Край без Короля или Могу копать, могу не копать

ГЛАВА ПЯТАЯ в которой наш герой выясняет, что может не копать

— ..Давно, когда ещё и Шира-то толком не было, молодые хоббиты — как правило, младшие сыновья и добери, кому мало доставалось наследства,—ходили к большецам на заработки.

— Могу копать, могу не копать? — улыбнулся Фонси собеседнику.

— Да, — ответил тот. — Это тех времён присказка, так говорил хоббит, когда приходил наниматься на работу. «Могу копать» — значит, может работать садовником или огородником, «могу не копать» — значит, поваром или пекарем. «Могу копать, могу не копать» — значит, на все руки мастер.

— Большецы, — продолжал собеседник, — нас ценили. Нанять хоббита было недёшево — когда большецы про кого-то говорили «у него в доме дюжина перианов», имелось в виду, что сад у него роскошный, кормят гостей вкусно, и сам он большей, зажиточный. А чтобы похвастаться, что за садом смотрят перианы, или просто сделать вид...

— А кто такие перианы? — спросил Фонси.

— Мы, — отозвался собеседник. — Это значит — полурослый человек, в два раза ниже большеца. Правда, мерилась эта половина по артедайнцам, а они среди большецов самые высокие. Бывают большецы только на треть или на четверть выше хоббита. Ну так что они делали, чтобы похвастаться, что у них хоббиты работают?

— Ставили в саду изваяние хоббита... — собеседник протянул руку, и холодные пальцы его крепко схватили Фонси за запястье.

Фонси дёрнул рукой и открыл глаза. Во сне он откатился от сопевшего рядом мальчика-большеца и слишком натянул цепь. Позвякивая цепью, хоббит перевернулся на другой бок и уснул снова. Он спал беспокойно, мучаясь от холода и пытаясь свернуться в клубок, ему снилось что-то страшное, но собеседник с лицом пустоградского каменного хоббита больше не посещал его.

Завтрак был обычный — комок твёрдо-слизистой каши из неизвестной крупы, успешно заменивший ощущение тянущей пустоты в желудке ощущением того, что там находится и перекатывается туда-сюда средней величины камень. А потом — снова идти. Фонси с его мозолистыми хоббичьими подошвами было хорошо, а многие его товарищи по обозу сбили себе ноги в кровь.

Впрочем, настоящих товарищей Фонси здесь не имел. Маленькие большецы — их было здесь больше двух дюжин — знали каким-то чутьём, что Фонси — не ребёнок, как они. На первом привале у него попытались отобрать кашу, но хоббит так отпихнул самого наглого мальчишку, что тот отлетел на несколько шагов назад, докуда позволила цепь. С тех пор с Фонси не связывались.

Дети все были разные. Одни — светловолосые; другие — смуглые и черноволосые, и словно бы прищурившиеся; третьи — белокожие и рыжие; четвёртые — и вовсе странного вида, с низкими лбами и скошенными подбородками, но всё равно не такие страшные, как пятые, серокожие и зубастые. Большинство были мальчики. Одна из немногих девочек была прикована к общей цепи неподалёку от Фонси; вот кому приходилось хуже всего — ей было тяжело идти, кашу у неё часто отбирали, а по ночам Фонси слышал её плач. Иногда хоббиту удавалось заступиться за девочку —он заслонял её собой и смотрел на обидчика исподлобья — подойти к нему не смели.

— Пхри! — раздался голос надсмотрщика, и обоз начал подниматься, чтобы тронуться в путь. Где-то впереди запрягали лошадей, поправляли вьюки и проверяли сбрую; на незнакомом языке перебранивались стражники — их было, как прикинул Фонси, с десяток.

Дети поднялись последними. Длинной и печальной вереницей, прикованные кто за левую, кто за правую руку к одной общей цепи, они тронулись в путь. Сзади ехали два стражника на низкорослых мохнатых лошадках, почти пони. Они лениво переговаривались между собой всё на том же непонятном шипяще-хрипящем языке.

Стражники тоже были разные, разве что низколобых среди них не попадалось. Было трое или четверо с тёмносерой кожей и сильно выступающими зубами — Фонси сомневался в том, что они вообще люди.

Обоз медленно полз по размытой дождями тропе между холмов. Фонси потуже затянул пояс — из одежды у него отобрали только плащ; штаны, рубашку и жилет оставили, даже в жилетных карманах не порылись — и забылся, смотря невидящими глазами в спины прикованных детей, думая только о следующем шаге. В такой полудрёме он шёл, слушая незнакомый говор болыпецов.

— Ситт скръфън ндерьф, йпильтсук нкъторрм ситт. Идьт мымырч, грьтму уптошш. Ушшл, а скръфънъдъплилсук и грхнльсь. Смтритыр чувсльд игрьт кльдундако!

— Ах-ха-ха-ха! Кльдундако!

Хоббит усмехнулся. Эту шутку в Шире рассказывали про Гэндальфа и арчетца (или брийца). Впрочем, в Бри и Арчете про широких хоббитов ходили не менее забавные присказки, вроде загадки «почему ширцы простокваши не пьют»...

Фонси застыл на месте. То есть, левая нога Фонси застыла на месте, а правая продолжала идти и вскоре наткнулась на левую. Хоббит споткнулся и с трудом удержался на ногах, сильно дёрнув за цепь.

— Тъшо! — гаркнул стражник. — Протк захътър?

И это Фонси тоже понял. «Ты что, плётки захотел?» — сказал ему стражник. А до этого рассказывал старую шутку про отпиленный сук, но только вместо арчетца и Гэндальфа там действовали какие-то «скръфън» и «ырч».

Хоббит втянул голову в плечи, чтобы не получить, чего доброго, плёткой, и продолжил идти. Впервые за эти несколько дней — сколько точно, он не знал, первый день или два, а может быть и три, превратились в его памяти в серый и мокрый, как каша, слипшийся комок времени — впервые он обрёл ощущение настоящести происходящего. Теперь у него появилось занятие — слушать.

