Красная трава

ГЛАВА III

Вольф выбрал у себя на тарелке аппетитную кость и переложил ее в тарелку сенатора Дюпона, который восседал напротив него с элегантно повязанной вокруг тщедушной шеи салфеткой. Преисполненный ликования сенатор обозначил было веселый лай, но тут же трансформировал его в великолепно модулированное мяуканье, почувствовав на себе тяжесть разгневанного взгляда горничной. Та тоже поднесла свои дары: скатанный ее чернющими пальцами преизрядный шар хлебного мякиша. Сенатор проглотил эту штуковину со звучным «глыть».

Остальные четверо разговаривали в традиционном застольном жанре: передай мне хлеб, у меня нет ножа, одолжи мне перо, где же шары, одна из свечей у меня ни черта не кочегарит, кто же победил при Ватерлоо, каждый понимает в меру своей исперченности и каждый кулич свою начинку хает. Все это весьма немногословно, так как в общем и целом Сапфир был влюблен в Хмельмаю, Лиль — в Вольфа… и наоборот — для пущей симметрии. И Лиль была похожа на Хмельмаю: у обеих были длинные светлые волосы, поцелуйные губы и тонкие талии. Хмельмая носила свою повыше по причине усовершенствованных ног, зато Лиль выказывала более красивые плечи, ну и Вольф на ней женился. Без своего табачного комбинезона Ляпис Сапфир сделался куда более влюбленным; это была первая стадия, он пил чистое вино. Жизнь была пуста и в ожидании, не грустна. Это для Вольфа. Для Сапфира — бьющая через край и не поддающаяся определению. Для Лиль жизнь была необходимостью. Хмельмая о жизни не думала. Она жила — и только, такая милая, оттого что уголки ее глаз были как у лани или пантеры.

На стол подавали, и со стола убирали, кто — Вольф не знал. Он не мог поднять глаз на прислугу, он стеснялся. Он налил вина Сапфиру, который выпил, и Хмельмае, которая засмеялась. Горничная вышла и вернулась из сада с консервной банкой, полной земли и воды; чтобы его подразнить, она стала заставлять сенатора Дюпона проглотить эту смесь. Тот поднял в ответ адскую шумиху, сохраняя, однако, достаточно самообладания, чтобы время от времени мяукать, как обычный домашний кот.

Подобно большинству повторяемых каждодневно действий, трапеза эта не имела ощутимой длительности. Она продолжалась — и только. В красивой комнате со стенами из лакированного дерева, с большими оконными проемами, застекленными голубоватыми стеклами, с потолком в полосах прямых темных балок.

Чтобы создать ощущение уюта, пол, покрытый бледно-оранжевыми плитками, отлого понижался к центру комнаты. На красиво выложенном разноцветным кирпичом камине был водружен портрет сенатора Дюпона в возрасте трех лет, в красивом кожаном ошейнике, инкрустированном серебром. Спиральные цветы из Малой Азии украшали прозрачную вазу, между их шишковатых стеблей сновали маленькие морские рыбки. За окном плакали сумерки, оставляя длинные потеки своих слез на черных щеках облаков.

— Передай мне хлеб, — сказал Вольф.

Сапфир, сидевший напротив, протянул правую руку, взял корзинку и подал ее левой рукой — почему бы и нет.

— У меня нет ножа, — сказала Хмельмая.

— Одолжи мне перо, — ответила Лиль.

— Где же шары? — спросил Сапфир.

Потом они помолчали несколько мгновений, ибо сказанного вполне хватало, чтобы поддержать беседу за жарким. К тому же в этот вечер, в этот праздничный вечер жаркого они не ели: здоровенный цыпленок, поджаренный на сусале, кудахтал под сурдинкой посреди блюда из австралийского фарфора.

— Где же шары? — повторил Сапфир.

— Одна из свечей у меня ни черта не кочегарит, — заметил Вольф.

— Кто же победил при Ватерлоо? — без предупреждения вмешался сенатор Дюпон, перебивая Лиль.

Что вызвало повторную паузу, ибо не было предусмотрено программой. Как бы парируя, Лиль и Хмельмая вознесли в унисон свои голоса.

— Каждый понимает в меру своей исперченности… — очень спокойно заявили они.

— И каждый кулич свою начинку хает и хает, — двойным каноном отозвались Сапфир и Вольф.

Однако было видно, что думают они о чем-то другом: их глаза перестали гармонировать друг с другом.

Ужин продолжался ко всеобщему удовлетворению.

— Посидим еще? — предложил за десертом Ляпис. — Неохота идти наверх спать.

Он занимал одну половину второго этажа, Хмельмая — другую. Вот так, по чистой случайности.

Лиль хотелось бы уже пойти и лечь с мужем, но она подумала, что это, быть может, позабавит Вольфа. Его отвлечет. Освежит. Раззадорит. Вечеринка с друзьями. Она сказала:

— Позвони друзьям.

— Кому? — спросил Вольф, снимая трубку.

Ему подсказали кому, и те были не прочь. Чтобы создать дружескую атмосферу, Лиль и Хмельмая во время переговоров улыбались.

Вольф отставил телефон в сторону. Он думал, что доставляет Лиль удовольствие. Так как из стыдливости она не говорила всего вслух, он ее не очень-то понимал.

— Чем будем заниматься? — сказал он. — Все как обычно? Пластинки, бутылки, танцы, разодранные занавески, засорившиеся раковины? Ну ладно, если это доставит тебе удовольствие, Лиль.

Лиль хотелось разрыдаться. Зарыться лицом в большую кучу голубого пуха. Она с трудом преодолела ощущение горечи и велела Ляпису открыть шкаф с напитками, чтобы все-таки повеселиться. Хмельмая поняла почти все, она встала и, проходя мимо Лиль, пожала ей руку.

Горничная вместо десерта наполняла кофейной ложечкой левое ухо сенатора Дюпона не очень свирепой, уже чуть прирученной горчицей, и сенатор качал головой из опасения, что противоположное движение — хвостом — будет принято за знак высокой оценки происходящего.

Среди десятка извлеченных Ляписом бутылок Лиль выбрала светло-зеленую и налила из нее под завязку, не оставив места для воды.

— Тебе, Хмель? — предложила она.

— Конечно, — дружелюбно ответила Хмельмая.

Сапфир исчез по направлению к ванной, чтобы под ее сенью привести в порядок некоторые детали своего туалета. Вольф смотрел из окна на запад.

Одно за другим с легким ропотом, трепетом раскаленного железа в воде гасли красные полотнища облаков. На какой-то миг все замерло.

Спустя четверть часа на вечеринку прибыли друзья. Сапфир вышел из ванны с покрасневшим от спешки носом и поставил первую пластинку. Так продолжалось до половины четвертого, до четырех. Внизу, посреди Квадрата, по-прежнему ворчала машина, и мотор перфорировал ночь своим крохотным мерцающим светлячком.