Кремлевские тайны

ФАВОРИТЫ

История каждого правительственного двора содержит список людей, обласканных государями. Во времена «дореволюционные» большую часть этого списка занимают представители слабого пола. Новое время требовало больше силы и твердости, чем красоты. Красоты при дворе, действительно, стало меньше, а вот сила и твердость обрели особый, советский оттенок. Фавориты при Сталине — это маленькие, но все же копии вождя. Собрав под обложку истории их жизней и продвижений по государственной лестнице, можно в какой-то степени проследить историю власти. Фавориты были разного рода. Одни действительно влияли на вождя, а значит на ход событий. Советское время создало еще одну категорию избранных — ученых, людей преданных науке, идущих ради нее на все, не замечая даже лишения свободы. Сталин первым подал пример такой «кормежки» с руки.

За семь десятилетий существования Советского государства во главе вооруженных сил перебывало полутора десятков различных военачальников. В среднем, каждые четыре-пять лет менялись наркомы обороны (министры обороны). Единственным военачальником, который побил рекорд пребывания на посту наркома обороны, был К. Е. Ворошилов. На этом посту он пробыл почти полтора десятилетия.

К. Е. Ворошилов — сталинский выдвиженец, он начал формироваться как угодник Сталина еще в 1907–1908 годах в Баку. Хотя надо все же сказать, что до 1918 года он был деятельным революционером.

Если проследить, как руководил Ворошилов вооруженными силами, то нетрудно заметить, что в первые четыре-пять лет он продолжал военные реформы, начатые до него, а затем в течение десятилетия шло разрушение армии. В этом и заключалась трагедия Советской Армии и Военно-Морского Флота.

Издавна известно: каковы командные кадры, такова и армия. Хорошо подготовленные в профессиональном отношении и опытные офицеры превращали армию в сильный боевой инструмент, способный решать самые сложные задачи. И наоборот, при отсутствии таких кадров армия больше походила на «сборище едоков», нежели на организационную военную силу.

Летом 1937 года в одной из центральных газет был опубликован дружеский шарж, изображавший двух «сталинских наркомов», обменивающихся крепким рукопожатием. Это были самые популярные тогда лица из ближайшего окружения «вождя всех народов»: Климент Ефремович Ворошилов и Николай Иванович Ежов. В их честь слагали стихи и пели песни. Нарицательными стали выражения «ежовы рукавицы» и «ворошиловский стрелок». Однако в истории страны память о них запечатлена по-разному. Ежов стал символом массовых репрессий. Ворошилов остался эмблемой доблести и героизма.

Справедливо ли это?

Тандем Сталин — Ворошилов, сформировавшийся в начале гражданской войны, летом 1918 года, просуществовал до трагической осени 1941 года, но — фактически — до смерти Сталина. Ворошилов, переживший своего патрона на шестнадцать лет, кумиру своему не изменил. Он тридцать пять лет входил в ближайшее окружение Сталина и остался почти единственным, кого за столь долгий период Сталин не поставил к стенке.

Биография К. Е. Ворошилова хорошо известна. Данные о том, когда родился, когда умер, что делал до революции, какие должности занимал после нее, какие и когда получал награды, имеются во всех энциклопедиях и словарях. Повторяться не стоит. Лучше сказать о том, что не вошло ни в какие справочники и биографии.

Тандем Сталин — Ворошилов принес нашему народу, нашей стране неисчислимые бедствия. Ворошилов — один из главных организаторов массового уничтожения десятков тысяч ни в чем не повинных людей — посмертно носит придуманную для него биографию «легендарного полководца» и «народного героя». Давайте посмотрим настоящую, непридуманную биографию Ворошилова. Почти все, что здесь написано, было давно известно и даже опубликовано много лет назад, кстати, при жизни Ворошилова.

Два будущих полководца — «великий, всех времен и народов» и «легендарный» — впервые сошлись на военной ниве в начале лета 1918 года. Сталин был чрезвычайным уполномоченным ВЦИК по вопросу о хлебе, Ворошилов руководил группой войск, отходивших из Донбасса к Царицыну. Оба вошли в Военный совет СКВО (Северо-Кавказский военный округ) и, естественно, немедленно вмешались в оперативное руководство войсками на том основании, что один — представитель центра, а другой — командующий группой войск, составивших значительную часть сил СКВО; то был партизанский табор, из которого еще нужно было формировать боеспособные части.

Может ли стать военачальником человек, никогда до этого не служивший в армии? Может! Есть немало тому примеров. В РККА — М. Ф. Фрунзе, И..Э. Якир и другие известные герои гражданской войны. Причем Фрунзе и Якир стали профессиональными военными. Для того нужно упорно учиться. Сталин и Ворошилов, напротив, никогда не учились. И остались малокомпетентными в военных вопросах людьми.

Сильно отредактированный Жуков считал, что Ворошилов так до конца жизни и остался на невысоком уровне, а Сталин-де к концу войны чему-то научился. Последнее не подтверждается, как ни странно, ни самим Жуковым, ни другими военачальниками. Из их воспоминаний, иногда помимо их воли, ясно видно, что Сталин до конца своей жизни оставался невежественным в военном деле человеком. Зато амбиции у Сталина и Ворошилова были огромны, они очень хотели считаться полководцами. Давайте сразу определим смысл слова «полководец». Полководец — это не должность, а качество. Это умение руководителя армии, включающее в себя большое количество компонентов: от уровня эрудиции до масштабного политического и военного прогнозирования. С этой точки зрения ни Сталин, ни Ворошилов полководцами не были. Сталин вообще не был военным человеком, хотя и любил военную форму. О Ворошилове же речь может идти только как о военачальнике.

