Красный опричник

Глава 7

— Значит вы, товарищ Волков, считаете, что у нас есть немногим более двух лет?

— Товарищ Сталин, — Волков посмотрел в смертельно уставшие глаза Вождя Народов, — это не я так считаю, это — моя прошлая реальность. Вы надеетесь избежать войны с Германией?

Сталин докурил свою трубку и принялся аккуратно ее чистить. На вопрос Андрея Константиновича он ответил не сразу. Берия священнодействовал напротив — он собственноручно заваривал кяхтинский чай. Видимо, два грузина решили удивить Волкова своим гостеприимством: на черном лакированном столе стоял графин «Хванчкары», лежал огромный блин свежеиспеченного лаваша, на тарелке — тонкими ломтиками нарезанная брынза.

— Мы всеми силами стремимся избежать этой войны, — наконец произнес Иосиф Виссарионович, — но так же понимаем, что просто так Гитлер не успокоится. Товарищ Волков, вы ведь тоже прекрасно знаете, что Советский Союз к войне не готов.

— Товарищ Сталин, — вмешался Берия, — Андрей Константинович, в силу определенных факторов, понимает все. А так же знает, к чему приведут последствия подобной войны.

— Мне известно насчет «определенных факторов»!

Сталин произнес эти слова с неудовольствием. Все-таки, он был единоличный правитель огромной страны, владыка многих миллионов душ. Если смотреть на вещи более приземлено, то к появлению Волкова он отнесся настороженно — точно интендант к ревизору. Но помимо того, что он являлся Вождем Народов, он был еще и Отцом Народов — со всеми родительскими заботами и рефлексами. Здесь появлялся тонкий психологический подтекст: отношениям Андрея Константиновича и Сталина суждено было перерасти в плоскость «родитель — гувернер». Но не тот гувернер-француз, а свой дядька-слявянин. По глубочайшему убеждению Волкова, Иосиф Виссарионович попросту конфузился. То же самое чувство он бы испытывал, если бы его ради спасения страны попросили бы спеть где-нибудь в Большом театре. Это из того же ряда.

Берия подал чай — что-то темно-красное, жгучее и безумно вкусное. Немного отпив, Андрей Константинович с недоверием покачал головой и втянул в себя чайный аромат.

— Великолепно! — искренне признался он, — я уж думал, что чаем меня не удивишь. Как называется этот сорт?

— Кяхтинский! — пожал плечами Берия. Чай он любил, но в тонкости не вдавался.

— Кяхтинский? — недоуменно переспросил Волков, — но ведь Кяхта — это небольшой городок на границе с Монголией. Разве там выращивают чай? Или мне послышалось, и вы сказали «Кахетинский»?

Послышались непонятные звуки. Волков повернул голову и увидел, что Сталин поставил чашку с чаем на поднос и залихватски смеется; при этом лицо Вождя народов приняло совершенно разбойничье выражение. Видимо, он знал об этой своей особенности, поэтому старался смеяться как можно реже.

— Прошу прощения! — произнес он, вытерев губы салфеткой, — вы, товарищ Волков, меня неплохо развеселили. Сразу видно, что вы не грузин… так, Лаврентий?

Берия согласно кивнул. Он тоже улыбался во весь рот.

— Сразу видно, что Андрей Константинович — не грузин!

Сталин продолжал:

— «Кахетинское», товарищ Волков, бывает только вино. И вино, признаться, неплохое. «Кяхтинским» этот чай называется в России уже два столетия, потому что поступает к нам из Китая именно через Кяхту. Тот самый поселок, о котором вы осведомлены. Кяхтинский чай завозится сухопутным путем. Есть еще Кантонский — он перевозится морским путем через китайский порт Кантон. Я ничего не путаю, товарищ Берия?

— Все верно! — кивнул нарком, — однако мы пытаемся выращивать свой чай. Чтобы не зависеть от китайских поставок. Любопытно, какой чай будут пить наши потомки?

Волков прикрыл глаза, вспоминая чай своей юности.

— Насколько я могу припомнить, из отечественных на первом месте был «Бодрость». Смесь из лучших сортов чая. Ценился «Краснодарский» и «Грузинский высший сорт». Второй сорт народ скептически именовал «чайный куст рубленый».

— Слышишь, Лаврентий! — произнес Иосиф Виссарионович, — значит, ты был прав.

Пили чай, пили понемногу «Хванчкару», разговаривали обо всем. Вождь заинтересовался загадочным «ноутбуком» и попросил доставить его сюда, в кабинет. Волков ответил, что в этом нет необходимости, потому что ноутбук всегда носит с собой.

— Эта папочка? — удивился Сталин, — и в ней собрано все знание Человечества? Не верю, как кричал этот театрал Станиславский.

