Утром, когда я, пасмурная, как ноябрьский день, вывалилась из подъезда, выяснилось, к чему было это предзнаменование. Угнали «Варвару». Мою по самую крышу занесенную снегом, с прикрученным проволокой бампером, упорно не желающую заводиться разнесчастную колымагу. Не знаю, сколько я простояла как примерзшая, тупо пялясь в пустоту, образовавшуюся с исчезновением моей многострадальной «десятки» между приземистой коробкой электроподстанции и ржавым остовом старой «Волги», пока не сообразила, что пора бы и в милицию позвонить.
«02» ответил мне густым басом и, выслушав мое сообщение, тяжко вздохнул: «Ну вот, опять». А потом записал мои данные и велел ждать. Я позвонила на работу грудастой Нонне и известила ее о постигшем меня несчастье, чтобы знала, что сказать Краснопольскому, если я срочно ему понадоблюсь. Жанке я звонить не стала, а то раскудахтается и надает кучу ненужных советов, да еще таким менторским тоном, как будто у нее каждый день машины угоняют. Я просидела чуть ли не полдня у окна, дожидаясь, когда пожалуют пинкертоны из ближайшего околотка.
Наконец они пожаловали. Двое. Представился только один и то невнятно:
— Лейтенант Др… Бр…
Потом без ярко выраженного интереса они осмотрели место происшествия и заставили меня написать заявление и заполнить еще какую-то бумагу.
— И что дальше? — спросила я с обреченным видом.
— Будем искать, — сухо ответил лейтенант Др-Бр.
— А что, бывало, что находили? — Честное слово, я не иронизировала, просто как-то само собой вырвалось.
— Бывало, — посмотрел на меня волком лейтенант Др-Бр и добавил с сердцем: — Только вам, журналистам, такое неинтересно, пока лично вас не коснется. Вы все проколы ищете да ошибки вынюхиваете.
Я неожиданно для себя густо покраснела, потому что до этой минуты районные пинкертоны не давали мне повода заподозрить, что моя личность им известна по голубому экрану:
— Вообще-то я не хотела вас обидеть…
— А нас никто не хочет обидеть, но все обижают. — Лейтенант Др-Бр выдал мне на прощание без пяти минут афоризм и уселся в выкрашенную попугаем милицейскую машину. — Да, кстати, если надо, можем подвезти. Вы ведь теперь без колес.
— Надо, надо, — обрадовалась я, — хотя бы в центр подбросьте, а там уж я…
— Да ладно, отвезем до работы. Вам ведь на работу?
— Да-да, — поспешно кивнула я.
Еще он дорогой спросил, нет ли у меня предположений относительно того, кто мог бы украсть мою машину.
— Да идиот какой-нибудь, ну кто еще на нее позарится? — пожала я плечами. — Она же побитая, ремонта требует и вообще не заводится.
— Значит, это подростки, — пробормотал лейтенант Др-Бр, — покатаются и бросят где-нибудь в лесу. Если не разобьют, конечно. Ладно, разошлем ориентировку…
— Постойте, — меня вдруг осенило, — вы говорите, что журналисты ищут в вашей работе только плохое. Ну так давайте о хорошем. Я как раз передачу готовлю. Ну, «Буква закона», может, знаете…
— О, нет, — сразу запротестовал лейтенант Др-Бр, — это к нашему начальству, ему виднее! — И пожелал мне всего хорошего на прощание.
В одном он был прав. Насчет начальства. Ему действительно всегда виднее, вне зависимости, какое оно, милицейское или телевизионное, как в моем случае. В чем я еще раз смогла убедиться, переступив порог родной конторы.
— Ну, наконец! — всплеснула руками Жанка. — А то Краснопольский тут весь извелся. Хочет «Букву закона» в сетку ставить, а у нас еще конь не валялся!
— Почему это не валялся? — возразила я. — Очень даже валялся! И потом, что вдруг за спешка? Он же сам сказал, что можно особенно не торопиться, главное, чтобы продукт качественный был.
— А сегодня с утра прямо рвет и мечет. Нонна тут забегала, рассказывала, злой, говорит, не в духе… Она ему, что у тебя машину угнали, а он: меня это не колышет, раз работа стоит. То, говорит, у нее авария, то угон, а передачу за нее Пушкин делать должен! — вытаращила на меня испуганные глаза Жанка. — Я тут вся извелась, а ты все не идешь и не идешь… Хотела уже звонить… Так пойдем, что ли, а то он ждет?..
— Ой, — вздохнула я и присела на краешек стула. — Дай хоть дух перевести…
— Ну, перевела? — спросила Жанка через минуту.
— Ага, переведешь с тобой! — спустила я на нее бобика в предвкушении скорой встречи с Краснопольским.