Под Царицыном в 1918 году Сталин и Ворошилов попытались осуществить свои желания — водить полки. Не получилось. Их предпочтение партизанских методов созданию регулярных частей и непонимание военной обстановки привели к ухудшению положения красных войск и к конфликту со штабом округа, с его военным руководителем А. Е. Снесаревым, опытным военачальником и военным ученым. Конфликтовать со Сталиным и Ворошиловым было всегда опасно: решали не правда, не логика, не интересы дела, а их личные амбиции. Сам Снесарев и десятки бывших офицеров, служивших в штабе и частях округа, были арестованы и объявлены «врагами и предателями», причем без каких-либо доказательств.

Из Москвы, чтобы разобраться в конфликте, приезжали специальные комиссии. Снесарева удалось спасти: он был назначен военруком Западного участка Завесы. А остальных военспецов Сталин и Ворошилов репрессировали, все они погибли. На этом первый конфликт в Царицыне завершился.

Тяжело раненный эсеркой Владимир Ильич Ленин лежал в полубессознательном состоянии в квартире в Кремле, так что в те дни «обуздать» Сталина было трудно: расследования никто не проводил. Оба «лихих» революционера вкупе с председателем Царицынского исполкома С. К., Мининым остались безнаказанными. А 17 сентября 1918 года они вошли в состав РВС вновь сформированного Южного фронта. Командующим войсками фронта был назначен бывший генерал П. П. Сытин. Ворошилов и Минин немедленно предложили избрать Сталина председателем РВС фронта, хотя такая должность директивой Реввоенсовета Республики не предусматривалась. Новый командующий категорически отклонил некомпетентное вмешательство Сталина и Ворошилова в оперативные вопросы: снова вспыхнул конфликт. Нарушив партийную, государственную и военную дисциплину, Сталин и Ворошилов отстранили Сытина от руководства войсками фронта и сделали командующим… Ворошилова. Однако на этот раз ЦК и РВС Республики проявили решительность: троицу (то есть тандем и Минина) из РВС фронта убрали. Сталина отозвали в Москву, Ворошилова направили в войска, Минина на другую работу. П. П. Сытин был восстановлен в должности командующего.

Но эпизод даром не прошел. Цепь конфликтов потянулась от Царицына до Астрахани, затянулась партизанщина, не были вовремя сформированы боеспособные регулярные части, и в результате на Северном Кавказе укрепился грозный враг Советской республики — генерал А. И. Деникин. Он сформировал там свои армии для похода на Москву.

Никаких оснований превозносить Сталина и Ворошилова в связи с обороной Царицына нет. Но превозносили и превозносят!

К. Е. Ворошилов как военачальник гражданской войны? Под словом «военачальник» подразумевается не только высокая командирская должность, но и главным образом его умение эту должность исполнять. Ворошилов был храбрым человеком, обладал он и небольшими организаторскими способностями. Это необходимый минимум для начала; дальше нужны знания, талант стратега, воинская доблесть. Вот до этого «дальше» Ворошилов так никогда и не дошел.

Он весной 1918 года сформировал отряд, был избран командиром объединения партизанских отрядов, получившего наименование 5-я Украинская армия. Командарм Ворошилов отступал от Донбасса к Царицыну и там участвовал в обороне города. После вывода его из РВС фронта Ворошилов некоторое время командовал X Армией. Трудно сказать, верило или нет руководство Реввоенсовета Республики заключениям военспецов Снесарева и Сытина о некомпетентности Ворошилова в оперативных вопросах? Но вскоре его перевели на гражданскую службу наркомом внутренних дел УССР, каковым он и был до июня 1919 года.

В марте 1919 года на VIII съезде партии возродилась связка Сталин — Ворошилов. Одним из главных вопросов на съезде был вопрос о Красной Армии. Как строить армию социалистического государства? Какой она должна быть? Красная Армия должна быть революционной армией, возглавляемой назначенными вышестоящими органами командирами-специалистами, с революционной железной дисциплиной — таково было мнение В. И. Ленина. Красная Армия должна быть милиционной (ополченческой), партизанской, с выборностью комсостава и обсуждением приказов — так считала сформировавшаяся на съезде «военная оппозиция», фактическим, точнее, закулисным лидером которой был тандем Сталин — Ворошилов, через десять лет объявивший себя «настоящим, подлинным» создателем и организатором Красной Армии.

Официально Сталин к оппозиции не примкнул. Наша наука утверждает, что «военная оппозиция» была направлена лично против Троцкого и «засилья троцкистов» в армии, и потому участие в ней как бы извинительно. Действующие до сих пор штампы конца 30-х годов, пытающиеся представить Троцкого автономной силой в армии, в сущности, направлены на дискредитацию ЦК и заставляют думать, что главную роль в победе советского народа в гражданской войне сыграли не Ленин и ленинский ЦК, а некто другой, мудрый и дальновидный.

По-моему, на самом деле «военная оппозиция» была направлена против Ленина и его стремления создать регулярную армию. Участие же и лидерство в оппозиции Ворошилова объясняются отнюдь не благородными «идейными» целями, а субъективными мотивами. Во-первых, боязнью с приходом военных специалистов лишиться возможности командовать, т. е. утратить даром доставшуюся власть над тысячами людей, и во-вторых, полным непониманием принципов организации и комплектования современных вооруженных сил.

На посту наркомвнудела Украины Ворошилов участвовал в борьбе с поднявшим в мае 1919 г. восстание против Советской власти атаманом Григорьевым. Лично руководя группой войск на Кременчугском направлении, потерпел неудачу. После разгрома «григорьевщины» войсками Украинского фронта (командующий В. А. Антонов-Овсеенко) обратился в руководящие органы по многим адресам с клеветой на своих товарищей, требуя расправы с ними и «постыдно преувеличивая» (слова Антонова-Овсеенко) свои заслуги.

