Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус

Масштабный имперский поход для освобождения миров системы Саббат из когтей Хаоса бушевал уже больше пятнадцати лет, когда мастер войны Макарот начал предпринимать бесстрашные атаки по стратегически важной системе Кабал. Эта фаза завоевания длилась целых два года и характеризовалась отличным исполнением, схемой многостороннего проникновения, разработанной самим Макаротом. Одновременные атаки имперских войск были направлены против девятнадцати ключевых планет, включая три печально известных мира-крепости, сотрясая решимость врага, который отличался большей численностью, но худшей организацией.

Из логов его военного кабинета мы знаем, что Макарот в полной мере понимал, какую ставку делал. В случае успеха эта фаза атаки фактически обеспечила бы полную победу имперских войск в кампании. В случае поражения все силы Крестового похода, вооруженные отряды, численностью доходившие до миллиарда, могли быть полностью повержены. На протяжении двух кровавых, тяжелейших лет судьба похода в Миры Саббат висела на волоске.

Серьезный анализ этого периода неизбежно фокусируется на театрах военных действий крупного мира-крепости Морлонда. Но несколько второстепенных атак Крестового похода, имевшие место в течение этой фазы, тоже заслуживают пристального внимания, особенно освобождение храмового мира Хагия и примечательные события, которые произошли там позднее…

Из «Истории Крестовых походов Позднего Империума».

Глава первая День для героев

Они повесили короля на колючей проволоке посреди городской площади к северу от реки.

Она называлась площадью Абсолютного Спокойствия — восемь гектар выжженного солнцем розового базальта, окруженного элегантными мозаичными стенами Университета Догм. Мало что из произошедшего здесь за последние десять дней имело хоть малейшее отношение к абсолютному спокойствию. Паломники Патера приложили к этому руку.

Резкая, похожая на летучую мышь тень скользнула по плитам, когда Ибрам Гаунт перебежал к новому укрытию. Плащ крыльями бился за спиной. Солнце стояло в зените, и его суровый взор прожигал жесткую землю. Гаунт знал, что этот свет мог поджарить заодно и его кожу, но не чувствовал ничего, кроме прохладного, порывистого ветра, что гулял по просторной площади.

Комиссар рухнул в укрытие за перевернутым, обугленным корпусом «Химеры» и со щелчком выкинул пустую обойму из болт-пистолета. Послышался хлопок, и в почерневшей броне мертвой «Химеры» образовались новые вмятины. Стреляли издалека, и грохот выстрела унес ветер.

С другой стороны открытого пространства Гаунт видел, как воины в форме Имперской Гвардии осторожно выбрались из-под корки розовых камней, чтобы следовать за ним.

Его Призраки. Солдаты Танитского полка. Первого-и-Единственного. Гаунт посмотрел, как они рассредотачиваются, и оглянулся на повешенного короля. А он был высоким, этот король. Как там его звали-то?

Гниющий, избитый, поруганный труп благородной персоны качался на виселице, сооруженной из балок и ржавых осей, и не мог ответить. Большинство членов его двора и семьи болтались тут же, рядышком.

Новые хлопки. Большая выбоина появилась в упругом металле в непосредственной близости от головы Гаунта, во все стороны брызнули ошметки краски.

Маккол нырнул в укрытие рядом с командиром, сжимая в руках лазган.

— Ты не очень-то спешил, — поддразнил его Гаунт.

— Ха! Я чертовски хорошо тебя обучил, полковник-комиссар, вот в чем дело.

Они ухмыльнулись друг другу.

К ним присоединялось все больше солдат, бегом пересекая открытое пространство. Один из них резко дернулся на полпути и рухнул на землю. Его тело будет лежать там неоплаканным еще час, по меньшей мере.

Ларкин, Каффран, Лилло, Вамберфельд и Дерин проскочили площадь. Все пятеро стремглав бросились за спину комиссара и Маккола, командира разведчиков полка.

Гаунт выглянул из-за «Химеры», чтобы оценить обстановку.

И тут же нырнул обратно, поскольку вокруг застрекотали пули.

— Четыре стрелка. В северо-западном углу.

Маккол улыбнулся и покачал головой, словно родитель, делающий выговор ребенку.

— Как минимум девять. Ты вообще хоть что-нибудь услышал из того, что я сказал, Гаунт?

Ларкин, Дерин и Каффран рассмеялись. Все они были с Танит, самые первые Призраки, ветераны.

Лилло и Вамберфельд с явной тревогой прислушивались к этой пикировке, весьма далекой от соблюдения субординации. Они были из улья Вервун, новички в полку Призраков. На Танит их называли «свежей кровью», если были неплохи, «скребками» — если туго соображали, или «пушечным мясом», если совсем ни на что не годились.

Новые рекруты из улья Вервун были в той же тускло-черной одежде и броне, что и солдаты с Танит, но поведение и манера держаться выделяли их среди остальных. Как и их новенькие, едва с конвейера, лазганы и серебристые петличные знаки в виде топора на воротниках.

— Спокойно, — улыбнувшись, сказал Гаунт, заметив их беспокойство. — Маккол бывает слишком самонадеян. Я объявлю ему выговор, когда все закончится.

Еще хлопки, новые вмятины в броне.

Ларкин беспокойно ерзал, чтобы найти положение поудобнее, и пристраивал свою снайперскую винтовку с прикладом из древесины нала к пробоине в броне. Он был лучшим стрелком во всем полку.

— Видишь цель? — спросил Гаунт.

— О, можешь не сомневаться, — уверил его седой Ларкин, мягко и ласково подвигая оружие так, чтобы занять наилучшую позицию. — Если угодно, могу снести их чертовы головы.

— Действуй.

— Как… как он может что-то увидеть? — ошеломленно выдавил Лилло, приподнимаясь. Каффран дернул его обратно в укрытие и тем самым спас от неминуемой смерти. Лазерный луч прошипел над их головами всего секунду спустя.

— Самые острые глаза из всех Призраков, — улыбнулся Каффран.

Лилло кивнул в ответ, но все равно возмутился дерзости танитца. Марко Лилло был солдатом, двадцать один год прослужившим в Первом Вервунском, а тут какой-то салага лет двадцати говорил ему что делать.

Лилло повернулся, потянувшись к своему длинному лазгану.

— Я хочу, чтобы ты попал в Как-Его-Там-Короля, — промолвил Гаунт. Он рассеянно потер старый шрам на ладони правой руки. — И срезал его. Неправильно, что он вот так вот гниет там, наверху.

— Сделаю, — отозвался Маккол.

Лилло решил попытать удачу и выпустил очередь в дальний конец площади. Окна со свинцовыми решетками на одной их стен Университета взорвались, но сильный ветер приглушил грохот и звон.

Гаунт схватил оружие Лилло за ствол и опустил его.

— Не трать снаряды, Марко, — сказал он.

«Он знает, как меня зовут! Знает мое имя!» — Лилло был на седьмом небе от счастья. Он уставился на Гаунта, наслаждаясь каждой секундой этого признания. Ибрам Гаунт был для него божеством. Он привел улей Вервун к победе, хотя все те десять месяцев поражение казалось неминуемым. Гаунт доказал обратное.

Лилло только теперь как следует рассмотрел комиссара-полковника: высокий, крепкого сложения, коротко стриженные светлые волосы почти скрыты комиссарской фуражкой, узкое внимательное лицо, столь подходящее его имени. Гаунт был облачен в черную униформу, такую же, как у его солдат, длинный кожаный китель и танитский камуфляжный плащ. «Может, он и не бог, ведь он из плоти и крови, — думал Лилло, — но он точно герой, не меньше».

Ларкин открыл огонь. Его ружье кашляло резкими, скрипучими плевками.

Шквал над их головами стал слабее.

— Чего мы ждем? — спросил Вамберфельд.

Маккол схватил его за рукав и кивнул на здание за их спинами.

Вамберфельд увидел, как здоровенный солдат… просто огромный… встал из укрытия и выстрелил из ракетницы.

Змеясь в воздухе и оставляя след из дыма, снаряд врезался в западный угол площади.

— Брагг, попытайся-ка еще разок! — со смехом крикнули Дерин, Маккол и Ларкин.

Над ними со свистом взмыл еще один снаряд и взорвался в дальнем углу площади. Каменные обломки осыпали открытое пространство.

Гаунт уже вскочил на ноги и побежал, за ним Маккол, Каффран и Дерин. Ларкин продолжал метко обстреливать противника из укрытия.

Вамберфельд и Лилло понеслись вслед за танитцами.

Лилло увидел, как Дерин дернулся и рухнул на землю, когда его прошило лазерным огнем.

Лилло остановился, надеясь помочь. Грудь раненого превратилась в кровавое месиво, и тело так сотрясалось в конвульсиях, что его невозможно было даже как следует ухватить. Маккол появился рядом и вдвоем они смогли оттащить Дерина в укрытие за импровизированной виселицей. Как раз вовремя, потому что камни вокруг опять обожгло лазерными лучами.

Гаунт, Каффран и Вамберфельд успели добраться до угла площади.

Комиссар-полковник, сжимая в руке жужжащий силовой меч, исчез в дыре с зазубренными краями, проделанной снарядом Брагга. Меч был церемониальным оружием Иеронимо Сондара, бывшего когда-то верховным лордом улья Вервун. Гаунт получил его в знак благодарности за храбрость, проявленную им при обороне города. Острое лезвие, обвитое голубыми языками электричества, вспыхнуло при контакте с тенями в дыре.

Каффран нырнул в пробоину вслед за командиром, стреляя с бедра. Мало кто из Призраков мог превзойти его в быстроте и безжалостности при штурмовой зачистке.

Он прикрывал Гаунту спину, ведя непрерывный огонь.

Нисег Вамберфельд до Акта Утешения был на Вергхасте торговым клерком, но усердно тренировался и достиг успехов, хотя все это было для него в новинку. Он последовал внутрь, внезапно окунувшись в мрачный мир теней, неясных силуэтов и вспышек энергетического оружия.

Вамберфельд выстрелил во что-то прямо перед собой, когда пробирался через прореху в стене. Еще что-то бросилось на него с ревом и фырканьем, и он насадил врага на штык. Нисег больше не видел комиссара-полковника и юного танитского стрелка. По сути дела, он вообще не видел ни зги и уже начал паниковать. Кто-то выстрелил в него с близкого расстояния, и лазерный луч прожужжал возле уха.

Нисег выстрелил в ответ, ослепленный столь близкой вспышкой, и услышал, как рухнуло мертвое тело.

Что-то схватило его со спины.

Послышался удар, брызнула кровь. Вамберфельд неуклюже упал на землю, придавленный тяжестью трупа. Лежа лицом в горячей пыли, он постепенно пришел в себя и обнаружил, что залит голубым светом.

Сжимая в одной руке полыхающий силовой меч, другой Ибрам Гаунт поднял солдата на ноги.

— Хорошая работа, Вамберфельд. Мы заняли проем, — промолвил он.

Вамберфельд был ошарашен. И залит кровью.

— Не теряй рассудка, — сказал ему Гаунт. — Так будет лучше…

Они оказались в крытой галерее или полукруглом коридоре, насколько мог понять одурманенный вергхастец. Яркие потоки света падали через замысловатое переплетение опор из песчаника, но главные окна были закрыты деревянными панелями, украшенными мозаикой. Воздух оказался сухим и мертвым, наполненным послевкусием лазерного огня, фуцелина и свежей крови.

Вамберфельд видел, как впереди движутся Гаунт и Каффран. Каффран оглядывал стены галереи, выискивая цели, а Гаунт удостоверялся, что враги мертвы.

Мертвы. Ужасные инфарди.

Захватившие Хагию силы Хаоса называли себя инфарди, что на местном языке означало «паломники», а также облачались в зеленые шелковые одеяния, пародируя религию храмового мира. Да и само имя было выбрано в насмешку; слово на местном наречии оскверняло саму святость этого места. Целых шесть тысяч лет Хагия была храмовым миром святой Саббат, одной из возлюбленных святых Империума, имя которой носило звездное скопление и этот Крестовый поход. Захватив Хагию и провозгласив себя паломниками, враг творил неслыханное, невероятное святотатство. Даже думать не хотелось, какие нечистые ритуалы они совершили здесь, в священных местах Хагии.

На полковом инструктаже, проведенном на борту десантно-транспортного корабля, Вамберфельд узнал все о Патере Грехе и его поганых последователях, приспешниках Хаоса. Но встретиться с ними лицом к лицу… Он во все глаза смотрел на ближайший труп: крупный, покрытый какими-то наростами человек в одежде из зеленого шелка. Там, где одежда была разорвана или отсутствовала, виднелись многочисленные татуировки: образы святой Саббат гротескно сплелись с похотливыми демонами, картинами ада и рунами Хаоса, которые загрязняли и перекрывали священные символы.

Вамберфельд почувствовал, как закружилась голова. Несмотря на месяцы тренировок после присоединения к Призракам, он все еще был не в форме: бумагомарака, играющий в солдата. Паника усилилась.

Внезапно Каффран вновь выстрелил, вспышками расколов темноту. Вамберфельд больше не мог видеть Гаунта. Он бросился на пол и выставил ружье, как учил его полковник Корбек. Его выстрелы высекли осколки камня из колоннады недалеко от Каффрана.

Впереди в другом конце галереи мелькнуло несколько фигур в блестящем зеленом, стреляя из лазганов и массивного автоматического орудия. Вамберфельд слышал и поющие голоса.

Но он тут же понял, что песнопение было бы неправильным словом для обозначения этих звуков. Приближаясь, фигуры причитали, бормотали длинные и сложные фразы, которые переплетались и сменяли одна другую. Он почувствовал, как по спине заструился холодный пот. И выстрелил снова. Это были инфарди, элитные силы Патера Греха. Да поможет Император, Вамберфельд по уши погряз в неприятности!

Гаунт припал на колено рядом с ним, целясь и стреляя из болт-пистолета, сжатого двумя руками. Трио имперских стрелков поливало огнем наступавших в узком пространстве инфарди.

Внезапно последовали вспышка и глухой рев, а затем заструился свет, сияющим столбом упав на фланг приближающихся врагов. Пробив еще одну брешь в стене галереи, внутрь хлынули другие Призраки, кроша зеленых культистов.

Гаунт поднялся. Зеленые фигуры теперь виднелись лишь кое-где. Он нажал на бусину коммуникатора.

В ухе Вамберфельда раздались шипящие помехи, а затем голос комиссара произнес:

— Первый, это третий. Зачистить пространство.

Последовала пауза, затем звуки стрельбы.

— Исполнено.

— Третий — первому. Отличная работа, Роун. Обыскать внутренние покои и защищать территорию Университета.

— Третий принял.

Гаунт посмотрел вниз на Вамберфельда.

— Ты уже можешь встать, — сказал он.

Борясь с тошнотой, с бешено стучащим сердцем Вамберфельд вывалился обратно в объятья солнечного света и ветра, гулявшего по площади. Он подумал, что может рухнуть в обморок или, что еще хуже, наблевать прямо тут же. Он прислонился спиной в горячей каменной стене галереи и стал глубоко дышать, чувствуя, что по его спине течет холодный пот.

Он попытался найти что-нибудь, на чем сосредоточить внимание. Над золочеными куполами Университета плескались в вечном ветре Хагии тысячи флагов, знамен и стягов. На инструктаже говорили, что верующие поднимали их, думая, что если написать на знаменах свои грехи, те будут развеяны по ветру. Их было так много… различных цветов, форм, размеров…

Вамберфельд отвел взгляд.

Площадь Абсолютного Спокойствия теперь заполнилась наступавшими Призраками. Они рассредоточились, проверяя двери и выходы на галерею. Большая группа собралась вокруг виселицы, где Маккол как раз срезал трупы.

Вамберфельд сползал по стене, пока не уселся на каменные плиты площади. Его начало трясти. Он все еще дрожал, когда его нашли медики.

Маккол, Лилло и Ларкин складывали тела короля и его приближенных, когда подошел Гаунт. Комиссар-полковник строго взглянул на изувеченный труп. Королей на Хагии имелось с избытком: в феодальном мире городами-государствами от имени священного Бога-Императора управляли короли. В каждом городе было по королю. Но король Доктринополя, крупнейшего города Хагии, был самым высокопоставленным и достойным, наиболее вероятным кандидатам планетарные губернаторы Хагии, и вид его изуродованного тела Империума глубоко ранил сердце Гаунта.

— Инфарим Инфард, — пробормотал Гаунт, в памяти которого наконец всплыло имя верховного короля, промелькнувшее в строчках инфопланшета на инструктаже. Комиссар снял фуражку и склонил голову. — Пусть Император дарует тебе покой.

— Сэр, что нам с ними делать? — спросил Маккол, кивнув в сторону тел.

— То, что велит местный обычай, — ответил Гаунт и огляделся. — Солдат! Сюда!

Боец Брин Майло, самый молодой из Призраков, прибежал на оклик командующего. Единственный гражданский из танитцев, спасенный лично Гаунтом, Майло служил адъютантом комиссара-полковника до тех пор, пока не дорос до возраста, когда его можно было рекрутировать в Гвардию. Все Призраки уважали его преданность командующему. Будучи простым солдатом, Майло тем не менее пользовался особым расположением.

Сам Майло ненавидел тот факт, что танитцы считали его чем-то вроде счастливого талисмана.

— Сэр?

— Я хочу, чтобы ты нашел кого-нибудь из местных, желательно жрецов, и выяснил у них, как они хотят, чтобы поступили с этими телами. Нужно, чтобы все было сделано согласно их обычаям, Брин.

Майло кивнул и отдал честь.

— Я займусь этим, сэр.

Гаунт отвернулся. За величественным Университетом и скоплением крыш Доктринополя возвышалась Цитадель — просторный, белоснежный, мраморный дворец, венчавший высокое каменистое плато. Патер Грех, нечистый разум, управляющий армией еретиков, захватившей Доктринополь, и командующий всеми вражескими силами на этом мире, все еще находился где-то там. Цитадель оставалась главной целью, но подход к ней имперских сил оказался, как и ожидалось, медленным и кровавым. Имперская Гвардия прокладывала себе путь через город, отвоевывая дом за домом, улицу за улицей.

Гаунт позвал своего офицера-связиста, Раглона, и приказал установить связь со вторым и третьим фронтами. Раглону удалось связаться с полковником Фаррисом, командиром Бревианских Сотен, наступавших на передовой третьего фронта, на севере города, когда в Университете вновь загремели выстрелы. Люди Роуна опять встретились с врагом.

В четырех километрах к востоку, в квартале, известном как Старый Город, второй танитский полк оказался в тяжелом положении. Старый Город был лабиринтом запутанных улочек, петлявших меж высоких зданий, связывавших торговые дворы и площадки. Крупные группы инфарди, вытесненные из защитных сооружений на священной реке первоначальным наступлением имперских машин, теперь окопались здесь.

Приходилось отбивать дом за домом, двор за двором, улицу за улицей. Но танитские Призраки, мастера маскировки и хитрости, не знали себе равных в городских боях.

Полковник Кольм Корбек, второй командующий Призраков, был массивным, добродушным, косматым брюнетом, обожаемым своими людьми. Его чувство юмора и неистовое воодушевление вели их вперед, а мужество и сила — вдохновляли. Харизма его была, возможно, даже более яркой, чем у самого Гаунта, и уж точно более сильной, чем у майора Роуна, циничного и безжалостного третьего офицера Танитского полка.

Прямо сейчас Корбек не мог использовать ни одну из своих лидерских способностей. Запертый непрекращающимся лазерным огнем за дворовой оградой, он с энтузиазмом сквернословил. Бусина передатчика, которую имели при себе все гвардейцы, не работала, связь блокировалась обступившими их высокими зданиями.

— Второй! Это второй! Отвечайте, любой отряд! — рявкнул Корбек, щупая резиновую оболочку передатчика. — Ну, давайте! Давайте же!

Ливень лазерных залпов стучал по старому корпусу бадьи, вырезанной из песчаника, откалывая куски камня. Корбек вновь нырнул в укрытие.

— Второй! Это второй! Ну, хоть кто-нибудь!

Корбек прижался головой к основанию бадьи. Он чувствовал запах сырого камня, ясно видел крошечных паучков, ползущих по тончайшим трещинкам, покрывавшим рельефную резьбу в основании бадьи, всего в нескольких дюймах от его глаз.

Он чувствовал, как вздрагивал теплый камень под его щекой, когда лазерные залпы били с другой стороны. Его передатчик что-то буркнул, но связь потонула в грохоте, с которым свалились с края бадьи жестяной ковш и два глиняных кувшина.

— Повторите! Повторите!

— …командир, мы…

— Повторите! Это второй! Повторите!

— …к западу, мы…

Корбек извергнул цветастое ругательство и вырвал из уха микробусину. Он быстро выглянул из-за бадьи и рывком нырнул обратно.

Единственный лазерный луч опалил стену за его спиной. Если бы Корбек не сдвинулся с места, ему снесло бы голову.

Полковник перекатился, сел, прижавшись к бадье спиной, и проверил лазган. Батарея разрядилась на две трети, так что Корбек вытащил ее и со щелчком вставил свежую. Подсумок на правом бедре был уже набит полупустыми батареями. Полковник всегда вставлял новые, когда была возможность. А полупустые откладывал для вот такого окопного сопротивления. Он знавал довольно много солдат, погибших из-за того, что боеприпасы иссякли во время перестрелки, когда не было возможности перезарядить оружие.

Впереди прогремел залп. Корбек быстро обернулся и отметил перемену в звуках сражения. Глухие хлопки орудий инфарди теперь перемешивались с более высокими и пронзительными выстрелами имперских лазганов.

Он приподнялся и взглянул поверх бадьи. И поскольку ему не отстрелили голову, вскочил и помчался по узкому переулку.

Там тоже стреляли. Корбек перепрыгнул через труп инфарди, скорчившийся в дверном проеме. Извилистая улочка была узкой, по обеим сторонам высились здания. Он поспешно перебегал от тени к тени через участки, освещенные солнечным светом.

Он добрался до трех Призраков, обстреливавших из укрытия двор рынка. Одного из них, здоровяка, он узнал сразу, даже со спины.

— Колеа!

Сержант Гол Колеа в прошлом был шахтером, которому пришлось воевать в улье Вервун в дни сопротивления. Все, даже наиболее обожженные войной и циничные танитцы, испытывали искреннее уважение к этому человеку и его самоотверженной решимости. Вергхасгцы его практически боготворили. Это был целеустремленный, спокойный гигант, массивностью походивший на Корбека.

Полковник скользнул в укрытие.

— Что новенького, сержант? — ухмыльнулся Корбек, перекрикивая рев стрельбы.

— Ничего, — ответил Колеа.

Полковник безмерно симпатизировал этому парню, но должен был признать, что чувство юмора у бывшего шахтера отсутствует напрочь. За месяцы, прошедшие с того времени, как к Призракам присоединились новые рекруты, Корбек так и не смог вовлечь Колеа в болтовню или личный разговор. Он был совершенно уверен, что и другим это не удалось. Но, памятуя о том, что битва за улей Вервун унесла жизни жены и детей Колеа, Корбек понимал, что сержанта теперь вряд ли что-то способно развлечь.

Колеа указал на ящики с гниющими овощами, которые они использовали как заслон.

— Мы зажаты здесь. Они удерживают здания вокруг рынка и дальше на запад по улице.

Словно в подтверждение, целый шквал шрапнели и лазерного огня обрушился на их позиции.

— Фес! — вздохнул Корбек. — Да их там тьма тьмущая.

— Думаю, это здание купеческой гильдии. Их довольно много, засели на четвертом этаже.

Корбек потер подбородок.

— Значит, мы не можем прорваться через них. А если обогнуть?

— Я пытался, сэр, — произнес капрал Мирин, один из Призраков, скрючившихся в укрытии. — Разведал, что там слева. Искал боковую улочку.

— И?

— Мне чуть задницу не подстрелили.

— Ну, спасибо и за попытку, — кивнул Корбек.

Усмехнувшись, Мирин продолжил точечную стрельбу.

Корбек, пригнувшись, стал пробираться вдоль укрытия, минуя третьего Призрака, Вельма, и нырнул под металлическую тачку, на которой раньше рабочие рынка развозили ящики с овощами. Оттуда он оглядел двор. На одной стороне Колеа, Мирин и Вельм прикрывали конец улицы, и по обеим сторонам еще три отряда Призраков заняли огневые позиции на первых этажах торговых галерей. Через выбитые окна он разглядел сержанта Брая и еще несколько человек.

Напротив них целый городской квартал оккупировали безмолвные войска инфарди. Корбек тщательно изучил местность и отметил еще кое-какие детали. Он давно убедился, что мозги выигрывают войны быстрее бомб. А хорошая драка никому не помешает.

Сержант Варл однажды сказал Корбеку, что тот слишком сложный человек. Конечно, он издевался тогда, и оба они перепили сакры. При этом воспоминании Кольм Корбек улыбнулся.

Пригибаясь, он быстро метнулся к соседнему зданию, гончарной лавке. Осколки фарфора и керамики усеивали и улицу и пол внутри. Корбек замер у пробоины в стене и позвал:

— Эй, внутри! Это Корбек! Я вхожу, так что не поджарьте меня!

Он быстро скользнул внутрь.

В гончарной лавке окопались солдаты Рилк, Йель и Лейр, стреляя через закрытые ставни. Те уже превратились в решето, как показалось Корбеку, и сквозь них просачивались солнечные лучи, освещая пелену дыма, что плавал в воздухе темной лавки.

— Что, парни, веселимся? — спросил Корбек.

Бойцы цветисто прокомментировали распутные наклонности матушки полковника и нескольких других его родственниц.

— Хорошо, что не падаете духом, — ответил Корбек и начал топтаться по усыпанному черепками полу.

— Святой фес, командир, что вы делаете? — спросил Йель. Он был самым молодым, не старше двадцати двух лет, с присущими юности нахальством и пренебрежением к субординации. Корбеку такой дух весьма импонировал.

— Работаю головой, сынок, — улыбнулся полковник, указывая на свои берцы восемнадцатого размера и попрыгал на месте.

Затем Корбек смел осколки фарфора, и стала видна металлическая скоба крышки, ведущей в подпол.

— Погреб, — провозгласил полковник. Троица ухмыльнулась.

Отпустив крышку и дав ей с лязгом захлопнуться, он пристроился с остальными у окна.

— Подумайте об этом, мои бравые танитские парни. Посмотрите-ка туда.

Они стали всматриваться через изрешеченные ставни.

— Приподнятая… приподнятая центральная площадка рынка. Видите вон ту кучу ящиков? Наверняка там есть люк. Бьюсь об заклад, под всем рынком множество погребов для продуктов… и, возможно, под зданием гильдии тоже.

— Бьюсь об заклад, что ты всех нас укокошишь еще до обеда, — проворчал Лейр, прямой и бескомпромиссный тридцатипятилетний ветеран Танитского полка.

— Ну, пока же не укокошил? — спросил Корбек.

— Сказать «спасибо»?

— Лучше заткнись и слушай. Если не выберемся из этого тупика, проторчим тут до конца времен. Так что давайте сражаться по-умному. Используем то преимущество, что эта помойка, именуемая городом, стоит тут бог знает сколько лет и набита подвалами, криптами и подземельями.

Полковник настроил передатчик, приблизив микрофон к губам.

— Это второй. Шестой, ты меня слышишь?

— Второй, слышу тебя.

— Брай, держи своих людей там, где они сейчас, и хорошенько постреляй по внешней стене галереи минут через… мм… минут десять. Сможешь?

— Шестой понял. Залп через десять минут.

— Отлично. Второй вызывает девятый.

— Это девятый! — Корбек услышал напряженный голос Колеа по связи.

— Сержант, я в гончарной лавке дальше по улице. Оставь Мирина и Вельма и пробирайся сюда.

— Понял.

Через несколько секунд Колеа уже пролез через дыру в стене. Он нашел Корбека, когда тот карманным фонариков освещал открытый люк погреба.

— Ты ведь знаешь про туннели, так?

— Про шахты. Я был шахтером.

— Какая разница, все равно подземелье. Готовься, спускаемся. — Он повернулся к Лейру, Рилку и Йелю. — У кого есть тяга к приключениям и заряженные батареи?

Солдаты вновь недовольно заворчали.

— Тебя не трогаем, Рилк. Я хочу, чтобы ты пострелял вон в те окна. — Рилк был великолепным снайпером, уступавшим в меткости стрельбы лишь чемпиону полка Ларкину. У него было длинное игольчатое ружье. Отдай все батареи этим отважным добровольцам.

Лейр и Йель двинулись к люку. Каждый из них, как и Корбек с Колеа, нес больше двадцати килограмм амуниции под камуфляжными плащами. Большая часть веса приходилась на подсумки, наполненные патронами, фонариками, оружием, защищенным от воды передатчиком, свернутой кольцами крепкой веревкой, киперной лентой, ферропластиковым клеем, имперскими текстами об Основании, шипами, световыми бомбами и многим другим, что входило в стандартную выкладку имперского гвардейца.

— Будет тесновато, — задумчиво отметил Лейр, разглядывая дыру, где метался луч фонаря Колеа.

Сержант кивнул и стянул с себя камуфляжный плащ.

— Сбрось все, что может помешать.

Лейр и Йель так и сделали вслед за Корбеком. На плащи, расстеленные на полу, посыпались ненужные вещи. Первыми, почти одновременно, на пол шлепнулись четыре копии устава Имперской Гвардии.

Мужчины смущенно воззрились на Корбека.

— А-а, вот где они все, — сказал тот, постучав пальцами по виску.

Сержант Колеа вогнал штык в засыпанный черепками пол, проверил веревку, а затем сбросил конец в дыру.

— Кто первый? — спросил он.

Корбек предпочел бы, чтобы людей повел Колеа, но ведь это была его идея, и он хотел, чтобы солдаты знали, что он в ней уверен.

Он схватился за веревку, повесил через плечо лазган и полез вниз.

Следом отправился Колеа, затем Лейр. Йель замыкал цепочку.

Шахта погреба оказалась восемь метров высотой. Почти сразу же Корбеку пришлось сражаться с самим собой. По спине потек пот. Хоть он и сбросил груду экипировки, тяжесть оставшейся лишала равновесия и заставляла раскачиваться.

В темноте он приземлился на дно погреба и включил фонарик. Воздух был спертым и зловонным. Пространство оказалось четыре метра в ширину, под ногами собиралась вонючая жидкость. Ботинки хлюпали по разжиженной каше из сгнивших овощей или плодов.

— Вот ведь фес! — выругался Лейр, приземлившись на пол.

В сторону внутреннего двора ответвлялся коридор с выгнутым арочным потолком. Он был около метра в высоту и чуть больше полуметра в ширину. В обмундировании и с оружием, им пришлось пригнуться и идти цепочкой. Жидкость, скапливавшаяся на полу, доходила почти до края голенищ.

Корбек прикрутил фонарик к штыку под дулом лазгана, забросил оружие за спину и повел их в густую темноту.

— Возможно, залезть сюда было не лучшей идеей в Галактике, — промолвил за его спиной Колеа.

Это было наиболее близкое к шутке изречение, которое Корбек когда-либо слышал от сержанта. Если не считать Брагга по прозвищу «Еще разок», они с Колеа были самыми крупными мужчинами в Танитском Единственном, ростом под два метра. Ни Лейр, ни Йель даже близко не могли с ними сравниться.

Корбек улыбнулся.

— Как же ты справлялся? В шахтах.

Колеа скользнул мимо Корбека.

— Мы ползли, когда было не пройти. Но есть другой способ. Смотри.

Корбек направил на Колеа фонарь, так чтобы можно было видеть, что делает сержант. Колеа прижался спиной к стене в полуприседе, а ногами уперся в противоположную стену. А затем просто начал шагать над жижей, отталкиваясь ногами и спиной.

— Находчиво, — с восхищением промолвил Корбек.

Остальные последовали примеру сержанта. Так вся четверка рывками продвигалась по акведуку. Над головами даже сквозь толстый слой камня они слышали буханье канонады. Минут десять прошли. Брай обеспечил обещанную стрельбу.

Они отставали, продвигаясь слишком медленно.

Акведук расширился и затем влился в просторное помещение. Вонючей жижи здесь оказалось по колено. Лучи фонарей выхватывали барельефы старых святых на стенах. По крайней мере, тут хоть потолок был повыше.

Выпрямившись, Призраки направились дальше через вязкую жижу. По оценкам Корбека, они сейчас находились прямо под центром рыночной площади.

Еще один коридор, похоже, вел под здание гильдии. Теперь впереди пошел уже сам полковник, вдвое ускорив шаг и передвигаясь по низкому акведуку так, как показал Колеа.

В итоге они дошли до вертикальной шахты.

При свете фонарей имперцы разглядели, что стены были сложены из гладкого кирпича, но шахта была узкой, не больше метра в диаметре.

Так же, как и внутри акведука, упираясь спиной и отталкиваясь ногами, они стали подниматься. Корбек снова был впереди.

Ругаясь про себя и обливаясь потом, он лез наверх, пока голова не оказалась в паре сантиметров от деревянной крышки люка.

Он кинул взгляд вниз, на Колеа, Йеля и Лейра, пауками карабкавшихся под ним.

— Добрались, — сказал он и толкнул крышку.

Она поддавалась с трудом, но в конце концов ее удалось сдвинуть. В шахту хлынул свет. Корбек ждал огня, но его не последовало. Тогда он рискнул высунуться и оглядеться.

Они оказались в подвале здания гильдии. Тот был пуст, если не считать лежащих на полу нескольких трупов и роящихся над ними мух.

Корбек рывком выбрался из шахты в помещение. Остальные последовали его примеру.

Погасив фонари и готовые ко всему, с мокрыми от вонючей жижи ногами, они поднимались, сжимая лазганы.

Раскатистый гул лазерного огня донесся сверху, этажом выше.

Йель проверил трупы.

— Поганые инфарди, — сообщил он полковнику. — Их оставили тут подыхать.

— Давайте поможем их дружкам присоединиться к ним, — улыбнулся Корбек.

Четверка, держа оружие наготове, поднялась по выложенным кирпичом ступенькам в углу подвала. От первого этажа их отделяла только потертая деревянная дверь.

Изготовившись для удара, Корбек оглянулся на трех Призраков.

— Ну, что скажете? Хороший день для подвига?

Все трое ответили короткими кивками. И тогда полковник вышиб дверь ногой.

Глава вторая Слуги убитого

Брин Майло, повесив лазган на плечо дулом вниз, прокладывал себе путь через толпу, подходившую к площади с юга. Отряды танитцев и легкой техники из Восьмого Пардусского бронетанкового вливались в район Университета из охваченных боями зон на юго-западе, двигаясь на помощь комиссару. Майло нырнул в дверной проем, когда дивизионы транспортеров и «Гидр» с грохотом проехали мимо, и скользнул в боковую аллею, чтобы разминуться с взводами, маршировавшими по четверо в ряду.

Друзья и сослуживцы приветствовали его, проходя мимо, некоторые сбивались с шага, чтобы поспешно расспросить обо всем. Большинство были с ног до головы в розовой кварцевой крошке и поту, но дух их оставался, как обычно, на высоте. Бои были напряженными все последние две недели, но имперские силы добились значительных результатов.

— Эй, Бринни, приятель! Что с лавкой? — позвал сержант Варл; отряд солдат с ним во главе замедлялся в суматохе, которая блокировала улицу.

— Да ерунда, комиссар разобрался с инфарди. Хотя я думаю, что Университет ими кишмя кишит. Роун внутри.

Варл кивнул, но вопросы его людей потонули в реве рупора:

— Давай, расходись! — кричал пардусский офицер, стоя в открытой кабине командной «Саламандры». За ним катились снабженные огнеметами танки и бочкообразные осадные орудийные платформы. Воздух был заполнен воем гудков, кашлем двигателей и розовой пылью, сводящей на нет видимость в обе стороны узкой улице.

— Давайте же!

— Ладно-ладно, фес с ним! — отреагировал Варл и махнул своим людям, чтобы выстроились вдоль стены улицы. Машины с Пардуса прогрохотали мимо.

— И на твою долю хватит славы, Варл! — крикнул офицер в броне, стоя в своей мощной машине и насмешливо салютуя.

— Мы постараемся прибыть вовремя, чтобы вытащить вас из передряги, Хоркан! — отбил выпад Варл, отсалютовав в ответ лишь одним пальцем. Жест немедленно повторили все танитцы его отряда.

Брин Майло улыбнулся. Пардусцы были отличными ребятами, и такие грубые шутки служили вполне типичными проявлениями чувства юмора, в котором они соревновались с танитцами в этой кампании.

За передовыми отрядами боевой техники продвигались «Трояны» и транспортники снабжения, тащившие тяжелое снаряжение и полевую артиллерию. Танитцы толкали тачки, взятые с ткацких складов и теперь нагруженные ящиками с боеприпасами и канистрами прометия для огнеметов. Людей Варла позвали помочь вытащить одну такую тачку из канавы, и Майло двинулся дальше.

Торопливо шагая против потока из людей и машин, молодой солдат добрался до внушительной розовой дуги моста через реку. Древнюю поверхность сооружения уродовали выбоины от снарядов, и инженеры Пардусского полка, цепляясь за веревки, занимались его укреплением и устраняли последствия взрывов. В этой части Доктринополя река несла воды по глубокому искусственному каналу, берегами которого были базальтовые стены набережной и стены зданий. Спокойная вода была темно-зеленой, темнее, чем цвет одежд инфарди. Священная река, как сказали Майло.

Брин свернул на перекрестке и пошел прочь от главной магистрали по ступенькам, ведущим вниз, под мост. Вода лизала камень в трех метрах под его ногами и отбрасывала белые блики на темные своды моста. Он шел к арке в стене, выходившей на воду. Это был вход в одно из святилищ, возле которого толпились уставшие и явно голодные горожане.

Местные врачи и священники еще в начале боевых действий превратили святилище во временный госпиталь, и теперь, по приказу Гаунта, здесь расположился медицинский персонал Гвардии.

Военных и гражданских лечили вместе, не разбирая.

— Лесп? А где док? — спросил Майло, шагнув в освещенный лампами полумрак и обнаружив согнувшегося танитского санитара, который зашивал рваную рану на голове солдата с Пардуса.

— Там где-то, — мотнул головой Лесп, прикладывая ко шву смоченный в алкоголе тампон. Новые носилки прибывали постоянно, и длинное святилище с арочным сводом уже заполнилось. Лесп, похоже, торопился.

— Доктор! Доктор! — позвал Майло.

Он видел хагийских жрецов и добровольцев в кремовых робах, трудившихся бок о бок с гвардейскими медиками. Они обращались к излюбленным средствам и ритуалам своего народа. Военные капелланы из Экклезиархии совершали службы для имперцев, не принадлежавших к жителям Хагии.

— Кому тут доктора? — раздался голос неподалеку. Фигура распрямилась и встала, одергивая красный халат.

— Мне, — ответил Майло. — Я ищу дока Дордена.

— Он на поле боя. В Старом Городе, — сообщила хирург Ана Курт. — Тут я за него.

Курт была из Вергхаста, присоединилась к танитцам после битвы за Вервун по Акту Утешения. Во время осады улья она занималась лечением раненых, и главный медик танитцев, док Дорден, был ей признателен за это решение.

— Могу я помочь? — спросила она.

— Меня послал комиссар, — кивнув, ответил Майло. — Они нашли… — он понизил голос, чтобы слышала только она. — Нашли местного лорда. Думаю, короля. Он мертв. Гаунт хочет, чтобы с его телом поступили согласно местному обычаю. То есть с должным уважением и все такое.

— Честно говоря, я в этом не сильна, — ответила Курт.

— Да, но я подумал, что вы или док можете знать кого-нибудь из местных, кто соображает в таких делах. Может, священник…

Ана откинула с глаз челку и повела Брина через переполненный лазарет туда, где хагийская девушка в кремовых одеяниях ученого перевязывала раненого.

— Саниан.

Девушка подняла взгляд. Она была такой же долговязой, с резкими чертами, как и все местные, с темными глазами и четко очерченными бровями. На выбритой голове была оставлена лишь длинная прядь блестящих черных волос, ниспадавшая на спину.

— Да, хирургеон Курт? — У нее оказался тонкий, но приятный голос.

Майло подумал, что она не старше его самого, но из-за выбритой головы было трудно определить возраст.

— Солдат Майло был послан сюда командиром, чтобы найти кого-нибудь, кто хорошо знает обычаи Хагии.

— Надеюсь, я смогу быть полезна.

— Расскажи ей, что тебе нужно, Майло, — промолвила Курт.

Майло и Саниан вышли из госпиталя под резкие лучи солнца, отраженные стеной набережной. Девушка сложила ладони и коротко поклонилась реке и небу, прежде чем повернуться к солдату.

— Ты врач? — спросил Майло.

— Нет.

— Жрица?

— Нет. Я студентка, из Университета, — она указала на свою прядь. — Нас называют эшоли.

— И что ты изучаешь?

— Разумеется, все предметы. Медицину, музыку, астрографию, священные тексты… в твоем мире все не так, да?

Майло покачал головой.

— Сейчас у меня нет мира. Но когда он был, студенты высших курсов выбирали специализацию в учебе.

— Как… странно.

— И когда ты закончишь учебу, кем ты станешь?

Девушка озадаченно посмотрела на солдата.

— Стану? Я стану тем, кем уже являюсь. Эшоли. Учеба длится всю жизнь.

— Ого, — он помедлил.

Вереница «Троянов» прогрохотала по мосту над их головами.

— Слушай, у меня есть плохие новости. Ваш король мертв.

Хагийка закрыла рот руками и склонила голову.

— Мне очень жаль, — сказал Майло, чувствуя себя неловко. — Мой командир хочет знать, что нужно сделать, чтобы достойно… позаботиться о его останках.

— Мы должны найти аятани.

— Кого?

— Священников.

Какое-то завывание заставило Роуна быстро обернуться, но то был лишь ветер. Офицер почувствовал на лице движение воздуха, гулявшего по коридорам и подвалам Университета. Многие окна выбило взрывами, в стенах зияли дыры от снарядов, и теперь ветер Хагии свободно врывался внутрь.

С мгновение он стоял, размышляя. Маскировочный плащ перекинул на одно плечо, лазган на уровне живота нацелен в…

Ну, Роун даже не мог сказать определенно, во что целился. Громадная комната, черная, выгоревшая, перекрученные оплавившиеся канделябры приникли к закопченным стенам, словно убитые пауки. Россыпи стеклянных осколков усеяли обугленный паркет. В углах комнаты оставались лежать опаленные клочки ковра.

Какой бы цели ни служило это помещение раньше, это было уже неважно. Оно было пустым. Это все, что имело значение.

Роун повернулся и вышел обратно в коридор. Ветер, пробравшись через разломы и гуляя среди оголенных стропил, провыл ему в спину.

Отряд Роуна выдвинулся дальше. Фейгор, Брагг, Маккиллиан, Вэд, Каффран… и женщины.

Майор Роун все еще не определился по поводу женщин. Их было довольно много, жительниц Вергхаста, которые решили присоединиться к Призракам согласно Акту Утешения.

Они могли сражаться — фес, они еще как сражались! — и он это признавал. Все они прошли боевое крещение во время войны за улей Вервун, обычные горожанки, которым пришлось стать военными.

Но они были женщинами! Роун попытался поговорить об этом с Гаунтом, однако комиссар-полковник принялся гундосить о достойнейших примерах смешанных или чисто женских полков в Гвардии и бла-бла-бла… Роун пропустил большую часть лекции мимо ушей. Он не интересовался историей. Его интересовало будущее. И как до него дожить, чтобы им насладиться.

Женщины в полку ставили его в затруднительное положение. Трещины уже становились более чем заметны. Несколько небольших ссор уже имели место в войсках: мужчины-вергхастцы «защищали честь» своих женщин; мужчины ссорились из-за женщин, женщины отбивались от мужчин…

Это была бомба замедленного действия, и скоро последствия не ограничатся разбитыми физиономиями и выбитыми зубами.

Однако главная причина заключалась в том, что Роун никогда особо не доверял женщинам. И еще больше не доверял мужчинам, которые доверяли женщинам.

Например, Каффран. Один из самых молодых Призраков: отличный, сильный солдат. В Вервуне он связался с местной девушкой, и они до сих пор держались вместе. Думаете, они были парой? Роун точно знал, что у нее есть двое малолетних детей, о которых заботились другие люди на эскортных кораблях полка, в обозе, который не сражался, а лишь следовал за солдатами.

Ее звали Тона Криид. Восемнадцатилетняя стройная и крепкая девица с прямыми выцветшими волосами и бандитскими татуировками, свидетельствовавшими о непростой жизни еще до войны в улье Вервун. Роун видел ее, когда они с Каффраном продвигались по разрушенному коридору Университета, прикрывая друг друга, проверяя двери и ниши. Она скользила легко и грациозно и знала, что делать. Черная униформа Призраков очень ей шла. Криид… в общем, она хорошо выглядела, была привлекательной. Роун отвернулся и почесал за ухом. Эти женщины…

Отряд зачистки продвигался вперед, прокладывая себе путь по пустым коридорам, усыпанным стеклом разбитых окон и обломками мебели. Роун вдруг обнаружил, что движется рядом с другой женщиной из своего отряда. Ее звали Бэнда, бывшая ткачиха из улья Вервун, которая сражалась в знаменитом партизанском отряде Гола Колеа. Она была веселой, жизнерадостной и пылкой девушкой с коротко подстриженными каштановыми кудряшками и фигурой более округлой и женственной, чем у стройной бандитки Криид.

Роун бесшумно, жестом подал ей сигнал, и девушка понятливо кивнула ему и подмигнула. Подмигнула!

Своему командиру не подмигивают!

Роун уже собирался остановить отряд, чтобы хорошенько отчитать Бэнду, когда Вэд подал сигнал. Все рассыпались по теням и укрытиям, вжавшись в стены коридора. Отряд как раз добрался до поворота. Впереди виднелась деревянная дверь, выкрашенная красной краской. Закрытая дверь. Дальше по коридору за поворотом был арочный проход. Ковер на полу был разорван в клочья и покрыт засохшей кровью.

— Вэд?

— Движение. Под аркой, — прошептал солдат в ответ. — Фейгор?

Адъютант Роуна, безжалостный Фейгор, коротко кивнул. Роун быстрыми жестами отдал несколько приказов. Фейгор и Вэд двинулись вперед, низко пригнувшись и держась правой стены. Брагг засел за углом, как за укрытием, сжимая автоган. Бэнда и Маккиллиан продвинулись вдоль левой стены коридора, добравшись до укрытия за деревянной скамьей.

Каффран и Криид повесили лазганы на плечи, вытащили толстоствольные лазпистолеты и двинулись к красной двери. Если, что очень вероятно, она открывалась в очередную комнату, то из нее было удобно вести огонь. Так что лучше все дважды поверить и обеспечить безопасность своих задниц.

Воцарилась тишина. Призраки двигались со свойственной им скрытностью. Каффран взялся за ручку двери, повернул, но открывать не стал, а держал, пока Криид, пригнувшись, прижалась ухом к красному дереву. Роун смотрел, как она придерживает выцветшие волосы, чтобы не падали на глаза. Фес, не мешало бы сосредоточиться на чем-нибудь другом!

Девушка открытой ладонью показала, что за дверью тихо.

Роун кивнул, удостоверился, что весь отряд его видел, поднял три пальца, а затем согнул их один за другим.

Когда он согнул третий палец, Криид и Каффран, низко пригнувшись, быстро прошли в дверь. Они оказались в большой комнате, которая была скрипторием до того, как ракеты взорвали стрельчатые окна напротив двери, разметали деревянные скамьи и письменные столы. Каффран и Криид скользнули за груду деревянных обломков, поскольку к ним устремились лазерные лучи из арки в дальнем конце комнаты.

Команда Роуна приблизилась к арке, ведущей в коридор, и открыла ответный огонь.

— Каффран! Что у вас? — рявкнул Роун по воксу.

— В помещении есть другой выход.

Каффран и Криид стали продвигаться вперед, время от времени стреляя поверх сломанных кафедр и разбитых скамей в сторону дверного проема. Пол был залит чернилами, взрывы оставили чернильные брызги на стенах скриптория — причудливые рисунки, похожие на звездные карты.

Каффран рывком открыл подсумок на бедре и вытащил гранату.

— Попробуйте вот это! — прокричал он, срывая полоску из фольги с химического воспламенителя и швыряя металлическую трубку в дверной проем.

Последовал взрыв, из арки вырвались клубы дыма и мусора. Фейгор попробовал продвинуться вперед, чтобы заглянуть внутрь.

Криид и Каффран поднялись и добрались до внутреннего дверного проема. В воздухе клубился дым, едко воняло фуцелином. Только у двери Криид сняла с плеча лазган и вытащила что-то из кармана. Это была брошь или медаль, отполированная до зеркального блеска. Девушка повесила ее на дуло оружия и осторожно высунула в дверь. Легкий поворот запястья, и зеркало немедленно отразило все, что было за дверью.

— Чисто, — сказала она.

Они скользнули внутрь. Помещение оказалось пристройкой к скрипторию. Вдоль одной стены выстроились металлические прессы. Трое инфарди, убитые зарядом Каффрана, лежали рядом с дверью. Все они были в разноцветных пятнах чернил, выплеснувшихся из разбитых бутылок.

Роун прошел через арку.

— А что там? — спросил он, указывая на маленькую дверь за занавеской в задней части пристройки.

— Еще не проверили, — ответил Каффран.

Роун подошел к двери и дернул занавеску. Вспышка лазерного огня прожгла ткань.

— Фес! — выругался он, метнувшись за стол. Он выстрелил и увидел, как рухнуло на стопки пергамента тело инфарди. Как стая вспугнутых птиц, взметнулись листы.

Роун и Каффран миновали проем и оказались в хранилище для пергаментов, не имевшем других выходов. Инфарди, чьи зеленые одежды задрались и закрыли лицо, был мертв.

Но перестрелка не прекратилась.

Роун обернулся. Стреляли снаружи, из коридора.

— Мы нашли нескольких… — прорвался по связи голос Маккиллиана.

— Вот фес! — это был уже Фейгор.

Роун, Криид и Каффран поспешили обратно, но мощь перекрестного огня снаружи не позволила им даже высунуть головы. Лазерные лучи устроили адскую пляску, и один из них обжег Роуну щеку.

— Фес! — он нырнул назад, вздрогнув от боли, и включил бусину вокса. — Фейгор! Сколько их?!

— Двадцать, может, двадцать пять! Засели дальше по коридору. О фес, они устроили нам горячую встречу!

— Воспользуйтесь пушкой!

— Брагг пытается! Ленту заклинило! Вот дерьмо…

— Что? Что?! Повтори!

Пару секунд слышался лишь визг лазерных импульсов, но затем голос Фейгора прорезал шипение и треск помех:

— Брагг ранен. Фес, мы застряли!

Раздосадованный Роун обернулся. Криид и Каффран пробрались к выбитым окнам скриптория. Криид выглянула наружу.

— А что, если так? — позвал майора Каффран.

Роун поспешил к ним. Криид уже перемахнула через раму, шаркнув по каменному карнизу.

— Да вы шутите… — начал майор.

Каффран не шутил. Он уже тоже был на карнизе, следуя за Криид, и протянул руку Роуну.

Майор перекинул ремень винтовки через плечо и принял его ладонь. Каффран подтянул его в каменную нишу.

Роун выругался про себя. Воздух был очень холодным. И они находились очень высоко. Каменные стены Университета вырастали прямо из темно-зеленых вод реки, и окна скриптория находились примерно в сотне метров над ней. Выше была только покатая черепичная крыша, купола и шпили. Роун на секунду заколебался.

Криид и Каффран продвигались дальше по карнизу, осторожно перешагивая через свинцовые водосточные трубы и желоба. Роун последовал за ними. Украшавшие каменную стену барельефы, горгульи и изображения святых были потрепаны годами и погодой. Некоторые архитектурные детали выступали из стены, перегораживая карниз. Роун понял, что придется повиснуть спиной прямо над пропастью, чтобы, прижавшись животом к этим препятствиям, продвинуться дальше.

Он обхватил руками каменную шею святого, закрыл глаза и поразился грохоту собственного сердца в ушах.

Когда он открыл глаза, то увидел Каффрана уже метрах в десяти от себя, но девчонки Криид нигде не было. Фес! Неужели она сорвалась?! Светловолосая голова высунулась из следующего окна, подгоняя их. Девушка была уже внутри.

Каффран втащил Роуна через разбитое окно. Тот пробороздил наколенниками по перекрученным свинцовым перемычкам и острым осколкам стекла, оставшимся в раме. Минута ушла на то, чтобы отдышаться. Затем майор огляделся.

Попадание крупного снаряда полностью разгромило комнату. В центре зала зияла огромная дыра, превратившая помещение в галерею без парапета, откуда открывался вид на расположенный ниже этаж. Гвардейцы пробрались вдоль стены по остаткам пола к двери в коридор. Теперь стрельба слышалась позади.

Каффран был уже в коридоре. Взрыв вышиб деревянную дверь комнаты вместе с косяками и припечатал ее к дальней стене, где она и стояла теперь, вводя в заблуждение. Три Призрака бегом кинулись по галерее, заходя в тыл врага, который обстреливал отряд Фейгора.

Двадцать два инфарди спрятались за баррикадой, сооруженной из раскуроченной мебели. Они вели огонь, совершенно не подозревая, что творится у них за спиной. Роун и Каффран вытащили серебристые танитские ножи. Криид обнажила цепной кинжал, наследие бандитского прошлого, жизни, которую она вела когда-то в улье Вервун. Призраки подкрались к врагам с тыла и прикончили восьмерых прежде, чем остальные догадались о том, что атакованы.

Завязалась яростная рукопашная. Но Роун и Криид уже открыли огонь из лазганов, а Каффран выхватил пистолет.

Инфарди, вооруженный штыком, напал на Роуна, и майор выстрелил ему в живот, но в этот момент ударная волна взрыва швырнула инфарди на Роуна, и майора сбило с ног.

Он пытался выбраться из-под скользкого от крови, агонизирующего тела, когда другой инфарди появился перед ним, размахивая жутковатого вида топором с волнистым лезвием.

Нападавшего прикончил выстрел в голову. Труп рухнул рядом с Роуном. Майор, наконец, выбрался из-под трупа и поднялся на ноги. Инфарди были мертвы, его отряд мог двигаться дальше.

— Фейгор?

— Отличный маневр, босс, — отозвался гвардеец.

Роун ничего не сказал. Он не видел смысла уточнять, что хитрый обход был целиком идеей Каффрана и Криид.

— Что случилось? — спросил он.

— Вэд получил царапину. Он в порядке. А вот у Брагга ранение в плечо. Нужны носилки, чтобы вытащить его отсюда.

Роун кивнул.

— Отличный выстрел, — добавил он. — Тот ублюдок собирался меня прикончить.

— Это не я стрелял, — сказал Фейгор и грязным пальцем ткнул в сторону Бэнды.

Бывшая ткачиха ухмыльнулась, похлопав по прикладу лазгана. И подмигнула.

— Э… Хорошая стрельба, — промямлил Роун.

В молитвенном дворе в восточной части Университета капитан Бан Даур руководил организацией движения, когда его позвал комиссар-полковник.

Вторая лобовая атака полковника Корбека взбудоражила Старый Город, и те жители, что прятались по погребам и подземельям в течение почти трех недель боев, теперь массово уходили из квартала.

Через длинный и узкий молитвенный двор толпы грязных, задыхающихся, перепуганных людей медленно брели на запад.

— Даур?

Бан Даур обернулся и отсалютовал Гаунту.

— Их там тысячи. Дороги на запад и восток заблокированы. Я пытаюсь перенаправить их в базилику в конце той улицы. У нас там уже есть бригады медиков и рабочих от городских властей и Администратума.

— Хорошо.

— Проблема вот в чем, — Даур указал на ряд неподвижных «Гидр» Пардусского полка, затиснутых в дальний угол двора. — Они не могут проехать из-за этой толпы.

Гаунт кивнул. Он отправил Маккола и группу танитцев в ближайшую капеллу, и они вернулись со скамьями, которые установили как ограждение, чтобы регулировать поток беженцев.

— Даур.

— Слушаю, сэр?

— Отправляйся к этой базилике. Посмотри, вдруг можно использовать какие-то здания вокруг нее.

— Я должен отвести отряд в Старый Город, сэр. Полковник Корбек просил больше людей для зачистки Коммерциа.

Гаунт улыбнулся. Даур имел в виду местный торговый квартал, но использовал термин из улья Вервун.

— Конечно, но война не закончится без тебя. Ты хорошо ладишь с людьми, Бан. Сделай это для меня, а потом можешь отправляться пострелять.

Даур кивнул. Он безмерно уважал Гаунта, но вовсе не был рад этому приказу. Со времени присоединения к Призракам он занимался одним и тем же.

