Красное бикини и черные чулки

ГЛАВА 32

Это надо было видеть, как я прошествовала к знакомой палатке с вывеской «У Зои» в сопровождении почетного эскорта из «Мерседеса», медленно и торжественно ползущего сквозь сугробы. Я шла, согнувшись в три погибели, чтобы не грохнуться на льду, а в глубине моей души теплился крошечный, с булавочную головку, огонек. Ибо как ни крути, а я женщина, а значит, мужское внимание мне жизненно необходимо.

На этот раз в палатке был не парубок с чубом, а томная кустодиевская красавица. Со скучающим видом она листала какой-то гламурный журнал для богатых бездельниц, в которых чертова уймища полезной информации, начиная с советов по борьбе с целлюлитом и кончая позами, удобными для зачатия гения.

— Закрасьте! — сказала я и быстрым взглядом ощупала полки со скудным ассортиментом. — А вы случайно не Зоя?

Услышав короткое «нет», я не стала допытываться, где же все-таки Зоя, а поинтересовалась, куда подевался парубок с чубом. Ведь именно он работал в тот день, когда Порфирия накачали клофелином. Я хорошо это помню, потому что мы тогда с Жанкой искали Порфирия с самого утра и спрашивали у того парня, не видел ли он горе-мариниста.

Ответ кустодиевской красавицы меня сильно разочаровал.

— Без понятия, — заявила она с заметным мало-российским акцентом. — Я тут только два дня работаю, а кто был до меня, не знаю.

— Жаль, — вздохнула я и указала на бутылку водки с такой же этикеткой, как и на той, что я захватила с собой из Порфириева свинарника в качестве вещдока: — А это у вас, наверное, самое популярное пойло?

— А то, — хмыкнула кустодиевская красавица, — местные только ее и берут. Она же самая дешевая.

— Понятно, — буркнула я удрученно.

А продавщица, которая то ли по непонятной причине прониклась ко мне, то ли от рождения была, мягко выражаясь, несколько простодушной, вдруг поведала такую историю:

— А того парня, который до меня работал, тут все спрашивают. Он выпивку алкашам в долг давал. А еще одна женщина приходила, жаловалась, что он ее мужу водку поддельную продал. Только у нас товар хороший, весь с сертификатами… — И спохватилась: — А вы-то чего хотели?

И я, чтобы не лишаться ее благорасположения, купила у нее пакетик чипсов.

— Поужинаем? — спросил Новейший, когда я нырнула в теплое и уютное мерседесово нутро.

— Только не сегодня, — выпалила я и самую малость смягчила свой отказ: — Очень устала.

— Ну тогда завтра. — Не знаю, обиделся ли он, но вида не показал.

— Возможно, — молвила я неопределенно, откидываясь на мягкую спинку сиденья.

Новейший включил магнитолу и опять инструментальную музыку, что само по себе удивительно. Редкий случай, разве нет? По крайней мере, на моей памяти — первый. Даже у меня в машине все кассеты с дурацкими шлягерами, которые я только за рулем и могу слушать.

— Ну и как себя чувствует больной? — осведомился Новейший.

— Что? Больной? Какой больной? Ах, Порфирий… — Я не сразу сообразила, что речь о Жанкином маринисте. Ведь в прошлый раз на Новостройку меня тоже Новейший подвозил, а потом еще и Порфирия на носилках таскал. — Получше. По крайней мере настолько, чтобы удрать из больницы.

— Очень рад, — сказал Новейший и повернул во двор моего дома.

— Провожать, как всегда, не надо? — Он выбрался из машины, чтобы открыть мне дверцу.

— Не стоит, — отшутилась я. — Маньяков здесь давно не видели. — А про себя добавила: последнего изловили позавчера.

— Ну до свиданья, — сказал Новейший и, взяв меня за уши, попытался поцеловать. Я наклонила голову, и поцелуй получился смазанный, как несфокусированный кадр.

Значит, подарки, которые я получала с начала этой истории, мне подбрасывал не Пакостник. Во всяком случае, лилии — уж точно не его работа. М-да, интересная картина получается, даже очень интересная. И моменты на ней такие вырисовываются, что дух захватывает. Такой, в частности. На примере все тех же лилий. Кто бы ни был этот благодетель, приславший их мне, но он сделал все, чтобы навлечь подозрение на Порфирия. Спрашивается, зачем бы ему это, если он хотел, скажем так, всего лишь меня разыграть? А затем, скажу вам, как на духу, что он не дебильный шутник, он похуже. И намного. Он и есть настоящий убийца!