Командная деятельность Ворошилова на фронтах гражданской войны завершилась в том же 1919 году: 7 июня он был назначен командующим XIV Армией. А через две с небольшим недели, не сумев выполнить директивы командующего фронтом о мерах по обороне города, сдал Харьков деникинцам. Ворошилова судил военный трибунал. Трибунал подробно разобрался в происшедшем. Общее мнение судей выразил М. Л. Рухимович. Все знают, сказал он, что Ворошилов опытный подпольщик и хороший парень. Но командовать он может ротой, батальоном, с натяжкой — полком. Командармом быть не может — не умеет. Это его беда, а не вина. Его нельзя было назначать командармом… Ворошилова послали формировать 61-ю стрелковую дивизию. Но он ее так и не сформировал.

ЦК решил использовать Ворошилова на комиссарской работе. В ноябре 1919 года он был назначен членом РВС I Конной Армии и оставался на этой должности до конца гражданской войны. Как комиссар, Ворошилов вложил немало труда в создание первого объединения нашей стратегической конницы — I Конной Армии. Но и здесь «сбоев» не меньше, чем заслуг.

Тандем продолжал действовать: Сталин сыграл решающую роль в назначении Ворошилова членом РВС I Конной. Но и эта должность оказалась Ворошилову фактически не по плечу. Он так и не сумел наладить в армии настоящую воинскую дисциплину. И неудивительно: он и сам являл образец недисциплинированности.

Преследуя отступающие деникинские войска, I Конная и VIII Армия 7–8 января 1920 года заняли Ростов-на-Дону. Теперь необходимо было отрезать деникинцев за Доном, не дать им отступить к Новороссийску, переправиться в Крым. Иначе они могли усилить действовавшую там белогвардейскую группировку и открыть новый фронт против Советской республики. Для этого необходимо было форсировать Дон, взять Батайск и перерезать железную дорогу, идущую к Новороссийску… Обе армии — I Конная и VIII — вышли из состава Южного фронта (там членом РВС был Сталин) и вошли в Юго-Восточный (с января 1920 года — Кавказский) фронт. Командующий фронтом В. И. Шорин потребовал от Конармии энергичным ударом форсировать Дон и взять Батайск. И сразу возник конфликт!

Конармия и ее командование не пожелали выполнить приказы Шорина. Двенадцать дней топтания на месте привели к срыву операции. Белые укрепились, и форсировать Дон теперь было очень трудно. Шорина назначили помглавкома РККА (фактически отозвали). Новым командующим фронта стал М. Н. Тухачевский. Эпизод этот известный как «Батайская пробка», из истории гражданской войны… выпал. В 1925 году В. И. Шорина вынудили уйти из армии. Правда, в приказе, подписанном М. Ф. Фрунзе, говорилось, что он, как герой, «навечно зачисляется в состав РККА»… Вне армии Шорин активно трудился над вопросами новой техники и был одним из организаторов знаменитого ГИРДа, где начиналось освоение ракетной техники.

Василия Ивановича Шорина Ворошилов не забыл: в 1938 году 68-летнего старика расстреляли…

М. Н. Тухачевский попытался осуществить идею Шорина по-другому. Но опять подвела недисциплинированность командования Конармии. В телеграмме членам РВС Кавфронта И. Т. Смилге и Г. К. Орджоникидзе Ленин писал: «Крайне обеспокоен состоянием наших войск на Кавказском фронте, полным разложением у Буденного…».

Тогда же, очевидно, родилась неприязнь Ворошилова и Буденного к Тухачевскому, перешедшая в ненависть после событий на польском фронте. В общем, деникинцам удалось отвести основные части к Новороссийску и переправить их в Крым. Советская республика получила новый фронт, врангелевский… Зато оба политических руководителя Конармии — Ворошилов и Е.А. Щаденко — в это же время приняли активное участие в расправе (скорее всего были инициаторами расправы) с героем гражданской войны Борисом Мокееви-чем Думенко, командовавшим тогда I Конно-сводным корпусом. В деле трибунала, судившего Думенко и его товарищей, сохранились доносы, собственноручно написанные и подписанные Ворошиловым и Щаденко, а также командармом Буденным, которого эти двое тогда же уговорили написать донос. Показания трио были решающими для приговора: Думенко и его товарищи были казнены.

Неудача в польской кампании 1920 года до сих пор освещается в жестких и лживых сталинистских рамках: виновниками неудачи называют только Главкома С. С. Каменева и командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского. На самом деле это неправда, не вся правда.

У Советской республики перед войной и во время войны с белополяками было много трудностей, как экономических, так и военных. Учитывающий все это стратегический план Тухачевского был принят ЦК и Главным командованием. План этот предусматривал на заключительном этапе кампании нанести обоими фронтами — Западным и Юго-Западным — удар по Варшаве. Это могло привести к быстрому завершению войны и достойным для РСФСР условиям мира. Сорвал операцию Сталин. Под его нажимом командующий Юго-Западным фронтом не повернул в нужный момент свои армии на Варшавское направление, а продолжал бесполезное наступление на Львов. Снова Сталин отказался выполнять директивы Политбюро, ЦК и приказы Главкома. За это был отозван и снят с фронтовой работы. Большая часть сил фронта, в том числе и Конармия, были переданы Западному фронту.

Но командование I Конармии — Буденный и Ворошилов — под различными предлогами не выполняло приказы своего командующего. И сорвало Варшавскую операцию, приведя всю кампанию к полной неудаче.