По правде говоря, Даур чувствовал себя опустошенным и вымотанным. Битва за Вервун вынула из него душу, и он присоединился к танитцам главным образом потому, что не мог оставаться в пустой оболочке улья, который когда-то называл домом. Как капитан сил обороны улья Вервун он получил место в служебной иерархии, равное должности, занимаемой майором Роуном, и как боевой офицер, возглавляющий контингент вергхастцев, подчинялся только Корбеку и Гаунту.

Ему это не нравилось. Подобная роль должна была достаться таким героям войны, как Колеа или Агун Сорик, людям, которые завоевали уважение солдат в кровопролитных кампаниях. Большинство вергхастцев, мужчин и женщин, присоединившихся к Призракам, не были военными; это были рабочие, клерки — обычные горожане. Их уважение к капитану из Вервуна не шло ни в какое сравнение с тем почтением, которое они питали к героям вроде Гола Колеа. Но в Гвардии были свои правила. Так что Даур застрял в командной роли, которой не считал себя достойным, и отдавал приказы людям, которые по справедливости должны были быть его командирами. Ему приходилось сдерживать соперничество танитцев и вергхастцев, стараясь завоевать уважение и тех, и других.

А Даур хотел сражаться. Хотел завоевать себе хоть толику славы, что поведет за ним войска.

Вместо этого большую часть времени он проводил, следя за организацией жизни отряда, исполнением приказов о перегруппировках и обустройством беженцев. У него хорошо получались такие вещи, и Гаунт это знал. Так что когда возникали подобные задачи, комиссар-полковник всегда просил именно Даура заняться ими. Словно совсем не считал его солдатом. Лишь интендантом. Организатором. Всеобщим любимцем.

Даур отогнал печальные мысли, поскольку в непосредственной близости загремели выстрелы, и беженцы вокруг заметались и завопили. Импровизированные ограждения из скамей, принесенных отрядом Маккола, не выдерживали натиска толпы. Даур огляделся в поисках стрелка…

Один из офицеров замершей колонны пардусских «Гидр» палил из пистолета по гирляндам с обетами и флагами, трепетавшими над молитвенным двором. Стяги и знамена висели на растяжках вдоль стены храма. Офицер попросту решил развеять скуку ожидания.

— Какого дьявола ты творишь?! — заорал Даур, подобравшись к громадине «Гидры».

Люди в мешковатой желто-коричневой форме и подшлемниках в замешательстве посмотрели на него сверху вниз.

— Ты! — прокричал Даур офицеру с пистолетом в руке. — Ты что, хочешь устроить панику?

Мужчина пожал плечами.

— Просто убиваю время. Полковник Фаррис поручил нам оказать поддержку наступлению на Цитадель, но ведь мы никуда не движемся, так ведь?

— Слезай вниз, — приказал Даур.

Бросив взгляд на своих людей, офицер убрал пистолет в кобуру и полез вниз с махины. Он был выше Даура, с бледным, веснушчатым лицом и светлыми волосами. Даже ресницы у него были белесыми.

— Имя!

— Сержант Денил Грир, Пардусский восьмой бронетанковый полк.

— У тебя есть мозги, Грир, или головой ты только ухмыляться можешь?

— Сэр?

К ним подошел Гаунт, и ухмылка сползла с лица сержанта.

— Все в порядке, капитан Даур?

— Проверяю моральный дух, комиссар. Все отлично.

Гаунт воззрился на Грира.

— Подчиняйся капитану и веди себя уважительнее. Лучше пусть он сделает тебе внушение, нежели я.

— Да, сэр.

Гаунт двинулся прочь. Даур повернулся к Гриру.

— Тащи своих людей сюда и помоги увести этих с дороги, соблюдая порядок. Так вы продвинетесь быстрее.

Грир без большого энтузиазма отдал честь и крикнул своим, чтобы слезали с машин. Маккол и Даур быстро нашли им дело.

Даур продвигался через грязную толпу. Никто из беженцев не горел желанием встречаться с ним глазами. Он уже видел такие взгляды, в которых была одна лишь обреченность, шок и ужас войны. В улье Вервун у многих были такие же глаза.

Старая женщина, хрупкая и худая, как щепка, споткнулась в толпе и упала, разроняв свои завернутые в шаль пожитки. Никто не остановился, чтобы помочь ей. Беженцы огибали ее, переступая через руки старушки, пока та пыталась собрать вещи.

Даур помог ей подняться. Старушка оказалась легкой, словно вязанка хвороста. Волосы у нее были совершено белыми, сквозь них просвечивала кожа.

— Вот, — произнес он, наклоняясь и поднимая скудные пожитки женщины: свечки для молитвы, маленькую иконку, пожелтевшую карточку молодого мужчины.

Он вдруг почувствовал, что старушка смотрит на него глазами, затянутыми дымкой времени. Никто из местных еще так не искал его взгляда.

— Благодарю вас, — произнесла она на старом низком готике. — Но я не имею значения. Мы все не имеем важности. Только святая.

— Что?

— Ты ведь защитишь нас, не правда ли? Я думаю, что защитишь.

— Матушка, давайте отойдем в сторону.

Она с усилием вложила что-то в его руку. Даур опустил взгляд. Это была маленькая подвеска из серебра, черты которой стерлись от времени.

— Я не могу принять, это…

— Защити ее. Император захочет этого от тебя.

Проклятье, она ведь не заберет эту безделушку. Он чуть не уронил статуэтку, снова наклонился, чтобы подхватить, и пока возился, старушка пропала в потоке беженцев.

Даур сконфуженно оглянулся, обшаривая толпу глазами. В конце концов, он опустил безделушку в карман. Неподалеку он заметил Маккола, жестами велящего людям продвигаться. Даур направился было к командиру разведчиков, чтобы спросить, не заметил ли он ту старушку.

Внезапно на него шарахнулась женщина. Затем на колени рухнул впередиидущий мужчина. Где-то совсем близко в толпе всплеснулся фонтан крови. И только потом Даур услышал выстрелы.

Меньше чем в двадцати метрах сквозь объятую паникой толпу он увидел инфарди, палившего из лазгана. Убийца сорвал с себя грязные обноски, скрывавшие зеленые шелковые одежды и позволившие ему прокрасться в толпу, подобно волку в овечье стадо.

Даур выхватил лазпистолет, но не мог стрелять, окруженный мечущимися, вопящими беженцами. Прогремели новые выстрелы.

Споткнувшись о тело на мостовой, он упал, но сквозь ноги бегущих вокруг разглядел зеленый шелк.

Культист уложил еще несколько человек, в толпе образовался проем.

Схватив лазпистолет обеими руками, Даур трижды выстрелил из положения лежа в торс стрелка; и почти в тот же миг Маккол с другой стороны пронзил голову убийцы лазерным лучом.

Инфарди скорчился и рухнул на розовые камни. Блестящая кровь струйками побежала по стыкам плит мостовой.

— Святые мощи! — процедил Маккол, пробиваясь через толпу. Другие танитцы бежали, проталкиваясь через поток беженцев и направляясь в северо-восточную часть двора. Вокс-связь шипела и трещала.

Загремели новые выстрелы, послышалась яростная перестрелка со стороны дороги на Старый Город. Даур и Маккол прокладывали путь через мечущуюся толпу. В северо-восточном углу молитвенного двора высокий портал из песчаника вел в длинную колоннаду между храмовыми галереями. Призраки группировались в укрытии возле портала или короткими перебежками достигали колоннады, используя в качестве прикрытия основания черных стел из кварцита, расположенных на равном расстоянии. Шрапнель, словно рой крошечных комет, металась и завывала в колоннаде. Длинная галерея была завалена грудами скорчившихся тел местных жителей.

В галерее становилось все больше Призраков, к ним присоединялись и некоторые из артиллеристов с Пардуса. Даур заметил среди них сержанта Грира.

— Давай! Давай налево! — завопил Маккол Дауру и немедленно метнулся от арки к основанию ближайшей стелы. Четверо солдат обеспечивали ему прикрытие огнем, еще пара побежала следом. Лазерные лучи прожигали флаги в галерее, рикошетили от древних обелисков.

Даур двинулся влево, сердце колотилось где-то в горле. Он почти рухнул в тени ближайшего памятника. Другие Призраки ввалились туда следом за ним: Лилло, Мкван и еще один солдат с Танит, чьего имени он не знал. Один из пардусцев хотел было последовать за ними, но получил осколок в колено и со стоном свалился обратно в укрытие.

Даур рискнул высунуться из-за стелы и увидел движение зеленых фигур дальше в колоннаде. Казалось, самый мощный огонь велся из большого здания по левую сторону колоннады. Даур был уверен, что это было муниципальное здание, зал переписи.

— Двести метров влево! — гаркнул он по связи.

— Вижу! — отозвался Маккол с другой стороны колоннады. Даур смотрел, как лидер скаутов со своей командой попытался продвинуться вперед. Плотный огонь заставил их вернуться в укрытие.

Даур снова побежал, добрался до следующего обелиска по левой стороне. Внезапно прогремели выстрелы справа, и, повернувшись, он увидел двоих инфарди, которые устроились на покатой крыше здания и палили по улице.

Даур торопливо выстрелил в ответ, сдернув с плеча лазган. Лилло и Несса добрались до его позиции одновременно и тоже открыли огонь. Они не застрелили ни одного врага, зато вынудили их отступить и спрятаться за край крыши. Осколки черепицы сыпались вниз и разбивались о мостовую.

К Дауру, Лилло и Нессе присоединился Мкван. Перекрестный огонь был сильным, но они были ближе на добрых двадцать метров к зданию скриптория, чем команда Маккола.

— Сюда, — Даур жестом позвал за собой людей. Несса, бывшая работница улья, ставшая гвардейцем, практически оглохла в результате бомбардировки Вервуна, но значения жестов были известны всем бойцам Танитского. Она кивнула в знак того, что поняла, и ее миловидное лицо эльфа-проказника исказилось свирепой гримасой, когда она вставила новую энергоячейку в лазган снайперского образца.

Согнувшись и держась ближе к земле, четверка выбежала из главной колоннады и двинулась через прохладный затененный зал. Этот храм, как и следующий, который они прошли через небольшой обрамленный колоннами проход, оказался пустым: все украшения и орнаменты, не снятые и не спрятанные верующими перед вторжением, были уничтожены инфарди за время оккупации. Кумирни перевернуты, горстки пыли и пепла усеивали керамические плиты пола. Щепки, обломки разбитой мебели и куски молитвенных ковриков валялись повсюду. Вдоль восточной стены в пятнах солнечного света, падавшего через высокие окна зала, были видны ведра и кучи тряпок — местные жители пытались стереть со стен храма святотатственные надписи инфарди.

Четверо солдат двигались попарно, обеспечивая укрытие: двое стояли с оружием наготове, пока другие подбирались к следующему помещению.

Из задней части второго храма можно было пройти в подсобное помещение, соединенное со скрипторием. Стены здесь были облицованы черным шпатом, но инфарди прошлись кувалдой по древним узорным барельефам.

Мкван первым заметил засаду инфарди в подсобке скриптория и жестом велел Призракам спрятаться, прежде чем лазерные лучи ворвались под арку дверного проема подсобки и оставили выбоины в облицовочном камне.

Несса устроилась поудобнее и прицелилась. У нее был отличный угол для стрельбы, и два точных выстрела сняли парочку вражеских стрелков. Даур улыбнулся. Хваленым танитским снайперам, таким как Чокнутый Ларкин и Рилк, придется защищать свою репутацию перед девушками из Вергхаста.

Даур и Мкван бросились в дверной проем, вновь под солнечные лучи, и швырнули две гранаты в открытые двери скриптория. Ряд маленьких окон, выходящих в переулок, одновременно взорвались фонтанами битого стекла; дым и клубы пыли вырвались из дверей.

Четыре Призрака вошли внутрь, примкнув штыки и стреляя одиночными в пелену дыма. Они подобрались к позиции инфарди с тыла. Воздух просторного зала скриптория заполнился яростным огнем.

Атака Даура заставила инфарди ослабить огонь, ведущийся ими в передней части здания, позволив другим огневым командам продвинуться вперед. Три отряда Призраков, включая скаутов Маккола, побежали по колоннаде. Затем Гаунт выдвинулся к передней линии обелисков.

— Маккол?

— Впереди крепкая баррикада, сэр, — доложил по воксу лидер скаутов. — Кто-то отвлек их внимание… Думаю, это дело рук Даура.

Скорчившись за стелой, Гаунт жестом подал сигнал остальным притаившимся Призракам двигаться вдоль колоннады. Солдат Бростин кинулся вперед, клацая контейнерами огнемета.

— Что вас задержало? — спросил Гаунт.

— Возможно, вся эта суматоха, — легкомысленно отозвался Бростин.

Комиссар-полковник указал на фасад скриптория.

— Выжги это, будь добр.

Бростин, здоровяк с широченными плечами и пышными усами, навечно провонявший прометием, поднял огнемет и нажал на спусковой крючок. Оружие кашлянуло и выплюнуло струю жидкого огня в проем разбитого окна. В воздухе выгнулась дуга желтого пламени, сопровождаемая шлейфом удушливого черного дыма.

Огонь расплескался по фасаду здания. Раскрашенные декоративные панели почернели и вспыхнули. Краска отслаивалась от жара и скатывалась в шарики. Бростин сделал несколько шагов вперед и направил струю пламени в баррикаду. Гаунту нравилось наблюдать за его работой. Могучего огнеметчика словно что-то роднило с огненной стихией — он инстинктивно чувствовал, как поведет себя пламя. Оно бежало, стелилось, танцевало по его желанию. Он умел заставить стихию работать на себя; знал, что воспламеняется мгновенно, а что будет разгораться медленно, что заполыхает яростным белым пламенем, а что начнет чадить и дымить; он знал, как использовать ветер и малейшее движение воздуха, чтобы направить пламя прямо в цель. Бростин не просто поливал огнем позицию противника. Нет, он искусно возводил целую стену жадного инферно.

Если верить сержанту Варлу, искусство обращения Бростина с огнем коренилось в его прошлом — на Танит он работал пожарным. В это нетрудно было поверить, и Гаунт предпочитал эту версию. Хотя Ларкин болтал другое. Он утверждал, что Бростин тянул десятилетний срок на каторге, схлопотав приговор за поджог.

Пламя, ослепительно белое, кольцами вгрызалось в фасад здания и уже коснулось крыши. Значительная часть стены обрушилась на улицу, когда огонь добрался до боеприпасов инфарди. Еще одна секция осела, крошась на мостовую. Три силуэта в зеленом выскочили из полыхающего дверного проема и повели стрельбу из лазганов по колоннаде. На одном уже загорелась одежда. Призраки открыли ответный огонь, и вся троица полегла на землю.

Из объятого пламенем здания вылетели парочка гранат и взорвалась посреди улицы. Еще двое инфарди попытались пробиться наружу. Маккол прикончил обоих в ту же секунду, как они показались в дверях.

Теперь по приказу Гаунта Призраки стреляли по горящему фасаду. Пардусская «Гидра», клацая по камням мостовой, направилась к центру колоннады, волоча за собой гирлянды с флагами, зацепившиеся за орудия, и остановилась у позиции комиссара-полковника.

Гаунт забрался на платформу позади стрелка и посмотрел, как тот опускает четыре длинных дула противовоздушных орудий.

— Стрельба по мишеням, — велел ему Гаунт.

Стрелок отдал честь и затем безжалостным залпом разнес фасад скриптория вдребезги.

Внутри, в задней части скриптория, Даур с товарищами двигался обратно по тому же пути, которым они пришли. Густой черный дым заволакивал колоннаду. Даур, кашляя, отчетливо чувствовал вонь прометия и понял, что тут хорошенько поработали огнеметом. Снаружи, должно быть, царил настоящий ад.

— Давайте! — прохрипел он, взмахом приказывая Нессе, Лилло и Мквану двигаться назад.

Двигаясь почти вслепую, четверка спотыкалась, кашляла и сплевывала горькую слюну. Даур молился, чтобы они не заблудились в этих руинах.

Из отряда никто серьезно не пострадал. Мкван отделался царапиной на тыльной стороне ладони, а Лилло — порезом на лбу, хотя они яростно сражались с инфарди и выжили, чтобы рассказать об этом.

Плотная стрельба слышалась со стороны колоннады. Пара убийственно мощных залпов, оставляя сверкающие трассеры, пробили стену за их спинами и пронеслись над головами. Снаряды прошили скрипторий насквозь.

— Гак! — вскричал Лилло. — Это что было, танк?

Даур как раз собирался ответить, когда Несса вдруг хрипло вскрикнула и согнулась пополам. Он обернулся, слезящимися от дыма глазами осматривая зал, и увидел пятерых инфарди, бегущих к ним из центральной части здания. У двоих были лазганы. Даур вскинул оружие и почувствовал, как лазерный луч ужалил его в плечо. Но его выстрелы достали двух инфарди. Еще один враг бросился на Мквана и нарвался на танитский штык. Уже агонизируя, инфарди выстрелил Мквану в лицо из лазпистолета. Оба рухнули на пол.

На Лилло набросились двое, оставшиеся без оружия, и вцепились в него грязными крючковатыми когтями. Один пытался выдрать из рук лазган, но получил удар штыком. Даур бросился на культиста, и они вывалились обратно через дверной проем в объятый огнем главный зал.

В раскаленном воздухе было практически невозможно вдохнуть. Инфарди бился, кусался и царапался. Они покатились по горящему полу. Врагу удалось сжать руки на горле капитана. Даур подумал о штыке, но вспомнил, что тот все еще примкнут к лазгану и лежит в соседней комнате рядом с телом Мквана.

Даур перекатился так, что безумец-инфарди оказался сверху, а затем сгруппировался и пнул врага обеими ногами, перекинув фанатика через голову. Враг приземлился прямо на горящий стол, взметнув тучи искр. Он поднялся, бормоча какую-то непотребную литанию и сжимая в руках головню, собираясь драться ею, как дубинкой.

В этот момент обрушилась крыша. Многотонная балка полыхающим копьем пригвоздила инфарди к полу.

Даур с трудом поднялся на ноги. Его форма горела. Голубые язычки пламени лизали рукав и обшлаг, пробирались к карманам. Хлопая по ней руками, он пытался сбить пламя, и, спотыкаясь, побрел к выходу. Кажется, он не дышал две или три минуты. Легкие готовы были взорваться.

Лилло пытался вытащить Нессу наружу через задний портик. Дегтярный черный дым сочился из стропил, отравляя воздух, дышать и тут не было возможности.

Даур кинулся к ним через трупы инфарди и помог Лилло нести девушку.

Ее ранило в живот. Рана выглядела паршиво, но Даур не был медиком, так что не знал, насколько плохо обстоит дело.

Эхо принесло глухие раскаты, когда обрушилась секция крыши, и в воздух поднялись новые клубы дыма, снопы искр и раскаленный пепел. Когда гвардейцы вывалились во двор через портик, Даур почувствовал, как что-то выпало из кармана мундира и зазвенело на земле.

Фигурка. Подвеска той старушки.

Мужчины перенесли Нессу через двор, и Лилло рухнул рядом с ней, надсадно кашляя, чуть ли не выплевывая легкие, и попытался вызвать по воксу бригаду медиков.

Даур обернулся к полыхавшему портику, срывая тлеющий мундир. Жар и пламя опалили ткань, кое-где выжгли целые куски. Один из карманов свисал на паре ниток, именно из него выпала реликвия.

Даур заметил ее на плитках прямо посреди портика. Он нагнулся, чтобы не вдыхать черный дым, заполнявший верхнюю часть арки, перекатился, схватил подвеску и сжал в кулаке. Она сильно нагрелась, почти обжигала.

Что-то сильно толкнуло Даура в бок и заставило упасть на колени. Повернувшись, он увидел инфарди, обгоревшего и окровавленного, слепо бредущего из огненного ада.

Обгоревшими руками он потянулся к Дауру, и солдат, выхватив лазпистолет, всадил два заряда прямо в сердце врага.

А потом Даур упал.

Лилло побежал к нему, но Даур не слышал его криков. Он смотрел на изукрашенную резьбой рукоятку ритуального кинжала, торчащую из его груди. Из раны толчками выплескивалась кровь, темная, как ягодный сок. Инфарди не просто натолкнулся на него.

Даур глупо рассмеялся, и в горле запузырилась кровь. Он смотрел на оружие инфарди, пока зрение еще служило ему, а потом мир померк.

Глава третья Патер Грех

Отец отвернулся от верстака, отложил гаечный ключ и улыбнулся ему, вытирая замасленные руки о тряпку. В механической мастерской пахло смазкой, прометием и холодным металлом.

Он протянул дымящуюся кружку горячего кофеина, кружку столь большую, что его маленькие руки сжимали ее, словно священную чашу, и отец принял ее с благодарностью. Уже рассвело, и осеннее солнце скользило над верхушками наловой рощи за тропой, что вела вниз, от речной дороги к отцовской мастерской.

Люди приехали на закате прошлого дня, восемь крепких мужчин из заповедных лесов, что росли в пятнадцати лигах ниже по реке. Им поступил заказ на большую партию древесины от краснодеревщика из Магна Танит, а на их главной пилораме вышла из строя пила. По-настоящему срочное дело… не может ли лучший механик в графстве Прайз их выручить?

Лесорубы привезли цепную пилу на плоской платформе и помогли отцу вкатить ее в мастерскую. Отец велел зажечь все лампы. На эту работу должно было уйти много времени.

Он ждал в дверях мастерской, пока отец отлаживал работу двигателя пилы и привинчивал решетку кожуха обратно. Набившиеся в кожух опилки рассыпались по помещению, заполнив его терпким запахом дерева нал.

Дожидаясь, пока отец протестирует пилу, он чувствовал, как сердце забилось чаще. Так было всегда, сколько он себя помнил. Он всегда испытывал восторг и трепет, наблюдая за работой отца, больше походившей на волшебство. Отец брал мертвые куски металла, соединял их и делал живыми. Это была магия, которую он надеялся однажды унаследовать. Он мечтал стать механиком.

Теперь его сердце колотилось так, что стало больно. В груди болело настолько сильно, что он схватился за дверной косяк, чтобы удержаться на ногах.

Отец повернул выключатель на движке пилы, и машина с дрожью ожила. Ее резкий визг заполнил мастерскую.

Боль в груди стала невыносимой. Он глотнул воздуха. Боль концентрировалась на одной стороне тела, слева, под ребрами. Он пытался позвать отца, но его голос был слишком слаб, а рев пилы — слишком громок.

Он понял, что умирает. Он умрет здесь, в дверях мастерской своего отца, в графстве Прайз, вдыхая запах дерева нал, слушая рев пилы и чувствуя копье невыносимой боли прямо в сердце…

Кольм Корбек открыл глаза и добавил к своей жизни добрых тридцать пять лет. Он больше не был мальчишкой. Сейчас он был старым солдатом с плохой раной и в очень, очень трудном положении.

Он был обнажен по пояс, грязные обрывки нательной рубахи все еще болтались на плечах. Он потерял ботинок. Фес побери, его вооружение и вокс-передатчик тоже пропали неизвестно куда.

Все тело покрывали кровь, порезы и синяки. Он попытался шевельнуться, и боль вгрызлась в него с новой силой. Вся левая сторона груди превратилась в кровавую корку вокруг длинного лазерного ожога.

— Н-не двигайтесь, командир, — раздался чей-то голос.

Корбек огляделся по сторонам и увидел рядом Йеля. Молодой танитский солдат с пепельно-белым лицом сидел, прислонившись спиной к полуразрушенной кирпичной стене. Он тоже был без кителя, и засохшая кровь коркой покрывала плечо.

Корбек осмотрелся. Они находились в старом, давно мертвом камине громадной комнаты, которую не пощадила война. Стены лишились штукатурки, лишь кое-где имелись остатки старых украшений и росписи, а изящные стрельчатые окна были забиты досками. Свет стрелами проникал в щели между ними. Последнее, что помнил Корбек, был штурм здания гильдии. Это же помещение, насколько он мог судить, зданием гильдии не являлось.

— Где это мы? Что сл…

Йель мягко покачал головой и крепко схватил Корбека за руку.

Полковник тут же заткнулся, проследил за взглядом товарища и увидел инфарди. Больше десятка врагов расхаживали по комнате. Некоторые с оружием наготове занимали позиции у окон. Остальные таскали ящики с боеприпасами и свертки со снаряжением. Четверо втащили в комнату длинную и явно тяжелую скамью. Ножки скамьи царапали каменный пол. Инфарди переговаривались друг с другом низкими, глухими голосами.

Только теперь Корбек начал вспоминать. Они вчетвером подходят к главному залу здания гильдии. Император свидетель, они сполна воздали тем мерзким сектантам! Колеа дрался, как демон, Лейр и Йель бок о бок с ним. Корбек вспомнил, что наступал с Йелем, а Колеа прикрывал их. А затем…

Затем боль. Дальний лазерный выстрел, посланный инфарди, который притворялся мертвым в развалинах.

Корбек приподнялся и подполз к Йелю, морщась от боли.

— Дай-ка мне посмотреть, — прошептал он и попытался осмотреть рану парнишки. Йеля трясло мелкой дрожью, и Корбек заметил, что у солдата один зрачок шире другого.

Увидев затылок Йеля, Корбек похолодел. Как он еще оставался в живых?

— Что с Колеа? Лейром?

— Думаю. Они выбрались. Я не видел… — прошептал Йель. Он собирался сказать что-то еще, но внезапно оцепенел, когда по комнате словно пронесся чей-то вздох. Корбек скорее почувствовал его, чем услышал. Стрелки-инфарди смолкли и попятились к стенам, склонив головы.

Что-то вошло в помещение, что-то по очертаниям напоминающее крупного человека, если, конечно, человек может быть одет в шепот. Это что-то было скорее похоже на сгусток дыма, марево, искажавшее воздух и гудящее, словно большое осиное гнездо.

Корбек уставился на фигуру. Он чувствовал, что та извращает реальность вокруг себя, ощущал ни с чем не сравнимый холодный запах варпа. Фигура была одновременно прозрачной и плотной, воздушной, словно пар, но при этом твердой, как доспехи Императора. Чем больше Корбек смотрел, тем больше видел в этой дымке. Крошечные тени, сверкание, бурление, движение и жужжание, словно в пузыре кишели мириады насекомых.

Со звуком, подобным вздоху, преломляющий щит отключился и исчез, оставив крупную фигуру в зеленых шелках. Небольшой генератор поля висел на поясе.

Нечто повернулось к двум охраняемым пленникам, лежащим в жерле пустого камина.

Значительно выше двух метров, сплошная груда мышц. Там, где ярко-изумрудный шелк не скрывал кожу, виднелись омерзительные татуировки культа инфарди.

Патер Грех улыбнулся Кольму Корбеку:

— Ты знаешь, кто я?

— Могу догадаться.

Грех кивнул, и его улыбка стала шире. Образ мучающегося в агонии Императора на его левой щеке и лбу и кровавая пустая глазница вместо левого глаза создавали устрашающую картину. Вместо зубов у него были заостренные стальные импланты. Он вонял потом, порчей и… корицей. Он наклонился к Корбеку, и полковник почувствовал, как рядом с ним задрожал от страха Йель.

— Мы с тобой похожи.

— Я так не думаю… — произнес Корбек.

— О да. Ты сын Императора, принесший ему клятву. Я инфарди… паломник, верный культам моих святых. Святая Саббат, да будут благословенны ее мощи. Я пришел сюда, чтобы выразить ей почтение.

— Ты пришел сюда, чтобы осквернить их, гнусный ублюдок.

Не переставая улыбаться, Грех пнул Корбека по ребрам.

У Кольма потемнело в глазах. Когда сознание вернулось, он лежал в центре комнаты, а вокруг стояли все инфарди. Они что-то пели и время от времени стучали ногами или прикладами винтовок. Йеля он не видел. Боль в ребрах становилась все сильнее.

Патер Грех вновь возник в поле его зрения. За его спиной та самая тяжелая скамья. Теперь Корбек видел, что это был верстак. Верстак каменотеса, с прикрепленным к нему большим буром. Бур жужжал. Так жужжала пила во сне Корбека.

— Святая страдала от девяти священных ран, — говорил Грех. — Давайте же восславим их снова, одну за другой.

Инфарди швырнули Йеля на верстак. Бур взвыл.

Корбек ничего не мог сделать.

К северу от этого района возвышался Старый Город, покрывая коростой черепичных крыш откосы горы Цитадели. Главная улица, по непонятной причине прозванная Милей Инфарди, змеилась от Колодезной улицы и скотного рынка и карабкалась через более безопасный престижный коммерческий район и квартал Камнетесов.

Даже мимолетный взгляд на храмы, стелы, колоннады — на многочисленные образцы архитектуры Доктринополя — говорил гостю о долгой и искусной работе резчиков и каменщиков. Блоки из песчаника и грандиорита доставлялись по реке и каналу из громадных каменоломен, расположенных в горах. И в своих мастерских на отрогах основания Цитадели мастера высекали прекрасные статуи и жутковатых горгулий, резали фасадные барельефы и кружевные пилястры.

В самом начале Мили Инфарди главный танитский врач, Толин Дорден, разбил полевой госпиталь в длинном здании для омовений. Это место было легче всего содержать в приемлемой чистоте. Запах сырости перебивал теплый, мягкий запах, исходивший от сушильных шкафов через нагревательные вентиляционные отверстия.

Дорден как раз заканчивал зашивать рану на руке рядового Гутса, когда Призрак из новичков, вергхастец, вошел под черепичную крышу госпиталя с резкого солнечного света на площади. Раскатистый гул «Гидр» Пардуса, обстреливавших Цитадель, докатывался и сюда. Через открывшуюся дверь Дорден мог легко разглядеть группку танитцев, отдыхавших у фонтана. Он велел Гутсу отправляться восвояси.

— Что случилось? — спросил он прибывшего, мужчину лет тридцати, с широким лицом и тяжелой челюстью.

— Да это все рука, док, — ответил мужчина, напирая на гласные — характерная манера речи жителей Вергхаста.

— Давай посмотрим. Как тебя зовут?

— Рядовой Тин, — ответил мужчина, закатывая рукав. Левая рука до локтя представляла собой кровавую кашу. Имелись явные признаки инфекции.

Дорден потянулся за тампоном и стал прочищать рану.

— Пошло заражение. Тебе стоило раньше прийти ко мне. Шрапнель?

Тин покачал головой, морщась от прикосновений пропитанного спиртом тампона.

— Не совсем.

Дорден убрал сгустки крови и увидел зеленые линии и ножевые порезы. Стало ясно, с чем он имеет дело. Очистив рану, он спросил:

— Разве комиссар не говорил вам ничего по поводу татуировок?

— Он сказал, мы можем наколоть их, если знаем, как это делать.

— О чем ты явно понятия не имеешь. В одиннадцатом отряде есть человек, один из ваших, как же его зовут… рядовой Куу? Говорят, что он хорошо с этим справляется.

— Куу гакнутый на всю голову. Я не мог к нему обратиться.

— И потому сделал все сам?

— М-м…

Дорден продезинфицировал рану и осмотрел солдата. Танитцы все были с татуировками. Рисунки по большей части представляли собой ритуальные или семейные символы. Это была часть культуры Танит. У Дордена самого имелась татуировка. А вот из добровольцев-вергхастцев татуировки были только у бригадиров и выходцев из трущоб, набивавших метки своих братств и кланов. Теперь же почти все они хотели обзавестись татуировкой по примеру танитцев.

Негласно считалось, что если у человека нет такого знака, он еще не Призрак.

Это была уже семнадцатая воспалившаяся самодельная татуировка, которую обрабатывал Дорден. Надо будет поговорить с Гаунтом.

Снаружи прогремел выстрел. Рядовой Гутс вбежал обратно в госпиталь.

— Док! Док!

Группа танитских Призраков появилась со стороны купеческого квартала, неся на самодельных носилках рядового Лейра. Рядом с раненым бежал Гол Колеа.

Раздались крики; отдыхавшие у фонтана бойцы схватились за оружие. Дорден спокойно проложил себе путь через толпу и велел опустить носилки на землю, чтобы осмотреть раненого.

— Что случилось? — спросил он Колеа, изучая лазерный ожог на бедре Лейра. Это была не единственная рана. Мужчина был избит, покрыт порезами и ссадинами и почти терял сознание. Но он не умрет.

— Мы потеряли полковника, — просто ответил Колеа.

Дорден оцепенел, снизу вверх глядя на здоровенного вергхастца. Все разом смолкли.

— Вы — что?

— Корбек повел нас: меня, Йеля и Лейра, — по подземелью под зданием гильдии. Мы держались довольно хорошо, но врагов оказалось слишком много. Я выбрался сюда с Лейром, но полковник Корбек с парнишкой… Инфарди схватили их. Живыми. Пока мы отстреливались, пробиваясь наружу, Лейр видел, как ублюдки утащили обоих куда-то.

Солдаты загалдели.

— Мне пришлось забрать Лейра, ему нужна ваша помощь. Я иду обратно за Корбеком. Корбеком и Йелем. Мне нужны добровольцы.

— Ты знаешь, где они? — недоверчиво спросил рядовой Домор.

— Ублюдки тащили их на север. В верхнюю часть Старого Города, к Цитадели. Там инфарди все еще удерживают позиции. Уверен, они собираются допросить их. Значит, какое-то время они еще будут живы.

Дорден покачал головой. Он сомневался в затее вергхастца и в том, что пленные еще живы. Но кто его поймет, этот Хаос. Его последователи непредсказуемы.

— Добровольцы! — рявкнул Колеа. Вокруг поднялись руки. Колеа выбрал восьмерых и повернулся, чтобы отправиться прочь.

— Постой! — сказал Дорден. Он подошел и осмотрел раны на лице и груди Колеа. — Жить будешь. Пошли…

— Вы идете с нами?

Корбека любили многие, но со старым доктором у полковника были особые отношения. Дорден кивнул. Он повернулся к рядовому Раффлану, вокс-оператору:

— Сообщи комиссару. Скажи, что мы собираемся сделать и куда идем. Пусть пришлет сюда медика, чтобы госпиталь продолжал работу, и офицера для руководства.

Дорден собрал необходимые инструменты и медикаменты и поспешил за солдатами, уже покидавшими площадь.

— Ты отстаешь от графика, Гаунт, — вырвался из динамика вокса отрывистый голос. Артикуляция трехмерного голографического изображения лорда-генерала Льюго не синхронизировалась со звуком. Льюго говорил через вокс-передатчик на имперской базе командования в городе Ансипаре, в шестистах сорока километрах к юго-западу от Доктринополя, и атмосферные помехи вызывали перебои в голосовой связи.

— Знаю, сэр. Но со всем уважением, мы вошли в Святой Город на четыре дня раньше, чем предусматривала ваша стратегия перед нападением.

Гаунт и другие офицеры, присутствовавшие в полутемном отсеке командной машины, ждали, пока звук догонит изображение. Астропаты в своих коконах что-то неразборчиво бормотали и мычали. Голограмма дернулась и исказилась, и затем Льюго заговорил вновь:

— Да, верно. Я уже одобрил работу, проделанную пардусскими силами полковника Фурста, что позволила вам проникнуть внутрь.

— Пардусцы проделали отличную работу, — легко согласился Гаунт. — Но сам полковник скажет вам, что инфарди не слишком сопротивлялись вторжению. Они не хотели встречаться с механизированными силами и отступили в Доктринополь, где плотность застройки дает им преимущество. Сейчас гвардейцы ведут городские бои, отвоевывая улицу за улицей, и это процесс непредсказуемый.

— Два дня! — протрещал вокс. — Вот каков был план. Вы сказали, что вам потребуется два дня после того, как попадете за стены Святого Города, чтобы перегруппироваться и укрепиться. А вы еще даже до Цитадели не добрались!

Гаунт вздохнул и обвел взглядом своих офицеров: сидевший на корточках плотный майор Клеопас, стареющий командир пардусских танков; капитан Геродас, офицер связи в пехоте Пардуса; майор Цабо из Бревианских Сотен. Всем им явно было не по себе.

— Мы обстреливаем Цитадель, — начал Цабо, сунув руки в карманы горчичного цвета куртки.

— Да, — вмешался Геродас. — Мы направляем орудия средней дальности на Цитадель. Тяжелая артиллерия вступит в бой, как только пехота очистит улицы. Описание театра действий комиссаром Гаунтом совершенно точное. Проникновение в город удалось совершить на четыре дня раньше, чем вы оценивали. Но дальнейшее продвижение гораздо труднее.

Гаунт благодарно кивнул молодому пардусскому капитану. Единый фронт был самой правильной стратегией при разговоре с таким деревянным лбом, как Льюго.

Голограмма резко дернулась. Призрак из зеленого света, лорд-генерал Льюго взирал на них.

— Позвольте сказать, что мы здесь, в Ансипаре, уже со всем закончили. Город полыхает, и все храмы отбиты. Мои войска как раз сейчас приступают к казни выживших врагов. Более того, полковник Керно докладывает, что его силы к концу дня возьмут Гилофон. Полковник Паквин вчера водрузил орла над королевским дворцом в Хатшапсуле. В руках противника остается только Доктринополь. Я поручил это дело вам, Гаунт, из-за вашей репутации. Неужели я ошибся?

— Город будет взят, лорд-генерал. Ваше доверие не будет обмануто.

Пауза.

— Когда?

— Надеюсь начать полномасштабное наступление на столицу к закату. Я доложу вам о наших успехах.

— Понял. Очень хорошо. Император защищает.

Четыре офицера хором повторили эту стандартную формулу и голограмма отключилась.

— Чтоб его… — пробормотал Гаунт.

— Да, будь он проклят, — согласился майор Клеопас. Он опустил металлическую раму откидного сиденья, уселся и потер шрам вокруг вживленного импланта, который служил ему левым глазом.

Геродас отправился за кофеином для всех к плитке, установленной в задней части машины. Гаунт снял свою комиссарскую фуражку, повесил ее на угол монитора с картой и кинул на стол кожаные перчатки. Он хорошо знал, что имел в виду Клеопас. Льюго был «свежей кровью», одним из «новомодных» генералов, которых военмейстер Макарот привел с собой, когда сменил Слайдо и принял командование Крестовым походом в миры Саббат почти шесть звездных лет назад. Некоторые генералы, как, например, Уриенц, доказали, что ничуть не уступают в способностях ставленникам Слайдо. Другие оказались бумажными стратегами, потратившими лучшие годы в военных библиотеках на Терре и никогда не бывавшими на передовой. Лорд-генерал Льюго, как прекрасно было известно Гаунту, отчаянно жаждал самоутвердиться. Своим неумелым командованием он испортил всю кампанию на первом своем театре боевых действий, на Осициллии IX, превратив вполне выигрышную операцию в двадцатимесячную катастрофу. Даже ходили слухи, что было начато расследование касательно его рейдов в ульи Каркариада. Льюго нужна была победа и медаль на груди. И то и другое было ему нужно как можно быстрее, пока Макарот окончательно не убедился, что Льюго безнадежен.

Освобождение Хагии должно было быть поручено лорду-генералу Булледину, вот почему Гаунт с удовольствием одобрил участие в боевых действиях своих Призраков. Но в последнюю минуту, скорее всего благодаря закулисным интригам Льюго, Макарот заменил им Булледина. Хагия обещала стать легкой добычей, и Льюго хотел ее получить.

— Что будем делать? — спросил Цабо, беря у Геродаса чашку.

— Будем делать то, что нам приказано, — ответил Гаунт. — Возьмем Цитадель. Я отзову людей из Старого Города, и Пардус сможет растереть его в пыль. Расчистите нам дорогу. Затем мы сметем Цитадель.

— Ты не так хотел действовать, правда? — спросил Клеопас. — В этом районе все еще есть мирные жители.

— Вполне могут быть, — отозвался Гаунт. — Но ты слышал лорда-генерала. Он хочет, чтобы Доктринополь был взят за следующие несколько дней, и он спустит с нас шкуры, если мы будем тянуть с этим. Такова война, джентльмены.

— Я займусь приготовлениями, — уныло сказал Клеопас. — Пардусские танки прокатятся через Старый Город прежде, чем солнце встанет в зените.

С металлическим лязгом открылся внешний люк, и танитский часовой обратился к собравшимся, пока холодный дневной свет вливался в сумрачный отсек.

— Комиссар-полковник? — позвал он Гаунта.

Гаунт подошел к люку и выбрался из бронированного командного центра. Массивная машина размером с амбар, поставленная на мощные гусеницы, находилась на узкой улочке за базиликой, занятой беженцами. Гаунт увидел, что люди все еще бегут из Старого Города, наводняя массивное здание, охраняемое Призраками.

Боец Майло ждал его снаружи, рядом с ним были местная девушка в кремовых одеждах и четверо пожилых, необычного вида мужчин в длинных накидках из голубого шелка.

— Что? — воззрился Гаунт на Майло.

Юный танитец кивнул.

— Это аятани Килош, аятани Гугай, аятани Хилиас и аятани Винид, — представил Призрак мужчин.

— Аятани? — переспросил Гаунт.

— Местные жрецы, сэр. Священники Саббат. Вы просили меня выяснить…

— Да, вспомнил. Спасибо, Майло. Господа, несомненно, мой боец сообщил вам печальные новости. Примите мои соболезнования в связи с гибелью Инфарима Инфарда.

— Они приняты с благодарностью, воин, — ответил аятани Килош. Это был высокий лысый мужчина с серебристой бородкой. Глаза его выдавали безграничную усталость.

— Я комиссар-полковник Ибрам Гаунт, командир Первого Танитского и командующий боевыми действиями здесь, в Доктринополе. Полагаю необходимым, чтобы ваш король, принявший мученическую смерть от рук врага, получил все положенные почести.

— Мальчик объяснил нам все это, — промолвил Килош. Гаунт заметил, как Майло поморщился при слове «мальчик». — Мы ценим ваше уважение к нашим обычаям.

— Хагия — священный мир, отец. Честь святой Саббат была одной из основных причин нашего похода. Отвоевание ее родного мира является моей главной заботой. Уважая ваши обычаи, я всего лишь чту Бога-Императора человечества.

— Император защищает, — хором откликнулись четыре жреца.

— Так что должно быть сделано?

— Наш король должен обрести покой в освященной земле, — сказал Гугай.

— А какая земля считается освященной?

— Таких мест несколько. Самое почитаемое — гробница святой Саббат. Но здесь, в Доктринополе, самая подходящая земля — это Цитадель.

Выслушав слова Килоша, Гаунт повернулся, глядя на корку черепичных крыш Старого Города и выше — на плато Цитадели. Она была окутана дымом, белым туманом, не рассеявшимся после обстрела. Ветер был слабым.

— Мы как раз обсуждали планы отвоевания Цитадели, отцы. Это наша первейшая цель. Как только путь будет расчищен, я позволю вам пройти, чтобы провести все ритуалы для упокоения вашего правителя.

Аятани, все как один, кивнули.

«Вот оно, — подумал Гаунт. — Все решено за меня. Желание Льюго услышано. Нам придется отвоевывать Цитадель прямо сейчас».

Клеопас, Геродас и Цабо уже выбрались из мобильного штаба, и Гаунт жестом подозвал их к себе. Подозвал он и ожидавшего вокс-офицера.

— Мы выступаем на Цитадель, — сказал им Гаунт. — Готовьте войска. Я хочу, чтобы обстрел начался ровно через час. Белтайн?

Танитский связист шагнул вперед.

— Просигналь нашим отрядам в Старом Городе — пусть отступают. Это приказ. Бомбардировка начнется через час.

Белтайн кивнул и положил на бедро вокс-станцию, кодируя приказ для передачи.

— Он и есть ваш лидер? — спросила Саниан у Майло, пока они ждали в тени командного броневика.

— Да.

Девушка задумчиво рассматривала Гаунта.

— Это его путь, — сказала она.

— Что?

— Его путь. Это его путь, и он подходит ему. У тебя есть свой путь, солдат Майло?

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду…

— Эшоли имеет в виду предназначение, мальчик, — сказал аятани Гугай, появившись слева от Майло. Саниан уважительно склонила голову. Майло повернулся к старику-жрецу.

Гугай был самым дряхлым из тех четырех священников, что отыскала ему Саниан. Кожа у него истончилась и покрылась бесчисленными морщинами, глаза были тусклыми и словно затянутыми пеленой, а тело под шелковой голубой мантией иссушено и искривлено долгой и тяжелой жизнью.

— Простите отец… со всем уважением, я все равно не понимаю.

Гугай искоса посмотрел на солдата, перевел взгляд на склонившуюся Саниан.

— Объясни это пришельцу из другого мира, эшоли.

Саниан подняла взгляд на Майло и старого жреца. Брин поразился пронзительной чистоте ее глаз.

— Здесь, на Хагии, мы верим, что каждый мужчина и каждая женщина рождены под сенью Императора… — начала она.

— Да хранит его судьба, пусть девять ран приносят ему удачу, — напевно промолвил Гугай.

Саниан вновь поклонилась.

— Мы верим, что у каждого есть свой путь. Каждому предназначена своя судьба. Дорога, по которой он следует. Кто-то рожден быть лидером, кто-то — королем, кто-то должен стать пастухом, а кто-то — бедняком.

— А-а… понимаю, — протянул Майло.

— Нет, вовсе нет! — с сомнением прошелестел Гугай. — Это наша вера, данная нам самой святой. Вера, что у каждого есть своя судьба. Рано или поздно, как того пожелает Бог-Император, судьба осознает сама себя, и наш путь начнется. Мой путь был стать одним из аятани. Путь командующего Гаунта — и сие очевидно — быть воином и вести за собой солдат.

— Вот почему мы, эшоли, изучаем все дисциплины и направления знания, — сказала Саниан. — Чтобы быть готовыми, когда наш путь откроется нам. И не важно, что он принесет.

До Майло стало доходить.

— То есть… тебе еще только предстоит найти свой… путь? — спросил он девушку.

— Да. Я еще эшоли.

Гугай, скрипя старыми костями, опустился на пустой патронный ящик и вздохнул.

— Святая Саббат была низкого происхождения, дочерью погонщика шелонов на высокогорных пастбищах, которые мы теперь называем Священными Холмами. Но она выросла, видишь ли, выросла, несмотря на свое происхождение, и повела граждан Империума к победе и освобождению.

За те шесть лет, что он провел в Крестовом походе за Миры Саббат, Майло уже успел это узнать. Шесть тысяч лет назад святая поднялась из нищеты этого мира-колонии, чтобы командовать имперскими силами и добиться победы во всем звездном скоплении, выдворив зло за его пределы.

Он видел ее изображения, женщины с непокрытой головой и выбритой тонзурой, облаченной в императорскую броню, сверкающим мечом обезглавливающую демонов. Майло вдруг понял, что девушка и старик выжидающе смотрят на него.

— Я понятия не имею, каков мой путь, — быстро сказал он. — Я выживший, музыкант… и солдат… вернее, я надеюсь им стать.

Гугай смотрел на него еще какое-то время и затем покачал головой.

— Нет, не воин. Не просто воин. Что-то еще.

— Что вы имеете в виду? — спросил обезоруженный Майло.

— Твой путь определен много лет назад, еще с того времени… — начал Гугай, а затем внезапно смолк. — Ты найдешь его. Когда придет время.

Старый жрец неловко поднялся и побрел прочь, к трем своим собратьям, которые тихо переговаривались под портиком базилики.

— Фес, что этот старый пень тут нёс? — рявкнул Майло, повернувшись к девушке.

— Аятани Гугай — один из старейшин Доктринополя, святой человек! — воскликнула она возмущенно.

— Он старый пень! Что значит, я не воин? Он мне что, пророчил?

Саниан посмотрела на Майло так, как если бы он задал самый тупой во всем Империуме вопрос.

— Конечно, — ответила она.

Майло только собрался еще что-нибудь сказать, как в ухе заверещал передатчик, и по воксу пошли переговоры. Пару мгновений он слушал, и затем лицо его потемнело.

— Останься здесь, — велел он девушке и поспешил к Гаунту, который с другими имперскими офицерами стоял на ступенях командной машины. Солнечный свет ласкал высокие крыши храмового района и разливал сияющие пруды на темной улице. Летучие крысы, малоприметные благодаря грязному серому оперению, мелькали между крышами и прятались в щелях.

Подойдя к Гаунту, Майло увидел, что танитский командующий погружен в разговор по воксу.

— Вы слышали это, сэр?

Гаунт кивнул.

— Они схватили полковника Корбека. Колеа ведет спасательный отряд.

— Я слышал.

— Отмените приказ. Отзовите артиллерию.

— Отступаем, рядовой.

— Что?

— Я сказал, отступаем!

— Но… — начал Майло и заткнулся, увидев жуткое выражение глаз Гаунта.

— Майло… если б был хоть малейший шанс спасти Корбека, я остановил бы не только артиллерию, а весь этот фесов Крестовый поход! Но если его взяли инфарди, он уже мертв. Лорд-генерал хочет, чтобы Цитадель была взята. Я не могу отложить наступление только из-за призрачной надежды вновь увидеть Кольма. Колеа и его команда должны отступить вместе со всеми остальными. Мы возьмем Цитадель до наступления ночи.

Брин Майло многое хотел сказать. И большая часть касалась Кольма Корбека. Но взгляд комиссара-полковника Гаунта его остановил.

— Корбек мертв. Такова война. Давай выиграем ее в его честь.

— Ответь ему «нет», — медленно произнес Колеа.

— Сэр? — переспросил вокс-офицер Раффлан.

— Сигналь ему «нет», фраг тебя раздери! Мы не отступим!

Раффлан расположился в углу полуразрушенного строения в Старом Городе, в котором они укрылись. Рядовой Домор и еще четверо заняли позиции у разбитых окон и подняли лазганы. Доктор Дорден, обремененный медицинским скарбом, в просторном черном халате, зашел в здание последним.

— Сэр, я не могу, при всем уважении, — ответил Раффлан. — Полковник отдал приказ, код «Палаш» подтвержден. Мы должны отступать из Старого Города немедленно. Бомбардировка начнется через сорок шесть минут.

— Нет! — рявкнул Колеа. Его люди оглянулись со своих позиций. Дорден присел рядом с Колеа на кучу обломков и штукатурки под окном.

— Гол… Мне все это нравится не больше, чем тебе, но Гаунт отдал приказ.

— Ты никогда не нарушал приказы?

— Гаунта? Да ты шутишь!

— Что, даже на Нацедоне, когда он приказал тебе оставить тот полевой госпиталь?

— Фес! Кто проболтался?

Колеа на мгновение замолчал.

— Корбек рассказал мне, — сказал он, наконец.

Дорден опустил взгляд и провел рукой по редеющим седым волосам.

— Корбек, да? Проклятье…

— Когда начнется бомбардировка… нас сотрут в пыль свои, — вставил рядовой Вельн.

— Это Корбек, — просто сказал Дорден.

— Не сигналь, — отозвался Колеа, подойдя к Раффлану и отключив гарнитуру. — Просто не сигналь, если тебе от этого будет лучше. Мы должны сделать это. Мы просто не услышали приказа.

Маквеннер и сержант Халлер доложили, что улица чиста. Они были на краю квартала Камнетесов.

— Ну? — Дорден посмотрел на Колеа.

— Пошли! — ответил тот.

Два часа пополудни городские колокола зазвонили на часовых башнях Университета, эхом им стали вторить часы Старого Города. И вот тогда ударила Пардусская артиллерия.

Руководимые полковником Фурстом с легендарного сверхтяжелого танка «Теневой клинок» по имени «Карающий» пятьдесят танков «Леман Русс», тридцать восемь осадных танков «Громовержец» и десять противотанковых стигийских вариантов «Покорителя» открыли огонь по Старому Городу.

Бомбардировка дальнего радиуса поражения осуществлялась «Василисками» и орудийными платформами «Сотрясатель» из болот к югу от города и продолжалась двадцать минут, пока танковые части не подошли к границам Старого Города. Затем огненный ад закипел на улицах от скотного рынка на север, к Палисаду Хемода и Миле Инфарди.

Группы танков ползли вперед, стреляя на ходу из главных орудий. «Завоеватели» и «Победители» продвигались по городским дорогам, наводняя Милю, словно целеустремленные жуки, их прикрывала пелена дыма и раскаленной пыли, быстро окутывавшая весь город. Массивные осадные танки ползли прямо через террасы жилых домов и ворота древних башен, оставляя за собой груды развалин. С крыш каскадами сыпалась черепица. Грохот и рев танковых орудий слился в единую канонаду, накрывшую Доктринополь. Призраки отступили в южные районы Старого Города, бревианцы передвинулись из зоны обстрела к Северному кварталу над Университетом. Вокс-операторы доложили тактическим командам, что отряд сержанта Колеа не выходил на связь.

Огненные залпы танков прорезали Старый Город вплоть до основания Цитадели. Двадцать тысяч домов и строений сгорели или были сравнены с землей. Капеллу командующего Киодра разорвало на куски. Общественные кухни и мастерские иконописцев сокрушило взрывами и размололо гусеницами танков. Школы аятани и помещения эшоли были разрушены, и их кирпичные останки рухнули в священную реку. Древние камни моста Индехар Шолаан Саббат взлетели в воздух на сотню метров.

Пардусская артиллерия продолжала обстрел под руководством полковника Фурста и майора Клеопаса. Это были лучшие танковые части во всем сегменте. У Старого Города и всего, что в нем было, не имелось ни единого шанса.

Глава четвертая Полковник в западне

Помещение содрогнулось. Стены и пол слегка завибрировали. Пыль посыпалась с потолка. Бутыли в форме луковиц, наполненные водой, клацнули друг о друга.

Сначала этого, похоже, никто не заметил, кроме Корбека. Он скорчился на полу и потому чувствовал, как дрожат под пальцами камни. Он посмотрел наверх, но никто из инфарди ничего не ощутил. Они были слишком заняты Йелем. Парень уже умер. И Корбек был этому рад. Хотя это означало, что скоро он и сам окажется на скамье. Но инфарди все еще заканчивали свои кровожадные ритуалы, покрывая труп оберегающими символами и бормоча строки поганых текстов.

Комната вновь вздрогнула. Бутылки звякнули. Посыпалась пыль.

Несмотря на тяжесть ситуации, или даже, возможно, именно благодаря ей, Кольм Корбек улыбнулся.

На него упала чья-то тень.

— Что тебя так радует? — спросил Патер Грех.

— Грядущая смерть, — отозвался полковник, сплевывая на пыльный пол кровавую слюну.

— Ты приветствуешь ее? — Голос Греха был низким, почти безжизненным. Полковник видел, как слишком острые металлические зубы царапали губы мерзавца.

— Я приветствую ее в любом случае, — отозвался Корбек. Он чуть привстал. — Хотя бы за то, что она избавит меня от твоего общества. А улыбаюсь потому, что смерть идет не за мной.

Комната вновь содрогнулась. Патер Грех, наконец, почувствовал это и оглянулся по сторонам. Его люди тоже остановились. Отрывистыми приказами и жестами Грех отправил троих, и те поспешили выяснять причину волнения.

Корбеку не нужно было ничего выяснять. Он слишком часто оказывался в непосредственной близости от зон бомбардировок, чтобы узнавать их приближение. Резкие удары падающих снарядов, далекая дрожь тяжелой техники…

Комната снова сотряслась, и на этот раз донесся тройной раскатистый гул, достаточно громкий, чтобы в нем можно было узнать взрывы. Инфарди похватали оружие. Грех шагнул к одному из них, у которого была легкая вокс-станция, и обменялся сообщениями с другими отрядами инфарди.

Затем дрожь и грохот взрывов стали постоянными.

Грех кинул взгляд на Корбека.

— Я ждал этого, рано или поздно. Думаешь, для меня это сюрприз? Нет, это именно то, чего я…

Он замолчал, словно не желая больше выдавать секреты старому полумертвому врагу.

Грех издал несколько гортанных звуков, которые Корбек принял за команды на приватном боевом коде инфарди, и стрелки приготовились покинуть помещение. Четверо схватили Корбека и потащили с собой. Боль огнем вспыхнула в груди, но полковник закусил губу.

Его пленители волокли его по грязным коридорам к открытому двору позади главного корпуса. Двор заливало яркое, болезненное для глаз Корбека солнце, и на открытом воздухе грохот имперской атаки стал отчетливо слышен: оглушительные, тяжелые разрывы снарядов, их пронзительный свист, клацающий рык гусениц, грохот обрушавшихся зданий.

Корбек вдруг понял, что почти прыгает на одной ноге, пытаясь помогать себе той, на которой остался ботинок. Инфарди пихали его и поливали бранью. Они хотели двигаться быстрее, чем он мог идти. Кроме того, им нужно было держать его, а значит, лазганы и амуницию им приходилось тащить в одной руке.

Они миновали камнетесную мастерскую, где все было застелено толстым слоем белой каменной пыли, прошли через несколько деревянных дверей и оказались на наклонной, вымощенной булыжником улице.

