И, только расстилая постель, я вспомнила о том, что должна была сделать еще накануне. Причем с утра. Позвонить Дроздовскому и выклянчить у него наконец денег, чтобы покрыть ущерб нового русского жлоба из «Мерседеса», который пока что не подавал признаков неудовольствия, но запросто мог их подать в любой момент.
Поколебавшись, я хотела было по привычке отложить звонок на завтра, но поняла, что сильно рискую. Где гарантия, что на меня с утра пораньше не обрушится какая-нибудь новая напасть? То-то же. И потом, если мне, как и в прошлый раз, ответит нежный голосок, я всегда успею бросить трубку.
На проводе был Сам. И подозрительно мне обрадовался. Я еще подумала, что это не к добру.
— Мариночка, золотце ты мое! — зафонтанировал в трубку Дроздовский. — Как я рад! Уж как я рад!
— Как дела, олигарх? Банк твой еще не лопнул, надеюсь? — поинтересовалась я для проформы. Не могла же я сразу, без всякого вступления бухнуть: «Гони деньги, Веня!»
— Не лопнул, — глухо хихикнул Дроздовский. — Даже наоборот, вошел в первую сотню по уровню надежности.
— Сотым номером, конечно? — не преминула заметить я язвительно, как будто не собиралась выклянчивать деньги.
— Нет, девяносто девятым, — без тени иронии уточнил Дроздовский. — Ну а ты как, золотко? Как твоя телекарьера? Кстати, видел твою последнюю передачу. Ну, ты наделала шороху!
— Наделала, — вынужденно согласилась я и выложила наконец главное: — Слушай, Дроздовский, у тебя можно разжиться некоторой суммой на неопределенный срок?
— Что ты имеешь в виду? — сразу насторожился Дроздовский. А что вы хотите, для банкира деньги — это святое. И орудие производства и его конечный результат одновременно.
— Не бойся, мне не нужен беспроцентный кредит, чтобы купить дачу на Канарах, — успокоила я его. — Мне вполне хватит того, что у тебя в кармане. Причем не важно в каком, левом или правом.
— Ну в данный момент у меня вообще нет карманов, — убого схохмил Дроздовский. — Я только что вышел из ванной в чем мама родила.
Вышел из ванной… В чем мама родила… Уж не хочет ли он таким примитивным способом разбудить во мне навеки уснувшие эротические фантазии?
— Короче: дашь или нет?
— Разве я тебе когда-нибудь отказывал, золотко? — томно вздохнул на противоположном конце провода Дроздовский. — Разве ты забыла, что я тебе когда-то предлагал?
— Ну того, что ты мне когда-то предлагал, пожалуй, многовато будет. — Если честно, я уже не рада была, что затеяла этот разговор.
— А все потому, что ты привыкла довольствоваться малым. — Дроздовский явно намекал на вечно сидящего на мели Пронина. То обстоятельство, что нищий Пронин занял его место в моем сердце, помнится, потрясло Дроздовского посильнее дефолта.
— Ну и пошел ты. — Я бросила трубку. Обойдусь без его нажитых преступным путем капиталов.
Телефон зазвонил, едва трубка коснулась рычага. Я была уверена, что это Дроздовский, а оказалось — Жанка.
— Порфирия не выпустили, — жалобно промычала она. — Кошмаров меня кинул. — И тут же замолчала в ожидании утешений.
— Ни одной минуты не сомневалась, что все именно так и будет, — холодно ответила я.
Жанка еще немного подождала, когда я расчувствуюсь, но, так и не дождавшись, дала отбой.
А после Жанки все-таки позвонил Дроздовский. Пробубнил невнятные извинения и назначил встречу в ресторане. Якобы для передачи денег.
— Только в долг. Верну в рекордно короткие сроки, — заверила я.
Дроздовский только скептически хмыкнул в ответ.
А теперь, слегка забегая вперед, сообщу, что наша с Дроздовским встреча так и не состоялась. Ибо вероломная рука судьбы опять смешала мои карты. При непосредственном участии Кошмарова и косвенном Жанки.
Буквально на следующее утро маховик запутанной истории с экстравагантным нижним бельем и компрометирующей фотографией стал раскручиваться не в ту сторону, в какую следовало. Ровно в девять пятнадцать, когда Жанка еще выщипывала брови, а я докрашивала ногти, к нам в студию ворвался разъяренный следователь Кошмаров. Естественно, по наши души. И бесцеремонно начал их вытряхивать, даже не удосужившись поздороваться.
— А теперь вы скажете, чья это работа! — громыхнул он ржавым железом в голосе. После чего мне в лицо, как дуэльная перчатка, полетела небезызвестная фотография с Вице, сжимающим в крепких объятиях ныне покойную Пахомиху.
Так и знала, что этим все и кончится!
Я посмотрела на Жанку, но она сделала вид, что уронила пилку, и полезла искать ее под столом.
— Так вы мне ответите, кто состряпал эту фальшивку? — Кошмаров испепелял меня негодующим взором.