В сентябре 1920 года I Конную перебросили на врангелевский фронт. По дороге — тяжелое происшествие. Такого в РККА еще не было: целую дивизию Конармии за бандитизм осудил трибунал! Зачинщиков расстреляли. Дивизию условно расформировали, конармейцам предложили смыть вину кровью. В докладе В. И. Ленину командующий фронтом М. В. Фрунзе сообщал: «Обращаю внимание на необходимость серьезных мер по приведению в порядок в политическом отношении I Конной Армии. Полагаю, что в лице ее мы имеем большую угрозу для нашего спокойствия в ближайшем будущем. Желателен приезд в части Армии т. Калинина».

М. И. Калинин вместе с А. В. Луначарским, Д. И. Курским, Н. А. Семашко и другими сотрудниками специального поезда «Октябрьская Революция» действительно побывал в расположении I Конной, чтобы навести в армии политический порядок. Планируя заключительную операцию против Врангеля, М. В. Фрунзе поставил не I Конную в первый эшелон войск, а II Конную Филиппа Кузьмича Миронова. А позже герой Миронов был оклеветан и убит в апреле 1921 года в Бутырской тюрьме. И через несколько лет все боевые заслуги его конармейцев приписали Ворошилову и Буденному.

В октябре 1925 года на операционном столе внезапно скончался руководитель Красной Армии 40-летний М. В. Фрунзе, видный политический и военный деятель, служивший исключительно делу, неподконтрольный Сталину и ни в какие группировки не входивший. Пролив крокодилову слезу на его торжественных похоронах, Сталин сумел «водрузить» на место Фрунзе напарника по тандему — Ворошилова. Так Ворошилов стал председателем РВС СССР и наркомвоеном.

Ни по уровню своих возможностей, ни по уровню знаний он для такого высокого поста не годился. Он был и оставался всю жизнь карикатурой Сталина и, следуя в фарватере сталинских «дел», нанес на этом ответственном посту невосполнимый ущерб обороноспособности страны и Красной Армии.

Почти пятнадцать лет Ворошилов, сопровождаемый хором аллилуйщиков, руководил Красной Армией. Кончилось все это полным крахом. Конечно, глобальные вопросы военной политики решал не Ворошилов, а Сталин. Ворошилов, будучи наркомом, должен был, опираясь на штаб РККА (Генштаб) и высшее руководство армии, готовить, формулировать проекты этих вопросов, отстаивая нужды и интересы своего ведомства. Так, как это делают все руководители военных ведомств во всех странах.

У нас все было не так. Практически все вопросы готовил и формулировал Сталин — от стратегических до ведомственных и кадровых. Я думаю, что совсем не из-за отсутствия других забот. Может быть, он понимал ненадежность Ворошилова? Ненадежность не политическую — Сталин в личной преданности Ворошилова не сомневался, — а военную некомпетентность. Тем не менее, до середины 30-х годов Ворошилов имел большой вес и реальную власть. Хотя некомпетентность Ворошилова чувствовали его подчиненные, а некоторые из них, например, М. Тухаческий и С. С. Каменев, просто знали о ней!

1931–1936 годы были годами расцвета Красной Армии. В этот период заместителями Ворошилова (их было всего-навсего два) работали Я. Б. Гамарник и М. Н. Тухачевский. Главной фигурой в организации стремительного нарастания боевой мощи РККА в тот период на передовой военно-научной основе был, конечно, Михаил Николаевич Тухачевский. Тогда Ворошилов и Гамарник поддерживали Тухачевского. Ворошилов, видимо, понимал огромную значимость Тухачевского в военных делах, во многом помогал (а его помощь тогда очень много значила), во всяком случае, не мешал. Этот краткий период совместной работы был весьма результативным. Красную Армию удалось поднять до уровня лучших армий мира. Она могла отбить любое нападение и сурово наказать агрессора.

То, что произошло дальше, с точки зрения нормальных, человеческих взаимоотношений необъяснимо. В 1936–1938 годах Ворошилов предал своих товарищей и Красную Армию… Он стал участником и организатором массовых репрессий комсостава РККА. Вместе с командирами были репрессированы десятки тысяч членов их семей и родственников. Подпись Ворошилова стоит под тысячами фамилий командиров, изгнанных из армии со стандартной формулировкой: «Уволен вовсе из РККА за невозможностью дальнейшего использования».

Что это означало, знали и знают все. Ходили слухи, что Ворошилов кому-то помогал, и это даже нашло отражение в литературе. Не знаю. К Ворошилову обращались сотни отчаявшихся людей, некоторые из этих писем сохранились, многие уничтожены. Я не читал ни одной положительной резолюции наркома, чаще всего на обращениях вообще не было резолюций. Может быть, и были военачальники и командиры, которым Ворошилов помог, но я ни одного такого не знаю. Зато знаю о личном участии его в организации арестов В. М. Примакова, И. Э. Якира, П. П. Григорьева и многих других.

Как такое могло случиться? Я задаю вопрос не для того, чтобы выяснить тайные пружины сталинского заговора. Я хочу лишь попытаться понять поведение Ворошилова. Наши гражданские и военные историки до самого последнего времени предпочитали не связывать имя «легендарного маршала» с уничтожением Красной Армии. Предпочиталось нейтральное и безличное: «необоснованные репрессии».

Ворошилов оказался предателем. Почему? Еще раз оговоримся: в наших официальных публикациях ни такого вопроса, ни ответа на него нет. Я выскажу только те мнения историков, которые мне известны по беседам и дискуссиям.

Многие историки считают, что Ворошилов сопротивлялся готовящимся репрессиям. Я считаю, что все было по-другому. Единственное, в чем преуспел Ворошилов на посту наркома, это фальсификация истории гражданской войны и превознесение роли Сталина (ну, и собственной, конечно).

