Кратос 1

Малое кольцо

Со дня на день я жду ноты от метаморфов. Новый флот империи уже на космодроме Кратоса. Пять линкоров и два десятка легких кораблей.

Метаморфы знают, не могут не знать, а потому я тороплюсь.

— К вам Леонид Хазаровский, — докладывает охрана.

— Пусть войдет.

Мы пьем кофе в моем кабинете, и я размышляю о странностях судьбы. Вот, тот самый человек, которого я когда-то хотел видеть своим государем вместо Страдина, ждет моего решения, а я еще сомневаюсь, подходит ли он для той роли, которую я для него готовлю.

Хазаровский не военный, и на орбите ему делать нечего. Мой долг успеть заключить мир, настоящий мир без махдийских кораблей в часе лета от Кратоса.

Я изучающе смотрю на возможного преемника.

Он молчит, хотя молчание дается ему с трудом. Он привык солировать в обществе и быть центром компании. В спокойный период процветания из него бы получился отличный император. Очаровывал бы иностранных посланников, финансировал искусства да интриговал против махдийцев и своих доморощенных сепаратистов. Но сейчас нужен строитель, а не дипломат.

Сможет ли?

А кто еще?

Юля? Во-первых, у нее Т-синдром. Во-вторых, ничем не лучше Лео. Немного поболее авантюризма, поменьше размаха и любви к искусствам. А так Хазаровский в юбке. К тому же бывшая жена Анри Вальдо в качестве императрицы — тот еще скандал.

Герман? Получим второго Страдина, только без его изворотливости, гораздо грубее и проще. Правда, Герман Маркович честнее, но это единственное преимущество.

В своих владениях Хазаровский блестяще управлял делами…

— У меня для вас подарок, Леонид Аркадьевич, — говорю я.

Он улыбается, чуть наклоняет набок голову, вопросительно смотрит на меня.

Я кладу на середину стола перстень с лиловым камнем.

— Леонид Аркадьевич, можете ответить честно, справитесь? Это нынче не синекура.

Он кивнул.

— Я понимаю ваши сомнения, государь. Но мне уже приходилось заниматься восстановлением из руин. Пятнадцать лет назад я купил несколько покинутых месторождений на Дарте, которые считали выработанными, и два полумертвых города впридачу: Андерсон и Ойне. Два года назад они процветали.

Известная история, именно на нее напирала Анастасия Павловна, когда рекомендовала Хазаровского.

— Те, за которые вы не заплатили? — поинтересовался я.

Леонид Аркадьевич опустил глаза и поставил чашечку на блюдце, она звякнула. Яростно сверкнули камни в многочисленных перстнях на тонкой руке. Я предположил, что он считает про себя до десяти.

Но его голос прозвучал довольно спокойно.

— Это неправда, государь. Я просрочил выплаты, но императрица знала об этом и шла мне навстречу. До ее ухода все проблемы с казной были улажены. Но Страдинский суд отказался приобщить к делу эти документы.

Было такое. Хотя я узнал об этом постфактум, после пересмотра решения суда.

— Анастасия Павловна многое вам прощала.

— Это неправда, — терпеливо проговорил Хазаровский. — Чувства никогда не были для нее важнее империи. Она действовала разумно. И уладить дело так, чтобы эффективный управляющий продолжал работу, было для нее важнее, чем наказать за финансовые нарушения. Если же говорить о расплате — я расплатился с лихвою — у меня отобрали все.

Мне интересны не ответы Леонида Аркадьевича, а его реакция. Все мои сомнения на самом деле сводятся к вопросу: «Можно ли делать гвозди из Хазаровского?» Мне кажется, что для императора в его характере слишком сильна истероидная составляющая. Однако внутренний стержень у него есть (если говорить о материале для гвоздей). Попробуем!

— Знаю, — сказал я. — Вы лишились финансовой империи, но теперь у вас есть шанс обрести империю истинную. Кратос стоит ваших миллиардов. Берите, — я кивнул в сторону кольца. — Это не совсем по завещанию Анастасии Павловны, но пока так. Вам недолго ждать следующего.

— Благодарю вас, государь.

Он берет кольцо, не задумываясь, надевает на средний палец правой руки. Уж он-то знает, на каком пальце его носят.

Всего лишь еще один перстень среди прочих, которыми унизаны его пальцы.

Я усмехаюсь.

— Еще одно замечание, Леонид Аркадьевич. Вы могли сколько угодно купаться в роскоши как частное лицо, но императора это недостойно.

Он съел, только склонил голову.

На Юле красное бархатное платье с золотым шитьем. Она очаровательна как никогда. Мы вернулись после банкета, посвященного введению в должность Леонида Хазаровского и моему отбытию на орбиту. Завтра старт.

