов сливались в гимне драконам. И они пролетали для нас на фоне луны и вокруг вершины горы и тоже пели свои песни и выдыхали красное пламя.

Я раз или два пытался петь этот гимн здесь, но хочешь верь, хочешь нет, у меня просто ничего не получалось. Без всех остальных я совсем не мог петь Песнь Дракона. И похоже, что уже никогда ее не спою.

Алек почти воочию увидел описанное Серегилом: тысячи красивых сероглазых людей в белых туниках и сверкающих драгоценностях, собравшихся под полной луной и поющих в унисон. Здесь, в унылом зимнем парке, он ощутил ужасную тяжесть расстояния, разделившего Серегила и тех людей.

— Ты надеялся, твоя сестра объявит, что ты можешь вернуться домой, да?

Серегил покачал головой:

— На самом деле нет. Так оно и вышло.

Алек опустился на бортик фонтана рядом с другом.

— Почему тебя выслали?

— Выслали? Я был объявлен вне закона, Алек. Вне закона за предательство и убийство, в котором я оказался замешан, когда был еще моложе, чем ты теперь.

— Ты? — задохнулся юноша. — Я… я не могу в это поверить. Как это случилось? Серегил пожал плечами:

— Я был глуп. Я влюбился и позволил страсти, истинной любви, как я тогда думал, лечь между мной и Адриэль и другими, кто пытался меня спасти. Я не знал, что мой возлюбленный просто использует меня, не знал его истинных намерений, но так или иначе человек погиб, и виноват в его смерти был я. Детали не имеют значения. Я никогда никому не говорил о них, не собираюсь это делать и сейчас, Алек. Возможно, когда-нибудь… Дело кончилось тем, что двоих — в том числе меня — выслали, остальных казнили, кроме моего возлюбленного: он бежал.

— Значит, в Скалу с тобой прибыл еще один ауренфэйе?

— Захир-и-Арингил не вынес изгнания. Он прыгнул за борт с камнем на шее, как только берег Ауренена скрылся из глаз. Я едва не сделал того же — и тогда, и много раз впоследствии. Большинство изгнанников рано или поздно кончают жизнь самоубийством. Но это не для меня. Во всяком случае, пока.

Немногие дюймы, разделявшие их, казались длинными холодными милями. Стиснув в руках флягу, Алек спросил:

— Почему ты рассказываешь все мне сейчас? Это как-то связано с тем, что говорил Нисандер?

— Определенным образом. Я не хочу, чтобы между нами оставались секреты после всего случившегося сегодня. — Он снова глотнул вина и потер глаза. — Нисандер все время… с тех пор как тебя увидел… хотел, чтобы я рассказал… — Серегил повернулся к юноше и положил руку тому на плечо. — Алек, ты фэйе.

Наступила тревожная тишина.

Алек слышал слова Серегила, но их смысл, казалось, не доходил до него. Он думал по дороге из дворца о множестве неприятных возможностей, но такая не приходила ему в голову. Юноша почувствовал, как фляга выскользнула из его пальцев, увидел, как она покатилась по мокрой увядшей траве.

— Этого не может быть! — прошептал он дрожащим голосом. — Отец ведь не…

Но внезапно все части головоломки встали на место: расспросы Серегила о его родителях, завуалированные намеки Нисандера, слухи о том, что они с Серегилом родичи. Тяжесть открытия заставила его покачнуться. Серегил крепче сжал его плечо, но Алек едва заметил это.

— Моя мать.

— Хазадриелфэйе, — мягко сказал Серегил. — Из тех, что жили за перевалом Дохлого Ворона — ты ведь там родился.

— Но как ты можешь это знать? — прошептал Алек. Ему казалось, что надежная земля ускользнула из-под его ног и он оказался в незнакомом и непонятном месте. Одновременно он чувствовал, что все каким-то ужасным образом сходится: и нежелание его отца говорить о матери, и его подозрительность, и его холодность… — Может быть, она все еще живет там?

