Кратос 1

Даниил Андреевич Данин Бой

Мимо проплывает Ромул, светятся кольца астероидов, бледно-желтое, красное, серебристое. Внутри основных колец видна тонкая структура колец поменьше — похоже на линейчатый спектр.

Метаморфов нет, хотя после нашего старта прошло больше четырех суток. Неужели я ошибся! В этом случае выход один — эмигрировать вместе с флотом.

Идем дальше, к Византу. Он далеко от нашего курса, и виден как толстый серп.

Саша Прилепко рассказал о причинах своей задержки, образец крови Хазаровского у него, он пытается расшифровать код. Хорошо, что успел переписать его в память перстня связи, два дня назад он исчез с биомодераторов. Фильтрацию крови Леониду Аркадьевичу сделали, неизвестно насколько это помогло, но, по крайней мере, он жив. Ройтман сообщает о прогрессирующей депрессии. Первые три дня он колол Хазаровскому транквилизаторы. Не самый лучший метод лечения, но пока биомодераторы не заменены, другого выхода не было. Потом решился ввести новые биомодераторы и сделать перепрограммирование, чтобы исправить ситуацию. Биопрограммер проверял трижды непосредственно перед работой. Ни лучше, ни хуже не стало. И Евгений Львович был вынужден вернуться к транквилизаторам. Он крайне недоволен. Лечение не закончено, проводить его в такой ситуации весьма сложно, а прерывать нельзя.

Об этом событии я поставил в известность Алисию Штефански.

— Страдин, — сказала она. — Свяжись с Германом. Возможно, он знает, что это за штука.

Я не стал объяснять Герману Марковичу, откуда у меня этот код, просто, попросил выяснить, что это.

— Ладно, попытаюсь, — сказал он.

Мы на орбите Византа, и никаких признаков вражеских кораблей здесь нет, хотя прошло шесть дней после старта. Идем к выходу из гипертуннеля, одновременно выстраиваясь полусферой. Если и там придется ждать? Сколько?

Ждать не пришлось.

Я первым заметил слабое красноватое свечение в районе пространственно-временной дыры и велел приготовиться к бою.

Они появились прежде, чем я успел перестроить свои силы, но достаточно поздно, так что это давало надежду. Может быть, и выживем, подумал я.

Из гипертуннеля вывалилось сразу с десяток легких кораблей. Моя полусфера разорвалась у вершины и начала разворачиваться в кольцо, чтобы мои корабли не задела раструбом воронка Тракля, которую я намереваюсь поставить у выхода из туннеля.

Маневр необходим, но мы теряем время.

Они стреляют. Мгновенно вспыхнуло пять факелов, пять погребальных костров на холодном кладбище космоса — пять наших кораблей, сгорающих в аннигиляционном излучении.

Могло быть больше. Нас спасло почти завершенное построение, не позволяющее им поставить воронку так, чтобы захватить много кораблей одновременно и не попасть в луч самим.

И тогда я ударил. Интерференционная воронка, созданная сразу несколькими орудиями с нескольких кораблей встала точно как в аптеке, пожрала корабли метаморфов и прошла буквально в метре от крайних кораблей моего флота.

Я перевел дух и попытался настроиться на Аджну. Синее сияние забилось возле пальцев, теперь я видел их действия на несколько секунд вперед, но и они видели мои. Началась игра со временем и вероятностями, и счет пошел на наносекунды.

Из гиперпространства появились два тяжелых корабля в ареоле красного сияния и пять легких. Они успели дать залп прежде, чем сгорели в воронке Тракля. Мы выстрелили практически одновременно, и я потерял три корабля.

Они не камикадзе. В гипертуннеле нельзя повернуть назад, если корабль вошел туда, он сможет выйти только под наши орудия. Но этот переход короткий. Если в него вошел еще не весь флот, оставшиеся корабли можно предупредить по Быстрой Связи. А это значит, что сражение скоро кончится.

