31

Как и следовало ожидать, на нас напали ночью, и я был даже рад, что это случилось. Доведенный до отчаяния, я понимал: что-то должно произойти. Внутри у меня все кипело, чувства искали выход, не находили, напряжение из-за этого росло, меня прямо распирало изнутри, как будто я сидел в батисфере на океанском дне. И когда наконец долгожданный момент настал и на крыльце послышался скрип шагов, мне сразу полегчало, я вздохнул, набрал полную грудь воздуха и заорал во все горло.

Однажды я смотрел телевизионную программу о мужьях тех женщин, которые стали жертвами насилия. Их всех терзает ярость, они так и живут под ее бременем, а выхода не находят. Ведущая программы не слишком церемонилась с собеседниками: в конце-то концов, говорила она, не вы же подверглись насилию; вместо того чтобы думать о себе, ради разнообразия подумайте о ваших женах. Она права, решил я тогда, но откуда ей знать, что на самом деле испытывает муж в иных обстоятельствах? Я знаю одно: если кто-то надругался над твоим любимым существом, тогда стремление сокрушить преступника – дело жуткое, но святое. Я не разбираюсь в религиозных тонкостях. Но мне кажется, что Бог – если он существует – простил бы мстителя. А если кто от мести откажется, того Бог, может быть, и не станет прощать.

Свинья, неторопливо рывшаяся в земле неподалеку, отыскивая корм, вдруг забеспокоилась, и я понял: кто-то пришел. Инстинктивно я поднялся на ноги. Казалось, мой дух покинул свою бренную оболочку, оставшуюся лежать на циновке. Никакого шума я не производил, но видел, как блеснули глаза у Мика. Он, как и я, не спал. Я прижал палец к губам, и Мик вытащил нож.

Я стоял бесплотной тенью, призраком в полосках лунного света, проникающего сквозь бамбуковые жерди, и прижимал к бедру холодное лезвие ножа. На меня снизошло необычное спокойствие. Вглядываясь сквозь просвет в стене, я видел человека, залитого лунным светом, видел, как он поставил ногу на ступеньку крыльца. Это был тот самый парень, которого Мик вышвырнул на улицу, в пыль. Он держал что-то в руке, но что именно, я не мог понять: то ли нож, то ли пистолет.

Фил сел, протирая глаза, и я жестом призвал его к молчанию. Боевик на крыльце медлил, прислушиваясь. И тут я понял, что у него в руке канистра с бензином. Он принялся поливать хижину горючим, собираясь нас поджечь.

Я распахнул ногой бамбуковую дверь и кинулся на крыльцо. Подняв нож, я взмахнул им над головой. Лезвие дрожало в ослепительных лунных бликах, в глазах у меня потемнело, и в тот же миг кто-то крепко саданул меня по темечку, и я, слетев с крыльца, провалился в густую непроглядную тьму.


Я очнулся глубокой ночью от невыносимой головной боли. Остальные бодрствовали при свече. Они сидели, переговариваясь шепотом, но сразу же замолчали, когда я очнулся, и странно на меня уставились.

– Что случилось? – спросил я.

– Спи, Дэнни, – ответил Мик шепотом. – Тебе приснился кошмар.

Кошмар? Я ощупал свою голову. Под глазом, похоже, к утру будет синяк.

– Да уж, – подтвердила Чарли. – Еле тебя уложили.

– Пришлось слегка, ты уж прости, успокоить, – сказал Мик. – На вот, выпей. – Он поднес к моим губам чашку с виски.

Фил ничего не говорил. Его лицо было бледным, как луна.

– Попробуй заснуть, – сказала Шарлотта. Я охнул от боли, закрыл глаза и уснул.


Потом я снова проснулся, в сером сумраке угадывался предрассветный час. Все трое все еще не спали и о чем-то спорили. Чарли энергично подметала пол. Фил увидел, что я открыл глаза, и унял остальных. Голова моя все еще болела.

– Что стряслось? – спросил я. Никто не соизволил ответить.

Я встал, подошел к кувшину с водой и поплескал из него на шею и затылок, а затем вернулся и приподнял угол спального мешка. Нож Кокоса находился на том самом месте, куда я его положил вечером. Я вытащил его и тщательно осмотрел лезвие. Похоже, никто его не трогал. Меня затошнило от головной боли. Я посмотрел на Мика.

– Никакой это был не сон, приятель.

– Расскажите ему! – попросила Чарли.

– Незачем! – прошептал Фил.

– Да скажите же мне – о чем речь?

– Если вы оба намерены отмолчаться, тогда придется мне, – заявила Чарли. Она встала с места, и в этот момент, похоже, оказалась сильнее всех нас.

– Скажи мне, наконец, в чем дело?! – крикнул я. Возникло недолгое замешательство, но затем

Мик встал.

Фил вздохнул, а Мик поманил меня к выходу, и я последовал за ним; дети остались в хижине.

Снаружи было еще прохладно, но я чувствовал, как прогревается воздух от далекого, еще не поднявшегося солнца. Создавалось впечатление, что солнце – это такой небесный механизм. Я мог расслышать неясный гул, предшествующий его появлению. Все в деревне спали. Как только мы сошли с крыльца,

Мик повернулся ко мне и нервно дотронулся кончиками пальцев до моего плеча, затем до груди.

– Не паникуй, Дэнни.

– И не собираюсь.

Мик отвернулся, заглянул куда-то под хижину.

– Он там, внизу.

