Крамнэгел

14

Разочарованию сэра Невилла не было предела. Нет, это просто невероятно: идет четвертая неделя, а все сообщения из Лайберна говорят о довольном, успокоившемся человеке, с головой ушедшем в тонкости созидания церкви, обреченной на тошнотворное уродство из-за беспредельной вульгарности проектировавшего ее архитектора и тупого символизма, обуревавшего вдохновителя ее строительства, которому вся жизнь представлялась лишь битвой тьмы и света. Согласно получаемым сообщениям Крамнэгела иногда посылали и в поле — сажать картошку, шпинат и капусту. С сельскохозяйственных работ великан возвращался в свой добровольный плен лишь с наступлением ночи. Он брел устало, но весь так и сияя от сознания, что хорошо потрудился, излучал ангельское благочестие.

— Я больше не способен понимать этого человека, — стонал сэр Невилл. — По его милости самые святые порывы души выглядят как жалкие потуги ханжи-фарисея казаться самому себе порядочным. О, как я сожалею, что своими выстрелами он проложил себе дорогу в мою жизнь, как я желал бы, чтобы этого никогда не случилось! Как бы желал, чтобы у него хватило порядочности дать мне избавление от этого! Но что толку в желаниях?

— Я тут размышлял кое о чем, — заметил Билл.

— И что же вы надумали?

— Если человек способен помочь тюремным властям сорвать побег, при этом безо всякой задней мысли, то есть намерения к ним подлизаться, действуя исключительно под влиянием душевного порыва, то уместно предположить, что именно тюрьма без решеток и пробудит в нем чувство чести. То есть раз ему доверяют, он не может злоупотребить оказанным доверием.

— Ну вот, теперь вы заставляете меня терзаться и страдать.

— Почему же?

— Потому, что я не могу не оценить абсолютную точность ваших умозаключений. — Сэр Невилл беспомощно водил пером по промокашке. — Итак, по-вашему, — снова заговорил он, — подстрекнуть его к побегу может возвращение в обычную тюрьму с решетками?

— Но нет гарантии, что и это поможет, — ответил Билл. — То есть либо мафия, либо бешеные мальтийцы разорвут его на части?

— Либо он выбьется в начальники тюрьмы.

— Вы всегда были оптимистом, — невольно улыбнулся сэр Невилл.

— Я вообще не думаю, что стоит ставить на возможность его побега. Ставить на это — значит принимать решение, возлагая при этом всю ответственность опять же на него самого.

— Иначе говоря, это значит принять решение чисто по-британски, прийти к компромиссу. Но компромисс ведь вполне может принести практические плоды, потому что никто не ожидает ничего подобного от такого столпа морали, как я.

— Но получите ли вы достаточное удовлетворение, позволив ему бежать, если считаете себя обязанным внести весомый вклад в обретение им свободы?

— При чем здесь удовлетворение? — резко отмахнулся сэр Невилл. — Надеюсь, я еще не превратился в старую развалину, нуждающуюся в ежедневной порции удовлетворенности. Благодарю покорно, но я для этого слишком большой прагматик. Я всего лишь хочу избавиться от него, хочу, чтобы он вышел из-под моей юрисдикции; и не потому, что наши законы плохи или хороши, а потому, что он сделал их беспомощными. Я даже не питаю к нему сочувствия, я просто глубоко обеспокоен. Весь ужас не только его положения, но и нашего я осознал в тот момент, когда в зале суда его разобрал смех. Я внезапно увидел всех нас его глазами и почувствовал, что смешон. А почему? Очень просто — потому, что в тот момент я и был смешон. Как и все остальные.

— Да, но когда его здесь уже не будет, — стоял на своем Билл, — не начнете ли вы думать, что мы должны были изыскать законную возможность освободить его?

— О боже, — вздохнул сэр Невилл, — дожить бы еще до того дня, когда его здесь уже не будет. Нет, Билл. Мы ведь тщательно изучили все, как говорится, пути и возможности и не упустили ни одной мелочи. И никакого законного конституционного способа избавиться от него мы не нашли. Тот странный американец, Элбертс, как раз сказал мне тогда за обедом, проходившим в атмосфере сдержанной истерии, что даже самые блестящие конституции устаревают со временем и с непредсказуемым развитием прогресса. Прибытие в Англию начальника полиции американского города с револьвером за пазухой и есть один из непредсказуемых шагов этого самого прогресса, а если наш гость окажется лишь первой ласточкой и вслед за ним на наши берега слетятся его сотоварищи и начнут навещать пабы, отправляя на тот свет стариков шотландцев, то нет никакого сомнения в том, что по прошествии времени будет создан и соответствующий механизм для решения подобных ситуаций — ведь наша юридическая система бредет от прецедента к прецеденту, как человек, переходящий реку вброд, ступает с камня на камень. Но сейчас пока случай беспрецедентный, и несчастному правосудию с его завязанными глазами не отличить Крамнэгела от заурядного профессионального убийцы. Потому-то я и не испытываю особого подвижнического желания изменить закон. Гораздо легче изменить место пребывания Крамнэгела.

— Легче ли?

Подумав немного, сэр Невилл наморщил нос.

— Должно быть легче, Билл.

Пьютри тоже немало поразила отличная репутация, заработанная Крамнэгелом в Лайберне.

— Ведь Лайберн — это просто рассадник разврата, — пояснял он сэру Невиллу.

— Но я не думаю, что начальник полиции мог оказаться сему подверженным. Такие грешки обычно водятся за генштабистами, римскими императорами и тому подобной публикой, но ни о чем в этом роде среди высших полицейских чинов я не слыхал. Нельзя не прийти к иному выводу, не считая того, что американская полиция дошла до состояния глубочайшего упадка. Чтобы человек даже не попытался совершить побег — это уж совсем предосудительно, особенно если с ним обращаются не столько как с преступником, сколько как с военнопленным. Нет, я этого не понимаю. И, будь у меня такие подчиненные, я бы им не доверял. В любом случае мы не можем следить за Лайберном вечно. Местная полиция недовольна нашим вмешательством в их дела, а мои люди скучают.