Еще не все! Перед нами словно из нечего возник вражеский линкор, огромная сигара в багровом ареоле с обсидиановым частоколом из игл Тракля по бокам. Взял вперед и в сторону. Знает, на что идет! Теперь я не смогу выставить воронку Тракля так, чтобы она нас не задела. Бегут линии вероятностей, словно размытые огни ночного города, когда несешься над ним на пределе скорости. Если линкор выстрелит раньше, он способен сжечь две трети моего флота. Значит, обмен, линкор за линкор, фигура за фигуру. Только на одной из этих фигур все мы: Юля, Саша, Витус, Гена и я.

Я мгновенно перехватываю управление кораблем, все сигналы их перстней блокируются. Я выставляю воронку Тракля.

— Нас захватит! — мысленно кричит Витус.

Юля испуганно смотрит на меня.

Корабль встряхивает, в рубке гаснет свет. На перстень поступают сообщения об обстановке: жив проклятый! Вражескому линкору снесло треть корпуса, но это все равно, что ящерице отбросить хвост, там переборки.

Свет начинает медленно загораться. У нас тоже переборки.

— Минус два отсека, — говорит Витус. — Жить будем пока. Выходим из боя?

— Нет!

Злосчастный линкор пытаются добить другие мои корабли, и сами сгорают в излучении, увы, счет не в нашу пользу. Нужен еще один удар. Если это последний корабль метаморфов, прошедший через туннель, мы успеем спастись. А если не последний? Мой пророческий дар несовершенен: когда я смотрю на то, что случится через доли секунды, я слеп к тому, что будет через минуту.

Выставляю воронку Тракля.

— Даня! — кричит Юля.

Электричество гаснет, слышен странный воющий звук. Неужели разгерметизация?

— Все! Нет его! — объявляет Геннадий.

Да, космос в районе выхода из туннеля девственно чист, если не считать нескольких раскаленных до белизны и покореженных обломков кораблей. Расплавленный металл стекает с их боков и превращается в ареолы серебристых шариков.

— Разгерметизация? — спрашиваю я.

В общем-то, вопрос излишний, мне на перстень в фоновом режиме поступает информация о состоянии корабля. Наверное, это психологическое, болезненная склонность к общению, а проще говоря, страх.

— Частичная, — говорит Витус. — Минут десять еще проживем.

— Десантные шлюпы?

— Один — сам знаешь, вместимость: два человека. Остальные — увы!

— Где вместимость два человека, четверо долетят, — говорю я. — Вам близко. Быстро туда! Юля, под твою ответственность!

Она с ужасом смотрит на меня.

— Четверо? А ты?

— А у меня есть еще одно дело.

Из гипертуннеля вываливается с десяток мелких кораблей врага.

Юля подходит ко мне, касается руки. Наши руки окружает серебристое сияние, и я чувствую, как в меня вливается чуждая сила, растворяясь в крови и цитоплазме клеток. Цертис!

Энергетический шнур между нами бледнеет, истончается и рвется. Юля нетвердо стоит на ногах, я подхватываю ее под руку, и тогда она теряет сознание.

— Витус! — ору я. — Тащи хоть на руках. И быстро! Через пару минут здесь будет только расплавленный металл.

Дважды повторять не пришлось. Я дождался, когда шлюп отделился от «Анастасии» и начал падать вниз и вправо к ближайшему кораблю, и начал настраивать воронку Тракля. «Анастасии» уже ничем не повредить, мертвый корабль. Это дает свободу маневра. Энергии аварийного генератора хватит как раз на один выстрел, которого они не ждут.

Я активизировал Иглы Тракля и почти одновременно увидел корабли метаморфов, исчезающие в аннигиляционной воронке, и раскрывающееся надо мной небо. Это уже было. На линкоре «Святой Владимир». Меня окружило серебристое сияние, цертис покидал меня, вытекая через поры кожи. Я погружался в сон.

Я открыл глаза.

Надо мной потолок корабля в золотистом сиянии ламп. Я вижу лицо Юли, ее губы бледны и слегка дрожат.

— Как ты?

— Кажется, жив. Где я?

— На «Сирано».