Он скептически осмотрел ноутбук, затем хитро прищурился и заявил:

— Товарищ Берия, а наводили ли вы справки о существовании подобного аппарата? Возможно, у американцев есть что-то подобное?

— Это и есть — американский переносной компьютер, — пояснил Волков, — но только у американцев шестьдесят пять лет спустя. Вы сейчас сами убедитесь, Иосиф Виссарионович.

Как ни странно, но в том, что такой техники пока не существует, Сталина убедили кинофильмы, сжатые алгоритмом DivX. Естественно, на алгоритм ему было плевать со Спасской башни, но то, что фильмы были цветные — сказало многое. Вождь очень любил кино, и подобно Ленину отводил ему первенство в соревновании «современных искусств». Все остальные навороты ноутбука, в том числе и жидкокристаллический дисплей, оказались вторичны. Ведь, по большому счету, он не был техническим человеком. Как, например, тот же Берия. Ознакомившись с возможностями чудо-машины, Сталин внимательно выслушал историю Волкова и убедился в том, что его сон был вещим. Так же ему показалось, что сам Андрей Константинович не подозревает о роли «мессии». Это прекрасно ложилось на каноны православной религии. Ведь Иисус практически до тридцати лет (по некоторым источникам) также не занимался своими прямыми обязанностями. Конечно, Волкову было уже не тридцать, но ведь и мир за две тысячи лет стал гораздо сложнее.

Узнав о том, что до начала войны с Германией остается два с половиной года, Сталин огорчился. Он надеялся, по крайней мере, на пятилетку. Положа руку на сердце, он так до конца и не поверил в чудесное появление Андрея Волкова в качестве исключительно русского предтечи, спасителя Отечества. И даже годы, проведенные в духовной семинарии, не способствовали развитию этакой религиозной доверчивости. По натуре Вождь был прагматик до мозга костей, и полностью отметать мысль о чьей-то грандиозной провокации отметать не стал.

— Товарищ Берия, — обратился он к наркому внутренних дел, — я попрошу вас взять это дело на свой личный контроль. Определить узкий круг лиц, которым будет доступна информация о новых технологиях, тщательно все проверить. Если в полугодичный срок все, что предсказывает товарищ Волков сбудется, то темпы исследований и производства жестко форсировать.

Глядя своими тигриными глазами в лицо Андрея Константиновича, он резюмировал:

— Было бы очень легкомысленным поверить сразу во все то, что вы нам рассказали, но было бы вдвойне беспечно, даже преступно, отмахнуться от вашей информации. Прошу в кратчайшие сроки подготовить развернутый обзор: что из того, чем располагает наш таинственный товарищ Волков на своем не менее таинственном хранителе информации мы в состоянии производить. Что мы способны производить при условии не слишком глобальных исследований. Что нам понадобится на будущее.

Он закончил набивать трубку, разжег ее и задумчиво затянулся.

— Возможно, товарища Волкова имеет смысл сделать вашим заместителем.

— Но у меня ведь уже назначен Меркулов…

— Одним из ваших заместителей! — поправился Сталин, — по-вашему, товарищ Берия, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, не стоит создать при наркомате внутренних дел нового управления? По-моему, стоит. Тем более, что по рассказам товарища Волкова, у него по части управления имеется солидный опыт. А у нас с вами наблюдается жестокий кадровый голод.

— Логично! — отозвался Берия, — о новом управлении стоит подумать и в кратчайшие сроки что-то решить.

Сталин пустил несколько колец дыма и вновь посмотрел на Андрея Константиновича.

— Товарищ Волков! Вы подождите, пожалуйста, в приемной. Нам с Лаврентием нужно кое-что обсудить.

Андрей Константинович согласно кивнул и покинул кабинет. Вождь тотчас перешел на грузинский язык и непривычно яростно жестикулируя, произнес:

— Не нравится мне все это. Ты точно уверен, что он — не наймит буржуев? Вдруг, в каком Массачусетсе изобрели что-то, на несколько шагов опередившее наше время?

Берия скептически посмотрел на Сталина из-под пенсне. Затем пожал плечами.

— Не думаю. Слишком уж он опережает нынешний уровень развития техники. Этот аппарат ценен и как сам по себе — как супермеханизм для вычислений; но также ценность его гораздо выше для нас, что он представляет собой некое хранилище знаний, накопленных нашими потомками. Андрей Константинович мне показал чертежи и снимки стратегического бомбардировщика… по-моему, Ту-160. Что тут можно сказать? Хищная птица, почти в двести тонн весом на реактивной тяге — точно по Циолковскому.

Сталин прищурился.

— А вы уверены, товарищ Берия, что наш незнакомец показывал вам чертежи реального бомбардировщика?

— Там была даже видеохроника! — буркнул Лаврентий Павлович.

