Красное на голубом

34

Рита пекла пироги. На ужин должны были приехать мама с Фабиолой, Корсакова с Гурьевым – собиралась неплохая компания. Марк, как всегда, задерживался. А ведь обещал помочь почистить лук!

Рита выложила тесто в форму, положила сверху начинку из капусты с грибами, прикрыла сверху тестом и принялась смазывать его пучком перьев, смоченным во взбитом яйце. Она не понимала, почему некоторые женщины не любят готовить. Ведь это так приятно, интересно, вкусно! Еще ей подумалось о том, как несчастны мужчины, оставшиеся без женщины: им, ни к чему не приспособленным, трудно бывает в этой жизни. Вот женщине ничего не страшно – она сама себя и прокормит, и все постирает.

Глупости все это! Нет, хоть и гонит от себя мысли о Беленковой, но где-то в глубине души все равно сидит эта тема – эта болезненная тема, не дающая ей покоя. А если бы она поделилась своими подозрениями с Марком раньше, что стало бы с Натальей? Осталась бы она жива или покончила собой в камере предварительного заключения?

– Она была не жилец, – сказала о Наталье ее лучшая подруга, Юлия Барышева, приятная женщина, правда, сильно напуганная визитом Риты. Она боялась, что ее привлекут за то, что она, зная о том, кто совершил эти громкие убийства, промолчала, не сдала подругу. Рита сказала ей, что разговор – неофициальный, она пришла в интересах Кости.

Они разговаривали в ее квартире, расположенной на одном этаже с квартирой Беленковых.

– Да, повторяю: она была не жилец. Это читалось в ее взгляде. И ведь здоровая физически женщина, а что стало с ее головой? Думаю, она травмировалась как раз после того вечера, когда Петя привел на бал свою Ирину. Наташа восприняла это как пощечину. Она мне так и сказала. На нее было больно смотреть. Она все твердила: «Ира – такая молодая, такая молодая… Даже если я сделаю себе миллион лицевых подтяжек, все равно, не верну свою молодость. Но ведь мы всегда были вместе с Петей, мы любили друг друга! И Костя – плод нашей любви. Посмотри, какой он получился красивый!» А его карьера? Она помогала мужу во всем, была его верным союзником, подсказывала ему многие вещи, которые он, в силу своего характера и того, что он – мужчина, не понимал. Она никак не могла смириться с тем, что Петя и его друзья пригласили на этот вечер своих любовниц. Это был вызов, и Наташа, единственная из всей их компании, его приняла. Но сначала она захотела понять, что же хорошего в измене как таковой. Может, говорила она мне, я чего-то не понимаю в жизни, и у Пети сейчас такой период, когда он начинает новую жизнь? Тогда, может, говорит она, и мне тоже начать эту самую новую жизнь? Конечно, она была в истерике, когда говорила об этом. Да и я восприняла ее слова не совсем серьезно. Я знаю, что многие ее подруги или скорее приятельницы, имеют любовников. Но это так, от скуки или из желания все же найти любовь, раз в семье – сплошные фальшь и обман. Но чтобы Наташа, так любившая Петю, решилась на такой шаг?! Да и где она взяла этого Алекса? Бедняжка, как же мне ее было жалко! Я понимала, что в ней говорит отчаяние стареющей женщины, всячески отговаривала ее от этих свиданий, пока не поняла, что все это делается ею с какой-то целью. Это теперь, когда ее не стало, я понимаю, зачем все это ей понадобилось. Понимая, что она сильно рискует, что она – практически уже в тюрьме, Наташа все же цеплялась за возможность избежать наказания за совершенные ею преступления, понимаете?

– Нет, – честно призналась Рита. – Не понимаю.

– Да тут все ясно! Кто может подумать на женщину, у которой с личной жизнью все в порядке? Как и у Лары с Катей? Она не хотела отличаться от них своей, как она говорила, святостью и чистотой. Она хотела, чтобы они выглядели примерно одинаково: брошенные, но неунывающие. Больше того, у нее был самый молодой любовник. Кто вообразит, что она совершила эти убийства, если у нее в личном плане все вроде бы в порядке? Причем любовник был не просто так, для декорации. Происходили настоящие свидания, после которых она возвращалась такой подавленной и, кстати, в плохом физическом состоянии. Она спрашивала меня: «Юля, что они все в этом находят? Это же так долго и противно». Она до последнего пыталась найти в сексе что-то приятное для себя, но у нее так и не получилось. И знаете почему?

– Догадываюсь.