Это он в 1929 году начал атаку на Красную Армию и на правду о ее делах в своем выступлении «Сталин и Красная Армия», посвященном 50-летию патрона. И я не слыхал, чтобы Ворошилов когда-нибудь отказался от своего выступления. Это Ворошилов в 1930 году попытался расправиться со многими военачальниками РККА — бывшими генералами и офицерами царской армии. Правда, тогда не вышло, и не по «вине» Ворошилова.

В середине 30-х годов он недрогнувшей рукой выгнал из армии нескольких военачальников, оклеветанных и арестованных НКВД (Г. Д. Гай и другие). В первой половине 30-х годов он просто терпел наших выдающихся военачальников, поскольку они делали то, что сам Ворошилов со Сталиным делать не умели — воссоздавали армию, оборону страны. Когда Ворошилов и Сталин решили, что все в порядке, они просто избавились от мешавших им людей.

Во-первых, все хорошо знали о сталинско-ворошиловском извращении истории страны, армии и войны, а во-вторых, они мешали установлению абсолютной власти тандема над армией и страной (Ворошилов еще не предполагал, что Сталин позже выкинет его из «упряжки»). Что касается количества жертв, их это не интересовало — народ велик, подрастут новые поколения.

Все события 30 и 40-х годов свидетельствуют о невежестве правительства Сталина, одной из опор которого в свое время был Ворошилов в вопросах руководства страной, ее экономикой, социальным развитием, наукой и культурой. С еще большей справедливостью это положение подтверждается в отношении армии. Тандем так и не понял, что армия — это не военные мундиры, о которых оба проявляли повышенную заботу. Армия — это военный инструмент в руках политики. Для того чтобы он действовал, нужны военная наука, военное искусство, военное дело в стране. Обезглавив армию, Сталин и Ворошилов, в сущности, ликвидировали военную науку, военное искусство и военное дело. Военные события конца 30-х годов и Великая Отечественная война полностью подтвердили это.

Чтобы продемонстрировать моральный облик сталинского наркома обороны, приведу один из его многочисленных приказов, подписанный 31 мая 1937 года: «Отстранить от занимаемой должности, исключить из состава Военного Совета при НКО СССР и уволить из РККА зам. наркома Обороны и начальника Палитуправ-ления РККА армейского комиссара 1 ранга Гамарника Я. Б. как работника, находившегося в тесной групповой связи с Якиром, исключенным ныне из партии за участие в военно-фашистском заговоре».

Эти слова написал человек, не только знавший и понимавший выдающуюся роль, которую сыграли Ян Борисович Гамарник и Ион Эммануилович Якир в советском военном строительстве, но и сам состоявший с ними «в тесной групповой связи», много лет с ними друживший! Друживший с ними домами!..

Сталин до конца жизни так и не понял, что никого нельзя назначить в полководцы — полководцем нужно стать. Действительность многократно подталкивала его к правильному пониманию этого вопроса, однако Сталин упорно ей сопротивлялся. Зияющие провалы в обороноспособности страны сказались практически сразу же после того, как обезглавили РККА. И в 1938 году на Хасане, и особенно в 1939–1940 годах во время советско-финского конфликта.

В мае 1940 года Ворошилова из армии пришлось удалить. Но Сталин, пока не подозревавший, что кто-нибудь, кроме конармейцев, сумеет руководить Красной Армией, назначил на его место С. К. Тимошенко, панически боявшегося Сталина. Итого: трагические события на фронтах 1941–1942 годов.

В июле 1941 года Ворошилов вновь оказался на одной из главнейших командных должностей. Он был назначен главкомом Северо-Западного направления, главной задачей которого была оборона Прибалтики и Ленинграда. Такая высокая должность снова обернулась бедой. На этот раз бедой для всей страны. Ворошилов проявил полную неспособность руководить войсками в современных военных операциях. На его совести трагедия Краснознаменного Балтийского флота: Ворошилову не хватило мужества без санкции Сталина разрешить своевременную эвакуацию главной базы флота из Таллинна в Кронштадт. Надо думать, он все же понимал преступность малейшей задержки с эвакуацией…

В конце концов, эвакуация прошла под дулами орудий немцев, обошедших Таллинн, вышедших к побережью и стеной огня перекрывших узкий фарватер Финского залива, вдобавок густо начиненного минами. На дне залива оказались почти все транспорты с десятками тысяч людей — инженеров и рабочих базы, их семьями, семьями балтийских военных моряков.

Полный провал произошел и в оборонительных сражениях на подступах к Ленинграду, а также в организации обороны города, где Ворошилов действовал совместно со Ждановым. Ни в одной стране никто не миновал бы после таких провалов военного трибунала. А Ворошилова официально даже не поругали.

Но Ворошилов был снят с командно-фронтовой работы и больше на нее не возвращался. Хотя в «руководителях» остался: был главкомом партизанского движения, представителем Ставки…

Почему? Ворошилов стал символом сталинистского толкования истории гражданской войны и Красной Армии. И с этой точки зрения был неприкасаем. Он остался символом и после смерти Сталина. Человек-легенда, одним из авторов которой частично он был сам.

В 1956 году к собственному семидесятипятилетию и в 1968 году — к пятидесятилетию Советской Армии, видимо, в поддержку реноме «народного героя» и «легендарного полководца», Ворошилов был дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Механически? Но в Положении о высоком звании совершенно четко сказано, что за прошлые заслуги — до 1934 года — никто награждению не подлежит…

За что же и после смерти «хозяина» награждали сталинского наркома? Почему он принимал новые награды? А как же коммунистическая мораль и человеческая совесть? Очевидно, их не было… Самое худшее, когда победы ослепляют и никто не хочет подумать, какой ценой они достались. Еще хуже, когда в угоду мнимому благополучию фальсифицируется история. Все лучшие умы человечества, народная мудрость утверждают, что учиться и воспитывать армию надо не только на победах, но и на поражениях. На ошибках! Именно поэтому необходимо полностью отказаться от лживого сталинистского стандарта в изложении нашей военной истории. И начать, наконец, ее полное и фундаментальное изучение. Накладно держать в секрете свои поражения и провалы.