Язык обозников[17] был очень похож на Западный Всеобщий: предложения строились точно так же и одинаковых слов было десяток на дюжину, вот только произносились эти слова, как будто говорящий держал в зубах суковатую палку, да ещё при этом тяжко маялся насморком. Кое-какие звуки отсутствовали вовсе, зато «р» и «х» было несколько разных видов. Фонси прислушивался и к детям, и к стражникам и скоро стал понимать почти всё сказанное. Не то чтобы там было много чего понимать — стражники в основном беседовали о деньгах, выпивке и женщинах (тут было больше всего незнакомых Фонси слов), а дети пугали друг друга и самих себя рассказами о том, куда и для чего их ведут. Самыми распространёнными были страшилки о том, что их ведут на съедение ужасному чудовищу, и о том, что их всех заставят крутить на затерянной пустоши огромный мельничный ворот, пока в живых не останется кто-то один, а из этого одного потом сделают великого воина, потому что он здорово поднаберётся силы, вращая ворот. Из разговоров стражников Фонси узнал, что обоз движется на север, и конечная его цель — место под названием Кардунское Зимовье.

Узнав, что обоз и так идёт на север, Фонси даже успокоился. В конце концов, так его не загрызут по дороге дикие звери, и не убьют разбойники.

Он перестал считать дни. Голод и боль во всём теле от спанья на голой земле, мерное позвякивание цепи, плач детей, чёрные холмы на серой завесе неба — всё было одинаково. Даже погода не менялась — холодный туман от озера утром, а днём — или постоянная морось, или редкие дождики.

Несколько раз Фонси видел большеца, ударившего его тогда по голове. Большеца звали Роръхън, он был начальником стражи и сыном старого Кърмахъна, хозяина каравана. Из обрывков разговоров на привалах Фонси узнал, что Кърмахън каждое лето выходит из Кардуна[18] и следует вдоль берега, торгуя с какими-то племенами, а потом делает крюк и поздней осенью возвращается в Кардун на зимовье. Детей он, как получалось, тоже покупал по дороге, наравне с прочим товаром. Кърмахън старый и хитрый, говорили про него стражники — он знает, когда и где следует идти, чтобы не наткнуться на таркъров. Каждый год весной Кърмахън и Роръхън вдвоём уходят на разведку и по возвращении знают, где будут кочевать в этот год таркъры и какими тропами лучше всего вести обоз. Что такое таркъры, Фонси не знал.

— Это же таркър? — прозвучал над головой хоббита голос Кърмахъна, и Фонси проснулся. За его спиной, совсем близко, он услышал чьё-то хриплое дыхание.

— Не твоё дело. Может и таркър, — ответил незнакомый, чуть сипловатый и угрожающий голос. — Твоё дело довести его до Кардуна.

— В Кардуне, — раздался третий голос, низкий и гулкий, как будто из бочки говорили, — ты продашь его либо одному из нас, либо тому, кто скажет, что его послали мы двое. И всё, больше тебе ничего знать не надо.

Фонси заворочался и чуть приоткрыл глаза. В отсветах костра он увидел Кърмахъна и двух... нет, всё-таки это были не большецы. Один высокий и тонкий, похожий на хлыст, другой — низкий и широкий, смахивающий на очень высокорослого хоббита, — если хоббита одеть в кожаный доспех с железными клёпками, кожу выкрасить бурой глиной, а во рту вырастить пару клыков толщиной с палец. Оба были клыкастые и длиннорукие, с глазами, сдвинутыми назад к вискам. От обоих неуловимо веяло опасностью. Орки, решил Фонси.

Все трое говорили на северном наречии, но Фонси уже совсем хорошо его понимал.

— Это таркър, — сухо отметил Кърмахън. — Я их иногда беру или покупаю, чаще всего через вторые-третьи руки. Но таркър, которого ко мне посреди ночи притаскивают Кончаг и Кзаг — это не простой таркър. И если его захотят выручить...

Высокий орк шагнул вперёд и схватил хозяина обоза за одежду на груди, так что старик едва устоял на ногах.

— Ты что, не слышал, что Кончат сказал?

— Погоди, Кзаг, — произнёс толстым голосом низкорослый орк. — Объясни ему, пускай он не боится. Никакой погони за твоим обозом не будет, старик.

— Погоня будет за нами, — покивал головой Кзаг, отпуская Кърмахъна. — А пока таркъры гоняются за Кончагом и Кзагом по всей Глухомани, ты спокойно доставишь мальчишку в Кардун.

— А уж мы тебя не обидим. Вознаградим щедро, — заверил Кърмахъна Кончаг.

— Вот, возьми задаток, — Кзаг протянул Кърмахъну какой-то длинный свёрток. — За этот ножик в Кардуне тоже щедро заплатят.

— Только смотри, чтобы тебя с этим ножиком не застукали какие-нибудь уруки, — вставил Кончат. — Продавай только людям и только кому-нибудь издалека.

— Нам пора, — сказал Кзаг. — До встречи на Зимовье, старик.

— До встречи, — буркнул Кърмахън, разворачивая свёрток. Когда Фонси разглядел, что было в свёртке, он чуть не сел от удивления. В руках старика мерцал бледно-голубым светом длинный, чуть расширяющийся посередине кинжал с витой рукояткой. Фонси был уверен, что где-то уже видел этот кинжал.

Хоббит перевернулся на другой бок, как бы во сне, и осторожно посмотрел, кто это так хрипло дышал. Его подозрения оказались справедливыми. Рядом с Фонси на земле, прикованный к цепи следом за хоббитом, лежал мальчик-большец, ещё недавно — или уже очень давно, Фонси сбился со счёта дней — гнавшийся за Фонси с кинжалом по улицам Пустограда.

Торн открыл мутные глаза и посмотрел на Фонси.

— Ешь, — сказал хоббит и сунул мальчику в рот ложку с кашей. — Скоро идти.

В своё время Фонси помогал нянчить маленькую Мирабеллу, а потом маленького Гарри, когда матушка умерла. Так что опыт у него был немалый. Тем более, что парень лежал и не дёргался; не хватал Фонси за волосы и не пытался выковырять глаза. А Исенгар, когда ему было года четыре, ткнул Фонси в лицо вилкой и продырявил любимому братцу верхнюю губу. Нет, большей вёл себя гораздо приличнее.

— Тебя что, не кормили совсем всё это время? — спросил Фонси и зачерпнул, брякая цепью, ещё одну ложку каши. Скоро надо было опять подниматься и идти, а хоббит не знал, сможет ли ходить большей — уж очень тот был слаб.

— Кормили, — неожиданно отозвался мальчик. — Только мало и всё на ходу. Где я?

— Глухомань, — услужливо подсказал Фонси. — По дороге на какую-то Кардунскую зимовку.Это что, невольничий караван?Да.