– Правильно. Потому что она не любила этого Алекса! Он попросту насиловал ее. А она терпела, чтобы дождаться конца всей истории – пока не закроют дело. Она знала, что рано или поздно прокуратура займется женами – Ларисой, Катей и ею самой, конечно. Знала, что ее так называемые подружки не станут молчать, все расскажут друг о друге, им только повод дай. А тут – такая драма! Страстная поздняя любовь. Думаю, она специально разыграла ту сцену в доме Буровых и нарочно пригласила Алекса, чтобы хотя бы ее подружки увидели, что они вместе заперлись в комнате. Знала, что они доложат сначала своим мужьям, а потом, когда наступит время, и работникам прокуратуры, следователю, который должен будет раскрыть эти убийства. Разве могла она предположить, что Косте обо всем станет известно? И что он, жалея мать, сделает все для того, чтобы это о нем подумали, что он – убийца!

– Вы знали, что она задумала?

– Нет, не знала, но, когда однажды я зашла к Наташе на чашку чая и увидела ее, я поняла, что случилось что-то очень страшное. Я спросила ее, и она ответила мне. Ей надо было выговориться, как-то оправдать это хотя бы в моих глазах.

– Она рассказала о своем первом преступлении, что убила Ирину Овсянникову?

– Да. Рита, вы сказали, что не выдадите меня, – занервничала Барышева, поправляя на голове черную траурную косынку. – Поймите, она становилась опасной. Я стала бояться ее, когда погибли еще две девушки. Ведь она все рассказывала мне, стало быть, я невольно стала свидетельницей. А что, если следующей жертвой окажусь я?

Рита и понимала, и презирала ее. Конечно, будь Барышева поумнее и посмелее, две девушки остались бы в живых.

– А вам не приходило в голову, что если бы вы вовремя заявили в милицию, то спасли бы двух молодых женщин?

– Я все понимаю, все! Я даже хотела на время уехать из города, чтобы только не видеть ее, не слышать ее жутких признаний.

– Неужели все это она сделала из ревности? Это какое же должно быть сильное чувство, чтобы она так страдала! – Рита не могла себе представить ситуацию, при которой женщина решилась бы на такое.

– Думаю, после того, как она узнала, что Петя ей изменяет, с ней что-то и произошло. Если сначала она все время и силы посвящала мужу и сыну, то потом, поняв, что ее забота мужу не особенно-то и нужна и что он использует ее просто как жену, как женщину, обслуживающую его, она всю свою любовь обратила на Костю. Она стала жить его интересами, во всем ему помогать. Она боготворила его, она не могла без него и дня прожить, постоянно названивала ему, потому что знала – уж Костя-то ее не предаст, не бросит, как это сделал его отец. И все же дело тут не столько в ревности, сколько в крушении идеалов. У них была семья, понимаете?

Рита вспомнила Костины слова, когда он готов был взять вину матери на себя: он тоже говорил о семье, об отношениях, существовавших между его матерью и отцом, и потом – о том отчаянии, охватившем его мать, когда она поняла, что не нужна своему мужу, он любит другую женщину и строит в отношении ее серьезные планы.

– Но я не сказала вам главного. Думаю, это оказалось последней каплей. Понимаете, время шло, ничего не происходило, а Наташа ждала, ждала, что следствие зайдет в тупик и что ни она, ни Лариса с Катей так и не попадут в список подозреваемых, и тогда можно будет бросить Алекса, расстаться с ним навсегда и вообще – начать новую жизнь! И получилось бы, что она отомстила своему мужу.

Вот оно, верное слово! Месть. Не любовь, не ревность, не отчаяние, а все-таки месть. «Это чувство посильнее всех остальных будет», – подумала Рита, в душе, однако, считая, что истинной причиной, толкнувшей Наталью Беленкову на совершение трех страшных убийств, явилось желание, образно выражаясь, примерить на себя судейскую мантию. Она приговорила любовницу своего мужа и любовниц мужей своих подруг к высшей мере наказания – смерти, причем не столько даже за любовь и обман, сколько за их молодость. Смертельный приговор молодости. Рите вспомнились «Десять негритят» Агаты Кристи – там убийца, наделив себя правом судить и приговаривать, не постыдился надеть судейскую мантию и парик.

Рита очнулась.

– …что она отомстила своему мужу. Да и не только ему, но и двум его приятелям – так сказать, за себя и за своих подружек. Но тут выяснилось, что она беременна от Алекса. Она не выдержала всего этого. У нее оставался еще один кусок от колготок. Господи, прости меня! – И Юля перекрестилась.