Я отодвинула в сторону флакончик с лаком и попыталась его вразумить:
— Эту, как вы говорите, фальшивку, запечатанную в конверт, мне позавчера утром передал дежурный на входе. Поэтому все вопросы к нему и… И к известной вам особе.
Под известной Кошмарову особой я подразумевала Жанку, которая все еще усердно копошилась под столом.
— Дежурный у входа уже опрошен, — холодно отчеканил Кошмаров, — конверт ему оставил неизвестный.
Я пожала плечами:
— Ну так составьте фоторобот, не мне же вас учить.
— Фоторобот мы, конечно, составим, — зловещим тоном пообещал Кошмаров, — но чутье мне подсказывает, что искать нужно в другом месте.
— Да? И в каком же? — поинтересовалась я. — Если, конечно, это не тайна следствия.
— А вот здесь, — торжественно провозгласил Кошмаров и обвел студию многозначительным взглядом.
Ну все, приехали! Не знаю, как Жанка, а я так больше не могу.
— Послушайте, что вы себе позволяете, а? Вы вообще подумали, прежде чем говорить такое? В чем вы меня обвиняете, в конце-то концов?
— А в том, что это очередная организованная вами афера, — не моргнул кошачьим глазом Кошмаров. — Вы в очередной раз с якобы благим намерением спасти невиновного пытаетесь направить следствие по ложному следу. Только ничего у вас не выйдет, уважаемые. Чем больше вы стараетесь, тем тверже я убеждаюсь, что Порфирьев — именно та фигура. А ваше стремление выгородить его любым способом наводит на мысль о сговоре.
— Так… — По моей спине, бодро цокая копытцами, пробежали холодные мурашки. — Это уже слишком серьезно. Знаете ли, для таких обвинений все-таки нужны доказательства!
— Вот именно! — неожиданно поддержала меня из-под стола Жанка.
— А доказательства будут! — пообещал Кошмаров.
— Вот когда будут, тогда и поговорим, — выставила я условие.
— Только уже по-другому и в другом месте, — не остался в долгу Кошмаров.
А дальше — тишина. Минуты так на две, на три. Мы с Кошмаровым гипнотизировали друг друга непримиримыми взглядами, а Жанка, высунув из-под стола взлохмаченную голову, тревожно озиралась.
Наконец во мне возобладал чисто практический интерес.
— Ну и что в той фотографии фальшивого? — осведомилась я у Кошмарова. — Голова Пахомовой приставлена к чужому телу, да?
— Вам лучше знать, — огрызнулся Кошмаров и тут же нехотя признался: — Ну да, да, голова…
— Так я и думала. — Я покосилась на Жанку, которая сосредоточенно обирала с подола юбки мусор, налипший, пока она ползала под столом. — Ну а тело чье, вы выяснили или это секрет?
— Да, представьте себе, выяснили. — На лице у Кошмарова появилось выражение человека, которому все осточертело. — Тело — жены.
— Какой жены? — Это была вторая Жанкина реплика за все время моих препирательств с Кошмаровым. — Вицихи, что ли?
— Ветлугина. Жены Ветлугина, — раздраженно ответил Кошмаров.
— Не может быть! — Я даже присвистнула. Значит, на коленях у Вице его собственная жена с Пахомихиной головой? Вот это поворот, доложу я вам.
— Может, может, — как-то обреченно махнул рукой Кошмаров и тяжело опустился на стул. — Она сама подтвердила.
Похоже, женушка у нашего Вице, или, как ее называет изобретательная Жанка, Вициха, — особа без комплексов. И с фантазией. Одного не пойму, на кой черт они фотографировались? Для семейного альбома, что ли? На добрую память внукам и правнукам?
— Короче, так, — сказал Кошмаров, и в этот момент во внутреннем кармане его мятого пиджака зазвонил телефон. — Да! — рявкнул он раздраженно, приложив мобильник к уху, и сразу стал мрачнее грозовой тучи. — Хорошо, сейчас же выезжаю, — пообещал он кому-то, сунул телефон на прежнее место и уставился куда-то поверх моей головы. — Да, на чем я остановился?..
— Вы сказали: короче, так, — напомнила я, слегка заинтригованная произошедшей в Кошмарове переменой.
— Короче, так, — повторил он с моей подсказки, — Ветлугин рвет и мечет и говорит, что не успокоится, пока не узнает, чьи это проделки. Ясно вам? Так что сидите теперь и соображайте, кто прислал вам эту фотографию, а то… — Так и не сообщив, что нас ждет в противном случае, Кошмаров поспешно покинул студию. По-английски, не попрощавшись. При том, что явился он, как вы помните, по-русски. Не поздоровавшись.
— Ну что, слопала? — начала я, глядя на понурую Жанку. Я собиралась говорить долго и обличительно, но просунувшийся в дверь Вадик разрушил мои планы. Кстати, что-то я забыла, рассказывала я вам о Вадике или нет? Ладно, повторюсь, не такой уж это грех. Вадик — наш оператор, неплохой в принципе парень, но уж больно ленивый.