Над ними, километрах в двух, высилась Цитадель. Корбек впервые оказался к ней так близко. Ее выцветшие острые грани, смягченные мхом и лишайником, вырастали из крыш и башен Старого Города и восточных кварталов Доктринополя на холмах, поддерживая колонны и храмы королевского района священного города. Монументальное сооружение было бледно-розового цвета и ярко вырисовывалось на фоне голубого неба. Должно быть, люди Греха проделали приличный путь на север через Старый Город, волоча его и Йеля.

В другую сторону улица резко катилась вниз через беспорядочное скопление старых зданий и камнетесных мастерских к ленте реки, где начинался Старый Город. Небо в той стороне было в клубах черного и серого дыма. Огонь лизал городские кварталы. Корбек увидел, как снаряды, одни за другими, веером разрывались на улицах. Фонтаны пламени, дыма, земли и камней взлетали в воздух.

Стражники вновь потащили полковника по наклонной улице. Большинство других инфарди уже скрылись в ближайших зданиях.

Стрелки свернули с улицы, протащив Корбека через железные ворота во внутренний двор, где были сложены рассортированные по размерам камни и плиты. С одной стороны, под навесом, стояли три плоских рабочих тачки и были сложены какие-то инструменты резчиков. С другой стороны возвышались два тяжелых деактивированных сервитора.

Враги толкнули Корбека на одну из тачек. Патер Грех отдал распоряжения засевшим там. Корбек мог только ждать. Тачки были завалены пыльными мешками. Неподалеку лежали инструменты: четыре больших топора, кирка, несколько стамесок, острый мастерок. Все слишком большое, чтобы можно было что-нибудь незаметно спрятать.

Резкий свист возвестил о приближении снаряда. Он взорвался в соседнем здании, засыпал всех осколками кирпича и окутал клубами дыма. Корбек вжал голову в мешки. Он почувствовал что-то под тканью и осторожно прощупал предмет.

Тяжелый, маленький, размером с кулак ребенка, со шнуром. Отвес со шнуром, который использовали камнетесы; тяжелый свинцовый груз на конце свернутой четырехметровой струны. Пытаясь не привлекать внимания, Корбек вытянул отвес из-под мешков и зажал в руке.

Патер Грех гаркнул что-то своим людям, активировал генератор поля и исчез из виду. Корбек видел, как его туманный силуэт, посверкивая в поднятой взрывами пыли, покинул двор в сопровождении нескольких солдат. С пленником остались лишь трое инфарди.

Они повернулись и направились к нему.

С воем и грохотом несколько снарядов пропахали ближайшую улицу. Лишь чудом ни один не попал во двор. Иначе, как понимал Корбек, и его самого, и его мучителей разорвало бы в клочья. Впрочем, троих инфарди сбило с ног. Полковник, у которого опыта в этих делах было побольше, чем у инфарди, зажал уши, едва заслышав свист приближавшихся снарядов. Он вскочил на ноги. Один из инфарди уже неуверенно поднимался, направляя лазган на пленника.

Корбек быстро раскрутил отвес, на третьем обороте швырнув его во врага. Груз с громким хрустом врезался в левую скулу стрелка, и инфарди рухнул на землю.

Полковник, не теряя времени, уже раскручивал над головой отвес во всю длину шнура. Грузик набрал достаточную скорость к тому времени, как поднялся второй стрелок. Шнур четырежды обвился вокруг его шеи и сильно натянулся.

Сектант, задыхаясь, рухнул на колени, пытаясь освободиться от петли на шее.

Корбек схватил его лазган и успел выстрелить в первого инфарди, который к тому времени уже сумел опомниться и стрелял, поднимаясь с кровавой раной на лице. Выстрелы Корбека попали ему в грудь и с шипением прошили насквозь.

Сжимая трофейное оружие, Корбек встал. Судя по звукам, приближались новые бомбы. Полковник прострелил голову инфарди, задыхавшегося в петле.

Третий так и лежал лицом вниз, мертвый. В черепе застрял кусок плиты, отколотый взрывом.

Раскаты выстрелов слышались все ближе. Времени обыскивать тела на предмет запасных батарей или подходящей обуви не было. Корбек решил, что если направится к холму Старого Города, то сможет обогнуть плато Цитадели и, возможно, останется в живых. Именно так планировали поступить инфарди.

Он проковылял в двери в дальней стороне двора, за которой скрылся Грех, несколько осколков впились в голую ступню. Полковник прошел через коридор, где взрывами выбило все окна, и оказался в заднем помещении, где возле грузового транспортера были сложены готовые изделия.

Между раскатами дальних и близких взрывов Корбек услышал голоса. Он пригнулся и пробежал через зону погрузки. Внешние двери, высокие, старые и деревянные, были открыты. За ними обнаружилась пара восьмиколесных грузовиков. Около дюжины инфарди вносили какие-то обернутые тканью предметы и деревянные ящики.

Ни следа Патера Греха.

Корбек проверил заряды трофейного лазгана. Батарея полна на три четверти. Достаточно, чтобы притормозить врагов.

На пылающих улицах было многолюдно. Жители бежали из разрушенных домов и укрытий с тюками в руках, гоня перед собой перепуганный скот.

И грызуны… целые волны грызунов выливались из огня и стекали по горбатым улицам Старого Города в сторону реки.

Команда Колеа двигалась против течения.

Надев респираторы, чтобы защититься от удушливого дыма, они бегом поднимались по склону холма, стараясь держаться подальше от танков, прокладывавших себе дорогу по кварталу Каменщиков.

Снаряды падали так близко, что группу не раз сбивало с ног ударными волнами. Объятые пламенем здания обрушивались на улицу, блокируя проходы. Кое-где пришлось перебираться через потоки живых грызунов, давя ботинками пищащие тушки.

Восемь Призраков быстро пересекли очередной перекресток, пройдя завесу дыма и пепла, и нашли укрытие в лавке скорняка. Здание было изрешечено снарядами и превращено в пустую скорлупу.

Дорден стянул с лица респиратор и тут же закашлялся. Солдат рядом с ним, Маквеннер, перекатился на бок и попытался вытащить осколок горячей шрапнели из бедра.

— Дай я посмотрю, — просипел Дорден.

Вытащив инструменты, он извлек кусок металла и промыл глубокий порез антисептиком.

— Спасибо, док, — прошептал Маквеннер; Дорден вытер лоб. — Вы в порядке?

Старый медик кивнул, чувствуя, что варится заживо. Он здорово ослаб и задыхался. Жар от горящих зданий превращал воздух в раскаленный ад, в котором почти невозможно было дышать.

Колеа и сержант Халлер выглянули из развороченного дверного проема в дальней стене.

— В той стороне чисто, — пробормотал Колеа.

— Пока что да, — добавил Халлер. Он махнул солдатам Гаронду и Куу, отправляя их проверить другие двери.

Дорден заметил, что Халлер, рекрут-вергхастец и ветеран Первого Вервунского полка, предпочитал воинов, которых знал еще по своему родному миру: и Гаронд, и Куу были вергхастцами.

Халлер был человеком осторожным. Дорден подозревал, что сержант просто слишком преклоняется перед героями с Танит, чтобы отдавать им приказы.

Старый врач посмотрел на остальных членов отряда: Маквеннер, Вельн, Домор и Раффлан — все танитцы. Еще только Харджеон происходил из улья Вервун. Невысокий светловолосый человек с редкими усами, он укрылся за углом пристройки.

Дорден отметил, что теперь ему стало понятно построение отряда. Первым шел Колеа, и он был героем войны, так что никто не спорил. Халлер был военным в улье, как и Гаронд. Куу… этот сам себе закон, бывший бандит из низших уровней улья, но никто не сомневался в его храбрости или бойцовских умениях.

Харджеон… бывший гражданский. Дорден точно не знал, каким было призвание солдата в жизни до Гвардии. Портной? Учитель? Как бы то ни было, теперь это не имело значения.

Если они когда-нибудь выберутся отсюда живыми, Дорден знал, что ему придется поговорить с Гаунтом о проблеме с татуировками.

Сметая все на своем пути, снаряды шлепались в конце улицы. Отряд накрыло градом обломков.

— Давайте выдвигаться! — крикнул Халлер и направился вслед за Куу и Гарондом. Колеа ждал, махнув Харджеону и остальным танитцам.

Дорден добрался до дверного проема и посмотрел на Колеа, пристраивая на место маску.

— Нам действительно стоило бы вернуться… — начал он.

— Куда, доктор? — спросил Колеа, оглядываясь назад, на стену пламени, которая полыхала в Старом Городе за их спинами. — Боюсь, у нас нет выбора, — продолжил он. — Чтобы просто выжить, нам придется держаться впереди линии бомбардировки. Так что остается лишь продвигаться вперед и попробовать найти Корбека.

Через раскаленное марево они перебежали в следующее разрушенное здание. Дорден видел, что голая кожа на ладонях и запястьях краснеет и покрывается волдырями.

Призраки ввалились в здание. Оно, как ни странно, пострадало незначительно, и воздух внутри показался благословенно прохладным. Через чудом уцелевшее окно медик смотрел, как здание через дорогу, откуда они пришли, просто рассыпалось в пыль. Полностью и без остатка.

— Близко, да, танитец?

Дорден оглянулся и встретился взглядом с солдатом Куу.

Гвардеец Куу. Лиджа Куу. Он уже стал чем-то вроде легенды в полку. Почти два метра ростом, стройный, мускулистый, с физиономией, не обещавшей ничего хорошего. Так его описывал Корбек.

До войны в улье Вервун Куу был бандитом. Поговаривали, что он убил больше людей в гангстерских схватках, чем в впоследствии — в битвах. Он был обильно покрыт татуировками, а через все лицо тянулся длинный шрам. Этот парень был также известен тем, что оттачивал свое искусство татуировщика на благодарных вергхастцах.

Почему-то в устах рядового Куу слово «танитец» звучало как оскорбление.

— Для меня достаточно близко, — сказал Дорден.

Куу согнулся и проверил свой лазган. Движения у него были плавные, кошачьи и стремительные. «Кот, — подумал Дорден, — вот кого он напоминает. Покрытый шрамами, ободранный, потрепанный котяра. С пронзительными зелеными глазами». Последние странные годы Дорден провел в компании исключительно опасных людей. Роун, этот безжалостный змей… Фейгор, хладнокровный убийца… но Куу…

Классический психопат, причем без каких-либо оговорок в диагнозе. Этот человек вел жизнь, полную гангстерских стычек и поножовщины, задолго до того, как Крестовый поход легализовал его таланты. Столь близкое соседство с непристойными татуировками Куу и его холодными, безжизненными глазами было неприятно Дордену.

— В чем дело, док? Духу не хватает? — ухмыльнулся Куу, чувствуя, что доктору не по себе. — Лучше бы ты оставался в своей безопасной милой палатке, а?

— Вот это верно, — сказал Дорден и пошел через здание между Раффланом и Домором.

Гвардеец Домор потерял глаза на Меназоиде Эпсилон, и хирурги снабдили его парой аугментов — оптических сенсоров. Танитцы прозвали его «шоггом», потому что он стал похож на эту амфибию с жучиными глазами. Дорден хорошо знал Домора и считал другом. Он знал, что импланты могли считывать, несмотря на жару, движения через каменные стены.

— Много видишь?

— Впереди пусто, — ответил Домор, фокусирующие кольца его имплантов сузились. — Колеа стоило отправить меня вперед. Меня и Маквеннера.

Дорден кивнул. Маквеннер был одним из элитных разведчиков с Танит, которых тренировал сам печально прославленный Маккол. С обостренными чувствами Маквеннера и аугментированным зрением Домора в авангарде отряд мог бы двигаться с куда большей уверенностью.

Дорден решил поговорить об этом с Колеа и Халлером. Он двинулся к массивному шахтеру и тощему Халлеру, который все еще носил, как часть боевой экипировки, свой шипастый шлем Вервунского Первого.

Ударная волна сбила доктора с ног и швырнула о дальнюю стену. После удара его осыпало штукатуркой.

За одну безмятежную секунду перед его глазами пронеслись лица его жены и дочери, давно погибших вместе с самой Танит, и сына Микала, несколько месяцев назад умершего далеко на Вергхасте… Микал с улыбкой освободился из объятий сестры и матери и сделал шаг к отцу.

— Мученик Саббат, — промолвил он.

— Что? — ответил Дорден. Нос и рот его были наполнены кровью, и он не мог говорить четко. От радости и боли при виде сына он не смог сдержать слез. — Что ты сказал?

— Мученик Саббат. Не умирай, пап. Твое время еще не пришло.

— Микал, я…

— Док! Док!

Дорден открыл глаза. Боль сотрясала все его ослабевшее тело. Он ничего не видел.

— Ох, фес, — пробормотал он. Изо рта текла кровь.

Грубые руки стянули с него маску, и доктор услышал, как застучали капли по камням.

Над ним склонились Вельн и Халлер, лица их были донельзя встревожены.

— Ч-что? — пробормотал Дорден.

— Фес, мы думали, ты умер! — прокричал Вельн.

Они помогли ему сесть. Дорден вытер лицо и увидел, что рука теперь в крови. Пощупав себя, он понял, что кровь лилась из носа. Она заполнила маску и залила глаза.

— Фес! — прорычал он, вставая. Перед глазами все поплыло, и он рухнул обратно. — Кого мы потеряли?

— Никого, — ответил Халлер.

Дорден огляделся по сторонам. Снаряд снес западную стену здания, но бойцы отряда остались целы: Колеа, Куу, Гаронд, Раффлан, Маквеннер, Харджеон.

— Неубиваемые, — усмехнулся Куу.

С помощью Бельма и Халлера Дорден смог подняться на ноги. Он чувствовал себя так, словно из него вышибло дух.

— Вы в порядке? — спросил Колеа.

Дорден сплюнул на пол кровь и вытер лицо.

— В полном, — сказал он. — Д-давайте уже потопаем, ладно?

Колеа кивнул и жестом велел всей группе выдвигаться.

Всполохи огня терзали обе стороны улицы, по которой они двигались, а новые снаряды все раздували огненный ад. Выбравшись из здания, они увидели, что снаряд взорвался в акведуке, вскрыв кирпичную трубу и обнажив водный поток.

Колеа и Маквеннер спрыгнули вниз. Солоноватая вода, возможно, древний приток священной реки, бурлила вокруг их ног.

Дорден последовал за гвардейцами. Здесь было холоднее, и водный поток, казалось, смывал густой дым.

— Пойдем вдоль потока, — предложил Колеа. Никто не спорил.

Держась ближе друг к другу, семь Призраков пошли по руслу через пожары.

Они одолели не больше сотни метров, когда солдат Куу внезапно предупреждающе поднял руку. Костяшки его пальцев украшали грубые изображения черепов и скрещенных костей.

— Слышите это? — спросил он. — Лазерный огонь!

Выстрелы Корбека прогремели над погрузочной площадкой. Двое инфарди свалились с бортов грузовика. Еще один остался лежать в кузове, уронив ящик, который тащил.

Враги начали отстреливаться почти немедленно, вытаскивая оружие из мешков или хватая прислоненные к стене лазганы. Сверкающие лазерные лучи и жужжащие пули стали лупить по стене укрытия Корбека.

Полковник не отступил. Перепрыгнув через гору камня, он побежал по периметру площадки, стреляя от бедра. Еще один инфарди схватился за горло, опрокинулся навзничь и сполз в кузов одного из грузовиков.

Пуля царапнула Корбека по ноге. Лазерный луч срезал верхний карман штанов.

Он прыгнул в укрытие за колонной.

Стало неприятно тихо. В пропахший гарью воздух вплелась кисловатая медная вонь лазерных выстрелов.

Корбек лежал, пытаясь успокоить дыхание. Он слышал, как движутся вокруг враги. Один из инфарди обошел колонну, и полковник выстрелил ему прямо в лицо. В ответ по колонне ударил залп, и танитец пополз по каменному проходу. Деревянные панели на стенах разлетались в щепки и горели в воздухе.

Слева обнаружилась дверь. Корбек перекатился к ней и вскочил на ноги. Руки у него тряслись. В груди болело так сильно, что он едва мог думать о чем-то еще.

Помещение оказалось подобием кабинета. Здесь имелись полки для книг и большой письменный стол с отделениями. Пол завален листами бумаги, некоторые дрожали от сквозняка, врывавшегося в маленькое разбитое окно, что располагалось высоко в дальней стене.

Выхода отсюда не было. В это окно можно было просунуть разве что кулак.

— Фес меня раздери… — пробормотал Корбек, проводя рукой по щетине. Он перевернул тяжелый стол и скорчился за ним, положив оружие на край и целясь в дверь.

Батарея лазгана была полна всего на треть. Это было старое, видавшее виды оружие имперского образца, с дугообразной металлической скобой, скреплявшей приклад. Эта скоба упиралась Корбеку прямо в ключицу, но он справился, вспомнив все, чему учил его снайпер Ларкин.

Фигура в зеленой шелковой робе промелькнула мимо двери, слишком быстро, чтобы Корбек успел сделать точный выстрел. Луч угодил в дальнюю стену. Еще один враг мелькнул у проема, выстрелив из мелкокалиберного пистолета. Пули прошли высоко над головой полковника и попали в книжную полку. Корбек сделал лишь один выстрел в грудь инфарди, и того отшвырнуло прочь.

— Не на того напали, ублюдки! — взревел полковник. — Надо было прикончить меня, когда у вас была возможность! Я снесу башку любому, кто сунется в эту дверь!

«Надеюсь, у них нет гранат», — подумал он.

Еще один инфарди нырнул в проход, дважды выстрелил из лазгана и отпрыгнул обратно. Недостаточно быстро. Выстрел Корбека не прикончил его, но попал в руку. Полковник услышал вопль.

Теперь из-за косяка высунулся ствол лазгана, из которого принялись стрелять вслепую. Два выстрела пришлись в край столешницы, и Корбек пригнулся за импровизированной баррикадой. Он выстрелил в ответ, и вражеский лазган исчез.

Но теперь он почувствовал кое-что новенькое. Едкую химическую вонь.

Жидкий прометий.

Инфарди притащили огнемет.

Гол Колеа щелкнул пальцами и трижды быстро махнул рукой. Маквеннер, Харджеон и Халлер быстро перебежали вправо, вдоль лавки каменщика. Домор, Раффлан и Гаронд метнулись к зиявшей дыре прохода на погрузочную площадку, ведущей на узкую заднюю улочку. Куу направился вперед, прыгнул на край бадьи под водосточной трубой и по ней перебрался на покатую крышу.

Колеа с Дорденом последовали за солдатами. Треск лазерного огня и частые выстрелы внутри здания были слышны даже сквозь рев надвигавшейся танковой атаки со стороны холма, оставшегося за спинами гвардейцев.

Домор, Раффлан и Гаронд ворвались в двери, открывая огонь. Они столкнулись с полудюжиной инфарди, удивленно обернувшихся навстречу смерти.

Маквеннер, Харджеон и Халлер проломились через большие окна со свинцовыми переплетами и выстрелами срезали трех инфарди.

Куу устроился на крыше у слухового окна и начал одну за одной снимать цели внизу.

Колеа прошел через боковую дверь, дважды выстрелив в инфарди, попытавшегося сбежать этим путем.

Дорден с благоговейным ужасом наблюдал за слаженной работой Призраков. Это была ошеломляющая демонстрация отточенности действий, которой славился Танитский Первый-и-Единственный.

Зажатые сразу с трех сторон, враги паниковали и гибли один за другим. Стоявший здесь грузовик завелся и, буксуя тяжелыми колесами, начал выбираться с площадки. Домор и Раффлан перекрыли ему путь, выстрелами из лазганов изрешетив кабину. Гаронд обстрелял грузовик сбоку.

Дыры с рваными краями украсили корпус. Ветровое стекло разлетелось вдребезги. Грузовик пьяно вильнул, сшиб штабель ящиков, ожидавших погрузки, и с тошнотворным хрустом проехался по скорченные трупам двух инфарди.

В самый последний момент Раффлан и Домор отскочили в стороны. Грузовик на полном ходу вылетел на боковую улочку и врезался в стену противоположного здания, обломки которого погребли его под собой.

Раффлан и Домор вернулись на площадку, присоединившись к Гаронду, а затем к Колеа и Дордену. Солдаты передвигались плотной группой, простреливая места, где дым блокировал видимость.

Дорден почувствовал, как бешено бьется сердце. Он ощущал себя уязвимым, но исполненным ликования. Быть частью всего этого… Смерть была несчастьем, а война — жестокой работой, но было и что-то иное. Удовольствие оказалось столь острым и так тесно сплетенным с ужасами, к которым он питал искреннее отвращение… Медик почувствовал себя виноватым за испытанные эмоции. В такие моменты он понимал, почему человечество ведет войны и почему превыше всех прочих своих представителей оно прославляет воинов. В такое время Дорден даже мог понять самого Гаунта. Видеть, как хорошо тренированные люди, такие, как отряд Колеа, побеждают превосходящие вражеские силы, причем так искусно и смело…

— Проверь второй грузовик! — рявкнул Колеа, и Раффлан свернул, выполняя приказ.

Домор прошел вперед, чтобы проверить узкий проход.

— Огнемет! — крикнул он, отпрыгивая назад, и в это мгновение из проулка с ревом вырвалась струя пламени.

Колеа толкнул Дордена в укрытие и нажал на бусину вокса.

— Халлер!

— Внутри, сэр! Мы подходим к вам с востока. Небольшое сопротивление.

С погрузочной площадки они слышали лазерную перестрелку.

— Не торопитесь: у нас тут огнеметчик.

— Понял.

— Я достану его, без проблем, — протрещал в передатчике голос Куу.

— Давай, — велел Колеа.

Гвардеец Куу продвинулся к краю крыши, повис на карнизе и рывком влетел в окно через разбитые ставни. Теперь он видел инфарди с огнеметом, направленным в кабинет. Кроме него здесь были еще два стрелка. Куу почувствовал едкую вонь прометия.

С тридцати метров он пробил череп огнеметчика и, не медля, снял оставшихся двоих, замерших от неожиданности.

— Чисто, — доложил он радостно и сделал шаг вперед.

— Кто там? — донесся из кабинета хриплый голос.

— Это вы, полковник?

— А ты кто? Лилло?

— Неа, это Куу.

— Все чисто?

— Чище не бывает.

Корбек осторожно высунулся из двери, не опуская лазган, и огляделся по сторонам.

— Фес, ну и видок у тебя, танитец, — улыбнулся Куу и включил вокс. — Я нашел полковника Корбека. Где я могу получить приз?

— Это поможет, пока мы не доберемся до следующего медицинского поста, — сказал Дорден, обматывая бинтами торс Корбека. — Можешь забыть о войне, полковник. Придется добрую пару недель полежать в постели.

Измотанный болью, Кольм лишь кивнул. Они сидели на ящиках посреди погрузочной площадки, пока другие Призраки перегруппировывались. Куу и Вельн проверяли тела.

— Нашли Греха? — спросил Корбек.

Колеа покачал головой.

— Мы насчитали двадцать два трупа. Но никаких следов Греха, по крайней мере, никого, кто бы подходил под ваше описание.

Все громче становился рокот танков.

— Гаунт свихнулся, посылая пехоту перед танками? — спросил Корбек.

Колеа не ответил. Раффлан смущенно отвел глаза.

— Сержант?

— Это неофициально, — ответил Дорден за Колеа. — Мы искали тебя.

Корбек покачал головой.

— Вы ослушались приказа?

— Пардусские танки превращают Старый Город в пыль. Атака на Цитадель началась. Комиссар приказал пехоте отступить.

— Но вы пришли, разыскивая меня? Фес, это была твоя идея, Колеа?

— Это был консенсус, — ответил Дорден.

— Док, я думал, хоть у тебя мозгов больше! — прорычал Корбек. — Помоги мне встать.

Дорден поддерживал Корбека, пока тот хромал к воротам площадки.

Полковник долго смотрел с холма на надвигавшееся на них инферно.

— Если останемся здесь, мы покойники, — хмуро промолвил он.

— Это точно, — отозвался Маквеннер. — Предлагаю воспользоваться этим грузовиком. Поедем дальше за холм, прочь отсюда.

— Это территория инфарди! — воскликнул Гаронд.

— Да, но в этом случае я оцениваю наши шансы выше. Кроме того, подозреваю, что прямо сейчас враг отступает.

— В чем дело, полковник? — спросил Дорден, увидев выражение лица Корбека.

— Патер Грех, — ответил он. — Не могу этого понять. Мы думали, что он наверху, в Цитадели. Что ему понадобилось здесь, в Старом Городе?

— Может, вел своих людей? Самолично, как Гаунт?

Корбек покачал головой.

— Нет, тут что-то другое. Он едва не проболтался мне.

Халлер забрался в кабину грузовика и завел двигатель.

В кузове Харджеон открыл один из ящиков.

— Эй, а это что такое? — воскликнул он.

Ящик был забит иконами и священными статуэтками, молитвенными текстами и реликвиями. Солдаты открыли другие ящики. Все они оказались заполнены теми же артефактами.

— Откуда все это? — спросил Раффлан.

Колеа пожал плечами.

— Из усыпальниц Цитадели. Должно быть, ограбили все, что было можно, — сказал Корбек, заглянув в один из открытых ящиков.

— Но зачем? Зачем тащить все это? Почему просто не уничтожить? Эти артефакты для инфарди не священны, ведь так?

— Давай выясним это позже.

Призраки забрались в грузовик. Халлер сел за руль, Вельн рядом с ним занялся пулеметом.

Они вырулили с погрузочной площадки на заднюю улочку, обогнули разбитый грузовик и погнали вверх по холму.

Как раз после шести часов по местному времени всесокрушающая бригада Бревианских Сотен под руководством майора Цабо очистила Священный Путь и вошла в Цитадель. Сопротивления они не встретили. Штурмовая атака танков Пардуса сломила оборону инфарди в Доктринополе. Шестнадцать квадратных километров Старого Города, опоясывавшие священную возвышенность, были растерты в пыль и догорали в пожарах. Разведчики докладывали, что небольшие отряды инфарди все еще могли бежать на север из города, в дождевые леса внутренних районов.

Это была победа, как понял Гаунт, едва первые доклады Цабо начали поступать ему по воксу. Они взяли Доктринополь и вышвырнули врага прочь. Очаги сопротивления еще оставались — на улицах западных пригородов кипели бои — и понадобятся месяцы, чтобы отловить всех инфарди, которые сбежали за пределы города. Но это была победа. Лорд-генерал Льюго будет доволен. Или, по крайней мере, удовлетворен. Люди Цабо скоро поднимут имперский штандарт над Цитаделью, и под эгидой аквилы это место вновь будет принадлежать Империуму. Хагия возвращена. Мир освобожден.

Гаунт спустился с командного транспорта и побрел по улице. Он чувствовал себя странно. На этом театре военных действий было весьма мало славы. Конечно, его люди действовали прекрасно, и он был счастлив видеть, как уверенно и эффективно сражались танитцы рядом с новичками-вергхастцами. Но война шла совсем не так, как предпочел бы сам Гаунт. Ему, возможно, понадобилось бы больше времени и больше усилий, но Ибрам сожалел, что Льюго не позволил ему очистить Старый Город. Пардусцы были образцовыми солдатами, и они раскололи этот орешек. Но город уничтожен. И уничтожен напрасно.

Комиссар постоял в одиночестве посреди молитвенного двора, глядя, как ветер играет флагами. Двор был засыпан осколками цветного стекла из витражей ближайшей усыпальницы.

Это был мир святой Саббат. Из уважения к ней его можно было взять не разрушая, чтобы уничтожить врага.

Темнеющее вечернее небо было грязным от пепла и дыма. Спасибо Льюго и его жажде победы: они разорили третий среди самых священных городов Империума. Комиссар-полковник прекрасно понимал, что будет сожалеть об этом всю свою жизнь. Если бы Льюго предоставил ему действовать, он освободил бы Доктринополь и оставил его в целости и сохранности.

Макарот узнает об этом.

Гаунт ступил в холодное безмолвие разрушенного храма и снял фуражку прежде, чем дошел до нефа здания. Осколки стекла хрустели под ногами при каждом шаге. Дойдя до алтаря, он опустился на колено.

— Мученик Саббат!

Гаунт вскочил и огляделся. Шепот донесся справа, и раздавался словно прямо в ухе. Но рядом никого не было. Это все его воображение…

Ибрам вновь опустился на колено. Он хотел помириться со святой в этом священном месте, подумать, можно ли как-то искупить вину за то, каким способом он выдворил врагов из Цитадели. И еще вспомнить Корбека — потерю, которая была для Гаунта действительно ощутимой.

Но он молчал. Слова имперского катехизиса не слетали с губ. Он попытался расслабиться, и его разум обратился к словам «Милости Трона», которые Гаунт выучил еще ребенком в Схоле Прогениум на Игнации Кардинала.

Но даже эта простая молитва не выговаривалась.

Гаунт прочистил горло. Ветер плакал в выбитых окнах. Комиссар склонил голову и…

— Мученик Саббат!

Опять это шипение, справа. Гаунт подпрыгнул, схватившись за болтган и выставив его вперед.

— Кто здесь? Выходи! Покажись!

Никого. Гаунт водил стволом из стороны в сторону.

Наконец он медленно вложил тяжелое оружие обратно в кожаную кобуру, повернулся к алтарю и снова преклонил колени.

Глубоко вдохнув, он попытался еще раз начать молитву.

— Сэр! Комиссар, сэр! — Вокс-связист Белтайн, запыхавшись, вбежал в храм, его вокс-фурнитура свисала с плеча и болталась в такт шагам. — Сэр!

— В чем дело, Белтайн?

— Вы должны это услышать, сэр! Что-то странное!

Странное. Любимое слово Белтайна, сразу расставляющее все по местам. «Вторгшиеся орки всех зарезали, сэр! Это что-то странное!»; «Все очень странно с тех самых пор, как появились генокрады, сэр!»

— Что такое?

Белтайн рывком протянул командиру наушник.

— Слушайте!

Бревианцы майора Цабо вошли в Цитадель, держа оружие наготове. Возвышавшиеся храмы были безмолвны и пусты. Розоватый камень поблескивал в свете заходящего солнца.

Когда они ушли с солнечного света и углубились в тени храмовых колонн, Цабо почувствовал такой холод, какого не помнил с зимних войн на Аэксе-XI.

Люди свободно и уверенно разговаривали, подходя к холму Цитадели. Но теперь все разговоры смолкли, словно их поглотило молчание этих древних могил и пустых храмов.

Здесь ничего не было, понял Цабо. Ни жрецов, ни инфарди, ни тел, ни единого следа разрушений.

Несколькими жестами он разделил бойцов на отряды. В броне и горчичного цвета униформе солдаты стали продвигаться по параллельным улицам. Цабо выбрал вокс-канал.

— Бревиа-один. Сопротивления в Цитадели нет. Здесь чертовски тихо!

Он оглянулся по сторонам и отправил вперед сержанта Вулле с двадцатью солдатами, в величественную Капеллу Отмщенного Сердца. Сам Цабо двинулся к зданию поменьше, помещению капитула, где раньше жил хор Экклезиархии.

За портиком он заметил ряд пустых альковов.

Вулле доложил из Капеллы, что все священные предметы: иконы, тексты, статуи — все вынесено из знаменитого здания. Другие команды доложили о том же самом. Алтари были пусты, альковы чисты, реликварии разграблены.

Цабо это не понравилось. Его люди были раздражены. Они ожидали, по меньшей мере, сражения. Это место должно было быть берлогой Патера Греха, его последним прибежищем.

Бревианцы рассеялись среди просторных колоннад и проходов храма. Ничто не нарушало тишину, кроме шелеста высокогорного ветра.

С отрядом из восьми человек Цабо вошел в главную усыпальницу, храм Паломничества Саббат, величественное сооружение из розового камня и громадных колонн, возносившееся на триста метров ввысь в самом сердце Цитадели. Алтарь здесь тоже был пуст. Колоссальное сооружение размером с танк, украшенное золотом, было лишено и канделябров, и курильниц, и аквил.

В воздухе чувствовался странный запах — едкая вонь, похожая на раскаленное густое масло, на котором жарили соленую рыбу.

У Цабо внезапно повлажнели губы. Он облизал их и почувствовал на языке медный привкус.

— Сэр, ваш нос… — выдавил солдат.

Цабо поднес руку к лицу и понял, что из носа течет кровь. Оглядевшись, он увидел, что у всех его людей сочится кровь из носа, глаз, ушей. Кто-то застонал. Солдат Эмис внезапно рухнул на пол без движения.

— Великий Бог-Император! — вскрикнул Цабо. Еще один из солдат рухнул; из ушей его текла кровь. — Вокс-офицер! — Цабо потянулся к аппарату, запах становился все сильнее. В тысячу раз сильнее.

Казалось, время замедлилось. Он смотрел на собственные протянутые вперед руки. Как медленно! Время и сам воздух вокруг, казалось, стали тяжелыми и тягучими, как патока. Он видел своих людей, которые замерли, словно насекомые в янтаре. Кто-то медленно падал, вытянув руки. Другие бились в вялых конвульсиях, третьи уже стояли на коленях. Идеально круглые, блестящие капли крови бусинами повисли в воздухе.

Кто-то сделал все это. Кто-то был готов. Враг очистил храм от святых оберегающих реликвий. И оставил в этом месте что-то иное.

Что-то смертоносное.

— Ловушка! Это ловушка! — закричал Цабо в вокс. Его рот был полон крови. — Мы запустили что-то, придя сюда! Мы…

Цабо стал задыхаться. Он выпустил микрофон вокса и рухнул на залитый кровью полированный пол храма Паломничества Саббат.

— О, Император… — пробормотал Цабо.

В крови копошились личинки.

Время умерло. На Доктринополь обрушилась ночь. Словно лепестки прозрачной переливающейся орхидеи в километр шириной, раскрылась вспышка голубого цвета. Взорвалась Цитадель.

Глава пятая Приманка

Цитадель полыхала много дней. Она горела без пламени, ну, или, по крайней мере, без того пламени, которое известно человечеству. Туманно-голубые и морозно-зеленые языки добела раскаленной энергии вытянулись на километры в небо, колыхаясь, словно призрачная аура прикованной к плато звезды. Они колыхались беспомощно, словно на ветру. Их слепящий свет отбрасывал длинные тени днем и освещал ночь. В основании голубые и зеленые тона уступали место ослепительно белому, сверкающему инферно, облизывающему храмы и строения Цитадели, и жар этот ощущался даже в полукилометре от склонов холма.

Подойти ближе не мог никто. Пять разведотрядов, которые решились подобраться к холму, вернулись с тошнотой, внезапным кровотечением или приступами совершенно безумного страха. Наблюдения, сделанные с безопасного расстояния при помощи приборов, выявили, что каменные глыбы плато плавятся и деформируются. Камень кипел и изгибался. Один из наблюдателей сошел с ума и принялся нести околесицу о том, что видел искаженные криками лица в этом кипящем камне.

В конце первого дня делегация из местных аятани и экклезиархов из Имперской Гвардии соорудила временные святилища вокруг склонов Цитадели и начала молитвенное бдение.

Унылое чувство поражения нависло над Доктринополем. Это беспрецедентная катастрофа, это было хуже, чем захват инфарди святого города. Осквернение — самый темный знак из всех, что могли случиться.

Гаунт был отозван. Его настроение было мрачнее некуда, и немногие осмеливались его беспокоить, даже самые доверенные Призраки. Он скрылся в оборудованных для него комнатах в Университете, размышляя и изучая отчеты. Сон к нему не шел.

Даже новость о том, что Корбек жив, не надолго взбодрила его дух. Многие думали, что пребывая в столь ужасном настроении Гаунт подвергнет отряд Колеа суровому наказанию за неподчинение, и тот факт, что они спасли полковника, не поможет.

Аятани провели службу благодарения — за те святые реликвии, которые отряд Колеа вернул в захваченном грузовике. Но это было слабое утешение в сравнении с уничтожением Цитадели. Все предметы были вновь освящены и помещены в базилику Махария Хагийского на краю Старого Города.

Выжившие бревианцы, две бригады, которые не успели войти в Цитадель вместе с Цабо, были подвергнуты ритуалу покаянию и скорби. На второй день провели массовую погребальную службу, в течение которой все павшие были перечислены поименно. Гаунт присутствовал на ней при полном параде, но ни с кем не говорил. Орудия Пардусского полка прогремели почетным салютом.

Утром четвертого дня Брин Майло пересек площадь Абсолютного Спокойствия и поспешно взбежал по ступеням южных ворот Университета. Его мучили нехорошие предчувствия. Караулы танитцев у ворот позволили ему пройти, и он зашагал по заполненным эхом залам и насквозь продуваемым комнатам, где молча трудились эшоли, спасая все, что возможно, из книг, бумаг и манускриптов.

Брин увидел Саниан, которая старательно выбирала обрывки листов из кучи стеклянных осколков разбитого окна. Но девушка не подала виду, что узнала его. Позднее он даже засомневался, что это действительно была она. В белых мантиях, с выбритыми головами, девушки-эшоли были пугающе похожи друг на друга.

Он пересек клуатр, преодолел несколько каменных ступеней под настороженными взглядами глав Университета, изображенных на старинных фресках, и пересек площадку перед двустворчатыми деревянными дверьми.

Майло глубоко вдохнул, перебросил складки камуфляжного плаща через плечо и постучал.

Дверь открылась, и Каффран впустил его.

— Привет, Кафф.

— Брин.

— Как он?

— Фес меня раздери, если я знаю.

Майло огляделся. Каффран впустил его в маленькую пристройку. Пара потертых кушеток была поставлена у окна, чтобы на них могла спать охрана. На столе неподалеку сгрудились грязные подносы, несколько пайковых плиток, бутылок с водой и местным вином. Сержант Сорик, напарник Каффрана, сидел неподалеку, играя в «дьяволов и дам» колодой потрепанных карт. В качестве стола он приспособил перевернутый ящик из-под снарядов.

Он вперил в Майло единственный глаз и ухмыльнулся кривой улыбкой.

— Он не двигается, — сказал он.

Майло до сих пор толком не узнал Сорика. Квадратный, мощный мужик, Агун Сорик трудился на рудоплавильном заводе на Вергхасте, затем был командиром партизанского отряда. Несмотря на лишний вес, он обладал изрядной физической силой, обретенной вместе со сгорбленной спиной за долгие годы тяжелого труда. И еще он был стар. Старше Корбека, даже старше дока Дордена — самого старого из всех танитцев. Он отличался почти таким же добродушием, как и Корбек, но был каким-то диким, непредсказуемым и подверженным вспышкам гнева. Он потерял один глаз в улье Вервун и отказался как от аугментического импланта, так и от повязки, с гордостью нося свои шрамы. Майло знал, что Призраки-вергхастцы обожают его, может, даже сильнее, чем благородного и немногословного Гола Колеа. Но он чувствовал, что Сорик все еще был больше вергхастцем, чем гвардейцем. Готовый на все ради своих людей, он был не слишком настроен на сотрудничество с танитцами. Для Майло он являлся одним из тех немногочисленных людей, кто предпочитал сохранять субординацию, а не искать пути к сближению.

— Мне нужно его увидеть, — сказал Майло. Он хотел было сообщить, что фесов майор Роун велел ему прийти и встретиться с Гаунтом, потому что этот фесов майор не желал сделать это сам. Но сообщать это не имело никакого смысла.

— Будь моим гостем, — с пренебрежением ухмыльнулся Сорик, указывая на внутренние двери.

Майло посмотрел на Каффрана. Тот пожал плечами.

— Он не впускает нас. Открывает, только чтобы забрать еду. И не съедает даже половины. Хотя можешь попытаться пробраться через все это, — Каффран указал на пустые винные бутылки.

Майло почувствовал себя еще более неловко. Он не любил беспокоить Гаунта, когда тот был не в духе. Никто не хотел попасть под руку имперского комиссара в таком настроении. И Гаунт никогда не был любителем выпить. И всегда отличался неколебимым спокойствием и уверенностью. Как и все комиссары, он должен был прежде всего вдохновлять других.

Майло знал, что дела на Хагии пошли плохо, но теперь боялся, что они могли затянуть Гаунта вслед за собой.

— Ты постучишь, или я просто… — начал Майло, указывая на внутренние двери.

Каффран, пожав плечами, отошел в сторону, а Сорик демонстративно уткнулся в свою потрепанную колоду.

— Большое спасибо, — сказал Майло и со вздохом направился к дверям.

Внутренние покои оказались темными и тихими. Окна были закрыты портьерами, и в помещении чувствовался неприятный затхлый запах. Майло заглянул внутрь.

— Комиссар-полковник?

Ответа не последовало. Гвардеец прошел дальше практически наощупь, пока глаза не приспособились к полумраку.

Он врезался в книжный шкаф, и тот с грохотом опрокинулся.

— Фес, кого там принесло?!

Гнев, прозвучавший в голосе, привел Майло в замешательство. Перед ним появился Гаунт, небритый и полуодетый. Налитые кровью глаза метали молнии.

Он целился в Майло из болт-пистолета.

— Фес! Это я, сэр! Майло!

С мгновение Гаунт пялился на Майло так, словно не узнавал, а затем отвернулся, швырнув оружие на кушетку. На нем были только ботинки и брюки, спущенные подтяжки свободно болтались на бедрах. Майло увидел длинный шрам поперек мускулистого живота, старая рана, полученная Гаунтом на Кхеже-1173 от рук Дерция.

— Ты меня разбудил, — прорычал Гаунт.

— Мне очень жаль.

Комиссар-полковник неловкими пальцами зажег масляную лампу и сел в похожее на бочонок кресло. И немедленно начал листать старую, переплетенную в кожу книгу. Уставившись на ее страницы, он не глядя схватил стеклянный стакан с приставного столика и сделал большой глоток вина.

Майло подошел ближе и увидел стопки военных донесений, скопившихся на кресле. Некоторые из них были порваны на длинные полоски, и теперь служили закладками в книге, которую штудировал Гаунт.

— Сэр…

— Что?

— Сэр, меня послал майор Роун. Лорд-генерал уже в пути. Вам стоит подготовиться.

— Я готов. — Гаунт сделал еще один большой глоток, не отрывая глаз от страницы.

— Нет, не готовы. Вам надо вымыться. Правда, очень надо. Вы выглядите дерьмово.

Воцарилось очень долгое молчание. Гаунт перестал листать страницы. Майло напрягся, сожалея о своей наглости и ожидая наказания.

— Знаешь, здесь нет ответов ни на что.

— Сэр? — Майло не сразу понял, что Гаунт говорит о книге.

— Здесь. В Завете святой Саббат. Я был уверен, что тут найдутся ответы. Прочел несколько раз, каждую строчку. Ничего нет, никаких ответов.

— Ответов на что, сэр?

— На это, — Гаунт неопределенным жестом обвел пространство. — На это… чудовищное несчастье.

Он вновь потянулся к стакану, не глядя, и сшиб его на пол.

— Фес! Дай мне еще один.

— Еще один?

— Да, вон там! — нетерпеливо рявкнул Гаунт, указывая на буфет у стены, где стояла батарея грязной посуды.

— Не думаю, что вам стоит еще пить. Лорд-генерал скоро будет здесь.

— Именно поэтому мне и надо еще выпить. Иначе я не выдержу и секунды в компании этой бумажной крысы. Если буду трезвым…

— Я все еще не…

— Фес тебя раздери, танитский фермер! — со злобой рявкнул Гаунт и поднялся, по пути к буфету швырнув в Майло книгу.

Брин ловко поймал манускрипт.

— Посмотрим, вдруг у тебя получится лучше, — прошипел Гаунт, перетряхивая бутылки в поисках полной.

Майло посмотрел на книгу, пролистал ее, заметив абзацы, которые Гаунт яростно подчеркнул. И произнес:

— «Поражение — всего лишь ступенька на пути к победе. Уверенно перешагните ее или не преуспеете».

Комиссар-полковник резко развернулся, расплескав вино из только что наполненного стакана.

— Где это написано?

— Нигде. Я повторил одну из ваших речей.

Гаунт швырнул стакан в Майло. Парень увернулся.

— Фес тебя! Ты всегда был хитрым маленьким мерзавцем!

Брин положил книгу на кресло.

— Лорд-генерал скоро будет. Приедет в полдень. Майор Роун хотел, чтобы вы знали. Если это все, я прошу разрешения уйти.

— Разрешение получено. Фес, выметайся отсюда!

— Что он сказал? Как он? — спросил Каффран, как только Майло вышел из внутренних покоев и закрыл за собой дверь.

Брин лишь покачал головой и пошел прочь, обратно через разрушенные коридоры Университета, в объятья ветра и солнечного света.

За десять минут до полудня над Доктринополем разнесся далекий рокот винтов. Пять точек появились в небе на юго-востоке, но из-за сияния Цитадели их было тяжело разглядеть.

— Он здесь, — объявил Фейгор.

Майор Роун кивнул и разгладил несуществующие складки на чистой форме, удостоверившись, что на медалях не было ни пятнышка, и аккуратно поправил фуражку. Он последний раз взглянул на себя в большое зеркало, показывавшее отражение в полный рост. Несмотря на трещины на зеркальной поверхности, майор мог сказать, что в каждом фесовом сантиметре видел действующего первого офицера Первого Танитского полка.

Он повернулся и вышел из бывшего ателье портного, которое служило ему дежурным помещением.

Фейгор, адъютант Роуна, присвистнул при виде командира.

— Посмотрите, дамочки, а вот и майор.

— Заткнись.

Фейгор улыбнулся.

— Должен сказать, вы выглядите просто отлично.

— Заткнись.

Они прошагали по заваленной мусором и обломками улице и вышли к массивному строению — летнему королевскому дворцу на берегу священной реки. Площадь очистили, чтобы челнок лорда-генерала смог приземлиться. Вокруг площадки построились в почетном карауле четыре взвода Призраков, два взвода бревианцев и три взвода пардусцев, а также делегации из местных официальных лиц и горожан. Здесь был даже оркестр, чьи медные трубы блестели на солнце.

Форма почетного караула была чистой, ни пятнышка. Полковник Фурст, майор Клеопас и капитан Геродас оделись с иголочки. Сияли медали. Роун и Фейгор подошли к собравшимся через площадь.

— Вы надели фуражку в той же манере, что и Гаунт. От козырька.

— Заткнись.

Фейгор вновь улыбнулся и пожал плечами.

— И встань в строй, — добавил Роун.

Фейгор, чья собственная матово-черная униформа Призраков была безукоризненно чистой, дважды проверенной, занял свое место в конце строя танитцев. Роун присоединился к офицерам. Фурст кивнул ему, а Геродас шагнул назад, чтобы уступить место. Оркестр начал играть старый гимн «Великолепные сыны Империума, встаньте и сражайтесь». Роун каждый раз морщился, когда музыканты пропускали повторяющийся гармонический минор в припеве.

— Не знал, что вы так любите музыку, майор Роун, — тихо сказал капитан Геродас.

— Так люблю, — ответил Роун сквозь стиснутые зубы, — что сейчас мне бы очень понравилось, если бы кто-нибудь взял эту трубу и засунул в задницу тому, кто ее мучает.

Все четыре офицера закашлялись, давя хохот.

Транспорт лорда-генерала прибыл.

Четыре орнитоптера эскорта гремели в воздухе, разрывая его мощными ударами массивных лопастей. Все они были выкрашены в пепельно-серый, с камуфляжными пятнами цвета хаки. Роуну понравилось их оружие, расположенное под носовой и хвостовой частями.

Катер лорда-генерала Льюго имел дельтовидные крылья и сферическую прозрачную рубку на носу. Он был матово-серебристым с бежевыми полосками и желтыми шевронами на законцовках крыла, с имперскими орлами на боках.

Тень катера накрыла почетную гвардию, гигантские турбины медленно развернулись из горизонтального положения, заставив машину повиснуть в воздухе. Теперь ослепительные струи газа били вниз, и громадный транспорт снижался, вздымая пыль и выпуская опоры из отсеков под крыльями.

Катер чуть побалансировал, приземлился, и визжащие двигатели постепенно затихли. Очертания рампы сверкнули на фоне небесно-голубого брюха машины, она опустилась, и по ней сошли семь фигур.

Лорд-генерал Льюго — высокий худощавый человек в белой униформе, чья грудь пламенела от медалей. Следом спустились два солдата в красно-черных цветах штаба имперского Крестового похода, с хеллганами наперевес. За ними шествовала высокая, тощая женщина преклонных лет в наряде из черной кожи в красных нашивках имперских тактиков, два полковника из Арделинских колоний с блестящими нагрудниками и яркими кушаками из оранжевой парчи. Замыкал шествие коренастый мужчина в форме имперского комиссара.

Группа приблизилась к встречающим, и те отсалютовали. Льюго обвел всех подозрительным взглядом и задержал его на Роуне.

— Где Гаунт?

— Он… сэр… он…

— Я здесь.

Облаченный в парадную форму, Ибрам Гаунт шагал по плитам площади. Майло, стоявший среди младших чинов почетного караула, вздохнул с облегчением, увидев, что Гаунт побрился. Отделанная серебром черная кожаная форма сидела безукоризненно. Возможно, неприятный инцидент в Университете был просто помрачением…

Гаунт отсалютовал лорду-генералу и представил своих офицеров. Оркестр продолжал играть.

— Это имперский тактик Бламир, — сказал Льюго, указывая на высокую пожилую женщину.

Дама кивнула. У нее было постное изможденное лицо и неровно обстриженные волосы с сединой.

— Я здесь из-за этого… — без выражения сказал Льюго, поворачиваясь и смотря через площадь, на полыхающие языки пламени, пожиравшие Цитадель священного города.

— Это, лорд, кощунство, о котором мы все сожалеем, — сказал Гаунт.

— Ты быстро доставишь мне полный отчет, Гаунт.

— Он у вас будет, — отозвался Гаунт, ведя лорда-генерала через площадь к ждущим наземным машинам и эскорту из «Химер».

Внезапно Льюго принюхался.

— Гаунт, ты что, пил?

— Да, сэр. Бокал алтарного вина во время утренней службы, проведенной аятани. Это символическое действо, которого от меня ожидали местные жители.

— Понятно. Неважно. А теперь покажи мне все, что нужно знать.

— С чего начать, сэр?

— Начни с того, как простая операция по освобождению превратилось в такое дерьмо, — ответил Льюго.

— Вы поняли, что это сигнал? — спросила тактик Бламир, опуская магнокуляры.

— Сигнал? — эхом откликнулся полковник Фурст.

— О да. Адепты Астропатика подтвердили, что это… оно генерирует значительный психический пульс межзвездного радиуса действия.

— Но с какой целью? — спросил майор Клеопас.

Бламир остановила на нем колючий взгляд, и на губах ее заиграла ангельская улыбка.

— С целью нашего уничтожения, разумеется.

Группа офицеров стояла на плоской крыше здания казначейства в сопровождении более чем пятидесяти гвардейцев. Молитвенные ленты и флаги с обетами шелестели и дрожали в воздухе над ними.

— Я не понимаю, — сказал Клеопас. — Я думал, что это был просто злобный прощальный подарочек от врага. Ловушка, чтобы испортить нам вкус победы.

Бламир покачала головой.

— Увы, боюсь, что это не так. Этот феномен… — она жестом указала на полыхавший костер, венчавший плато Цитадели, — этот феномен являет собой действующий инструмент варпа. Астропатический маяк. То, что случилось здесь четыре дня назад, не было взрывом в общепринятом смысле. Целью служило не разрушение Цитадели или убийство несчастных бревианских солдат. Целью было создание маяка.

— Маяка для кого? — спросил Фурст.

— Не надо так тупить, — спокойно произнес Гаунт, прямо глядя на Бламир. — Конечно, место имело значение. Священная земля.

— Да. Ритуальная варп-магия требует осквернения одной из наших святынь.

— Вот зачем они убрали все реликвии и иконы…

— Да. И затем отступили и ждали, пока Бревианские Сотни войдут внутрь и станут кровавым жертвоприношением. Этот Патер Грех четко спланировал такую вероятность, при этом отход его выглядел как бегство.

— И этот маяк работает? — спросил Гаунт.

— К сожалению, да.

Воцарилась угрюмая тишина, нарушаемая только хлопаньем флагов над головами.

— Мы засекли значительный вражеский флот, который движется сюда в имматериуме, — наконец промолвил лорд-генерал Льюго.

— Уже? — с сомнением осведомился Гаунт.

— Они явно не собираются игнорировать этот призыв.

— Флот… Насколько он велик? — в голосе Клеопаса послышалась тревога. — Есть примерная оценка сил врага?

Бламир пожала плечами, зябко потерла затянутые в перчатки руки.

— Даже если прибудет лишь четвертая часть, объединенные силы освобождения Хагии будут уничтожены. Без всяких сомнений.

— Тогда нам немедленно нужно подкрепление! Военмейстер Макарот должен изменить задачи полков Крестового похода, чтобы помочь здесь. Мы…

Льюго перебил Гаунта:

— Это не вариант. Я обрисовал ситуацию военмейстеру, и он подтвердил мои подозрения. Отвоевание системы Кабал в настоящее время идет полным ходом. Военмейстер занял все силы Крестового похода для этой атаки. Многие уже на пути к мирам-крепостям. Подкрепления не будет.

— Я отказываюсь это принимать! — воскликнул Гаунт. — Макарот прекрасно знает о священном значении этого мира! Это родной мир святой! Жизненно важная часть имперских надежд и веры! Он не может просто дать ему сгореть!

— Вопрос решен, комиссар-полковник, — отрезал Льюго. — Даже если военмейстер мог бы помочь нам здесь — а я уверяю, что он не может, — ближайшие контингенты имперских войск сколько-нибудь существенной численности находятся в шести неделях пути отсюда. Флоту врага понадобится двадцать один день.

Гаунт почувствовал, как внутри закипает бессильная ярость. Все это напомнило ему случившееся с Танит, и решения, которые ему пришлось принимать там. Командование Крестового похода в Миры Саббат собиралось пожертвовать еще одной планетой.

— Я получил приказы от военмейстера, — сказал Льюго. — Они абсолютно четкие. Мы должны немедленно отступить с этой планеты. Все слуги Империума, сановники планеты и жречество, будут эвакуированы вместе с нами, и мы должны спасти сокровища этого мира: реликвии, древности, священные объекты, книги, предметы. Спустя время Крестовый поход вернется и освободит Хагию еще раз. И тогда усыпальницы будут восстановлены и заново освящены. До тех пор Экклезиархия сохранит священное наследие Хагии в изгнании.

— Они не пойдут на это, — промолвил капитан Геродас. — Я говорил с местными. Их реликвии драгоценны, но не драгоценнее места, где находятся. Этот мир важен именно как место рождения святой Саббат.

— У них не будет выбора, — отрезал Льюго. — Нет времени на дешевые сантименты. Эвакуация начнется сегодня ночью. Последний корабль улетит отсюда не позднее, чем через восемнадцать дней. Ты и твои офицеры должны будете заниматься исключительно тем, чтобы указанная программа выполнялась четко и эффективно. Неудача будет немедленно отмечена. Любое неподчинение будет караться смертью. Могу ли я рассчитывать, что вы все поняли, что от вас требуется?

Собравшиеся офицеры заверили его в этом.

— Я голоден, — внезапно объявил лорд-генерал. — И желаю отобедать немедленно. Идем со мной, Гаунт. Я хочу объяснить тебе твою роль в операции.

— Давай начистоту, Гаунт, — начал Льюго, ловко раскрывая раковину запеченного моллюска, выловленного из знаменитой лагуны в нескольких километрах вниз по течению реки. — Твоя карьера фактически завершена.

— И как же вы это поняли, сэр? — холодно спросил Гаунт, отпивая глоток вина. Блюдо, полное поблескивавших черных раковин стояло перед ним нетронутым.

Льюго оторвал взгляд от моллюска, взглянул на комиссара-полковника, прожевал сочное белое мясо и промокнул рот салфеткой, прежде чем ответить.

— Полагаю, ты шутишь?

— Забавно, — ответил Гаунт. — Мне казалось, что шутите вы, сэр.

Он потянулся к бокалу, обнаружил, что тот пуст, и перенацелился на бутылку.

Льюго дернул кадыком.

— Это, — он произвел странный жест, видимо, долженствующий означать целый город, а не только обшарпанную пустую столовую, где они сидели. — Все это целиком и полностью — твоя ошибка. Ты никогда не был в фаворе у военмейстера. Особенно его разочаровывали твои яркие успехи за последнюю пару лет. Но они явно не идут ни в какое сравнение с таким позором, как нынешний.

Он взялся за очередную раковину и со знанием дела открыл ее.

