Красный парфюмер. Новое дело Егора Лисицы

10. Цех одеколонов

Нос молча зашагал по бесконечным коридорам. Я, чтобы запомнить дорогу, считал про себя повороты. Фабрика оказалась даже больше, чем я думал. Линии улиц. Широкие двери корпусов, часто соединенных между собой. Пожалуй, если бы сюда проникли чужие, то легко бы затерялись. Мы прошли через склады. Парфюмерные запахи здесь были совсем слабыми. Пахло пылью и краской. Нос часто останавливался, заговаривал с рабочими, которые обвязывали бечевой коробки. Миновав неясного назначения постройки, наконец вышли к корпусу мыловаренного завода – одноэтажному узкому зданию под треугольной крышей. Внутри, напротив высоких окон, выстроились чаны, встроенные в пол, широкие, с низкими бортами. В них изготавливают жидкое хозяйственное мыло и «мыло холщовое» для стирки, пояснил Нос на ходу. Здесь запахи были вязкими, густыми.

– Сколько работников на фабрике?

Он, вынырнув из раздумий, ответил:

– Мы нанимаем сезонных разнорабочих, но навскидку, может, человек пятьсот. Или больше. Хотите точную цифру? Ее даст Демин. Цифры – его мания, к тому же он из тех, кому надо знать все.

Он потянул на себя неприметную дверь.

– Давайте пройдем здесь, будет короче. Цех выделки коробок. До семнадцатого года на фабрике трудилось около двух тысяч рабочих и служащих. А сейчас, поскольку рабочих меньше, а мастеров и вовсе сложно сыскать, то, конечно, не все цеха и заводы действуют в полную силу. Полагаю, – он обернулся и произнес, сощурившись, – и вы пользуетесь нашей продукцией.

– Самым простым одеколоном, – отчего-то я принялся оправдываться. Но тут же отметил: – А вы энтузиаст своего дела.

Нос удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Ведь буквально из каморки, едва ли не подвала, выросла такая фабричная глыба! Магазины на Никольской, на Китай-городе, на Биржевой площади… А потом уж крупнейшее предприятие не только в России… В Европе! Энергичнейший коммерсант был основатель фабрики!

Рекламу продукции фабрики тогда еще товарищества «Трокаръ и Ко» в бывшей империи знали все. В каждой аптеке на стенах красовались плакаты: барышня в тюле и розах. Ассортимент и новинки печатали на расписании трамваев. А сам основатель значился на рекламах как изобретатель цветочного о-де-колона. Этикетка гласила, что о-де-колон «можно получать во всех городах России!», а употреблять «как духи, туалетную воду и курения» [6]. Фонтан о-де-колона бил на выставке выше среднего роста человека, а заголовки газет гремели – эпатаж, шик, чудо из сказки о царе Салтане! Дорогой парфюм стоял на столиках у дам. Но были и простые духи, и глицериновое мыло, и пудра, на любой кошелек.

– А вы на фабрике с самого начала? – спросил я, обходя пирамиду коробок.

– С 1904 года. Пришел… точнее, попал, случайно. Я же сын мыловара, отец мой – француз, совершенно обрусевший, правда. Он и посоветовал набраться опыта в цехах Трокара. Бывший главный парфюмер, сейчас он за границей, работает для дома Шанель, в Париже, выделял меня. Считал, у меня талант. Он даже доверил мне создание духов «Букет» в честь юбилея императорского дома. Сейчас, конечно, это достижение сомнительное… Аромат получился! Ноты жасмина, ландыш, нероли… étonnant! – Нос глубоко ностальгически вздохнул… – Для рекламы парфюма создали изумительный, как живой, фарфоровый букет. И каждый цветок источал свой аромат!

– Он уехал. И другие. Что ж вы остались?

Он обернулся, взглянул, ответил после паузы:

– Это, позвольте спросить, вопрос по линии следствия или праздный интерес?

– Следствия. Сами понимаете.

– Что же… Остался я по сугубо личным причинам, к делу они отношения не имеют. К тому же моя работа на фабрике признана крайне полезной. Всеми.

Я передумал спрашивать, как он пересидел чистки. Нет смысла ломать забор, если есть калитка. Бакро вроде разговорился. А подноготную сумею узнать иначе.

– После семнадцатого года фабрику, конечно, изъяли у владельца, сиречь национализировали. – Он изобразил рукой легкий поклон в мою сторону. – Несколько зданий отдали под другие нужды по решению Совнаркома. Производство поначалу перенесли на территорию бывшей обойной фабрики. Но рабочие составили делегацию к руководителю партии большевиков. И он решил, что если не духи, то уж мыло рабочему классу точно необходимо! Отмыться от грязи гражданской войны.

Мы как раз проходили сушильни: сырое мыло в плитах, высокие в три человеческих роста шкафы, в них ярусами подносы с брусками. Один такой поднос ставили двое рабочих. Нос провел пальцем, покрутил брусок в руке, уложил на поднос. Следом шло оберточное отделение – широкий, длинный и светлый зал. Разделен он был квадратными колоннами и столами с высокими деревянными бортами. На столах бруски пирамидами, резаная бумага и обертки стопами. За столами – работницы.

– Пришлось потрудиться… Картонажный цех, к примеру, полностью отстроили сами, заново. Потом нас слили с трестом «Жиркость». Работу цехов наладили. Основной ассортимент выпускаем по-прежнему. Даже этикетка та же! Ее запасы очень велики… Ставим только аббревиатуру ТЭЖЭ. Не слишком изящно, конечно. Вот, – он поднял стопку листов с отпечатанными, но не разрезанными этикетками, – мыло «четырех тузов» – карточные дамы и кавалеры.

Шагая вперед, он говорил:

– В составе треста мы подчинены «Наркомпищепрому». Ведь для производства косметики нужны жиры. Или, допустим, наша пудра. Тона «рашель» окрашивают раствором жженого сахара в водке. Кстати сказать, оттуда, из пищевой промышленности, к нам и перевели Кулагина. Руководил «Главмясом». Впрочем, к делам фабрики внимательно отнесся.

– А вы к его назначению как отнеслись?

– Меня не спрашивали. – Нос не поддался, увел в сторону. – Там центральная лаборатория. И разливочная одеколонов.

Я удержал его.

– Постойте. Давайте немного постоим на улице. Подышим.

Мимо сновали люди. Нос рассеянно здоровался. Разглядывали нас с любопытством. И вдруг он заговорил, немного невпопад:

– Вот вы справлялись о рабочих. Между прочим, самый низкооплачиваемый работник прежде получал ежемесячно пятнадцать рублей. А пообедать на Москве можно было за, ну… копеек 10. Вдобавок рабочим выдавали и продукцию.

– Что же, и сейчас не хуже? Цеха, заводы, все работает.

Он, казалось, снова замкнулся, но я продолжил:

– Расскажите лучше подробнее, почему так важна эта формула, «лилиаль»? Я профан, разве есть разница? Положим, не выходит взять в аромат одно растение, так пусть будет другое.

Это его задело.

– Я объясню вам. Даже покажу!