Как раз вечером того дня, когда Пьютри ослабил бдительность, вечером, когда чудесный солнечный день с хрустальной ясностью переходил в безмятежную ночь, Крамнэгел, придя ужинать, получил письмо. Этим днем он славно потрудился, устанавливая над алтарем уродливейший цветной витраж, изображавший то ли сотворение мира, то ли что-то в этом духе.

Щедро намазав на хлеб маргарин, Крамнэгел развернул письмо, И почти сразу же погрузился в чтение, забыв обо всем на свете. Дочитав до конца, принялся читать письмо сначала, водя по каждой строчке пальцем, чтобы не пропустить ни слова. Затем сложил письмо, сунул в карман и машинально принялся снова за ужин. На лице не отразилось ничего, но участия в застольной беседе он не принимал. Мозг его лихорадочно работал. Он вполне мог понять, что одиночество и шаткость положения оказались для Эди непосильными — если она ему изменяла, то он не желал об этом знать; если ей так лучше, если она счастлива, ну и ладно, он ничего не имеет против, он даже за. Но развестись с ним сейчас, когда он оказался в беде, — это уже низость. Мало того: из всех мужчин во всем проклятом мире ей обязательно понадобилось выбрать именно этого сморчка Карбайда, этого ханжу, читавшего ему нравоучения о борьбе с преступностью. Нет, это уж и впрямь слишком. Последняя соломинка переломила спину верблюда да еще как — вместе с горбом. Ярость, закипевшая в душе Крамнэгела, ослепляла его. В тот вечер должна была состояться премьера «Как важно быть серьезным». Он обещал Коралу помочь с гримом. Выйдя из столовой, Крамнэгел побрел по коридору в уборную. Там в это время не было никого. Оставшись один, Крамнэгел больше не в силах был сдерживаться. Он завыл и забился о стену, пока его не остановило острое чувство боли. Лицо задрожало, и по нему потекли крупные горькие слезы, он вскоре почувствовал во рту их солоноватый вкус. Опершись о переборку между туалетными кабинками, он горько рыдал. Наконец рыдания его стихли, и хотя из легких еще вырывались всхлипывания, он уже обрел способность думать.

Надо выбираться отсюда. Но не сейчас. Не сегодня вечером. Пожалуй, лучше бежать средь бела дня. Надо действовать по обстановке. Использовать фактор внезапности. Завтра работ на строительстве церкви нет, завтра предстоит идти на эти чертовы огороды. «Оттуда и смоюсь. Но сегодня надо приготовиться. Деньги, паспорт, все такое прочее. Что прочее, сам толком не знаю, но что-то быть должно. Прочее бывает всегда, только в большинстве случаев о нем забывают».

Теперь, когда у Крамнэгела появились зачатки плана, его охватило животное чувство благополучия, которого он давно не испытывал. Чувство было такое, будто прорвался нарыв и наступило облегчение. Недоразумения, в которые он все время попадал, уже казались забытыми кошмарами. Ушли в прошлое угрюмость, благочестие — все личины, которые он нацепил на себя для самозащиты, были сброшены, из-под них вновь выглянуло старое свирепое «я». Он даже поблагодарил за это Эди и Карбайда: своими неосмотрительными действиями они заставили его очнуться и спасли от полной капитуляции. Думал он теперь лишь об одном — о сладости мести. Если никто еще не говорил раньше, что месть сладка, думал он, то это надо сказать сейчас.

— Ты сегодня что-то больно веселый, — заметил Корал, уже в гриме леди Брэкнелл.

— Уж не потому ли, что видишь, как я нервничаю?

— Не удивительно, что нервничаешь, — ответил Крамнэгел. — Бог ты мой, у тебя же большая роль, да еще с такими вычурными словами. Вот и нервничаешь, конечно.

Перед началом спектакля Крамнэгел проводил Корала за кулисы и подбодрил напоследок. Он наткнулся там на Бэрджесса, работника тюремной администрации, отвечавшего за театральные постановки: под его руководством Крамнэгел должен был готовить роль гангстера в пьесе «Окаменевший лес».

— А, Крамнэгел, — сказал Бэрджесс, — вы-то мне и нужны.

— Слушаю, сэр.

— Я попросил костюмерную прислать вместе с гардеробом для этой пьесы пару костюмов для нашей следующей постановки, чтобы вы могли заблаговременно их прикинуть на себя. Вы ведь человек нестандартно больших размеров, поэтому надо подогнать костюм заранее, чтобы не создавать паники в последний момент.

— Да, хорошая мысль. А где эти костюмы, сэр?

— Где-то здесь, за сценой.

— Вы хотите, чтобы я их примерил прямо сейчас?

— Нет, не сейчас. До начала спектакля осталось всего десять минут.

— Но я быстро.

— Нет, не стоит.

Вот черт! Окинув взглядом ворох одежды, Крамнэгел приметил три еще не распакованные коробки.

На премьеру, казалось, собралась вся тюрьма. Певерелл-Проктор отыскал Крамнэгела.

— Я только что снова был в церкви и просто глаз не мог оторвать от витража. Воистину славное дело. Как вы себя чувствуете после столь одухотворенного труда?

— Отлично, начальник… сэр… Просто отлично, такой чувствую душевный подъем.

— Да… да… — понимающе сказал начальник.

— Вот только брюхом время от времени маюсь.

Певерелл-Проктор, похоже, несколько удивился такому обороту беседы.

— Вам следует обратиться к доктору.

— С вашего позволения, зайду, сэр, если оно будет продолжаться. Странно, ей-богу, всю жизнь у меня желудок работал как часы — а тут на тебе!

— Да, странно, — согласился начальник тюрьмы, думая совершенно о другом.

— Прямо судорогами схватывает.

— Что ж, надеюсь, пьеса вам понравится, — заканчивая беседу, сказал начальник тюрьмы.

Пьесу Крамнэгел нашел несмешной и донельзя занудной, но даже придись она ему по вкусу, все равно было бы не до смеха. Выждав момент, когда почти все участники спектакля были на сцене, он встал, схватился за живот и пошел к выходу, постаравшись обратить на себя внимание Певерелл-Проктора и продемонстрировать ему свои муки. Выйдя на воздух, он кинулся за кулисы. Со сцены доносились скучные реплики. Он услышал голос Корала: «Саквояж?», почему-то раздался взрыв смеха. Войдя в пустую артистическую, Крамнэгел лихорадочно вскрыл картонку и обнаружил в ней наряд священника. Священника явно низкорослого. Положив сутану на место, он вскрыл следующую коробку. Там лежал жемчужно-серый костюм с широкими лацканами, рубашка и яркий цветастый галстук фасона двадцатых годов. Полный гангстерский наряд. Крамнэгел поспешно скатал костюм в узел, закрыл коробку и побежал во двор.