В тридцатые годы слово «видеохроника» еще имело некий авторитет последнего довода. Это спустя шестьдесят лет на компьютерах будут топить «Титаник» и изображать «терминатора» в натуральную величину. Тогда практически единственным приемом кинематографистов был «монтаж», а каким монтажом можно заставить полететь стратегический бомбардировщик? Это ведь не ступа Бабы-Яги, которую можно подвесить на веревочках! Кстати, подвешенными на веревочках снимали в СССР флаеры в фильме «Гостья из будущего», датируемого 1984 годом. Тем самым, когда вышел легендарный первый «Терминатор».

Просим извинить читателя за краткое погружение в историю кинематографа. За это время в кабинете Вождя Народов не случилось ничего, заслуживающего внимания. Сталин еще раз прокрутил в памяти свои сны, а Берия послушно искал противоречия в рассказах Волкова.

— Ты редко ошибаешься в людях, Лаврентий! — наконец произнес Иосиф Виссарионович, — я тоже редко. Но здесь особый случай. Имеем ли мы с тобой право безоговорочно довериться этому человеку и тем самым поставить под угрозу развитие нашей страны?

— Можно сделать по другому! — быстро предложил Берия, — в течение, скажем, полугода мы не предпринимаем никаких кардинальных изменений. Волков работает моим заместителем и готовит почву для перехода на новые приоритеты… а если за полгода сбывается все, что он предрекал, то…

— Отличный план, Лаврентий! — одобрил Сталин, — превосходный! За одним исключением. Если то, что говорит этот Андрей Константинович, правда, то полгода — неоправданно большой срок. Я бы рекомендовал три месяца. Что он там напророчил на начало года?

— Да он как бы ничего и не упоминал о начале года, — задумался Берия, — а если и говорил, то совсем немного. В феврале должно уйти в отставку правительство Стоядиновича… буквально через пять дней англичане должны прибыть в Германию на переговоры относительно сотрудничества промышленников…

— Они так это называют! — фыркнул Сталин, — а мы это называем совсем по-другому! Дальше, Лаврентий!

Берия послушно покопался в памяти.

— Пятнадцатого марта войска немцев войдут в Прагу. Поэтому, закончившиеся в тот же день переговоры о необходимости развитии торговли между Германией и Британией англичане не обнародуют. В середине апреля Чемберлен в ответ на наше предложение о трехстороннем договоре (СССР, Англия, Франция) ответит: «Я скорее уйду в отставку, чем подпишу договор с Советами!»

— И не удивительно! — недовольно кашлянул Иосиф Виссарионович, — эта английская сволочь со своей политикой непротивления Германии поставила всю Европу в очень неудобное положение. Он что, не чувствует, чем это все пахнет?

Берия мягко произнес:

— Волков утверждает, что в мае сорокового года ему придется подать в отставку. Его заменит некто Уинстон Черчилль…

— Потомок герцогов Мальборо? Тот, что постоянно критикует Чемберлена?

Лаврентий Павлович кивнул.

— Волков предрекает ему стать «спасителем короны». Товарищ Сталин, так что, продолжать? В июне…

— Довольно! — произнес вождь, — судя по всему, у нас в июне будут другие заботы. Ты, Лаврентий, сказал о том, что пятнадцатого марта немцы должны войти в Прагу. Думаю, этого будет достаточно, чтобы поверить нашему незнакомцу. В течение же оставшихся двух месяцев необходимо сделать все для того, чтобы переход нашей промышленности на военные рельсы возможно было совершить даже без малейших задержек.

Берия хмыкнул:

— Честно говоря, мне кажется, что Запад и так не вполне понимает, по какому пути мы развиваемся. Даладье что-то там говорил…

— Пусть говорит. Если Волков прав, то у нас есть чуть больше двух лет. А мы, товарищ Берия, надеялись как минимум — на пять. Еще лучше — десять. Попросите, пусть он войдет.

Когда Андрей Константинович вновь занял свое недавнее место в кабинете главы государства, Сталин с трудом заставил себя присесть.

— В такой обстановке мы не имеем права пренебрегать столь убедительными доказательствами. Но и верить в ваши пророчества, товарищ Волков, нам не хочется. Страна не хочет войны — это лишь недобитые троцкисты мечтают о «мировом пожаре». Мы же с товарищем Берия придерживаемся мнения, что любой пожар — это беда. Так, Лаврентий?

— Абсолютно верно! — кивнул нарком.

— Поэтому поработайте пока на должности одного из заместителей наркома внутренних дел. Составьте тщательный анализ мировой обстановки и проработайте план: как нам отодвинуть сроки войны. За два года стране к войне не подготовиться — это факт. Не нужно думать, что мы дураки и не видим, что творится в Европе.

Сталин замолчал. Волков с неудовольствием сказал:

— Я не говорил, что тут сидят дураки.