— Помнишь, я рассказывал тебе, как хазадриелфэйе покинули Ауренен много, много лет назад? О том, как отличаются их обычаи от наших? Они не терпят чужаков, особенно людей, и убивают полукровок, если те рождаются. Каким-то образом твоя мать сумела надолго скрыться от своего племени — достаточно надолго, чтобы повстречать твоего отца и родить тебя, но, должно быть, соплеменники в конце концов выследили ее. Даже если бы она вернулась по своей воле, все равно наказание за побег и связь с человеком — смерть. Чудо, что тебе с отцом удалось бежать. Он, должно быть, был необыкновенным человеком.

— Я никогда его таким не считал. — Сердце Алека колотилось так, что в ушах стоял гул. Как много всего на него обрушилось… — Не понимаю. Как ты можешь обо всем этом знать?

— Наверняка — не могу, но такое предположение соответствует всему, что нам известно. Алек, тот факт, что ты фэйе, — несомненен. Я заметил признаки на первое же утро там, в горах, но не хотел этому верить.

— Почему?

Серегил поколебался, потом тряхнул головой.

— Я боялся, что ошибаюсь, вижу то, что хочу увидеть. Но моя догадка не была ошибкой — твои черты, сложение, то, как ты двигаешься… Микам сразу же это заметил, а потом и кентавры, и Нисандер, да и другие в Ореске. Тогда, в первую ночь, как мы перебрались в «Петух», я снова ушел, помнишь? Я отправился к оракулу Иллиора, чтобы задать ему совсем другой вопрос, но во время прорицания он заговорил о тебе, назвал тебя «дитя земли и света» — Далны и Иллиора, человека и фэйе; усомниться в смысле его слов невозможно. Нисандер с самого начала хотел, чтобы я рассказал тебе, но…

Волна гнева прорвалась сквозь оцепенение Алека. Он вскочил на ноги, пошатнувшись, повернулся лицом к Серегилу и выкрикнул:

— Почему же ты не рассказал? Почему все эти месяцы молчал? Снова тот же трюк, как тогда на улице Колеса?

В лунном свете на лице Серегила — наполовину черном, наполовину белом как мел — сверкнули глаза.

— Ничего похожего!

— Ах, нет? — продолжал кричать Алек. — Но тогда почему, будь оно все проклято! Почему? Почему ты мне ничего не сказал?

Серегил, казалось, съежился. Он опустил голову, положил руки на колени, потом глубоко вздохнул.

— На это нет единственного ответа. Сначала потому, ; что я не. был уверен. — Он покачал головой. — Нет, это неправда, в душе я был уверен, но не смел разрешить себе поверить.

— Почему?

— Потому что если я ошибался… — Серегил беспомощно развел руками. — Впрочем, не важно. Я тогда уже долго был одинок и считал, что такая жизнь мне нравится. Я знал, что, если прав и скажу тебе обо всем и ты поверишь мне, это свяжет нас, создаст узы… Я не хотел рисковать — по крайней мере пока не пойму, каков ты на самом деле. Клянусь руками Иллиора, Алек, ты не знаешь, не можешь себе представить, каково это…

— Так просвети меня! — прорычал Алек.

— Хорошо. — Серегил снова прерывисто вздохнул. — К тому времени я был изгнанником уже больше лет, чем ты живешь на свете. Любой ауренфэйе, прибывающий в Скалу, знал, кто и что я такое, и был обязан остерегаться меня. Тем временем все мои друзья-люди старели и умирали у меня на глазах.

— Кроме Нисандера и Магианы.

— О да. — В голосе Серегила прозвучала горечь. — Ты ведь все знаешь о моем ученичестве? Еще одна неудача, и здесь тоже я оказался не на месте. И тогда как снег на голову появляешься ты, и ты… ты…

Алек смотрел на склоненную фигуру перед собой и чувствовал, что его гнев исчезает так же быстро, как и появился.

— Я все равно не понимаю, почему ты не хотел мне ничего говорить.

Серегил снова поднял на него глаза.

— Из трусости, наверное. Я не хотел увидеть то выражение на твоем лице, которое вижу сейчас.

Алек сел рядом с ним и закрыл лицо руками.

— Я не знаю, кто я такой, — простонал он. — Как будто все, что я знал о себе, теперь исчезло. — Он почувствовал. как рука Серегила обняла его за плечи, но не отстранился.