Запершись в уборной, он разделся до белья и натянул костюм. Костюм оказался великоват. Затем он снова переоделся в тюремную одежду и вернулся в свою комнату. Подняв матрац, расстелил под ним украденный костюм, затем снова вышел во двор. Если б знать, сколько будет длиться эта проклятая пьеса…

— Что вы здесь делаете, Крамнэгел?

— Да вот живот схватило…

— Уборные в противоположной стороне.

— Я хотел прилечь немного. Плохо себя чувствую. Слабость какая-то.

— Вы ведь знаете, что посещение пьесы обязательно для всех, да? Если вам уже лучше, то я бы на вашем месте вернулся в зал.

— Да был я там. Начальник знает, что я вышел, я ему сказал.

— А что пьеса?

— Дерьмо собачье.

— Ну?

— Зато Корал забавляется, как никогда в жизни.

— Ну и хорошо. А то всю неделю прямо не в себе.

Едва только надзиратель скрылся из виду, Крамнэгел метнулся к административному блоку, стараясь держаться в тени. Вокруг никого не видно. К этому времени Крамнэгел уже хорошо изучил расположение тюрьмы и полагал, что знает, где что хранится. С облегчением вздохнув, он вошел из залитого светом коридора в темный кабинет начальника тюрьмы. В соседней комнате, где работали секретарши, должны находиться нечто вроде досье. Он огляделся по сторонам. Со стены на него снисходительно смотрела королева. Она, кажется, одобряла его действия. Он молча прошел в соседнюю комнату. Там даже сейфа не было. Слава богу, в этом заведении все основано на доверии. «Верить в бога — значит доверять ближнему своему» — гласил девиз этой вонючей дыры, но по-латыни, разумеется, а для Крамнэгела было все равно, что латынь, что китайская грамота.

Он открыл ящик и нашел свое дело под буквой К. К каждой карточке были прикреплены ключ и номер личного шкафчика. Открыв трясущимися руками шкафчик под номером 317, он увидел знакомый зеленый паспорт. С паспортной фотографии на него глядел более молодой, более энергичный Крамнэгел, человек с честным и решительным лицом, не познавший еще унижений и трагедии. Да, трагедии! Глаза живого Крамнэгела подернулись влагой от жалости к самому себе. Он достал из шкафчика деньги — почти тысячу долларов, которые были тогда при нем. Затем достал ключи и документы. Поколебавшись немного и ощутив острую боль, он все же решил оставить свой револьвер на месте, почти как визитную карточку на память. Затем запер шкафчик, снова прошел по коридору через административный блок и уже собрался было вынырнуть во двор, когда увидел валившую из театра толпу. Спектакль закончился. Теперь придется врать Коралу, изображать восторг. Выйти отсюда, пока во дворе надзиратели и заключенные, он не смел — как объяснить, зачем он тут? В коридоре послышались голоса. Тяжело дыша, он прижался к стене. Будет ужасно, если ему не повезет именно теперь, когда все идет так удачно. Толпа рассеивалась. Скоро во дворе никого не останется. Наконец он осмелился чуть-чуть приоткрыть дверь, выбрался наружу и замер. Потом осторожно двинулся вперед.

— А, вот он где! — раздался голос надзирателя. — : О господи, ну и заставили же вы нас поволноваться!

Крамнэгел инстинктивно схватился за живот.

— Ой, как мне плохо, — простонал он.

— Все в порядке, сэр, — кричал надзиратель. — Он здесь. Говорит, ему плохо.

Певерелл-Проктор грустно улыбнулся.

— Боже мой, Крамнэгел! Как я мог сомневаться в вас… Но я и не думал, что вы способны совершить побег после всех наших общих трудов по возведению храма господня. Разве может святой Христофор,[29] говорил я себе, бросить младенца в воду на середине пути? Вы оправдали мое доверие. Благодарю вас за это. Но вы пропустили великолепное зрелище! Какое наслаждение нам всегда доставляет Оскар! И как хорошо ему было бы в Лайберне! — Он вздохнул. — Но в его времена Лайберна еще не существовало, и Оскару Уайльду пришлось сидеть в Рединге, не так ли? — В его голосе зазвучали более начальственные нотки. — Сходите завтра к врачу, Крамнэгел, возьмите освобождение от работ. Спокойной вам ночи.

— Вы слышали? — спросил надзиратель.

— Конечно.

— Это приказ.

Некоторые люди всегда — в силу своей профессии — делают все не так. Теперь придется менять планы. Но он уже изъял деньги и паспорт из кабинета начальника и наркогангстера из костюмерной. Держась, на всякий случай, за живот, Крамнэгел побрел в свою комнату, где, уже надувшись, его ждал Корал.

— Тебя не было в зале, когда дали занавес.

— Но то, что я успел посмотреть, мне очень понравилось, Корал, просто очень.

— Но до конца ты ведь не досидел. Тебя не было видно в зале, когда мы раскланивались.

— У меня живот схватило.

Крамнэгелу уже надоели эти игры. Корал сумел влезть в его жизнь, поскольку судьба свела их под одну крышу, и в их отношениях установилась ворчливая, почти домашняя атмосфера. Теперь же, когда Крамнэгел решил бежать, все это бесконечное перешучивание выглядело нелепо и неестественно.

— Начальник сказал мне, что, по его мнению, ты был просто великолепен, Корал.

— Начальник? Ты, значит, к ним подлизываться стал?

— Слушай, иди ты… стараешься сделать приятное, а он…

— Сам виноват. Ты ведь обещал мне, что будешь аплодировать, а сам ушел.

— Ну ладно, ладно, ты заткнул за пояс и Сару Бернар, и Кэти Хэпберн, и Минни Маус, а помоги тебе чуток природа, так и Микки Мауса перещеголял бы.

Корал со свистом вдохнул и надулся; эти слова Крамнэгела оказались последними, которыми им суждено было обменяться.