Иосиф Виссарионович примирительно произнес:

— Возможно, я неправильно выразился. Но судить вам все равно проще. А мы не знаем прикупа. Вот так, товарищ Волков!

В следующую ночь товарищу Сталину вновь приснился загадочный сон. Господь Бог укоризненно качал головой.

— Не можешь ты, Сосо без своих чекистских штучек! Тот Иосиф был сговорчивее.

— Тот Иосиф был дурак! — буркнул непочтительный Сталин.

— Ну-ну! — хмыкнул Бог, — а ты, значит, умный? Самая работящая лошадь в конюшне! Ладно. Признаю: тот Иосиф и впрямь… был немного кретином.

— Вот-вот! А у меня страна!

— И народ!

— И народ. Который не знает сам, чего хочет.

— Зато это прекрасно знаешь ты!

— Что именно?

— Что нужно народу!

— Конечно, знаю! Ты мне, Господи, лучше скажи: война точно будет?

Бог пожал плечами.

— Если бы к вам не попал мой… Волков, то война была бы точно. А теперь все зависит от степени вашего доверия.

Сталин во сне топнул ногой.

— Да ты хотя бы представляешь, каково это — перевести экономику в режим интенсивной подготовки к войне?

— Откуда? Я — Бог, а не экономист. И в твое кресло не рвусь, заметь. Уж слишком оно на электрический стул похоже.

Но Иосиф Виссарионович не замечал сарказма.

— У меня до сих пор крестьяне кое-где в лаптях ходят! А ты говоришь, война! Неужели невозможно остановить этого ненормального Гитлера?

Казалось, Бог немного сконфузился.

— За ним стоят не менее влиятельные господа, — наконец изрек он, — и имя им — легион. Не забыл еще курс «Закона Божьего»? Поклоняется Гитлер древним призракам, имена которых по-хорошему должны были бы забыть во всем мире. Ведь пока о них помнят, они не угомонятся. Понял? Это тебе не по Тибету таскаться в поисках Шамбалы.

— Понял! — угрюмо проворчал Сталин.

— И еще, Иосиф! — Бог впервые назвал его взрослым именем, — передай Волкову на словах: пусть он работает, а затем я найду способ его отсюда забрать.

— А сам почему не сможешь передать?

— К нему в сон не так просто попасть. Даже не знаю, возможно ли вообще…

Волков в эту ночь ночевал впервые в своей, пусть и служебной, квартире. Как птице высокого полета и персоне особой важности Сталин лично приказал «выделить товарищу Волкову жилплощадь в Кремле». Андрею Константиновичу на скорую руку отвели помещение в одном из особняков, которые строились в незапамятные времена для членов царской семьи. Княжеские палаты Волкову, конечно, не дали — факт. Но двухкомнатные апартаменты, в котором раньше жила прислуга, он получил. Рассохшиеся дубовые полы, подтверждающие каждый его шаг скрипом и визгом, узенькие окошки-бойницы, небрежно оштукатуренные стены, которые уже позже кто-то пытался привести в божеский вид — все это напоминало ему казармы в Учебном центре Несвижа, где по-молодости довелось побывать в командировке. Старина Джером говорил, что иметь дом, обшитый резным дубом — все равно, что жить в церкви. Приблизительно в таком месте и довелось поселиться Андрею Константиновичу.

Узкая солдатская постель — гражданские такую называют «девичьей» — она с трудом подходит человеку, разменявшему седьмой десяток. Это ерунда, что тело молодое — нервы за годы бурной жизни в нескольких мирах привыкли к относительному комфорту. Попытавшись уснуть сразу же, Волков своей цели не достиг. Пришлось садиться за миниатюрный письменный стол и изучать его содержимое. Затем взгляд его плавно переместился на стены. О прежнем владельце этих покоев напоминали лишь репродукции картин известных художников: Шишкина, Репина, Айвазовского. Висел даже «Философ» Рембрандта. Из картин ему понравились лишь полотна Шишкина, пейзажи его расслабляли. Репин был чересчур реалистичен, а картины Айвазовского заставляли сопереживать несчастным людишкам в шлюпках и на кораблях.

Андрею Константиновичу захотелось чаю, поэтому он включил освещение и прошел в другую комнату, где стоял примус, а на столе располагался чайный сервиз со всем необходимым для чаепития. При виде примуса ему расхотелось чаю, и он с удовольствием выпил несколько глотков холодной воды.

— Нужно будет попросить, чтобы достали мне термос! — проворчал Волков, укладываясь спать.