И встреча эта, надо признать, прошла на самом высшем уровне.
Краснопольский орал так, что у меня заложило уши. Припомнил все наши грехи, и прошлые, и будущие. В лучших традициях обозвал Жанку «задрипанным хвостом» и еще наговорил много чего приятного. А под конец вынес окончательный, не подлежащий обжалованию приговор: либо завтра на его столе будет лежать готовый выпуск «Буквы закона», либо наши с Жанкой заявления. И не на материальную помощь, как вы, наверное, уже догадались.
— Озверел, совсем озверел!.. — уже в коридоре заревела белугой Жанка. — А вдруг и в самом деле уволит? Я же не могу сейчас без работы остаться! Мне Порфирия на ноги поднимать надо!
Нет, вы слышали? Порфирий у нее прямо как семеро по лавкам!
— Да не скули ты, не скули раньше времени. — У меня снова, как это случалось уже не однажды, заныл зуб от Жанкиного воя. — Лучше вриглю свою пожуй и это… Займись наконец своими непосредственными обязанностями. Ты у нас режиссер или нет?
— Так… — Жанка чуть-чуть успокоилась. — У нас же материала не хватает. Есть только репортаж с кладбища и кошмаровское интервью…
— А вот это уже моя забота! К утру тебе всего будет хватать, — твердо заявила я.
— Что, в «ночное» пойдешь?
— И пойду! — отрезала я, а сама подумала, что вряд ли мне удастся это устроить за оставшиеся полдня. Эти милицейские чинуши такие перестраховщики. С ними же полгода договариваться надо, чтобы патрульную машину с птичьего полета заснять.
А теперь попробуйте ненадолго влезть в мою шкуру, чтобы понять, что со мной творилось, когда, провисев на телефоне каких-нибудь полтора часа, я добилась своего. И покатать меня на дежурной машине по ночному городу согласились как раз в ближайшем к моему дому околотке, в том самом, в котором в данный момент лежало мое заявление об угоне «Варвары».
Я долго не знала, куда себя деть от радости, пока не вспомнила про Вадика. Его ведь тоже надо было уговорить. После нашей-то ссоры по дороге с кладбища. Но тут мне в первый раз в жизни пригодилась Жанка. Не знаю, чего она ему наговорила, но Вадик сам подошел ко мне со словами:
— Когда и где?
Я чуть не прослезилась, а Жанка, догадавшаяся, какие чувства переполняют меня, тут же полезла ко мне со своей универсальной вриглей.
Прежде я уже пару раз бывала в «ночном», то бишь на ночных милицейских дежурствах, еще когда в газете работала, и не нашла в этом ничегошеньки романтичного. Всех делов-то: прыгаешь на ухабах на заднем сиденье «козла» и глохнешь под непрерывное дребезжание рации. Происшествия — самые тривиальные, вроде пьяной драки или ДТП. Короче, ничего сенсационного. Впрочем, по-хорошему этой рутине радоваться надо, а не горевать, что у нас не слишком чтобы густо с преступлениями века.
Правда, в последнее время нашу патриархальную тишь нарушили довольно громкие происшествия. Целых три убийства — Пахомихи, голубого приятеля Вице и эксгибиционистки Мани. Еще одно покушение на убийство (секретарши все того же неугомонного Вице, если кто забыл). Стоп, кажется, я все же обсчиталась. А как же Гиря? Его ведь тоже буквально на днях грохнули. И неважно, что Гирю, как принято говорить, заказали, статистике это без разницы.
— Спорим, сегодня нас ждут как минимум два мордобоя, — уныло вздохнул скучающий вместе со мной в «дежурке» Вадик, как будто прочитал мои мысли. — Ну еще одного беспризорника на вокзале отловят, до утра подержат, а потом выпустят…
— А ты бы чего хотел? — поинтересовалась я, но не из любопытства, а только чтобы скоротать время.
— А я бы хотел поспать! — Вадик громко зевнул, демонстративно сложил на животе руки, вытянул ноги и, вы не поверите, тут же заснул, невзирая на суету и гам в дежурке.
А околоток жил своей привычной жизнью. Обезьянник мало-помалу наполнялся «контингентом», дежурный со скучающим видом и распевным малороссийским говорком отвечал на звонки:
— …Милиция слушает… Что? Соседи сверху? Что? Музыка громкая? Попросите, чтоб выключили… Уже просили?.. Еще раз попросите…
Нет, как вам нравится такая рекомендация? Попросите, чтоб выключили! А если убивать будут, попросите, чтоб не убивали, так, что ли?
Мимо совершенно индифферентно продефилировал лейтенант Др-Бр, к которому, бывают же такие совпадения, нас с Вадиком прикомандировали, и даже не посмотрел в нашу сторону. Как будто мы здесь так, от нечего делать, трамвая дожидаемся.