Гаунт откинулся в кресле и оглянулся, зная, что если заговорит сейчас, то ступит на дорожку, другой конец которой упирается в стенку перед ружьями расстрельной команды. Льюго был презренным червем, но он был лордом-генералом. Спор с ним не принесет ничего полезного. Гаунт подождал, пока его гнев чуть остынет.

Обеденная комната представляла собой помещение с высокими потолками в летнем дворце, где когда-то устраивались королевские банкеты. Из мебели здесь остался лишь один стол, накрытый простой льняной скатертью. Шесть пехотинцев Арделианской колонии стояли на страже у дверей, пропуская слуг. Вместе с Льюго и Гаунтом за столом присутствовал еще крепко сложенный комиссар, прибывший с людьми лорда-генерала. Его звали Виктор Харк, и он не проронил ни слова с начала трапезы. Более того: ни слова с тех пор, как шагнул на землю. Харк был на несколько лет младше Гаунта, невысок, квадратен, что предполагало мощную мускулатуру и значительную силу. У него были густые черные волосы, гладко выбритые щеки и тяжелый подбородок. Его молчание и манера не встречаться взглядом раздражали Гаунта. Харк уже прикончил своих моллюсков и теперь подбирал сок с блюда кусочками хлеба, которые отрывал от буханки, лежащей в корзине.

— Вы обвиняете меня в потере Цитадели? — мягко спросил Гаунт.

Льюго распахнул глаза при этом вопросе и ответил с набитым ртом:

— А разве не ты тот офицер, что командует этим фронтом?

— О да, сэр.

— Тогда кого еще мне обвинять? Ты занимался освобождением Доктринополя и захватом священной Цитадели. Ты потерпел неудачу. Цитадель потеряна, и более того, твоя неудача напрямую привела к потере целого священного мира. Ты явно лишишься командования. Думаю, тебе повезет, если ты вообще останешься на службе Императору.

— Цитадель была потеряна из-за той спешки, с которой ее брали, — ответил Гаунт, тщательно подбирая каждое слово. — Моя первоначальная стратегия предполагала методичную зачистку. Я намеревался взять святой город так, чтобы ущерб был минимален. Я не хотел посылать танки в Старый Город.

— Неужели? — процедил Льюго, омывая масляные пальцы в чашке с ароматической водой и бережно вытирая их салфеткой. — Возможно, ты хочешь предположить, что в каком-то смысле за это нужно винить меня?

— Вы выдвинули требование, лорд-генерал. Хотя я выполнил свои задачи раньше запланированного графика, вы потребовали, чтобы я ускорил операцию. Вы также настояли, чтобы я поменял запланированную стратегию и ускорил наступление. Я бы отправил в Цитадель скаутов и проверил обстановку, и это помогло бы обнаружить вражескую ловушку и нейтрализовать ее. Теперь мы уже никогда не узнаем этого. Вы выдвинули требование, сэр. И теперь мы там, где мы есть.

— Мне стоило бы пристрелить тебя за это предположение, Гаунт, — скрипуче процедил Льюго. — Что ты думаешь, Харк? Стоит мне его пристрелить?

Харк безмолвно пожал плечами.

— Это твоя ошибка, Гаунт, — сказал Льюго. — История запомнит это именно так, уж я позабочусь. Военмейстер уже потребовал сурового выговора офицеру или офицерам, ответственным за эту катастрофу. И, как я только что заметил, едва ли ты ходишь в любимчиках у Макарота. Слишком уж ты связан со стариком Слайдо.

Гаунт ничего не сказал.

— Тебя стоит прямо сейчас лишить всех полномочий, но я честный человек. И Харк предложил дать тебе возможность выказать рвение при выполнении предложенной задачи. В качестве покаяния.

— Как великодушно с его стороны.

— Я тоже так думаю. Ты достаточно способный солдат. Твое время как командующего офицера закончено, но я предлагаю тебе сгладить позор миссией, которая достойно завершит твою карьеру. Думаю, это будет и хорошим примером войскам. Покажет, что даже при такой чудовищной ошибке настоящий солдат Империума может сослужить достойную службу Крестовому походу.

— Что вы хотите, чтобы я сделал?

— Я хочу, чтобы ты вел почетную гвардию. Как я уже объяснил, эвакуация должна охватить все жречество, как ты там их называешь?..

— Аятани, — встрял Харк, проронив свое первое слово.

— Да, именно так. Всех этих аятани и все ценные реликвии этого мира. Наиболее ценными являются, разумеется, останки самой святой, находящиеся в Усыпальнице в горах. Ты разработаешь детали операции, отправишься в Усыпальницу и вернешься сюда с костями. Доставишь их со всеми почестями и вовремя, чтобы успеть на эвакуационный корабль.

Гаунт медленно кивнул. Он понял, что выбора у него не было в любом случае. Усыпальница будет перенесена.

— Внутренние земли и дождевые леса за границами города наводнены солдатами инфарди, вытесненными отсюда.

— Тогда у тебя могут возникнуть проблемы. В этом случае ты продвинешься с помощью силы. С твоим Танитским полком, в полном составе. Я распорядился, чтобы Пардусский бронетанковый полк отправился с тобой в качестве сопровождения. И Харк сопроводит тебя, разумеется.

Гаунт повернулся и воззрился на грузного комиссара.

— Зачем?

Харк впервые встретился с Гаунтом взглядом.

— Разумеется, ради поддержания дисциплины. Вы сломлены, Гаунт. Ваши командирские полномочия под сомнением. Ваша миссия не должна провалиться, и лорд-генерал хочет удостовериться, что Первый Танитский останется в строю.

— Я способен исполнять свои обязанности.

— Хорошо. А я буду там, чтобы проследить за этим.

— Это не…

Харк поднял бокал.

— Ваше положение всегда было довольно двусмысленным, Гаунт. Полковник это полковник, а комиссар это комиссар. Многие интересовались, как вы можете выполнять обе эти обязанности должным образом, когда главная цель комиссара — проверять командующего. Командование Крестового похода решило назначить комиссара в Первый Танитский, чтобы действовать с вами сообща. События вызвали такую необходимость.

Гаунт рывком отодвинул свое кресло и встал.

— Ты не останешься, Гаунт? — спросил Льюго с кривой улыбкой. — Сейчас подадут главное блюдо. Тушеное мясо шелона в амасеке и топленом масле.

Гаунт коротко отсалютовал, не видя смысла отвечать, и не имея ни аппетита, ни удовольствия от такой компании.

— Мои извинения, лорд-генерал. Мне нужно организовать почетную гвардию.

Глава шестая Авангард

Почетная гвардия покинула Доктринополь следующим утром, на рассвете форсировала священную реку и отправилась на запад через Врата Пилигримов по широкой Тембаронгской дороге.

Конвой растянулся почти на три километра — Призраки, передвигавшиеся на пятидесяти восьми длинных тягачах: двадцать пардусских боевых танков, пятнадцать боевых «Химер», четыре тягача класса «Гидра», два «Трояна», восемь скаутских «Саламандр» и три командных «Саламандры». Выхлопные газы машин можно было увидеть за мили отсюда, а утробный рокот двигателей громом прокатывался по невысоким холмам, поросшим дождевыми лесами. Несколько мотоциклистов эскорта ехали по бокам колонны, а между их линиями шли восемь грузовиков, нагруженных провизией, резервным оборудованием, и два тяжелых танкера с топливом. Топливные цистерны позволят колонне через два или три дня добраться до Бхавнагера, где можно будет заправиться из местных топливных резервуаров.

Гаунт ехал в одной из командных «Саламандр» в голове колонны. Он специально не сел с Харком в одну машину. Тот ехал с Клеопасом, пардусским командиром, в его командном транспорте — одном из боевых танков типа «Завоеватель».

Гаунт поднялся в командный отсек легкого танка и встал, приноравливаясь к движению машины. Воздух был теплым и сладковатым, хоть и насыщенным выхлопным дымом. В распоряжении Гаунта было двадцать пять сотен бойцов и мощь бронированной бригады. Если это была его последняя операция в статусе командующего, то, по крайней мере, выглядит она внушительно.

Голова болела. Прошлой ночью он заперся в своих покоях в Университете и надрался так, что заснул над стопкой дорожных карт.

Ибрам поднял взгляд к голубому небу, когда невидимые тени с пронзительным визгом пронеслись над головой, оставляя за собой медленно исчезавшие инверсионные следы. Первые пару часов с воздуха колонну будут прикрывать армейские «Молнии».

Он оглянулся назад, на хвост массивной транспортной колонны. Сквозь поднятую ею пелену пыли можно было разглядеть удалявшийся Доктринополь, рябь зданий, выраставших из лесов и дрожавших в отдалении. Сверкающий костер Цитадели переливался нематериальными всполохами.

Там осталось много достойных людей. Призраки, раненные в городских боях, и среди них полковник Корбек. Раненых должны были эвакуировать в следующие несколько дней. Это было частью программы отступления. Ибрам подумал, что будет скучать по Корбеку. И печально отметил, что последняя его миссия с Призраками пройдет без поддержки бородатого гиганта.

Интересно, что станет с Призраками после его отставки? Ибрам не мог представить, как они будут действовать с другим командиром, назначенным со стороны. Корбек или Роун вряд ли получат повышение. Похоже, что Первый Танитский с уходом Гаунта просто прекратит свое существование. Перспектив для обновления не было. Солдат распределят по другим полкам, возможно, в качестве спецов-разведчиков, и на этом все закончится.

Его собственный грядущий закат означал и закат его любимого детища, Танитского полка. Первого-и-Единственного.

Сидящая в одном из грузовиков Тона Криид обернулась, чтобы посмотреть на далекий город.

— С ними все будет в порядке, — мягко произнес Каффран. Тона сидела рядом с ним на содрогавшейся платформе.

— Ты так думаешь?

— Я знаю. Люди из Муниторума заботились о них все это время, ведь так?

Тона Криид ничего не ответила. В улье Вервун так сложилось, что она фактически заменила мать двум осиротевшим детям. Теперь они присоединились к военной машине под названием Первый Танитский и находились в обозе. Многие в этой составной части полка, например, повара, механики и оружейники шли с войсками, но другие остались в городе и готовились к эвакуации. Дети, жены, маркитантки, музыканты, артисты, портные, торговцы, сводники… В этой миссии им не было места. Они должны были покинуть Хагию и, если на то будет воля Бога-Императора, воссоединятся с друзьями, товарищами и клиентами позднее.

Тона достала двустороннюю подвеску, которую носила на шее, и с тоской посмотрела на лица детей, запечатленные на гололитических снимках и обрамленные пластиковой рамочкой. Йонси и Далин. Крохотная девочка и неугомонный мальчишка.

— Мы скоро будем с ними, — сказал Каффран. Он тоже думал о детях. Благодаря его отношениям с Тоной, Далин звал его «папа Кафф». Они были близки к подобию настоящей семьи, насколько это вообще возможно в Имперской Гвардии.

— А точно будем? — спросила Тона.

— Старик Гаунт никогда не повел бы нас туда, откуда не смог бы вытащить, — ответил Каффран.

— Поговаривают, что с ним покончено, — бросил сидевший поблизости Ларкин. — Да и с нами тоже. Он сломленный человек. Так говорят. Его освободят от командования, а нас раскидают по всей Имперской Гвардии. Найдут куда приткнуть.

— Что, серьезно? — спросил сержант Колеа, услышав слова Ларкина.

— Это то, что я слышал, — словно защищаясь, отозвался снайпер.

— Тогда заткнись, пока не узнаешь наверняка. Мы сражаемся в Первом Танитском, и будем вместе, единым полком до самого конца, понятно?

Слова Колеа вызвали приглушенное одобрительное ворчание солдат в грузовике.

— О, ты можешь сделать кое-что получше! Помни Танит! Помни Вервун!

Одобрительные возгласы стали еще громче и дружнее.

— Что это у тебя, Криид? — спросил Колеа, придвигаясь ближе.

Она показала ему подвеску.

— Мои дети, сэр.

Колеа уставился на портреты.

— Твои дети?

— Я усыновила их на Вергхасте, сэр. Их родители погибли.

— Хорошо… молодец, Криид. Как их зовут?

— Йонси и Далин, сэр.

Колеа кивнул и оторвался от подвески. Он пошел дальше, в конец качавшейся платформы грузовика, и посмотрел за борт, на дождевые леса и оросительные системы полей, мимо которых они проезжали.

— Что-то случилось, сержант? — спросил рядовой Фенс, заметив выражение лица Колеа.

— Ничего, ничего… — пробормотал тот.

Это были его дети. Дети на портретах. Дети, которых он давным-давно считал погибшими на Вергхасте.

Какое-то злое провидение позволило им выжить и попасть сюда. Сюда, к Призракам. Он чувствовал себя одновременно и больным, и переполненным радостью.

Что он мог сказать? Что он мог сказать Криид, Каффрану или детям? Глаза его наполнились слезами. Он молча смотрел на пробегавшие мимо дождевые леса, потому что сказать было нечего.

Тембаронгская дорога, ровная, широкая, пролегала через пашни и леса к западу от Доктринополя. Низины были образованы обширным бассейном священной реки, которая каждый год во время сезонного половодья питала поля и мелиоративные каналы местных ферм. В воздухе витал свежий, влажный запах, а дорога повторяла очертания извилистого берега реки.

Сержант Маккол двигался с главным конвоем в одной из скаутских «Саламандр», с солдатами Маквеннером, Бонином и водителем. Маккол раньше уже пару раз пользовался «Саламандрами», но всегда поражался тому, какую скорость могли развивать эти маленькие машины с открытым верхом. Та, на которой он ехал сейчас, была голубовато-зеленой в камуфляжных пятнах и украшена эмблемой Пардусского бронетанкового полка. Она везла дополнительное завернутое в брезент оборудование и была снабжена парой громадных вокс-антенн. Водитель был высоким гнусавым парнем из Пардусского полка, в огромных зеркальных очках. Вел он так, словно хотел впечатлить танитцев. Они мчались по лесной грунтовой дороге на скорости под шестьдесят километров в час, поднимая с сухой земли пышный хвост розоватой пыли.

Маквеннер и Бонин ухмылялись, как придурки, наслаждаясь быстрой ездой. Маккол проверил карту и восковым карандашом сделал пометки на полях.

Гаунт хотел преодолеть большую часть Тембаронгской дороги за первые несколько дней, продвинуться по шоссе, насколько это возможно. Их скорость снизится, когда колонна войдет под полог дождевых лесов. И после этого, как только они достигнут гористой местности, продвижение может совсем замедлиться. Не было никакой возможности предсказать, в каком состоянии окажутся горные дороги после зимних дождей и насколько успешно пройдут по ним все эти тонны стали.

Будучи командиром разведчиков, Маккол отвечал за прокладывание трассы и продвижение колонны. Прошлой ночью он разговаривал с капитаном Геродасом, оценивая главную дорогу и скорость, которую пардусцы могли развить на бездорожье. Говорил он также и с интендантом Элтаном, который заведовал грузами Муниторума. Со своими водителями он вел танкеры и грузовики. Маккол взял наименьшие значения скорости и километража и обработал их. И Геродас и Элтан твердили, что за пять-шесть дней удастся пройти около трехсот километров до Усыпальницы, если позволит дорога. Маккол считал, что дней понадобится, по меньшей мере, семь, а то и все восемь. И если так, то у них едва-едва останется один день, чтобы забрать то, за чем они пришли, и начать обратный путь. Иначе они не успеют уложиться в восемнадцать дней, отведенных генералом Льюго для эвакуации.

По крайней мере, пока все шло по плану. Небо все еще было голубовато-фиолетовым, и благодаря низкой местности и деревьям не чувствовалось ветра. Стояла жара.

Сначала они встречали мало людей на дороге, только случайных фермеров и раз или два — погонщиков с маленькими стадами. Фермеры старались поддерживать сельское хозяйство во время оккупации инфарди, но испытывали все тяготы войны, и Маккол отмечал большие пространства заброшенных земель и заросших участков. Немногие встреченные ими местные жители оборачивались и смотрели вслед колонне, поднимали руки в знак приветствия или благодарности.

Инфарди им пока не попадались, хотя они явно бежали этим путем. На самой дороге и в окрестностях виднелись последствия артобстрела и бомбежки, но они явно были давними. Война пронеслась над этой областью несколько месяцев назад, и большинство конфликтов на Хагии сосредоточились на возвышенности.

Время от времени из зарослей, напуганные шумом двигателей, вспархивали стайки птиц с ярким оперением всех цветов радуги. Высокие деревья, увенчанные роскошными зелеными кронами, от сырости поросли грибами, покрывавшими их искривленные стволы. Макколу, выросшему среди гигантских наловых рощ на Танит, эти деревья казались тонкими, стройными и декоративными, несмотря на то, что некоторые из них возвышались над землей метров на двадцать. За деревьями блестела на солнце река: дорога пробегала примерно в километре от берега. Машины проезжали мимо рыбаков, бродивших по берегу и проверявших ручные сети. Все они носили шляпы от солнца из местного тростника.

Именно река диктовала условия жизни в этих низинах. Те несколько строений и маленьких поселений у воды, мимо которых проехала колонна, были построены на сваях для защиты от сезонных наводнений. Гвардейцы проехали и мимо украшенных резьбой и расписанных яркими красками ящиков, поднятых метра на три над землей на шестах. Такие странные столбы появлялись у дороги время от времени то по одному, то небольшими группами.

За час до полудня они проехали через заброшенную деревню, и свернув на крутом участке дороги, чуть не столкнулись со стадом шелонов.

Пардусский водитель ахнул и резко вывернул руль, «Саламандра» влетела в кусты на обочине дороги, наполовину зарывшись в листву, и остановилась. Невозмутимые шелоны, больше сорока голов, протащились мимо, раскачиваясь и ворча. Эти создания были самыми крупными из тех, что Макколу приходилось видеть на Хагии — купольный панцирь самого здоровенного из них был вдвое выше их машины. А самые маленькие и молодые выделялись иссиня-черной кожей, словно смазанной маслом, и темным восковым налетом на панцирях. У более старых особей покровы были бледнее и менее блестящими, с трещинами и складками, а массивные панцири стали почти белыми от извести. От шелонов исходил животный запах навоза, пищи и слюны, производимой в огромных количествах.

Когда «Саламандра» остановилась, к ней подбежали три погонщика, размахивая посохами и тревожно крича. Все трое были уставшими, изможденными людьми земледельческой касты, одетыми в коричневые робы.

Маккол спрыгнул с задней ступеньки «Саламандры» и поднял руки, чтобы успокоить их. В это время Маквеннер руководил действиями пардусского водителя, пока тот выбирался задним ходом из колючих кустов.

— Все нормально, никакого вреда, — сказал Маккол. Погонщики выглядели перепуганными и непрерывно кланялись имперцам.

— Прошу вас… Если хотите помочь, скажите, что там впереди, на дороге. — Маккол вытащил карту и показал пальцем дорогу. Погонщики столпились у карты, в замечаниях противореча друг другу.

— Все очень хорошо, — сказал один из них. — Дорога чистая. Мы пришли в этом месяце с высокогорных пастбищ. Говорят, что война закончилась. Мы спустились в надежде, что теперь вновь откроются рынки.

— Будем на это надеяться, — промолвил Маккол.

— Знаете, люди целыми семьями прячутся в лесах, — сказал другой погонщик. Его обветренная кожа была такой же морщинистой и грубой, как у его шелонов. — Они боятся войны. Войны в городах. Но мы слышали, что война закончилась, и многие люди теперь выйдут из лесов, теперь это безопасно.

Маккол мысленно сделал заметку. Он уже подозревал, что большая часть сельского населения могла бежать в глушь в самом начале оккупации.

Почетная гвардия могла бы побудить многих из этих людей вернуться в свои дома. Но учитывая повсеместную угрозу инфарди, не стоило этого делать. Избежать засад так будет сложнее.

— А что насчет инфарди? — спросил Маккол.

— О, конечно, — сказал первый погонщик, прерывая болтовню своих коллег. — Много, много стало инфарди, на дороге и лесных тропах.

— Вы их видели? — с острым любопытством спросил Маккол.

— Очень часто. Или слышали, или видели следы их лагерей.

— Говоришь, много?

— Сотни!

— Нет, нет… Тысячи! И с каждым днем все больше!

«Вот ведь фес!» — подумал Маккол. Пара хороших засад может сильно замедлить продвижение колонны. Погонщики, может, и сгущают краски, хотя Маккол в этом сомневался.

— Благодарю вас, — промолвил он. — Будет лучше, если вы ненадолго отгоните животных с дороги. Скоро здесь пройдет еще больше машин, — он кивнул на «Саламандру». — И намного крупнее.

Мужчины закивали и принялись подгонять своих величественных зверей. Маккол немного успокоился. Он не был уверен в исходе стычки между «Завоевателем» и шелоном, но знал наверняка, что ни одна сторона не уйдет с беззаботной улыбкой. Он поблагодарил погонщиков, заверил их еще раз, что они не причинили вреда ни ему, ни его людям, и забрался обратно в «Саламандру».

— Простите, — ухмыльнулся водитель.

— Может, стоит чуть сбавить скорость, — ответил Маккол. Он вытащил гарнитуру мощного вокса танка и стал связываться с главным конвоем. Маквеннер все еще стоял на дороге, вежливо пытаясь отказаться от верещащего детеныша шелона, которого один из погонщиков пытался ему всучить в качестве возмещения ущерба. — Альфа-АР главным силам. Прием.

Динамик затрещал.

— Говорите, Альфа-АР.

Маккол сразу же узнал голос Гаунта.

— Получены данные об активности инфарди на дороге. Неточные, но вам лучше знать.

— Понял, Альфа-АР. Где вы?

— У деревни Шамиам. Собираюсь продвинуться до Мукрета. Выделите мне еще пару разведчиков.

— Скопируй это. Я отправлю Бета-АР и Гамме-АР. Сколько вам до Мукрета?

— Еще два или три часа.

Мукрет был средних размеров поселением на реке, где они планировали сделать первый привал на ночь.

— Если пожелает Бог-Император, увидимся там. Оставайтесь на связи.

— Будет сделано, сэр. Вам стоит знать, что на дороге встречаются мирные жители. Семьи возвращаются из лесов. Нужна осторожность.

— Понятно.

— И примерно в часе от вас большое стадо скота, движется вам навстречу. Много скота и три безобидных погонщика. Мы велели им сойти с дороги, но имейте в виду.

— Принято.

— Альфа-АР, конец связи. — Маккол повесил микрофон вокса и кивнул ожидавшему водителю: — Все, давай.

«Саламандра» заурчала турбинами и двинулась дальше по покрытой грязью дороге.

В пятнадцати километрах позади по Тембаронгской дороге конвой замедлился и остановился. Большие грузовики цвета хаки встали, выдыхая выхлопные газы. Некоторые посигналили. Солнце было уже высоко, и его лучи слепили, отражаясь от металла. Слева от конвоя голубые воды священной реки лизали невысокую дамбу.

Роун встал в кузове машины и взобрался на борт, чтобы с возвышения осмотреть дорогу. Но он смог увидеть только неподвижные танки и тяжелые грузовики, растянувшиеся на триста метров по дороге.

Включив бусину вокса, он оглянулся на Фейгора.

— Поднимай их, — велел Роун адъютанту.

Фейгор кивнул и передал приказ пяти десяткам людей в кузове. Призраки, многие из которых страдали от жары и были без шлемов, вскочили и приготовили оружие, разглядывая лес и поля справа от дороги.

— Первый — третьему, — произнес Роун по воксу. Сеть была забита. Позывные носились по конвою.

— Третий — первому, — отозвался спереди Гаунт. — Первый, в чем дело?

— Одна из «Химер» повредила гусеницу. Подожду пятнадцать минут и посмотрю, что смогут сделать техники. Будут возиться дольше — поедем без них.

Роун знал эту почтенного возраста потрепанную боями «Химеру», которую им вручил автопарк Муниторума. На решение проблемы уйдет больше фесовых пятнадцати минут.

— Прошу разрешения дать людям подойти к реке, освежиться.

— Разрешаю, но следите за опушкой.

Отправляя двоих солдат прикрывать правую сторону дороги, Роун приказал оставшимся покинуть грузовик. Отпуская шутки, скидывая обувь, солдаты побежали к берегу. Остальные грузовики подтянулись к берегу и тоже высадили своих людей. Тягач «Троян» с ревом проехал мимо остановившейся колонны от хвоста эшелона, чтобы помочь с ремонтом «Химеры».

Роун добрел вдоль выстроившихся машин к тому месту, где на берегу стояли сержанты Варл, Сорик, Баффелс и Халлер. Сорик вытащил из вощеной картонной упаковки короткие и толстые сигары, и Роун взял одну. Они какое-то время курили молча, наблюдая за Призраками. Вергхастцы и танитцы принялись плескаться и играть в воде.

— Вот всегда так, да, майор? — спросил Сорик, тыча пальцем в сторону неподвижного конвоя.

Роун обычно без особой теплоты относился к людям, но старик ему нравился. Он был способным бойцом и хорошим лидером, но не боялся задавать вопросы, которые обнаруживали его неопытность в чем-то. По мнению Роуна, это делало его хорошим учеником и многообещающим офицером.

— С транспортом всегда так. Поломки, пробки, плохая дорога. Вот почему я предпочитаю пешие перемещения людей.

— Пардусская техника, похоже, в порядке, — заметил Халлер. — Поддерживается, ремонтируется вовремя, все такое…

Роун кивнул:

— Да, проблемы только с тем транспортом, что нашел нам Муниторум. Эти грузовики древние, как сам фес, а «Химеры»…

— Удивительно, что они вообще добрались так далеко, — добавил Варл. Сержант осторожно покрутил руками, заботясь о кибернетическом плече, которое аугментисты вживили ему на Фортис Бинари несколько лет назад. В условиях влажности оно порой побаливало. — А мы ни феса без них не можем. Без груза, который они везут.

— Мы в любом случае ни феса не сможем, — промолвил Роун. — Мы фесова Имперская Гвардия, и многое в нашей жизни происходит весьма фесово.

Халлер, Сорик и Варл мрачно усмехнулись, а Баффелс промолчал. Коренастый, бородатый мужчина с голубой татуировкой в виде когтистой лапы под глазом, Баффелс стал сержантом после того, как старый Фолс погиб в битве при Вратах Виверна. Ему все еще было неуютно в команде, и он, по мнению Роуна, слишком серьезно подходил к своим обязанностям. Некоторые простые солдаты — Варл был отличным тому примером — ждали того момента, когда станут сержантами. А на Баффелса, простого служаку, эта ответственность свалилась благодаря его возрасту, надежности и умению ладить с людьми. Роун знал, что тот считает такую честь бременем. Гаунт сделал выбор, когда пришлось искать замену Фолсу: Баффелс или Майло. И он выбрал Баффелса, потому что поручить руководство самому молодому и зеленому Призраку было бы проявлением фаворитизма. Роун считал, что тут Гаунт был не прав. Сам он не питал любви к Майло, но знал, что тот уже проявил свои способности. И к тому же люди искренне считали его счастливым талисманом. Гаунту стоило принять это во внимание и поставить способности выше опыта.

— Отличная штука, — сказал Варл Сорику, оценивающе взглянув на тлеющую коричневую сигару. — Корбеку понравилось.

— Лучший табак с Вергхаста, — улыбнулся Сорик. — У меня личный запас.

— Было бы лучше, если бы он был здесь, — промолвил Баффелс, имея в виду полковника. Затем он кинул быстрый взгляд на Роуна. — Без обид, майор!

— Без обид, — отозвался Роун. В глубине души он наслаждался вдруг обретенным старшинством. Так как Корбек и недавно получивший повышение капитан Даур пропали из поля зрения, Роун оказался вторым командиром в полку. Теперь рядом с ним в иерархии стояли только пардусский майор Клеопас и комиссар Харк, лицо постороннее. Маккол был третьим офицером у Призраков. А Колеа теперь командовал вергхастцами вместо Даура.

Роуна все еще раздражало, что он должен был сохранять свой позывной «третий» в разговоре с Гаунтом, «первым». Комиссар-полковник объяснил, что так должно оставаться, чтобы сохранить непрерывность вокс-опознавания, но Роун чувствовал, что ему стоило бы использовать теперь позывной «второй», ранее принадлежавший Корбеку.

Еще больше его раздражало понимание, что Баффелс был прав. Корбеку следовало быть здесь. Это было не по нраву Роуну, потому что он-то полковника никогда не любил. Но это была правда. Майор чувствовал это нутром. Все знали, но никто не хотел говорить о том, что, похоже, они участвуют в последней миссии Первого Танитского. Генерал сместит Гаунта, и Роун бы с удовольствием поаплодировал, когда тот попадет в опалу, но…

Это был последний выход Призраков.

И, фес бы его побрал, Корбеку следовало быть здесь.

Безумный Ларкин, потный и раздраженный, сидел в хвосте неподвижного грузовика, а его снайперская винтовка покоилась на раме кузова. Колеа оставил их с Куу на страже, пока остальные рванули к реке, чтобы охладиться и выпустить пар.

Ларкин осматривал дальнюю сторону дороги при помощи обычного своего метода, разделяя на секторы линию деревьев и водную гладь невооруженным глазом, а потом сканируя каждую секцию одну за другой. Тщательно, внимательно, безошибочно.

Каждое движение делало его все напряженнее, но оказывалось лишь хлопаньем крыльев вилоклюва, или просто пробежкой пауко-крыс, или танцем листьев на ветру.

Ларкин убивал время, тренируясь: отыскивал цель и следил за ней через прицел. Вилоклювы со своими красными гребнями были отличными мишенями, но при этом слишком легкими целями из-за белого оперенья и размеров. Пауко-крысы, гадкие восьмилапые млекопитающие размером с кулак Ларкина, быстро скакали вверх и вниз по древесным стволам, то и дело резко останавливаясь.

— Что ты делаешь?

Обернувшись, Ларкин уставился в надменные глаза Куу.

— Просто… тренируюсь, — ответил он. Ему совершенно не нравился Куу. Более того, Куу его нервировал.

Люди прозвали Ларкина «Безумным». Но он совершенно не походил на Куу. Вот уж кто был настоящим психом. Весь покрытый гангстерскими татуировками, он щеголял длинным шрамом, пополам разделявшим его узкое лицо.

Длинный Куу примостился рядом с Ларкиным. Тот думал, что являлся самым худым и невысоким среди Призраков, но Куу был еще меньше. Однако в этом небольшом, жилистом теле крылась огромная сила.

— Ты можешь попасть в них? — спросил он.

— Что?

— В тех белых птиц с дурацкими клювами.

— Да, легко. Я охотился на крыс.

— Каких крыс?

Ларкин указал:

— Вон на тех крыс. Омерзительные фесовы твари.

— О да. Не видел их раньше. Острый у тебя глаз. Острее не бывает.

— Местность обязывает, — промолвил Ларкин, похлопав по своему снайперскому оружию.

— Это точно. Точнее не скажешь. — Куу потянулся к карману и достал пару скатанных вручную белых сигарет, одну из которых предложил Ларкину.

— Нет, спасибо.

Куу убрал одну, вторую зажег и глубоко затянулся. Ларкин почувствовал запах обскуры. Он время от времени употреблял ее на Танит, но это был один из запрещенных Гаунтом препаратов. Фес, и пахло сильно.

— Полковник-комиссар прибьет тебя за такое, — сказал он.

Куу ухмыльнулся и демонстративно выдохнул дым.

— Гаунт меня не пугает, — сказал он. — Уверен, что не будешь?..

— Нет, спасибо.

— Те дурацкие белые птицы, — сказал Куу после долгого молчания. — Ты уверен, что сможешь легко их подстрелить?

— Ага.

— Спорю, они могут быть хороши на вкус. Несколько пташек разнообразили бы наш рацион.

Идея была довольно неплохой. Ларкин включил связь.

— Третий, это Ларк. Мы с Куу собираемся отойти от грузовика и поймать несколько водных птиц на обед. Пойдет?

— Хорошая идея. Я предупрежу конвой, что ты собираешься стрелять. Поймай и для меня одну.

Ларкин и Куу спрыгнули с борта грузовика и побрели по дороге. Они соскользнули с поля в ирригационную канаву, где вокруг ног захлюпала вода и тина. Птицы трещали и щебетали наверху в зарослях цикаса. Ларкин уже видел среди темно-зеленой листвы белые пятна.

Вокруг них жужжали мошки, над головами пролетали осы. Ларкин вытащил глушитель из кармана на бедре и бережно прикрутил его к дулу длинной лазвинтовки.

Они обошли груду поваленных пальм, и Ларкин устроился среди корней, чтобы прицелиться. С мгновение он преследовал прицелом скакавшую по дереву пауко-крысу и затем переключился на пухлую птицу.

Нужно было аккуратно снести ей голову. Попади лазерный выстрел в тело птицы, и получишь облако кровавых перьев. Попав в несъедобную голову, получишь готовую к ощипыванию тушку.

Ларкин приготовился, качнул головой, качнул плечами и выстрелил. Легкая вспышка, почти никакого шума. Вилоклюв, тушка с обугленной шеей там, где только что была голова, шмякнулся в мелководье.

Ларкин сбил еще пять птиц. Они с Куу прошлепали к тушкам, собрали их и за перепончатые лапы прицепили к поясам.

— А ты хорош, — не выдержал Куу.

— Спасибо.

— И оружие чумовое.

— Снайперский вариант лазгана, лонглаз. Мой самый лучший друг.

Куу кивнул.

— Охотно верю. Можно я попробую?

Куу протянул руку, и Ларкин скрепя сердце вручил ему лонглаз, беря, в свою очередь, стандартную лазвинтовку. Куу ухмыльнулся новой игрушке и приложил к плечу приклад из дерева нал.

— Майло, — выдохнул он. — Милее не придумаешь.

Внезапно он выстрелил, и вилоклюв взорвался облаком крови и белых перьев.

— Неплохо, но…

Куу проигнорировал Ларкина и выстрелил снова. И еще раз, и еще. Три птицы разлетелись на куски в зарослях.

— Мы не сможем их приготовить, если ты будешь так стрелять, — сказал Ларкин.

— Знаю. У нас их уже достаточно для еды. Это просто для удовольствия.

Ларкин хотел было возразить, но Куу быстро повернулся вместе с винтовкой и прикончил еще двух птиц. Вода под деревьями стала вязкой от кровавых останков и плавающих белых перьев.

— Хватит, — велел Ларкин.

Куу потряс головой и снова прицелился. Он переключил лонглаз на беглый огонь и когда нажал на курок, вспышка за вспышкой пронзила заросли.

Ларкин был встревожен. Встревожен таким обращением с его любимым оружием, встревожен безумным блеском в глазах Куу.

А больше всего его встревожило то, что дикая пальба Куу размазала в кашу полдюжины пауко-крыс на деревьях. Ни один выстрел не был потрачен даром, не прошел мимо цели. Проворные, прыгучие зверьки, которых он, Ларкин, выслеживал бы какое-то время, за пару мгновений превратились в кровавые потеки на стволах.

Куу вернул лонглаз Ларкину.

— Отличное оружие, — сказал он и повернулся, чтобы идти к дороге.

Ларкин поспешил следом. Его била дрожь, даже несмотря на припекавшее сверху солнце, жарившее шоссе. Хладнокровный убийца. Ларкин знал, что отныне будет остерегаться поворачиваться к Куу спиной.

Перед неподвижной колонной Гаунт, Клеопас и Геродас стояли и наблюдали за тем, как техножрецы и инженеры Пардусского полка пытаются вернуть в строй поврежденную «Химеру».

Пардусцы и танитцы уже разгрузили вручную бронированную машину, чтобы уменьшить ее вес. «Троян» трясся рядом на холостом ходу, словно встревоженная мамаша.

Гаунт кинул взгляд на хронометр.

— Еще десять минут, и мы выдвигаемся без нее.

— Я хотел бы возразить, сэр, — рискнул Клеопас. Эта машина везла снаряды для «Завоевателей». Он кивнул в сторону груды боеприпасов, которые команды выгрузили из «Химеры», чтобы выровнять ее. — Мы не можем просто бросить все это.

— Бросим, если придется, — ответил Гаунт.

— Если бы это были батареи лазганов, вы бы говорили по-другому.

— Ты прав, — Гаунт кивнул Клеопасу. — Но время поджимает, майор. Я дам им двадцать минут. Но только двадцать.

Капитан Геродас отошел, чтобы раздать приказы командам инженеров. Гаунт достал свою плоскую серебряную фляжку с выгравированным именем — Делан Октар — и предложил ее Клеопасу.

— Благодарю, комиссар-полковник, но нет. В это время дня для меня рановато.

Гаунт пожал плечами и сделал большой глоток. Он как раз завинчивал фляжку, когда голос за их спинами произнес:

— Я слышу стрельбу.

Гаунт и Клеопас оглянулись на подошедшего к ним комиссара Харка.

— Я разрешил бойцам добыть немного свежего пропитания, — сказал ему Гаунт.

— Командующие отряда в курсе? Стрельба может вызвать панику.

— Они в курсе. Я сообщил им. Распоряжение 11-0-119 гамма.

Харк пожал плечами, широко при этом разведя руками.

— Не надо так точно, полковник. Я вам верю.

— Хорошо. Майор Клеопас, возможно, вам стоит объяснить комиссару, что происходит. Во всех деталях.

Клеопас воззрился на Гаунта, и затем с улыбкой повернулся к Харку.

— Мы ремонтируем «Химеру», сэр, и для этого, как вы можете видеть, используем тяжелый тягач…

Гаунт ускользнул, удаляясь подальше от комиссара. Он пошел назад вдоль линии машин, сделав еще один глоток из фляжки.

Харк смотрел ему вслед.

— Что вы думаете о легендарном комиссаре-полковнике? — спросил он Клеопаса, перебивая лекцию о ремонте «Химеры».

— Он самый стоящий командир из всех, кого я когда-либо знал. Живет ради своих людей. Не спрашивайте меня снова, сэр. Я не допущу, чтобы мои слова добавили к какому-нибудь официальному отчету с выговором.

— Не беспокойтесь, Клеопас, — сказал Харк. — У Гаунта и без вас хватает проблем. У лорда-генерала на него свои виды. Я лишь вел переговоры.

Гаунт прошел сотню метров и нашел доктора Курт и ее санитаров сидящими в тени грузовика.

Курт поднялась.

— Сэр?

— Здесь все нормально? — спросил Гаунт. Его совсем не радовал тот факт, что Дорден остался в Доктринополе наблюдать за ранеными. Курт была отличным медиком, но он не мог привыкнуть, что на посту главы хирургической команды ударного отряда стоит кто-то другой. Его главным медиком всегда был Дорден, с самого основания Призраков. Ему нужно было привыкнуть.

— Все в порядке, — промолвила она, и на ее лице в форме сердечка расцвела улыбка.

— Хорошо, — промолвил Гаунт. — Хорошо.

Он отпил еще.

— Не найдется лишнего глотка? — спросила Курт.

Удивленный комиссар-полковник повернулся и протянул ей фляжку. Она прилично отхлебнула.

— Не думал, что вы одобрите.

— Это ожидание меня нервирует, — призналась девушка, вытирая губы и возвращая фляжку Гаунту.

— Меня тоже.

— В любом случае, — промолвила Курт. — Верьте мне. Эта штука целебная.

Альфа-АР добрался до Мукрета в середине дня. «Саламандра» сбавила скорость до самой малой, и Маккол, Маквеннер и Бонин выпрыгнули наружу, подняв лазганы и сопровождая легкий танк по главной дороге, пока тот пробирался среди домов на сваях. С приближением вечера поднялся легкий ветерок, взметавший пыль и листья на залитой ярким солнцем дороге. Между и под постройками гнездились черные тени.

Само солнце, большое и желтое, спускаясь к реке, светило сбоку, и лучи пробивались через заросли пальм и кипарисов.

Поселение выглядело покинутым. Двери открыты, колючие эпифиты оплели зеленью оконные рамы и столбы. В домах валялась разбитая посуда, в водостоках скопился мусор. На окраине поселения стояли длинные кирпичные коптильни, крытые черепицей. Жители Мукрета занимались копчением рыбы и мяса. Танитцы все еще могли уловить в воздухе острые нотки древесного дыма.

Три разведчика, держа наготове оружие, продвигались позади катящегося танка. Бонин крутанулся и быстро прицелился, когда на одном из деревьев зашебуршали птицы. Уверенно громыхала «Саламандра».

Маккол продвинулся вперед и условным жестом отправил Бонина налево, по насыпи, ведущей к реке.

Впереди что-то шевельнулось. Это оказался шелон, еще теленок, забредший сюда с главной дороги. Поводья его узды волочились в пыли. На спине было закреплено седло.

Животное пробрело мимо Маккола и Маквеннера. Теперь Маккол слышал раздававшийся время от времени стук. Он просигналил Маквеннеру прикрыть его и пошел вперед.

Тощий, согбенный старик прибивал доски обшивки, пытаясь заколотить разбитые окна. В качестве молотка он использовал ветку дерева.

На старике была шелковая голубая мантия. Аятани, осознал Маккол. Местный священник.

— Отец!

Старик повернулся и опустил ветку. Он был лысым, с торжественной длинной, белой бородой. Такой длинной, что аятани даже забросил ее за плечо, чтобы не мешала.

— Не сейчас, — раздражительно бросил он. — Этот святой храм сам по себе не отремонтируется.

— Может, я могу вам помочь?

Старик спустился обратно к дороге и воззрился на Маккола.

— Не знаю. Ты человек с оружием… и танком, как я вижу. Ты можешь убить меня и украсть моего шелона, что, откровенно говоря, мне мало поможет. Ты убийца?

— Я солдат имперских освободительных сил, — ответил Маккол, оглядывая старика.

— Правда? Ну что ж… — заключил старик, обтирая лицо длинной бородой.

— Как вас зовут?

— Аятани Цвейл, — ответил старец. — А тебя?

— Скаут-сержант Маккол.

— Скаут-сержант Маккол, да? Очень впечатляет. Ну, скаут-сержант Маккол, эршул осквернили этот храм, этот священный дом нашей трижды возлюбленной святой, и я намерен восстановить его. Если ты мне поможешь, я буду благодарен. И уверен, что святая тоже будет благодарна. По-своему.

— Отец, мы идем на запад. Мне нужно знать, нет ли инфарди на дороге.

— Конечно, я их видел. Целые сотни.

Маккол потянулся к вокс-передатчику, но старик его остановил.

— Инфарди я видел во множестве. Паломники. Слетаются обратно к Доктринополю. Да, да… множество инфарди. Но эршул не было.

— Не понимаю.

Аятани указал на залитую солнцем дорогу, пробегавшую через Мукрет.

— Ты знаешь, на чем стоишь?

— На Тембаронгской дороге, — ответил Маккол.

— Также известной по древним текстам Иримриты как Айолта Имат Инфарди, что буквально означает «дорога истины инфарди». В народе ее называют «путем паломника». Дорога может вести в Тембаронг. В ту сторону. Но кто захочет туда идти? Маленький скучный городишко, где у всех женщин толстые ноги. Но в другую сторону… — он указал в направлении, откуда появился Маккол. — В том направлении идут пилигримы. К гробницам Цитадели Доктринополя. В храм Паломничества Саббат. К сотням других мест поклонения. Так продолжается уже много веков. Это путь паломников. И мы называем пилигримов «инфарди». Это настоящий смысл слова, и я именно его использовал.

Маккол вежливо кашлянул:

— Значит, когда вы говорите об инфарди, то имеете в виду настоящих паломников?

— Да.

— Идущих в ту сторону?

— Вернее стекающихся, скаут-сержант Маккол. Доктринополь вновь открыт, так что они идут принести благодарность. И пасть ниц перед оскверненной Цитаделью.

— Значит, вы не имели в виду вражеских солдат?

— Они украли имя «инфарди». Я не позволю им пользоваться этим именем! Не позволю! Если они хотят имя, пусть будут «эршул»!

— Эршул?

— Это слово из илата, диалекта погонщиков. Означает шелона, который ест собственный навоз или навоз других животных.

— И вы видели… эм… эршул? В своих путешествиях?

— Нет.

— Понятно.

— Но я слышал их. — Внезапно Цвейл взял Маккола за руку и указал на запад, за крыши Мукрета, в сторону далеких крон дождевых лесов, окутанных туманом. Темный полог облаков собирался над соседними холмами.

— Вон там, скаут-сержант Маккол. За Бхавнагером, на Священных Холмах. Они следят, крадутся, выжидают.

Маккол вдруг захотел отпрянуть от старика, вырваться из крепкой хватки, но она странным образом успокаивала. Напоминала о том, как архидьякон Мкере много лет назад, на Танит, бывало, вел его в лекторий, чтобы прочесть урок в церковной школе.

— Ты набожный человек, скаут-сержант Маккол?

— Надеюсь, что да, отец. Я верю, что Император есть бог во плоти, и что я живу, чтобы служить ему в мире и войне.

— Это хорошо, хорошо. Свяжись со своими собратьями. Скажи, пусть ожидают неприятностей в своем паломничестве.

В двадцати километрах к востоку главный конвой вновь начал движение. «Химера» с боеприпасами была отремонтирована, насколько позволило время. Хотя интендант Элтан предупредил Гаунта, что когда они остановятся на ночь, ему потребуются люди и техника, чтобы довести ремонт до приемлемого результата.

Они вновь двигались согласно плану. Гаунт сидел в открытой кабине командной «Саламандры», рассматривая карты и надеясь, что они доберутся до Мукрета до наступления ночи. С ним только что связался Маккол. Альфа-АР добралась до Мукрета и обнаружила его покинутым, хотя упрямый скаут не переставал предупреждать о близости инфарди. Гаунт отложил в сторону карты и повернулся к потрепанной, исписанной пометками копии проповедей святой Саббат. От чтения в трясущейся «Саламандре» болела голова, но комиссар упорствовал. Он пролистал большую часть своих закладок и добрался до середины, псалмов Саббат. Метафоричных, написанных на древнем диалекте и снабженных странными символами. Гаунт мог читать их, но при этом почти ничего не понимал.

Кроме того, это были самые прекрасные религиозные стихи, которые он когда-либо слышал. Военмейстер Слайдо тоже так думал. Именно от него Гаунт заразился любовью к псалмам Саббат. Он положил книгу на колени и поднял глаза, на мгновение вспомнив Слайдо.

Его качнуло, когда танк внезапно затормозил, и Гаунт встал, чтобы посмотреть, в чем дело. Его машина была третьей в колонне, две шедших впереди скаутских «Саламандры» резко сбросили скорость. Красные стоп-сигналы зажглись за металлическими решетками, яркие в сумерках.

К ним приближалось большое стадо массивных шелонов, гонимое несколькими крестьянами в коричневых одеждах. Они заняли добрую половину дороги. Ведущие конвоя были вынуждены ехать цепочкой друг за другом по той стороне дороги, что была ближе к реке. Маккол предупреждал об этом. Много скота и три безобидных погонщика, сказал он. Правда, он был уверен, что они сойдут с дороги прежде, чем встретятся с конвоем.

— Первый — всему конвою, — сказал Гаунт по общему вокс-каналу. — Сбавьте скорость и держитесь левой стороны. У нас стадо на дороге. Проявите вежливость и минуйте его без инцидентов.

Водители и команды откликнулись по связи. Конвой пополз медленно, пробираясь мимо неторопливых созданий. Гаунт вполголоса выругался, нелицеприятно отозвавшись о животных. Понадобится добрых десять минут, прежде чем они вновь смогут набрать скорость.

Он смотрел на крупных шелонов, идущих так близко, что можно было вытянуть руку и коснуться их. Сильно пахло навозом, и Гаунт мог слышать поскрипывание бронированной кожи и урчание громадных желудков, состоявших из множества отделов. Шелоны пускали ветры, ворчали и принюхивались. Погонщиков он тоже увидел. Здоровенные работяги в грубых коричневых робах погоняли тварей щелчками своих джидди-посохов. Их капюшоны были снабжены сетками для лица, защищавшими от пыли. Некоторые благодарно кивали, проходя мимо танков. Большинство не удостоило имперцев даже взглядом. Гаунт подумал, что, хотя в их мире шла религиозная война, осквернялись святилища, жизнь этих людей не изменилась. Некоторые жизни в этой смертоносной Галактике были на зависть простыми…

Куча скота и три безобидных погонщика. Гаунт вдруг с внезапной ясностью вспомнил отчет Маккола. Три безобидных погонщика.

Комиссар-полковник насчитал минимум девятерых.

— Первый! Это первый! Смотрите в оба, это могут быть…

Его слова были прерваны визгом запущенной с плеча ракеты. «Саламандра», двигавшаяся на две машины позади Гаунта, завертелась, изрыгая пламя и осколки. Куски металла дождем обрушились на дорогу и ближайшие машины.

Вокс-канал обезумел. Гаунт слышал жужжание лазерного огня и автоматического оружия. Погонщики, которых внезапно оказалось несколько дюжин, стреляли из-за туш взволнованных животных. У них было оружие. Под коричневыми робами оказались татуировки и зеленый шелк.

Гаунт схватил болт-пистолет.

Инфарди были со всех сторон.

Глава седьмая Смерть в дороге

Роба погонщика шумно хлопала, когда стрелок инфарди забрался на крыло командной «Саламандры» и поднял автопистолет. С его покрытых струпьями губ сорвался торжествующий вопль. Он вонял забродившим фруктовым ликером, глаза были дикими и белыми от дурманящего безумия.

Болт Гаунта вошел ему в правую щеку и взорвался в голове, превратив ее в облако кровавых ошметков.

— Первый — всем отрядам почетной гвардии! Засада инфарди! Приказываю обороняться и отразить нападение!

Гаунт слышал все новые взрывы снарядов и огонь из ручного оружия. Шелоны, зажатые между рекой и имперскими танками на дороге, завывали в смятении и врезались краями своих панцирей в корпуса машин.

— Поворачивай! Поворачивай назад! — орал Гаунт водителю.

— Нет места, сэр! — с отчаянием отозвался гвардеец. Град пуль танцевал по броне «Саламандры», высекая искры.

— Проклятье! — прорычал Гаунт. Он вскочил в задней части танка и принялся палить в приближавшихся врагов — убил одного инфарди и ранил самку шелона. Зверь с ревом рухнул, придавив еще двоих нападавших, прежде чем тяжело врезаться в зад «Химеры». Животное корчилось от боли, отчаянно брыкалось и спихивало танк на обочину дороги.

Гаунт выругался и схватился за штурмболтер. Первой же очередью он срезал нескольких инфарди на дороге. Другие облепили ведущий танк и расстреляли команду. Машина неуправляемо закрутилась и съехала на обочину.

Танковый залп проревел совсем близко от Гаунта. Он услышал взрыв перегретого газа, громкий лязг отдачи оружия, свист заряда, который упал в канаву справа от дороги и взметнул в воздух целый фонтан жидкой грязи и тины. Все больше танков теперь стреляли из главных орудий, болтеры на башнях вращались и поливали врагов огнем. Еще один крупный шелон погиб, поймав снаряд, и на конвой обрушился дождь из кровавых кусков и облако кишечных газов.

Гаунт знал, что у его людей преимущество в силе, но враги были осторожны. Они остановили конвой при помощи стада и прижали к краю дороги, где тот не мог маневрировать.

Он вновь выстрелил из башенного орудия, и снаряд в клочья разорвал инфарди, который подобрался к пусковой установке. Снова выстрелил — и на дороге образовалась глубокая дымящаяся воронка.

Кто-то навалился на Гаунта сзади и оторвал его от штурмболтера. Комиссар упал, сражаясь за свою жизнь.

Первая треть конвоя почетной гвардии оказалась под огнем, прижатая стадом к краю дороги так, что цепочка машин, растянувшаяся теперь более чем на четыре километра, не могла сдвинуться с места, чтобы эффективно обеспечить прикрытие.

Ларкин оказался рядом с Куу, стрелявшим из грузовика в заросли, из которых появлялись инфарди. Враги роем надвигались от линии воды, не переставая палить. Куу радостно посмеивался, расправляясь с ними. Над их головами просвистела противотанковая ракета, вокруг мельтешил лазерный огонь, убивший одного солдата неподалеку и выбивший стекла в кабине грузовика.

— Рассредоточиться! В атаку! — завопил сержант Колеа, и танитцы дружно повыпрыгивали из грузовиков, атакуя врагов штыками и сверкающим лазерным огнем.

Криид и Каффран атаковали вместе, плечом к плечу надвигаясь на инфарди, били их прикладами и протыкали штыками. Каффран выстрелом отправил еще одного противника в канаву. Криид упала, вскочила и принялась палить в наступавшие на них ряды инфарди. Неподалеку ревел пардусский танк, вслепую обстреливая стадо.

Машина Роуна, стоявшая дальше в цепочке, была облеплена инфарди. Грузовая платформа раскачивалась. Сам майор, стреляя из лазгана в эту плотную массу, увидел, как Фейгор полоснул по горлу одного из врагов серебряным танитским клинком. Темнеющий вечерний воздух вспарывал ослепительно-белый лазерный огонь. Через секунду порыв пламени пронесся по дренажной канаве рядом с дорогой. Это рядовой Бростин у машины Варла поливал дорогу из огнемета.

Майор Клеопас попытался повернуть своего «Завоевателя», но массивный шелон, брыкаясь и завывая, врезался в передний скат и приподнял тяжеленный танк. Целых пять секунд гусеницы пахали воздух, пока животное удерживало машину. Затем гусеницы вновь зацепились за землю, и танк дернулся вперед.

— Дави его! — велел Клеопас.

— Сэр?

— Да чтоб тебя! Полный вперед! Размажь его! — рявкнул Клеопас вниз, водителю.

Боевой танк «Завоеватель», чье имя — «Сердце разрушения» — красовалось на корпусе, придавил ноги крупного шелона, искалечив животное и своротив его с шоссе; сам он отделался изрядными вмятинами.

Несчастный шелон, завывая от боли и ужаса, опрокинулся в канаву, задавив восьмерых инфарди.

«Сердце разрушения» прыгнул с дороги к реке, вспенивая воду гусеницами. Пока главный стрелок и наводчик обстреливали просветы между деревьями за дорогой, Клеопас взял на себя управление болтером и очередями палил по ирригационным канавам.

Его маневр помог разорвать цепь инфарди и зайти к ним с фланга. Еще три танка последовали за ним через проделанную дыру и покатили в лесополосу у дороги, уничтожая инфарди залпами из болтера и огнеметов.

В закрытом грузовике, перевозившем медикаменты, Ана Курт вздрогнула, когда очередь снарядов пробила брезент и ящик с лекарствами в бутылках. Во все стороны брызнули осколки. Лесп рухнул на колени с кровоточащей полосой на щеке.

Двое инфарди вскарабкались к задней двери грузовика. Курт скинула одного, врезав сапогом в лицо, а затем выхватила лазпистолет, выданный ей Сориком, и дважды выстрелила. Второй инфарди свалился с машины.

Курт повернулась, чтобы посмотреть, в порядке ли Лесп, и увидела ужас на его лице. Лесп даже почти успел выкрикнуть предупреждение. И тут ее грубо схватили и рывком вытащили из кузова.

Мир вокруг закружился волчком. Женщину объяла паника. Ее тащили за ноги, лицом по грязи. Инфарди были повсюду, они рвали и били ее. Курт даже чувствовала вонь их пота и видела кругом лишь мешанину из зеленого шелка и татуированной плоти.

Внезапно вспыхнула ослепительная голубая вспышка, а следом пришел шипящий звук. На женщину дождем полилось что-то горячее, и она поняла, что это кровь. Она резко завертелась, как только хватка противника чуть ослабла.

Голубой свет вновь взрезал воздух, и что-то завизжало. Курт рухнула на дорогу, прямо на живот, и откатилась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ибрам Гаунт, размахивая сияющим силовым мечом с мастерством, достойным лучших фехтовальщиков, рубил инфарди, как гнилые деревья. Гаунт потерял фуражку, форма превратилась в лохмотья, в глазах полыхала неистощимая ярость. Он орудовал двуручным вервунским мечом, словно герой из древних легенд. Разрубленные тела грудами валялись вокруг него, и зернистый песок дороги пропитался кровью.

Внезапно она впервые поняла, что комиссар-полковник действительно был героем. Будь проклят Льюго со своими интригами! Этот человек — настоящая гордость Империума!

Внезапно за спиной комиссара возник Лесп с окровавленным лицом, выбравшись из медицинского грузовика, и принялся из лазгана поливать огнем атаковавших командира врагов. Гаунт воткнул силовой меч в песок и подхватил лазган мертвого инфарди. Его отрывистые, резкие выстрелы присоединились к очередям Леспа, жужжа над дорогой и вонзаясь в толпу врагов. Замотанные в зеленый шелк трупы обрушивались на песок или скатывались в придорожную канаву.