Оба легли спать молча, после того как каждый с подчеркнутой любезностью предоставил другому возможность первым воспользоваться умывальником, чтобы избежать необходимости разговаривать. В темноте Крамнэгел настороженно прислушивался, сосед долго ворочался в постели, все еще возбужденный спектаклем, вновь переживая каждый момент его. Наконец заснул. Крамнэгел же занялся расчетами. Бежать следовало около полуночи. До Ливерпуля двадцать миль. Делая четыре мили в час, он достигнет гавани часов в пять утра, ну, скажем, в половине шестого. А тревогу и погоню затеют не раньше шести. Да, придется пошевеливаться быстро. Он выполз из постели и соскользнул на пол. Оделся, стараясь ступать как можно тише. Тюремное облачение сложил под простыню и в качестве злого прощального жеста снял с болванки парик соседа, взъерошил и положил на подушку, прикрыв одеялом так, чтобы волосы только чуть-чуть торчали. Было просто здорово надеть снова рубашку с воротничком и галстуком, было здорово иметь снова в кармане свой паспорт и почти тысячу долларов наличными, да еще немного в дорожных чеках. Тихонько открыв дверь, он осторожно, с ботинками в руках, прошел по коридору и вышел во двор.

Самый удобный маршрут пролегал мимо площадки церкви, а потом через невысокую стену и прямо в распаханное поле. Вокруг ни души. Крамнэгел вошел в здание церкви, перелез через груду мусора, вышел через недостроенную ризницу, прислонился к стене и, пыхтя, принялся натягивать башмаки. Он постарел и отяжелел. Прикинув на глаз высоту стены, он подпрыгнул, но до верха не достал. Обтерев ладони о брюки, виновато огляделся по сторонам, испытывая неловкость от неудачи первой попытки. Крамнэгел отошел назад и разбежался. Бежал легко, неторопливо, воображая себя знаменитым прыгуном-шестовиком, но приземлился, увы, не по ту сторону перекладины. Что за идиотизм — не суметь убежать из тюрьмы без решеток только потому, что не можешь одолеть такую низкую стену! Отчаяние заставило предпринять еще одну попытку и разбежаться энергичнее. На этот раз он вцепился в стену, не упал, но и подняться не смог, а просто повис, пытаясь отдышаться. Резким движением, рассчитанным на то, чтобы захватить стену врасплох, он зацепился одной рукой и медленно потянул вверх по шероховатой поверхности левую ногу. Последним усилием взвалил свое тело на стену и замер, уронив голову на шероховатый бетон. Появись сейчас у стены собаки, он сдался бы без малейшего сопротивления. Но вскоре инстинкт самосохранения взял верх. Крамнэгел перекинул изнывающее от боли тело на другую сторону и мешком сполз вниз. И вот он уже бредет по взрыхленному полю.

Ориентируясь по дорожным указателям, Крамнэгел определил направление на Ливерпуль и через некоторое время вышел на магистраль. Он, разумеется, предпочел бы проселочные дороги этому огромному открытому шоссе, где одинокий пешеход всегда привлекает к себе внимание. Рассудил, что если идти против движения транспорта, то вряд ли кому из водителей придет в голову подобрать его. Нужно как можно быстрее добраться до гавани — там он легко затеряется в вечной суете морского порта; бредущий же по ночному шоссе человек в голубой рубашке с белым галстуком, на котором охорашивается павлин, и в пропахшем нафталином добротном, с широкими лацканами костюме серо-стального цвета не может не привлечь к себе внимания. Неожиданно рядом остановилась машина. Крамнэгел замер, схваченный светом фар. Полиция.

— Куда это вы направляетесь? — поинтересовался голос с типично ланкаширским выговором.

— Слышь, парни, я в Ливерпуль иду или нет?

— Никак янки?

— Натурально. Хлебнул, понимаешь, и… Тьфу ты, ну и надрался же я! Слышь, а куда это меня занесло, черт возьми? И куда подевалась эта рыженькая?

Из полицейской машины донесся добродушный смех.

— Вы хоть помните, в какой вы стране?

— Ну, это-то я знаю. Не, не подсказывайте, я сам вспомню… Соединенное Королевство? — напрягшись, предположил он.

— Откуда вы? С базы ВВС в Шиддингтоне?

— Моряк я… радист с американского корабля… О господи, забыл, как называется моя треклятая коробка!

— Не «Титаник», случаем? — предположил один из полицейских, вызвав дружный хохот остальных.

— Гм…

— Пока до гавани доедем, вспомните?

— Доедем?

— Влезайте в машину, мы вас подбросим к границе портового района. Дальше не можем — не наш участок.

Они ехали, и рация без умолку трещала, передавая сведения о мелких кражах и подозрительных бродягах. Глядя на минутную стрелку, двигавшуюся по кругу, Крамнэгел все больше и больше нервничал. Он то и дело представлял себе, как эта старая кляча Корал встает среди ночи, чтобы сходить в сортир, обнаруживает пропажу парика и закатывает истерику. С него вполне станется перебудить всю тюрьму из-за своего паршивого парика. Такого, правда, до сих пор не бывало, но Крамнэгел рассердился от мысли, что Корал может это сделать. Нос его вдруг нервно дернулся, почуяв заливший кабину запах камфары. Крамнэгел сунул руки в карманы пиджака, чего не удосужился сделать раньше, и обнаружил, что они набиты маленькими шариками.

— Откуда это так разит нафталином? — спросил водитель.

— Э… э… От меня, наверно, — ответил Крамнэгел.

— Что, любите этот запашок?

Ишь остряк нашелся! В Крамнэгеле уже зашевелился призрак полицейского начальника, готового облаять сопляка-водителя и рявкнуть на него: какого, мол, черта он вылезает со всякими замечаниями, достаточно непонятными, чтобы быть оскорбительными?

— Я провожу большую часть жизни в море, юноша, — отвечал Крамнэгел с достоинством, в котором прозвучала нотация. — А выходной костюм у меня один, вот мне, значит, и приходится за ним следить. А в китайских морях моль — что твоя летучая мышь, так и жрет все, зараза.

— В китайских морях? — спросил третий полицейский. — А я думал, вы туда больше не ходите.

— Когда я говорю «китайские моря», я, значит, имею в виду воды вокруг Тайваня, ясно? — прорычал Крамнэгел.