И им, между прочим, может быть кто угодно. Как из тех, кого я знаю, так и из тех, кого я ни разу в жизни в глаза не видела. Но начнем все же с первых. Итак, подозреваемый номер один — Порфирий. Да-да, не удивляйтесь. Шансы, что он и есть главный злодей, конечно, минимальные, но остаются. Именно он озвучил известную фенечку про красное бикини и черные чулки, и возле его дивана валялась растоптанная белая лилия. И хотя лично на меня он производит впечатление редкостного придурка, кто знает, а вдруг это он так маскируется? Да и много ли надо ума, чтобы выдумать какого-то неизвестного типа в норковой шапке, якобы купившего у него картину. Кстати сказать, в его сегодняшнем рассказе как раз продажа морской мазни и выглядит самой малоубедительной, несмотря на предъявленный Порфирием стольник.

Подозреваемый номер два. Это Новейший. Разумеется, в том случае, если щедрый клиент в норковой шапке все-таки существует. Что ж, по описанию он подходит: высокий, осанистый, правда шапок, насколько я успела заметить, не носит. Предпочитает по-европейски отмораживать уши, впрочем, он же все время в машине. А с другой стороны, что ему стоило нацепить шапку для маскировки? Что касается кошелька толщиной в кирпич, то и тут все сходится. Само собой, я его бабки не считала, но, подозреваю, что их у него предостаточно. Та-ак, есть ли еще аргументы «за»? Да сколько угодно. Те же лилии он собственноручно мне и вручил, правда с заверениями, что они лежали перед дверью.

Теперь подозреваемый номер три. Пакостник. Ну, по Порфириеву описанию, на мужика в норковой шапке он, конечно, не похож. Однако имеется небольшая, но вероятность, что щедрый покупатель тут вообще ни при чем. В том смысле, что Порфирия он никаким клофелином не спаивал и лилий не подбрасывал. Разве не мог Порфирий и без клофелина нализаться до полной отключки? Да, запросто! Однако в этой версии есть малю-усенькая шероховатость. Каким же образом Пакостник подсунул лилию в берлогу Порфирия? Ну если только каким-то образом пробрался, пока маринист валялся почти без пульса.

Думаете, это все? А вот и нетушки! Есть еще и подозреваемые номер четыре, номер пять и номер шесть. По порядку. Номер четыре, это… Это юный эскулап. А номер шесть — водитель «Скорой». И тот и другой поднимались в квартиру Порфирия, а посему чисто теоретически могли незаметно уронить цветок на пол. Тем паче что я его заметила не сразу, а лишь после того, как Порфирия вынесли на носилках.

Ну и номер шесть — парубок с чубом из жестяной палатки с вывеской «У Зои», исчезнувший на другой день после памятных событий в Порфириевом свинарнике. Нет, разумеется, он не загадочный ценитель прекрасного с толстым кошельком, поскольку Порфирий слишком хорошо его знал, ежедневно выклянчивая у него бутылку в долг. Зато та самая водка с клофелином, вполне возможно, — творение его рук.

И, наконец, подозреваемый номер семь. Заранее предупреждаю — самый невероятный, но очень даже в духе лучших американских ужастиков. Жанка! Ясное дело, я тут же устыдилась такой крамольной мысли и стала усиленно изгонять ее, но не тут-то было. Да на кой бы ляд ей это сдалось, отбивалась я как могла. А какой-то невидимый доброжелатель тут же зашипел мне на ухо: а на тот ляд, что твоя разлюбезная Жанночка — всего лишь представительница рода человеческого, поголовно порочного и морально неустойчивого, а следовательно, и ею движут страсти и инстинкты. Допустим, твердила я в пылу полемики, но тогда как она все это осуществила? А мне в ответ: очень просто. Что касается трусиков, лифчика и чулочков, то ей ничего не стоило подбросить их под дверь твоей квартиры. Кроме денег, конечно. И кстати же, знаменитое красное бикини почему-то Жанкиного размера оказалось.

Хорошо, а лилии? Как быть с лилиями, если в тот день мы вместе приехали ко мне домой? Подумаешь, проблема! Да в Жанкином картофельном мешке погребальный венок из елочных лап и бумажных розочек запросто поместится и даже не помнется. А поскольку в квартиру она входила не первой, а вслед за мной, то могла лилии незаметно вынуть и ненароком обронить возле двери. Провернуть ту же операцию у Порфирия ей, между прочим, тоже не составило бы труда.