Курт на коленях доползла до Гаунта и как только очутилась в безопасности, рядом с ним, тоже повела огонь из подобранного оружия одного из мертвых инфарди. Она не обладала отточенным мастерством комиссара и Леспа в стрельбе, но тем не менее хорошо справлялась с чужим лазганом. Гаунт, мрачный и неудержимый, обращался с оружием настолько уверенно, что дал бы фору любому вышколенному пехотинцу.

— Ты не кричала, — внезапно сказал комиссар-полковник, не переставая стрелять.

— Что?

— Ты не кричала, когда они тебя схватили.

— Это хорошо?

— Крик — это потеря сил и достоинства. Убей они тебя, удовольствия бы они не получили.

— А, вот оно что, — промолвила Курт, смешавшись и не зная, что сказать.

— Никогда ничего не отдавай врагу, Ана. Они берут то, что могут, и этого уже больше, чем достаточно.

— Именно так ты живешь? — кисло спросила она, выпуская очередь.

— Да, — отозвался Гаунт, словно удивленный ее вопросом. Почувствовав это, она тоже удивилась. Себе самой и собственной глупости. Ответ был очевиден, и она должна была уже давно это понять. Таков путь Гаунта. Ибрам был героем Империума. Ничего не отдавать. Ничего. Никогда. Никогда не сдаваться, никогда не демонстрировать врагу ни малейшего намека на трусость. Всегда быть твердым и умереть с честью. Захватив с собой как можно больше противников. Другого пути быть не могло.

Он был не просто комиссаром. Он был воином, и Курт поняла это очень ясно. Вот в чем заключалась жизненная философия Гаунта. Именно она привела его сюда и приведет к той смерти, милостивой или жестокой, которая уготована ему судьбой. Именно она сделала его тем, чем Ибрам был теперь: несгибаемым солдатом, прославленным лидером, наводящим ужас убийцей.

Курт ощутила одновременно и невыносимую печаль, и благоговейный трепет.

Ана слышала об отставке, которая ждала Гаунта по завершении этой миссии. И это печалило ее больше всего. Она поняла, что он до конца намеревался выполнить свой долг, и неважно, что над ним нависла тень опалы и бесчестья. Он не подведет.

Гаунт останется Гаунтом, пока сама смерть не придет за ним.

В пятидесяти метрах капитан Геродас вывалился из горящей «Саламандры» за несколько мгновений до того, как вторая противотанковая ракета с шипением вылетела из придорожных зарослей и разнесла машину в клочья.

Почти тотчас же кусок металла вонзился капитану в левое колено и заставил Геродаса рухнуть в пыль. В глазах на секунду все почернело от боли, но он изо всех сил постарался превозмочь ее и отползти. Пардусец рядом с ним лежал в луже крови.

— Лезинк! Лезинк!

Геродас попытался перевернуть солдата, но тело оказалось тяжелым и безответным. Геродас мельком осмотрел себя и увидел мешанину костей и мяса, оставшуюся от его собственного колена. Над головой жужжали лазерные лучи. Капитан потянулся к пистолету, но кобура была пустой.

На глазах выступили слезы. Отупляющая боль поднималась к сердцу, грозя захлестнуть с головой. Отовсюду слышались вопли, грохот выстрелов и смерти.

Земля задрожала. Геродас безучастно смотрел на шелона, который мчался в его сторону. Это было не самое большое животное, но все равно весило оно больше двух тонн.

Он зажмурился и приготовился к сокрушительному удару.

Тонкий луч обжигающей энергии пронесся над дорогой и вонзился в обезумевшее животное, сбив эту огромную тушу с ног. Выстрел проделал громадную дыру в шелоне, оставив пустую, зловонную оболочку, из которой сочился расплавленный жир.

Плазменный огонь, понял Геродас. Трижды проклятые боги! Это был плазменный огонь!

Он увидел коренастую фигуру комиссара Харка, шагавшего по дороге, затуманенную от поднятой пыли. Хлопали полы длинного кожаного плаща. Харк раздавал команды и жестами направлял пехотинцев-танитцев дальше по дороге, к флангу врага. В правой руке он сжимал древний плазменный пистолет.

Харк резко остановился, отрядил еще троих солдат, пробегавших мимо, и те рассеялись по придорожным зарослям. Сам он повернулся и быстрыми, уверенными жестами велел двум пардусским «Завоевателям» съехать с дороги.

Затем он резко развернулся и спалил инфарди, поднявшегося из травы с винтовкой.

Харк подошел к Геродасу.

— Лежи смирно, помощь в пути.

— Помоги мне встать, и я буду сражаться! — взмолился Геродас.

Харк улыбнулся.

— Храбрость делает тебе честь, капитан. Но поверь мне, ты не дойдешь дальше палатки медиков. У тебя каша вместо ноги. Лежи спокойно.

Он повернулся и вновь выстрелил из плазменного пистолета по деревьям, в цель, которую не видел Геродас.

— Они повсюду.

— Нет, они дрогнули и отступают. Мы обратили их в бегство, — сказал Харк, убрав оружие и наклонившись, чтобы осмотреть израненное бедро Геродаса. — Сражение подходит к концу, — заверил он капитана, но Геродас уже отключился от боли.

Бой действительно закончился. Встретив яростное сопротивление и потеряв две трети своих бойцов, инфарди бежали в обступившие дорогу леса. Их преследовали залпы пардусских танков и отрывистое стаккато «Гидр».

Передовая часть конвоя понесла серьезный урон: две скаутские «Саламандры» и одна командная «Саламандра» были разбиты и теперь полыхали в клубах черного дыма. «Химера» с боеприпасами перевернулась и взорвалась, и еще два грузовика догорали. Подсчитали потери среди личного состава. Двадцать два пардусца, пятнадцать Призраков, шесть человек из команды Муниторума. Шесть Призраков и трое пардусцев серьезно пострадали, и больше восьмидесяти получили легкие ранения.

Слушая по воксу перечень убитых и раненых, Гаунт вернулся к своей машине, где отыскал фуражку и сменил порванный мундир на короткую кожаную куртку.

Он сел на заднее крыло «Саламандры», пока обливавшиеся потом солдаты выносили тела погибших — водителя и навигатора.

Дым и языки пламени плясали над полем боя. Тела инфарди валялись повсюду, как и туши шелонов. Некоторые из них были мертвы, некоторые смертельно ранены. Остаток стада прорвался к реке и теперь бродил по мелководью. Гаунт слышал щелчки лазерного огня и низкое ворчание танков, очищавших невысокий подлесок.

Пока длился бой, солнце успело сесть, и теперь небо было чистого и светящегося темно-лилового цвета. С реки подул прохладный ветер и покачал кроны деревьев. Конвой сильно отставал от графика. До запланированного ночного привала было еще далеко. Теперь они, скорее всего, доберутся до Мукрета лишь глубокой ночью.

Гаунт услышал шаги и поднял голову. Это был интендант Элтан в плотной серой куртке Муниторума и с презрением во взгляде.

— Это неприемлемо, комиссар-полковник, — заявил он.

— Что именно?

— Потери, нападение.

— Боюсь, я не согласен с вами, интендант. Война — это не неприемлемо. Это грязно, трагично и часто бессмысленно, но это еще и часть жизни.

— Эта атака! — прошипел Элтан, обнажая желтые зубы. — Вас предупредили! Ваш скаут в деталях предупредил вас о вражеском присутствии. Я сам слышал по вокс-связи. Такое больше никогда не должно повториться!

— Что вы себе думаете, интендант? Что я каким-то образом виновен в этих смертях?

— Именно это я и думаю! Вы проигнорировали предупреждение собственной разведки. Вы настояли…

— Довольно, — прервал его Гаунт, поднимаясь на ноги. — Я списываю вашу речь на шок и неопытность. Нам стоит просто забыть об этом разговоре.

— Я не забуду! — воскликнул Элтан. — Мы все знаем, что за освобождение вы устроили в Доктринополе. Неверные решения там стоили вам карьеры! И теперь вы…

— Меназоид Эпсилон. Фортис Бинари. Улей Вервун. Монтакс. Сапиенция. Нацедон.

Оба собеседника обернулись. На них смотрел Харк.

— Какие еще примеры неверных решений можно привести, по вашему мнению, интендант?

Элтан слегка покраснел и затем взорвался:

— Я ожидал, что вы меня поддержите, комиссар! Разве вы здесь не для того, чтобы дисциплинировать и контролировать этого… этого преступника?

— Я здесь для того, чтобы исполнять обязанности имперского комиссара, — коротко отозвался Харк.

— Вы слышали рапорт разведки!

— Слышал, — промолвил Харк. — Мы были предупреждены о вражеской активности. Мы действовали благоразумно и подготовились. Несмотря на это они нас все же удивили. Это называется засадой. На войне такое случается. Это часть рисков, с которыми вы сталкиваетесь в боевых действиях.

— Вы становитесь на его сторону? — обескуражено воскликнул Элтан.

— Я остаюсь нейтральным и объективным. Я лишь указываю, что даже самый опытный командир должен быть готов к нападениям и потерям. Я предлагаю вам вернуться в свою машину и надзирать за сбором конвоя.

— Я не…

— Нет, вы не понимаете. Потому что, интендант, вы не солдат. На моем родном мире есть поговорка: иногда ты обманываешь судьбу, а иногда она настигает тебя.

Элтан повернулся и зашагал прочь. Дальше по дороге три пардусских танка опустили отвалы и теперь сталкивали туши шелонов с дороги. В сумерках фары светились, словно маленькие полные луны.

— В чем дело? — спросил Харк у Гаунта. — Вы выглядите… не знаю… сбитым с толку, как мне кажется.

Гаунт покачал головой и ничего не ответил. По правде говоря, он был обескуражен тем, что Харк пришел ему на помощь. Элтан наговорил много всякого бреда, но относительно присутствия здесь Харка он был абсолютно прав. Об этом знали все. Да и сам Харк с самого начала не оставлял на этот счет никаких иллюзий. Он был орудием Льюго, присутствовавшим здесь, дабы пронаблюдать за концом карьеры Гаунта. Ибрам мало знал о прошлом или предыдущей карьере Харка, а вот последний явно знал о нем если не все, то многое. Он только что по памяти перечислил наиболее заметные операции Призраков под командованием Гаунта. И, кажется, говорил о них с искренним восхищением.

— Скажите, Харк, вы специально проштудировали мою карьеру?

— Конечно. Я был назначен комиссаром в Первый Танитский. Я не справился бы со своим долгом, если бы не знал его истории и боевых операций. Верно ведь?

— И что вы вынесли из этого изучения?

— То, что, несмотря на многочисленные конфликты с высшими чинами командования, у вас очень достойный послужной список. Хагия стала первой вашей настоящей неудачей, но неудачей такого масштаба, что грозит затмить все совершенное прежде.

— Правда? Вы действительно верите, что лишь я один заслуживаю порицания за катастрофу в Доктринополе?

— Лорд-генерал Льюго — это лорд-генерал, Гаунт. Это самый полный ответ, который я могу вам дать.

Гаунт кивнул с недружелюбной улыбкой.

— Знаете, Харк, справедливость превыше рангов. Слайдо верил в это.

— Да защитит Император его душу. Но сейчас военмейстер — Макарот.

Беспристрастная честность ответа поразила Гаунта. И впервые он почувствовал в отношении комиссара Виктора Харка что-то кроме злости. Быть частью Имперской Гвардии значило быть винтиком в сложной системе иерархии, верности и служения. И очень часто система вынуждала людей подчиняться и принимать такие решения, которые они никогда бы не выбрали по собственной воле. Гаунт же в течение всей своей карьеры выступал против системы. Неужели теперь он видит то же самое в другом человеке? Или Харк просто умел быть убедительным?

Похоже на последнее. Харизма была одной из главных отличительных черт хорошего комиссара, и Харк, кажется, обладал ею в достаточной степени. Умел говорить нужные слова в нужное время, чтобы добиться нужного эффекта. Неужели он просто играл с Гаунтом?

— Я выделил несколько отрядов, чтобы похоронить здесь погибших, — сообщил Харк. — Мы не можем везти их с собой. Пардусский капеллан проведет небольшую службу. Вот с ранеными дело обстоит посерьезнее. У нас девять тяжелораненых, включая капитана Геродаса. Медик Курт сказала мне, что, по крайней мере, двое из них не выживут, если до утра не окажутся в оборудованном госпитале. Остальные погибнут, если останутся с нами.

— Что вы предлагаете?

— Мы менее чем в дне пути от Доктринополя. Я предлагаю пожертвовать грузовиком и отправить раненых обратно в город с водителем и, может быть, несколькими солдатами.

— Я выбрал бы то же самое. Прошу, организуйте это, Харк. Выберите водителя Муниторума и одного Призрака, хорошего солдата, чтобы охранять машину.

Харк кивнул. Воцарилась долгая пауза, и Гаунт подумал, что Харк хотел сказать что-то еще.

Вместо этого тот ушел в сгущавшуюся тьму.

Близилась полночь, когда последние машины почетной гвардии въехали в покинутую деревню Мукрет. Обе луны уже сияли на небе, одна — маленькая и круглая, другая — большой, ровный полукруг. Темно-голубое небо украсили мерцавшие созвездия.

Гаунт посмотрел на них, спрыгивая с командной машины. Миры Саббат. Поле битвы, куда он пришел так много лет назад вместе со Слайдо. Звезды Крестового похода. На мгновение он почувствовал, что все зависело от этого маленького мира, этой самой ночи, этого маленького континента. От него самого.

Эти звезды назывались Мирами Саббат. Обитель святой. Если и выпадала солдату последняя миссия, то вряд ли можно было сыскать более достойную, чем та, что выпала Гаунту. Он подозревал, что Слайдо одобрил бы это. Слайдо хотел бы быть здесь. Штурм мира-крепости, истребление полчищ архиврага — все эти славные дела и боевые подвиги казались малозначительными в сравнении с этой миссией.

Они были здесь ради святой.

Альфа-АР охраняли пустой город. Танки и грузовики наполняли холодный ночной воздух выхлопными газами и светом фар.

Главная городская дорога теперь кишела транспортными средствами и разгружавшимися войсками. Уж были поставлены жаровни и организованы дозоры.

Маккол поприветствовал подошедшего Гаунта.

— Были проблемы, сэр?

— Иногда судьба догоняет тебя, сержант, — отозвался Гаунт.

— Сэр?

— С завтрашнего дня передовой отряд переходит под твое командование. Жесткий натиск, быстрое продвижение.

— Не мой стиль, сэр, но если вы настаиваете…

— Настаиваю. Мы расслабились. И заплатили за это. Моя ошибка.

— Никто не виноват, сэр.

— Возможно. Но дальше будет только хуже. Передовой отряд, от Мукрета, с рассвета. Можешь это организовать?

Маккол кивнул.

— Хочешь выбрать отряды или доверишь мне это сделать?

Скаут-сержант улыбнулся.

— Вы приказываете, сэр. Я всегда предпочитал именно такой порядок.

— Я поговорю с Клеопасом и сообщу тебе.

Они прошли через толпу разбивавших лагерь солдат.

— Я встретил здесь человека, — сказал Маккол. — Он кто-то вроде странствующего жреца. Вам стоит поговорить с ним.

— Чтобы исповедаться в грехах?

— Нет, сэр. Он… честно говоря, я не знаю точно, что он такое, но думаю, что вам он понравится.

— Хорошо, — сказал Гаунт.

Они с Макколом отошли в сторону, когда танитские солдаты проносили мимо ящики с боеприпасами и мортиры, чтобы установить их по периметру лагеря.

— Простите, сэр, — выдавил Ларкин, сражаясь с тяжелым ящиком.

— Ничего, Ларк, — улыбнулся Гаунт.

— Не повезло Майло, — промолвил Ларкин.

У Гаунта похолодела кровь в жилах. На одно кошмарное мгновение он подумал, что пропустил имя Брина в списке погибших.

— Не повезло?

— Да, ведь он возвращается в город. Пропустит все веселье.

Гаунт встревожено кивнул и подозвал сержанта Баффелса, командира взвода, в котором служил Майло.

— Где рядовой Майло?

— Направляется обратно в Доктринополь вместе с ранеными. Сэр, я думал, вы в курсе.

Коренастый и бородатый Баффелс посмотрел снизу вверх на комиссара-полковника.

— Его выбрал Харк?

Баффелс кивнул.

— Он сказал, что вы хотели, чтобы раненых охранял хороший солдат.

— Так держать, сержант.

Гаунт прошел через суету лагеря и направился прочь, к берегу реки, где чуть колыхавшаяся вода отражала луны, а воздух был наполнен звоном ночных насекомых.

Майло. Гаунт всегда подшучивал над тем, что солдаты считали Брина Майло его счастливым талисманом. Поддразнивал их за такие суеверные глупости. Но глубоко в душе безмолвно признавал это правдой. Майло был словно заговоренный. И для Гаунта он всегда воплощал потерянную Танит, последнюю и единственную связь с его прошлым.

Именно поэтому комиссар-полковник всегда держал Майло при себе, хотя никогда и ни за что не признался бы в этом.

Харк выбрал именно Майло сопровождать раненых в город. Случайность? Совпадение? Умысел?

Харк изучал записи о Танитском полке. И должен был знать, как важен был Брин для Призраков. Для Гаунта.

У комиссара-полковника появилось неприятное чувство, что его умышленно подставляют.

Хуже того, его не покидало ощущение, что здесь задействована судьба, рок. Впервые они отправлялись куда-то без Майло. Гаунт уже знал, что эта миссия станет для него последней.

Теперь же появилось пугающее предчувствие, что все закончится плохо. Очень и очень плохо.

Далеко от основного состава к Доктринополю сквозь ночь спешил по Тембаронгской дороге одинокий грузовик.

Майло ехал в кабине первую часть ночного пути. Но тучный водитель Муниторума оказался угрюмым и молчаливым, к тому же потом еще начал страдать метеоризмом, что было бы неприятно даже в машине с открытым верхом.

Поэтому Майло перебрался в кузов, к раненым.

Комиссар Харк выбрал его для этой миссии. И Майло хотел бы знать, по какой причине. Можно было выбрать кого угодно из солдат.

Может, потому, что Майло недолго был солдатом? Несмотря на форму, кое-кто из Призраков до сих пор относился к нему, как к гражданскому. И Майло это обижало. Фес, он был имперским гвардейцем! И разобрался бы с каждым, кто в этом усомнится. Больше всего он негодовал потому, что знал: он пропускал последний поход Призраков Танит под командованием Ибрама Гаунта. Вряд ли эта миссия принесет много славы, но Майло заслужил быть там.

Он чувствовал себя обманутым.

Позже, глядя, как лунный свет отражается в реке, он думал о том, не Гаунт ли подбил Харка выбрать именно его? Их последний разговор с комиссаром в Университете был неприятным. Неужели Гаунт действительно хотел его отослать?

Большинство раненых находились без сознания или спали. Майло сел рядом с капитаном Геродасом в задней части грохочущего грузовика. Капитан был бледен, как полотно, из-за потери крови и боли. Измученное лицо осунулось. Майло боялся, что Геродас не доедет до Доктринополя, несмотря на заверения доктора Курт. Капитан потерял так много крови.

— Не вздумайте умирать на моих руках, сэр, — проворчал Брин, обращаясь к офицеру.

— Рад стараться, — пробормотал Геродас.

— Просто плохая рана. Они поставят вас на ноги. Фес, у вас будет аугмент вместо колена, вот увидите!

Геродас слабо усмехнулся.

— У сержанта Варла в моем отряде аугментированное плечо. Фес, такая крутая бионика!

— Да? — прошептал Геродас.

Майло хотел, чтобы сержант продолжал говорить. О чем угодно, о любой ерунде. Он боялся, что если Геродас уснет, что-нибудь случится.

— О да, сэр. Классная штука! Клянусь, он подмышкой колет орехи.

Геродас снова ухмыльнулся.

— Ты пропустишь все веселье, возвращаясь с нами, — сказал он.

Майло поморщился.

— Веселого мало. Лебединая песня комиссара-полковника. Немного славы.

— Он хороший человек, — пробормотал Геродас и пошевелился, пытаясь найти положение, в котором боль будет потише. — Отличный командир. Я не очень хорошо его знаю, но из того, что видел, могу смело сказать, что горд быть одним из его людей.

— Он делает свою работу, — ответил Майло.

— И даже больше. Улей Вервун! Я читал рапорты о нем. Какая тактика! Какое командование! Ты был там?

— Прочесал улей насквозь, один фесов квартал за другим, сэр.

Геродас закашлялся, потом улыбнулся.

— Будет, о чем вспомнить. Чем можно гордиться.

— Все было как обычно, — солгал Майло. На его глазах выступили злые слезы.

— Солдат, такую славу ты пронесешь до конца своих дней… — Геродас замолчал и, казалось, провалился в забытье.

— Капитан? Капитан!

— Что? — спросил Геродас, моргая.

— Я… ничего. Я вижу огни. Вижу Доктринополь. Мы почти добрались.

— Это хорошо, солдат.

— Майло. Это Майло, сэр.

— Это хорошо, Майло. Скажи мне, что ты видишь?

Майло встал, балансируя в тряском грузовике, и взглянул через ветреную мглу на призрачные огни, горевшие над Цитаделью. Пламя было похоже на маяк в ночи.

— Я вижу святой город, сэр.

— Правда?

— Да. Я вижу его. Вижу огни.

— Как же я хочу быть там, — прошептал Геродас.

— Сэр? Что вы сказали, сэр? — Майло пригнулся от ветра, крепко держась за борта кузова.

— Меня зовут Лукан Геродас. Уже не чувствую себя сэром. Зови меня по имени.

— Хорошо, Лукан.

Геродас медленно кивнул.

— Скажи мне, Майло, что ты видишь теперь?

— Вижу городские ворота. Крыши и башни. Вижу храмы, сияющие, словно светлячки в ночи.

Лукан Геродас не ответил. Грузовик проехал через Врата Пилигримов. Рассвет стал едва заметно окрашивать горизонт.

Через десять минут машина уже была во дворе западного городского лазарета. К этому времени Геродас был мертв.

Глава восьмая Раненные

— Прекрасное, чистое, яркое утро, Кольм, старый ты пес, — провозгласил Дорден, входя в маленькую боковую комнату, которую отвели второму танитскому командующему. Утренний свет лился, словно молоко, через западные окна. И пока еще прохладный воздух уже обещал грядущий жаркий день. В коридорах госпиталя витал запах антисептиков.

Немедленного ответа не последовало, но Корбека всегда было тяжело разбудить.

— Хорошо спал? — спросил Дорден, направляясь к шкафчику рядом с занавешенной сеткой кроватью.

Дорден надеялся, что звук его голоса мягко разбудит полковника, чтобы можно было осмотреть его. Те, кто будил Корбека слишком резко, не единожды получали в зубы.

Дорден взял маленькую глиняную фляжку с обезболивающим.

— Кольм? Как ты спал? Я имею в виду, при таком шуме.

Звуки непрекращающейся эвакуации не стихали всю ночь, и даже сейчас док без труда мог расслышать грохот машин и голоса людей на улицах за стенами госпиталя. Каждые полчаса над Доктринополем раздавалось раскатистое завывание громоздких транспортных судов, поднимавшихся в небо.

Большое старинное здание медицинской школы Хагии располагалось на западном берегу священной реки, напротив Университета, то есть занимало самое сердце одного из наиболее заселенных и оживленных городских кварталов. Одновременно муниципальный госпиталь и клиника при Университете, медицинская школа стала одним из многих городских зданий, которые имперские освободительные силы отвели для лечения раненых.

— Забавно, но сам я спал отвратительно, — рассеянно заметил Дорден, взвешивая бутыль с лекарством в руке. — Слишком много снов. Все эти дни мне часто снится мой сын. Ты помнишь, Микал? Он постоянно приходит ко мне во сне. Я пока не могу понять, что он пытается мне сказать, но что-то пытается.

Под окном маленькой комнаты послышалась перепалка. Раздраженные голоса раздавались в спокойном чистом воздухе.

Врач подошел к окну, открыл ставни и выглянул наружу.

— Потише там! — крикнул он на улицу. — Это вообще-то госпиталь! У вас совершенно нет сострадания.

Голоса стихли, и Дорден вернулся к кровати.

— Эта кажется мне легкой, — мягко промолвил он, указывая на бутыль. — Не слишком ли много ты принял? Корбек, это не шутка. Это сильнодействующие лекарства. Если ты превысишь дозу…

Он замолчал. Подойдя к кровати, он оттянул закрывавшую ее сетку. Постель была пуста. Смята, но пуста.

— Что за фес… — пробормотал Дорден.

Базилика Махария Хагийского стройной башней возвышалась на западном краю скотного рынка Холидич. У нее было три шпиля, облицованных зеленовато-серым тесаным камнем, привезенным сюда из других миров и резко отличавшемся от розовых, красновато-коричневых и кремовых местных пород, преимущественно использовавшихся при строительстве. Массивная статуя лорда Солара в полном боевом облачении стояла на громадном кирпичном постаменте у центральной арки, вздымая силовые когти к небу, словно бросая вызов или обещая отомстить.

Внутри, в громадных помещениях, куда не добирались солнечные лучи, было холодно. Голуби и летучие крысы мелькали среди стропил, взрезая широкие лучи солнечного света, падавшие в неф.

Здесь было многолюдно, несмотря на ранний час. Суетились аятани в голубых одеждах, готовившиеся к одному из утренних ритуалов. Эшоли помогали им и сотням верующих, собиравшимся в центральном нефе. Дувший с востока ветер приносил запахи запеченной рыбы и хлеба, ароматы общественных кухонь, работавших при храме. Церковь организовала раздачу бесплатных обедов дважды в день для прибывавших паломников.

Эти запахи заставили желудок Бана Даура болезненно сжаться. Хромая, Даур шел вдоль главной колоннады в толпе других верующих и на минутку остановился, тяжело опираясь на трость и дожидаясь, пока пройдут неприятные ощущения. После ранения он ел совсем немного. Да и вообще мог уже не очень много. Врачи запретили ему даже вставать с кровати, но он лучше знал, как себя чувствует. Сильным, на удивление сильным. И удачливым. Ритуальный клинок прошел на волосок от сердца. Доктора беспокоились, что рана оставит на сердечной мышце шрам, который мог разойтись, если не поберечься.

Но Даур просто не мог оставаться в постели. Этот мир, Хагия… Скоро ему придет конец. Улицы были запружены военными и гражданскими, пытавшимися собрать вещи и улететь отсюда. В воздухе витал страх и странное ощущение нереальности происходящего.

Даур пошел дальше, но вскоре снова остановился, привалившись к стене. Все еще кружилась голова, а рана в груди иногда начинала особенно сильно ныть. Боль словно накатывалась горькими тяжелыми волнами.

— Сэр, вы в порядке? — спросил проходивший мимо эшоли, юноша в шелковых одеждах кремового цвета. В его взгляде светилось беспокойство. — Могу я помочь вам?

— Ммм… возможно да. Я, похоже, переусердствовал.

Студент протянул руку и помог ему дойти до ближайшей скамейки. Даур с благодарностью опустился на нее.

— Сэр, вы очень бледны. Вам точно нужно идти?

— Возможно, что нет. Благодарю тебя. Мне уже лучше.

Студент кивнул и отошел. Даур увидел его через пару минут — юноша разговаривал с аятани и с беспокойством указывал в сторону Даура.

Капитан сидел, воззрившись на высокий алтарь. Самое плохое — что не хватало дыхания. Любое усилие очень быстро заставляло его задыхаться, и затем он долго не мог восстановить дыхание, потому что глубокие вдохи вызывали сильную боль в груди. Нет, не это было самым плохим. Нож под сердце — не самая плохая вещь. Получить ранение в битве и пропустить последнюю миссию своего полка… И даже это не было самым плохим.

Хуже всего были не выходившие из головы мысли. Даур услышал поблизости сердитые голоса и оглянулся. То же самое сделали все верующие вокруг. Два аятани спорили с группой офицеров из Арделеанских колоний. Один из гвардейцев постоянно указывал на реликварий. Даур услышал, как один из жрецов сказал: «Но это наше наследие! Вы не обчистите это святое место!»

Те же самые высказывания Даур слышал уже несколько раз за последний день. Несмотря на ужасающее зло, надвигавшееся с единой целью — поглотить весь мир, мало кто из жителей Хагии хотел эвакуироваться. Напротив, многие аятани считали, что перемещение икон и реликвий ради их сохранения равноценно осквернению. Но приказы лорда-генерала Льюго были четкими и строгими. По правде сказать, Дауру даже было интересно, как скоро хагийцев начнут арестовывать за препоны… А то и расстреливать за неповиновение.

Он питал неизмеримую симпатию к этим верующим. Его ранение словно стало своего рода инициацией. Даур всегда был человеком долга, долга по отношению к Империуму, Богу-Императору. Но он никогда не чувствовал себя особенно… набожным.

До настоящего времени. До Хагии. До того самого момента, как кинжал инфарди вошел меж ребер. Это что-то изменило в нем, словно острая сталь и собственная пролитая кровь преобразили его. Он слышал о людях, переживших религиозные трансформации. Это-то его и пугало. И не позволяло толком думать о чем-то другом.

Даур чувствовал, что с этим нужно что-то делать. И решил для начала доковылять от госпиталя до ближайшего храма. Но заметных результатов это не дало. Даур не знал, чего ищет. Быть может, какого-то знака. Послания. Чего-то необычного.

Он вздохнул и на мгновение прикрыл глаза. Он должен был эвакуироваться с другими ранеными на корабле и отбыть в шесть часов вечера. А он совсем этого не хотел. Такой отъезд выглядел как бегство.

Открыв глаза, Даур заметил знакомую фигуру среди верующих у подножия главного алтаря. Это было настолько неожиданно, что Даур не сразу поверил глазам.

Но в конце концов ему пришлось признать очевидное. Кольм Корбек собственной персоной молился на коленях у алтаря. Левая его рука покоилась на перевязи, прижимаясь к забинтованной груди, пустой рукав черного мундира свободно болтался.

Даур подождал. Через несколько минут Корбек поднялся, обернулся и увидел сидящего на скамье капитана. Замешательство скользнуло по бледному лицу полковника. Но он тут же взял себя в руки.

— Не ожидал увидеть тебя здесь, Даур.

— И я вас тоже, полковник.

Корбек сел рядом с ним.

— Разве тебе не следует быть в постели? — спросил Корбек. — Что? Что смешного?

— Я как раз собирался спросить вас о том же.

— Ну… гм… — пробормотал полковник. — Ты же меня знаешь. Терпеть не могу валяться без дела.

— Были какие-нибудь известия от почетной гвардии?

Корбек покачал головой.

— Никаких. Фес, но я…

— Что вы?

— Ничего.

— Ну, давайте же, вы ведь хотели что-то сказать.

— Не думаю, что ты это поймешь, Даур.

— Да ладно?

Какое-то время они сидели молча.

— Что? — Даур вдруг пронзительно воззрился на Корбека.

— Что — «что»? — проворчал полковник.

— Вы сказали…

— Нет.

— Только что, полковник. Вы сказали…

— Даур, я ничего не говорил.

— Вы сказали «мученик Саббат», я слышал.

— Это не я. Я ничего не сказал.

Даур почесал щеку.

— Ладно, не обращайте внимания.

— Что… что это были за слова?

— Мученик Саббат. Или что-то в этом роде.

— А-а.

Вновь воцарилось молчание. Хор базилики запел, и слияние множества голосов заставило воздух задрожать.

— Ты голоден, Бан?

— Умираю от голода, сэр.

— Давай пойдем к кухням и позавтракаем чем-нибудь.

— Я думал, что храмовые кухни кормят только верующих.

— Так и есть, — сказал Корбек, поднимаясь на ноги с загадочной усмешкой на губах. — Пошли.

Они получили по чашке рыбного супа с ломтем хрустящего зернового хлеба и уселись среди других верующих за одним из общих столов, установленных на козлах под широким розовым навесом, хлопавшим на ветру.

Даур смотрел, как Корбек вытащил из кармана мундира пару пилюль и проглотил их вместе с первым глотком супа. Он решил не комментировать.

— С моей головой что-то неладное, Бан, — внезапно произнес Корбек. Это получилось у него не очень разборчиво с полным ртом хлеба. — С головой… или сердцем, или душой. Или еще с чем-то… где-то. Это начало появляться и исчезать после того, как меня захватил Патер Грех, да сгниют его кости.

— Что именно?

— То, с чем такой человек, как я… и как ты тоже, полагаю… не имеет понятия, что с этим делать. Оно по большей части приходит во снах. Мне снится отец, дома, на потерянной Танит.

— Мы все видим сны о наших мирах, — осторожно промолвил Даур. — Это проклятие имперского гвардейца.

— Это точно, Бан. Я это знаю. Я достаточно долго был гвардейцем. Но это иные сны. Это как… должно быть совсем не так. Словно… Ох, я не знаю… — Корбек нахмурился, силясь найти верные слова.

— Словно кто-то пытается вам что-то сказать? — мягко прошептал Даур. — Что-то важное? Что-то, что должно быть сделано?

— Святой фес! — прогудел в изумлении Корбек. — В точку! Откуда ты знаешь?

Даур пожал плечами и поставил чашку.

— Не могу объяснить. Я чувствую то же самое. Я не осознавал… Не понимал, пока вы не начали описывать. Но у меня это не сны. Фес, не думаю, что я вообще сплю. Но ощущение… такое, словно я должен что-то сделать.

— Фес, — вновь пробормотал Корбек.

— Думаете, мы спятили? Может, нам обоим просто нужен священник, который умеет слушать. Исповедник. А может, врач, лечащий голову.

Корбек запихал в рот оставшийся хлеб. Он выглядел растерянным.

— Не думаю. Мне не в чем исповедоваться. Нет ничего, что я тебе не сказал.

— Тогда что нам делать?

— Не знаю. Но знаю точно, что сегодня я ни за каким фесом не полечу на этом эвакуационном корабле.

Ему удалось урвать пару часов сна в приемном покое западного городского госпиталя. Но как только взошло солнце, и гул людских голосов стал слишком громким, Брин Майло закинул на плечо вещмешок и винтовку и направился по дороге Амад к центру Доктринополя.

Харк велел ему, как только он доставит раненых в безопасное место, явиться в командование Гвардии и занять место на корабле для эвакуации.

Город выглядел еще более безумным, чем во время активных военных действий. Теперь, когда сражения закончились, улицы наполнились спешащими толпами, гудением транспорта, повозками с грузом, которые тащили сервиторы, процессиями верующих, пилигримов, протестующих, беженцев. Город жил полной жизнью, больше всего походя на осиное гнездо.

Майло помнил последние часы на Магна Танит, такую же атмосферу паники и бурной деятельности. Воспоминания были не из приятных. Брин решил, что сейчас хотел бы быть подальше отсюда, на транспортном судне, на пути прочь из этого мира.

Здесь теперь ничего не было, ради чего хотелось бы или нужно было остаться.

Взвинченные солдаты из Бревианских Сотен, контролировавшие толпу, сказали ему, что эвакуационное командование обосновалось в королевской сокровищнице, но ведущие туда дороги были заблокированы людьми и машинами. Царил невообразимый бардак.

Транспортные шаттлы рассекали небо, поднимаясь над священным городом. Пара военных машин пронеслись невысоко и очень быстро, с пронзительным визгом.

Майло повернулся и направился к медицинской школе, где выхаживали раненых танитцев. Он решил, что найдет своих людей, может, полковника Корбека. И останется с ними.

— Бринни, парень! — раздался за его спиной восхищенный вопль, и Майло обнаружил, что оторван от земли одной сокрушительно сильной рукой.

— Брагг! — улыбнулся он, поворачиваясь, как только очутился вновь на земле.

— Что ты тут делаешь, Брин? — прогудел рядовой Брагг.

— Длинная история, — отозвался Майло. — Как твоя рука?

Брагг с презрением взглянул на туго перебинтованное правое плечо.

— Заживает. Фесовы врачи не позволили мне присоединиться к почетной гвардии. Сказали, что для меня эта рана — счастливый билет отсюда, фес их задери! Но ничего, я все равно могу сражаться.

Майло жестом указал на переполненный холл хагийской медицинской школы, к которому они подошли.

— Кто-нибудь из наших здесь еще есть?

— Кое-кто. Большинство в плохом состоянии. Полковник где-то тут, но я его не видел. Я лежал рядом с кроватью Дерина. Он чувствует себя лучше и тоже клянет свою «удачу».

— Я собираюсь отыскать полковника. Ты на каком отделении лежишь?

— На шестом южном.

— Я скоро за тобой приду.

— Да уж, не забудь!

Майло протолкался через приемное отделение, пропитанное запахом крови и дезинфицирующих средств, заполненное торопливыми медиками и дребезжащими каталками. Он прошел через несколько дверей, которые открывались в длинные, выкрашенные в красный цвет палаты, заставленные рядами коек с израненными гвардейцами. Здесь были и Призраки, нескольких он узнал. Все слишком страдали от ран, чтобы заметить его. Спросив у санитаров, он нашел дорогу к кабинету Дордена на третьем этаже. Уже подходя, он услышал крики, доносившиеся откуда-то из глубины коридора.

— …не вздумай просто вставать и уходить, когда тебе заблагорассудится! Во имя Императора! Ты ранен! И не поправишься, если будешь такое вытворять!

В ответ послышалось невнятное бормотание.

— Нет, я не успокоюсь! Здоровье раненых полка — это моя ответственность! Моя! Ты никогда не нарушаешь приказов Гаунта! Фес, почему ты думаешь, что можешь нарушать мои?

Майло вошел в кабинет. На кушетке лицом к двери сидел Корбек, и его глаза удивленно расширились, когда он увидел Майло. Дорден, которого буквально трясло от ярости, стоял напротив полковника и резко обернулся, когда увидел выражение его лица.

— Майло?

— Что случилось? — подскочил Корбек. — Что-то с почетной гвардией? Фес, что произошло?

— Прошлой ночью на дороге мы попали в засаду. У нас несколько раненых, некоторые пострадали достаточно сильно, и хирург Курт решила отправить их сюда. Комиссар Харк выбрал меня в качестве их охраны. Мы прибыли на рассвете.

— Ты собираешься возвращаться?

Майло покачал головой.

— Я не должен теперь быть с ними, полковник. Мне приказано присоединиться к эвакуации, раз уж я здесь.

— Как у них дела? Я имею в виду, после засады.

— Не так плохо. Они уже должны были выехать из Мукрета.

— Многих мы потеряли в атаке? — мягко спросил Дорден. Казалось, его гнев остыл.

— Сорок три погибших, пятнадцать из них — Призраки. Шесть Призраков среди раненых, которых я привез сюда.

— Майло, похоже, что атака была плохо продуманной.

— Зато быстрой и отвратительной.

— Ты можешь мне показать на карте, где это случилось? — промолвил Корбек.

— Зачем? — рявкнул Дорден. — Я уже сказал тебе, что ты никуда не пойдешь, кроме как на посадочную площадку этим вечером. Забудь обо всем, Кольм. Я серьезно. Я ответственен за все это. Фес, Льюго снимет мне голову. Забудь!

Воцарилось долгое молчание.

— Забыть… что? — осмелился спросить Майло.

— Не провоцируй его! — рявкнул Дорден.

— Док, мальчик просто спросил… — рискнул вставить Корбек.

— Ты хочешь знать, Майло? Правда, хочешь? — Дорден вновь кипел от ярости. — У нашего обожаемого полковника тут возникла одна идейка… Нет, позволь мне начать с самого начала. Наш обожаемый полковник тут решает, что лучше меня разбирается в ранениях, и потому этим утром вопреки моему приказу встает с постели! И идет гулять по этому фесову городу! Мы даже не знаем, где он шлялся! Затем он объявляется, словно все прекрасно, и говорит мне, что подумывает отправиться в горы!

— В горы?

— Именно! Ему втемяшилось в голову, что он должен сделать что-то важное! Что-то, что Гаунт со всей техникой и тремя сотнями солдат без его помощи не сможет сделать!

— Если уж честно, док, я не совсем это сказал…

Дорден был слишком занят, выливая гневный поток на опешившего Майло.

— Он хочет нарушить приказы! Мои приказы. Приказы лорда-генерала. И, если уж на то пошло, приказы самого Гаунта! Он собирается послать все планы по эвакуации к фесу и отправиться в Священные Холмы вслед за Гаунтом. В одиночку! Потому что у него, видите ли, предчувствие!

— Не в одиночку, — шепотом пробормотал Корбек.

— Ох, даже не говори мне! Ты склонил еще каких-нибудь глупцов идти за тобой? Кого именно? Кого, полковник? Я прикажу приковать их к их фесовым койкам!

— Тогда я тебе не скажу! — воскликнул Корбек.

— П-предчувствие? — заикнулся Майло.

— Ага, — кивнул Корбек. — Одно из моих предчувствий…

— Избавь меня от этого! Знаменитое чутье полковника Корбека…

Корбек резко подскочил к Дордену, и на мгновение Майло испугался, что полковник сейчас ударит дока. И еще больше испугался, что док в долгу не останется.

— Когда это мои тактические предчувствия нас подводили, а? Фес возьми, когда?

Дорден отвел взгляд.

— Никогда! И сейчас — это не предчувствие. Не совсем. Оно больше всех предчувствий. Оно больше похоже на ощущение…

— Ну, тогда все отлично! Это ж ощущение! — саркастично вставил Дорден.

— Это больше похоже на зов, — произнес Корбек. — Самый громкий и сильный зов, какой я когда-либо в жизни слышал! Он толкает меня, требует! Как… Я должен что-то сделать, что-то самое важное в жизни.

Дорден фыркнул. Последовала долгая, болезненно мрачная пауза.

— Кольм… моя работа — заботиться о людях. Более того, я получаю от этого удовольствие. Мне не нужны приказы, — Дорден сел за стол и переложил пачку бумаги, не встречаясь глазами с собеседниками. — Я пошел в Старый Город с Колеа — нарушив при этом приказы — потому что думал, что мы могли вернуться живыми.

— И ты сделал это, док. И фес знает, что я обязан жизнью тебе и ребятам.

Дорден кивнул.

— Но я не поощрял это. Ты и все, с кем ты мог говорить — все вы должны быть в пункте сбора для эвакуации в шесть вечера. Без исключений. Это приказ из ставки самого лорда-генерала. Все, кто не подчинится, все отсутствующие… будут считаться дезертирами. Со всеми вытекающими.

Он взглянул на Корбека.

— Не надо так со мной, Кольм.

— Не буду. Они тебя спросят, но ты ничего не знаешь. Я был бы рад, если бы ты пошел со мной, док, правда. Но я не прошу тебя об этом. Понимаю, что для тебя это невозможно. Но в своих ощущениях я не ошибаюсь…

— Корбек, пожалуйста…

— Последние несколько ночей мне снится отец. Но это не воспоминание. Это действительно он, и он хочет мне передать послание.

— Какого рода послание?

— Он говорит только одно, снова и снова. Он в своей мастерской, в графстве Прайз, работает. Я вхожу, и он смотрит на меня и говорит «мученик Саббат». Вот и все.

— Я знаю, что будет дальше, — сказал Дорден. — Чувствую это, причем очень четко. Мы оба знаем, что это последняя кампания Гаунта. Льюго держит его за горло. И это значит, что Призракам конец. Мы все хотим в этот последний раз быть рядом с Гаунтом. Почетная гвардия, последний долг. Чувствуем, что неправильно было бы это пропустить. Мы хотим сделать что-нибудь… придумать любой повод… чтобы попасть туда и быть рядом. Даже подсознательно наши умы пытаются изобрести способы, чтобы осуществить желаемое.

— Это не так, док.

— А я думаю, именно в этом дело.

— Ну, хорошо. Может, мое подсознание пытается изыскать удобный предлог. И может, это правильно для меня. Последний поход Гаунта, док. Ты сам это сказал. Они могут отдать меня под трибунал, но я не пропущу это. Ни за что.

Корбек взглянул на безмолвного Майло, хлопнул его по руке и похромал прочь из кабинета.

— Как думаешь, ты сможешь переубедить его? — спросил Дорден Майло.

— Учитывая все, что только слышал, сомневаюсь. И при всем уважении, сэр, я сомневаюсь, что хочу этого.

Дорден кивнул.

— Попытайся, ради меня. Если Корбека не будет сегодня на сборе, я не выдам его. Но я не смогу его защитить.

Корбек в своей маленькой палате раскладывал вещи на не застеленной кровати. Майло постучал в полуоткрытую дверь.

— Мне не стоит спрашивать… Не обижусь, если пошлете. Но каков ваш план?

Корбек чуть пожал плечами.

— Фес, если я знаю. Со мной идет Даур. Он чувствует то же самое. Понимаешь? В точности то же самое.

Майло ничего не сказал. Он не знал, что сказать.

— Даур пытается найти других таких же чокнутых, чтобы идти со мной. Нам понадобятся сильные мужчины. Поездка будет нелегкой.

— Это будет сущий ад. Маленький отряд, двигающийся на запад. Инфарди повсюду. Они не будут думать дважды, прежде чем открывать огонь.

— Мы сможем это сделать с проводником. С кем-то, кто знает местность. Я не знаю.

— Допустим, мы проделаем весь путь до Усыпальницы. Что потом?

— Фес меня дери! Надеюсь, к тому времени отец скажет мне что-то еще! Или, может, Даур выяснит что-то новое. Или это станет уже очевидно…

— Пока что, сэр, задача совершенно не очевидна. Как бы там ни было, если Гаунт и его солдаты не справятся с задачей, мы на что можем надеяться?

— Может, они не знают. Может… им нужно сделать что-то еще.

Корбек повернулся и улыбнулся Майло.

— Ты ведь понял, что говоришь «мы»?

— Думаю, да.

— Славный парень. Без тебя все было бы совсем по-другому.

— Благослови фес мою душу! — воскликнул Кольм Корбек. Он был так тронут представшей перед ним картиной, что чуть не плакал. — Неужели все вы… я имею в виду, вы все?..

Брагг оторвался от основания колонны, которую подпирал, и протянул руку:

— Мы такие же чокнутые, как и вы, полковник, — улыбнулся он. Корбек крепко стиснул его мощную ладонь. — Надеюсь, мы подойдем.

— Вы меня вполне устроите.

Они стояли в тени склада Муниторума на улице Паван, не на виду, а в стороне от главных дорог. Содержимое складов вывезли еще утром. И именно здесь заговорщики назначили пункт сбора. Сейчас было уже почти шесть часов.

Где-то их дожидался транспортный корабль. Возможно, их имена уже появились в дисциплинарных списках.

Корбек прошел вдоль линии собравшихся солдат, вставших чтобы его поприветствовать.

— Дерин! Как грудь?

— Не ждите, что я сбегу, — улыбнулся солдат. Следов ранения было не видно, но рука явно двигалась с трудом. Корбек знал, как много бинтов скрывалось под черной танитской полевой курткой.

— Несса, девочка моя.

Девушка бодро отсалютовала Корбеку. Ее лонглаз висел на бедре.

— Готова выдвигаться, полковник, — выдохнула она.

— Рядовой Вамберфельд, сэр, — доложил следующий в строю. Корбек ухмыльнулся бледному вергхастцу.

— Я знаю тебя, Вамберфельд. Рад тебя видеть.

— Вы сказали, что вам нужен проводник, знающий местность, — сказал Майло, когда Корбек дошел до него. — Это Саниан. Она эшоли, студентка.

— Мисс, — поприветствовал девушку полковник.

Саниан снизу-вверх взглянула на Корбека, явно оценивая его.

— Рядовой Майло описал вашу миссию почти как духовную, полковник. Возможно, я потеряю привилегии и статус за побег с вами.

— Так мы сбегаем? — засмеялись солдаты вокруг.

— Сама святая говорит с вами, полковник. Я могу ясно видеть это. Я сделала свой выбор. Если смогу помочь вам, я буду счастлива сделать это.

— Это будет непросто, мисс Саниан. Надеюсь, Майло вам это объяснил.

— Саниан. Я просто Саниан. Или эшоли Саниан, если хотите быть официальным. И да, Майло рассказал мне об опасности. Чувствую, это будет достойное обучение.

— Есть способы обучения побезопаснее… — начал Дерин.

— Сама жизнь является обучением для эшоли, — блеснул знаниями Майло.

Саниан улыбнулась.

— Думаю, Майло уделяет мне слишком много внимания.

— Ну, и мы видим почему, — сказал Корбек, пуская в ход обаяние. — Мы рады, что вы будете с нами. Хорошо знаете земли к западу отсюда?

— Я выросла в Бхавнагере. А знание западных территорий Священных Холмов и Пути Пилигримов обязательно для любого эшоли.

— Ну, разве мы только что не отхватили первый приз? — ухмыльнулся Корбек и повернулся к оставшимся шестерым воинам. — Подозреваю, что мы ждем Даура. Он добывает нам транспорт.

Пару минут собравшиеся просто болтали. Внезапно все они услышали клацанье гусениц на улице и замерли, схватившись за оружие и ожидая худшего.

— Что видишь? — прошипел Вамберфельд Браггу.

— Это комиссариат, да? — сказал Дерин. — Фес, они нас нашли!

Древняя, потрепанная «Химера» с грохотом въехала в здание склада. Ее турбины закашляли и заскрежетали, стихая. Это была самая старая и раздолбанная машина из арсенала Муниторума, которую приходилось видеть Майло, включая даже те ведра с гайками, которые были переданы конвою почетной гвардии.

Задний люк открылся, и наружу выбрался Даур, так ловко, как только позволяла ноющая рана.

— Лучшее, что смог достать, — сообщил он. — Выбрал среди транспорта, который собираются бросить здесь при эвакуации.

— Фес! — не выдержал Корбек, обходя вокруг грязный зеленый корпус. — Но она на ходу, так?

— Пока да, — ответил Даур. — Чего ты хочешь, Корбек? Чудес?

Второй человек выбрался из «Химеры», высокий, светловолосый, с веснушками и в пардусском мундире. Голова его была обмотана бинтами.

— Это сержант Грир, Пардусская восьмая зенитная рота. Я знал, что никто из нас не сможет сладить с этим чудищем, так что раздобыл водителя. Грир здесь… потому что кое-что должен мне.

— Это он так говорит, — мрачно прокомментировал Грир. — Жду не дождусь отправления.

— Где ты был ранен? — спросил Корбек.

— Случайно задело. Во время драки за скрипторий пару дней назад, — ответил Грир, коснувшись повязки.

Корбек кивнул. Даур был ранен там же. Он сжал руку водителя.

— Добро пожаловать в Армию Подранков, — сказал он.

Примерно в половине седьмого имена рядовых Дерина, Вамберфельда, Нессы и Брагга, а также капитана Даура и полковника Корбека были занесены в логи штаба эвакуации с пометкой — «отсутствующие». Шаттл улетел без них.

В точке сбора дальше на восток через Доктринополь пардусский главный хирург отметил отсутствие сержанта-водителя Грира.

Оба рапорта ушли эвакуационному командованию и попали в ночной лог. Офицер стражи не был чрезмерно этим озабочен. К тому моменту в списке отсутствующих имелось уже больше трехсот имен, и он удлинялся с каждым уходящим с планеты кораблем. Причины пропуска сборов были разные: плохо скоординированные приказы, неверные сведения о пункте сбора, опоздания из-за транспортного коллапса в священном городе, еще незарегистрированные смерти в гвардейских госпиталях. Дошло до того, что некоторые имена в списках эвакуации принадлежали солдатам, погибшим ранее в освободительных боях, но числящимся пропавшими без вести.

Некоторые, очень немногие, были дезертирами. Их имена передавались дисциплинарным офицерам и людям лорда-генерала.

Офицер стражи обратил внимание на эти последние несколько имен главным образом из-за присутствия в списке полковника. Об отсутствии старшего офицера нельзя не отрапортовать.

К восьми часам список очутился на столе комиссара Хилиаса, который к тому моменту уже ушел на обед. Его помощник передал список офицеру дисциплинарной службы, который к девяти тридцати послал команду из четырех человек под предводительством кадета-комиссара к хагийской медицинской школе. Отчет был скопирован подчиненным лорда-генерала Льюго, где его прочел старший адъютант вскоре после полуночи. Он немедленно связался со штабом и сообщил, что не явившегося в точку сбора полковника не обнаружили и в госпитале.

В час ночи был оформлен ордер на арест полковника Кольма Корбека из Танитского Первого-и-Единственного, а с ним еще шести Призраков. Никто не подумал объединить эту пропажу с исчезновением водителя-сержанта Денника Грира из восьмой роты Пардусского полка. Также никому не пришло в голову обеспокоиться отсутствием кучки металлолома в ангарах Муниторума, по недоразумению числящегося машиной класса «Химера».

На тот момент эта «Химера» громыхала в ночи уже в пяти часах езды от города, направляясь на запад по Тембаронгской дороге.

Она сделала одну остановку на полупустой пригородной улочке, как раз за Вратами Пилигримов. Это было около семи утра, когда вокруг царила густая, непроглядная тьма. Грир увидел впереди на дороге размахивающий руками силуэт. Корбек открыл люк на башне и выглянул наружу, почти немедленно крикнув Гриру, чтобы тот остановил машину.

Он спустился с борта, взбив ботинками дорожную пыль, и пошел навстречу.

— Мученик Саббат, — со слезами на глазах выдавил Дорден. — Мой мальчик сказал мне это. Даже не думай, что сможешь уехать без меня.

Глава девятая Подходя к Бхавнагеру

Из Мукрета шоссе бежало дальше на запад, к перекрестку при Нусере, где пересекало священную реку. На север от переправы ее русло разделялось и змеилось истоками среди холмов еще сто пятьдесят километров.

Рассвет второго дня пути оказался мягким и светлым. Живописно простирались равнины вокруг реки, окутанные густым белым туманом. Отряд разведчиков под командованием Маккола вышел из Мукрета в ранний туман и продвигался вперед на средней скорости из-за сниженной видимости.

Гаунт и Клеопас оставили себе три скаутских «Саламандры» с дюжиной Призраков, два «Завоевателя» и два «Разрушителя» из пардусских машин. Главные силы вышли из Мукрета часом позже.

Гаунт намеревался добраться до фермерской общины Бхавнагер на вторую ночь. Это значило, что нужно было пройти почти девяносто пять километров по нормальным дорогам. Но туман уже замедлил их продвижение. В Бхавнагере, как гласили донесения, гвардия могла пополнить запасы топлива для последних этапов пути. Бхавнагер был последним крупным поселением в северо-западном направлении шоссе и расположен на границе пахотных равнин и дождевых лесов, покрывавших подножья Священных Холмов. После Бхавнагера путешествие обещало стать гораздо труднее.

Аятани Цвейл, согласившийся сопровождать главные силы, по личному приглашению Гаунта ехал в командной «Саламандре» комиссара-полковника. Казалось, он был заинтригован имперской миссией: никто не говорил ему о ее цели, но он явно составил об этом свое мнение. Как только они свернут на северо-запад от Лиматы, маскировать направление пути будет уже невозможно.

— Как долго стоят эти туманы, отец? — спросил его Гаунт, пока конвой ехал через бледную, похожую на дым пелену. Было солнечно, и лучи света пронизывали полог то тут, то там, но люди все равно могли видеть только на дюжину метров вперед. Звуки двигателей в тумане усиливались.

Цвейл потрогал длинную белоснежную бороду.

— В это время года порой до полудня. Думаю, туманы уже рассеиваются и скоро поднимутся, а потом быстро исчезнут.

— Вы не очень похожи на других аятани, которых я встретил здесь. Я не хочу обидеть. Они все кажутся привязанными к определенному храму и месту служения.

Цвейл усмехнулся.

— Это храмовые аятани, преданные своим священным местам. Я имхава-аятани, что означает «странствующий священник». Наш орден прославляет святую, проповедуя на дорогах ее путешествий.

— Ее путешествий здесь?

— Не только. Некоторые из моего ордена служат там, — он поднял узловатый палец к небу, и Гаунт понял, что жрец имел в виду космос, космос за пределами Хагии.

— Они путешествуют меж звезд?

— Да, именно так. Они странствуют по дороге ее Великого Похода, военного паломничества в Харкалон, и по долгому кружному пути назад. Это путь длиною в жизнь, и даже дольше. Немногие делают полный круг и возвращаются в Хагию.

— Особенно в эти времена, как я подозреваю.

Цвейл задумчиво кивнул.

— Возвращение Извечного Врага в Миры Саббат сделало такое путешествие смертельным предприятием.

— Но вы собираетесь осуществить ваше священное путешествие здесь?

Цвейл широко улыбнулся, демонстрируя отсутствие большинства зубов.

— В эти дни — да. Но в юности я прошел ее путь среди звезд. Во Френгхолд, прежде чем Хагия позвала меня назад.

Гаунт был слегка удивлен.

— Вы были за пределами этого мира?

— Не все мы ограниченные скромные крестьяне, комиссар-полковник Гаунт. Я видел своих собратьев на звездах и в других мирах. На пути мало чудес. Ничего такого, ради чего я задержался бы. Космос перехвален.