Я вспомнил, что это легкий корабль, к которому ушел шлюп с Юлей и остальными.

— Как я сюда попал?

— К кораблю подлетел цертис. Проник внутрь, как-то странно, даже не продиффундировал через обшивку — просто исчез снаружи и появился внутри. Стал уменьшаться в размерах, и появился ты, по-моему, он растворился в тебе.

Я попытался встать, и с помощью Юли это удалось.

— Где метаморфы? — спросил я.

— За последние пятнадцать минут ни одного корабля.

— Неужели победа?

Юля кивнула и улыбнулась.

— Победа!

Мы дождались основного флота Кратоса, который сменил нас у гипертуннеля, и отправились в обратный путь. Да, это победа. Горькая, далеко не блестящая, но все равно победа. На Кратос возвращается менее трети тессианского флота.

Мы то и дело встречаем корабли Империи. Страдин выводит к туннелю практически весь флот.

А я изучаю историю медицины, присланную по моей просьбе мамой. Похоже, мои догадки подтверждаются.

Церемонию введения в должность обставили пышно, с салютом и народным гулянием, по-моему, совершенно неуместным во время войны. Все говорили о победе, но я нисколько не тешил себя надеждой, что это последнее сражение. После того, как глотка у меня устала от речей и интервью, а ладонь от рукопожатий, был еще прием и банкет. По должности я обязан находиться рядом с императором, так что мне не составило труда вызвать его на конфиденциальный разговор.

Он привел меня в свой кабинет, подошел к окну, садиться не стал, так и стоял, держа бокал Шампанского. Мне тоже пришлось стоять.

— Ну что, доволен? — спросил он.

— Нет.

— Ну, на тебя не угодишь. В чем дело?

— Вы уводите флот с орбиты Кратоса.

— Да. И что не так?

— Не оголяйте планету.

— В систему Кратоса один путь — через гипертуннель, зачем держать корабли на орбите?

Он прав, конечно, это единственный путь, но сердце неспокойно.

— Предчувствия, — честно сказал я.

— Предчувствия или видения?

— Вы уверены, что другого пути нет?

— Есть. По прямой от Тессы. Пятьдесят лет лету.

— Государь, оставьте на орбите хотя бы небольшой гарнизон.

Он задумался.

— Хорошо, к твоим предчувствиям стоит отнестись серьезно.

Герман Маркович встретил меня чуть не с распростертыми объятиями и подобострастной улыбкой на губах. Я раньше не подозревал его в сервильности. Только теперь я осознал, какую власть получил.

— Что с вами, Герман Маркович? — поинтересовался я.

Подобное поведение некоторых представителей человечества настраивает поиздеваться над ними.

— Ничего, все в порядке, Даниил Андреевич.

Обращение убило меня окончательно, я пожалел, что пришел.

Мы сидим за столом, сервированным под лозунгом «все лучшее дорогому гостю», только я не в своей тарелке, рассеянно тыкаю вилкой в приготовленное сложным образом мясо.

Но, в конце концов, мне важен результат, и я решаю принять игру и получить удовольствие.

— Как наше расследование, Герман Маркович?

— Код написан в СБК, в отделе, который занимается ликвидацией врагов империи.

— Как он работает?

— Я не врач, Даниил Андреевич. Как мне объяснили, биомодераторы блокируют какую-то функцию гипофиза, так что прекращается выделение некоторых гормонов. Результат — депрессия и склонность к самоубийству. Последнее может и не случится, но все равно человек становится неспособным к активной деятельности, будет лежать и смотреть в потолок.

— Это лечится?

— Пока биомодераторы в крови — нет.

Я перевел дух, похоже, Саша с Ройтманом все сделали правильно.

— А после фильтрации крови? Эту функцию можно восстановить?

— Я не врач, — повторил Герман.

— Если у СБК есть яд, наверняка есть и противоядие.

— Даня, я понимаю, кто ты теперь, но на то, что ты просишь, нужна более высокая санкция, чем та, которую ты можешь выдать.

И я, наконец, увидел прежнего Германа, могущественного генерала СБК, поучающего меня, как мальчишку, а не склоненного царедворца перед вице-императором.