Торн вскочил на ноги и ожесточённо дёрнул цепь. Цепь не поддавалась, тонкий обруч наручника врезался в кожу. Торн рванулся ещё раз, и ещё. На него начали оглядываться.

— Перестань, — сказал Фонси. — Не сейчас. Сейчас надо поесть. Сам удержишь ложку?

— Не надо мне никакой ложки, половинец! Лучше умереть, чем жить рабом! Клянусь Гламдрингом, я...

— Сиди тихо! — рассердился Фонси. — Стражник идёт!

Стражник действительно подошёл и многозначительно поиграл плёткой. Торн дёрнулся ещё несколько раз, но поняв, что ничего у него не выйдет, злобно покосился на стражника и уселся на землю рядом с Фонси.

— Меня одного притащили? — спросил мальчик.Одного, — ответил Фонси, доедая свою кашу.

— Значит, Лунга и Бера убили... — большец ударил кулаком по земле. — Всё из-за вас, половинцев!.. — он повернулся к Фонси, — ...Ты! ты там был, я тебя видел! Из-за тебя!..

— Что из-за меня? — не понял Фонси. — Я-то тебе что сделал?

Цепь дёрнулась — пора трогаться в путь. Всю дорогу Торн тащился следом за Фонси и рассказывал ему, что это он, Фонси, виноват в его, Торна, теперешнем положении, а также в смерти Лунга и Бера. Из слов мальчика Фонси составил себе примерную картину произошедшего.

Потеряв из виду Фонси, мальчики продолжили погоню за Шельмецом до самых городских ворот, где Шенти юркнул в кусты и исчез — молодец, Шенти! Поглощённые поисками хоббита, молодые большецы не заметили, как на них напали. Перед Торном внезапно оказался толстый приземистый орк — вероятно, Кончат, подумал Фонси — и стукнул мальчика по голове. Следующие несколько дней прошли для Торна, вероятно, как в сплошном лихорадочном бреду: его волокли на себе, перекидывая с плеча на плечо, передавая из рук в руки, время от времени роняя на землю. В сознание он приходил во время дороги редко и ненадолго.

Резкий звук рога донёсся откуда-то из головы обоза, и Торн врезался прямо в спину остановившегося Фонси. Хоббит развернулся и схватил мальчика за плечи.

— Когда мы с Сумбо гонялись по всей норе за котом и разбили матушкину супницу, то батюшка надрал задницу вовсе не коту, а Сумбо и мне, — сказал Фонси, глядя снизу вверх в лицо Торну. — Если твои друзья убиты, в их смерти виноваты только их убийцы, и никто больше. Понял?

— Что ты знаешь об убийцах и убийствах, половинец?

— То, что меня не так давно чуть не застрелили из лука, а потом чуть не закололи кинжалом. — Фонси толкнул Торна ладонями в грудь. — И запомни, я тебе не половинец! — он вытянулся во весь рост, стараясь казаться выше. — Я периан!

Торн отступил на шаг и как-то весь осунулся, ссутулясь и опустив руки. Постояв так, мальчик опустился на землю и закрыл лицо руками. Плечи его задрожали.

— Смотри, вон твой муж, — издевательски сказал сосед Фонси светловолосой девочке. — Такой же плакса, как ты.

Он говорил на северном наречии и не слишком разборчиво — во рту у него недоставало зубов, — но Фонси его понял.

— Кашу мне отдашь, поняла? А то опять побью, и этот толстый увалень тебе не поможет, — дружелюбным голосом сказал мальчишка.

Фонси похолодел. Вот почему он последние пару дней не слышал, чтобы с девочкой говорили грубо. Маленькие поганцы обманули его, зная, что он не понимает языка и может только различить угрозу или презрение в голосе. Но кого это мальчик назвал толстым увальнем? Его, что ли?

Девочка кивнула и опустила голову, так что упавшие волосы закрыли ей лицо.

Фонси не знал, что делать. Заговорить с мальчишкой на северном наречии? И что сказать? Ай-яй-яй, нельзя? Или побить? Но он же ребёнок совсем, хоть и ростом с Фонси.

— Прости, — раздался голос у хоббита за спиной, и Фонси обернулся. Торн смотрел на него красными глазами, но лицо его было сухим. — Меня Торн зовут, а тебя?

— Фонси. Хильдифонс Тук.

— А меня — Араторн, сын Арадора, внук Аргонуи. Прости, что мы тогда погнались за вами, — мальчик усмехнулся. — Мы просто очень испугались.

— А ты прости Шель... Шенти, что он вас напугал. Мы сначала думали просто спрятаться.

— А что этот сказал про меня? Я на их тарабарщине не понимаю.

Фонси передал Торну слова соседа. Молодой большец шагнул вперёд, тронул соседа за плечо и, как только тот обернулся, ударил кулаком в нос. Пока ошеломлённый сосед в слезах утирал брызнувшую кровь, Араторн подошёл к девочке, обнял её одной рукой за плечо, ударил себя кулаком в грудь, а соседу и всем любопытным — посмотреть на то, что происходит, подтянулось человек пять прикованных поближе — этим самым кулаком погрозил.

Бормоча проклятия, сосед попятился, обернулся к подошедшим поглазеть и прикрикнул на них, что смотреть тут не на что.

— Не бойся ничего, — сказал Араторн девочке. — Я беру тебя под свою руку.

Девочка посмотрела на него и в первый раз за всё время улыбнулась.

С появлением в обозе Торна Фонси стало несколько веселее. Торн знал много сказок и былей и охотно рассказывал хоббиту разные случаи из жизни своих предков — вождей полукочевого народа таркъров или Разъезжей Стражи, или, как они называли себя сами, дунедайн. Девочка — она так и продолжала молчать — подсаживалась к ним поближе и тоже слушала — видимо, Западный Всеобщий был ей знаком.

— Так ты говоришь, этот Малбет даже мечам судьбы предсказывал? — сказал Фонси, вытирая рот от каши.

— Да, — кивнул Торн. — Например, меч моего дяди упокоится в могиле великого короля, а меч моего отца сразит древнее чудовище. Жаль только, что прежде того эти мечи уйдут из нашего рода.

— Славно, — кивнул Фонси. — У нас никто никому ничего не предсказывал, разве что матушка, когда жива была, умела здорово предсказать урожай картошки. Или один раз Гэндальф...

— Ты знаешь Гэндальфа? — удивился Торн.

— Знаю, как не знать, — пожал плечами Фонси. — У нас его все знают. Вот помнится, недавно за завтраком...