«Да нет на тебе креста, – подумала Рита, морщась, словно увидела жабу. – Нет и никогда не было. Ты наблюдала за тем, как сходит с ума на твоих глазах твоя подруга, и палец о палец не ударила, чтобы ей помочь, образумить, найти какие-то доводы и убедить ее не совершать эти преступления».

– А ей не было страшно? Ведь она удушила собственными руками всех троих.

– Думаю – было. Но она продолжала делать это. Да, конечно, я тоже виновата. Но вы обещали мне… Я же все откровенно рассказала!

Юля думала в этот момент только о себе, о том, как бы у Риты не кончилось терпение и она не рассказала всю правду Марку. Она так и продолжала воспринимать себя как стороннего наблюдателя, а не как соучастницу.

– …чтобы с Костей ничего не случилось, чтобы на него не подумали, – продолжала Юля.

– Он уже сознался, пришел и все рассказал, но я ему не поверила, – пожала плечами Рита, которой наскучил весь этот разговор. – Скажите, Юлия, а если бы убили вашу дочь? Вы не подумали об этом? И как бы вы тогда рассуждали?

Пришел Марк, принес клубнику. Он выглядел таким счастливым, что Рита подумала: как же это хорошо, что у него сохранилась еще способность, работая в прокуратуре и каждый день сталкиваясь с преступниками, радоваться жизни, улыбаться.

– Марк, ты такой хороший! А я пирог испекла. Лена не звонила? Они не задержатся?

– Нет, они придут вовремя. Больше того, она собирается заплатить тебе за те натюрморты – с незабудкой и дыней. Ты не представляешь, как она изменилась! Она счастлива, и я ужасно рад за нее.

– Я тоже рада. А что у нее с дочерью?

– Да ничего хорошего. Вероятно, Инна, болезненно пережившая разрыв со своим парнем, тоже ударилась в депрессию. В точности повторяя поведение матери. Но сейчас в их доме, насколько я понял, такая дружелюбная обстановка, и это во многом, кстати, зависит от присутствия Гурьева, что девушка скоро должна поправиться, вернуться к нормальной жизни. К тому же ее навещает Гоша. Я же его пока еще не посадил!

Она поняла, что речь идет о сыне Бориса Анджана, эксперта – о том самом Гоше, который выкрал «на время» пресловутый чулок со следами эпителия Ирины Овсянниковой, подменив его похожей «ногой» от колготок.

– Да уж, чего только в жизни не бывает.

– А я думаю, что все логично и правильно. Тебе сколько луковиц очистить?

– Пять.

– Так вот. Если парень ради нее решился на такое, мягко говоря, преступление, значит, он неравнодушен к Инне, понимаешь?

– Надеюсь, ты не завел на него уголовное дело?

– Не завел, из-за Бориса.

В дверь позвонили, и вскоре в кухню вбежала, вся в розовом, в пышных юбках, истосковавшаяся по маме Фабиола.

– Мама! – Она зарылась лицом в складки Ритиной юбки и от счастья заплакала.

– Ну-ну, Фабиолочка, ты что? Успокойся.

– Она так по тебе соскучилась, – с ноткой укора в голосе сказала вошедшая следом за внучкой Ксения Илларионовна. Бабушка была тоже одета празднично, по-летнему в светлом, на голове – соломенная шляпка. Рита поцеловала дочку, маму.

– Да уж. Что-то мы с Марком заработались, закружились, – попыталась она оправдаться перед матерью, но сразу же поняла, что ничего из этого не выйдет и что нет им прощения. Увлеченные поисками убийцы, они и не заметили, как пролетела неделя и они так и не выбрались в Пристанное.

– А у нас вот что! – Фабиола сбегала в прихожую и принесла оттуда небольшое ведерко, прикрытое сверху марлей. Рите показалось, что марля пропиталась кровью.

– Это наша клубника! – сказала, сияя радостью, Фабиола. Она ни на шаг не отходила от Риты.

– Ты не представляешь, как твоя дочь любит землю! – сказала Ксения Илларионовна, разгружая сумки. – Ей, конечно, трудно ухаживать за клубникой, но она так мне помогала! И пирожки печь тоже – лепила их. Даже новую начинку придумала, из яблок с клубникой. Говорит: маме с папой понравится. Она очень соскучилась. Нельзя, товарищи родители, так надолго оставлять дочку без присмотра! Вот, это укроп, петрушка. Икра баклажанная, с зимы осталась.

– У нас дело одно было… его требовалось закончить, – виноватым голосом сказала Рита. – Может, слышала? Три молодые женщины были задушены.