Тем временем рация продолжала монотонно бормотать, сообщая о мелких кражах, подозрительных бродягах, попытках ограбления со взломом и даже о попытке изнасилования. Проведя по лбу рукой, Крамнэгел смахнул несколько капель холодного пота и понял, что ему страшно. О боже, ну дай человеку хоть один шанс. Он просто не может допустить, чтобы его схватили прямо в полицейской машине, когда по рации поступит сигнал о побеге. Ничего себе история получится, курам на смех. «Да вы знаете, где его взяли?» — уже слышал он издевательский вопрос. «Крамнэгела? Это Крамнэгела так поймали? Да не может быть… Не может… Что? Даже не ФБР, а англичашки? Анг-ли-чаш-ки?»

— Выпустите меня! — прорычал он.

— Мы же еще не доехали, — удивился водитель.

Взяв себя в руки, Крамнэгел мирно сказал:

— Блевану.

Резко взвизгнули тормоза, громче, чем в любом гангстерском фильме. Выбравшись наружу, Крамнэгел перегнулся пополам и закашлялся, схватившись за горло.

— Подождать вас? — окликнул его водитель.

Отрицательно махнув рукой, Крамнэгел рухнул на колени. Так, хорош. Главное — не переигрывать. Он снова поднялся на ноги и глубоко вздохнул. А то еще переборщишь, чего доброго, да и угодишь в больницу. Он услышал, как отъехала машина. От разыгранного спектакля у него действительно так схватило живот, что он скорчился, а на глазах выступили слезы.

— О боже! — сказал он.

Первые неуверенные робкие лучи рассвета уже пробивались оранжевыми пятнами сквозь нависшее серое небо, когда остроконечные черно-белые гангстерские башмаки Крамнэгела ступили на сырые булыжники мрачной территории ливерпульских доков. Туфли эти были созданы для гладких паркетов бальных зал и будуаров, а не для скользкой неровной мостовой, и Крамнэгел совсем сбил ноги. Он принялся высматривать подходящий корабль. Судить о том, насколько корабль подходящий, он мог лишь на глаз — в надежде, что новичкам всегда везет. Крамнэгел, как и следовало ожидать от человека его склада, принялся высматривать американский флаг, как высматривает шпиль знакомой колокольни почтовый голубь. Но американский флаг он нашел лишь над одним судном — огромным кораблем, по виду военным транспортом, на борту которого красовалась надпись «Генерал Огастес Б. Сэвидж». Вряд ли подходящее судно для беглеца — Крамнэгелу оно представилось скорее гигантским плавучим патрульным автомобилем.

Чем быстрее светало, тем больше Крамнэгел нервничал. Однако его успокаивало то безразличие, с каким люди, находившиеся в доках в эти утренние часы, проходили друг мимо друга. В обычное время Крамнэгел счел бы такое к себе отношение проявлением враждебности. Но сейчас был за то благодарен.

Повернувшись во сне на другой бок, Корал открыл один глаз и тут же снова зажмурился. Какие-то мысли промелькнули в его не проснувшемся еще мозгу, да так быстро, что лоб невольно нахмурился. Глаз раскрылся снова, вслед за ним второй. Привыкая к полутьме, Корал посмотрел на подставку для своего парика. Болванка была такой же гладкой и блестящей, как его собственный череп. Он сел на кровати, охваченный внезапным приступом паники. Исчезли его волосы! Он перевел взгляд на кровать Крамнэгела. На подушке торчал хохолок, но тело странным образом съежилось. Корал тихонько поднялся с постели, словно увидев что-то сверхъестественное, резким движением сорвал с кровати соседа одеяло и завопил.

Несколько минут спустя Певерелл-Проктор уже говорил по телефону с полицией, а затем, получив в Скотленд-Ярде номер, связался с Пьютри, который согласился, что случившееся достойно сожаления.

— Далеко он не уйдет, — услышал Пьютри собственный голос и немедленно набрал номер сэра Невилла. — Надеюсь, не разбудил вас. Дело в том, что Крамнэгел смылся, дал деру.

— Слава богу! — вскричал сэр Невилл.

— Я считал нужным поставить вас в известность, но не думаю, что нам следует проявлять такой энтузиазм.

— Но почему?

— Мало ли кто может нас услышать.

— Кому есть дело до Крамнэгела?

— Полиции, — весьма раздраженно ответил Пьютри.

— Неужели вы хотите сказать, что у нас прибегают к подобным методам?

— Ну, мало ли что бывает иногда, одна линия подключается к другой… — пробормотал Пьютри.

— Что ж, в таком случае спасибо вам за трагические новости, — весело ответил сэр Невилл. — Так лучше?

— Не стоит благодарности. Я немедленно еду на службу, только вот побреюсь.

События развивались со скоростью, превзошедшей худшие предположения Пьютри. Приехав в новое здание Скотленд-Ярда, он обнаружил, что его сотрудники настроены весьма оптимистично, поскольку экипаж полицейской машины сообщил, что подвозил человека, приметы которого совпадали с приметами Крамнэгела, и этот человек совершенно явно направлялся в гавань. Пьютри раскурил трубку, чтобы избежать необходимости высказывать какое-либо мнение, и, спрятав лицо в клубах сизого дыма, принялся ругать про себя Крамнэгела. С таким везением и такой сноровкой его наверняка арестуют, когда он обратится к постовому с просьбой сказать, который час, — причем обратится вовсе не затем, чтобы действительно узнать время, а просто из потребности в общении.

Однако в этот момент Крамнэгел уже находился на борту грузового парохода «Агнес Ставромихалис», имевшего обыкновение шляться вокруг света подобно нищему бродяге, перевозя вместе с грузами из одного порта в другой грязь и ржавчину. У его флага было что-то общее со звездно-полосатым полотнищем, поэтому душа Крамнэгела откликнулась на изображенный символ, хотя на флаге красовалась всего одна звезда вместо привычного гордого созвездия. О порте приписки корабля — Монровии — Крамнэгел никогда и слыхом не слыхал, но решил, что он, должно быть, находится в Техасе, поскольку у штата Техас на флаге одна звезда. Вот ведь, суки, даже свой собственный флот заимели! И он окончательно запутался, узнав, что командует кораблем грек по имени Фемистокл Макарезос.