Не скажу, что меня порадовала эта перемена.

— Даня, не лезь на рожон, — громким шепотом продолжил Герман. — И забудь о Хазаровском, он больше не претендент. После Страдина императором станешь ты.

Я даже не удивился, что Герману известно, о ком речь, хотя я ничего об этом не говорил.

— Герман Маркович, о чем вы? Какая империя! Я смертник. Я одной ногой за гранью. А значит, инстинкт самосохранения не играет роли. Я свободен. Мне не за что продаваться.

— Ты так уверен, что ты смертник? — поинтересовался Герман.

— Я дважды видел смерть от Т-синдрома, и у меня было несколько приступов. Герман, что ты знаешь?

Он встал из-за стола и развел руками.

— Ничего!

От Германа я поехал в клинику моей мамы, она свела меня с людьми, которые занимались Т-синдромом. Я рассказал ей мою версию. Она сперва отнеслась скептически.

— Ты считаешь, что человечество заражено компьютерной программой?

— Если иммунитет не справляется с вирусом, не значит ли это, что болен иммунитет. Наш иммунитет — это биомодераторы.

— Ну, ладно, попробуй.

Я благодарен ей за то, что она не мучает меня своей жалостью, не плачет, не вспоминает о моей скорой смерти. Я рад, что она меня не хоронит. Во время торжества по случаю моего назначения поздравляла и радовалась вместе со всеми, хотя, может быть, где-то в глубине серых глаз и пряталась печаль. Она друг, на которого можно положиться.

По дороге я связался с Ройтманом, рассказал о коде СБК и опасности попыток самоубийства.

— Проследим, — сказал он. — У нас это трудно сделать.

Я подумал, что Страдин на это и рассчитывает: Хазаровский должен умереть не в тюрьме, а уже после освобождения, это полностью отведет подозрения от него и будет выглядеть более чем естественно.

У дверей я встретился с Сашей Прилепко и Юлей. И мы сдали кровь. В клинике большая база образцов крови больных Т-синдромом, но у нашей крови есть одна особенность: в ней побывали цертисы.

На орбите Кратоса спокойно, как и в районе гипертуннеля. Страдин приободрился, улыбается, неужто поверил в конец войны?

У меня своя война. Герман намекнул, что Т-синдром не стопроцентно смертелен и замолчал, как рыба. Но он дал мне надежду. Я ищу.

Я четырежды был на радениях Огненного Братства. И каждый раз поднимался на новую ступеньку в башне. Вторая — оранжевая, третья — золотистая, четвертая — зеленая. Все то же самое, только сужается круг участников.

— Ты работаешь выше Анахаты? — спросил Игорь.

— Да.

— До какой чакры?

— До сахасрары.

Он посмотрел с уважением.

— Тогда я думаю, что ты можешь подняться со мной на высшую ступень. Приходи завтра, в десять.

Уже темно, только небо над башней густо синее. Я иду по дорожке, освещенной имперскими хризантемами. Игорь встречает меня в дверях.

Начинается, как обычно: служба и смешение крови в красном зале. Потом часть участников расходятся, а мы по полутемной винтовой лестнице поднимаемся в следующий зал, и все повторяется. На зеленом уровне Анахаты нас остается трое: Игорь, Преображенный по имени Олег и я. В прошлый раз состав был тем же. Дальше мы поднимаемся вдвоем с Игорем.

— Никто не может работать выше Анахаты? — спрашиваю я.

— Я тоже не могу, — говорит Игорь.

— Почему же ты здесь?

— Поймешь. Погоди немного.

Мы входим в голубой зал. И происходит такая же, но урезанная служба.

— Ты здесь впервые? — спрашиваю я.

— Нет. Меня уже один раз провели по верхним уровням. В Огненном Братстве Кратоса есть один человек, который работает с сахасрарой.

— Его имя — тайна?

— Да, конечно.