— Гэндальфа, — перебил Торн. — Старый такой волшебник, в сером плаще.И в шляпе, и с посохом таким корявым. Здорово умеет запускать огненные забавки. А что, бывает какой-то другой Гэндальф?

Араторн ничего не ответил, но посмотрел на Фонси с большим уважением. Хоббит улыбнулся и завёл длинный рассказ о том, как молодой Геронтий Тук впервые повстречался с Гэндальфом Серым.

По ночам теперь было очень холодно. Больших костров Кърмахън разводить не разрешал, и дети жались друг к другу для тепла.

Фонси, как обычно, не мог заснуть и вслушивался в разговор часовых у крохотного костерка. Сейчас там сидел сам Кърмахън и поучительным голосом рассказывал что- то молодому охраннику, делящему с ним первую стражу.

— ...никогда не связывайся ни с Кзагом, ни с Кончагом, и самое главное — никогда не становись у них поперёк дороги. Они служат Гългару Гундабадскому. Я видел их работу года два-три назад.

— А что они наработали, дядя Кърмахън?

— В одной деревне на берегу моря рыбаки выловили что-то из воды. Какую-то таркърскую кудесину, стародавнее колдунство. И давай рядить, куда девать её. Кто-то проболтался об этом деле на Зимовье, и дошло до Гългара. Когда Кзаг и Кончаг туда пришли, то кудесину отобрали сразу, старосте рыбаков выпустили кишки — зачем сам кудесину в Гундабад не отнёс — ну, это всё понятно, это порядок. А вот потом заставили они всю деревню искать в море ещё одну такую же кудесину — с чего уж они решили, что там ещё есть, не ведаю. И за каждую неудачную попытку резали по рыбаку или рыбачке. Извели так полдеревни, плюнули и ушли обратно в Гундабад.

— А с остальными что стало?

— А остальные, если бы не я, передохли бы с голода — мало их осталось, да и все большие лодки им Кзаг перепортил. А я как раз проходил тогда мимо с обозом и имел с собой на продажу мучицы, да ячменя, да сушёной зелени, да солёной оленины, да грибов — я у них на эти припасы скупил всех сироток, сколько было, да ещё несколько вдовиц забесплатно увязались с парнями.

Кърмахън сладко потянулся и зевнул.

— Это был мой лучший год. Сиротки нынче идут в хорошую цену, особенно мальчики. У меня всех взял торговец с юга. Так что учись, Банша, учись. Из всего можно извлечь хороший навар, так что всем будет хорошо. Сироткам хорошо — они с голоду не померли, а то — кто этих скрефенов знает — и в суп не попали. Скрефенам-рыбакам хорошо — не пришлось им ни с голода помирать, ни своих сироток кушать. Вдовицам хорошо — ну, ты мужик молодой, сам знаешь, как это бывает. И нам с парнями хорошо — я в том году два обоза сводил, очень славно приподнялся, и у парней двойное жалованье.

Хозяин обоза пустился в длинные, и, скорее всего, весьма поучительные рассуждения о том, что, где и как можно продать или обменять повыгоднее. Фонси больше не прислушивался. Он лежал, чувствуя спиной тёплую спину Торна, и смотрел в темноту, и в голове его продолжали звучать слова «скупил всех сироток, сколько было», сказанные спокойным, чуть хвастливым голосом, как будто братец Грим хвалился удачно прикупленным пони.

— Знаешь, почему мы плетёмся, огибая каждый холм? — спросил Торн, спотыкаясь и хватаясь за Фонси, чтобы не упасть, и тут же сам себе ответил. — А для того, чтобы нас не заметили. Если бы мы поднимались на холмы, нас было бы видно — небо-то светлое. Мой отец и дядя...

— Я боюсь тебя огорчить, — пропыхтел Фонси, — но твой отец и дядя гонятся сейчас за Кзагом и Кончагом по ложному следу. Мы следов оставляем — будь здоров; если бы за нами была погоня, нас уже давно бы догнали.

Дорога, по которой тащился обоз, огибала высокий холм — ещё совсем недавно Фонси назвал бы такой холм горой. Справа от дороги был крутой обрыв вниз, в заросший овраг; слева возвышался каменистый склон холма. Время близилось к привалу.

— Вот увидишь, половинец, вот увидишь, — Торн прибавил шагу, — нас освободят со дня на день. Ты даже последний жирок не успеешь растрясти — когда я тебя видел в Аннуминасе, ты был куда потолще!

— Я не половинец, — по привычке гордо заявил Фонси, — я периан. А похудел я и вправду безобразно — он на ходу охлопал себя по бокам, и вдруг его рука наткнулась на что-то твёрдое.

— Вот оказия, — вслух удивился хоббит, — что это у меня в кармане?

— Где? — спросил Торн.

— В кармане, — сказал Фонси.

— А что это такое?

— Ты что, карманов никогда не видел? — удивился хоббит и вдруг вспомнил, что действительно, ни у кого в Глухомани — ни у самого Торна, ни у Кърмахъна с Роръхъном, ни у охраны в обозе — карманов на одежде не было. Всё своё добро они носили в привязанных к поясу или висящих на шее мешочках, кошелях и кисетах. — А ведь и правда...

Хоббит запустил руку в карман — это был внутренний потайной карман жилета — и нащупал там плоский кожаный чехольчик.

— Араторн, сын Арадора, — изрёк Фонси. — Если даже нас и не освободят твои соплеменники, мы убежим сами, в ближайшее же удобное время.

— Молодец, Фонси! — Торн хлопнул хоббита по плечу. — Вот так и надо себя держать в плену.

Они замолчали и прошли с полсотни шагов молча, потом Торн сказал:

— Только я без неё никуда не побегу. Она из моего народа, она под моей защитой. Скверным я вырасту вождём, если брошу её.

— Я понимаю, — кивнул Фонси. — Если ты сын правителя, с тебя и спросу больше всех, за всех тебе отдуваться приходится, если что не так.

— Правильно говоришь, периан, откуда столько знаешь?

— Всё-то тебе расскажи, дунадан. Много будешь знать, скоро состаришься.

Спереди раздались крики, свист и ещё какой-то шум. Дети прошли ещё шага два-три и остановились в растерянности. Охранники-замыкающие — Роръхън и Банша — соскочили со своих лошадёнок, настороженно озираясь. Мимо вереницы детей проскакал один из обозных мулов, со звоном и грохотом рассыпая по дороге колья для палаток, котелки и прочую навьюченную на него утварь, включая топор и две лопаты. Крики впереди стали ещё громче.