Неожиданно для себя он мгновенно уснул. Снились ему сорта чая, выставленные в специализированном магазине Минска, куда они любили заходить с матерью. Андрюша был снова маленьким, но тревожно дергал мать за руку и просил купить кяхтинского. Старый еврей-продавец мечтательно закатывал глаза, вспоминал молодость и кяхтинский чай, но в руки им совал пачку индийского первого сорта. Андрюша плакал и сучил ногами. Странное дело: топал ногами он по мраморному полу, но звук был такой, будто стучат по дереву.

Стук в дверь повторился. Волков открыл глаза и увидал, что в окна-амбразуры уже пытается заглядывать позднее январское солнце. В дверь постучали снова.

— Минутку! — произнес он, вставая с постели и натягивая брюки-галифе, — войдите!

Вошел молодой, настороженный. Лицо истукана, но по дергающимся пальцам видно — робеет.

— В распоряжение товарища Волкова. Адъютантом.

Андрей Константинович оценивающе посмотрел на него.

— Представьтесь, пожалуйста!

— Сержант госбезопасности Приходько! — звонким мальчишеским голосом доложил утренний визитер, — Алексей Кузьмич.

Волков улыбнулся. Когда-то и он смущался в присутствии старших… особенно начальства.

— Что у вас в руках, Алексей? — спросил он.

В руках его адъютант держал сверток. Весьма объемный сверток. Был он перетянут пенькой и весил добрых килограмма три.

— Здесь ваше обмундирование, товарищ комиссар госбезопасности второго ранга! — доложил сержант, — пока готовое, а затем нужно будет заказать у местного портного. Размер 176–108-88, я ничего не перепутал? Товарищ комиссар госбезопасности второго ранга, я сейчас мигом поутюжу и можно будет надевать!

Волков решительно забрал у него сверток.

— Значит так, юноша: стойте там и слушайте сюда! Во-первых, поскольку вы мой адъютант, то обращаться будете ко мне по имени-отчеству — «Андрей Константинович», ясно?

— Так точно! — вытянулся адъютант.

— Во-вторых, если в доме нет женщины, то я предпочитаю утюжить белье и одежду сам. И в-третьих, в-третьих… каким хреном тут утюжат белье, ты мне не скажешь?

Приходько сорвался с места, сбегал куда-то и принес огромный электрический утюг, весивший не менее четырех килограмм. Волков пришел в хорошее расположение духа и послал адъютанта за куском чистой марли, а затем собственноручно распаковал сверток. В нем были завернуты отдельно три пакетика. В одном находилась фуражка со светло-синей тульей и красным околышем. Массивная кокарда лежала отдельно. Во втором пакетике лежали новенькие кожаные сапоги его любимого, сорок третьего размера.

— И когда успели, мерзавцы, подсмотреть! — покачал головой он, понимая, что секрета здесь никакого нет. Его знаменитые сапожки рассматривали все, дивясь забытому покрою.

Третий сверток включал собственно, униформу: темно синие бриджи с широкими лампасами и френч дорогого сукна цвета хаки. В петлицах сидело по четыре серебристых ромба — знак высокого положения лица, носящего данный френч.

Ворвался Приходько с серой драповой шинелью и серой каракулевой папахой.

— Вот, товарищ… Андрей Константинович! — выдохнул он, — какие будут распоряжения?

— Откуда я знаю! — ответил Волков, выходя из сортира и застегивая не притершиеся еще пуговицы ширинки, — что там у нас по-плану?

— По плану у нас завтрак! — сообщил адъютант, — а после — встреча с товарищем Берия. В девять ноль-ноль!

— Отлично! — потер руки новоиспеченный комиссар госбезопасности, — и что у нас на завтрак?

Адъютант Приходько жестом пригласил его на кухню (все-таки, вторая комната оказалась кухней) и указал на накрытый стол. Волков посмотрел на «табльдот»:

— Жили же люди! — проворчал он себе под нос.

На завтрак комиссару госбезопасности предлагалась гречневая каша и бифштекс. Так же стол украшало блюдо с корнишонами и маслинами, несколько крупных кусочков кеты или горбуши; стакан сметаны выглядел дополнительным бонусом, так же, как и два бутерброда с красной икрой.

— Приятного аппетита! — пожелал Алексей.

— А вы как же? — спросил Андрей Константинович, — заботиться о своих подчиненных — есть священный долг всякого начальника.

— Я позавтракал в общей столовой! Пока получал ваш завтрак.

— Ну, что ж! Тогда — спасибо!

— Может, чаю принести? — предложил адъютант, отступая к двери.

— Чаю я у Берии попью, — произнес Волков не оборачиваясь, — если предложит!

Берия чаю предложил. Он также долго рассматривал Андрея Константиновича в новом обмундировании, просил «поворотись, сынку», а после крякнул:

— Видно, что военную форму вы лет сорок носите! Хотя на сорок и выглядите…

По древней китайской традиции, важный разговор начался с чаепития. Грузин из Абхазии Лаврентий Берия сильно уважал за это китайцев и предполагал, что наступит такое время, когда их станет гораздо больше.