— Будешь ждать меня? — спрашиваю я.

— Ждать? — возмущенно повторяет она. — Ты хочешь бросить меня здесь?

— Я хочу, чтобы ты осталась на Кратосе и в случае чего поддержала Хазаровского. На флоте нет ни одного сильного адмирала: Хлебников погиб, Кузнецов погиб, Липскерова я сам две недели назад отвел в храм.

— Я была с тобой в дни несчастий и поражений, когда ты терял половину кораблей! А теперь ты хочешь отнять у меня победу.

Она повернулась и пошла из комнаты, по дороге сдирая дорогой бархат. По полу зазвенели золотые браслеты и рубиновое колье. Я бросился за ней. У дверей гардеробной она справилась, наконец, с непокорной застежкой на спине и швырнула на пол платье. Распахнула двери и начала выбрасывать из шкафов свои наряды. Нашла военную форму Кратоса, остановилась, перекинула вешалку через плечо.

— Это я надену завтра, и ты от меня не отвяжешься.

На следующий день мы вместе прошли по титанобетону космодрома Кратоса.

Все прошло на удивление спокойно. Мы вывели флот на орбиту, не произведя ни одного выстрела. Я был намерен встретиться с Михаэлем и предъявить ему ультиматум.

Встречу назначили на нейтральной территории, в средней точке между орбитами Рэма и Кратоса. Туда подошел наш линкор «Возрождение» и их «Тиль».

Михаэль согласился подняться к нам.

К «Возрождению» пристыковывается шлюп. Мы ждем. Юля рядом со мною.

Открывается дверь, и Михаэль шагает к нам.

Его вид поражает. Черты плывут и изменяются, но этого мало. Кожа приобрела синеватый оттенок, и от нее идет серебристое свечение. Так выглядит цертис, когда принимает форму человека.

Я шокирован, но стараюсь не подавать виду.

— Прошу садиться, — говорю я.

И сам сажусь в кресло вполоборота к нему.

— Мы требуем увести ваш флот с орбиты Рэма, — начинаю я. — Иначе он будет уничтожен.

— Это не наш флот.

Я не понимаю, слышу ли я слова или мы обмениваемся мыслями, я не уверен слышат ли нас остальные.

— Нас осталось очень мало, — говорит Михаэль. — Нам не нужны ваши земли. Те, кто еще остался, думают только о переходе, тем, кто уже перешел грань, не интересны земные дела. Я здесь потому, что меня попросили об этом. Уничтожение флота Махди для нас безразлично. Могу обещать, что наши корабли не примут участие в сражении. У нас еще несколько теосов, которые должны пройти через храм. После этого вы сможете забрать «Экзюпери» и «Тиля». Нам безразлично, кому они будут принадлежать: Махди или Империи, но вы дали нам приют, пусть принадлежат вам. Вы можете уничтожить наши храмы, я не сомневаюсь, что Ихтус у вас под прицелом, а в Кириополе это еще проще, но вам тоже нужно уходить. Для вас разумнее построить еще, а не уничтожать существующие. Слишком много Преображенных гибнут на Кратосе напрасно.

— Хорошо, — сказал я. — Неучастие двух ваших линкоров меня вполне устроит.

Мы встали и пожали друг другу руки, ощущение почти такое же, как от прикосновения цертиса, словно наши ладони на мгновение слились и стали одним.

Я веду флот к Рэму, чтобы сразу нанести удар. Я не собираюсь вести переговоры с Махдийцами, старинными врагами Кратоса, хотя мне самому кажется странным, что мне легче договориться с метаморфами, чем с людьми. Хотя, а я кто?

Уже видна туча черных точек на орбите желтой планеты. Это значит, что и они видят нас: россыпь далеких звездочек.

Но для боя еще слишком далеко.

Мы поднимаемся вверх над плоскостью эклиптики. Иначе наша позиция будет слишком невыгодной: снова против солнца и слишком близко к нему.

Я различаю типы их кораблей, вспыхнувших над солнечной стороной планеты. И тогда мы наносим удар. Слава Богу, успеваем первыми!

В первые минуты боя они теряют линкор и восемь легких кораблей. Горящие обломки совершают медленный оборот вокруг планеты и тонут в ее раскаленной атмосфере.

Рассредоточиться не успеваем. Они отвечают. Почти столь же слаженно, как и мы.

Воронкой Тракля слизывает линкор и два легких корабля.

Их хватает на час активного боя. За это время они теряют еще два линкора и четыре легких корабля. Мы — линкор и пять кораблей. Преимущество явно на нашей стороне.

И тогда один из их линкоров «Аиша» вдруг уходит в сторону, сбивается с курса, переходит на слишком низкую орбиту и сгорает в атмосфере Рэма, раскалываясь на сотню частей.