На третьем московском процессе Сталин дал ответ тем зарубежным критикам, которые все упорнее ставили один и тот же каверзный вопрос: как объяснить тот факт, что десятки тщательно организованных террористических групп, о которых столько говорилось на обоих первых процессах, смогли совершить лишь один-единственный террористический акт — убийство Кирова?

Сталин понимал, что этот вопрос попадает в самую точку: действительно, факт одного лишь убийства был слабым местом всего грандиозного судебного спектакля. Уйти от этого вопроса было невозможно. Ну что ж, он, Сталин, примет вызов и ответит критикам. Чем? Новой легендой, которую он вложит в уста подсудимых на третьем московском процессе.

Итак, чтобы достойно ответить на вызов, Сталин должен был указать примерно тех руководителей, которые погублены заговорщиками. Однако как их найти? За последние двадцать лет народу было сообщено только об одном террористическом акте — все о том же убийстве Кирова.

Для тех, кто хотел бы проследить, как действовал изощренный сталинский мозг, едва ли мог представиться более подходящий случай, чем этот. Посмотрим, как Сталин разрешил эту проблему и как она была преподнесена суду.

Между 1934 и 1936 годами в Советском Союзе умерло естественной смертью несколько видных политических деятелей. Самыми известными из них были член Политбюро Куйбышев и председатель ОГПУ Менжинский. В тот же период умерли А. М. Горький и его сын Максим Пешков. Сталин решил использовать эти четыре смерти. Хотя Горький не был членом правительства и не входил в Политбюро, Сталин и его хотел изобразить жертвой террористической деятельности заговорщиков, надеясь, что это злодеяние вызовет возмущение народа, направленное против обвиняемых…

Такова была та коварная уловка, к которой прибег Сталин. Куйбышева, Менжинского и Горького лечили трое известных врачей: 66-летний профессор Плетнев, старший консультант Медицинского управления Кремля Левин и широко известный в Москве врач Казаков. Сталин с Ежовым решили передать всех троих в руки следователей НКВД, где их заставят сознаться, что, по требованию руководителей заговора, они применяли неправильное лечение, которое заведомо должно было привести к смерти Куйбышева, Менжинского и Горького.

Однако врачи не были членами партии. Их не обучали партийной дисциплине и диалектике лжи. Они все еще придерживались устаревшей буржуазной морали и превыше всех директив Политбюро чтили заповеди: не убий и не лжесвидетельствуй. В общем, они могли отказаться говорить на суде, что они убили своих пациентов, коль в действительности они этого не делали. Ежов вынужден был считаться с этим. Он решил сломить сначала волю одного из врачей и в дальнейшем использовать его показания для давления на остальных. Он остановил свой выбор на профессоре Плетневе, наиболее выдающемся в СССР кардиологе, именем которого был назван ряд больниц и медицинских учреждений.

Чтобы деморализовать Плетнева еще до начала так называемого следствия, Ежов прибег к коварному приему. К профессору в качестве пациентки была послана молодая женщина, обычно используемая НКВД для втягивания сотрудников иностранных миссий в пьяные кутежи. После одного или двух посещений профессора она подняла шум, бросилась в прокуратуру и заявила, что три года назад Плетнев, принимая ее у себя дома, в пароксизме сладострастия набросился на нее и укусил за грудь. Не имея понятия о том, что пациентка была подослана НКВД, Плетнев недоумевал, что могло заставить ее таким образом оклеветать его. На очной ставке он пытался получить от нее хоть какие-нибудь объяснения столь странного поступка, однако она продолжала упорно повторять свою версию.

Профессор обратился с письмом к членам правительства, которых лечил, написал также женам влиятельных персон, чьих детей ему доводилось спасать от смерти. Он умолял помочь восстановить истину. Никто, однако, не отозвался. Между тем, инквизиторы из НКВД молча наблюдали за этими конвульсиями старого профессора, превратившегося в их подопытного кролика.

Дело было направлено в суд, который состоялся под председательством одного из ветеранов НКВД. На суде Плетнев настаивал на своей невиновности, ссылался на свою безупречную врачебную деятельность в течение сорока лет, на свои научные достижения. Все это никого не интересовало. Суд признал его виновным и приговорил к длительному тюремному заключению.

Советские газеты, обычно не сообщающие о подобных происшествиях, на сей раз уделили «садисту Плетневу» совершенно исключительное внимание. На протяжении июня 1937 года в газетах почти ежедневно появлялись резолюции медицинских учреждений из различных городов, поносившие профессора Плетнева, опозорившего советскую медицину. Ряд резолюций такого рода был подписан близкими друзьями и бывшими учениками профессора — об этом позаботился всемогущий НКВД.

Плетнев был в отчаянии. В таком состоянии, разбитый и обесчещенный, он был передан в руки энкаведист-ских следователей, где его ожидало еще нечто худшее.

Помимо профессора Плетнева, были арестованы еще два врача — Левин и Казаков. Левин, как уже упоминалось, был старшим консультантом Медуправления Кремля, ответственным за лечение всех членов Политбюро и правительства. Организаторы предстоящего судебного процесса были намерены представить его главным помощником Ягоды по части «медицинских убийств», а профессору Плетневу и Казакову отвести роли левинских соучастников.