— Наступит! — согласился Волков, — но от этого не станет легче никому. Даже самим китайцам. А еще индусов станет почти столько же…

— А нас… русских?

Андрей Константинович скептически осмотрел абхазского грузина и ответил:

— А русских… вместе с нерусскими станет меньше, чем сейчас. Если выиграем войну такой же ценой, как на моей памяти. И если будем подкармливать половину Африки и Латинской Америки. Китайцы не будут подкармливать. И о кяхтинском чае к концу века никто не вспомнит. Зато… Лаврентий Павлович, хотите, расскажу вам один забавный случай? Так сказать, театральный анекдот…

— Берия молча кивнул.

— Может это и враки, но рассказывают, как народный артист Борис Андреев учил молодого актера заваривать чай.

— Ты, милок, не знаешь, что такое чай. Чай — это же волшебный напиток.

Наслаждение! Ты вот слушай и запоминай. Чай так заваривается: кипятком чайник споласкиваешь, потом бросаешь щепотку краснодарского, чуть-чуть заливаешь. Салфеточкой накроешь и пусть постоит маленько. Потом салфеточку снимешь, досыплешь цейлонского. Снова кипяточку и — салфеточкой. Минутки через три — щепотку индийского. Кипяточком и снова — салфеточкой. Минут через пять наливаешь чай в стакан… Это же произведение искусства!! Это же не чай, а симфония цвета и запаха!!

А заканчивал Борис Андреев свой рассказ о чае такими словами:

— Потом берешь эту симфонию, выплескиваешь в форточку, наливаешь водки и вот уж тогда получаешь истинное наслаждение!..

Берия послушно хмыкнул. Возможно, окажись на его месте какой-нибудь Молотов-Скрябин или Маленков, шутка была бы оценена. Но грузинский абхазец толком не въехал, почему чай сравнивают с водкой. Еще ладно бы — с коньяком! Волков увидел, что его анекдот успеха не имел и поэтому сказал:

— Кстати, это тот Борис Андреев, кто станет знаменитым после фильма «Большая жизнь», который должен выйти в этом году.

Чай был выпит, чашки убраны. Берия наконец понял смысл анекдота и засмеялся. Волков вздрогнул.

— Простите! — хмыкнул нарком, — я просто вспомнил свое состояние, когда прочел статью из вашей энциклопедии. У советского человека понятия счастье и водка, очевидно, синонимы.

— Это так, — кивнул Андрей Константинович, — хотя нам с вами очевидно, что на самом деле они — антонимы. Но эта проблема на данный момент из второстепенных. Как вы считаете, Сталин мне поверил?

— Никто не знает, что думает Иосиф Виссарионович. А я еще не так долго работаю в Кремле, чтобы судить об этом. Но мое впечатление такое… что поверил. Мы все в глубине души знаем, что война будет…

— Но не хотим ее! — закончил его мысль Волков.

— Какой нормальный хозяин хочет, чтобы у него на подворье была война?

— Лучше, когда на соседском! — скептически заметил Андрей Константинович, но Берия не рассердился.

— Это — наша доктрина, — согласился он, — но по вашим утверждениям, нам такого шанса не дадут.

— Там не дали! — подчеркнул собеседник.

В таком вот неспешном тоне беседа генерального комиссара госбезопасности с новым подчиненным продолжалась почти три часа. В ходе ее были намечены основные направления для работы, пусть пока и невидимой для постороннего глаза. Но когда придет время, эта работа должна помочь сократить время для подготовке к войне. Время, которого осталось всего два с половиной года. Возможно, сам Гитлер еще ничего не планировал, но уже задумчиво посматривал на карту, где огромное цветное пятно неправильной формы покрывало едва ли не половину холста. В то время, как у его Германии не было и десятой части. Не было и двадцатой. А была едва ли одна пятидесятая. Вполне возможно, что Советскому Союзу были несколько в напряг его собственные «крутые» размеры. Но разве ж хоть один мужик признается, что тельняшка ему велика? Все в один голос будут стонать, что жмет.

Охранять территорию, площадью в двадцать два миллиона квадратных километра было бы и вовсе невозможно, если бы эта территория находилась на тысячу километров южнее. Но Сталину вместе с Берией и примкнувшему к ним Волкову было ясно одно: через тундру на них никто не полезет. Тем более, что Волков твердо знал: Японцы будут сомневаться до последнего. Потому что их плотно прижучат в августе уже этого года на Халхин-Голе. А если послать туда не Жукова с его тремя классами образования и непомерными амбициями, а человека более толкового? Вот только как договориться с Берией? Как начать этот опасный разговор?

Начали с конкретики.