— Я тоже прихожу к такому выводу, — ухмыльнулся Гаунт.

— Главная цель имхава-аятани заключается в прохождении путей святой и помощи верующим и паломникам, которые встречаются нам по дороге. Этакие стражи пути. Мне кажется, оставаться в храме и помогать приходящим паломникам — это слишком мелкая задача для жреца. Путешествие — самая трудная часть. Именно в пути больше всего может пригодиться священник.

— Вы поэтому согласились пойти с нами?

— Я пошел, потому что вы попросили. Вежливо попросили, могу добавить. Но вы правы. В конце концов, вы тоже паломники.

— Называть нас паломниками не совсем…

— А я буду. Вы следуете одним из путей святой, следуете с преданностью и решимостью. В конце концов, вы направляетесь в Усыпальницу.

— Я никогда не говорил…

— Не говорили. Но паломники обычно странствуют на запад, — он указал в обратном направлении, в сторону Доктринополя. — Есть лишь одна причина идти этим путем.

Ожил вокс-передатчик, и Гаунт скользнул вниз, в кабину водителя, чтобы ответить. На связь вышел Маккол. Скауты только что перешли священную реку у Нусеры и теперь на хорошей скорости направлялись к Лимате. Туман, как докладывал Маккол, начал рассеиваться. Вернувшись на свое место, Гаунт увидел, что Цвейл просматривал его потрепанную копию евангелия Саббат.

— Порядком зачитанная книга, — заметил священник, не делая ни малейшей попытки вернуть ее. — Это всегда хороший знак. Никогда не доверяю паломнику с девственно чистой копией. Тексты с пометками интересны. Можно много сказать о характере человека из того, что именно он выбрал для чтения.

— И что вы можете сказать обо мне?

— Вы несете тяжелую ношу… судя по многочисленным записям в Благочестивых Символах… Бремя ответственности и особенно требований штаба… эти три пометки в Посланиях о Почтении показывают, что вы ищете ответы или, быть может, способы побороть внутренних демонов… это ясно из числа закладок на страницах Учений и Откровений. Вы цените битву и храбрость… Анналы войны, вот здесь… и вы сентиментальны, когда речь идет о религиозной поэзии…

Он чуть повернул открытую книгу, чтобы показать псалмы Саббат.

— Очень хорошо, — промолвил Гаунт.

— Вы улыбаетесь, комиссар-полковник Гаунт.

— Я имперский командующий, ведущий солдат для выполнения задания. Вы могли сказать обо мне все это, даже не заглядывая в книжные пометки.

— Я так и сделал, — рассмеялся Цвейл. Он бережно закрыл книгу и вручил ее Гаунту. — Если бы я мог сказать, комиссар-полковник… «евангелие нашей святой содержит ответы». Но зачастую ответы не буквальны. Простое прочтение книги от корки до корки не обнажает их. Их нужно… почувствовать. Выйти за пределы смысла слов.

— Я изучал интерпретацию текстов в Схоле Прогениум…

— О, не сомневаюсь в этом. И поэтому я уверен, что вы можете мне сказать, что когда святая говорит о кроваво-красном цветке, она имеет в виду битву. А когда упоминает о быстротекущих реках чистой воды, то говорит об искренней человеческой вере. Я хотел сказать, что уроки святой Саббат — это таинство, которое открывается опытом и внутренней верой. Не уверен, что они у вас есть. Иначе ответы, которые вы ищете, уже пришли бы к вам.

— Понятно.

— Я не хотел вас обидеть. Даже высшие аятани в святом городе могут лишь читать и перечитывать эту книгу и воображать себя просвещенными.

Гаунт не ответил. Он выглянул из качавшегося танка и увидел, что туман начал рассеиваться с примечательной быстротой. Уже проглядывали деревья у реки.

— Тогда с чего мне начать? — мрачно спросил Гаунт. — По правде говоря, отец, мне нужны ответы. И сейчас больше, чем когда-либо.

— Здесь я не могу вам помочь. Только скажу: начните с себя. Это путешествие, которое вы должны проделать, оставаясь на месте. Как я уже сказал, вы паломник.

Через полчаса они добрались до перекрестка у Нусеры. Шоссе превратилось в широкую плоскую миску, подтопленную водой. Рощи дерева гилум возвышались на каждом берегу, и сотни вилоклювов вспорхнули в небо при звуках моторов. Их крылья вспарывали воздух с такой силой, что звук напоминал работающие лопасти орнитоптера.

Одинокий крестьянин со старым шелоном помахал колонне. Одна за другой машины почетной гвардии проезжали по озерцу, поднимая высокие волны и фонтаны брызг, так что в воздухе появлялись радуги.

Лимата была еще одним мертвым городом. Отряд Маккола добрался до него как раз в половине двенадцатого. Туман рассеялся. Поднималось солнце, воздух был спокоен. Этот день обещал быть еще жарче предыдущего.

Черепичные крыши Лиматы лежали впереди, пыльные и горячие, их коньки ярко розовели в солнечном свете. Ни ветерка, ни звуков, ни струек дыма, поднимающихся над деревней. Здесь Тембаронгская дорога разделялась. Одна ее ветка направлялась на юго-запад, к Гилофону и самому Тембаронгу. Вторая шла на северо-запад в горы и окутанные дымкой дождевые леса. Впереди, в сорока с лишним километрах лежал Бхавнагер.

— Медленнее, — рявкнул Маккол в вокс. — Быть наготове. Зарядить главные орудия.

Капитан Сирус, командовавший пардусскими силами, немедленно откликнулся из своего «Завоевателя».

— Позвольте нам, Танит. Мы быстро все расчистим.

— Отрицательно. Полная остановка.

Машины остановились в шестистах метрах от городского периметра. Призраки высадились из «Саламандр». Работающие на холостом ходу двигатели ревели в горячем сухом воздухе.

— Что за задержка? — рявкнул Сирус по воксу.

— Будьте наготове, — отозвался Маккол. Он оглянулся на рядового Домора, одного из высадившихся солдат. — Ты уверен?

— Уверен, как в том, что зовут меня Шогги, — кивнул Домор, бережно стирая кусочком фетра пыль, осевшую на линзах аугментированных глаз. — Вон там полотно дороги разбито и положено заново.

Большинство не могли ничего разглядеть, но у Маккола глаза были острее всех в полку. К тому же, Домор специализировался именно в минировании.

— Хотите, чтобы я проверил?

— Это, возможно, хорошая идея. Приготовься, но не наступай, пока я не скажу.

Домор пошел к своей «Саламандре», чтобы вместе с рядовыми Каобером и Урилом распаковать снаряжение минеров.

Маккол отправил отряды по три человека в разных направлениях в заросли акаста на каждой стороне дороги: Маквеннера налево, Бонина направо.

Окунувшись в пестрые тени под кронами фруктовых деревьев, солдаты стали невидимыми: маскировочные плащи слились с окружающей зеленью.

— Что за задержка? — повторил подошедший сзади капитан Сирус. Маккол повернулся.

Сирус вылез из своего «Завоевателя», именуемого «Гнев Пардуса», чтобы собственными глазами оценить обстановку. Это был сильный мужчина немного за пятьдесят, с характерными для пардусцев оливковой кожей и орлиным профилем. Макколу он казался слегка простодушным, и скаут-сержант был разочарован, когда Клеопас назначил Сируса в его передовой отряд.

— У нас тут штреки вон в том поле. А может и дальше, — жестом указал Маккол. — И, по-моему, местечко уж слишком тихое.

— Какая тактика? — коротко спросил Сирус.

— Отправить вперед минеров очистить для вас дорогу, и солдат — проверить деревню с флангов.

Сирус глубокомысленно кивнул.

— Могу сказать, что вы пехота, сержант. Чертовски хорошая, как я слышал, но все равно не знаете всех возможностей бронированных машин. Если вы хотите занять это место, мой «Гнев» может это сделать.

У Маккола упало сердце.

— Как?

— Именно для этого Адептус Механикус создали бульдозерные клинки. Только скажите, и я покажу вам, как работают пардусцы.

Маккол повернулся и направился к «Саламандре». Такой способ явно не вписывался в его понимание разведывательной операции. И он точно не хотел, чтобы пардусские танки тяжелыми орудиями выдали стрельбой местоположение почетной гвардии. Он был уверен, что сможет взять Лимату без шума и пыли. Но Гаунт велел ему сотрудничать с бронированными союзниками.

Сержант дошел до «Саламандры» и вытащил микрофон длинноволнового вокса.

— Разведотряд — первому.

— Первый, докладывайте.

— Мы встретились с вероятной помехой здесь, в Лимате. Похоже, минное поле. Прошу разрешения для капитана Сируса войти с помпой.

— Это необходимо?

— Вы велели быть хорошим и сотрудничать.

— И то верно. Разрешаю.

Маккол повесил микрофон и вызвал группу Домора.

— Сворачивайтесь. Пришел черед пардусцев.

Ворча, минеры начали упаковывать оборудование обратно.

— Капитан, — позвал Маккол Сируса. — Ваш выход.

Безмерно довольный, Сирус побежал к своему ревущему танку.

Повинуясь приказу, два «Завоевателя», открыв люки в башнях, прогрохотали мимо «Саламандр» и направились дальше по шоссе. Мрачные «Разрушители» ждали позади, тихо мурлыкая двигателями.

Два боевых танка опустили тяжелые бульдозерные клинки, подойдя к заминированному полю, и, вонзив их в землю, стали продвигаться вперед.

Методы разминирования капитана Сируса оказались прямолинейными и оглушительными. Массивные лезвия вырезали большой участок дороги и отбрасывали в сторону закопанные мины, которые рвались прямо перед машинами. Вокруг продвигавшихся танков клубились облака дыма и пламени. Если бы мины сработали под проходящей машиной, то изрядно бы потрепали ее, если не уничтожили. Но вырванные из земли, словно сорняки плугом фермера, они безвредно хлопали, едва опаляя острые лезвия бульдозерных клинков.

Маккол был вынужден признать, что зрелище получилось впечатляющим.

Дым и пыль долетели до дороги, где стояли «Саламандры». Маккол прикрыл глаза и намеренно придержал людей.

Меньше, чем через шесть минут «Гнев Пардуса» и его брат — «Лев Пардуса» уже катились к Лимате, оставляя позади изувеченную, обугленную дорогу.

Маккол поднялся на крыло «Саламандры» и приказал всем трем легким танкам двигаться вперед за ними.

Он оглянулся. «Разрушитель» исчез.

— Что за фес?

Как могло такое здоровое, тяжелое и уродливое испариться?

— Командир разведотряда — «Разрушителю»! Фес, где вы?

— «Разрушитель» — командиру. Простите, что запутал вас. Стандартные полковые передвижения. Я свернул с дороги, чтобы залечь. Лобовые атаки — это работа «Завоевателей», и Сирус знает, что делает.

— Понял, «Разрушитель», — Маккол, в целом незнакомый с правилами танковых сражений, уже подметил бросавшуюся в глаза разницу между боевыми танками типа «Завоеватель» и низкими «Разрушителями». «Завоеватели» были высокими и горделивыми, почти что величавыми, с массивными орудиями, а «Разрушители» — с длинным корпусом, гладкие, только с одним орудием, закрепленным на горбатой задней части, а не на башне. «Разрушители» были хищниками, охотниками среди танков, вооруженными только одной, но впечатляющей по мощности лазерной пушкой. Макколу они казались аналогом снайперов в пехоте. Аккуратные, проворные, неприметные, и попасть в них было сложно.

«Разрушитель», отправленный вместе с разведотрядом, назывался «Серый мститель». Его командира, капитана Ле-Гуина, Маккол никогда вживую не встречал, только узнавал его по голосу и по танку.

Сквозь поднявшуюся пелену дыма Маккол увидел, что «Завоеватели» уже вошли в деревню. Они взрывали пыль и грязь. Внезапно слева на них обрушился дождь выстрелов из ручного оружия.

«Гнев Пардуса» повернул пушку и единственным снарядом разнес в пыль целое здание. Его партнер начал обстреливать правую сторону главной дороги поселения. Дома на опорах разлетались в пыль или вспыхивали яркими факелами. Огнеметы на обеих машинах кипящей струей вспарывали стены домов и превращали их в обугленные руины.

По воксу раздались триумфальные крики капитана Сируса. Маккол мог разглядеть его в башне, подкреплявшего залпы главного орудия выстрелами из пушки на вертикальной турели.

— Какая показуха, — проворчал за его спиной Домор.

— Мальчишки с машинками, — промурлыкал Каобер. — Всегда хотят показать, у кого пушка больше.

Приблизившись, они нашли окровавленные и обугленные останки трех дюжин инфарди в руинах, которые организовал Сирус. Лимата была взята. Маккол сообщил новости Гаунту и ускорил продвижение отряда, соединив свою команду с впереди идущими «Саламандрами». «Разрушитель» выбрался из своего убежища и присоединился к арьергарду колонны.

— Следующая остановка — Бхавнагер! — с энтузиазмом воззвал Сирус из своего «Завоевателя».

— Выдвигаемся, — велел Маккол.

Прошло уже больше полусуток, как спаянная команда Корбека проехала место засады, увидев останки «Саламандр» и «Химер», которые команды «Троянов» столкнули на край дороги.

Корбек объявил привал. Все равно двигатель «Химеры» перегрелся, так что солдаты выбрались на воздух. Корбек, Дерин и Брагг прошлись по обочине, где куски темной земли и наскоро оструганные колья указывали на могилы павших.

— Бой, который мы пропустили, — сказал Дерин.

Корбек кивнул. Это место стало первой битвой Призраков, в которой он не участвовал. И это неправильно. Он проделал весь долгий путь с Танит, чтобы быть со своими людьми. Здесь он должен был сражаться и умереть, а не лежать в постели в милях отсюда.

Заныло в груди. Он проглотил еще пару обезболивающих пилюль, запив их глотком теплой воды из фляжки.

Грир спустился с оставшейся на дороге «Химеры» и рывком открыл задний капот, выпустив на волю жирный черный дым. С болезненной гримасой он пытался охладить хворые системы машины.

Майло хотел поговорить с Саниан, но эшоли отошла с Нессой к воде. Кажется, девушка-гвардеец учила студентку основам языка жестов.

— Ей нравится учиться, не так ли?

Майло оглянулся и увидел улыбку капитана Даура.

— Да, сэр.

— Я рад, что ты нашел ее, Брин. Не думаю, что мы далеко продвинулись бы без хорошего проводника.

Майло уселся на обломок дорожного полотна, Даур осторожно опустился рядом, чтобы не растревожить рану.

— Что вы знаете, сэр? — спросил Майло.

— О чем?

— Об этой миссии. Корбек сказал, что вы знаете столько же, сколько и он. Что вы… гм… чувствуете то же самое.

— Я не могу тебе объяснить, если ты просишь об этом. Просто я не могу избавиться от этого чувства…

— Понимаю.

— Нет, не понимаешь. И я это знаю. И люблю тебя, как брата, за то, что ты пошел с нами, пребывая в таком неведении.

— Я верю полковнику.

— Как и я. У тебя не было снов? Видений?

— Нет, сэр. Все, что у меня есть, это верность Корбеку. Вам. Гаунту. Богу-Императору человечества…

— Да защитит всех нас Император, — почтительно вставил Даур.

— Вот и все. Верность. Призракам. Вот все, что я знаю. И это все, что мне пока нужно.

— Но ты достал нам проводника, — внезапно раздался спокойный, слабый голос.

— Что?

Даур замолчал и поморгал.

— Что? — спросил он Майло, который смотрел на него с подозрением.

— Вы сказали «но ты достал нам проводника», только что. И голос был необычный.

— Да? Правда?

— Да, сэр.

— Я имел в виду Саниан…

— Знаю. Но фраза была странной.

— Я не помню… Фес, я вообще не помню, чтобы говорил такое!

Майло с сомнением воззрился на Даура.

— Со всем уважением, капитан, вы ведете себя сейчас очень подозрительно и очень меня настораживаете.

— Майло, да я сам себя настораживаю.

— Док.

— Корбек.

Они стояли в зарослях возле могил. Впервые с отъезда из Доктринополя им выпала возможность поговорить наедине.

— Твой сын, говоришь? Микал?

— Мой сын.

— Во снах?

— Теперь и днем. Думаю, это началось, когда я искал тебя в Старом Городе, старый ты мерзавец.

— Прежде тебе не снился Микал?

Микал Дорден погиб на Вергхасте. Он был единственным Призраком, который после гибели Танит имел выжившего родственника. Рядовой Микал Дорден. Главный медик Толин Дорден. Призраки, отец и сын, были вместе до… улья Вервун и Врат Виверна.

— Конечно. Каждую ночь. Но не так. А сейчас словно Микал хотел, чтобы я что-то знал, был где-то. И он сказал только «мученик Саббат». Я понял, когда услышал, как ты говоришь то же самое.

— Похоже, будет трудно забраться туда, — мягко промолвил Корбек и указал на Священные Холмы, которые маячили в отдалении, частично закрытые от взглядов пеленой дождя над лесами.

— Я готов, Корбек, — улыбнулся Дорден. — Думаю, что и остальные тоже. Но присматривай за рядовым Вамберфельдом. Его первый бой прошел не слишком удачно. Шок. Не все могут оставить такое в прошлом. Не думаю, что ему стоит быть здесь.

— По правде говоря, никому из нас не стоит. Я делаю все, что могу. Но я тебя понял. Буду за ним присматривать.

— Я тебя уважаю.

— Уверен, что уважаешь, парень, — промолвил Грир, заботливо латая старый движок «Химеры» и возвращая машину к жизни.

— Но я, правда, тебя уважаю, — повторил рядовой Вамберфельд.

— Это за что? — рассеянно спросил Грир, проверяя топливный шланг.

— За то, что присоединился к нашему походу. Это так благочестиво. Бесконечно благочестиво.

— Ну да, благочестиво, конечно, — пробурчал Грир.

— Святая разговаривает с тобой? — спросил Вамберфельд.

Грир посмотрел на него, скептически подняв брови.

— А с тобой она говорила?

— Конечно, говорила! Она была победоносной и совершенной!

— Это здорово. Но прямо сейчас мне нужно закрепить двигатель.

— Святая поможет тебе в работе…

— Да ты что?! Вот когда святая Саббат покажется здесь и поможет промыть охладитель, тогда я поверю.

Вамберфельд выглядел слегка подавленным.

— Тогда почему ты пошел?

— Из-за золота, разумеется, — ответил Грир, акцентируя каждое слово, словно разговаривал с ребенком.

— Какого золота?

— Из-за золота в горах. Даур тебе ничего не говорил?

— Н-нет…

— Это единственная причина, почему я здесь! Золотые слитки! Вот это для меня.

— Но никакого сокровища нет. Ничего материального. Только вера и любовь.

— Как пожелаешь.

— Капитан не солгал бы.

— Конечно, нет.

— Он любит всех нас.

— Разумеется. А теперь, если ты меня извинишь…

Вамберфельд кивнул и послушно побрел прочь. Грир покачал головой и вернулся к работе. Он не понимал этих танитцев, которые, на его взгляд, были слишком впечатлительными и чувствительными. С момента приезда на Хагию он столько слышал, как люди вновь и вновь твердили о вере и чудесах. Да, это был мир-храм. И что с того? Грир особенно не задумывался над всем этим. Ты живешь, ты умираешь, вот и конец истории. Иногда везет, и ты живешь дольше. Иногда удача отворачивается, и смерть получается скверной. Бог-Император и святые, сияющие ангелы, и все в таком духе — всей этой чушью люди забивали себе головы, когда им не везло.

Грир вытер руки о тряпку и потуже затянул хомут на шланге охлаждения. Эти неудачники оказались еще и чокнутыми. Полковник, и доктор, и этот совершенно спятивший Вамберфельд бредили видениями святой и явно были не в себе. С глухой девушкой он не разговаривал. Здоровенный детина был идиотом. Парень Майло вообще поехал только из-за той местной девушки, которая попала сюда совершено случайно, как казалось Гриру. Дерин единственный, кто, казалось, был в порядке. Грир был уверен, что это потому, что Дерин тоже пошел ради золота. Даур, должно быть, подрядил остальных лунатиков, играя на их одержимости святой.

Даур оказался крепким орешком. Он был опрятным, храбрым, настоящим образцом молодого, хорошо обученного офицера. Но под этой внешностью билось сердце коварного мерзавца. Грир знал этот тип. Он невзлюбил Даура с того самого момента, как они встретились в молитвенном дворе. Так унизить его перед лицом его же людей! Грира ранило только потому, что ему пришлось сражаться изо всех сил, доказывая свои боевые способности и снова завоевывая репутацию. Но Дауру был нужен водитель, и он поймал Грира. Храмовое золото, груды слитков, перевезенные из Доктринополя в тайное место, когда началось вторжение инфарди. Вот что сказал ему Даур. Он узнал это от умирающего аятани. Лучшая причина для похода, по мнению Грира.

Он не удивился бы, если бы выяснилось, что Даур намеревался использовать всех остальных и бросить. Грир будет присматривать за ним, когда придет время. Он ударит первым, если придется. Но сейчас он в безопасности. Дауру он нужен больше, чем все остальные.

Вамберфельд беспокоил его больше всего. Всех, кроме Майло и Саниан, Даур нашел в госпитале, и все были ранены, в бинтах. Все, кроме Вамберфельда. Грир знал, что у того проблема была в психике. Неестественное поведение, отстраненный взгляд. Он уже видел такое прежде, у людей, готовых сломаться. Военный психоз.

Грир не хотел оказаться поблизости, когда парень слетит с катушек.

Он захлопнул крышку двигательного отсека.

— Работает! Давайте, забирайтесь, если едем!

Вся компания двинулась обратно к «Химере». В который раз за день Корбек задал себе вопрос, во что он втянул себя и этих людей? Иногда все предприятие казалось правильным и неизбежным, но в остальное время его одолевали сомнения. Он нарушил приказы и заставил еще восьмерых гвардейцев сделать то же самое. И теперь он направлялся в глубь территории, кишащей врагом. Интересно, что случится, если они попадут в засаду? Майло был в порядке, док по большому счету не был солдатом, не говоря уже о Саниан. Нессу беспокоил обширный ожог от лазерного луча на животе. Плечо Брагга пока что не заработало, Даур и Дерин страдали от ранений в грудь, у Грига была ранена голова, в Вамберфельд балансировал на грани нервного срыва. Сам Корбек тоже старался дышать через раз.

Вряд ли за всю историю Имперской Гвардии была мобилизована когда-либо более странная команда. И менее экипированная. У каждого солдата был лазган, у Нессы — ее снайперская модель, лонглаз. У Брагга имелась большая автопушка. У них был целый ящик взрывчатки, собственно, и все. Насколько было известно полковнику, у них было только полдюжины магазинов для пушки. У «Химеры» имелся штурмболтер, но Корбек все равно не был уверен, сколько они смогут протянуть. Интересно, что бы сделал Гаунт в такой ситуации? На это Корбек знал ответ. Пристрелил бы их всех к фесу.

Сквозь деревья, густые придорожные заросли акаста и стволов выпириума стали проглядывать очертания Бхавнагера.

Было уже около полудня, яркое солнце немилосердно палило, и жара искажала восприятие расстояния. Разведотряд добрался до цели очень быстро, и, судя по вокс-сообщениям, главный конвой отставал от него всего на семьдесят минут.

Маккол объявил остановку и направился в заросли с Маквеннером, чтобы немного разведать обстановку. Пригнувшись, они пробирались в косых тенях одичавших фруктовых деревьев и внимательно оглядывали местность через монокуляры. Воздух был спокоен и недвижим, сухой и горячий, словно запекшийся песок. В листве стрекотали насекомые.

Маккол сравнивал увиденное с картой. Бхавнагер был крупным поселением, где самыми большими зданиями числились внушительный белоснежный храм с золотым куполом и массивный ряд кирпичных продуктовых складов на юго-западе. Молитвенные флажки и ленты жалко свисали с гирлянд в неподвижном воздухе. Дорога, по которой продвигался конвой, входила в город на юго-востоке, бежала к югу от храма к тому, что выглядело треугольной торговой площадью, которую с натяжкой можно было считать городским центром, и затем появлялась вновь к северу от больших зданий в дальнем пригороде. Маккол подумал, что это механические мастерские. От рыночной площади сетью расходились линии дорог поменьше, обрамленные лавками и жилыми домами.

— Выглядит спокойно, — сказал Маквеннер.

— Но в то же время не лишено жизни. Вон там люди, на рынке.

— Вижу их.

— И двое вон там, на нижнем балконе храма.

— Дозорные.

— Похоже на то.

Они двинулись еще немного вперед, следуя параллельно дороге. Как только шоссе вынырнуло из фруктовой чащи, больше пятнадцати сотен метров его оставались открытыми и незащищенными вплоть до въезда в город. Деревья были вырублены, кусты выкорчеваны.

— Похоже, они не хотят, чтобы кто-нибудь к ним пробрался незамеченным.

Маккол поднял руку и велел сохранять тишину. Теперь уже они оба засекли движение в деревьях в двадцати метрах справа от них и самой дороги.

В то время как Маквеннер с лазганом остался в укрытии, Маккол бесшумно заскользил вперед по сухому подлеску, достав из ножен серебряный клинок. Из маленького наблюдательного шалаша под деревьями за дорогой следил человек, стоя спиной к Макколу. Машины разведотряда расположились за поворотом и были не видны ему, но он, должно быть, услышал шум двигателей. Послал ли он уже сигнал или ждал, кто покажется из-за поворота?

Маккол прикончил его быстрым и внезапным ударом. Вряд ли противник вообще успел узнать, что умер.

Он был одет в зеленый шелк, а грязная кожа пестрила татуировками.

Инфарди.

Маккол проверил труп и обнаружил старый автоган, но никакого подобия вокса. Однако имелось маленькое круглое зеркальце. Просто, но эффективно. Возможно, сигналы солнечными зайчиками от зеркальца предназначались другому невидимому наблюдателю через дорогу. Сколько их? Может, гвардейцы уже пропустили, не заметив, парочку таких же?

Маккол оглянулся назад, на город, как раз вовремя, чтобы увидеть, как вспыхнул и отразился на балконе храма луч. Через минуту или чуть больше вспышка повторилась.

Это был ответ? Или вопрос? Или обычная проверка? Маккол не мог решить, использовать зеркало или нет. Он все испортит, если подаст неверный сигнал. А если отсутствие ответа будет столь же плохим вариантом?

На храме вновь показалась вспышка.

— Командир, — прошипел по воксу Маквеннер.

— Что?

— Вижу световые сигналы.

— Из храма?

— Нет. На дальней стороне дороги от тебя, примерно в тридцати метрах, прямо там, где заканчиваются деревья.

У Маквеннера угол обзора был получше. Маккол осторожно выбрался из укрытия и чуть сдвинулся в сторону. Маскировочный плащ помогал сливаться с местностью. Теперь и он увидел второго караульного, на другой стороне дороге, под камуфляжной сеткой. Тот смотрел на шоссе и, похоже, еще не заметил Маккола.

Скаут-сержант убрал в ножны клинок, поднял лазган и вкрутил снятый ранее глушитель.

Он подождал, пока враг повернется и вновь поднимет зеркало, а потом выстрелил ему в ухо. Инфарди рухнул на землю. Скауты же вернулись к отряду. Сирус ждал их вместе с командиром другого «Завоевателя».

— Понятия не имею, какова численность, но город занят врагами, — объяснил Маккол. — Мы сняли двух дозорных на дороге. Они внимательно следили за шоссе и южной частью города. Я бы предпочел потратить время, чтобы рассредоточить людей по лесу и очистить его от других лазутчиков. И, может быть, предпринять вылазку после наступления темноты. Но время работает против нас. В городе сообразят, если уже не сообразили, что дозорные слишком долго молчат.

— Проклятье, да у нас на хвосте весь конвой, меньше чем в часе езды, — сказал Сирус.

— Может, этим и стоит воспользоваться, — предложил второй командующий, невысокий человек по имени то ли Фарант, то ли Фарантер. Маккол еще не запомнил. — Подождать прибытия главных сил и затем навалиться всей мощью.

Эта идея Макколу пришлась по душе. Они могли потратить кучу времени, пытаясь перехитрить противника. Может, именно сейчас и нужно было воспользоваться грубой силой. Возможно, это был бы наилучший вариант. Простой, прямой, экспрессивный. И никакой возни.

— Сейчас доложу обо всем командующему и обсужу с ним, — сказал он и направился к «Саламандре».

Внезапно раздался слабый, далекий грохот, приглушенный мертвым горячим воздухом. Через секунду с небес обрушился оглушительный визг.

— Воздух! — завопил Сирус.

Все бросились в укрытие.

С диким ревом снаряд врезался в дерево у дороги и свалил его в двадцати пяти метрах от них. Через мгновение еще два снаряда взорвались левее, поднимая землю и пламя в безоблачное голубое небо.

Сверху посыпалась земля. Оба «Завоевателя» окружили «Саламандру», вперед ломанулся «Гнев Пардуса». Теперь вокруг них взрывалось все больше снарядов. Или враг имел возможность хорошенько прицелиться, или ему просто сказочно везло.

— Назад! Сирус, назад! — рявкнул Маккол по воксу, когда его «Саламандра» дернулась вперед. Ему пришлось пригнуться, когда ветки деревьев хлестнули по открытому верхнему отсеку.

Обстрел производился не из одного орудия. Много установок, может, даже полевых орудий крупного калибра, судя по размеру кратеров от снарядов. Проклятье, где же окопалась такая батарея?

«Завоеватель» Фаранта внезапно исчез в огромном огненном шаре. Взрыв был такой силы, что ударная волна сбила Маккола с ног. Куски брони посыпались наземь. Каобер вскрикнул, когда один из осколков черкнул ему по лбу.

Полыхающие останки пардусского танка перегородили дорогу. Пушка взорвалась, корпус искорежился, гусеницы рассыпались на звенья. «Гнев» был позади, на дороге.

— Вражеские танки! Вражеские танки! — рявкнул Сирус по воксу.

Маккол уже увидел их. Два боевых танка, выкрашенных в ярко-зеленый, с изрыгающими огонь главными орудиями продвигались через фруктовые заросли к дороге. Вот почему он не увидел артиллерийских постов. Их не было.

Инфарди обзавелись бронированными машинами. Множеством машин.

Глава десятая Битва при Бхавнагере

Неистовая очередь стопятимиллиметровых снарядов обрушивалась на шоссе и придорожные деревья. Сирус атаковал головной танк инфарди. «Гнев Пардуса», клацая гусеницами, спешил вперед, стреляя из главного орудия. Вращающийся снаряд врезался в ближайшую из двух вражеских машин, взорвавшись в основании башни с такой силой, что та крутанулась на двести десять градусов. Танк явно сохранил двигатели, потому что все так же полз по дороге. Но его траверс-система была нарушена, и башня с орудием качалась из стороны в сторону. «Гнев» выстрелил вновь, за пару секунд до того, как второй вражеский танк успел выпустить снаряд. Удар вырвал кусок гусеницы и швырнул ее в лес.

Вторым выстрелом «Гнев» промазал. Обезображенная машина инфарди приблизилась уже меньше чем на сорок метров, и установленная на корпусе лазпушка начала плеваться сполохами голубого света в «Завоевателя» Сируса. Другой вражеский танк пытался объехать раненого собрата, чтобы лучше прицелиться. При этом он сметал молодые побеги и маленькие деревца акаста, съехав с шоссе и пробираясь через подлесок. Другие, еще невидимые машины инфарди продолжали вести мощный обстрел по позициям разведотряда.

Под яростным лазерным огнем подбитого танка, поливавшим скаты «Гнева Пардуса», Сирус приказал своему наводчику сначала прицелиться в другую вражескую машину. Перенастройка орудия отняла жизненно важную секунду. Второй вражеский танк выстрелил вновь и попал прямо в «Гнев». Удар был достаточно мощным, чтобы отбросить все шестьдесят две тонны разъяренного металла на несколько метров в сторону, но не смог пробить двадцатисантиметровую броню. Команду внутри оглушило, они потеряли почти все передние приборы наблюдения. Сирус велел перегруппироваться, но вражеский танк шел уже прямо на них, намереваясь прикончить жертву.

Ошеломляющий по мощи заряд лазерного огня пронесся мимо «Гнева» и взрезал вражескую машину как раз под башней. Снаряды детонировали внутри, и танк взорвался с такой мощью, что корпус и траки разметало вокруг на сотню метров. Шрапнель и осколки расчистили от деревьев круг радиусом в двадцать метров.

Это явил себя «Серый мститель».

Из открытой кабины быстро разворачивавшейся «Саламандры» Маккол видел, как прокрался мимо низкий, длинный «Разрушитель». Струйки пара сочились из вытяжных отверстий вокруг массивной лазпушки. Он обогнул горящие останки мертвого «Завоевателя» Фаранта и подъехал к «Гневу».

Но команда «Гнева Пардуса» уже оправилась от удара и быстро обстреливала оставшегося врага на близком расстоянии. Загорелся следующий вражеский танк.

К этому моменту три скаутских «Саламандры» отъехали достаточно далеко, чтобы развернуться.

— Прекращаем бой и отступаем! — проревел Маккол в вокс. — Отступить на отметку 00.58!

Ле-Гуин немедленно подтвердил прием, но Маккол не получил ни слова от Сируса.

Скаут-сержант решил, что фесов идиот решил остаться и сражаться. На ауспике машины он увидел как минимум десять крупных целей, двигавшихся к их позиции со стороны Бхавнагера.

Но внезапно сам Сирус появился из верхнего люка «Гнева» и, объятый клубами дыма, замахал Макколу. Последний удар вывел из строя вокс-систему его танка и обрубил связь. Маккол понадеялся, что Сирус понял его жесты.

«Серый мститель» остановился и выпустил еще два снаряда дальше по дороге, в невидимые Макколу цели. Он подумал, что, возможно, то была просто тактика запугивания противника. Кто же захочет соваться в леса, зная, что там поджидает имперский «Разрушитель»?

«Гнев Пардуса» тяжело развернулся и последовал за «Саламандрами», повернув пушку так, чтобы прикрывать тыл. Через секунду он тоже начал обстреливать дорогу, а «Разрушитель» перестал стрелять и так быстро помчался к скаутским «Саламандрам», что у него даже задрался нос, как у глиссирующего морского судна. У этого охотника был отлично отрегулирован торсионный вал.

Оглушенный и понесший потери разведотряд отступал по шоссе прочь от места обстрела, который продолжался еще минут пятнадцать после того, как они скрылись из виду. Преследования не было.

Маккол связался с Гаунтом и сообщил дурные новости.

Не переставая наблюдать за северными подходами, откуда мог появиться враг, разведотряд после отступления дожидался основных сил почетной гвардии на отметке 00.58, на выходившем на запад травяном пастбище в пятнадцати километрах к югу от Бхавнагера.

Солнце уже начало садиться, а удушливая дневная жара — спадать. С юга, с туманных очертаний Священных Холмов подул ветер. Холмы виднелись уже отчетливее, громадным массивом поднимаясь над широким зеленым покрывалом дождевых лесов севера.

Маккол выбрался из «Саламандры», пройдя мимо Бонина, занимавшегося раной на лице Каобера, и направился к «Гневу Пардуса». Он бросил беглый взгляд на Священные Холмы: горный массив в семидесяти километрах от них, далекие вершины сияют в лучах заходящего солнца. Отчетливо видные ледяные склоны, окутанные лентами облаков, возвышались на девять тысяч метров над уровнем моря. Картина впечатляла.

Но чтобы добраться туда, придется столкнуться как минимум с одним танковым подразделением, окопавшимся в единственном месте, где можно достать топливо, затем пробраться через джунгли, а потом по бездорожью предгорий. Все это делало перспективу совсем не радужной.

Гром, отзвук слишком жаркого летнего дня, прогремел над соседними холмами. Ветер принес с собой запах грядущего дождя. Завитки серых облаков неслись с севера, заволакивая чистое небо, остававшееся лазурным и голубым с того самого момента, когда утром рассеялся туман.

Молодые шелоны и похожие на коз травоядные животные паслись и играли на роскошном пастбище недалеко от точки сбора гвардии. Колокольчики на их шеях глухо звякали.

Сирус со своими людьми производил срочный ремонт израненного «Гнева Пардуса». Они смеялись и шутили, обсуждая в деталях недавнюю схватку и тот факт, что выбрались из нее живыми. Никто не говорил о погибших. Позднее будет подходящее время для этого. Маккол был уверен, что когда Бхавнагер будет взят, придется оплакивать не одного «Завоевателя».

Когда Ле-Гуин догнал его, пробираясь по траве, с которой нежно играл ветер, Маккол тут же его узнал, хотя никогда прежде не видел. Это был невысокий, ладно скроенный человек лет тридцати в форме пардусского танкиста и кожаном плаще с флисовой подкладкой. Ле-Гуин расстегнул ремни кожаного подшлемника и снял гарнитуру вокса. Кожа у него была темнее, чем у большинства пардусцев, голубые глаза сияли.

— Холодная голова, сержант, — сказал он, протягивая Макколу руку.

— В какой-то момент все казалось очень жарким, — ответил тот.

— Да, но таковы все лучшие битвы.

— Я думал, Сирус может взорваться, — вставил он.

Ле-Гуин улыбнулся.

— Ансельм Сирус — старый боевой пес. А еще он лучший командир «Завоевателя» в Пардусском бронетанковом. Кроме, может быть, Уолла. Они вечно соперничают. Оба — истинные асы. Позвольте Сирусу совершать его героические поступки. Он по-настоящему хорош.

Маккол кивнул.

— Я знаю таких же пехотинцев. Хотя думал, что они его обставят. Но это сделали вы.

— Величайшее удовольствие для меня — это применять по назначению мощь моей крошки. Я просто делал свою работу.

«Серый мститель» залег неподалеку в высокой траве. Его массивная пушка держала на прицеле дорогу на север. Маккол подумал, что попади он в танковые войска, его выбором стал бы именно «Разрушитель». Это был бесшумный хищник… Ну, насколько это вообще возможно для более чем пятидесяти тонн бронированной мощи. Охотник. Маккол ощущал свое родство с охотниками. Он был им всю свою взрослую жизнь до Гвардии и, по правде говоря, оставался им и поныне.

Несколько шелонов на пастбище внезапно задрали головы к небу и стали двигаться на запад.

Через минуту гвардейцы услышали гром на юге.

— А вот и они, — промолвил Ле-Гуин.

Почетная гвардия подтягивалась к точке сбора. Как только танки оказались на своих позициях, за ними расположились батареи «Гидр», а следом окопалась пехота.

— Вот теперь точно начнется веселье, — промолвил рядовой Куу Ларкину, лежа в траве.

— Надеюсь, не слишком долго, — пробормотал в ответ Ларкин, проверяя лонглаз.

Как только все заняли позиции, Гаунт созвал командиров на совещание. Они собрались в его «Саламандре»: Клеопас, Роун, Колеа, Харк, доктор Курт, командиры танков, отрядов и сержанты взводов. Одни были с планшетами, другие с картами. Некоторые сжимали в руках оловянные чашки со свежим кофеином или крутили сигареты.

— Предложения? — спросил комиссар-полковник, начиная совещание.

— У нас осталось не больше четырех часов светлого времени суток. Половина уйдет на то, чтобы добраться до позиции, — сказал Клеопас. — Предлагаю полюбоваться закатом.

— Это значит, что мы потратим как минимум полдня, чтобы подзаправиться и развернуться, и то лишь когда возьмем Бхавнагер, — ответил Роун. — Вот и еще полдня улетит.

— И что? — скептично промолвил Клеопас. — По-твоему, мы должны бросаться сломя голову, чтобы разбить их сегодня, так, майор?

Несколько пардусцев засмеялись.

— Да, — холодно отозвался Роун, словно правота его предложения была такой очевидной, что Клеопас был бы дураком, если бы не понял этого. — Зачем терять оставшееся светлое время? У нас его не много. Есть другой путь?

— Удар с воздуха, — встрял комиссар Харк.

Все до единого командиры танков застонали.

— Ох, я вас умоляю! Это превосходная возможность задействовать бронированную технику, — взмолился Сирус. — Оставьте это нам.

— Я скажу тебе, капитан, что это такое, — мрачно ответил Гаунт. — Это прекрасная возможность провести операцию во имя Бога-Императора максимально эффективно и целесообразно. Мы здесь не для того, чтобы красоваться в танковых сражениях и добывать себе славу.

— Не думаю, что капитан именно это имел в виду, сэр, — сказал Клеопас, когда Сирус надулся.

— Думаю, именно об этом он и говорил, — встрял Харк.

— Что бы он ни имел в виду, я уже говорил с воздушным командованием в Ансипаре. Авиакрыло задействовано в эвакуации. Больше они ничего мне не сказали. Удар с воздуха мы получим в лучшем случае через пару дней. Как указал майор Роун, нельзя тратить время. Нам придется взять Бхавнагер самим, как бы тяжело это ни оказалось.

Сирус улыбнулся. Раздалось бормотание.

Гаунт сверился с отчетами на дисплее.

— Мы знаем, что у них, по меньшей мере, десять танковых единиц. Не имперских ОБТ.

— По меньшей мере, десять, — повторил Сирус. — Сомневаюсь, что они выставили все свои машины, чтобы отогнать разведчиков.

— Тип и характеристики? — спросил Гаунт, поднимая взгляд.

— Танки с Урдеша, тип АТ70, — ответил Ле-Гуин. — Посредственная эффективность и медлительность в стрельбе. Стопятимиллиметровое стандартное орудие. В этом подсекторе такие танки — обычное дело, их очень любит Извечный Враг.

— Они забрали их из мануфакторий на Урдеше, захватив тот мир, — объяснил Ле-Тау, второй командир танка.

— Насколько я видел, есть и «Разбойник», — продолжил Ле-Гуин. — Двигатели на прометии, слабая броня и медлительность на поворотах. Наши «Завоеватели» превосходят их на голову. Если, конечно, враг не доминирует в численности.

— Судя по тому, что мы увидели на дороге, я бы сказал, что у них имеются еще как минимум пять самоходных орудий, — добавил Сирус.

— Да, по меньшей мере, — кивнул Ле-Гуин. — Но есть еще кое-что. Они обстреливали дорогу довольно долго и после нашего отхода. Бьюсь об заклад, это потому, что они не знали о нашем отступлении. У них эффективная сеть наблюдателей и дозорных, но подозреваю, что сканнеры намного хуже наших. И ауспика нет точно, как и ландшафтных сканеров. Пока они не видят нас вживую, они слепы. Мы же, с другой стороны…

— Понятно, — сказал Гаунт. — Ладно, вот как мы поступим. Головной отряд атакует с дороги. Сегодня. Если мы думаем, что рискованно нападать в темноте, то и они наверняка не будут ждать атаки. Танки выйдут из лесов и пойдут вразброс. Пехота за ними, поддерживая противотанковыми орудиями. Я хочу, чтобы два штурмовых отряда ударили по южной части города. Колеа, Баффелс, это будете вы. В районе складов и амбаров.

Он ткнул пальцем в карту.

— Вот то, что надо. Удар по флангу. Четыре или пять танков пойдут на восток с поддержкой пехоты и «Саламандр». Направление на храм, а затем через город к топливным складам. Батареи «Гидр» свернут с дороги вот здесь.

— А что с жителями? — спросил Харк.

— Я их не знаю, а вы?

Гвардейцы рассмеялись.

— Бхавнагер — ясная и открытая цель. Скажу сейчас, чтобы не было недоразумений. Мы захватываем этот город с максимальным ущербом для врага. Если там и есть гражданские, считайте, что их там нет. Понятно?

Офицеры быстро кивнули. Гаунт проигнорировал мрачный взгляд доктора Курт.

— Клеопас, ты командуешь головной атакой. Я веду Призраков за тобой. Роун, Сирус, на вас фланговые удары. Варл, я хочу, чтобы ты последил за дорогой. Оставайся за «Гидрами» и прикрывай транспорт и обоз. Приводи их только в случае сигнала, что город безопасен. Пароль для начала атаки «Слайдо», продвижение для поддержки — «Октар». Команда к отступлению «Дерций». Вокс-канал бета-каппа-альфа. Второстепенный — каппа-бета-бета. Вопросы есть?

Вопросов не было. До наступления темноты оставалось два часа, закат полыхал над горами, ветер приносил влажную прохладу. Почетная гвардия двинулась к Бхавнагеру.

«Серый мститель» Ле-Гуина и другой «Разрушитель» по имени «Смертоносный шутник», окрашенный в пурпур, следовали первыми по шоссе, очищая периметр. По пути они уничтожили уже восемь скрывавшихся во фруктовых зарослях машин инфарди.

Маккол с отрядом скаутов шел вместе с ними. Они ехали на скатах «Разрушителей», пока не оказались под защитой деревьев, а затем побежали. Призраки катились вперед волной, бок о бок с охотящимися танками, находя и вырезая дозорные посты врага.

«Мститель» и «Шутник» залегли на краю леса, уставившись на Бхавнагер, пока главные силы проходили мимо. Впереди двигался «Сердце разрушения». Земля сотрясалась, в воздухе раскатывался механический рев. Пехота высадилась из грузовиков, и транспортеры вернулись на отметку 00.60, где остался отряд Варла, охранявший «Химеры», «Троянов» и автоцистерны.

Команда была дана, прозвучало слово «Слайдо». Под командованием Клеопаса двенадцать боевых машин обрушились на Бхавнагер с юга: одиннадцать «Завоевателей» в компании единственного «Палача», древнего плазменного танка, прозванного «Противостоянием».

К этому моменту враг уже увидел дым и вспышки выстрелов «Разрушителя» в лесу и выступил навстречу. Тридцать два АТ70, «Разбойников», все выкрашенные в зеленый цвет, и семь Н20, полугусеничных агрегатов, тащивших семидесятимиллиметровые противотанковые пушки. Майор Клеопас с сожалением понял, что у врага явно больше техники, чем предположил капитан Сирус. По меньшей мере, десять «Разбойников» и пять самоходных орудий. Битва обещала быть захватывающей. Отличный шанс прославиться в пылу сражения. Возможность найти смерть. Именно для такого выбора были созданы пардусцы.

Несмотря на вероятность ужасной гибели, Клеопас сам себе ухмыльнулся.

Имперские «Гидры» окопались на опушке и теперь поливали быстрым огнем город. Две сотни Призраков рассеялись на открытом пространстве под прикрытием бронированной кавалерии Клеопаса. На окраине города уже слышались выстрелы из лонглазов.

Танковый бой начался с того, что эскадрон Клеопаса выстроился в форме наконечника стрелы с «Сердцем разрушения» на острие. У них имелось небольшое преимущество в перепаде высот между фруктовыми зарослями и чертой города, так что танки двигались со скоростью более тридцати километров в час. Вражеская техника, толпой, без малейшего намека на строй и порядок, катилась по склону им навстречу, гусеницами взметая в воздух каменистую пыль и сухую почву.

В командном кресле «Сердца» Клеопас проверил показания ауспика, светившегося бледно-желтым в полутьме закрытой башни прямо перед глазами через призматический перископ. Для этого он пользовался здоровым глазом, а не аугментом. Над этой манерой частенько подшучивала его команда. Затем поправил толстый кожаный шлем и включил микрофон.

— Наносить удары и стрелять по своему усмотрению.

Фаланга «Завоевателей» открыла огонь. Вражеские орудия взрывались одно за другим. Ослепительные шары газового пламени вырывались из стволов, жирный дым клубился из пробоин, окутывая корпус. Три АТ70 получили прямое попадание и исчезли в вихре пламени и осколков. Еще два были подбиты и загорелись. Вездеход накренился на борт, когда снаряд от «Завоевателя» по имени «Железный человек» взрезал его обшивку и превратил металлические листы в решето. Престарелый пардусский «Палач» по имени «Противостояние» под командованием лейтенанта Поука был медленнее стремительных «Завоевателей» и двигался в конце левого фланга. Его короткая, большая плазменная пушка изрыгала светящиеся красные копья разрушительной силы, которые оторвали башню АТ70, вызвав дождь из шрапнели и фонтан масла.

Враг открыл ответный огонь не меньшей ярости. Главные орудия АТ70 были длиннее и тоньше, чем кряжистые дула имперских «Завоевателей». Их выстрелы поэтому производили более высокий, визгливый вой и сопровождались выбросами газа из клапанов. Снаряды дождем посыпались на имперский строй.

Ле-Гуин оказался прав. «Разбойники» не обладали ауспиком или лазерным наведением. Было также ясно, что у них не было и гиростабилизаторов. Орудия «Завоевателей» не упускали цель, как бы ни скакал сам танк. Это значило, что «Завоеватели» могли стрелять и двигаться одновременно, не испытывая при этом никаких неудобств. АТ70 стреляли на глаз, и любое движение или тряска вызывали необходимость корректировки наведения.

В «Сердце разрушения» Клеопас довольно улыбнулся. Враг бросил по склону им навстречу тонны техники, но она ни в какое сравнение не шла с машинами Пардуса. Вражеская техника не была приспособлена для эффективной стрельбы во время движения. Противник попадал только в том случае, если командир и наводчик обладали превосходным чутьем и знали, когда нужно остановиться, чтобы выстрел не ушел в молоко.

Инфарди брали массированным огнем, фактически ковровой бомбардировкой. «Завоеватель», названный «Могучий боец», был одновременно подбит двумя снарядами с разных сторон, взорвался и кувыркнулся, источая жирный черный дым. «Барабанная дробь», еще один «Завоеватель» под командованием капитана Ханкота, был ранен в гусеницу и потерял ее, рассыпая снопы искр и звенья. Машина накренилась и встала, но продолжила вести огонь. Капитан Эндре Уолл подбил вторую цель за день, и его команда бурно радовалась успеху. Уолл был асом среди танкистов, Пардусский полк его обожал. И именно он был главным соперником Сируса. На боку «Древнего Стронция» была еще и строчка из шестидесяти одного символа, каждый означал уничтоженного врага. Сирус и «Гнев Пардуса» прикончили шестьдесят девять. Сервоприводы повернули башню «Древнего Стронция», и Уолл мастерски прикончил поворачивавшегося АТ70. Грохот, производимый башней «Завоевателя», был невообразимым, несмотря на все попытки защитить уши команды. Когда танк выстрелил, казенник главного орудия откатился назад, в пространство башни, с силой в сто девяносто тонн. Заряжающие и наводчики в пардусских силах быстро приучались быть проворными и оставаться всегда настороже. Когда казенник ударил, в отсек для гильз вывалилась раскаленная оболочка снаряда, и заряжающий быстро достал свежий из охлаждаемого отсека и одним движением руки вогнал в ствол. Наводчик сверился с дальномером и сенсором ветра и подчинился инструкциям ауспика. Сам Уолл всегда смотрел на цель через перископ. Как любой хороший солдат, он предпочитал перепроверять данные, полученные с приборов.

— Цель на 11.34! — велел Уолл.

— Есть 11.34! — повторил наводчик.

Орудие зарычало, еще один «Разбойник» превратился в быстро растущий шар пламени.

Пардусские танкисты были хороши в мобильных атаках и обменах ударами. Проверенная временем стержневая подвеска «Завоевателей» и высокая мощь в сочетании с весовыми параметрами делали их проворнее и подвижнее всех известных модификаций танковой техники противника, будь то сверхтяжелые монстры или средние танки, как те, на которых сражались инфарди. «Завоеватели» были прекрасными танками, построенными для того, чтобы сражаться в движении, нападать, маневрировать и превосходить врага.

Но в любом бою, при любой броне наступает момент, когда нужно принять решение: нападать, отступать или прорываться. Клеопас знал, что этот момент уже близок. Мечтой любой танковой атаки было смять строй противника. Но инфарди было в три раза больше, и из города выползали все новые и новые танки. Клеопас выругался. Должно быть, фанатики собрали в Бхавнагере целую дивизию. Майору приходилось снова и снова пересматривать изначальные прогнозы Сируса. Если забыть о главной цели, это сражение становилось эпохальным. «Завоеватели» вот-вот должны были схлестнуться с противником вплотную. У Клеопаса было три варианта: стоять насмерть и сражаться до конца, прорвать вражескую линию и развернуться, чтобы закончить работу, или разделять противника и зажимать в тиски.

Бой вплотную был самым худшим вариантом, поскольку лучше всего подходил «Разбойникам», позволяя проявить всю свою мощь. Прорыв линии был психологически сильным ходом, но это значило, что предстоит перегруппироваться, и пардусцам придется сражаться спиной к холму, рискуя навредить собственной пехоте.

— Клещи, три-четыре! Зажимаем сейчас же! — велел Клеопас своему эскадрону.

Левый край строя выдвинулся вперед, выполняя приказ, сминая и рассеивая машины инфарди. Правый фланг под руководством Уолла широко разъехался в линию и замедлил ход.

Сбросив скорость и яростно рыча, танки крыла самого Клеопаса развернулись почти на месте, взрывая землю, и очутились позади линии врага. Все танки класса «Леман Русс», и «Завоеватели» в том числе, оказывали на удивление невеликое давление на почву под гусеницами и обладали высокой маневренностью и управляемостью. Визитной карточкой этих танков было умение совершать почти балетные развороты и пируэты. Еще шесть АТ70 взорвались от снарядов, выпущенных из тыла, и еще два плюс вездеход пали под натиском Уолла.

Неровное поле к югу от Бхавнагера превратилось в танковое кладбище. Пламя и обломки покрывали землю, и полыхающие куски обшивки катились по склону. Команды инфарди, выбравшись из разрушенных машин, слепо кидались в поисках укрытия. Несколько «Разбойников», кренясь на своей спирально-рессорной подвеске, попытались разбить строй Клеопаса, но были разорваны с двух сторон. Авангард фанатиков был разбит и уничтожен.

Но до победы было еще очень далеко.

«Железный человек» вздрогнул и исчез в ослепительном огненном шаре. Окопавшийся на окраине города вездеход Н20 достал цель противотанковым снарядом.

Клеопас побледнел, услышав, как капитан Ридас пронзительно кричит по вокс-сети, пока пламя выжирало внутренности танка. Через пару мгновений «Завоеватель» «Гордость Мемфиса» был уничтожен подкравшимся АТ70. Машина лейтенанта Поука «Противостояние» плюнула плазмой, сравняв счет.

Как только танки Клеопаса вновь развернулись, строй Уолла пронесся по полю битвы, сминая и вдавливая в землю остатки вражеской техники. Еще восемнадцать АТ70 рассеялись по южному пригороду и с расстояния пытались бомбить гвардейцев. Ливень снарядов был ужасающим. Уолл насчитал девять самоходных орудий типа «Узурпатор», находившихся позади АТ70. Громоздкие «Узурпаторы» везли гаубицы, грубые, но эффективные копии имперских «Сотрясателей», ощетинившиеся с орудийных платформ. За ними двигались со стороны торговой площади еще двенадцать Н20. Ситуация быстро ухудшалась, не успев улучшиться.

— Выровнять, выровнять строй! — выкрикнул Гаунт, и приказ был передан пехоте от командира одного отряда к другому.

Призраки выстроились на краю леса, за четырьмя атакующими батареями «Гидр», и с благоговением и восхищением наблюдали за танковым сражением на склоне холма.

— Люди Танит, воины Вергхаста, сейчас мы восславим Императора! Вперед! Вместе! Вперед!

Неторопливо разгоняясь и постепенно переходя на бег, Призраки двинулись по полю. Примкнув штыки, они шли по выжженной земле.

Вблизи разорвалось несколько снарядов. Над головами сверкали трассеры. Воздух был удушливым от дыма. Колеа вел в наступление левый фланг, сержант Баффелс — правый. А где-то между ними был Гаунт.

Комиссар-полковник позволил своим командирам двигаться впереди, уверенный в их способностях, а сам подбадривал и воодушевлял сотни воинов, спускавшихся с холма. Он размахивал силовым мечом высоко над головой, чтобы они могли его видеть.

Прямо сейчас ему не хватало Брина Майло. Майло должен был быть здесь, думал он, и вдохновлять Призраков на битву. Он закричал снова, уже почти охрипнув.

Комиссар Харк наступал вместе с Баффелсом. Его воззваниям не хватало воодушевляющего огня Гаунта. Для этих солдат он был новичком и не прошел с ними через все, что им довелось пройти с Гаунтом. Но он все же подбадривал их.

— «Разрушители» идут нам на помощь, — доложил Гаунту вокс-офицер Белтайн, пока они спускались с холма.

Оглянувшись, Гаунт увидел, как «Серый мститель» и «Смертоносный шутник» приподнялись на своих рессорах и подкрались поближе к пехоте. Гаунт отметил, что это делает их атаку образцовой, прямо как в учебнике. Пехота наступает под прикрытием техники. Именно такая тактика считалась наиболее эффективной в Имперской Гвардии, когда применялась кооперация различных родов войск.