— Звучит вроде по-шотландски.

— Разве я похож на шотландца? — дружелюбно спросил капитан, буравя Крамнэгела маленькими, как две смородинки, глазками, разделенными тонким, как лезвие бритвы, длинным носом.

— Ну уж цену-то вы заломили точно как шотландец, это я вам верно говорю. Сколько, значит, вы хотите?

— Пятьсот долларов — наличными.

— Да вы отдаете себе отчет, что просите?

— А вы сравните эту цену со стоимостью каюты обычного рейсового лайнера.

— Где я, по-вашему, достану нужные документы?

— На берегу. Мы отплываем только через два часа, — непринужденно ответил капитан.

Колеблясь, Крамнэгел облизал губы. Макарезос улыбнулся.

— Что, некогда сбегать за ними? — спросил он.

— Все ясно. Итак, я избавляю вас от ненужной суеты, излагая вам факты, как они есть. Вам нужно лишь довериться мне. Идет?

Крамнэгел снова заерзал, похлопывая себя по карманам.

— Ну ладно, — сказал капитан, как бы предлагая положить конец шуткам и перейти на серьезный тон.

— Взвесьте сами преимущества и недостатки ситуации. У вас есть причина убраться из Англии, у меня есть возможность вас вывезти. Удобной кровати, чистой воды, съедобной пищи — этого я вам предложить не могу. Это вам может предложить рейсовый океанский лайнер. Но если у вас нет желания проходить таможенный досмотр, то лучше плыть со мной. И прошу я за это всего-навсего пятьсот долларов да еще, может, малость нетрудной работы.

— Работы? Я, значит, должен вам выложить полтысячи, да еще и работать сверх того?

— Совсем немножко. — Многозначительно пожав плечами и подняв вверх брови, капитан сумел придать своим словам оттенок иронии. — Палубу подраить, посудку помыть, здесь вытереть, там подтереть — вас от этого не убудет. Я бы и сам этим занимался, да только я ведь капитан, такое занятие не способствует укреплению авторитета в глазах команды.

— А как насчет профсоюзов? — упрямо спросил Крамнэгел.

— На этом корабле профсоюза нет.

— Нет? — откликнулся возмущенным и неверящим эхом Крамнэгел.

— Похоже, вы не привыкли плавать на не охваченных профсоюзами кораблях, — холодно заметил Макарезос. — В таком случае, если работа на корабле, где нет профорганизации, вам не по душе… другими словами, если вы смутьян, ищите себе другой корабль.

Крамнэгел мгновенно обдумал положение. И почему он вечно проявляет благочестие там, где не надо? Какое безумие заставило его ринуться через тюремный двор, подобно атакующей кавалерии, чтобы ввязаться в драку с бегущим из тюрьмы заключенным? Почему, черт возьми, из него все время лезет полицейский? Какое там — полицейский! Патриот, а не просто полицейский, патриот с возвышенным образом мысли, с чистым образом жизни, богобоязненный миссионер, действующий от имени всего человечества… что прикажете делать такому чудесному человеку, если он попал в столь грязный мир?

— В гробу я их видал, эти ваши профсоюзы, — буркнул он, пытаясь развеять впечатление о себе как о смутьяне.

Капитан улыбнулся:

— Я выразился не совсем точно, сказав, что мы не охвачены профсоюзом.

— То есть как?

— Мы принадлежим к профсоюзам Либерии, — продолжал капитан.

— Это еще что за чертовщина?

— Не имею ни малейшего представления. Итак, что же вы решили?

— Вы идете в Галвестон, штат Техас?

— Верно.

— И просите пятьсот.

Не успел капитан ответить, как в каюту ввалился какой-то азиат и пробурчал что-то на непонятном восточном языке. Поскольку европейскому уху в каждом восточном языке слышится сигнал тревоги, Крамнэгел не мог понять, звучала ли тревога в интонациях вошедшего или в его словах. Капитан же все понял и повернулся к Крамнэгелу.

— Полиция уже здесь, — кратко пояснил он. — Все ясно. Тысяча долларов.

— Тысяча…

— Я готов проявить благородство — семьсот пятьдесят. Будьте благоразумны. Мне ведь надо что-то дать и команде. Они знают, что вы здесь.

— Ах ты, грязная… — В таком случае будьте любезны следовать за мной. — И капитан резко бросил что-то односложное матросу-азиату. Перед мысленным взором Крамнэгела промелькнула стена, на которой он совсем недавно лежал, и это последнее унижение перетянуло чашу весов.

— Согласен, — прошипел он. — Семьсот пятьдесят.

Выставив матроса за порог, капитан запер дверь, вскочил на свое вращающееся кресло и снял с потолка гнилую деревянную панель, местами покрашенную светло-голубой краской, чтобы скрыть наиболее безнадежно прогнившие куски.

— Лезьте туда, — приказал он.

— Туда? — простонал Крамнэгел.

— Да мне в жизни не влезть.

— Я вас подпихну. Слышите голоса? Это полиция.

Крамнэгел мужественно влез на шаткое кресло и собрался с силами, чтобы проникнуть в дыру, однако это казалось ему столь же невозможным, как если бы парашютисту предложили вернуться обратно в люк самолета после того, как он оттуда выпрыгнул.

— Неужели у вас нет другого места?

— Не тратьте зря драгоценного времени. Мне приходится думать не только о вас, но и о своей репутации. Ну, живо, раз, два — пошел!

Крамнэгел словно пережил заново все то, что происходило с ним у стены тюрьмы, но на этот раз в присутствии свидетеля. Он повис было в воздухе, потом задергался и лишь спустя некоторое время с облегчением разлегся на деревянных балках.

— Эй, откуда это такой вонью несет?

— Из камбуза.

Сначала Крамнэгела окружала лишь тишина и смесь дурных запахов. Затем он услышал голоса и сквозь многочисленные щели увидел синие фуражки полицейских и среди них один шлем, верхушка которого чуть не царапала потолок. Полицейские осматривали каюту, затем один из них постучал фонариком по потолку.

— А там, наверху, что?

— О, это просто панели, а за ними — металлический каркас. Там всего-то места, чтобы засунуть какие-нибудь тряпки да банку с краской. Сигарету? — быстро предложил капитан.