Мы накрываем еще один линкор. У меня создается впечатление, что кораблями управляет компьютер. Их действия слишком легко предугадать, мы играючи уходим от ударов.

Но ведь десять минут назад было не так!

Неужели?

У них есть зараженные Т-синдромом? Но я считал, что Т-синдром изобретение махдийской теократии. Почему же у них нет иммунитета? Значит, залезли в имперскую Сеть с целью шпионажа и подцепили болезнь.

Я предусмотрителен. На моих кораблях есть люди, которые в случае приступа могут подменить теосов. К тому же при активизированных верхних чакрах болезнь протекает по-другому. За несколько месяцев до конца приступы прекращаются. Их сменяет медленные, но необратимые изменения организма: плывут черты, синеет кожа, и земля, кажется, тянет меньше.

Они снова меняют тактику. Их действия становятся менее предсказуемыми, и мы теряем два корабля. Перешли на ручное управление, понимаю я, и поручили его теосам.

Но палка о двух концах. Один из их кораблей вращается и летит в пространство. Мы точно рассчитываем удар, и сжигаем еще один тяжелый корабль. Теперь им не выстоять. Мы предлагаем переговоры.

Со мной выходит на связь некий адмирал Али абу Касим. Я почему-то четко представляю этого Касима, которому он отец. Мальчик лет двенадцати верхом на лошади, хотя, на самом деле, он наверняка водит гравиплан.

— Мы предлагаем вам покинуть систему Кратоса, — говорю я. — И вернуться на Махди.

— Мы не можем вернуться. У нас на борту неизвестная болезнь. Нас не примут.

— Известная болезнь. Тогда мы предлагаем сдачу. Возможно, части из вас мы сможем помочь.

— Да, мы согласны.

Я поражаюсь, насколько все легко. Признаться, я ожидал от них каких-нибудь самоубийственных действий. Значит, плохо дело. На форме адмирала полковничьи нашивки. Где же настоящий командующий? Спит после приступа беспробудным сном?

— Хорошо, мы вас принимаем. Лечь в дрейф.

Все проходит без осложнений. Наш десант занимает их корабли. Махдийцев распределяем по гауптвахтам и запираем в каютах. Пленников много, и большинство не в самом лучшем состоянии. По крайней мере, у половины Т-синдром. Я приказал быть предельно вежливыми, они не осужденные преступники.

Империя — не владение какой-либо нации, империя — это общий дом. И я буду рад, если махдийцы найдут в нем свое место.

Это второй флот, который я привожу на Кратос.

Мы приземлились на посадочную полосу космодрома Кратоса и спустились на титанобетон. Нас встречают как героев с музыкой и ковровой дорожкой от трапа. Если бы Хазаровский не выставил оцепление, наверняка бы несли на руках. Он и сам здесь: стоит, склонив голову, в группе встречающих.

Вокруг космодрома в основном местная растительность. Ветер закручивает красные вихри из лепестков цветущих растений и бросает к нам под ноги. Запах их пьянит не меньше, чем победа. Я обнимаю Юлю за плечи. На тыльной стороне моей кисти — небольшое синее пятно. Это значит, что скоро я стану таким же, как Михаэль, получеловеком-полуцертисом. Это значит, что осталось совсем недолго. Уже ясно, что открытый недавно замедлитель действует только в первые месяцы болезни, но все же я смог остановить вымирание Кратоса. Население планеты сократится процентов на тридцать, все же не на девяносто. На Дарте и Тессе, боюсь, ситуация гораздо хуже.

Хазаровский почтительно пристраивается за нами. Я поражаюсь тому, как этот блестящий вельможа умеет соблюдать субординацию. Даже одет скромнее, чем обычно, чтобы не казаться разряженным попугаем на фоне императора в простой военной форме. Впрочем, он не первый год при дворе.

Под звуки гимна империи и залпы салюта мы садимся в императорский гравиплан и отрываемся от земли.

Вечер. Небо расцвечено разноцветными огнями. Юля развлекает гостей беседой. Я стою с бокалом шампанского возле дворцового окна. Это уже было. Только тогда императором был Страдин.

Ввысь летят петарды, похожие на огненных головастиков. Их пути так же извилисты, а в зените они распадаются на тысячи звезд и проливаются дождем из пылающих капель. Полное впечатление, что это ты летишь в небеса, а не они падают на землю. Фейерверк длится непрерывно, по крайней мере, полчаса. Зрелище зачаровывает. Я с трудом отрываю взгляд.