— Как говорит папаша-Мюллер, «что знают трое, то знает и свинья», — начал Андрей Константинович, — однако даже двумя посвященными в нашем деле не обойтись. Сколько вы намерены привлечь человек?

Берия улыбнулся.

— Давайте, все же, мы этот вопрос сформулируем по-другому. «Сколько мы планируем привлечь к этому делу человек». Мне кажется, что на первых порах будет достаточно десяти-двенадцати.

— Это без учета генеральных конструкторов тех отраслей, которым мы подкинем их поздние разработки, — уточнил Волков, — но вы правы. Костяк должен составлять человек десять. На первых порах. К концу года можно немного увеличить круг посвященных.

— Но не намного! — перебил его Берия, — иначе об этом станет известно слишком многим. А большинство у нас, как известно, всегда надеется на «авось».

— Совершенно справедливо. От режима строжайшей секретности никуда не денешься.

— А у вас там не изобрели ничего такого? Ну, чтобы не болтали…

— К сожалению, нет. Лучший способ открыт задолго до нас, уважаемый Лаврентий Павлович. Ноги в тазик с цементом — и в реку. Это если по-современному. Нужно подбирать таких, чтобы не болтали. Или болтали, но не о работе. У вас есть на примете такие люди?

— Человека три назову с ходу, а насчет остальных нужно будет Меркулова озаботить. Я полагаю, что мы его также включим в «круг посвященных»?

— Да хоть в «квадрат осведомленных»! Главное, чтобы люди были толковые и не болтливые. Кстати, как там поживает наш почтенный Иван Михайлович?

Берия покрутил головой.

— Любите вы личностям прилагательные подыскивать. Сдается мне, что в вас восточной крови больше, чем у меня.

— Разве что у сына моего старшего. Жена моя первая лезгинкой по национальности была, — Андрей Константинович хитро наморщил лоб, — или я запамятовал, и лезгинка — это грузинский танец? Ладно, прошу пардону. Вы знаете такую хохму про горилку? В мое время весьма популярная шутка была… что такое горилка?

— Знаю! — ответил Берия, попадаясь на крючок, — это такой украинский национальный самогон.

— Нет! Это — маленькая обезьянка.

Вопреки надеждам, нарком даже не улыбнулся.

— Ну и юмор там у вас, в будущем! — фыркнул он, — но возвращаясь к вопросу о Кречко, скажу: может он и не сильно толковый, но зато преданный. Кремень-человек. Хотите сделать его своим заместителем?

Волков минуту размышлял.

— Пожалуй, нет. Заместителем я бы хотел видеть более смышленого человека. Чтобы доверить ему пересмотр дел тех, кто нынче пребывает в местах отдаленных. Вы ведь представляете, Лаврентий Павлович, сколько туда невинных и смекалистых угодило? Скольких перемолол этот адский конвейер?

Волков произнес эти слова и затаил дыхание, ожидая реакции наркома. Вопреки его ожиданиям, тот просто вздохнул, снял пенсне и с упреком взглянул на собеседника.

— По-вашему, для чего меня сюда назначили вместо Ежова?

— Я знаю, почему вас назначили. И понимаю, что Каток Возмездия остановить очень трудно. Но ведь нужно.

— Вы не горец, — вздохнул Берия, — и не понимаете, что остановить лавину практически невозможно. Но я пытаюсь. Скажите, кто вам нужен оттуда?

Волков хмыкнул.

— Нам нужны оттуда все, кто может хоть как-то оказаться полезным. Но на первое время я бы хотел видеть рядом с собой будущего маршала Константина Рокоссовского. И еще Туполева с сотоварищи. А еще есть в Харькове такой талантливый конструктор — Михаил Кошкин. Если за ним не уследить, то он в следующем году даст дуба. Отчасти по вине харьковских бюрократов… да вот, давайте посмотрим!

Волков раскрыл ноутбук и в течение часа собеседники перебирали тех, кому впоследствии суждено сыграть значительную роль в Победе. Берия с тревогой заметил, что товарищ Сталин прав. Окажись этот таинственный товарищ из логова врага, лучшего способа для развала вооруженных сил не найти. Он делал на бумаге пометки по подсказкам Волкова: этого убрать, того выдвинуть; Мерецкова снять с Ленинградского округа и отправить в Туркестанский, никому не известного комкора Жукова отправить в Дальневосточную армию в подчинение Апанасенко — он сделает из этого обормота человека. Павлова вообще лучше куда-нибудь от греха подальше убрать. Если нельзя грибочками отравить. Ну Украине есть такой товарищ Хрущев Никита Сергеевич. Одна из ключевых фигур, виновных в провале первого этапа войны. Болтун и саботажник. Послом в Бразилию его, противного. Пусть диким обезьянам свою «кузькину мать» показывает.

Уж исписал Берия несколько листов, а Волков все ноутбук терзает. Наконец, оглянулся на Лаврентия Павловича.