«Ну, сейчас как раз самое время», — решил Фонси, вытаскивая из кармана чехол, а из чехла — подарок гномов, и потянул за цепь, соединяющую его с Торном. Мальчик дёрнулся и удивлённо посмотрел на хоббита.

«Рзы!» — сказал напильник, — «взы! Рррзы-взы!» Звено цепи, соединявшее наручник дунадана с общей цепью, лопнуло, и Торн шатнулся назад, свободный.

Фонси перехватил напильник поудобнее, и — рзы-взы! рзы-взы! — освободился и сам. Сосед Фонси взглянул хоббиту в глаза и умоляюще протянул ему руку.

Рзы-взы! рзы-взы! — спасибо, Дори! рзы-взы! рзы-взы! — спасибо, Нори! рзы-взы! рзы-взы! — спасибо, Ори! — дети столпились вокруг Фонси, путаясь в цепи, толкая друг друга, и хоббит пилил и пилил звенья, стараясь не задеть рук, промахивался и попадал детям по запястьям, они вскрикивали, но терпели. Фонси сосредоточился на этой работе так, что не заметил, как оставшиеся скованными маленькие большецы отшатнулись от него.

— Ты что это делаешь, подонок? — на Западном всеобщем осведомился Роръхън, надвигаясь на хоббита. — Ты что делаешь?

— Цепи ваши поганые пилю, — честно ответил Фонси, быстро пряча на место напильник и оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь тяжёлого.

— Иди сюда! — велел Роръхън, подходя ещё ближе.

Фонси наклонился и поднял с земли лопату. Это была средних размеров большецовая лопата: для Фонси — чуть поменьше заступа.

— Не подходи, — сказал хоббит.

— Зачем ты лопатку-то схватил, маленький? — ухмыльнулся большей, видимо, не забывший, как огрел Фонси его же собственным батогом. — Могилку себе собрался копать?

— Могу копать, — Фонси посмотрел на Роръхъна исподлобья, — могу не копать.

В этот миг Роръхън внезапно понял, что перед ним не тот румяный толстый мальчишка с какими-то странными ступнями, что повстречался ему тогда в Глухомани. Вместо мальчишки перед ним с лопатой в руках стоял очень маленький, но тем не менее явно взрослый мужик, смотрящий твёрдо, спокойно и оживлённо-готово. Коренастый, с широкими плечами землекопа. Опасный.

Но понял это Роръхън слишком поздно. Фонси не стал применять ни один из приёмов батожного боя, завоевавших ему в своё время первое место на ярмарке в Хоббитоне. В руках хоббита был не батог, а лопата, и Фонси всадил эту лопату в дорожную грязь, как втыкал когда-то свой заступ в добрую ширскую землицу — вскапывая ли огород, соревнуясь ли в скоростном рытье. А что по дороге попалась обутая в мягкий кожаный сапог нога — до того ни заступу, ни Фонси дела не было.

Роръхън, взвыв, упал на одно колено, что было и совсем уже для него печально, — тем самым он поставил себя на один уровень с Фонси. Второй удар большей получил по всем батожным правилам — хоббит перехватил лопату и лезвием плашмя закатил Роръхъну такую оплеуху, какую не то что Геронтий Тук, но навряд ли и сам Бандобрас когда-либо кому-либо закатывал. Большец повалился лицом наземь. Добивать его тычком вниз — такой удар всегда обозначался по упавшему противнику, но никогда не доводился до цели — у Фонси не поднялась рука. «А надо бы», — подумал хоббит, перепрыгивая через поверженное тело и с лопатою наперевес устремляясь туда, где Торн отчаянно отбивался от Банши, — «лопата хорошая, острая, в самый раз корни подрубать».

Увидев скорую расправу над товарищем, Банша отшвырнул Торна в сторону. Торн упал мягко, прокатился по земле и оказался рядом с поверженным Роръхъном. А Банша метнулся к своей лошади, схватил висевший у её седла боевой топор и кинулся на Фонси. Хоббит попятился, защищаясь лопатой, но первый же удар топора разрубил черен лопаты напополам.

Второго не случилось. Фонси почувствовал, как что-то взъерошило ему волосы, и Банша тут же сделал удивлённое лицо, выронил топор и печально посмотрел на торчащее из груди оперение стрелы, прошившей его насквозь. Потом упал и не двигался больше.

— Отличный выстрел, Элладан! — послышался голос Торна. Обернувшись, Фонси увидел мальчика, присевшего на корточки у тела Роръхъна и снимающего у того с пояса свой кинжал. Из Роръхъна тоже торчала стрела — видно, он успел встать.

— Выстрел действительно был сносный, — ответил другой голос, и Фонси увидел приближающегося к ним высокорослого молодого болыпеца — или не болыпеца? — в блестящей кольчуге и шлеме. — Только я Элрохир.

А за большецом бежали, перепрыгивая через телеги и тела обозников, другие большецы, не похожие на него, но очень похожие на Торна, и глаза их светились свирепою радостью; а в руках их сверкали светлые мечи, запятнанные яркой, блестящей кровью. И Торн, вскочив на ноги, бросился им навстречу; и они смеялись, и плакали вместе с ним, и обнимали, и целовали его, и хлопали его по спине и плечам, и вновь и вновь заверяли его, что малая дружина дома Элронда не оставляет своих в беде. А стоящему в стороне Фонси было и радостно, и грустно.

Впрочем, ни грустить, ни радоваться времени не было — нужно было присматривать за детьми, перепуганными до полусмерти. Все они, даже бывший сосед Фонси по цепи, битый Торном за приставания к девочке, бросились к Фонси, ища у него защиты.

Хоббит засмеялся. Какие же они на самом деле маленькие — по-большецки, верно, им и десятка не стукнуло, а это значит, они как хоббитские пятнадцатилетние дети. И дикие совсем. Ещё вчера они казались угрюмой и озлобленной стаей чужаков, а теперь стали снова детьми.

— Тише, тише, — повторял хоббит на северном наречии. — Вас никто не обидит. Никто не обидит. Давайте-ка сюда руки, и отпилим эту треклятую цепь.

Меж тем Элрохир решил призвать отряд к порядку.

— Брегалад! Остохэр! Воронгил! — странный был у начальника голос, высокий и звонкий, но в то же время повелительный и грозный. — Припасы разобрать, к варке обеда приступить! Дети голодные!