Доктору Левину было около семидесяти лет. У него было несколько сыновей и множество внуков — очень кстати, поскольку все они рассматривались НКВД как фактические заложники. В страхе за их судьбу Левин готов был сознаться во всем, что только угодно властям. Перед тем, как с Левиным случилось это несчастье, его привилегированное положение кремлевского врача было предметом зависти многих его коллег. Он лечил жен и детей членов Политбюро, лечил самого Сталина и его единственную дочь Светлану. Но теперь, когда он попал в жернова НКВД, никто не протянул ему руку помощи. Много влиятельных пациентов было и у Казакова, однако его положение являлось столь же безнадежным.

Согласно легенде, состряпанной Сталиным при участии Ежова, Ягода вызывал этих врачей в свой кабинет, каждого поодиночке, и путем угроз добивался от них, чтобы они неправильным лечением сводили в могилу своих знаменитых пациентов — Куйбышева, Менжинского и Горького. Из страха перед Ягодой врачи будто бы повиновались.

В истории мировой науки ни в прошлом, ни сегодня, да, пожалуй, и в будущем невозможно найти ученого, который бы сравнился с академиком Харитоном по влиянию на судьбу цивилизации. Может быть, для некоторых подобное утверждение и звучит несколько преувеличенным, но отрешимся от привычных стереотипов и вспомним, какую именно эпоху представляет Харитон, какими событиями отмечена вторая половина XX века, и в каждом из них, подчас открыто, но чаще всего тайно, звучала фамилия Харитон.

Этим маленьким человеком (конечно, я имею в виду его рост!) руководили Сталин и Берия, Маленков и Булганин, Хрущев и Брежнев, Горбачев и Ельцин. Они возглавляли страну, и поэтому, казалось бы, именно им подчинялся Харитон, но если задуматься, то не его, а их судьба зависела от работы академика.

Бессменный научный руководитель программы создания ядерного и водородного оружия определял во многом влияние в мире того или иного руководителя государства — вне зависимости от того, диктатор он или демократ. Его три Звезды Героя, которые он аккуратно надевал во время всяческих юбилеев в Академии наук СССР и которые невозможно было не заметить, казалось бы, должны были привлекать пристальное внимание журналистов, однако каждый раз мы натыкались на глухую стену: упоминание о Харитоне исчезало из наших репортажей.

О жизни и работе Юлия Борисовича известно так мало, что легенд и домыслов вокруг него с каждым днем появляется все больше. А ведь, кажется, достаточно приехать в Арзамас-16, прийти в коттедж, что находится на берегу речки рядом с домом ученого, и расспросить самого Харитона о жизни и судьбе. Если, конечно, он найдет время на это…

Каждый день в восемь утра к его дому подходит машина. Харитон отправляется на работу, в свой кабинет, что находится в «Белом доме» Арзамаса-16. Вечером, около девяти, все еще горят два окна, хотя все остальные уже темны, — Харитон работает. Потом посылает машину за женщиной из спецотдела, сдает ей документацию и лишь после этого уезжает. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год — вот уже без малого полвека, что он работает в Арзамасе-16. А когда приходится уезжать в Москву — ему Берия запретил летать самолетами, а потому был выделен спецвагон, — то все в том же вагоне Харитона свет горит долго, потому что научный руководитель Арзамаса-16 всегда выбирал себе попутчиков тщательно, тех, кто нужен ему по делу.

Нашей беседе с Юлием Борисовичем Харитоном много лет. Она началась в президиуме Академии наук, затем продолжилась в его доме на улице Горького, где он раньше жил, затем на Профсоюзной. Однажды он приехал ко мне в гости домой, чтобы рассказать о первом испытании ядерной бомбы, потом мы уже увиделись в его кабинете в Арзамасе-16.

Обратимся к Большой Советской Энциклопедии:

«Харитон Юлий Борисович (р. 14(27).2.1904, Петербург), советский физик, акад. АН СССР (1953; чл. — корр. 1946). Трижды Герой Социалист. Труда. Чл. КПСС с 1956. Окончил Ленингр. политехнич. лн-т (1925). С 1921 начал работать в Физико-технич. ин-те под руководством Н. Н. Семенова. В 1926—28 командирован в Кавендишскую лабораторию (Великобритания), где исследовал у Э. Резенфорда природу сцинтилляций и чувствительность глаза и получил степень доктора философии. С 1931 работает в Ин-те хим. физики АН СССР и др. н.-и. учреждениях. Исследовал конденсацию металлич. паров, изучал совм. с 3. Ф. Вальта явление нижнего предела окисления паров фосфора и открыл его снижение примесью аргона. Разработал теорию разделения газов центрифугированием. X. и его ученикам принадлежат основополагающие работы по физике горения и взрыва. В 1939 совм. с Я. Б. Зельдовичем впервые осуществил расчет цепной реакции деления урана. Лауреат Ленинской и 3 Гос. пр. СССР. Деп. Верх. Совета СССР 3–9 созывов. Награжден 5 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 2 др. орденами, а также медалями».

Далее следует перечень научных работ Харитона. Их очень немного. Дата последней из них — 1940 год. Такое впечатление, что «Деление и цепной распад урана», опубликованная в «Успехах физических наук» совместно с Зельдовичем, оборвала карьеру ученого…

Но тем не менее скупые строки энциклопедии позволили начать разговор с Юлием Борисовичем.

— Вы закончили институт в 1925-м, а зачем начали работать в Физтехе в 1921-м? Как это возможно?