– Да слышала, конечно. Рита, я все понимаю, конечно, преступников надо ловить, кто спорит? Но я-то полагала, что ты оставила мне Фабиолу, чтобы заниматься своими делами. Когда ты последний раз бралась за кисть?

– О, господи, мама! Я совсем забыла. У меня же был заказ.

– Какой еще заказ?

Разговаривая, женщины накрывали на стол, Марк помогал им, а Фабиола продолжала держаться за Ритину юбку, словно боялась, что мама куда-нибудь уйдет.

– Мне заказали портрет. В сущности, он готов. Пойдем, я тебе покажу. Фабиола, дочка, побудь с папой, помоги ему разложить салфетки, хорошо?

В мастерской Рита открыла два окна, впустив свежий воздух. Ксения Илларионовна остановилась перед портретом Кости.

– Подожди, я что-то не поняла. Это что – копия?

– Почему копия? Я писала портрет молодого человека, Кости Беленкова. Правда, красивый мальчик?

– Но это же не современное лицо. Мальчик как будто из другой эпохи. Посмотри, какой у него взгляд. А одежда? Где ты взяла этот роскошный берет, камзол? Я просто потрясена, Рита! Уверена, что тебе не надо отдавать этот портрет, оставь его себе. Эта работа – твоя огромная удача. Я не знала, что моя дочь так владеет искусством портрета.

– Ма, все это дежурные слова. Вот если бы ты увидела его.

И тут послышались какие-то голоса сверху, затем по лестнице стал кто-то спускаться (Корсакова, подумала Рита), и, к ее величайшему удивлению, в мастерской появился Костя. Конечно, он выглядел не как всегда – бледный, в черном костюме с черной рубашкой, в руках – букет белых роз. Молодой джентльмен пришел на свидание.

– Костя, – немного растерялась Рита, ожидавшая сегодня увидеть кого угодно, но только не повергнутого в траур Костю. – Рада тебя видеть. А это моя мама, познакомься – Ксения Илларионовна. – Она подумала: хорошо еще, что она не успела больше ничего рассказать матери. Вот был бы ужас, если бы Костя услышал, как она рассказывает историю тройного убийства!

– Очень приятно. Константин, – представился Костя. – Это ничего, что я без приглашения? Вообще-то я пришел за портретом. Хотел поблагодарить и расплатиться.

– Но он же не совсем готов. Я должна покрыть работу специальным составом.

– Я хочу забрать его, – каким-то странным голосом сказал Костя. – Пожалуйста.

– Костя? Так вот с кого написан этот чудесный портрет! – воскликнула ничего не подозревающая Ксения Илларионовна. – Сходство просто потрясающее. Рита, я горжусь тобой. Вы знаете, молодой человек, а ведь я только что просила ее оставить портрет себе. Роскошный портрет, словно это – работа какого-нибудь старинного мастера.

– О, боже, я совсем растерялся. Это вам, Рита, – Костя протянул ей букет роз. – Я очень рад, что познакомился с вами, Ксения Илларионовна. Думаю, мы видимся не последний раз. А это деньги.

Он достал из кармана пиджака пакет и протянул Рите.

– Здесь оговоренная сумма. Я могу забрать портрет прямо сейчас?

– Но он даже не просох. Костя, в чем дело?

– Хорошо, вы поговорите, а я поднимусь, посмотрю, как там дела. – Ксения Илларионовна деликатно удалилась.

Костя подошел к Рите и положил голову на ее плечо. Она обняла его и сразу же почувствовала теплые слезы. Он плакал, как мальчик, только что потерявший свою маму.

– Я очень боялся, что вы выставите меня вон. Я хотел, я старался все представить так, словно это я во всем виноват! Но она решила по-своему. Пусть все думают о ней, что она слабая, не сумела выстоять в этой жизни, но я-то знаю, как трудно далось ей это решение. Мама слишком любила жизнь, чтобы после всего, что она натворила, остаться на этом свете. Конечно, она была больна. Здоровая женщина не стала бы так реагировать на измены мужа. Они ведь случаются на каждом шагу. Я пытался ей это объяснить.

– Костя, когда ты догадался?

– Когда произошло первое убийство. Она приехала поздно, глаза – как у мертвой. Ничего не выражали. На каблуках налипла грязь. Я вышел, посмотрел ее машину, открыл багажник и увидел расстеленное детское одеяльце. На нем – длинный волос. Еще – сломанный ноготь. Это был сломанный ноготь моей матери, я знал цвет ее лака. У нее своя маникюрша. Она рисует ей на ногтях цветы. Потом по телевизору был репортаж об убийстве, – он говорил, глотая слова.