— Есть, командир! — вразнобой ответили три большеца и бодро потрусили, подхватывая на ходу лежащие на земле топоры, на полянку — на этой полянке покойник Кърмахън и собирался устроить привал.

Был вечер, близилась ночь, и обоз отдыхал. Отдыхали животные, в том числе и развьюченный, почищенный и приласканный хозяином Горошек. Отдыхали дети, наконец-то снятые с цепи и сытно накормленные из обозничьих припасов. Отдыхали от суровой своей жизни, полной лишений и опасностей, и сами обозники, заботливо уложенные рядком: голова одного возле ног другого, чтобы помещались лучше. Всего их было девятнадцать — девять стражников, считая Роръхъна, и десять обозников, считая Кърмахъна. Марвегил и Итильмир — Фонси успел перезнакомиться со всеми десятью большецами — закидывали землёй и камнями их неглубокую могилу чуть в стороне от полянки, там, где начинался овраг. Снятое с тел оружие и ценности лежали в куче неподалёку.

Если считать Элрохира, то большецов было не десять, а одиннадцать, но Элрохир, оказывается, был не просто большей, а самый настоящий эльф из Последнего Уютного Дома.

Торн спал, во сне обнимая спасённую им девочку, тоже спящую — она отказалась отходить от него далеко и даже прошептала что-то ему на ухо. Фонси смотрел на них с улыбкой.

Кое-кто из воинов тоже ложился спать, устраиваясь подле догорающего костра. В стороне Элрохир о чём- то, кажется, спорил с одним из своих людей, который то и дело указывал рукой в сторону той телеги, где, укрытые обозничьими одеялами, спали освобождённые дети. Фонси подошёл поближе.

— Но что же с ними ещё делать? — недоумевающе говорил большец. — Орки же!

— Орки убили мою мать, — сказал Элрохир так, словно это был последний возможный довод в этом споре. — Я ненавижу орков. Я убиваю орков там, где я их нахожу. Но взрослых орков, Остохэр, взрослых! Разбойников с мечами и копьями.

— Да какая разница! — не унимался Остохэр. — Они всё равно вырастут в убийц и разбойников. Лучше уж разделаться с ними сейчас, пока вон могилу не закопали.

— Я не убиваю детей и не позволяю убивать их, — сверкнул глазами эльф. — Стыдись, Остохэр!

— Так ответь на мой вопрос, командир! Что мы с ними сделаем? С людскими детьми всё понятно — кого заберут дунедайн, кого усыновят в Бри, Арчете или Тарбаде. А с этими? Бросить здесь — так добрее будет убить; здесь не только волки с медведями, а и тролли могут водиться. Люди на воспитание не возьмут. Отвезти в горы и отдать оркам, чтобы вырастили?

— Будь спокоен, лучник, — Фонси подивился немалой отваге молодого таркъра; если бы на него смотрели так строго, он бы, пожалуй, убежал и спрятался. По счастью, из всех, кого хоббит знал, так умела смотреть одна Белладонна, да ещё иногда Лилия. — Твой командир обо всём подумал. Я знаю купца из Гаваней, который скоро повезёт кое-какие товары через Тарбад в Нан-Курунир. Я встречу его в Тарбаде и передам этих троих Куруниру. Он последнее время проявлял интерес к изучению орков.[19]

— Курунир мудрый волшебник, — кивнул Остохэр. — Может, и будет польза.

— А теперь иди спать, лучник, и не думай о том, что тебя не касается, — эльф повернулся и лёгкими шагами двинулся к костру. — Кому стоять первую стражу?!

Фонси не мог уснуть — не иначе, сказал он себе, мешает отсутствие убаюкивающего звона цепи и освежающей ночной сырости, пробирающей до костей. Хоббит вылез из-под плаща и огляделся вокруг. Костёр едва тлел. В темноте виднелся одинокий стражник.

Седельные сумки Фонси собрал ещё вечером и положил их неподалёку от того места, где привязал Горошка. Кошелёк, снятый с пояса Кърмахъна — монеты пересчитаны, нам чужого не надо — при себе. Батог. Плащ.

— Мне тут всё равно делать нечего, — прошептал себе под нос Фонси и неслышно, по-хоббитски, пошёл к Горошку.

— Подожди, мастер хоббит, — голос Элрохира раздался из темноты позади, негромкий, но отчётливо слышный. — Не уходи, не попрощавшись. Я хотел бы поговорить с тобою.

...Несколько смущённый, Фонси сидел рядом с Элрохиром у вновь разгоревшегося костра — хоббит мог поклясться, что языки пламени вспыхнули, как только эльф подошёл с охапкою хвороста, и будто потянулись навстречу ему.

— Я правильно понял, что ты и есть Хильдифонс, сын Геронтия, из клана Туков? — вежливо осведомился Элрохир.

«Совсем позабыл все приличия в этой Глухомани», — раздражённо подумал Фонси, встал и низко поклонился эльфу.

— Фонси Тук, к услугам вашим и ваших родичей! — отрекомендовался он.

— О, услугу мне и моим родичам ты уже оказал немалую, — улыбнулся Элрохир. — Я не знаю, чем отблагодарить тебя, мастер хоббит. Как рассказал мне молодой Араторн, ты был для него единственным и верным другом всё время, пока он пребывал в плену.Да он и сам был мне единственным другом, — отвечал Фонси. — Тут нет никакой услуги. Но скажи мне, мастер эльф, откуда ты знаешь, как меня звать по батюшке? Я ведь не говорил этого Торну.

— Ты владеешь искусством слушать и запоминать, мастер хоббит, — с уважением произнёс Элрохир. — Я действительно не от Араторна это узнал. Первый раз я услыхал о тебе, когда твой почтенный батюшка отдыхал у нас в Последнем Уютном Доме. Но последний раз я слышал твоё имя от Оллишантера, сына Одо, из клана Северных Туков.

— Шельмец! — воскликнул, подскочив на месте, Фонси. — Что с ним случилось? Где он сейчас?

— Тише, мастер Хильдифонс, — усмехнулся Элрохир. — Разбудишь кого-нибудь. Твой родич жив и здоров. Он сейчас, верно, уже добрался до Зелёной дороги на пути в Последний Уютный Дом — везёт весточку моему отцу и брату.

— Расскажи мне, мастер Элрохир, как вы с ним встретились! — попросил Фонси.