— Мне повезло: я попал в тот поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе. Послушав две-три его лекции, понял, что самое интересное не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика… Закончился первый учебный год. Ряду студентов Иоффе поручил за лето составить и в дальнейшем прочитать на семинаре рефераты. Мне досталась тема: работы Резерфорда в области строения атома. Это было мое первое знакомство с ядерной физикой.

Ближайшие помощники Иоффе внимательно присматривались к нам, студентам. Однажды Николай Николаевич Семенов пригласил прогуляться по парку. Присел на скамейку, и тут он предложил мне работать в лаборатории, которую он создает в Физтехе. Конечно, я согласился…

Я жил в центре Петрограда. До политехнического института расстояние было восемь километров. Частенько мне приходилось идти пешком в институт, а иногда и обратно. Время от времени, когда заработаешься допозна, приходилось оставаться в лаборатории, спать на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудно.

— Только вы попали в поле зрения Семенова?

— Многие. Ведь в те годы в стенах Физтеха собрался весь цвет будущей отечественной физики: Семенов, Капица, Курчатов, Александров, Алиханов, Курдюмов, Кикоин… Да разве можно перечислить всех?! Кстати, Кикоин… Однажды встречает меня во дворе института Семенов и радостно говорит: «Сейчас принимал экзамены на втором курсе, очень интересный паренек отвечал. Фамилия его Кикоин. Запомните…» И Кикоин стал выдающимся физиком, академиком…

— А самое яркое впечатление юности?

— Главное, конечно, работа… Но тем не менее хорошо помню встречу в Доме литераторов с Маяковским. Я не очень любил его стихи, не понимал их… Но вот сам поэт вышел на сцену и начал читать. Это было потрясающе! Вернулся домой, достал томик и уже по-иному увидел Маяковского. С тех пор он один из самых любимых поэтов. Посчастливилось слышать и Блока, видеть на сцене Качалова… Да, мы были увлечены физикой, работали много, но тем не менее старались увидеть и узнать побольше.

— А политика?

— В Германии уже появились фашистские листовки, хотя Гитлер еще не пришел к власти, — я был там в служебной командировке в 1923 году. Поинтересовался у своих коллег, как они относятся к нацистам. Те в ответ только посмеивались: мол, эти «опереточные мальчики» не опасны, серьезно к ним не следует относиться… Мы были подкованы политически получше и прекрасно понимали, какую угрозу несет фашизм. Но наших опасений немецкие интеллигенты тогда не разделяли.

— В ЗО-е годы уже ощущалось приближение большой войны. Поэтому вы обратили внимание на цепные реакции?

— Мы уже давно работали вместе с Зельдовичем. Встречались чаще всего по вечерам, так как расчеты нейтронно-ядерных цепных реакций были для нас «внеплановые». Я руководил лабораторией взрывчатых веществ, а Зельдович вел теоретические исследования, в частности, по порохам. Конечно, никто и не думал о ядерных бомбах и зарядах, однако новая область физики привлекала общее внимание. Игорь Васильевич Курчатов оставил физику твердого тела и занялся новой областью. Этот поворот многих из нас удивил, он действительно был очень резким и внезапным. Его работы по сегнетоэлектрикам были изящны и красивы — образец настоящего классического исследования. Однако Курчатов ушел в новую область. Он поразительно быстро в ней освоился. Он умел выделить узловые вопросы… Это было время очень напряженной работы, чувствовалось, что начинается что-то новое и важное…

Наши работы с Зельдовичем были опубликованы в «Журнале экспериментальной и теоретической физики» и в «Успехах физических наук», и они стали первыми… Впрочем, мы об этом узнали много лет спустя.

…Началась война. Она разбросала физиков по оборонным предприятиям. Харитон вместе с коллегами из своей лаборатории сначала в Ленинграде, затем — в Казани — создает новые мощные взрывчатые вещества. Работали по 20 часов в сутки, и вдруг…

— Приглашает меня к себе Игорь Васильевич и предлагает перейти к нему. Естественно, я не могу согласиться, возражаю, идет, мол, война, считаю своим долгом работать для фронта… Ну, а наука подождет, тем более, пока результатов от ядерной физики не ожидается, по крайней мере до победы… Курчатов убеждает: после победы именно наша работа обеспечит безопасность страны… Странный по тем временам разговор, ведь шел только 42-й год, а до победы было далеко… Сначала я не соглашался, но Игорь Васильевич умел убеждать. Даже через мою жену действовал, уговаривал меня.

— Вы представляли будущую свою работу?

— Естественно, я знал, насколько сложна задача, которая стоит перед физикой и физиками. Но это было совсем новое, а значит, и очень интересное дело… Кстати, вспоминаю, что один из крупнейших наших ученых еще в 1939 году нарисовал довольно точную картину того, что вскоре будет происходить в Америке в рамках Манхэттенского проекта, а потом и у нас. Курчатов удивительно хорошо подходил для осуществления такой грандиозной программы. Великолепный физик, выдающийся организатор и исключительно доброжелательный человек.

— На вашу долю выпало создание ядерного оружия. Что можно об этом рассказать?

— Очень многое… Но я не имею права говорить ничего… Пока… Обещаю, представится возможность — расскажу вам.

— Ну хотя бы о самом первом испытании.

— Не могу… Не имею права.

Около пяти часов мы записывали на пленку воспоминания академика Юлия Борисовича Харитона. Потом смонтировали получасовую передачу. После просмотра в «инстанциях» — в министерстве и ЦК КПСС — она была сокращена до десяти минут. Так и вышла в эфир.

Вместе с Романовским пошли на прием к председателю Гостелерадио с просьбой сохранить в архиве съемки академика Харитона. На нашем заявлении председатель размашисто написал: «Хранить вечно!»

Через месяц мы попытались взять из архива материалы, запросили пленки, нам сообщили: «Все записи стерты».