Ну как вам сюжетец, а? Я бы сказала, достойный Агаты Кристи. Но с изъяном. А изъян — в Порфирии. Не могла же Жанка не понимать, что подставляет своего разлюбезного. С ее-то любовью и преданностью. Тем более что следователь Кошмаров всякий раз с большим удовольствием и без долгих раздумий отправлял бедного мариниста в кутузку. Но опять же, влюблена ли она в него настолько, как это представляется со стороны. Жанку послушать, так она запала на него еще в те, почти библейские времена, когда он хватал ее за коленки в Доме пионеров, и пронесла это чувство через всю жизнь. А там пойди — проверь.

Короче, взвесив все «за» и «против», я оставила Жанку в списке, после чего всерьез задумалась о мотивах. А они должны быть у каждого приличного убийства, это любому культурному человеку известно. И, обмозговав все вышеперечисленные обстоятельства, пришла к выводу, что таковые (ну, мотивы) имеются только у Жанки, поскольку она всегда ненавидела Пахомиху столь же истово, как и я. Ну, Пакостнику мотив, как вы понимаете, не требуется в связи с тем, что он маньяк. Остаются Порфирий, Новейший, эскулап, водитель «Скорой» и парубок из жестяной палатки.

Что касается Порфирия, то у него откровенного мотива не просматривается, но не исключен стимул. В лице Жанки. В том смысле, что она могла склонить его к преступлению своими женскими чарами, ну, коленками теми же. А вот насчет остальных ничего не могу утверждать, если они, конечно, не маньяки все поголовно.

Измучив себя этими силлогизмами хуже нарзана, я вконец выдохлась и включила телевизор, чтобы хоть как-то проветрить мозги. А там — Мажор, чуть не по всем каналам. Раздает интервью направо и налево, подробно и с большой убедительностью описывая свои мытарства в бандитском плену. Еще убедительнее выглядели его фингалы, набитые о дверной косяк.

— А как вы думаете, почему они вас похитили? — совал микрофон Мажору в нос такой же юный и маститый не по годам шелкопер.

— Лично для меня это не секрет, — принял позу Мажор. — Они действовали по чьему-то приказу. И этот кто-то просто хотел заткнуть мне рот. Но я обещаю, что, несмотря ни на что, буду продолжать работать, как и прежде. С присущей мне откровенностью и безжалостностью вскрывать язвы…

Какие именно язвы собирался вскрывать Мажор с присущей ему откровенностью и безжалостностью, я слушать не стала, выключила телевизор и пошла спать. Но не успела еще и голову на подушке устроить, как мое воспаленное сознание забурлило с новой силой. А Мажор? Разве его можно сбрасывать со счетов? Он-то утверждает, что гостил у Пахомихи предпоследним, то есть непосредственно перед убийцей, но где доказательства? Он мальчик шустрый и, судя по телевизионным интервью, не страдающий отсутствием воображения, взял и придумал высокого незнакомца в арке, якобы поспешающего к Пахомихе под покровом ночной темноты.

А мотив? Да запросто! Надоело ему, что Пахомиха пользуется его «упругим комиссарским телом», когда ей вздумается. Если он опять же не маньяк. Ага, маньяки, маньяки, кругом одни маньяки…

«Спать, спать!..» — приказала я себе, как гипнотизер во время сеанса в захудалом сельском клубе, и перевернулась на живот.

Зарылась головой в подушку, а тут снова по мозгам. Дроздовский! Вот про кого я забыла! А он-то чем хуже. И по фактуре годится, и кошелек у него тоже с кирпич, причем не только по толщине, но и по весу. И Пахомиху он знал, у них даже вроде как романчик намечался. Сам говорил, что ухлестывал за ней, чтобы вызвать у меня ревность. А Вице! Как я могла забыть про него? Он ведь тоже входит в обойму Пахомихиных «доброжелателей».

— О не-ет!.. — взревела я, слезла с дивана и потащилась на кухню пить валерьянку. Выпила, наверное, полпузырька и снова шлепнулась на диван, на котором в конце концов и забылась, проворочавшись часа два или три с боку на бок.

И был мне сон. До сих пор не знаю, к какому разряду его отнести, вещих или зловещих. Вроде я душу Пахомиху собственными руками. А она живучая, как нечистая сила, только извивается и смеется. Я уж ее и так и этак, в горло вцепилась и колено на грудь поставила, а она закатывается, будто припадочная, и противно визжит:

— Всех не передушишь! Не передушишь всех!