Вначале я не сообразил, о чем он толкует. Мик вглядывался в темные провалы между сваями под домом. Потом показал рукой, куда мне следует смотреть. Я нагнулся, но ничего не мог разобрать в темноте.

– Да, мы его листьями забросали, Дэнни. Закопали слегка…

Я снова сунулся под хижину и немного заполз вглубь. Запах здесь был еще тот. Из темноты несло сыростью и свиным говном. Бензином тоже попахивало. Я потянул на себя кусок полиэтилена, сгреб в сторону бамбуковые ветки и увидел ботинок. Я хотел взять его в руки, но ботинок оказался одет на ногу. Кое-как я выбрался наружу.

– Господи, – проговорил я. – Господи!… Я его убил. К этому времени к нам присоединился Фил.

– Не ты, папа, – сказал он. – Ты не убивал. Мик заговорил хриплым голосом:

– Зато он тебя чуть не убил, Дэнни. Это он тебя по голове шарахнул. Ты упал, а он уже собирался тебя прикончить, приятель!

Я оглянулся на вход в хижину. Оттуда, из темноты, за нами наблюдала Чарли. Она кивнула мне.

У нее, очевидно, не было никаких сомнений по поводу того, что делать дальше.

– Здесь его оставлять нельзя. Его найдут.

Мик и Фил были настолько выбиты из колеи, что даже почувствовали облегчение, когда ими начали руководить. Филу я поручил принести заготовку для носилок, которые я так для Чарли и не смастерил; Мику велел залезть со мной под крыльцо, и вместе мы вытащили труп наружу. Мы также поставили на место канистру с бензином. Мик вспомнил про нож, и я снова спустился вниз, чтобы его найти. Пытаясь нащупать нож, я вытащил на свет порванный рюкзак.

«Господи, Мик! Неужели это ты натворил?» – подумал я, разглядывая глубокий надрез на шее трупа. Удар, похоже, был такой силы, что чуть не снес голову. На армейских штанах убитого запеклась кровь.

– Придется раздеться, – сказал я. – Нужно шевелиться быстрее, пока местные не проснулись,

Мик и Фил меня поняли. После того как они разделись, мы перекатили тело на самодельные носилки. Я и Фил взялись за передние концы носилок, а Мик – сзади. Груз оказался не слишком тяжелым.

Поднимаясь все выше, малиновое, как драконий глаз, солнце выглянуло из-за горного склона, заросшего густым лесом, а мы, трое англичан, в трусах и кроссовках, шагали по тропинке, потные, напуганные и злые.

Мне хотелось уйти как можно дальше, для того чтобы ни крестьяне не нашли тело, ни деревенские вечно голодные собаки. С другой стороны, нам нужно было вернуться назад, до того как местные жители проснутся и приступят к своим делам. Мы чуть не бежали по усыпанной сухими листьями тропе. Молча, без остановок. Джунгли по обе стороны тропы довольно хорошо проглядывались, и мне никак не удавалось присмотреть подходящее место для нашей ноши.

До меня вдруг дошло, что Мик с Филом находятся в шоковом состоянии. Они вели себя как автоматы, послушно выполняя все, что бы я ни сказал.

Мы прошагали примерно с полкилометра от деревни, когда я решил остановиться, заметив шагах в тридцати от тропы лощинку, заросшую кустарником, с красной потрескавшейся глиной по склону. Мы все тяжело дышали. Положив носилки на землю, я отправился посмотреть, годится ли для наших целей эта впадина. Конечно, было бы лучше выбрать другое место, но, на худой конец, и это годилось. Мы вывалили труп под кусты вместе с канистрой и ножом, а сверху, как могли, закидали глиной.

– Пошли обратно, – отдуваясь, предложил Мик.

– Подожди, – остановил я его.

Я настоял на том, чтобы положить носилки поверх могилы и забросать их листьями, сучьями, камнями. Таким образом, даже если кто-нибудь и пройдет рядом, все же не сможет обнаружить, что здесь зарыто. Мы проделали все это дрожащими руками.

– Возвращаемся, – сказал я наконец.

Мы поспешили назад, так и не дождавшись, чтобы у нас успокоилось дыхание. Выглядели мы скверно, еще и в крови перемазались. А солнце взбиралось все выше, и день набирал силу с угрожающей скоростью. Пока мы бежали по тропинке, мы пыхтели, сопели, и звук нашего тяжелого дыхания тянулся за нами по джунглям как туман и рассеивался в небе неслышной молитвой.

Когда мы приблизились к деревне, я замедлил ход из опасения, что кто-то может услышать наши жуткие хрипы.

Ко времени нашего возвращения крестьяне уже сновали по своим делам. Кукарекали петухи, лаяли собаки. Мы спрятались за кустами и рванули по одному в сторону выгребной ямы за нашей хижиной. Там мы скинули с себя трусы, а потом, отдышавшись, с остервенением намылились и принялись окатывать друг друга водой.

Когда мы вошли в хижину, Чарли сидела скрестив ноги и бесстрастно, как Будда, взирала на наши обнаженные тела. Из всех нас она одна хранила полное спокойствие.

– Повезло нам, – сказала она. – Као был здесь недавно. Я сказала, что вы пошли на маковые поля.

– Молодец, – ответил я. – Точно. Одеваемся и идем на плантации прямо сейчас. Решено.

– Пошли, – согласился Мик.

У Фила был очень болезненный вид.

– Как, Фил, годится?

– Годится, – ответил Фил.

Перед тем как отправиться на прогулку, я развел огонь и сжег наши перепачканные в крови трусы.

Загрузка...