— Видишь, мастер Хильдифонс, а ты хотел уйти, не услышав такой интересной истории, — с насмешливым укором в голосе сказал эльф. — Мы в Последнем Уютном Доме ведём давнюю дружбу с дунедайн. Они приносят нам новости отовсюду, а мы даём приют тем из них, кто в этом нуждается. Уже много поколений молодые дунедайн служат по десять лет в малой дружине дома Элронда — это мой отец, хозяин Дома. А мы с братом командуем малой дружиной.

Элрохир подкинул в костёр пару веток и продолжил.

— Ещё у нас с дунедайн заведено так: когда сын их вождя достигает разумного возраста, его отправляют на обучение к моему отцу в Дом. Вот мы как раз и ехали, чтобы забрать Араторна. А он, с двумя друзьями, Бергилем и Лунгдиром, выехал к нам навстречу, но жажда приключений обуяла их, и они решили заехать по дороге в давно покинутый город Аннуминас.

— Пустоград?

— К сожалению, теперь его можно называть и так. Скоро леса возьмут своё, и от Аннуминаса останутся только груды камней на месте стен. Когда-то здесь везде — от моря до гор — был лес... Но я не об этом. Когда мы подъехали к Аннуминасу, мы увидели два свежих трупа, брошенных перед воротами, и сломанную стрелу, воткнутую в землю. По этому знаку и по другим мы поняли, что здесь побывали орки из Гундабада и что они взяли пленника. Здесь мнения наши разошлись: одни хотели пуститься в погоню немедленно, другие предлагали сперва послать весть отцу Араторна. Борондир и Итильмир прочесали город и обнаружили трёх лошадей и одного пони. В сумке пони мы нашли два письма: одно, адресованное Бонго Бигмеусу, старшине Северной заставы, а другое — Исенгриму Туку в Тукборо для Лилии Чистолап в Раздорожье, в Шире. Ну, то мы не вскрывали, — Элрохир успокаивающе поднял ладонь, увидев, как дёрнулся с места Фонси, — а вот то, что было для капитана Бигмеуса, прочитали и нашли весьма интересным.

— Благодарю, — кивнул головой хоббит.

— Мы решили поскакать по следу орков, если понадобится, до самого Гундабада и, если возможно, перехватить их по дороге. И когда мы добрались до Северной переправы — там раньше была плотина, и по её остаткам можно перебраться через Барандуин — нас встретил молодой мастер Оллишантер, очень довольный собою. Он рассказал нам ещё более интересную историю, которой мы бы никогда не поверили, если бы она не совпала во многих местах с найденным письмом. Согласно рассказу Оллишантера, два орка, убившие Бергиля и Лунгдира, оглушили Араторна и утащили с собой. Оллишантер — воистину отважный и хитроумный периан! — пошёл за ними и проследил, куда они несли бесчувственного мальчика. Твой родич указал нам на два следа — один ложный, хорошо видный, с особыми орчьими путевыми значками, а другой — настоящий. Ложный уходил прямо в сторону Гундабада, а настоящий, едва заметный, вёл вдоль берега озера. По нему мы и отправились, а потом выследили и ваш караван. Остальное было легко. Эти холмы не слишком изменились за тысячу лет, и я нашёл отличное место для засады. Едва они вышли на поляну, мы начали стрелять.

— А тебе тысяча лет, мастер Элрохир?

— Мне две тысячи семьсот пятьдесят лет, мастер Хильдифонс, — на мгновение задумавшись, сообщил Элрохир. — Мы живём долго. Можно сказать, что мы живём, покуда не устанем. А тысячу лет назад — на самом деле, девятьсот — мы воевали здесь с Ангмаром.

— А Ангмар — это кто такой? — спросил Фонси.

— Кто такой Ангмар? — с едва заметной улыбкой переспросил Элрохир. — Хм.... такое название, как Артедайн, тебе знакомо?

Фонси задумался. Что-то он помнил, не то из отцовских уроков, не то из рассказов Гэндальфа.

— Артедайн — это Арнор? — наконец спросил он без особой уверенности.

— Не вполне, — мягко улыбнулся Элрохир, — давай я расскажу тебе. Садись пока поближе к костру.

Фонси послушно подвинулся поближе к костру — ночь была холодной. Элрохир заговорил, и отсветы костра играли в его глазах.

— Три тысячи лет тому назад или немногим меньше люди с Запада, называвшие себя «дунедайн», приплыли на своих кораблях в Средиземье и основали на его берегах два королевства — Гондор, далеко на юго-востоке отсюда, и Арнор — вот на этих самых землях, где мы сейчас, от Синих гор до Туманных гор. Племена же людей, живших на этих землях прежде, либо стали служить новому королю и смешались с пришельцами, либо ушли на север, не желая становиться частью Арнора.

Со временем Арнор распался на несколько королевств и княжеств, главными из которых были Артедайн, Кардолан и Рудаур. Кардолан лежал к югу отсюда, Рудаур — к востоку, а мы сейчас как раз в Артедайне, — Элрохир взмахнул рукой, словно приглашая Фонси посмотреть самому и убедиться.

Хоббит повертел по сторонам головой, но глаза его слишком привыкли к свету от костра, и ничего, кроме того, что в Артедайне ночью бывает темно, он не увидел.

— А около полутора тысяч лет назад новый король, объявившийся на севере, собрал под свою руку племена, некогда вытесненные с их исконных земель Арнором, а потом и племена, что всегда жили на севере, а впридачу — орков горы Гундабад. Он стал известен как Король-Ведьмак, а его северная держава звалась Ангмаром.

— Это он, что ли, и есть старик Зима? — спросил Фонси.

— Его звали и так тоже, — сказал Элрохир. — И он действительно был могущественным колдуном, ибо, как мы узнали после, был не простым властолюбцем, а служил древней и тёмной Силе, чьего имени я не хочу называть.

— И не надо, — попросил Фонси, поводя плечами от побежавших по коже мурашек, — ты лучше про Артедайн расскажи.

— Жестокая вражда началась между Ангмаром и королевствами дунедайн, — продолжал Элрохир печально, — и хроники тех лет полны рассказов о войнах и эпидемиях, об отваге и предательстве. Угасли Кардолан и Рудаур, и стоять остался один Артедайн. Но тысячу лет назад Король-Ведьмак обрушил на него все свои немалые войска, и Артедайн пал.

— Жалко, — покачал головой Фонси, — а ты, почтенный Элрохир, в те времена тут и воевал?