— На службе не курим.

— Это египетские. Возьмите домой. Очень приятно выкурить такую после обеда.

— Большое спасибо.

Обзаведясь сигаретами, полицейские пошли обыскивать другие помещения. Крамнэгелу казалось, что он лежит в своем убежище уже несколько часов. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел две точечки света, немигающие и очень близко одна к другой расположенные. Потом они неторопливо приблизились к нему и оказались глазами крысы — крысы, до того насытившейся содержимым кладовой, что ноги с трудом несли массивное колышущееся туловище.

— А ну, кыш отсюда! — прошипел Крамнэгел, вдруг приревновавший к ней свое крохотное убежище. — Кыш, кыш, катись в свою нору! — Крамнэгел пытался напугать крысу, но без шума и так, чтобы все осталось только между ними. Однако производимые им звуки соответствовали, видимо, словам доверия и ласки на крысином языке, поскольку громадная тварь лишь придвинулась ближе, радостно и озорно посапывая. Крамнэгела передернуло от ужаса, он почувствовал, как волосы у него встают дыбом. Но грохот якорных цепей отвлек крысу от активного продолжения нового знакомства, она отвернулась от Крамнэгела и улеглась, чтобы восстановить силы, похожая на огромную подушечку для иголок. Грохот цепей сопровождался выкриками матросов, плеском воды и стонами пытающихся включиться механизмов. Затем приливная волна выхлопных газов от дизелей облаком окутала и Крамнэгела и крысу, которая поспешно удалилась в темноту, что-то ворча высоким, скрипучим голосом диккенсовского персонажа.

Крамнэгел увидел, что капитан вернулся в каюту, и постучал по незакрепленной панели.

— Мне уже можно спускаться? — осторожно спросил он.

Капитан с усмешкой посмотрел вверх.

— А в чем дело? Разве вам не нравятся ваши покои?

— Мои покои? — Крамнэгел отодвинул панель. — Это мои покои? — спросил он гневно. — За семьсот пятьдесят долларов это мои покои?

— Вполне могли бы быть вашими, если бы вы не пожаловались.

Ну и тип! И шутки у него какие-то дурацкие.

— А вы знаете, что у вас здесь водится крыса?

— И не одна. Вы какую видели? Такую здоровущую?

— Вы что, хотите мне сказать, что они у вас вместо домашних животных?

— Не совсем. Вы слышали когда-нибудь о том, что русские называют сосуществованием? Вот и у нас так — мы сосуществуем с крысами, крысы сосуществуют с нами. Вооруженный нейтралитет. Так какую вы видели — здоровущую?

— Пожалуй, ее можно назвать здоровущей, а уж дородной — точно.

— Это Электра — мать, бабушка, любовница и тетка. Если вы сумели с ней поладить, вас это характеризует с хорошей стороны. А теперь постарайтесь поладить и со мной. Я спас вас от полиции. Как насчет моего вознаграждения?

Крамнэгел встал вполоборота к капитану, чтобы сосчитать свои деньги. С превеликим сожалением он расстался с семьюстами шестьюдесятью долларами.

— Дайте сдачи десять долларов, — сказал он.

— А я вам дал свободу, — улыбнулся в ответ капитан.

— Если, по-вашему, десять долларов такой пустяк, — вскричал Крамнэгел, — то гоните назад двадцатку, тогда я буду должен вам десять долларов.

— Хорошо, я должен вам десять долларов, — пропел капитан. — А теперь сидите здесь и не высовывайте носа. Мне нужно идти на мостик, чтобы вывести эту мышеловку в открытое море, где у моих дурней будет меньше шансов в кого-нибудь врезаться.

— Мышеловку? — переспросил Крамнэгел.

— И огнеопасное сооружение к тому же. Официально зарегистрировано как непригодное для плавания. Толщина корпуса в некоторых местах достигает лишь одной восьмой дюйма. Двигатель барахлит. Могу продолжать до бесконечности. Плавать умеете?

«Ни хрена себе чувство юмора, в жизни такого не встречал».

— Нет, не умею, — не сказал, а почти проорал Крамнэгел, но капитан уже поднимался по трапу на мостик.

В Лондоне Пьютри покинул Скотленд-Ярд, где царила атмосфера оптимизма, и отправился к сэру Невиллу.

— Правда, самая лучшая новость — это отсутствие новостей? — спросил его сэр Невилл.

— Полностью с вами согласен, но на самом деле отсутствие новостей не является отсутствием новостей, коль скоро каждую минуту мы рискуем узнать новости. Если полиция не схватит его при первом досмотре кораблей в порту, то она снова прочешет все корабли пресловутым частым гребнем, обращая особое внимание на суда, держащие курс к США.

— Вам известно, откуда пошло выражение «прочесать частым гребнем»? — спросил сэр Невилл.

— При всем уважении к вам, сэр Невилл, я не считаю, что сейчас подходящий момент читать мне лекции, — отрезал Пьютри.

— Я сам этого не знаю, — объявил сэр Невилл, — поэтому у вас и спросил. — Главный прокурор сегодня был в самом мальчишеском, самом задиристом настроении.

Подняв телефонную трубку, Пьютри заказал разговор с Ливерпулем.

— Что вы намерены предпринять? — спросил Билл Стокард. Пьютри чуть улыбнулся Биллу, но не сэру Невиллу.

— Намерен рискнуть, — ответил он.

— Разумно ли это? — спросил сэр Невилл.

Пьютри не ответил. От необходимости отвечать его избавил телефонный звонок.

— Алло, пожалуйста, инспектора уголовной полиции Голэма. Пьютри, из Скотленд-Ярда. — Потом, после минутной паузы: — Алло, Брюс? Как там с Крамнэгелом, не повезло еще? Ну и ничего удивительного. Его взяли в Стаффорде… Что? Очень просто: сел рано утром на поезд в Ливерпуле… Да, поезд пришел в Стаффорд минут двенадцать назад… Мы взяли его… Что?.. Ну, вполне естественно, что, находясь столь близко от порта, преступник, особенно преступник, хорошо знакомый с методами работы полиции, подумает, что полиция непременно бросится искать его в порту… Да нет, это абсолютно не моя заслуга, Брюс… Часто аплодисменты срывает тот, кто забил гол, хотя на самом деле заслужил их тот, кто дал ему пас… Такова жизнь… — Он медленно повесил трубку.