Дверь на балкон открыта, пахнет жасмином. Там Хазаровский любезничает с какой-то дамой. Выхожу и встаю рядом. Он тут же извиняется перед собеседницей, и она упархивает в зал. Черт возьми! Да он передо мною, как школьник перед учителем. И я испытываю от этого скорее разочарование, чем удовольствие. Я считал его сильнее и независимее.

— Из вас отличный устроитель фейерверков, — замечаю я.

— Вы думаете, я ни на что более не способен?

— Да, нет. Просто пир во время чумы.

— Чума идет на убыль. А я искренне восхищен вашей победой. И не я один. Если вы не верите в меня — возьмите кольцо.

Он снимает Малое Кольцо и протягивает мне на раскрытой ладони.

— Завещание императрицы уже ничего не значит. После ваших побед вы можете назначить себе любого приемника, хоть Анри Вальдо! Народ съест все, что угодно. Ну, берите!

Я усмехаюсь.

— А что Анри Вальдо — это мысль. Лидер, харизматическая личность. И Психологический Центр за плечами, так же, как у вас. Интересно, отпустит ли он Тессу. Впрочем, там уже нечего отпускать.

Рядом с нами большой вазон с красными цветами. Хазаровский втыкает кольцо в землю и поворачивается, чтобы уйти. Рискованное представление. Я держу паузу. Опираюсь спиной на балюстраду балкона, пробую шампанское.

Он берется за ручку двери.

— Леонид Аркадьевич, такими вещами не бросаются, — замечаю я.

Хазаровский оборачивается, и я вижу ужас в его глазах. И только тогда чувствую боль. Пуля прошивает меня насквозь, входит в сердце и разрывается на сотни частей. Все заволакивает синее сияние, и сквозь это марево я совершенно четко вижу путь каждого осколка. Они пробивают кожу и камзол и разлетаются в стороны, словно я состою из воды, а не из плоти. Я падаю. Рядом растет лужица крови и светится синим. Я не человек. Я теос. Вспоминаю слова Германа: «Если хочешь покончить самоубийством — возьми аннигилятор». Тогда было рано, теперь стало актуальным. Трансформация практически закончена.

Гремят выстрелы, возле балконной двери падает Хазаровский. У него плечо в крови. Вазон с цветами разлетается вдребезги, по полу звенит Малое Кольцо. Лео протягивает к нему руку.

Я усмехаюсь. Ничего я уже прихожу в себя. Тело быстро восстанавливается, зарастают ходы, проделанные осколками, и сердце все увереннее гонит по жилам голубую кровь. У меня осталась только оболочка человека, и, наверное, будут шрамы на еще живой коже. Они исчезнут позже, когда вся она приобретет синий оттенок и станет светиться серебром, как тело цертиса.

Я встаю, вызываю охрану через перстень. Приказываю оцепить императорский дворец вместе с садом. В глазах Хазаровского страх, Лео отдернул руку от кольца и закрывает рану на плече. Поздно, мой милый! Я связываюсь с Германом, он здесь же, на банкете, объясняю, в чем дело, и наклоняюсь за кольцом.

Императорские гвардейцы распахивают двери на балкон, с ужасом смотрят на меня.

— Произошло покушение, — говорю я. — Хазароского арестовать, доставить в СБК и под допросное кольцо немедленно. Они предупреждены.

На мне белый камзол, и синие пятна моей измененной крови, наверное, смотрятся впечатляюще.

Леонид с трудом поднимается на ноги, устало смотрит на меня, между пальцев течет кровь, настоящая, красная. И я завидую этому цвету.

— Государь, — говорит он. — Я невиновен.

Игнорирую.

— Выполняйте приказ, — бросаю гвардейцам. — И двое со мной. Я уезжаю.

К бабе Насте на расстегаи. Я не сказал этого вслух, хотя вряд ли они помнят, кто такая баба Настя. Была когда-то императрица Анастасия Павловна. Только с ней одной во всей империи я могу беседовать на равных, а мне нужен сейчас именно такой человек.

Я выхожу в зал в сопровождении охраны. Публика застыла в ожидании. Они слышали выстрелы и смотрят на меня как на восставшего из гроба. Они почти правы. Сотни глаз прикованы к синим пятнам и дырам на моем камзоле.

— Все в порядке, господа, — объявляю я. — Произошел инцидент, расследование которого уже поручено СБК, прошу вас быть настолько любезными, чтобы дождаться сотрудников этого ведомства и ответить на их вопросы. А я вынужден вас покинуть. Веселитесь.

И прохожу через безмолвный зал.

Уже у выхода встречаю Германа. Он торопится вернуться в СБК и направляется к гравиплану. С ним видимо еще один службист. Я мельком вижу его лицо, он слишком быстро отворачивается, едва успев пробормотать положенное приветствие. Он кажется застигнутым врасплох. Это лицо мне определенно знакомо.

Где же я его видел?