Так вот, Вадик возник в дверях и прервал мой гневный монолог буквально на первом же слове сенсационным (по крайней мере в рамках нашей губернии) сообщением:
— Гирю ухайдокали! В «Лендровере» взорвали!
Теперь-то мне понятно, по какой причине Кошмаров так поспешно ретировался, что даже не успел заковать нас с Жанкой в наручники! А вот вы, наверное, в догадках теряетесь, кто такой Гиря и почему его взорвали в «Лендровере». Так что, хочешь не хочешь, а придется мне сделать небольшое, но очень лирическое отступление.
Ну прежде всего Гиря — это прозвище, причем не самое замысловатое. Производное от простой русской фамилии Гирин. Гирин Валерий Игнатьевич — наш местный преступный авторитет, каких много по российским городам и весям. Трудовую деятельность начинал на колхозном рынке рядовым рэкетиром, однако быстро продвинулся по служебной лестнице и уже через пять лет прибрал к рукам половину рынков губернии и еще очень много чего. Он бы и вторую половину прибрал, если бы не Вазгенчик.
А теперь о Вазгенчике, раз уж разговор зашел. Представьте себе, что он сделал еще более головокружительную карьеру. Ибо на то, что Гиря потратил пять лет своей молодой цветущей жизни, у Вазгенчика ушло в два раза меньше времени. Такой вот дерзновенный юноша. И поскольку Вазгенчиковы подвиги отличались особой масштабностью, местным органам правопорядка пришлось поступиться доселе незыблемыми принципами мирного сосуществования со сколько-нибудь организованной преступностью. Вазгенчика объявили в федеральный розыск и вроде бы даже в Интерпол цидулю заслали, но в поимке пока что не преуспели. Исчез Вазгенчик, словно сквозь землю провалился, при том что время от времени его кто-нибудь да углядит на фоне городских окрестностей.
И снова о Гире. Кто его грохнул, думаю, вы уже догадались. В отличие от тех, кому это по долгу службы положено. То есть наших местных пинкертонов. Представляю, каково им будет объясняться с прогрессивной общественностью. Ведь считается, что Вазгенчика-то в городе нет! А впрочем, они такие ребята, что запросто могут напустить туману и устроить коллективное «молчание слепо, глухо, немых ягнят». Под благородным предлогом неукоснительного соблюдения интересов следствия. А образовавшееся на местном преступном Олимпе в связи с безвременной смертью Гири вакантное место долго пустовать не будет. Уж тут будьте спокойны.
— Так что осиротели мы, — хмыкнул донесший до нас скорбную весть Вадик, высказал предположение о том, что похороны Гири будут на редкость пышными, и скрылся за дверью.
И хотя сообщение о Гириной кончине меня нисколько не расстроило, желание распекать Жанку как-то рассосалось. Что толку тявкаться? Ведь даже если мы перегрызем друг другу глотки, это будет только на руку следователю Кошмарову. Он ведь сторонник простых и стройных теорий. Скажет, что преступницами двигал страх неминучего разоблачения, и дело с концом. Вон как у него складно получается и, главное, все одно к одному. И с Пахомихой мы на ножах были, и Порфирий со своими бредовыми речами в нашей передаче выплыл. А теперь — фальшивая фотография, которая укладывается в ту же схему. Неуклюжая попытка увести следствие по ложному следу, можно сказать, налицо.
В свете всего вышесказанного я даже другими глазами на историю с фотографией взглянула. Раньше-то мне казалось, что некто таким образом хотел подставить Вице, а теперь засомневалась. А вдруг мы с Жанкой и были конечной целью? И оставивший этот конверт только того и добивался, чтобы мы окончательно запутались? М-да, но кто бы это мог быть? Скорее всего, либо настоящий убийца Пахомихи, либо тот, кому мы сильно насолили.
А если все-таки сыр-бор из-за Вице разгорелся? Но и в этом случае заказчик все тот же. Убийца или «доброжелатель». Тот, кому Вице хвост прищемил. А в этой связи мне почему-то его секретарша Коза на ум приходит. Ну просто напрашивается. Сами судите. Сначала она нам в «Мимозе» с этим дурацким исподним попалась, потом мы очень нехорошо поговорили с ней возле «Белого дома» и, наконец, вчера ее не было в приемной Вице. В чем причина? Заболела? Отпросилась? Или уволена? Короче, пищи для размышления столько, что за один присест не осилить.
— Ты знаешь, где живет эта… м-м-м… Коза? — спросила я притихшую Жанку.
— Какая?
— Такая! — Злость на Жанку слишком глубоко угнездилась во мне, чтобы так сразу улетучиться. — Та, которую ты чуть не расплющила!
— А, Людка… Как улица называется, не помню, а показать могу…
— Вот сейчас и покажешь, — буркнула я, — собирайся, поехали.
— А Краснопольский?
— Я сказала, поехали! — прикрикнула я в сердцах.