Кратер

В ото льда отворённой, как окна, реке

мне мерещится туловище в парике

облачков; аллегория веса и спеси;

вариант привиденья в классической пьесе;

оркестровая яма — куда снесены

головешки созвездий в забытых спектаклях,

выпускавших под занавес символ весны

ствол березы в катящихся россыпью каплях.

Что мешает триумфу таланта? Триумф

выживанья. Тем признак невнятней, чем ближе.

Праздник солнца уходит за тучу, чтоб грунт

привести в состоянье питательной жижи.

И безглавое тело на блюде земли

потому-то и видится нам регулярно,

чтобы мускулы нас, а не мысли вели

и не тяжестью шарма сгибали, а скарба.

Просто мир-по-старинке с поправкой на сто

или тысячу лет, просто жизнь-по-привычке

надо скрасить собой — как кузнечик, в гнездо

принесенный в пластмассовом клюве синички.

Чтоб ни грез, ни видений. Береза в лесу

над рекой. Декорация — тоже искусство.

Чтоб, держа меня вниз головой на весу,

птица думала: "Да. Заурядно. Но вкусно".

Под сводом небес третьесортной земли

клеймо золотое, в реке, пополудни,

я видел. Как звенья кольчуги. Нули.

Как косточки счетов на острове лютни.

Картинка? Ну да. Но не символ, а нерв.

Безглавое, с солнечным только сплетеньем,

оно для меня совершало маневр,

конечности пряча из пламени в темень.

Пейзаж? Пусть пейзаж. Но который в реке

не мог отразиться — как яркая сцена

с героем под маской пустой, в парике

цветных облачков. Как сиянье из центра.

Портрет? Может быть. Но не стран и эпох,

а молнии внутренней, тиков удава

как в атласе схема удара под вздох,

как спрут электрической тьмы от удара.

Затмение, в общем. Со вспышкой в мозгу

и хохотом, смахивающим на рыданье.

С пустым ореолом на том берегу.

Короче, страданье. Без смысла. Страданье.