— Ах, тали, ты тот, кем всегда был, — вздохнул Серегил, похлопав его по руке. — Ты просто теперь знаешь о себе, вот и все.

— Так, значит, я увижу, как стареет Бека, и Лутас, и Иллия…

— Верно. — Серегил крепче обнял Алека. — Они постарели бы точно так же, будь ты тирфэйе. Течение времени — не проклятие.

— Ты всегда говорил о нем как о проклятии.

— Быть одиноким — вот проклятие, Алек, одиноким и всем чужим. Не имею представления, как мы с тобой оказались в одной камере тюрьмы той ночью, но с тех пор я каждый день благодарю за это Иллиора. Самый сильный страх, который я когда-нибудь испытывал, — это потерять тебя. На втором месте — страх, что когда я наконец все тебе расскажу, ты решишь, будто только поэтому я взял тебя с собой. Все ведь совсем не так. И никогда не было, с самого начала.

Потрясение и гнев постепенно проходили, оставив вместо себя безмерную усталость. Алек потянулся за флягой и выпил все, что в ней еще оставалось

— Знаешь, как трудно все это принять! Ведь так много теперь меняется.

В первый раз за долгие часы Серегил рассмеялся; в его смехе прозвучали теплота и облегчение.

— Ты бы поговорил с Нисандером или Теро. Маги, должно быть, испытывают те же чувства, когда узнают, что в них есть волшебная сила.

— Какое это имеет значение — я же полукровка? — задал Алек один из тысячи вопросов, нахлынувших на него. — Как долго я проживу? И сколько мне лет на самом деле?

Все еще обнимая Алека одной рукой, Серегил нащупал другой свою фляжку и глотнул из нее.

— Ну, когда кровь фэйе достается от матери, это сказывается сильнее. Не знаю, в чем тут дело, но так бывает всегда, и все, чьи матери фэйе, живут столько же, сколько и остальные из нас — четыре столетия или около того. Они взрослеют немного быстрее, так что тебе примерно столько лет, сколько ты считаешь. Есть также вероятность, что ты унаследовал от матери магические способности, хотя, наверное, в этом случае они бы уже проявились… — Серегил внезапно умолк, и Алек почувствовал, как тот поежился. — Проклятие, жаль, что я не рассказал тебе все раньше. Чем дольше я ждал, тем труднее теперь…

Не дав себе времени понять, откуда взялся этот порыв, Алек повернулся и обеими руками крепко обнял Серегила.

— Все в порядке, тали, — хрипло прошептал он. — Теперь все в порядке.

Застыв от неожиданности, Серегил поколебался секунду, потом тоже обнял юношу. Его сердце сильно и быстро билось у самой груди Алека. Усталая умиротворенность охватила его; одновременно он ощутил смутное удовольствие от их близости. Оттуда, где они сидели, Алек мог видеть отблеск фонарей с улицы Огней на голых ветвях деревьев. Пальцы Серегила гладили его волосы — так же, понял Алек с виноватым чувством, как ласкали молодого куртизана в заведении Азарина несколько недель назад.

«Сначала такая странная, все изменившая ночь, — подумал Алек, — а теперь еще и это. Пальчики Иллиора, если так пойдет и дальше, кончится тем, что я вовсе не буду знать, кто я такой!»

Серегил наконец отпустил его и взглянул на луну, наполовину спрятавшуюся уже за домами.

— Не знаю, как ты, а я получил сегодня ночью все, что могу вынести, — сказал он с намеком на прежнюю кривую улыбку.

— А что будет с Рителом?

— Думаю, Тим может присмотреть за ним еще одну ночь. Мы займемся этим делом утром.

Когда они садились на коней, чтобы ехать домой, настала очередь Алека рассмеяться.

— Что тебя так развеселило?

— Все могло получиться куда хуже. В старых балладах бездомный сирота всегда оказывается давно исчезнувшим наследником престола в каком— нибудь королевстве и, значит, должен жить в фамильном замке, учиться этикету, а то и побеждать чудовище ради каких-то совершенно незнакомых людей. По крайней мере я могу заниматься своим прежним делом.

— Не думаю, что кому-нибудь придет в голову сложить об этом балладу.

Алек вскочил в седло и улыбнулся Серегилу:

— Вот и прекрасно.