Синий зал, он совсем маленький, едва хватит места для пяти человек, и круг на полу, не больше метра в диаметре, слабо светится синим. Мы снова опускаемся на колени, и я чувствую дурноту, как при начинающемся приступе.

А, может быть, все проще?

— Игорь, у тебя какая группа крови? — спрашиваю я.

— Первая, первая, не беспокойся. У тебя, надеюсь, не четвертая?

— Нет. Я подумал, что биомодераторы не справляются.

Он улыбнулся.

— Скорее всего, у тебя их нет.

— Не может быть, я пользуюсь устройством связи.

— Тем, кто может работать с Аджной, биомодераторы не нужны.

— Вы это проверяли?

— Конечно. Это называется «уровень свободы».

Мы снова смешиваем кровь.

— Думаю, во мне уже добрая половина твоей крови, — замечаю я.

— Половина будет в следующем зале. Это называется «обмен кровью».

— Зачем это нужно?

— Скоро поймешь.

Поднимаемся в фиолетовый зал. Мне становится хуже.

— По-моему, у меня приступ, — говорю я.

— Успокойся, это не приступ. Пошли.

Оказывается, здесь есть еще один уровень, который разительно отличается от остальных. Большие окна по кругу, серебристо-белый пол и узкие полоски стен между стеклами, а в центре, как отражение шпиля, венчающего храм, — узкий перевернутый конус, основание которого теряется где-то в вышине, а вершина на полметра не доходит до пола. Дымчатый, мягко поблескивающий конус.

Я подумал, что схожу с ума.

Игла Тракля!

Наверное, последнюю фразу я произнес вслух.

— Это истинная Игла Тракля, — сказал Игорь. — Та, что придумал Тракль. Она не предназначена для убийств. Это всего лишь проводник. Использовать ее как оружие предложили совсем другие люди.

— Проводник?

— Да, ты скоро поймешь.

Он улыбнулся. И от этой улыбки мне стало по-настоящему страшно.

— Коснись пола, — сказал он.

Да, здесь тоже есть круг, правда, совсем маленький.

— Это помещение для двоих? — спросил я.

— Да.

Вокруг нас сияют звезды, это единственное, что можно увидеть через эти окна на такой высоте. Впечатление полета полное. А внутри меня бьется страх. Я впервые задумываюсь над тем, чтобы прервать эксперимент.

— Не бойся, — говорит Игорь. — С тобой ничего не случится.

Я решаюсь, по кругу течет кровь.

Игорь поднимает руку в пластиковом браслете, с багровым шнуром, идущим к кругу, и подносит ее к концу Иглы Тракля. Слегка морщится от боли.

Она что активизирована?

— Ну все, — говорит он. — Теперь слушай меня. Это переход, это не приступ. Смотри внимательно. Надеюсь, мы скоро встретимся. Прощай.

А по его руке идут красные волны.

Страх превращается в ужас, и я понимаю, что это не мой страх. Меня покидает цертис, испаряясь через кожу и окружая серебристым сиянием.

Игорь улыбается так, словно это для него не неожиданность. Его приступ протекает странно: красные волны, сменяют оранжевые, потом золотистые.

— У меня уже было два таких приступа, но меня удержали, — говорит он. — Удержали для того, чтобы привести сюда и научить уйти, а не исчезнуть. Ты только провожатый, но и тебе предстоит этот путь.

Волны бьются чаще и приобретают зеленоватый оттенок, Игорь сжимает зубы, он больше не может говорить: начинаются судороги.

Мне становится все хуже. Смотрю на свои руки: по ним идут такие же волны. Пытаюсь разорвать шнуры, прекратить это безумие, но нет сил. Чудовищная энергия уходит на то, чтобы оставаться в сознании.

Цертис покинула меня: серебристое сияние собралось в шар и поднимается вверх к шпилю, вдоль Иглы Тракля.

Волны на теле Игоря продолжают менять цвета. Когда появляется фиолетовый, я понимаю, что дезинтеграция уже началась. Его тело становится полупрозрачным и испаряется, превращаясь в серебристое сияние, которое утекает вверх, как дым от свечи.

И тогда я теряю сознание.