Ана Курт и команда медиков спустились вниз вместе с наступавшими Призраками. Земля была разворочена яростным танковым сражением, воняла топливом и фуцелином. Снаряды взрыхлили почву так, что известняковая материковая порода теперь белела из-под пластов черной земли. Курт казалось, что саму почву словно вырвало, размазало внутренности. Это было мертвое место, и гвардейцы, без сомнений, расширят его, прежде чем закончат с Бхавнагером.

Лесп упал, когда Призраки спускались. Еще двое, прямо впереди, рухнули, срезанные шрапнелью от танкового снаряда, Чайкер и Фоскин побежали вперед.

— Медика! — раздались крики.

— Я возьму этого! — крикнул ей Мкван, карабкаясь по развороченной земле к Призраку, склонившемуся над визжащим другом, которому выворотило все кишки.

«Это настоящий ад», — подумала Курт. Это был первый ее опыт участия в бою, в настоящем бою. Она прошла через городские ужасы улья Вервун, но лишь читала о войне на открытой территории. О полях сражений. А теперь поняла, что это значит на самом деле. Для Аны Курт сражение оказалось безумием, где были не только смерть и ранения.

Больше всего ее шокировала безудержная ярость битвы. Накал, размах, отвратительные звуки, массовое наступление.

Обширные ранения. Много боли…

— Врача!

Она рывком открыла полевую сумку, петляя между языками пламени, поднятыми снарядами и плотным лазерным огнем.

Каждый раз, когда она думала о том, что знакома с ужасами войны, ей открывались все новые и новые ее грани. Интересно, как люди, подобные Гаунту, могут оставаться в здравом уме после стольких лет, наполненных сражениями.

— Врача!

— Я здесь! Спокойно, я здесь!

Фланг начал атаковать от отметки 07.07. Они собрались в километре от Бхавнагера, на заброшенной ферме. Даже с такого расстояния основной бой, протекавший в четырех километрах, заставлял землю содрогаться.

Роун плюнул в пыль и подобрал лазган, который ранее поставил у стены из саманного кирпича.

— Пора, — сказал он.

Капитан Сирус кивнул и побежал к ждавшему его танку, одному из шести «Завоевателей», дремавших за опустевшей усадьбой.

Фейгор, адъютант Роуна, взял лазган и поднял войска: почти три сотни Призраков.

Подул ветер — заходило солнце. Золотистый свет струился от купола-луковички храма в километре от фермы.

Роун проверил свой вокс:

— Третий — Сирусу. Ты видишь то же, что и я?

— Вижу восточный фланг Бхавнагера. Вижу храм.

— Хорошо. Если ты готов… вперед!

Шесть «Завоевателей» заревели на месте и двинулись через открытые поля и пастбища к восточным окраинам города. За ними ехал конвой из оставшихся восьми «Саламандр». Роун запрыгнул на борт командной машины и забрался внутрь, повернувшись спиной к командиру группы пехоты, которая следовала за ним.

Пять «Завоевателей», что двигались за сирусовым «Гневом Пардуса», звались «Молитесь своим богам», «Прекрасная Клара», «Стальной шторм», «Счастливый мерзавец» и «Лев Пардуса» — последний братский танк «Гнева». С грохотом проносясь по неровной земле и ирригационным канавам, пардусские машины открыли огонь, и их снаряды молотом обрушились на маячивший в отдалении храм и его окрестности. Облачка белого дыма поднимались в воздух от неслышных на расстоянии вражеских выстрелов.

Почти немедленно четыре танка АТ70 появились с северного фасада храма. Двое рванулись к пашне, другие остановились и начали обстрел.

«Прекрасная Клара» под командованием лейтенанта Ле-Тау покалечила один из двигавшихся танков точным попаданием, которым гордился бы сам Уолл. Но затем, когда она пробиралась по взрыхленному полю, бронированный вольфрамом вражеский танк достал ее. Снаряд пробил башню насквозь. Ле-Тау потерял правую руку, а его стрелка-наводчика размазало по отсеку. Раскаленный снаряд попал в охладительные цистерны «Клары» и не взорвался.

«Завоеватели» были вынуждены остановиться. Ле-Тау оцепенел от шока и с трудом отстегнул ремни кресла, чтобы оглядеться. Внутренности башни были покрыты слоем запекшейся крови, единственным свидетельством существования его наводчика.

Заряжающий выпал из своего металлического кресла и лежал на палубе в луже крови.

— Святой Император, — пробормотал Ле-Тау, взглянув через неровную дыру в снарядном отсеке. Из пробоины капала грязная вода, смешиваясь с кровью на палубе. Он видел в дыре тлеющий огонь и тушу снаряда.

— Наружу! — воскликнул он.

Заряжающий, казалось, был не в себе от шока и боли.

— Наружу! — повторил Ле-Тау, потянувшись к аварийному люку рукой, которой больше не было.

Осознав это, он издал истерический смешок, повернулся и дотянулся до крышки оставшейся рукой, слыша, как водитель карабкается через передний люк.

С хлопком взорвались трубки радиатора, ослабленные попаданием снаряда. Кипяток хлынул Ле-Тау прямо в лицо, прежде чем каскадом обрушиться на заряжающего.

Ле-Тау попытался закричать. Вопли второго члена экипажа эхом метались в израненном чреве танка.

Снаряд повредил электрические кабели в основании башни. Бурлящая вода докатилась до искрящих проводов. Ле-Тау и его заряжающий погибли, сваренные заживо.

Целясь в неподвижный АТ70, «Стальной шторм» обменивался с ним залпами. Лейтенант Хельер, командовавший танком, понял, что его инерционные амортизаторы повреждены, и, следовательно, ауспик тоже вышел из строя.

Он отрубил все электронные системы и начал целиться через сетку перископа, выкрикивал нужные цифры наводчику и уже собирался выстрелить, когда танк вдруг взорвался, перевернулся в воздухе и развалился на части.

«Стальной шторм» задел до того момента не обнаруженное минное поле к востоку от Бхавнагера. «Гнев Пардуса» шел сразу же за ним и потерял на мине гусеницу и часть боковой обшивки.

Не переставая стрелять, он смог развернуться и кое-как проехать несколько метров, пока Сирус не скомандовал аварийную остановку.

Три оставшихся «Завоевателя» встали за ним.

Следовавшие позади «Саламандры» выстроились линией, рядом сгруппировалась пехота. Снаряды трех АТ70 с дальнего края минного поля шлепались вокруг, взметая в воздух тину из ирригационной системы.

— Чистильщики! Минеры! Вперед! — приказал по воксу Роун. Два отряда специалистов минеров, один из которых вел Шогги Домор, а другой — воин-вергхастец по имени Вурон, немедленно двинулись вперед под обстрел.

— Пехота! Поддержку! — проорал Роун.

Призраки открыли огонь по окраине города из лазганов при поддержке тяжелых орудий: четырех тяжелых стабберов, трех пусковых установок, тяжелых болтеров и автопушек, установленных на «Саламандрах».

Отряды минеров оказались как на ладони, творя свою кропотливую магию, пока вокруг падали танковые снаряды и свистели пули. Они должны были проделать коридор через поле… если смогут прожить достаточно долго.

Наступление второго фронта приостановилось.

Все больше АТ70 выползало на поддержку оставшейся тройке вражеских танков, а с ними появились четыре тяжелых вездехода класса «Узурпатор». Сирус подумал: «Сколько же фесова оружия враг притащил в Бхавнагер?»

Оказавшись в ловушке посреди мин, четыре «Завоевателя» открыли огонь по вражеской позиции из главных орудий и соосных лафетов. Всего за несколько секунд «Лев Пардуса» полностью разбомбил самоходное орудие и воспламенил все его боеприпасы, а «Счастливый мерзавец» вывел из строя один АТ70. Взрыв самоходки был настолько сильным, что шрапнель разлетелась над минным полем и спровоцировала взрыв нескольких закопанных бомб.

«Молитесь своим богам» и «Гнев Пардуса» Сируса выплюнули несколько снарядов, взорвавших оставшуюся северную стену храма. Водитель «Гнева» и пардусский техножрец из «Саламандры» воспользовались этой возможностью для починки поврежденной гусеницы «Завоевателя».

В вырытой снарядом норе, недалеко от «Саламандры» Роуна, Криид, Каффран и Маккиллиан готовили одну из ручных пусковых ракетных установок, известную на полковом жаргоне как «фесец-труба». Это действительно была металлическая труба цвета хаки, которую можно было положить на плечо, снабженная прицелом, спусковой скобой и клапаном на другом конце для выпуска выхлопов при отдаче.

Тяжелое вооружение подобного типа не было широко распространено среди Призраков — в разведке предпочитали более удобное в транспортировке и тихое в действии оружие. По правде говоря, Брагг был единственным, кто вообще им пользовался. Но сейчас гвардейцы оказались в гуще танкового сражения. Каффран водрузил трубу на плечо, прицелился через сетку прицела в тот самый АТ70, который обменивался выстрелами с погибшим «Стальным штормом». Как и многие Призраки, Каффран познакомился с фесец-трубой во время уличных боев в улье Вервун, где при помощи этой штуки подбил пять осадных зойканских танков.

Тогда в одном из горящих жилых блоков Криид спасла его от зойканских штурмовиков. С тех пор они всегда были вместе.

В реве битвы он услышал, как она выкрикнула «За Вергхаст!», поцеловала ракету, которую ей вручил Маккиллиан, а затем вставила ее в раструб ракетницы.

— Заряжено! — прокричала она.

Каффран захватил цель и рявкнул:

— Огонь!

Все вокруг эхом подхватили его команду и остались с открытыми ртами, когда ракетница выстрелила. С закрытым ртом человек рисковал остаться без барабанных перепонок.

С присвистом и кашлем установка метнула ракету во врага, оставляя позади тонкий след белого дыма. Удар был точным, но ракета бессильно взорвалась на мощной броне «Разбойника». И как только это произошло, АТ70 развернулся.

— Зарядите меня!

— Есть! — закричала Криид. — Стреляй!

В этот раз удар получился лучше. АТ70 содрогнулся и загорелся. Дуло пушки опустилось к земле, словно танк умер.

— Зарядите! Просто для верности!

— Готово!

— Огонь!

Горящий АТ70 вздрогнул и взорвался фонтаном запчастей, кусков обшивки и звеньев гусениц.

Радостный гул прокатился по строю пехоты. А затем он стал еще веселее.

Роун выпрыгнул из «Саламандры», чтобы выяснить, что это было, как только след от ракеты зазмеился над его позицией.

Ларкин великолепно выступил с первым же выстрелом.

— Я видел собственными глазами, — взволнованно сообщил Роуну рядовой Куу, отрываясь от прицела лазгана. — Ларк достал вражеского командира, мертвее не бывает!

За триста метров Ларкин через зияющую дыру в броне одного из «Узурпаторов» пристрелил артиллерийского офицера. Понадобился всего один фесов выстрел!

— Ты, молодчина, Ларк! — прокричал рядовой Нескон. Бывший одним из огнеметчиков, он был вынужден стрелять из лазпистолета, раз уж расстояние не позволяло использовать огнеметы.

— Сможешь стрелять лучше, если подберешься ближе? — спросил Ларкина Роун.

— Даже если и дальше, майор… Лучше всего, на другой планете, — кисло отозвался стрелок.

— Я уверен, но…

— Да, сэр, конечно! — сказал Ларкин.

— Следуй за группой Домора в поле. Фейгор, собери атакующую команду для Ларкина. Найдите еще одного снайпера, если сможете. Пройдите по очищенному коридору и обеспечьте парням на поле прикрытие. Используйте близкое расстояние, чтобы нанести реальный урон. Я хочу, чтобы вы убивали в первую очередь офицеров и командиров.

— Есть, майор, — ответил Фейгор, бросившись выполнять команду.

Голос адъютанта когда-то был низким и глубоким, но со времен последней битвы за Врата Виверна он разговаривал через вокс-аугмент, вживленный в гортань и затянутый рубцовой тканью. Теперь его голос всегда был монотонным и бесстрастным.

Фейгор, порыскав по рядам, выбрал Куу, Бэнду и снайпера-вергхастца Твениша.

Под раскаленным градом этот квинтет двинулся через смертоносное поле. Группа Домора, работавшая вместе с людьми Бурона, очистила коридор шириной в десять метров, который пока углубился в поле лишь на тридцать метров. Края коридора были аккуратно помечены жердями, которые втыкал рядовой Меммо. Один воин из отряда Бурона уже погиб, а у Домора Мкор поймал шрапнель левым бедром и плечом.

Группа Домора продвинулась чуть дальше Бурона, танитские и вергхастские минеры имели обыкновение устраивать такие соревнования. Конечно же, Домор обладал преимуществом благодаря тепловизору аугментированных глаз, позволявшему видеть мины задолго до приближения к ним.

Когда к саперам присоединилась команда Фейгора, Ларкин и Твениш немедленно окопались и стали высматривать цели, а Куу и Бэнда прикрывали их огнем. Уязвимые чистильщики были рады такой дополнительной защите.

— Подозреваю, что захватить с собой ракетницу или фесец-трубу вы не догадались? — спросил Домор.

— Просто продолжай копать, Шогги, — прорычал Фейгор.

Ларкин отметил, что Твениш был отменным стрелком, одним из тех самых новичков-вергхастцев, которые обучались в школе снайперов до Акта Утешения. Долговязый и напрочь лишенный чувства юмора, Твениш был когда-то сверхсрочником в Первом Вервунском. Его лонглаз был поновее, чем красавец Ларкина с прикладом из дерева нал. В высшей степени функциональное оружие с гротескно увеличенным прицелом, снабженным прибором ночного видения, двуногой подставкой и керамитовым стволом, индивидуально подогнанное под своего владельца.

Два снайпера, выходцы из совершенно противоположных полковых школ, открыли огонь по вражеской технике. Сделав три выстрела, Ларкин снял наводчика в «Узурпаторе», пехотного командира и командующего АТ70, который напрасно высунулся из люка башни.

Твениш делал быстрые парные выстрелы. Если первый не убивал жертву, то прокладывал дорогу для второго. Тремя такими двойными выстрелами он прикончил отличные мишени, включая жреца инфарди, вдохновлявшего паству на бой. Но Ларкину все это казалось пустым и бессмысленным. Он знал о методе двойных выстрелов и о том, что многие полки в гвардии держали его за образец. Он считал, что такой метод предупреждает врага, и неважно, как быстро стрелку удастся выстрелить во второй раз.

Вновь прицелившись, Ларкин слышал краем уха щелчки выстрелов Твениша. Тот был собранным и аккуратным, стрелял и между двойными выстрелами протирал линзы прицела кусочком ткани. Как фесов механизм… щелк-пауза-щелк… шшш-шшш… щелк-пауза-щелк. Фесов ритуал! Ларкину хотелось завыть, хотя у него самого ритуалов хватало.

Ларкин заставил себя успокоиться и одним выстрелом снял водителя вездехода, двигавшегося в неприятельской линии.

Бэнда, Куу и Фейгор расположились на земле, ведя по врагу огонь на поражение.

Бэнда была отличным стрелком, и, как и многие другие девушки-рекруты с Вергхаста, хотела специализироваться в искусстве стрельбы, присоединившись к Призракам. На эту специализацию принималось ограниченное количество призывников, и ее кандидатуру отклонили, но, к восторгу Бэнды, ее подруга Несса туда все же попала.

Большая часть мест отошла снайперам Первого Вервунского, например, Твенишу, которые остались снайперами и в Первом Танитском. Но Бэнда могла стрелять чертовски хорошо даже из стандартного гвардейского лазгана. Это она доказала фесову майору Роуну во время освобождения Университета.

Очередь снарядов из автогана застучала по позиции минеров и вынудила всех вжаться в землю. Замешкавшихся людей из отряда Бурона буквально изрешетило, а сам Бурон отделался ранением в бедро. Когда они снова поднялись, Бэнда первая поняла, что Твениш был мертв. Его вбило в землю только что пронесшимся огнем.

Не колеблясь ни секунды, она бросилась вперед и выхватила лонглаз Твениша из мертвых рук.

— Ты точно знаешь, что делаешь? — позвал ее Ларкин.

— Да, фес тебя раздери, мистер танитский снайпер.

Она прицелилась. Приклад, заточенный под длинные руки Твениша, оказался не очень удобным для девушки, но ей было все равно. Это же лонглаз!

Никаких двойных выстрелов. Артиллерийский офицер инфарди, перебегавший от одного «Узурпатора» к другому, попал в сетку ее прицела и лишился головы.

— Неплохо, — одобрил Ларкин.

Бэнда улыбнулась. И сняла стрелка инфарди с балюстрады храма в четырех сотнях метров.

— Играет в твою собственную игру, Ларк, — ухмыльнулся Куу. — Точно-точно.

— Фес, отвали, — отрезал Ларкин.

Он знал, как блестяще, хоть и пугающе безумно, мог стрелять Куу. Если он хочет поучаствовать в стрельбе, пусть тоже ложится пузом в грязь и достает себе проклятый лонглаз. А в Бэнде он всегда подозревал что-то такое. С того самого дня, как встретил на перекрестке в пригороде улья Вервун. Цепкая фесова стерва.

Как только отряд Домора возобновил движение вперед, выполняя свою неимоверно трудную и смертельно опасную работу, а новая команда прибыла, чтобы заменить погибших Бурона, два снайпера-Призрака продолжили методично прореживать вражеские позиции.

— Третий — первому. Мы завязли! — сообщил Роун Гаунту по мощной вокс-станции «Саламандры».

— Третий, надолго?

— При таких условиях до храма доберемся минимум через час!

— Оставайтесь на месте и ждите приказа.

На юге Бхавнагера силы пехоты вливались в город вслед за смертоносными пардусскими танками. Теперь техника буквально давила врага в небольших пространствах узких торговых улочек. «Древний Стронций» Уолла уничтожил три Н20 во время этой фазы наступления и подстрелил «Узурпатора», прежде чем тот успел разрядить громадное противотанковое оружие.

«Сердце разрушения» Клеопаса попал под обстрел сразу двух «Разбойников», а «Завоеватели» «Ксенобой» и «Мягкая поступь», двигаясь ему на помощь, разрушили невысокую стену загона для шелонов и одноэтажные кирпичные дома.

«Палач» по имени «Противостояние» в сопровождении «Завоевателей» сокрушил эскадрон вездеходов и вломился через юго-западные амбары. Отряд Колеа быстро продвинулся вперед, чтобы поддержать технику, ввязываясь в яростные близкие бои в пустующих зданиях, где гуляли ветер и эхо. Разведотряд Маккола прорвался к центру города, на главную торговую площадь, выдержав быструю схватку во дворах складов, где были сложены горы высушенного винограда. Отряд капрала Мирина двигался следом, сломив сопротивление группы из пятидесяти стрелков инфарди.

Огнеметчики, в лице Бростина, Дреммонда и вергхастца Луббы, превосходно проявили себя в этой части операции, зачищая амбары от фанатиков.

В сопровождении вокс-офицера Белтайна Гаунт наступал в дыму прометия и фуцелина. Взяв протянутый связистом наушник, он произнес:

— Первый — седьмому.

— Седьмой — первому, — откликнулся сержант Баффелс, чей голос был сильно искажен треском статики.

— Контратака третьего захлебнулась. Нам нужно немедленно обезопасить топливные склады. Я хочу, чтобы ты выдвинулся и расчистил нам путь. Как тебе такая задача?

— Сделаю все возможное, первый.

— Первый — седьмому, принято.

Сержант Баффелс повернулся к своим людям. Вокруг грохотали тяжелые снаряды.

— Ну что, народ, приказы становятся все интереснее, — сказал он.

Все дружно застонали.

— Фес, чего от нас теперь ждут? — спросил Сорик.

— Ничего сложного, — сказал Баффелс. — Выжить или умереть. Отстоять топливные склады. Давайте посмотрим, что сможем сделать.

На отметке 00.60, стоя среди остановившихся цистерн, «Химер», «Троянов» и грузовиков, они ясно слышали грохот битвы за деревьями в Бхавнагере.

Солдаты защитного отряда Варла бесцельно слонялись у техники, болтая с ожидавшими водителями Муниторума, курили и чистили снаряжение.

Варл ходил взад-вперед. Фес, он так хотел быть там, в пылу битвы. Его обязанность тоже была важной, но…

— Сэр.

Варл обернулся и увидел подошедшего рядового Ункина.

— Да, солдат?

— Он сказал, что хочет наступать.

— Кто сказал?

— Он, сэр, — Ункин указал на старого аятани Цвейла.

— Я разберусь, — ответил Варл.

Он подошел к старику-жрецу.

— Вы должны оставаться здесь, отец, — сказал он.

— Ничего такого я не должен, — ответил Цвейл. — По сути, мой долг — следовать дальше, по Айолта Имат.

— По чему, отец?

— По Пути Пилигримов. Есть паломники, нуждающиеся в моем пастырстве.

— Нет, таких…

Далекий мощный взрыв сотряс воздух.

— Я иду, сержант Варл. Прямо сейчас. Не сделав этого, я совершу святотатство.

Варл застонал, бессильно глядя, как старый жрец заковылял прочь, направляясь дальше по шоссе, через лес к Бхавнагеру. Если с аятани что-нибудь случится, Гаунт не станет церемониться с Варлом.

— Отец! Отец Цвейл! Подождите!

Каустический дым клубился по улицам, ухудшая Колеа видимость. Где-то там дальше, у пересечения улицы с главной дорогой, как раз за торговой площадью стоял вражеский вездеход и плевался огнем во все, что двигалось. Как раз сейчас он палил из противотанкового орудия.

Рваный дым вытекал из разрушенной мельницы поблизости. Лазерный огонь прошивал улицу. Тесно облепившие ее здания ухудшали вокс-связь. Колеа все это очень напоминало битву в жилых блоках улья Вервун.

Отряд капрала Мирина, закончивший перестрелку в амбарах, пришел вслед за силами Колеа. Колеа жестом велел Мирину пробиваться через здания налево и выходить на улицу, параллельную той, на которой в данный момент увязло наступление. Мирин показал, что понял приказ.

Бонин, один из скаутов, забрался вправо и нашел проход, открывавшийся в небольшой пустырь. Услышав это по воксу, Колеа немедленно отправил Венара, Вельна, Феникса и Джаджо на соединение с Бонином. Феникс нес не только лазган, но и фесец-трубу.

Из укрытия Колеа продолжал пристально всматриваться в клубы дыма, пытаясь разглядеть этот фесов Н20. Вскоре он начал стрелять туда, куда подсказывал ему инстинкт. Он был уверен, что слышал, как снаряды грызут металлическую обшивку. В ответ вырвался мощный залп, врезавшийся в руины. Почти немедленно следом засвистели противотанковые снаряды. Один пронесся над головой Колеа и взорвался за позицией гвардейцев. Но, прорезав дым, он оставил четкий след в воздухе.

— Давай, давай, ты, ублюдок, — выдохнул Колеа, торопя стрелка гранатомета.

— Цель подтверждена! — прошипел в ухе вокс.

Отменный стрелок Рилк, окопавшись в укрытии рядом с Колеа, уловил движение у горевшей мельницы и отправил по воксу подтверждение, специальный код, чтобы удостовериться, что заметил инфарди. Ответа не пришло. Тогда Рилк поднял лонглаз и открыл огонь.

Другие члены отряда Колеа поддержали его: Эзлан и Мкойн за разрушенной стеной близ Рилка; Ливара, Виво и Логлаз — у окон гильдии; бывшие ткачихи Сеена и Арилья — в укрытии справа от Колеа. Выстрелы и лазерные лучи стали жалить улицу рядом с ними. Им противостоял, по меньшей мере, взвод.

Сеена и Арилья были стрелками и заряжающими в расчете тяжелого стаббера. Этим мастерством они овладели в войне за улей Вервун, в одной из многочисленных кампаний сопротивления. Сеена была полноватой двадцатипятилетней женщиной, которая носила черную шапку, низко надвигая ее на глаза и пряча пляшущих в них чертиков; Арилья, напротив, была тощей девицей лет восемнадцати.

Как-то было не очень правильно, что более худая, маленькая девушка всегда должна была таскать тяжелые снаряды и прочую амуницию. Но они оказались отличной командой. Матово-черный стаббер был установлен в яму, чтобы тренога орудия не двигалась во время непрерывной стрельбы. Эти старые стабберы могли брыкаться, как горные козлы. Сеена поливала противника огнем из стороны в сторону.

Эзлан и Мкойн вытащили несколько ручных гранатометов и с их помощью обрушили фасад кузницы.

Колеа и сам несколько раз выстрелил, двигаясь вдоль заградительной линии. Еще один противотанковый снаряд низко проревел над головой. Колеа надеялся, что атака пехоты даст возможность задействовать вездеходы. Он велел Логлазу и Виво заряжать гранатометы.

— Девятый — семнадцатому.

— Семнадцатый слушает, — отозвался Мирин.

— Что у вас?

— Выходим на следующую улицу. Выглядит все спокойно. Наступаем.

— Отлично. Оставайтесь на связи.

Особенно мощный залп лазерного огня обрушился на стену за спиной Колеа и заставил упасть на землю. Он слышал, как в ответ рявкнул тяжелый стаббер.

— Девятый — тридцать второму.

— Слушаю вас, девятый.

— Бонин, есть подвижки с вездеходом?

— Как раз пересекаем пустошь. Не можем найти дорогу обратно на улицу, чтобы заехать им в тыл. Мы… держитесь!

Колеа напрягся, услышав яростную стрельбу, искаженную помехами вокса.

— Тридцать второй! Тридцать второй!

— …ный огонь! В этом районе сильный огонь! Фес! Мы… — пробился голос Бонина, искаженный помехами.

— Девятый — тридцать второму. Повтори! Девятый — тридцать второму!

Канал передавал лишь белый шум. Колеа слышал стаккато перестрелки за строениями по правую руку. Команде Бонина требовалась помощь. Если они не уничтожены, Колеа должен быть уверен, что дыра в его фланге будет заткнута.

— Это девятый, требуется огневая поддержка! Отметка по карте 51.33!

Через пару минут по дороге, которую уже очистила его команда, прибыл отряд из района складов, командовал им старый друг Колеа, сержант Халлер. Колеа быстро обрисовал ситуацию и предположительное расположение Н20, а затем собрал себе команду из Ливары, Эзлана, Мкойна и по совету Халлера добавил рядового Серча и огнеметчика Луббу.

— Командуй тут, — сказал он Халлеру, а сам повел своих людей через проем к пустырю.

Словно дождавшись прибытия героя-вергхастца, внезапно впереди с клацаньем показался вездеход, пробиваясь через пелену бурого дыма и стреляя из главного орудия по позиции Призраков. Два солдата Халлера погибли сразу же, Логлаз был ранен осколком. Сам Халлер, пригнув голову под дождем из раскаленного пепла, добежал и схватил ручной гранатомет, пока Виво тащил Логлаза в укрытие.

— Заряжен? — прокричал он Виво.

— Проклятье, да, сэр! — завопил тот в ответ.

Халлер прицелился, навел перекрестье на обшитый металлом ящик — кабину Н20.

— Огонь!

Ракета вспорола обшивку, словно консервный нож, и взорвалась с такой силой, что развернула противотанковую пушку. Сеена и Арилья изрешетили раненую машину стабберным огнем.

Призраки разразились радостными криками.

— Заряжай! — велел Халлер Виво. — Хочу удостовериться и прикончить его уже наверняка.

Ударный отряд Бонина наткнулся на яростное и на удивление слаженное сопротивление в полуразрушенном здании на краю пустыря. Больше двадцати вражеских орудий вдруг заговорили, а затем неожиданно десятки инфарди бросились к гвардейцам, с пиками и штыками наперевес.

Пятеро Призраков отреагировали мгновенно. Феникс попал под огонь инфарди, но все еще мог сражаться. Он упал на колени и начал стрелять в приближавшихся врагов. Вельм и Венар уже примкнули штыки и рванули вперед с леденящими кровь воплями, кромсая и пронзая врагов.

Бонин палил из лазгана, быстро опустошая энергоячейку, но успешно сдерживая врагов. Джаджо нес заряженный гранатомет и решил не тратить энергию на торможение. С воплем «Огонь!» он водрузил гранатомет на плечо и пальнул противотанковой ракетой прямо в толпу приближавшихся инфарди. Ракетой и ее ударной волной срубило нескольких врагов и снесло часть стены. Джаджо отшвырнул оружие и бросился врукопашную с серебряным клинком в руке.

Истощив батарею, Бонин присоединился к нему, плечом к плечу орудуя прикладом. Имперцы, натренированные для подобных схваток такими командирами, как Фейгор и Маккол, ошеломили врагов, заставив забыть о численном превосходстве. Но фанатики были совершенно безумны, и это делало их смертоносными противниками.

Бонин ударом приклада разбил одному инфарди челюсть, а затем ткнул дулом в солнечное сплетение другому. Интересно, что, фес раздери, заставляло инфарди вот так кидаться в битву? Каковы были мотивы зараженного Хаосом врага? У них было укрытие и масса оружия. Они могли бы расстрелять отряд Бонина на открытом пространстве.

Жестокая рукопашная длилась четыре минуты и закончилась лишь тогда, когда последний инфарди упал мертвым. Команда Бонина была залита с ног до головы вражеской кровью, кровь пропитала и землю пустыря. Вокруг повсюду валялись бездыханные тела. Призраки отделались лишь порезами и синяками: у Бонина была глубокая царапина на предплечье левой руки, а Джаджо вывихнул запястье.

— Проклятье, что это было? — простонал Венар, согнувшись и пытаясь отдышаться.

Бонин чувствовал, как кипит в крови адреналин, колотится сердце. Он знал, что его люди чувствуют то же самое, и хотел использовать это до того, как они остынут от бешеного ритма схватки. Он с силой вогнал новую батарею в лазган.

— Не знаю, но хочу знать, — ответил он Венару. — Давай доберемся туда и быстро захватим это место. Джаджо, используй пистолет. Вельм, тащи фесец-трубу.

Феникс внезапно обернулся, уловив движение сзади, но это был отряд Колеа, спешивший на помощь.

— Фес меня возьми! — воскликнул Колеа, оглядывая кровавые свидетельства недавней битвы. — Они на вас напали?

— Как фесовы маньяки, сэр, — ответил Бонин, вгоняя лазер в голову шевельнувшегося инфарди.

— Отсюда?

Бонин кивнул.

— Может, что-то защищали? — предположил Эзлан.

— Давайте выясним, — сказал Колеа. — Феникс, ты с Джаджо возвращайтесь и найдите медиков. Бонин, Лубба, разведайте.

Девять солдат побежали к дыре, которую проделала ракета Джаджо. Ожил огнемет Луббы, и темноту разорвали языки пламени. Гвардейцы нашли внутри командира инфарди, который лежал без сознания среди обломков. Его генератор поля был уничтожен взрывом, персональный щит отсутствовал.

Он отправил людей в смертельную атаку, чтобы прикрыть собственный побег.

Колеа сверху вниз взглянул на инфарди. Высокий, жилистый, с бритой головой и вздутым животом. Его нездоровая кожа была покрыта святотатственными символами. Бонин как раз собирался прикончить врага серебряным клинком, но Колеа его остановил.

— Свяжись с командующим. Спроси, нужен ли ему пленник.

На соседней улице отряд Мирина объединился с людьми Маккола, и дальше они двинулись уже вместе. Их внимание привлекли звуки близкой битвы, но Халлер сообщил Мирину, что Н20 уничтожен, и посоветовал поднажать.

Наступала ночь, и темнеющее небо освещалось пожарами, вспышками взрывов и выстрелов. Маккол подозревал, что сражение не приблизилось к завершению и наполовину. Танитцы все еще были далеки от взятия Бхавнагера или овладения главной целью — топливными складами.

Странно, но улица, по которой они шли сейчас, узкая, обрамленная пустыми зданиями и разграбленными лавками, была не затронута битвой, выглядела уцелевшей и почти умиротворенной.

Маккол очень хотел, чтобы наступила полная темнота. Та часть дня, когда свет только-только начинал уступать тьме, пагубно влияла на его зрение. Ночное видение еще не работало. Яркие луны поднимались в небе, окутанные струйками дыма, делавшего их кроваво-красными. Мирин внезапно шевельнулся и выстрелил. Все Призраки тут же отреагировали и бросились в укрытие. Залпы обрушились на них, откалывая куски кирпичей и испещряя стены общественных зданий.

А затем вдруг раздался завывающий грохот, и здание слева от Мирина исчезло в огненном инферно, поглотившем двух Призраков.

— Танки! Танки!

Прильнувший к земле как жаба, АТ70 сокрушил ограду и выкатился на дорогу, поворачивая башню, чтобы выстрелить снова. Второй залп уничтожил еще одно здание.

— Ракетницу к бою! — заорал Мирин, пригибаясь под ливнем кирпичной пыли и обломков.

— Заклинило! Орудие заклинило!

— Фес! — прорычал Мирин. Единственная вещь, которая могла проделать дыру в танке, вышла из строя. Они остались голыми.

Войска инфарди двигались за «Разбойником», ведя огонь. Вспышки освещали сумеречную улицу. Танк катился вперед, давя тела погибших и раненных инфарди. Мирин содрогнулся. То же самое скоро произойдет и с его парнями. Со своей позиции он слышал торопливый доклад Маккола по воксу. Он подождал, пока разведчик закончит, и спросил:

— Семнадцатый — четвертому. Мы отступаем?

— Четвертый — семнадцатому. Посмотрим, сможем ли продержаться еще несколько минут. Мы не можем дать этой пехоте ударить в наш фланг.

— Понял. А что с танком?

— Это уже моя забота.

Мирин подумал, что Макколу легко говорить. Танк был уже едва ли не в семидесяти метрах, стопятимиллиметровая пушка опустилась вниз насколько могла. Монстр выстрелил снова, проделав кратер в дороге, и его орудие застрекотало. Мирин услышал, как два Призрака закричали, пронзенные болтерной очередью. Войска инфарди надвигались следом. Схватка превращалась в полноценное сражение. Интересно, что, фес подери, Маккол намеревался сделать с танком? Мирин надеялся, что это будет не какая-нибудь чокнутая выходка вроде самоубийственной пробежки с гранатометом наперевес. Даже Маккол не был настолько сумасшедшим. Вроде бы. К тому же Мирин еще надеялся, что у Маккола есть в рукаве парочка тузов. АТ70 должен был приблизиться к ним уже через несколько секунд.

Его вокс вдруг затрещал:

— Отряды пехоты, срочно в укрытие!

— Что за фес?..

Откуда-то сзади на узкую улочку вдруг обрушился горизонтальный столб света толщиной с бедро Мирина. Он был столь ярким, что на пару минут ослепил. А затем пришел запах озона.

АТ70 взлетел на воздух.

Его башня и главное орудие, дребезжа как погремушка, отлетели от корпуса и врезались в верхний этаж здания. Сам корпус распороло, словно скорлупу ореха, осыпав все вокруг кусками металла.

— Фес меня возьми, — пролепетал Мирин.

— Выдвигайтесь, держитесь ближе к краю, — велели по воксу.

«Серый мститель» Ле-Гуина, темный проворный хищник, вкатился на улицу, не включая ходовые огни.

— С меня выпивка, — услышал Мирин разговор Маккола с экипажем танка. — Ребята, держитесь. Постройтесь и следуйте за мной. Давайте покончим с этим.

Призраки выбрались из укрытия и побежали за «Разрушителем», без передышки стреляя из лазганов по отступающим инфарди. «Мститель» с хрустом проехал по останкам «Разбойника». Мирин улыбнулся. Буквально за мгновение ход битвы переломился в пользу гвардейцев. Теперь именно они наступали под защитой танка.

В полукилометре от них «Сердце разрушения» и «P48J» наконец прорвались на площадь. Их уверенное наступление было несколько замедлено тремя Н20, и теперь на корпусе «Сердца» чернели следы этой схватки. Клеопас впервые оторвался от своего призматического перископа, к которому прилип, кажется, на несколько часов.

— Заряжено? — спросил он.

— Осталось еще двадцать, — отозвался его стрелок, проверив оставшиеся снаряды в отсеке, охлаждаемом водой.

У площади началась оружейная перестрелка. Клеопас посмотрел вокруг и обнаружил, по меньшей мере, три отряда инфарди на северной стороне открытого пространства. Два «Завоевателя» ринулись через пустые деревянные прилавки, сокрушая их и срывая навесы. «P48J» тащил один, словно знамя.

Боевой расчет «Сердца» зарядил главное орудие и направил его на одну из вражеских команд.

— Не тратить снаряды на мелкие цели, у нас мало боеприпасов, — прорычал Клеопас.

Он взял на себя управление турельным болтером. Мощная пушка уничтожила одну из позиций инфарди, подняв тучу пыли. «P48J» сделал то же самое, и Клеопас мрачно подумал, что у него тоже мало снарядов. А между этой бронированной парой двигалась пехота.

Ауспик Клеопаса внезапно показал две быстро движущиеся цели. Пара легких вражеских танков STeG-4 вылетели на площадь, сверкая огнями. На их маленьких башнях помещались только сорокамиллиметровые пушки, но при наличии вольфрамовой брони они могли нанести урон мощным имперским машинам.

— Целиться вон туда, — велел Клеопас, показывая цели на экране и проверяя их в перископ. — Вот теперь поиграем мускулами.

Сержант Баффелс чувствовал, что нужно выступать. Он сильно потел и выглядел больным. Схватка была достаточно жестокой, но он прошел через много таких боев. Его беспокоила должностная ответственность.

Восточное острие его пехоты прорвалось достаточно глубоко в недра Бхавнагера, чтобы пересечь главное шоссе. Теперь, оставив храм по правую руку, они сражались на улицах к северу от городской площади, направляясь к топливным складам. Сам Гаунт велел Баффелсу расчистить дорогу туда. И Баффелс сказал себе, что не подведет.

Комиссар-полковник доверил ему командование отрядом вергхастцев. Сержант не сильно этого хотел, но все же ценил выпавшую ему честь. Теперь же Гаунт дал ему задание, жизненно важное для исхода всей операции. И такую ношу было практически невозможно вынести.

Почти тысяча Призраков вливалась в город за его спиной, отряды поддерживали друг друга. Изначальный план заключался в том, что они вместе с меньшим по численности отрядом Колеа попадут в город, наступая параллельно и сокрушая защитные посты Бхавнагера, пока Роун будет захватывать северную часть. Теперь же, когда Колеа и Роун погрязли в уличных боях, вся ответственность ложилась именно на Баффелса.

Баффелс много думал о Колеа, частенько с оттенком зависти. Колеа — великий воин и настоящий герой, легко вел войска. Солдаты любили его и были готовы сделать для него все, что угодно. Четно говоря, Баффелс ни разу не видел, чтобы кто-то не подчинился и его приказам, но все равно не ощущал собственной значимости. До улья Вервун он тоже был простым солдатом. Какого же феса войска должны были делать то, что он им велит? Думал он и о Майло. Майло, его друг, полковой приятель. Это назначение должен был получить именно Брин.

Бригада Баффелса прорывалась через площадь, кровью отвоевывая каждый метр. С отрядом шел комиссар Харк, но Баффелс не был уверен, что это поможет. Люди боялись комиссара и подозревали в гнусных намерениях. Баффелс знал, что вообще-то комиссаров для того и держат, их и должны слегка побаиваться. И новый комиссар полка, надо отдать ему должное, делал свою работу, причем делал ее хорошо. За день до засады Харк проявил себя невозмутимым воином, обладающим уверенностью и железной хваткой испытанного боями тактика. Он не только подгонял группу Баффелса, но направлял и фокусировал их усилия таким образом, чтобы гвардейцы идеально исполняли приказы сержанта.

Но Баффелс мог с уверенностью сказать, что люди презирают Харка. Презирают то, что он собой воплощал. Сержант это знал, потому что чувствовал то же самое. Харк был ставленником Льюго. И присутствовал здесь затем, чтобы лишить Гаунта должности.

Передовые ряды атаки Баффелса с яростью сражались на участке между покинутыми залами школы эшоли и загонами для скота на рынке. Несмотря на все попытки взвода Сорика, они продвигались трудно, под мощным огнем вездеходов Н20 и нескольких легких шестиколесных танков.

Харк, собрав отряд из Нена, Маккендрика, Рэсса, Булли, Мурила, Токара, Кауна и Гаронда, пытался опередить людей Сорика и разрубить образовавшийся мертвый узел. Но его почти немедленно заставили залечь в укрытие.

Затем, больше благодаря удаче, чем планированию, пардусские танки прорвались по восточной дороге, чтобы поддержать их: «Палач» по имени «Противостояние», «Завоеватели»: «Мягкая поступь» и «Древний Стронций», и «Разрушитель» — «Смертоносный шутник». Они сотворили кошмарное месиво на северо-восточных улицах, оставив за собой полыхающие остовы вражеских танков. Баффелс отправил людей за техникой, чтобы осуществить последний рывок к складам, которые находились всего в паре улиц от них. Продвижение было медленным и кровавым, но Баффелс сделал то, о чем просил его Гаунт.

Эта задержка дала возможность самому Гаунту оказаться на линии атаки. Баффелс был почти счастлив его видеть.

Гаунт добрался до Баффелса, когда вражеские лазерные огни чертили линии на уже потемневшем небе.

— Отлично сработано, — сказал он сержанту.

— Боюсь, это заняло фесову тучу времени, сэр, — отозвался Баффелс.

— Так и должно было быть. Эршул не сдаются без битвы.

— Эршул, сэр?

— Да. На этот счет меня сегодня утром просветил аятани Цвейл. Чувствуешь запах?

— О да, сэр, — ответил Баффелс, чувствуя в воздухе вонь прометия.

— Давай покончим с этим, — промолвил Гаунт.

При поддержке пардусцев Призраки двинулись к складам. Возглавляя одну из линий, Гаунт внезапно оказался лицом к лицу с засадой инфарди. Его силовой меч запел, а болт-пистолет выплюнул огонь. Рядом Урил, Харджеон, Сорик и Лилло, лучшие новобранцы-вергхастцы, доказали, что достойны быть Призраками. Эта была первая из семнадцати рукопашных, которые им пришлось пройти на пути к цели.

В пятой кровавые волны сражения столкнули плечом к плечу Гаунта и Харка. Плазменный пистолет комиссара полыхал в ночи.

— Скажу тебе честно, Гаунт… сражаешься ты отменно.

— На все воля Императора, — пробормотал Ибрам, обезглавливая наступавшего инфарди силовым мечом Сондара.

— Ты до сих пор не доверяешь мне, ведь так? — спросил Харк, одним-единственным залпом уничтожив вражеское гнездо.

— А тебя это до сих пор так удивляет? — вопросом на вопрос ответил Гаунт и, не дожидаясь ответа, отправил Призраков в следующую атаку.

Сержант Брей был командующим первого взвода в группе Баффелса и должен был провести солдат на топливные склады. Он нашел ряд массивных ангаров и топливных танкеров, которые охранялись сотней инфарди, поддержанных АТ70 и парой «Узурпаторов».

Ракетный расчет Брея ни на минуту не прекращал пальбу. Это оказалось самое ожесточенное сопротивление из всех, с какими они тут встречались, и атака отнюдь не походила на пикник. Брей запросил поддержку тяжелой техники.

Гаунт, Баффелс, Сорик и Харк появились довольно быстро, и каждый вел отделение Призраков к позиции Брея. Гаунт уже мог чувствовать как вкус победы, так и горечь поражения, пока что сплетенные воедино. Опыт подсказывал ему, что это был тот самый момент, решающий, от которого зависит исход сражения. Если они смогут поднажать, то захватят город и уничтожат врага. Если же нет… Снаряды, лазерные лучи и шрапнель посыпались на его солдат. Он увидел, что пардусские танки двинулись вперед, сокрушая гусеницами ограды и зарывая канавы, неудержимо направляясь прямо к складам. «Противостояние» уничтожил «Узурпатора», а «Смертоносный шутник» покалечил «Разбойника». Ночь освещали взрывы и трассеры.

— Перегруппироваться! Перегруппироваться! — кричал Баффелс, в то время как снаряды взрывали воздух.

Солдаты Сорика ринулись в атаку через южный периметр ограды, но отступили под огнем инфарди. Люди Харка были оттеснены в угол. И тут Гаунт увидел то, от чего у него кровь похолодела в жилах.

Триста тонн смертоносной мощи, плененная и оскверненная имперская машина… «Гибельный клинок» выбрался из-за склада, поднимая чудовищное орудие. Монстр. Стальной кошмар из глубин ада.

— «Гибельный клинок»! Вражеский «Гибельный клинок» на 61.78! — завопил Гаунт в вокс.

Капитан Уолл, командовавший «Древним Стронцием», не поверил собственным глазам.

Его ауспик показал чудовище за секунду до того, как оно выстрелило и бесследно уничтожило «Мягкую поступь».

Уолл выпустил залп, но снаряд его танка едва ли мог проделать дыру в массивной броне монстра.

Башни чудовища открыли огонь по имперским позициям. Смертоносная волна прокатилась по рядам гвардейцев. Непоколебимые Призраки дрогнули и отступили, а за ними катился «Гибельный клинок».

— Стоять! Стоять, вы, жалкие псы! — взревел Харк вслед убегавшим танитцам. — Это ваша работа! Стоять, или отведаете моего гнева!

Харк внезапно пошатнулся, когда Гаунт крепко схватил его за запястье и не дал поднять плазменный пистолет.

— Я наказываю Призраков. Я. Не ты. Кроме того, это же фесов «Гибельный клинок», ты, придурок! Я бы тоже побежал. А теперь помоги мне.

Отряды Сорика и Брея без какого-либо толку посылали в монстра противотанковые снаряды. «Смертоносный шутник» дважды выпалил, но чудовище неукротимо катилось вперед. А за ним шли меньшие по размеру танки и пехота инфарди.

Гаунт понял, что не ошибся. Это был решающий момент. Победа или поражение. И похоже, имперцы проиграли.

Поливая противника огнем, «Гибельный клинок» оттеснил Первый Танитский на позиции, с которых Баффелс не мог отступить. Он все еще намеревался доказать Гаунту, что тот не ошибся, назначив его командиром, он хотел выиграть эту битву, попасть в цель. Он…

Люди вокруг бежали. Сержант схватил упавшую ракетницу, зарядил ее и прицелился в чудовищный танк. Тот был уже менее чем в двадцати метрах. Гигантский, плюющийся огнем дракон, затмевающий звезды.

Баффелс прицелился в бойницу неподалеку от платформы, которая, как он полагал, была кабиной водителя, и выстрелил.

Расцвел ослепительный огненный цветок, и на одно мгновение Баффелс подумал, что его выстрел увенчался успехом. Тогда он станет героем, как фесов Гол Колеа.

Но «Гибельный клинок» едва ли заметил этот укус. Одна из его малых пушек одиночным выстрелом убила Баффелса.

Контрудар Роуна в девять тридцать пять наконец достиг храма Бхавнагера. Было уже темно, но город освещался пожарищами.

Медленное продвижение через минное поле ускорилось, когда Ларкин и Домор воплотили свой план. При помощи аугментированного глаза Домор видел большинство мин под слоем почвы и указывал на них Ларкину, а снайпер с Бэндой взрывали их прицельными выстрелами.

Минеры прошли еще тридцать метров, и к тому времени, как зашло солнце, танковое отделение Сируса встретилось с вражеской техникой. Теперь, выйдя из зоны обстрела, танки катились вниз, по расчищенному Домором коридору, опустив бульдозерные клинки и очищая оставшиеся несколько метров минного поля.

Храм превратился в руины. Золотая чешуя черепицы слетела со взорванного купола, снаряды подожгли и центральный неф. Гирлянды обуглились и чадили на ветру.

Наконец-то они приблизились к топливным складам с востока. Капитан Сирус, чей «Гнев» уже починили, слушал вокс-канал, принимая донесения и сообщения с южного фронта. Самое невероятное заключалось в том, что гвардейцы встретились с «Гибельным клинком». Если это действительно так, Сирус хотел получить этот приз. Такое Уолл не сможет переплюнуть.

«Гнев Пардуса» встретился с «Гибельным клинком» на открытом пространстве поля перед складами. «Клинок» засек его при помощи ауспика и ускорился.

Сирус смог проделать в нем два проникающих отверстия. Снаряды с аугуром. По правде говоря, немногие пардусские командиры возили с собой такие снаряды, потому что мало кто рассчитывал встретить что-то настолько чудовищное. Но Сирус был не только военным, но и философом. И с радостью жертвовал кусочком дефицитного пространства ради снарядов с аугуром, просто на всякий случай.

Его план заключался в том, чтобы сначала пробить этими снарядами дыры в броне, а затем взорвать врага изнутри при помощи обычных танковых снарядов.

Раненный «Гибельный клинок» навел орудие, прицелился в «Гнев Пардуса» и уничтожил его одним-единственным залпом из главного орудия.

Сирус победно смеялся, превращаясь в пепел. Мгновение. Целое мгновение он наслаждался триумфом, о котором мечтали все танкисты. Он ранил чудовище. Теперь можно было и умереть. «Гнев Пардуса» взорвался, осколки разлетелись в огненном фонтане.

«Древний Стронций» выплыл из-за полуразрушенного здания на юге складов. Уолл никогда не возил с собой адских снарядов, как Сирус. Но он чертовски хорошо умел воспользоваться удобным случаем. Игнорируя ауспик и пользуясь лишь перископом, он прицелился и выстрелил в одну из пробоин, проделанных Сирусом в броне оскверненного «Клинка». Последовала короткая пауза.

А затем сверхтяжелый танк взорвался и распался на куски, испустив чудовищную волну жара, грохота и света.

Гаунт и Сорик при помощи Харка и командиров отрядов смогли усмирить обуявшую Призраков панику и вернуть их на позиции. Сорик сам вел людей назад во двор к складам, мимо полыхавших останков «Гибельного клинка».

К тому времени танки Роуна, наступавшие вслед за доблестным «Гневом Пардуса», зачищали последних инфарди. Это был скорее отстрел, чем битва, и Роун знал, что у него достаточно времени.

Он доложил по воксу о захвате складов еще до одиннадцати.

Выжившие фанатики бежали на север, в дождевые леса за Бхавнагером. Теперь город был в руках имперских сил.

Пока медики бродили по городу в ночи, разыскивая раненых, Гаунт нашел аятани Цвейла, склонившегося над останками сержанта Баффелса. Сержант Варл стоял поблизости.

— Простите, командир. Он настоял. Он хотел быть здесь, — сказал Варл Гаунту.

Комиссар-полковник кивнул.

— Благодарю, что присмотрел за ним, Варл, — промолвил он и прошел к Цвейлу.

— Этот человек стал особенной потерей, — сказал Цвейл, вставая и поворачиваясь к Гаунту. — Его присутствие здесь имело решающее значение.

— Вам кто-нибудь это сказал, отец, или вы просто это почувствовали?

— Недавно… Я ошибаюсь?

— Нет, не совсем. Баффелс вел наступление на склады. Он выполнил свой долг и сделал даже больше, чем я мог бы просить.

Цвейл закрыл затуманенные глаза Баффелса.

— Это я и почувствовал. Что ж, теперь все кончено. Спи спокойно, пилигрим. Твой путь завершен.

Глава одиннадцатая Дождевые леса

Ночное небо в ста пятидесяти километрах от них было освещено не только звездами. Вспышки, внезапные залпы, плевки света сопровождались далекими раскатами грома.

Так как длилось все это уже больше часа, все согласились, что гремит отнюдь не гроза.

— Полномасштабные действия, — пробормотал Корбек.

— Фес, это точно сражение, — поддержал Брагг.

Они стояли в темноте на берегу священной реки, вокруг летали насекомые, Грир и Даур трудились над двигателем.

— Что бы я только ни отдал… — начал Дерин и затем замолчал.

— Знаю, что ты имеешь в виду, сынок, — промолвил Корбек.

— Бхавнагер, — вставил Майло, присоединяясь к ним с инфопланшетом в руках.

— Что?

— Бхавнагер. Фермерский городок у подножья холмов. — Майло показал Корбеку точку на карте. — Это должна была быть наша вторая ночная остановка, — пояснил он. — Там находятся топливные склады.

Особенно яростная вспышка подсветила ночные облака.

— Фес! — вырвалось у Брагга.

— Плохие вести для какого-нибудь бедняги, — сказал Дерин.

— Давайте надеяться, что этот бедняга не с нашей стороны, — сказал Корбек.

Дорден спустился к реке и остановился на берегу, бесцельно кидая камешки в чернильно-черную воду.

Кто-то подошел к нему сзади в темноте. Это была эшоли, Саниан.

— Вы не воин, я знаю, — сказала она.

— Что?

— Я работала с леди Курт. И видела вас. Вы врач.

— Да, это я, девочка, — улыбнулся Дорден.

— Вы старый.

— О, спасибо, что напомнила! — произнес док с сарказмом.

— Нет, вы не поняли! На Хагии это причина для уважения.

— Правда?

— Да. Возраст подразумевает мудрость. Если вы не тратили жизнь понапрасну, то накопили знание.

— Я уверен, что не прожигал жизнь, Саниан.

— Не могу сказать того же про себя.

Док внимательно посмотрел на девушку. Она была тенью, силуэтом, уставившимся на реку.

— Что?

— Что я такое? Ученица? Студентка? Всю жизнь я изучаю книги и евангелия… и теперь мой мир погибает в войне. Святая не защищает нас. Я вижу таких людей, как Корбек, Даур и даже таких молодых, как Брин. Они порой ругают себя за то, что все, в чем они понимают — это искусство войны. Война — вот что имеет значение. Здесь. Сейчас, на Хагии. И больше нет ничего.

— Есть другие ценности в жизни, кроме…

— Нет, доктор. Империум велик, его чудеса бесчисленны, но что остается, кроме войны? Его люди? Его знания? Культура? Язык? Ничего. Война охватывает все. Всегда есть только война.

Дорден вздохнул. Она была права. В некоторой степени.

— Война нашла Бхавнагер, — отметила девушка, мельком взглянув на вспышки, подсвечивавшие далекие облака.

— Ты знаешь это место?

— Я родилась там и выросла. Ушла оттуда, чтобы стать эшоли и найти свой путь. А теперь, даже если мне откроется мой жизненный путь и я его пройду, возвращаться мне будет некуда… И я никогда не постигну его. Война вечна. Только человеческая жизнь конечна.

— По воксу ничего, — сообщил Вамберфельд.

Корбек кивнул.

— Ты испробовал все каналы?

— Да, сэр. Все глухо. Не знаю, что случилось. То ли мы вовсе не в зоне, то ли вокс-передатчик «Химеры» — это груда металлолома.

— Этого мы никогда не узнаем, — сказала Дерин.

Вамберфельд сел на пень у края дороги. В воздухе пахло дождем, и на западе уже скапливались тяжелые облака. Ветер трепал волосы, на дорогу падали первые капли.

Под поднятым капотом «Химеры» Даур и Грир трудились над двигателями. Вамберфельд слышал, как Корбек разговаривал с Майло всего в паре шагов от него. Наверно, самой простой вещью на свете будет просто встать, привлечь внимание полковника и поговорить с ним как мужчина с мужчиной.

Самая простая вещь…

Но он не мог этого сделать.

Даже сейчас он чувствовал, как в душу заползает страх, проникает через поры, течет в венах, извиваясь, крадется в мозг. Его начало потряхивать.

Это было так нечестно. На Вергхасте в громадном улье он наслаждался спокойной жизнью, работая клерком в коммерческой гильдии, сверяя счета и выписывая долговые векселя. В этом он был хорош. Он вел достойную жизнь в маленьком квартале на Нижнем Хребте 231 и ждал обещанного повышения. Он был так влюблен в свою невесту, прелестную швею. А потом война все это забрала. Его работу, его маленький дом, одним снарядом. И его невесту…

Он не знал, как она погибла. Никогда не мог найти в себе силы, чтобы выяснить, что же случилось с его милой маленькой швеей.

И все это было просто ужасно. Дни и ночи он проживал в страхе, прячась в руинах, бегая и выживая. Но он прошел через все это и не потерял рассудок.

Именно поэтому Вамберфельд решил, что достаточно силен, чтобы повернуться спиной к прошлому и присоединиться к Имперской Гвардии, когда Акт Утешения сделал это возможным. Тогда это казалось правильным решением.

Но за время службы он познал новые грани страха. Обновил впечатления. Страх оставить Вергхаст и никогда не вернуться. Страх путешествия по варпу на вонючем, переполненном транспортном судне. Страх не выдержать во время первой кошмарной, выматывающей недели подготовки.

А настоящий ужас, неожиданный и негаданный, пришел позднее. В первый раз он защелкал, зашевелился в его голове во время массовой высадки на Хагию. Вамберфельд тогда отогнал это чувство. Сказал себе, что на Вергхасте уже прошел через настоящий ад. А это просто разновидность преисподней.