— Товарищ лейтенант, — прошипела я ему в спину.
— Я помню, помню… — пробурчал он на ходу и нырнул в темный коридор.
Ну разве снимешь с такими что-нибудь приличное! А я еще иронизировала по поводу Пахомихиных репортажей в ненавязчивом телеграфном стиле. Кстати, неужто и она вот так же сидела на стульчике скромной просительницей? Честно говоря, трудно представить. Надо бы спросить у Вадика, но, во-первых, я все еще опасаюсь за наше взаимное весьма скоропостижное потепление, а во-вторых, будить его жалко.
Дежурный тем временем снова поднял трубку:
— Милиция… Ага, опять просили… Дверь не открывает?
На горизонте неожиданно нарисовался вынырнувший из темного аппендикса коридора лейтенант Др-Бр, втянул голову в плечи, прислушался:
— В чем дело, Рымаренко?
— Да тут, товарищ лейтенант, жильцы звонят с Партизанской. Жалуются, сосед сверху музыку врубил на всю катушку и не выключает…
Лейтенант Др-Бр, который вообще-то, как мне удалось выяснить уже здесь, в околотке, оказался носителем простой русской фамилии Дерябин, пожевал губами, почесал щеку:
— Вышлите машину, пусть разберутся, кому там так весело. — И покосился на нас с Вадиком: — И корреспондентов заодно прихватите. Пусть снимут нарушителя спокойствия.
— А як же, — осклабился сержант Рымаренко.
Я толкнула Вадика локтем в бок:
— Ты проиграл пари…
— Что? — Глаза у Вадика были красные, как у кролика.
— У нас не пьяная драка. У нас нарушитель общественного спокойствия.
Ради справедливости отмечу, в этот раз нас с Вадиком катали не на «козле», а на «пятерке». Бензином в ней не воняло, но с камерой было тесновато. А ребята-милиционеры попались на редкость неразговорчивые, слова клещами не вытащишь. Обменивались друг с другом короткими, как одиночные выстрелы, фразами, а на нас с Вадиком и внимания не обращали. Дескать, болтаются тут всякие под ногами, мешают работать. Вадика, впрочем, все это мало беспокоило, поскольку его дело снимать и только, а уж что снимать, не его забота. А моя.
То, что «нарушитель спокойствия» и не думал униматься, стало ясно, как только мы въехали во двор кирпичной пятиэтажки в районе молокозавода. Незамысловатые, но громкие куплеты далеко разносились в ночной тишине. Ребята-милиционеры молча вылезли из машины, мы с Вадиком тут же последовали их примеру.
— Может, сегодня праздник какой? — спросил у меня Вадик, взваливая на плечо камеру. — Ну там день Парижской Коммуны или еще какой?
— Снимай вон те окна! — показала я, без особого труда вычислив, откуда доносится какофония.
— Как прикажете. — Вадик прильнул к объективу.
Ребята-милиционеры с минуту постояли, задрав головы, словно бы в некотором раздумье, после чего решительно направились к нужному подъезду.
— Снимай их сзади, — снова распорядилась я.
Вадик безропотно перевел камеру на камуфлированные бушлаты и двинулся за ними. Я замыкала эту процессию с микрофоном в руках.
На площадке четвертого этажа нас уже с нетерпением поджидали возмущенная пожилая жиличка в пальто, накинутом на ночную рубашку, и жилец в вылинявших трениках, майке и тапках на босу ногу. Видимо, те самые, что и звонили.
— Слышите?! Слышите?! — закатила глаза жиличка. — И так уже три часа! Полпервого ночи, людям завтра на работу…
— Разберемся! — сухо ответствовали милиционеры, пересекая лестничную площадку.
— Да уж разберитесь, пожалуйста, а то ведь никакой жизни нет. Мало, что весь день такая свистопляска, так еще и ночью… Ой, а это что? — Возмущенная жиличка осеклась, заметив Вадикову камеру. — Это вы снимаете, да?
— Снимаем, снимаем, — утвердительно кивнул Вадик.
— Предупреждать надо! — взвизгнула жиличка и скрылась за дверью своей квартиры. — Вы бы лучше этих хулиганов сняли! — посоветовала она нам уже из-за двери.
— Всех снимем, — пообещал Вадик, поднимаясь за милиционерами на пятый этаж, в самое что ни на есть логово злостных возмутителей спокойствия. А музыка усилилась, хотя уж куда громче, казалось бы, так что я до сих пор не пойму, как старческий хриплый голос смог ее перекричать. Но факт остается фактом, мы все-таки услышали этот отчаянный вопль:
— Убили! Кольку убили!