– Но невозможно же предположить, что было совершено убийство, лишь по детскому одеяльцу в багажнике и сломанному ногтю?

– Хорошо, я скажу. Однажды я неожиданно вошел к ней в спальню, не знал, что она дома, и увидел, как она душит подушку. У нас есть подушка, диванная, большая, в форме черепахи. Так вот. Она расположила эту подушку на стуле таким образом, словно там сидит человек. Не знаю, как объяснить. Как кукла, муляж. Она подошла сзади и накинула чулок на шею черепахе. Я тогда понял, что она репетировала. Да и много чего было, разных деталей. Я знал, что плохо будет Ольге. Мне так было жалко мать, что я готов был с самого начала взять все на себя! Но она не позволила бы. Да и доказательств того, что это сделала она, у нее было предостаточно. Я знал, что на экспертизу взяли эти пресловутые посылки. И хотя моя мать была в перчатках, не могла она все устроить настолько аккуратно, чтобы не оставить ни одного отпечатка пальцев.

– Костя, но ты вел себя совершенно спокойно. Или я ошибаюсь?

– Просто, когда я видел вас, старался ни о чем другом не думать. Рита, прошу вас, не вычеркивайте меня из своей жизни! Я люблю вас и сделаю все, чтобы мое появление в вашем доме не ассоциировалось у вас исключительно с этими убийствами!

И вдруг Рита поняла, что он еще не осознал до конца всю глубину трагедии, разразившейся в его некогда благополучной семье. Он словно завис между реальностью и неосознанным желанием не думать о самом страшном. Это было проявление инстинкта самосохранения.

Рита не выдержала и вновь обняла его, поцеловала в соленую и мокрую от слез щеку.

– Бедный ты мой мальчик! Принц. Желаю тебе все это пережить. Что же касается нашей дружбы. Сложный вопрос.

– Я все равно буду звонить, приходить, буду навязчивым и невозможным. Но вы придаете мне жизненных сил, а мне они сейчас так необходимы.

Рита, чувствуя, что разговор затянулся, поднялась с Костей наверх. Пришли Лена Корсакова с Гурьевым. Лену было не узнать. Исчезла заносчивость, отталкивавшая и вызывавшая чувство неприязни, и тот эгоизм, с которым она отнимала многие часы и вечера у Марка. Она выглядела совершенно спокойной и счастливой женщиной. Правда, она заметно похудела.

Квартира наполнилась голосами, смехом, запахами еды, духов. Фабиола носилась между гостями и рассказывала всем подряд о том, как она помогала бабушке в Пристанном собирать клубнику и пропалывать грядки с укропом. В своем воздушном платье она была похожа на сказочную бабочку, перелетавшую с одного цветка на другой.

Лена на правах подруги дома (!) помогала Рите накрывать на стол, разносила напитки, салаты, закуски. Костя же стоял возле окна и безотрывно следил за каждым движением Риты.

Конечно, застольной беседы не получилось: все говорили о Рите, о ее картинах. Лена заявила, что собирается купить натюрморты.

Так случилось, что они на какое-то время остались в кухне вдвоем. Рита спросила Лену об Инне.

– Инна влюблена. Снова! – развела руками Лена. – И я не собираюсь ей мешать. Но этот молодой человек нравится мне куда больше, чем прежний. Послушай, Рита, а тот юноша… Если я не ошибаюсь, это же Костя? Сын той женщины, Беленковой. Что он здесь делает?

– Ему очень плохо, Лена. Он страдает. Может, Марк тебе рассказывал, что он пытался взять вину своей матери на себя?

– Это она от ревности, я понимаю. Знаешь, я иногда смотрю на Сережу и думаю: а как бы я себя повела, узнав, что он, абсолютно мой, любимый, вдруг изменил мне? Что бы я сделала с той, на кого он меня променял бы?

– И что?

– Понимаешь, я – профессиональный судья, а потому я воздержусь. Я не могу, понимаешь, сказать тебе всю правду. Но ревность и досада на то, что ты стареешь, а кто-то молодой и красивый отнимает у тебя самое ценное. Мы не знаем, что испытывала эта бедная женщина.

Рита вдруг вспомнила слова Натальи Беленковой: «У меня появилась мечта. Хочу, чтобы вы написали и мой портрет, в каком-нибудь старинном платье». Рита ей так ничего не ответила. Но сейчас ее губы сами прошептали: «Я не пишу портреты убийц!»