— Это риск, — объявил сэр Невилл, как бы классифицируя явление, с которым столкнулся впервые в жизни.

— Как вы будете выкручиваться, если начнется расследование? — поинтересовался Билл.

— Я еще не решил, потому и сказал, что это риск. По части подготовки я успел лишь познакомиться с железнодорожным расписанием. У меня просто физически не было времени продумать подробно все возможные последствия.

— Вы можете все отрицать, — несколько напряженным голосом предложил Билл.

— Это, конечно, был бы самый жесткий и некоторым образом самый безопасный выход из положения. Мне, как говорится, пришлось бы до известной степени злоупотребить авторитетом занимаемой должности: слово Голэма против моего. Либо можно было подождать полчаса и заявить, что произошла ошибка. Так, конечно, намного опаснее, поскольку в таком случае придется изобретать целую цепь воображаемых событий и придерживаться изобретенной версии. Это глупый путь, бессмысленный. Идти по нему — только напрашиваться на неприятности.

— И именно по нему вы, без сомнения, и пойдете, — заметил сэр Невилл.

— Пожалуй, да, — вздохнул Пьютри.

— Вы могли бы довериться Голэму, — предложил Билл. — Так же, как доверились экипажу патрульной машины.

— Впоследствии. Впоследствии — да. Это единственный способ поставить точку. Заговорщикам всегда лестно быть посвященными во что-то, чего не знают другие.

Зазвонил телефон. Сэр Невилл взял трубку. Выражение его лица изменилось.

— Министр внутренних дел, — доверительно сообщил он своим сообщникам, прикрыв трубку рукой. В предвкушении разговора с министром вернулись к нему и энергия, и невинное выражение лица, и игривость.

— Доброе утро, сэр, — сказал он в трубку. — Да, для этого времени года — безусловно… — Он помрачнел. — О, вы имеете в виду специальный выпуск вечерних газет, не так ли? Нет, я никак не мог, я всего лишь несколько минут назад услышал об этом сам… О да, я думаю, нет никакого сомнения в том, что он будет пойман… Это верно, да, в самом деле, он никогда не проявлял прыти, которой можно было бы ожидать от человека в его положении… нет… — Сэр Невилл снова замолк, внимательно и сосредоточенно слушая голос в трубке, затем глаза его загорелись боевым огнем. Наконец он заговорил четко и ехидно: — У меня сложилось впечатление, уважаемый министр, что я выполнял ваши указания. Не только скрупулезнейшим образом, но также и в том духе, в каком они были даны… Я никогда бы не поднял этот вопрос, но коль скоро вы снова к нему возвращаетесь, могу лишь сказать, что доведись мне давать в суде показания под присягой, вынужден был бы признать, что это вы предложили поместить Крамнэгела в тюрьму без решеток и тем самым подтолкнуть его к побегу… Шутка? Ваше слово против моего? Очень странно, что вы заговорили об этом… Я не имею ни малейшего желания впадать в мелодраму, поверьте мне, я обладаю иммунитетом против всяческих мелодрам; в любом случае я скоро ухожу в отставку и, если на то пошло, могу легко поддаться искушению взяться за мемуары… Что же до вашего слова против моего, то я — королевский адвокат, а вы — политический деятель… Нет, я не испытываю абсолютно никакого страха перед возможными последствиями… Что? Я совершенно спокоен, уверяю вас… Забыть об этом разговоре?.. Только в том случае, если я сохраню за собой право вспомнить о нем в случае острой необходимости… В нашей профессии никто, по всей видимости, не может знать, что произойдет дальше… Простите?.. Риск?.. — Он подмигнул Пьютри и Стокарду. — Удачный выбор слова, смею заметить… Риск? А что такое риск, как не образ действий, разумный сам по себе, но не учитывающий предрассудков и глупости других людей… Недальновидность? Возможно… — Голос его зазвучал очень холодно и безжалостно. Было очевидно, что сэр Невилл беспредельно наслаждался этим разговором. Выслушивая сомнения, увертки и увиливания своего собеседника, он с каждой секундой все больше и больше брал над ним верх своим многозначительным и напряженным молчанием. Наконец он соизволил заговорить: — Господин министр, каждый день вам, наверное, приходится принимать тысячи решений по различным вопросам. Если каждое из них вызывает у вас впоследствии подобные угрызения и потребность в самокопании, то покорнейше позвольте посоветовать вам подыскать себе, пока не поздно, какую-нибудь иную работу, более соответствующую вашим блестящим способностям. Возможно, премьер-министр сочтет уместным перевести вас в министерство иностранных дел. Безусловно, развитие отношений с иностранными государствами не требует столь высоких этических критериев, как те, которые вы привносите в деятельность министерства внутренних дел, зато ваша склонность к шантажу может при удаче принести стране великую славу, а в худшем случае может быть сглажена ловким переводчиком… Наглость? Прошу прощения. Каждый феникс нуждается в пламени, чтобы потом восстать из пепла. Я бесконечно признателен вам, сэр, за то, что вы обеспечили меня сим пламенем. Так или иначе, вы ведь дали мне определенные инструкции, которые я выполнил в полную меру своих способностей. Я передал ваши пожелания новому Скотленд-Ярду и уверен, что миссия, которую вы на нас возложили, в скором времени будет успешно выполнена в лучших традициях… Алло, алло… Он бросил трубку, — свирепо улыбнулся сэр Невилл. И, помолчав, добавил: — Теперь мы настоящие заговорщики.

— Зачем вы зашли так далеко? — спросил Пьютри.

— Не так уж далеко я зашел, — ответил сэр Невилл. — Я всего лишь ускорил свою отставку.

— Напротив. Вы для Белпера гораздо опаснее вне министерства, чем внутри его. Свобода вам заказана, если случится какая-нибудь неприятность, — сказал Билл.

— Какая может случиться неприятность? — спросил сэр Невилл. — Теперь Крамнэгел уже на пути к своим, и дай им всем бог здоровья.

— Мусор благополучно заметен под ковер, — мягко заметил Билл. — Его не видно, но это вовсе не значит, что мусор исчез навсегда. Спросите у миссис Шекспир.