— Что, страшно?

— Страшно, — признал тот, — особенно, если вы и в самом деле — не тот, за кого себя выдаете.

— Я вас прекрасно понимаю. И не призываю тотчас следовать моим советам. Можно и проверить… только недолго. Времени нет.

— А разрешите мне самому кое-что глянуть.

— На ноутбуке как раз была статья о Жукове. Нарком бегло просмотрел ее и удивился:

— Вот те раз! Такой прославленный человек, главный герой войны, а вы его — на второстепенные роли.

Волков хмыкнул.

— Ну, это ведь энциклопедия для общего пользования. Вы же про себя уже прочли статью, не так ли? Если нужно, у меня и другие материалы имеются. Эх, все же жалко, что нет принтера. Ладно. Договоримся так: я ноутбук буду вам вечером оставлять и покажу, где что лежит…

— Лежит? — изумился нарком.

— Ну, образно говоря. Оно, конечно не лежит, но если проводить аналогии с бумагами и прочими документами…

— Да ради бога! — взмолился Лаврентий Павлович, — лежит, так лежит. А этот, как вы говорите, прин-тер, его легко сконструировать?

Волков задумался.

— Мне пару раз приходилось разбирать матричный принтер. Он работает по принципу пишущей машинки — только вместо клавиш головка с иголками. Так называемая матрица. В зависимости от команд компьютера, головка формирует из иголок изображение. Только тут проблема даже не в механическом устройстве — электрическую часть пока нашим умельцам не осилить. Насколько я помню, вся нынешняя радиоаппаратура базируется на электронных лампах?

Берия наморщил лоб. Вышло смешно.

— Я, конечно, на инженера не выучился. Но вроде на лампах. А что?

— Да так. Там в принтере такая фигня должна стоять… микросхема-процессор. Толком я и сам не помню, но для того, чтобы наш теоретический принтер заработал, нужно половину этой комнаты заставить ящиками с лампами и прочей начинкой. Плюс затратить время на разработку схемы замещения процессора. Поэтому проще привлечь двух сотрудников: один читает, другой — печатает. Хоть это и раздувание штата, но ничего не поделаешь.

Уже прошло обеденное время, а Волков с Берией никак не могли закончить формирование штатного расписания нового отдела. Слишком глубоко в воде сидел айсберг. Нарком позвонил куда надо и охрипшим голосом потребовал обед на две персоны. Доставить его в горячем виде и не задавать дурацких вопросов насчет старого вина. Бокал хорошего вина еще никому не повредил. Так что пусть несут полуторалитровый графин трехлетнего «Саперави».

Прения продолжились и за обедом. К сожалению, «Саперави» шло гораздо лучше, чем поиски «золотой середины»; Лаврентий Павлович увлекся и стал рассказывать о том, что древние грузины еще восемь тысяч лет назад просекли секрет возделывания виноградной лозы.

— По мнению же лингвистов, само название вин у разных народов (вино, wein, vin) произошло от грузинского слова «гвино». Письменные источники свидетельствуют, что ассирийцы, ещё в XI веке до н. э. подчинившие соседние страны, брали с покорённых народов дань золотом, наши же предки расплачивались вином, хотя, золото у них было в достаточном количестве. Высокое качество грузинских вин воспевали в своих произведениях древнегреческие поэты и писатели, называя его «благовонный», «душистый» и «сладкий как мёд».

В Грузии лоза и вино тесно связано с историей, культурой, жизненным укладом и традициями нашего народа. Грузинское вино — это символ гостеприимства, дружбы, взаимопомощи, долголетия и не случайно, что многочисленные враги, нападавшие на Грузию, с особой жестокостью уничтожали лозу, стремясь подорвать как экономику страны, так и духовные силы народа. Вы понимаете меня, Андрей Константинович?

— Вполне, — ответил Волков, — приблизительно так же арабы про гашиш говорят.

— Сухое красное вино «Саперави» производится с 1886 года! — активно продолжал Берия, — вино экстрактивное, с сортовым ароматом, гармоничным вкусом. Вы знаете, что значит «экстрактивное»?

— Ну… вино сохраняет букет, присущий лозе.

— В принципе, правильно. Слушайте, по-моему, я сегодня переборщил с вином… который там час?

— Седьмой.

— А-а! Пропади все пропадом! Приглашаю вас, друг мой, к себе на дачу. Тем более, что сегодня суббота. Попаримся в баньке… а там и шашлыки поспеют… вы у себя шашлык ели?

Волков улыбнулся собственным воспоминаниям.

— Едали. Но исключительно свиной.

Берия протер вспотевшее пенсне и заявил:

— Это просто возмутительно. Я просто обязан восполнить пробел в вашем гур… гурманитарном образовании.