— Когда не стало Артедайна, — голос эльфа звучал глухо, как будто издалека, — король Гондора послал против Ангмарца своего сына во главе огромного войска, и Ангмарец был разбит. Мы, эльфы из Серебряных Гаваней и Последнего Уютного Дома, тоже сражались в этой войне.

— И славно сражались! — бодро вставил подошедший к костру погреться Морфанг. — Скажи, командир, а почему я у вас не слышал ни одной песни об Ангмарской войне? У нас о ней много поют, а у вас отчего-то нет. Или это просто мне так не повезло?

— Нет, — покачал головою Элрохир. — В доме Элронда не поют об этой войне.

— А почему, мастер Элрохир?- спросил хоббит.

Эльф помолчал, глядя на огонь. Фонси украдкой зевнул и потянулся. Морфанг присел на землю и протянул ладони к костру.

— Может быть, потому, что мы опоздали, — сказал Элрохир. — Артедайн пал прежде, чем подоспела помощь. Мы никого не спасли и не освободили — мы только отомстили.

— Зато как отомстили! — ухмыльнулся Морфанг, вытаскивая из мешонка на поясе, к немалому удивлению Фонси, трубку и кисет с курительным зельем. — Не осталось в Ангмаре ни человека, ни орка, как в песне поётся.

Элрохир невесело усмехнулся.

— Тебе известно, откуда это попало в песни? — спросил он у Морфанга, на что воин покачал головой.

— Командир гондорской армии, принц Эарнур, очень любил эту фразу, — объяснил Элрохир. — Это был его девиз; перед каждым боем он повторял, что там, где пройдёт гондорская кавалерия, не останется ни человека, ни орка. Так за ним и стали повторять, и даже в гондорских хрониках всерьёз пишут о поголовно истреблённых жителях Ангмара. На самом деле, — эльф показал вокруг рукой, — в Ангмаре такой же рельеф, как и здесь. Холмы, леса и овраги. Достаточно места спрятаться от любого войска.

— А куда они тогда делись? — полюбопытствовал Морфанг, затягиваясь трубкой. Фонси вспомнил, что своей трубки он так и не нашёл.

— Большинство бежало за горы, — ответил Элрохир, — сначала шли беженцы, за ними отступали остатки разбитого ангмарского войска, а за ним наседал Эарнур со своей тяжёлой кавалерией.

— А вы? — спросил Фонси.А мы разрушали Ангмар, — коротко ответил Элрохир, помолчал и заговорил снова. Его голос стал жёстче, и Фонси показалось, что эльф хмурится. — Мы делали так, чтобы Ангмар перестал быть государством. Всё, что делает страну страной, — дороги, мосты, переправы, города — мы уничтожали. Мы изменили даже сам лик земли. Только на книги у нас рука не поднялась. Все книги, что нашлись в Ангмаре, сейчас хранятся в Гаванях.

Элрохир вздохнул.

— Не прошло и одного человеческого поколения, как Ангмар превратился в то, чем был за шестьсот лет до того — горсточку разрозненных диких племён. Они враждуют с Разъезжими, потомками артедайнцев — и не знают, почему. Да и друг с другом они враждуют и продают друг друга в рабство. И даже слова «Андан-маа» — так на их языке назывался Ангмар — они не помнят. Так что никуда они не делись, Морфанг, и ты сам вчера застрелил двух ангмарцев.

— Трёх, — отчего-то печально сказал Морфанг.

— Бывают прекрасные вещи, созданные для зла. Когда сломаешь такую вещь, понимаешь, что сделал правильно, но радости не чувствуешь. Ангмарское королевство было именно такой вещью. Вот потому в доме Элронда и не поют об ангмарской войне.

Элрохир легко вскочил на ноги.

— Довольно о старине, — сказал он. — Мастер Хильдифонс, ты уже давно зеваешь. Ступай спать и спи спокойно. Утром мы двинемся в сторону Уютного Дома.

Фонси спал беспокойно — ему снились скачущие всадники с ярко блестящими копьями, рушащиеся в клубах жёлтой пыли каменные стены и Элрохир, с грязным и окровавленным лицом, выпускающий куда-то стрелу за стрелой. Потом пыль рассеялась, и Фонси увидел кого-то — не то Короля-Ведьмака, не то Северного Душителя в чёрном плаще и закрытом чёрном шлеме. Ведьмак или Душитель осадил вороного коня и рассмеялся, а Фонси проснулся с криком ужаса.

Было уже светло, день выдался ясный. Все остальные давно проснулись. Фонси с радостным удивлением услышал детский смех и крики: вчерашние скованные пленники бегали друг за другом между телегами и лошадьми. Трое серокожих и зубастых тоже были там. Фонси заметил, что некоторые большецы косятся на них опасливо и недобро.

Позавтракав каким-то неуловимо знакомым и очень вкусным варевом — не может быть, чтобы в основе его лежала давешняя каша! — хоббит решил, что пора прощаться. Он обнялся с Торном и получил от него клятву в верной дружбе и обещание помочь в беде любому из родичей Фонси. Фонси сердечно поблагодарил мальчика, хотя и был твёрдо уверен, что никому из его родни никогда не понадобится помощь вождя дунедайн посреди Глухомани.

— Скажи мне, мастер Хильдифонс, и прости за излишнее любопытство, — спросил подошедший Элрохир, — а для чего тебе нужно на север?

— Прежде скажи мне, мастер Элрохир, — осторожно осведомился Фонси, — не приходится ли тебе родичем Тингол, король эльфийский?

Тонкие надломленные брови Элрохира взлетели вверх. Он в голос расхохотался.

— Блестяще, мастер Хильдифонс! Великолепно! Вот такого вопроса мне за все мои две тысячи семьсот пятьдесят лет никто не задавал, и меньше всего я ожидал услышать его от тебя. С королём Тинголом мы и впрямь в родстве. По вашему счёту, он мой пращур.

— Тогда прости меня, мастер Элрохир, я не могу ответить тебе на твой вопрос, — покачал головой Фонси. — Спасибо тебе и дружине твоей за то, что выручили нас всех из плена. Кланяйся от меня своему батюшке, и брату, и всем остальным домочадцам, а мне пора.

— Что ж, мастер периан, доброй дороги тебе, и да сберегут тебя в пути Элберет, Кементари и покровитель странников в диких землях Оромэ. Будь осторожен в дороге и если услышишь ночью в лесу перестук, прячься получше. Прощай!

Въехав на холм, Фонси долго смотрел вслед обозу. Когда последняя телега скрылась за поворотом, хоббит развернул Горошка и поехал к северу.