Затем ужас пришел вновь во время первой фазы атаки на Доктринополь. В настоящем бою, впервые, настоящим солдатом. Люди рядом с ним умирали или, что казалось Вамберфельду еще ужаснее, теряли конечности и страшно калечились. Те первые дни оставили дрожь в его душе. С тех пор кошмар не покидал его. Он просто копил силы.

Вамберфельд решил, что ему нужно убивать. Убивать, как солдату, чтобы изгнать этот ужас. Такой шанс, наконец, представился, когда они с Гаунтом пробивались в Университет через площадь Абсолютного Спокойствия. Быть крещенным войной, искупаться в крови. Он очень хотел, жаждал этого. Хотел схватки, хотел отдохнуть от демона ужаса, который постоянно маячил за спиной.

Но все стало только хуже.

Из той битвы он вышел трясущимся, как идиот, не в силах сосредоточиться, разговаривать. Он превратился в покорного раба того демона.

Это было чертовски нечестно.

Брагг и Дерин нашли его в госпитале и уговорили отправиться с ними в эту миссию. Едва ли он мог им отказать… Он был здоров физически, и значит, был полезен. Никто, похоже, не замечал масляного, чернильного кошмара, гнездившегося в его душе. Брагг и Дерин сказали, что у Корбека есть важное дело и что все будет в порядке. Вамберфельду нравился полковник. Все казалось правильным. Полковник говорил о священной миссии и видениях. Это тоже было хорошо. Вамберфельду было легко влиться во все это. Легко стряхнуть нервозность и притвориться, что святая говорила и с ним тоже и направила его на этот путь.

Все это было притворством. Он просто произносил то, что они хотели услышать. Единственный, кто действительно говорил с ним по душам, был ухмылявшийся демон.

Слова того водителя, Грира, встревожили Вамберфельда. Разговор о золоте, о том, что капитан Даур тоже в курсе. Вамберфельд задумывался, уж не разыгрывают ли его. Теперь же он практически уверился, что все они были проклятыми дезертирами, нарушившими приказы не во имя какого-то святого идеала, а ради наживы. И потому он чувствовал себя дураком, играя роль паломника.

Руки дрожали. Он засунул их в карманы, надеясь, что никто не заметит. Все тело содрогалось, весь разум. Ужас окутывал его. Он проклинал демона, втянувшего его в эту затею вместе с дезертирами и ворами. Проклинал за то, что дрожит. За то, что вообще оказался здесь.

Он хотел встать и рассказать Корбеку о своем ужасе, но не мог решиться.

А даже если бы и смог? Он знал, что они, скорее всего, рассмеялись бы ему в лицо, а потом пристрелили в кустах.

— Выпьешь?

— Что? — вздрогнул Вамберфельд.

— Выпить хочешь? — спросил Брагг, протягивая ему открытую фляжку крепкой сакры.

— Нет.

— А выглядишь так, словно стоило бы, Вамбс, — добродушно промолвил Брагг.

— Нет.

— Как хочешь, — ответил здоровяк, сделав глоток и причмокнув губами.

Вамберфельд понял вдруг, что идет сильный дождь, бьет по лицу и плечам.

— Тебе стоит зайти в укрытие, — сказал Брагг, оглядывая товарища. — Льет как из ведра.

— Да, сейчас. Через минуту. Я в порядке.

— Хорошо, — промолвил здоровяк, уходя.

Теплые струи дождя текли по шее, по запястьям. Вамберфельд поднял лицо к небу, мечтая, чтобы дождевой поток смыл ужас с его души.

— Что-то не так с парнем из улья, шеф, — сказал Брагг Корбеку, передавая ему фляжку.

Полковник сделал большой глоток обжигающей жидкости и запил им еще одну горстку обезболивающих. Он знал, что пьет их слишком много. Но боль была такой сильной… Это было ему нужно. Корбек проследил за жестом Брагга и сквозь дождь посмотрел через дорогу, на промокшую фигуру, сидевшую к ним спиной.

— Я знаю, Брагг, — сказал он. — Сделай одолжение, присмотри за ним, ради меня, хорошо?

— Как… как много? — прошептал Грир, затягивая гайку поршня.

— Как много чего? — отозвался Даур. Он уже насквозь промок.

— Не заставляй меня говорить этого, вергхастец… Золота!

— Ах, этого. Говори тише. Мы же не хотим, чтобы все услышали.

— Но его много, правда? Ты обещал много.

— Ты даже представить себе не можешь сколько.

Грир улыбнулся и стер воду с лица рукавом, оставляя на коже масляные разводы.

— Ты ведь не говорил остальным, да?

— Гм… Только пару слов, чтобы заинтересовать.

— Ты собираешься их прирезать, когда придет время?

— Ну, я обдумываю такой вариант.

— Можешь положиться на меня, вергхастец. Время близится… Если, конечно, я могу на тебя положиться.

— О да. Конечно. Но дождись моего сигнала, прежде чем что-то предпринимать.

— Заметано.

— Грир, ты ведь дождешься моего сигнала?

Водитель усмехнулся.

— Разумеется, кэп. Это твое представление. Ты и командуешь.

— Помедленнее, крошка, помедленнее! — улыбнулся Корбек, скрываясь от дождя под открытым люком Химеры. Ее жесты были для него слишком быстрыми, как обычно, впрочем.

Святая действительно призвала тебя? — спросила Несса, на это раз жестикулируя медленнее.

— Фес, я не знаю! Что-то… — Корбек все еще не мог до конца освоить жестовые коды, которые использовали вергхастцы, хотя и очень старался. Он знал, что его неуклюжие жесты передавали только лишь самое простое изложение слов.

Капитан Даур говорит, что слышит ее, — показала девушка экспрессивно. — Говорит, что вы с доктором тоже ее слышите.

— Может быть, Несса.

Мы ошибаемся?

— Прости, что? Мы ошибаемся?

Да, — она смотрела прямо на Корбека, по лицу бежала вода, глаза сияли.

— Ошибаемся в чем?

В том, что мы здесь. В том, что мы делаем.

— Нет, не ошибаемся. По крайней мере, верь в это.

Теперь дрожала только рука. Левая. Силой воли Вамберфельд собрал весь свой ужас и направил его в одну точку. Теперь он опять мог дышать. Мог контролировать кошмар.

Дальше по дороге, сквозь сильный дождь он увидел что-то в темноте. Он знал, что может дотянуться до оружия или закричать, но не смел, чтобы дрожь вновь не охватила его.

На мгновение прояснилось и стало видно, как два шелона, маленьких, ростом всего по колено человеку, плелись по грязной дороге в их сторону.

А следом показалась девочка лет двенадцати или тринадцати, одетая в грязную крестьянскую одежду, с посохом.

Она отогнала шелонов прежде, чем животные подошли слишком близко к припаркованной имперской машине. Просто пятно в дождливой ночи. Крестьянка, идущая со стадом, пыталась не встретиться с солдатами, ехавшими через ее пастбища.

Вамберфельд с симпатией посмотрел на нее. Девочка встретилась с ним взглядом.

Такая юная. Заляпанная грязью. Ее взгляд был пронзительным и…

Внезапно пробудилась «Химера», ожили и закашляли двигатели. Выхлопные газы тянулись сквозь струи дождя густым потоком пара. Зажглись основные фары и прожекторы.

— Все на борт! На борт! — прокричал Корбек, созывая всех к отремонтированной машине.

Вамберфельд вдруг словно пробудился и обнаружил, что лежит на дороге в грязи. Должно быть, упал. Слабый и дрожащий, он поднялся, схватил винтовку и побежал к ярко освещенному транспорту.

По дороге он бросил последний взгляд на темные деревья. Девочка с шелонами исчезла. Но демон все еще был здесь.

Засунув трясущуюся руку в карман, Вамберфельд забрался в «Химеру».

Рассвет пришел в Бхавнагер с шелестом дождя, остужающего дымящееся поле боя.

Проснувшись, словно от толчка, в своей палатке, Гаунт вскочил и не сразу вспомнил, что бой уже окончен. Он сел обратно на желто-коричневое сиденье походного раскладного стула и вздохнул. Полупустая бутылка амасека стояла неподалеку, на столике для карт. Он потянулся было к ней, но затем передумал.

За пологом палатки слышалось рычание танков, которыми занимались техножрецы, шум заливаемого топлива, свист подъемников при перезарядке «Химер», стоны раненых в походном госпитале Курт. Вокс-офицер Белтайн с любопытством сунул голову в палатку.

— Пять сотен, сэр, — доложил он.

Гаунт растерянно кивнул. Он встал, стянул заляпанную кровью, сажей и маслом одежду. Подтяжки штанов свободно висели, болтаясь на бедрах. Комиссар-полковник ополоснул лицо пригоршней воды из кувшина, надел рубашку посвежее и натянул подтяжки на плечи. Затем накинул черную форменную куртку с рядами золотых пуговиц и галунами.

Бхавнагер. Какая победа. Какие потери…

Его все еще потряхивало от адреналина и предельной усталости. Он спал около трех часов, да и то урывками. Дурные сны, странные образы сплетались с воспоминаниями о пережитом.

Гаунт видел самого себя на узкой полоске льда, нависшей высоко над миром, на звенящем ветру, а с обеих сторон бушевали стены яростного огня.

Потом появился сержант Баффелс, живой и невредимый. Он потянулся, чтобы схватить Гаунта за руку, и вытащил на твердую землю.

— Баффелс… — выдавил комиссар-полковник, лишь сейчас осознав, что продрог до костей.

Баффелс улыбнулся и растаял в воздухе, произнеся лишь одну фразу.

Мученик Саббат.

Гаунт схватил бутылку, плеснул добрую порцию в грязный стакан и осушил его одним глотком.

— Теперь мне являются призраки Призраков, — пробормотал он.

Подчиняясь инструкциям Колеа, почетная гвардия похоронила своих погибших — почти двести человек — в общей могиле рядом с храмом Бхавнагера. «Трояны» могли бы выкопать яму, но пардусские «Завоеватели» «Древний Стронций», «Бей отступающих», «P48J» и «Сердце разрушения» почтили павших тем, что сделали это своими клинками, хотя их экипажи умирали от усталости. Аятани Цвейл провел службу по погибшим. Призраки вбили небольшие кресты, вырезанные из дерева гилум, в свежевскопанную землю, по одному на каждого уснувшего там, под слоем почвы.

Начался новый день, теплый, влажный и омытый дождем. Гаунт знал: чтобы восстановиться после таких тяжелых боев, как в Бхавнагере, понадобится не одна неделя. А у него нет и нескольких дней. В девять утра он построил почетную гвардию, чтобы приказать ей собраться за час, и отправил разведотряд в дождевые леса за городом. Несмотря на усталость, его люди казались, в общем и целом, достаточно бодрыми и оптимистично настроенными. Твердая победа, причем против такого врага, сделала свое дело, несмотря на потери. Пардусцы радовались меньше, чем Призраки: они, кажется, больше оплакивали свои обожаемые машины, чем их экипажи.

Гаунт пересек городскую площадь и остановился у маленькой лесопилки, где рядовые Кокер, Вэд и Гаронд охраняли офицера-инфарди, взятого в плен прошлой ночью отрядом Бонина. Других живых противников не осталось. Гаунт подозревал, что враг забрал раненых с собой или прикончил на месте.

Злобная, покрытая татуировками тварь была посажена на цепь в дальней части помещения.

— Сказал что-нибудь?

— Нет, сэр, — ответил Вэд.

Роун и Фейгор уже попытались поговорить с пленником прошлой ночью, сразу после битвы, но тот молчал.

— Подготовь его к путешествию. Возьмем с собой.

Гаунт направился к топливным складам. Майор Клеопас, капитан Уолл и лейтенант Поук стояли на закопченной площадке, пока «Трояны» буксировали «Барабанную дробь» и «Прекрасную Клару». Гаунта заверили, что обе машины можно будет отремонтировать. «Барабанная дробь», повредившая гусеницы и потерявшая команду, теперь управлялась капитаном Хенкотом, который ехал на башне раненной машины. Обездвиженные в самом начале битвы, оба танка продолжали вести огонь и уничтожили немало врагов.

Если не считать на удивление небольшого отверстия в обшивке башни, «Клара» казалась неповрежденной. Но из всего экипажа выжил только водитель. Техножрецы и саперы обезвредили неразорвавшийся вражеский снаряд, послуживший причиной гибели Ле-Тау и его команды. Как только его извлекли из цистерны, а сам танк осмотрели на предмет ущерба, «Клару» отбуксировали в Бхавнагер на ремонт. Новая ее команда была собрана из выживших членов экипажей погибших танков.

Гаунт подошел к танковому офицеру, наблюдавшему за ремонтом, и поблагодарил пардусского командира за его вклад в победу. Клеопас казался уставшим и бледным, но с благодарностью пожал руку комиссара-полковника.

— Бой, достойный изучения в Танковой академии на Пардусе, — сказал Гаунт. — Не сомневаюсь в этом.

— У меня есть… один вопрос, комиссар-полковник, — сказал Клеопас.

— Слушаю вас, сэр, — промолвил Гаунт.

— Вы и я… всех нас уверили, что инфарди вытеснены из городов, что численность их минимальна. Противник, с которым мы столкнулись здесь, в Бхавнагере, показал, что их не только много, но они так же хорошо организованы и неплохо снабжаются. От разгромленной, отступившей армии врага обычно ждешь несколько иного.

— Полностью согласен.

— Проклятье, Гаунт, мы двигались к этой цели, ожидая серьезного сопротивления, но не масштабных сражений всеми имеющимися силами и средствами. Мои машины столкнулись с невиданными прежде трудностями. Не поймите меня неправильно, этот бой был славным, и я живу, чтобы служить… Император защищает.

— Император защищает, — эхом откликнулись Гаунт, Уолл и Поук.

— То, с чем мы столкнулись, не соответствует той информации, которой нас снабдили. Вы можете, наконец… Как-то прокомментировать все это?

Гаунт с полминуты задумчиво разглядывал носки собственных сапог.

— При Слайдо, как раз перед началом Крестового похода, мы вели зимнее наступление на Кхулен. Я тогда служил с гирканцами. Они храбрые воины. Враг в огромном количестве окопался в трех главных городах. Наступил снежный сезон, и было адски холодно. Предприятие заняло два месяца, но мы победили. Слайдо велел нам быть начеку, и никто из командиров не знал почему. Конечно, военмейстер был хитрой старой совой и повидал достаточно за свою долгую службу, чтобы обзавестись чутьем. Оно не подвело его и в тот раз. В течение месяца трижды многочисленные вражеские силы атаковали наши позиции. Трижды они собирались в изначальном количестве. Они сдались, ведь так? Покинули города и отступили прежде, чем мы успели обрушиться на них всей мощью. Перегруппировались и вернулись по-прежнему сильными.

— И что случилось? — спросил заинтригованный Поук.

— Случился Слайдо, лейтенант, — улыбнулся Гаунт, и все рассмеялись. — Мы взяли Кхулен. Операция по освобождению обернулась полноценной войной, которая длилась полгода. Мы сокрушили врагов. А теперь смотрите: через год с начала этого похода — освобождение Ашека-два. Чудовищные вражеские силы в ульях и торговых городах архипелага. Три месяца жестоких сражений, и мы захватили этот мир. Но имперские тактики предупреждали, что местные лавовые холмы способны стать прекрасной естественной защитой, где враг сможет перегруппироваться. Мы ожидали контрудара, но его не последовало. И в конце концов разведка выяснила, что враг никогда и не отступал. Они сражались в ульях до последнего воина, так что мы уничтожили всех еще в первой фазе войны. Они даже не подумали использовать ландшафт, который так им благоволил.

— Я начинаю чувствовать себя салагой на уроке по тактике, — улыбнулся Уолл.

— Прошу прощения, — сказал Гаунт. — Я просто привел пример.

— Пример того, что любой враг, извращенный Хаосом, непредсказуем? — предположил Клеопас.

— Да, во-первых.

— И враг этот настолько непредсказуем, что с чистой совестью можно перевешать всех имперских тактиков? — ухмыльнулся Уолл.

— В точку, Уолл, и это во-вторых.

— И здесь происходит то же самое? — спросил Клеопас.

Гаунт кивнул.

— Все вы знаете, что мне не за что любить Льюго. По личным причинам, в том числе.

— Не оправдывайте его, — встрял Клеопас. — Он просто выскочка без опыта.

— Что ж, это ты сказал, не я, — ухмыльнулся Гаунт. — Дело в том… несмотря на все провалы лорда-генерала, орды Хаоса всегда непредсказуемы и нелогичны. Их бессмысленно пытаться перехитрить. Такая попытка была бы безумием. Можно только быть готовыми ко всему. Приведенные мной примеры как раз это и должны были проиллюстрировать. Если я потерпел поражение в Доктринополе, то лишь потому, что не предусмотрел все вероятности.

— Я был там с вами, Гаунт. Вы получили приказы, которые не позволили вам прибегнуть к собственному опыту.

— Очень любезно с вашей стороны, спасибо. Вот почему у меня ощущение, что здесь мы имеем дело с неоправданными ожиданиями штаба. Льюго полагает, что враг будет вести себя в точности, как имперская армия. Льюго думает, что инфарди будут удерживать города, пока не проиграют. Это не так. Он считает, что только разрозненные и малочисленные остатки вражеских сил сбегут после битвы. И опять все не так. Я считаю, что фанатики сдали города, когда поняли, что не смогут их удержать, и намеренно увели силы в отдаленные земли. Отсюда и такая численность их в Бхавнагере.

— Будь проклят этот Льюго, — сказал Уолл.

— Льюго просто стоит прислушиваться к своим офицерам, только и всего, — отозвался Гаунт. — Именно это сделало Слайдо великим, это прославило Солона. Способность слушать. Боюсь, что в руководстве нынешнего похода этим умением немногие могут похвастаться, даже Макарот.

Пардусские офицеры неловко поерзали.

— Господа, я больше не буду богохульствовать, — промолвил Гаунт, чем вновь вызвал улыбки. — Мой совет прост. Быть готовыми. Ничему не удивляться. Извечный Враг никогда не был логичным и просчитываемым противником, но и у него обычно есть план действий. Мы не можем его просчитать заранее, но хорошо почувствуем, когда он начнет воплощаться.

Роун, Колеа, Варл, Харк и доктор Курт шли по площадке из рокрита, чтобы присоединиться к собравшимся, и импровизированное совещание продолжилось уже без шуток. Курт вручила комиссару-полковнику список. Двести двадцать четыре раненых бойца, из которых семьдесят три пострадали очень серьезно. Ана прямо заявила Гаунту, что хоть они и могут вести всех раненых с собой, по меньшей мере восемнадцать человек не переживут и дня похода. Девять не выдержат транспортировки.

— Каковы ваши рекомендации, док?

— Очевидные, сэр. Никто из них не должен ехать.

Роун с сухим смешком покачал головой.

— А что нам делать? Оставить их здесь?

Колеа предложил оставить опорный пункт в Бхавнагере, где раненые могли бы поправляться в полевом госпитале. Эта база была бы уязвима для вылазок инфарди, но давала единственную надежду раненым выжить. И кроме того, почетной гвардии еще понадобятся топливные ресурсы Бхавнагера на обратном пути.

Гаунт оценил достоинства этого плана. Он мог отрядить в Бхавнагере сотню Призраков и несколько единиц техники для охраны топлива и раненых, а сам продолжил бы пробиваться в Священные Холмы. Курт настояла на том, чтобы ухаживать за ранеными, и комиссар-полковник сдался, выбрав Леспа главным медиком основной миссии. Капитан Уолл вызвался командовать танками, оставшимися в Бхавнагере. Гаунт с Клеопасом решили выделить для этого задания «Смертоносного шутника», «Ксенобоя» и относительно боеспособных «Прекрасную Клару» и «Барабанную дробь». Гаунт выбрал Колеа для командования, а его замом поставил сержанта Варла.

Колеа покорно принял назначение и отправился собирать взводы под свое командование. Варл куда больше противился такому выбору и после окончания совещания отвел Гаунта в сторону и умолял взять его с собой в эту последнюю миссию.

— Это не последняя моя миссия, сержант, — сказал комиссар-полковник.

— Но сэр…

— Ты когда-нибудь нарушал приказ, Варл?

— Нет, сэр.

— Не делай этого и сейчас. Это важно. Я верю тебе. Сделай это для меня.

— Да, сэр.

— Для Танит, ведь я знаю, что ты помнишь ее, Варл.

— Да, сэр.

— Для Танит.

Затем Гаунт собрал главные силы и ушел в дождевые леса, оставив в пыли за спиной равнины и Бхавнагер.

Раненые и здоровые Призраки и пардусцы наблюдали, как конвой исчезает под пологом леса. Варл еще долго стоял после того, как в лесу скрылась последняя машина, и продвижение гвардии выдавали лишь облачка дыма, поднимавшиеся над кронами.

— Сержант.

Варл вынырнул из задумчивости. Расположившись на ступеньках сильно поврежденной городской ратуши, Колеа с Уоллом собрали командиров отрядов и танков.

— Если решишь присоединиться к нам, — улыбнулся Колеа, — давай подумаем, как нам лучше защитить это место.

От Бхавнагера широкая дорога, направляясь на север, пять или шесть километров резко поднималась в гору. Гаунт заметил, что по обеим ее сторонам местность стала уже не такой открытой. Ирригационные системы и возделанные поля исчезли, по пути встретились лишь несколько лугов и выгонов. Здесь пышно цвели деревья. Больше всего было цикасов и более крупных разновидностей акаста, опутанных торфяным мхом или нитями темного эпифита, который местные называли «жреческой бородой». Цветы мерцали в густых зарослях, и некоторые из них были очень крупными.

Воздух стал гораздо более влажным. А лес по обеим сторонам дороги — гуще и выше. За несколько прошедших с момента отъезда часов солнечный свет стал лишь просачиваться в виде пятен и тонких лучиков сквозь густые кроны на конвой.

Через три часа дорога выровнялась и теперь представляла собой не грязь и пыль, а сырой песок. Воздух нагрелся и стал неподвижным, одежда пропитывалась влагой и прилипала к телу. А затем внезапно, без всякого предупреждения хлынул сильный, теплый дождь, отвесными потоками молотя по земле так, что видимость упала до пары метров. Пришлось включить прожекторы. Затем, так же внезапно, ливень прекратился, словно никогда и не шел. Зато немедленно поднялся туман. В душном воздухе послышались раскаты грома.

После полудня конвой остановился, гвардейцы распределили пайки и сменили водителей. Дождевые леса у дороги были таинственным царством зеленых теней. Все окутывал и пропитывал сладковатый, терпкий запах растений. Между тенями кипела лесная жизнь: летали громогласные жуки с крыльями яркими, словно рубины, ручейками ползли клещи, пауки и невероятно крупные брюхоногие моллюски, оставлявшие на коре деревьев блестящие следы. Много здесь было и птиц: не вилоклювов, а мелких, ярко окрашенных птах, мелькавших в воздухе. Они были достаточно маленькими, чтобы их можно было уместить в кулаке, оставив на свободе лишь тонкий, загнутый вниз клюв длиной почти в тридцать сантиметров.

Стоя у своей «Саламандры», Гаунт пил воду, жевал паек и рассматривал ящериц с восьмью лапами, золотых, словно купола храма в Бхавнагере, поблескивавших в густой траве. Вой, крики и свист других животных, не видимых с дороги, время от времени эхом отражались от деревьев.

— Меня удивило, что ты оставил Колеа в городе, — Харк встал рядом с Гаунтом.

Он уже снял тяжелую куртку и плащ и остался в рубашке с короткими рукавами и отделанном серебряной тесьмой жилете, и теперь вытирал капли влаги со лба белым платком.

Гаунт не слышал, как он подошел, и уже стал привыкать к тому, что разговор с Харком начинался вот так, с середины, без каких-либо вступлений или приветствий.

— Отчего же, комиссар?

— Он один из лучших офицеров полка. Невероятно верный и исполнительный.

— Я знаю, — Гаунт отпил воды. — Кто лучше него справится с самостоятельной миссией?

— А я бы оставил его под рукой. И предпочел поручить задание Роуну.

— Правда?

— Он достаточно хороший солдат, но сражается, опираясь на голову, а не на сердце. И здесь присутствует еще один фактор: у вас с ним есть некоторые разногласия.

— Мы с майором Роуном понимаем друг друга. Он, как и многие другие Призраки, винит меня в гибели их мира. Думаю, было даже время, когда Роун не отказался бы прикончить меня, чтобы отомстить за Танит. Но он вырос и поднялся по служебной лестнице. Теперь, я уверен, он понял, что мы с ним просто разные, и смирился с этим.

— Я ознакомился с его досье и последние несколько дней присматривался к нему. Он циник, причем недовольный. Не думаю, что ваши с ним разногласия в прошлом. И его клинок до сих пор жаждет вонзиться тебе в спину. Это время однажды придет. Просто он очень хорошо умеет ждать.

— Слайдо частенько повторял мне: «Держи друзей близко…»

— «…а врагов еще ближе». Я знаком с этой цитатой, Гаунт. Но иногда она не срабатывает.

Прозвучал приказ конвою выдвигаться.

— Почему вы не едете поближе ко мне? — спросил Гаунт Харка, надеясь, что ирония его замечания не останется незамеченной.

В сорока минутах к северу от главного конвоя разведотряд замедлил ход и теперь осторожно и неспешно крался. Роун решил присоединиться к отряду Маккола. Поэтому теперь отряд состоял из двух скаутских «Саламандр», зенитной «Гидры», «Разрушителя» по имени «Серый мститель» и «Покорителя», прозванного «Молитесь своим богам».

Дорога становилась все уже, кроны деревьев смыкались над ней, и ветви обметали броню машин.

Маккол постоянно сверялся с картой, не желая сбиться с курса.

— Не было других троп или дорог, — промолвил Роун.

— Знаю, и координаты локатора верны. Просто не ожидал, что дорога так быстро сузится. Меня не покидает чувство, что мы пропустили главный путь и теперь идем по тропке для выгона скота.

Им обоим пришлось пригнуться, когда низко растущая ветка хлестнула пышной листвой по обшивке командного отсека.

— Похоже, все растет тут очень быстро, — отметил Роун. — Знаешь ведь, какой бывает эта тропическая флора. Все могло вымахать с прошлого месяца, когда шли дожди.

Маккол с борта «Саламандры» оглядел дорогу. Дождевые леса пышным ковром покрыли предгорья, и это означало, что дорога шла под небольшим уклоном. Центр ее был разъеден канавкой, по которой бежала вода. И это довольно сильное течение несло грязь, камни и обломки растений. «Саламандры» проходили здесь спокойно, как и «Гидры». А вот два больших танка время от времени скользили по жиже. Хуже того, дорога стала разбиваться все сильнее из-за их тяжести. Маккол мрачно подумал о весе машин главного конвоя, особенно о грузовиках с гвардейцами, больше пятидесяти тонн каждый, у которых не было мощи и проходимости гусеничного транспорта.

Сверкающие жуки сновали в воздухе между командиром скаутов и майором. Роун поглядывал на ауспик. Они оба знали, что после боя в лесах к северу скрылось достаточно инфарди, но пока не было и следа людей и транспорта. Каким-то образом им удалось исчезнуть.

Впереди раздался крик, и отряд остановился. Оставив скаутов и технику ждать наготове, Роун и Маккол отправились вперед пешком. Медленно ехавшая впереди «Саламандра» обнаружила, что дорогу перегородило упавшее дерево. Эта масса трухлявой древесины весила много тонн.

— Можем мы его протаранить? — спросил Роун у водителя.

— С таким уклоном дороги? Не хватит мощности, — ответил тот. — Понадобятся цепи, чтобы оттащить его в сторону.

— А не можем мы его порубить или взорвать? — спросил рядовой Каобер.

Маккол подошел к поднявшимся в воздух корням рухнувшего дерева, полным черной жирной почвы и червей. На некоторых корнях виднелись подтеки красной сухой окиси. Он принюхался.

— Может, мы можем привести «Покорителя» и разрезать ствол бульдозерным клинком, — говорил в это время Бростин.

— Ложись! Ложись! — закричал Маккол.

Едва он успел предупредить, как из подлеска вокруг открыли лазерный огонь. Пули отскакивали от корпусов машин или разрывали нависшую листву. Водитель «Саламандры» получил пулю в шею и с криком свалился в командный отсек.

Маккол нырнул в укрытие за цикас рядом с Роуном.

— Как ты узнал? — спросил майор.

— Увидел следы фуцелина на корнях дерева. Они использовали его, чтобы свалить дерево и заблокировать дорогу.

— Фес, теперь мы отличные мишени… — выругался Роун.

Призраки отстреливались в ответ, но не видели цели. Даже Лилло, оказавшийся в команде передовой «Саламандры» и располагающий ауспиком, не мог найти противника. Ауспик не выдавал ничего, одну лишь горячую, густую массу листвы.

— Пушки! — приказал Роун по воксу.

Спаренные и размещенные на лафете дула машин ожили и разорвали полог листвы дождем огня. Через мгновение «Гидра» сержанта Хоркана заглушила их всех своей стрельбой. Четыре длинноствольных автопушки водили вокруг противовоздушными дулами и плевались одновременными потоками осветительных снарядов в лес на высоте человеческой головы. Они крошили деревья, сокрушали кустарник, перемалывали и измельчали листву. Едкий туман от превращенных в пар растений и капли сока наполнили воздух и землю, вызвав у людей кашель и рвоту.

Через тридцать секунд «Гидра» перестала стрелять. Кроме шороха расстрелянной листвы, грохота падавших деревьев и стрекота перезаряжавшегося автомата не было слышно ни звука. Этот монстр был сконструирован для того, чтобы с дальнего расстояния сбивать воздушные суда. На таком же близком отрезке, да еще и против мягкой зелени он проделал просеку площадью в пятьдесят на тридцать метров. Немногочисленные обрубленные стволы возвышались среди моря искромсанной зелени.

Маккол и Каобер двинулись вперед, чтобы проверить местность. Среди зеленого моря разрушения валялись изувеченные останки двух инфарди.

И ни намека на дальнейшую атаку.

Всего лишь небольшая засада; лишь тактика промедления и задержек.

— Закрепите цепи вокруг того дерева! — велел Роун. — Если проклятые инфарди будут обрушивать по дереву на каждый километр дороги, на проход через дождевые леса уйдут недели.

Около ста двадцати километров южнее от дождевых лесов одинокая «Химера» с кашлем пробиралась по пыльному шоссе через пустую, покинутую деревеньку под названием Мукрет. Со времени утренней остановки на ее корпусе появилось название «Подраненная тележка», намалеванное оранжевым антикоррозийным лаком торопливой, нетвердой рукой.

День становился все жарче, и Грир постоянно посматривал на температурные датчики. Старая, задыхающаяся турбина машины дергалась и регулярно разогревалась до красноты, и дважды им уже приходилось останавливаться, чтобы заменить кипящую воду в системе охлаждения и налить холодной из реки, наносив ее кружками. Сейчас у них уже не осталось охлаждающих смесей, и жидкость в системах была разбавленной настолько, что вполне уже можно было ехать на одной лишь речной воде.

Грир остановил машину на обочине под тенью ряда деревьев, прежде чем приборы показали точку невозврата.

— Остановка пятнадцать минут, — крикнул он в грузовой отсек. В любом случае ему требовалось размять ноги, и, может, хватит времени, чтобы преподать Дауру еще пару уроков управления машиной. Возможность менять водителей означала, что машина могла бы идти дольше без остановок.

Команда Корбека высадилась на солнечный свет и сухой воздух и забралась в укрытие под деревьями. Вентиляторы и охлаждающие системы в «Химере» не работали, так что путешествие напоминало сидение в печке.

Корбек, Даур и Мило сверились с картой.

— Нам нужно добраться до пересечения с Нусерой до темноты. Это было бы хорошо. Если они уже в дождевых лесах, значит, гвардии придется идти медленнее, так что мы, возможно, начнем их нагонять, — сказал Корбек. Он отвернулся в сторону, открыл фляжку с водой и запил пару пилюлей.

— Меня беспокоит дальний берег реки, — сказал Даур. — Похоже, там сосредоточена масса инфарди. Возможно, станет жарковато раньше, чем доберемся до перекрестка.

— Понял, — отозвался Корбек. — А что это у нас здесь?

Майло присмотрелся. Полковник показывал на сеть слабых линий, тянувшихся вдоль реки на север, когда та разветвлялась у Нусеры. Линии эти устремлялись в Священные Холмы, не совсем точно повторяя очертания ложа священной реки.

— Не знаю. Тут написано, что они называются «соока». Я спрошу у Саниан.

Неподалеку, на берегу реки, Вамберфельд стоял на мелководье и кидал камни по воде между зарослями тростника. Легкий ветерок играл пушистыми зарослями на дальнем берегу, бело-серыми на фоне лазурно-голубого неба.

Он метнул камень, и тот четыре раза подпрыгнул над водой. Концентрируясь на простых движениях, парень надеялся контролировать и дрожь в руке. Вода у ног была приятно прохладной.

Он кинул еще один камешек. Прежде чем тот прыгнул в пятый раз, камень покрупнее просвистел над головой Вамберфельда и с громким всплеском упал в воду. Парень огляделся по сторонам.

На берегу стоял и добродушно улыбался ему Брагг.

— Никогда не получалось.

— Вижу, — ответил Вамберфельд.

Брагг с воодушевлением зашел в воду, неловко балансируя на скользких камнях на дне.

— Может, ты сможешь меня научить?

Вамберфельд задумался на мгновение. Вытащил пару плоских камней из карманов штанов и один вручил здоровенному танитцу.

— Держи его вот так.

— Так? — Брагг мясистыми пальцами сжал камень.

— Нет, вот как. Плоской стороной к воде. А теперь запястье вот так. Заставь его крутиться, когда кидаешь. Вот так.

Три плеска по воде. Плюх-плюх-плюх.

— Здорово, — сказал Брагг и попытался кинуть. Камень ударился об воду и тут же утонул.

Вамберфельд вытащил еще два.

— Брагг, попробуй еще раз, — сказал он и, когда здоровяк рассмеялся, понял, что непроизвольно удачно пошутил.

Вамберфельд кинул еще несколько камней, и постепенно у Брагга тоже стало получаться. Один бросок, пока Вамберфельд делал четыре или пять. Внезапно вергхастец с радостью понял, что впервые за долгое время расслабился. Просто будучи здесь, в тишине и покое, на солнышке, уча приятного человека делать что-то бессмысленное, вроде кидания камешков в воду. Все это напомнило ему детство, каникулы на реке Хасс с братьями. На мгновение даже пропала дрожь в руке. Все внимание Брагга было сосредоточено на руках и движениях товарища.

Боковым зрением Вамберфельд увидел, как ветер шевелил белый тростник на дальнем берегу. Вот только никакого ветра не было.

Он не хотел туда смотреть.

— Сжимай чуть сильней, вот так.

— Думаю, я начинаю схватывать. Фес меня раздери! Два скачка!

— У тебя получается. Попробуй еще разок.

Не смотри. Не смотри, и тогда там ничего не будет. Не смотри. Не смотри. Не смотри.

— Да! Три! Ха!

Не замечай зеленые тени в зарослях. Игнорируй их, и тогда их там не будет. И счастливые мгновения не закончатся. И ужас не вернется. Игнорируй их. Не смотри.

— Отличный бросок! Уже пять! А ты сможешь сделать шесть?

Не смотри. Не говори ничего. Игнорируй желание закричать. Ты знаешь, оно просто хочет, чтобы ты опять затрясся. Брагг не замечает. Никто не должен знать. Это уйдет. Уйдет, потому что ничего и нет.

— Попробуй еще разок, Брагг.

— Конечно. Эй, Вамбс… Почему у тебя рука дрожит?

— Что?

Она не дрожит, не смотри.

— Парень, у тебя, правда, рука начала дрожать. Ты в порядке? Выглядишь приболевшим. Вамбс?

— Ничего. Она не дрожит. Нет. Попробуй еще раз. Попробуй еще раз.

— Вамбс?

Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет.

Неожиданно справа от них громко рявкнула лазвинтовка, и эхо от выстрела прокатилось над широкой рекой. Брагг резко обернулся и увидел скорчившуюся на берегу Нессу, пристроившую меж корней лонглаз. Она выстрелила снова.

— Что за фес? — заорал Брагг. Его вокс вдруг ожил.

— Кто стреляет? Кто стреляет?

Брагг посмотрел по сторонам и увидел зеленые тени в тростнике на противоположном берегу, а затем беззвучные вспышки света. Внезапно в воду вокруг них врезались лаз-снаряды, словно хорошо брошенные камешки.

— Фес! — вновь заорал он.

Несса выстрелила в третий, а затем и в четвертый раз. Появился Дерин, скатился вниз по берегу и устроился чуть выше, сжимая в руке лазган.

— Инфарди! Инфарди на том берегу! — кричал он по связи.

Лазерный огонь жалил и вспенивал воду на мелководье.

Брагг повернулся к Вамберфельду и, к своему ужасу, увидел, что тот оцепенел, закатил глаза, дрожа всем телом. Кровь и пена капали с подбородка: бедняга прокусил собственный язык.

— Вамбс! Ах, фес!

Брагг схватил бьющегося в конвульсиях Вамберфельда и закинул на плечо. Рана протестующее взорвалась болью, но он не обратил на нее внимания, начав пробираться к берегу. Дерин стрелял без передышки, поддерживая Нессу. Вражеские выстрелы со странным хрустом пронзали стволы и ветви старых деревьев над ними.

На краю над берегом появились Корбек, Даур и Майло с оружием. Балансируя и в итоге скатившись на заду по затененному берегу реки, Дорден плюхнулся в воду и потянулся к хромающему Браггу.

— Оставь его здесь! Брагг, оставь его тут! Он ранен?

— Не думаю, док!

Один лаз-выстрел попал Браггу в левую ягодицу, и он охнул от боли. Другой прошипел совсем близко от головы Дордена. Третий угодил в сумку доктора и разворотил ее.

Дорден с Браггом вытащили Вамберфельда на берег под прикрытие дороги. Пять Призраков за ними обеспечивали стабильный огонь по дальнему берегу. Мельком взглянув назад, Брагг увидел, по крайней мере, одну кучу зеленого шелка в воде.

Грир бежал от «Химеры», сжимая автопушку Брагга. За ним следовала явно испуганная Саниан.

— Проклятье, что происходит? — выпалил пардусец, с неподдельным ужасом глядя на странно дрожавшего Вамберфельда. У несчастного руки свело судорогой, так что пальцы больше напоминали когти. Мочевой пузырь опорожнился.

— Ах, фес, этот псих еще и обмочился, — ляпнул Грир.

— Фес тебя, заткнись и помоги мне! — рявкнул Дорден. — Держи ему голову! Грир, держи голову! Сейчас же! Смотри, чтобы он не долбанулся ею ни обо что!

Брагг вырвал у Грира автопушку и побежал обратно к берегу, снимая с предохранителя. Вражеский огонь все еще был сильным. Здоровяк насчитал десять или двенадцать стрелков. Приготовившись стрелять, он заметил, как еще один инфарди рухнул в реку, застреленный Нессой. Облачка пушистого белого фибра поднимались в воздух от зарослей там, где по ним попадали имперские выстрелы.

Брагг открыл огонь. Первый же залп поднял на реке фонтан брызг. Он прицелился получше и начал косить заросли тростника, обнаружив и прикончив еще три или четыре одетые в зеленое фигуры.

— Прекратить огонь! Прекратить огонь! — кричал Корбек.

Стрельба с противоположного берега уже стихла.

— Все в порядке?

В ответ послышался нестройный хор голосов.

— Обратно в транспорт, — велел Корбек. — Надо двигаться дальше.

Они продвинулись на запад от Мукрета на три километра и затем съехали с дороги, заведя «Химеру» в укрытие из рощи акастовых деревьев. Все тяжело дышали, лица были мокрыми от пота.

— Отличная стрельба, девочка, — сказал Корбек Нессе. Та с улыбкой кивнула.

— Брагг, ты их не видел?

— Я разговаривал с Вамбсом, шеф. Он стал вести себя странно, как мне показалось. А затем началась стрельба.

— Док?

Дорден обернулся на Вамберфельда, лежавшего на постели на полу грузового отсека.

— Он перестал дрожать. Скоро поправится.

— Что это было? Опять травма?

— Думаю, да. Экстремальная реакция психики. Этот бедняга очень болен, причем болен настолько, что нам даже тяжело представить.

— Да он просто псих, — вставил Грир.

Корбек всей своей внушительной массой повернулся к водителю.

— Еще одно слово в таком духе, и я тебе врежу. Он — один из нас. Ему нужна наша помощь. И мы ее окажем. И не причиним вреда, когда он придет в себя. И меньше всего ему нужно ощущение, что мы в чем-то настроены против него.

— Кольм, ты говоришь как истинный врач, — сказал Дорден.

— Правильно. Поддержка. Мы все можем это сделать? Грир? Отлично.

— Что теперь? — спросил Дорден.

— Едем до перекрестка. Проблема в том, что теперь они знают, что мы поблизости. Нужно соблюдать осторожность.

Путь до Нусеры занял остаток дня. Они ехали медленно и часто делали остановки. Майло не отрывался от старого вокс-передатчика, вылавливая звуки вражеских переговоров. Но в эфире слышался лишь белый шум. Он очень жалел, что у них не было ауспика.

Они остановились примерно в километре от перекрестка. Корбек, Майло и Несса двинулись вперед пешком, чтобы разведать местность. Саниан настояла, чтобы ее тоже взяли. Они пересекли несколько ирригационных полей, и пастбища сменились сорной травой, где лежали скелеты двух шелонов. Их большие панцири на солнце превращались в известь. Они прошли и лесную полосу, где на изукрашенных жердях были подняты в воздух ящики из изящно вырезанного дерева. Корбек видел много таких у Тембаронгской дороги.

— Что это такое? — спросил он у Саниан.

— Столбовые могилы, — ответила девушка. — Последние места отдыха паломников, которые умерли на благословенном пути. Они священны.

Четверка двигалась по прогалине, минуя тени безмолвных столбовых могил. Саниан каждой из них знаком выказывала уважение.

Корбек подумал о пилигримах, погибших в пути. Печально, но его самого можно было со всем основанием тоже назвать паломником.

Проходя через очередную лесную полосу, полковнику показалось, что он почувствовал запах реки. Но его нюх был притуплен слишком многими годами курения дешевых черут. Несса сразу определила, в чем дело:

Прометий, — жестами показала она.

Девушка была права. Воняло топливом. Еще пара сотен метров, и путники начали различать рев двигателей.

Они пересекли заросшую тропу, которая вливалась в дорогу с севера, а затем подползли через подлесок к перекрестку.

На дальнем берегу реки колонна выкрашенных в ярко-зеленый цвет танков и машин заезжала на Тембаронгскую дорогу с южных пашен. Корбек насчитал, по крайней мере, пятьдесят единиц техники, и это были лишь те, что оказались в зоне видимости. Пехота инфарди шаталась вокруг медленно двигавшейся процессии, и над ревом двигателей полковник слышал ритуальные песнопения и молитвы. Выпевался один и тот же куплет, без конца повторявший имя Патера Греха.

— Фесов Патер Грех, — пробормотал Кольм.

Майло с содроганием глядел на это зрелище. После Доктринополя, несмотря на катастрофу в Цитадели, инфарди должны были быть разбиты, разгромлены, должны были сбежать в холмы. А здесь оказалась целая проклятая армия, с какой-то целью двигавшаяся на север. А еще примерно столько же врагов силы Гаунта разгромили прошлой ночью в Бхавнагере.

Майло подумал, что инфарди и правда могли сдать города Хагии, чтобы перегруппироваться и дождаться подкрепления размером с целый флот. Идея была дикой, но походила на правду. Никто никогда не мог предсказать лишенную логики тактику Хаоса. Столкнувшись с имперскими освободительными силами, неужели они просто сдали крепости, оставили смертоносные ловушки, вроде Цитадели, и ушли в ожидании следующей фазы войны?

Фазе, в которой они знали, что точно победят.

— Там не пройти, — прошептал Корбек, поворачиваясь к соратникам. Он со вздохом опустил глаза, явно разбитый.

— Фес… Мы с таким же успехом можем просто сдаться.

— А что, если пойдем не по дороге, а на север вдоль реки? — спросил вдруг Майло.

— Парень, там нет дороги.

— Нет, нет, шеф, есть. Как же они ее называли… соока. Саниан, что это такое?

— Мы проходили одну из них совсем недавно. Это тропы пастухов, даже более древние, чем дороги паломников. Пути, по которым погонщики уводили шелонов на горные пастбища и каждый год спускали обратно на рынок.

— Значит, они ведут в Священные Холмы?

— Да. Но они очень древние. И не предназначены для техники.

— Это мы посмотрим, — сказал Корбек. Глаза его вновь горели. Он играючи ткнул Майло в плечо. — Отличную голову ты нам привел, Брин. Умную. Мы еще поборемся.

Вот так и получилось, что «Подраненная тележка» начала прокладывать себе путь по сооке той же ночью, как только стемнело. Дорога бежала на восток от священной реки. Тропа была по большей части очень узкой и глубокой, ведь ее тысячелетиями топтали сотни ног. «Химера» скользила и раскачивалась, яростно дребезжа. Время от времени команде приходилось вылезать и очищать дорогу от подлеска при свете прожекторов машины.

Они находились теперь более чем в ста пятидесяти километрах от почетной гвардии, двигаясь медленнее и постоянно удаляясь на север.

Вамберфельд спал, и снилась ему девочка-погонщица с шелоном и пронзительными глазами.

Глава двенадцатая Священные Глубины

Призраки. Закованные в лед призраки. Из белесой дымки выступали невероятно высокие гиганты.

Почетной гвардии понадобилось полных два дня, чтобы проползти и пробраться через густые, темные, изобилующие запахами дождевые леса. По дороге встретились шестнадцать случайных, совершенно нелогичных засад. Силы Гаунта сражались с невидимым врагом, который испарялся, оставляя несколько мертвецов. Гаунт потерял еще восемнадцать людей, одну скаутскую «Саламандру» и одну «Химеру». Но сейчас, на рассвете шестого дня после ухода из Доктринополя, почетная гвардия начала утомительный подъем из удушающих туманов дождевых лесов на подножия Священных Холмов. Выше, словно безмолвные стражи, вздымались горы. Они уже поднялись на три тысячи метров над уровнем моря. Некоторые пики вздымались выше, чем на десять тысяч метров.

Воздух был холодным и сухим, и тропа бежала через высокогорные плато с высушенной и золотистой почвой. Здесь растительный мир не мог похвастаться пышностью и разнообразием — лишь изогнутый ветрами дикий терновник, опутывавший камни лишайник и длинные нити бурой травы, больше похожей на водоросли.

День был свеж и бодряще прохладен. Видимость доходила до пятидесяти километров. На фоне голубого неба резко выделялись хребты гор, уже свободные от дождевых лесов и похожие на острые белые клыки.

Шесть тысяч лет назад дитя по имени Саббат, дочь местного пастуха, жила в этой суровой и поразительно красивой местности. На нее снизошел дух Императора и призвал покинуть свои стада, провел через чащи дождевых лесов по пути огня и стали к далеким звездам и легендарным победам.

Через сто пятьдесят лет она вернулась домой, и ее погребальный паланкин несли восемь космодесантников Адептус Астартес из ордена Белых Шрамов. Лучшие воины Императора со всеми почестями несли ее к месту рождения. К началу ее мученичества.

Местное созвездие, видимое и сейчас над горами, было названо в ее честь. Родную планету в память о ней объявили священным храмовым миром.

Святая Саббат. Пастушка, что спустилась с гор Хагии, дабы вести Империум в один из самых яростных и коротких крестовых походов. Сотня населенных систем на краю сегмента Пасифик. Миры Саббат. Общепланетная цивилизация.

Гаунт стоял в командном отсеке переваливающейся с боку на бок «Саламандры» и смотрел на обширную, чистую и ясную панораму, наслаждаясь освежающим ветром, дувшим в лицо. Нужно было смахнуть с кожи пот двух дней в дождевых лесах.

Гаунт помнил, как Слайдо излагал ему историю святой, давным-давно, когда поход только начинался. Это было вскоре после Кхулена. Все взволнованно говорили о новой кампании. Верховные лорды Терры собирались избрать Слайдо военмейстером после Кхулена, оказав ему тем самым великую честь.

Гаунт помнил, как его призвали в штаб верховного лорда-командующего. Тогда он был просто комиссаром.

Штаб находился на борту боевой баржи «Бореалис» и размещался в круглой, отделанной деревом библиотеке из девяти уровней, с пятьюдесятью двумя миллионами единиц хранения, занесенных в каталог. Гаунт был одним из двух тысяч сорока офицеров, призванных на первую встречу.

Слайдо, сгорбленный, но все еще могучий воин немного за сорок, прихрамывая, поднялся на кафедру в центре штаба, облаченный в огненно-желтый пластинчатый доспех.

— Сыны мои, — начал он, благодаря превосходной акустике помещения не нуждаясь в вокс-динамиках. — Похоже, верховные лорды Терры одобрили труд, который мы проделали с вами вместе.

Радостные крики взорвали тихий зал.

Слайдо подождал, пока вновь воцарится тишина.

— Нам доверили Крестовый поход, сыны мои… в Миры Саббат!

Поднявшиеся в ответ ликующие крики оглушили Гаунта. Он помнил, что и сам тогда кричал до хрипоты. Такого ора он больше никогда не слышал, даже от орд Хаоса и от громыхающих титанов. Никто не пересилил бы то ликование.

— Сыны мои, сыны мои, — Слайдо поднял аугментическую руку, призывая к спокойствию. — Позвольте мне рассказать вам о Мирах Саббат. И, прежде всего, поведать о самой святой…

Слайдо со странной горячностью говорил о святой Саббат, беати, как он ее называл. Гаунту даже казалось тогда, что для Слайдо она имела особое значение. Военмейстер был благочестивым воином, уважавшим всех имперских святых, но Саббат по какой-то причине стала ему дороже всех остальных.

— Беати была воином, — объяснил Слайдо Гаунту месяцы спустя, на пике освобождения Формал Прайм. — Она воплотила имперскую веру и человеческий дух ярче, чем любая другая фигура, вошедшая в анналы истории. Она вдохновляла меня, когда я был еще ребенком, давала мне силы. И я воспринимаю этот Крестовый поход как личное дело, как величайшую честь, которая когда-либо была получена мной от Золотого Трона. Вернуть завоеванное ею, пройти ее тропой и вновь освободить миры, которые она уже отбирала у Тьмы. Я… чувствую себя пилигримом, Ибрам.

Гаунт никогда не забывал этих слов.

Широкое, чистое плато дало возможность нагнать время, но при этом и делало их положение более уязвимыми. В долине, на дорогах и тропах, тяжелая колонна из бронированных машин и грузовиков казалась внушительной и огромной, а здесь, среди величественных гор почетная гвардия выглядела как цепочка муравьев на лишенном растительности пространстве.

Лесп уже рапортовал о первых нескольких случаях недомогания из-за перепадов высоты. Но нельзя было подождать даже время, необходимое людям для акклиматизации, не было. Предусмотрительная доктор Курт заранее включила приличное количество фонурита в список препаратов, которые вез грузовик с медикаментами. Этот диуретик способствовал усвоению кислорода, и Лесп начал давать его тем, на кого разреженный воздух влиял хуже остальных.

Межевых знаков на плато было немного, и их появление действовало на войска гипнотически. Обычно это были просто большие валуны, принесенные древними ледниками. А иногда столбовые могилы. Многие из Призраков неотрывно смотрели, как эти одинокие вехи пропадали из виду далеко за спиной.

К середине пятого дня пути температура опять резко упала. Воздух все еще оставался чистым, небо — голубым, а солнце — ярким, таким ярким, что несколько человек получили солнечные ожоги раньше, чем заметили это. Но теперь поднялся колючий ветер, стенавший над землей. И громадные очертания гор больше не светились, прозрачные и белые, вдали. Теперь стало видно, что они гораздо темнее и окутаны туманами.

— Снег, — промолвил аятани Цвейл, путешествовавший с Гаунтом. Он стоял у заднего борта «Саламандры», покачиваясь в такт ходу машины, и принюхивался. — Определенно пойдет снег.

— Небо кажется ясным, — заметил Гаунт.

— В отличие от гор. Их лик мрачен. Снег настигнет нас еще до конца дня.

Заметно похолодало. Гаунт надел китель и перчатки.

— Насколько он будет сильным? Вы можете сказать?

— Может валить несколько часов. Замести все вокруг и убить нас всех. Горы коварны и капризны, комиссар-полковник.

— Она называла их Священными Глубинами, — вставил Гаунт, имея в виду святую.

— Определенно. Несколько раз отметила это в своем евангелии. Она пришла отсюда, спустилась в мир с гор. Для нее естественно было думать о горах, глядя на остальной мир сверху вниз. Для нее Священные Холмы вздымались над всем. Даже над космосом и другими планетами.

— Я всегда думал, что это тоже была метафора. Великий подъем, с которого Император взирает на всех нас, его преданных слуг, трудящихся в глубинах.

Цвейл ухмыльнулся и потеребил бороду.

— В каком же блеклом и негостеприимном космосе вы обитаете, комиссар-полковник. Неудивительно, что вы столько сражаетесь.

— Значит… это не метафора.

— О, уверен, что метафора! И я уверен, что та суровая картинка целиком соответствует ей. Помните, святая Саббат вызывала страх и благоговение и больше походила на вас, чем на меня.

— Я приму это за комплимент.

Цвейл жестом указал на кольцо горных вершин.

— На самом деле пребывание на вершинах громадных гор означает лишь одно.

— Что именно?

— Падать придется очень долго.

Когда начало темнеть, они разбили лагерь на перекрестке со следующей восходящей тропой. Маккол предполагал, что до Усыпальницы оставалось еще два дня пути. Гвардейцы поставили палатки и назначили часовых. Обогреватели были установлены, зажжен химический огонь. Никто не догадался захватить хвороста от подножья холмов, а здесь дров просто не было.

Снег пошел до наступления темноты, бесшумно налетая с севера. За несколько секунд до снегопада часовой увидел нечто, похожее на контакт на широкополосном ауспике. Но к тому времени, как он вызвал Гаунта и Клеопаса, снегопад ослепил сенсор.

Но часовому не показалось, это действительно был контакт. Множество машин двигалось на север через плато за ними, всего в двадцати километрах.

— Назад! Назад сейчас же! — кричал Майло, изо всех сил стараясь не извозиться с ног до головы в жидкой грязи, которую взметали в воздух гусеницы «Химеры». Сопя и пыхтя, турбины машины взревели, и она завиляла из стороны в сторону на крутой колее.

— Глуши! Глуши, пока не перегрелась! — сердито закричал Дорден.

Двигатель взвыл и отключился.

В мир вернулась тишина. Лишь птицы щебетали в зарослях.

Грир спрыгнул с заднего ската и обошел «Подраненную тележку», чтобы выяснить, в чем проблема. Быстрый ручей, бегущий вдоль тропы, подмыл дорогу, и вес «Химеры» продавил почву, так что машина повисла под пьяным углом.

Они двигались по сооке уже два дня с тех пор, как Корбек решил избежать встречи с инфарди у Нусеры, и машина уже не в первый раз сошла с тропы. Однако впервые экипаж не знал, как поправить положение.

Тропы шелонов вели к истокам священной реки и почти везде были крутыми. Узкая, иногда похожая на серпантин тропа привела отряд в лесистую местность, где не видно было ни следа человеческого присутствия. Саниан показала дорогу, которая обходила самые крутые вершины и уступы, где буйно цвели густые и непроходимые дождевые леса. Отряд держался более открытых пространств, где земля кое-где поросла деревьями или невысокими листопадными кустарниками, оплетенными плющом. Вода текла везде: журчащие ручейки и потоки, падающие с выступа маленькими серебряными водопадами; массы воды, текущей по склонам, собирающейся в озерца или бурлящие речки.

Каждый раз, когда они двигались по свободному от деревьев пространству, можно было обернуться и посмотреть на обширную желто-зеленую долину реки внизу.

— Может, вырубить какое-нибудь бревно и приподнять ее, — предложил Брагг.

Грир посмотрел на здоровяка танитца, потом на «Химеру», потом опять на танитца.

— Это даже тебе не под силу, — сказал он.

— А вот эта штука работает? — спросил Корбек, указывая на барабан с мощным тросом, закрепленный под носом «Химеры».

— Конечно, нет, — отозвался водитель.

— Давайте положим под нее что-нибудь, — сказал Корбек. — И тогда Грир попробует еще раз.

Они собрали камни и ветки, куски сланца и положили все это под гусеницы.

Команда встала поблизости, и Грир вновь завел двигатели. Гусеницы шевельнулись. Раздался громкий треск, когда расщепилось одно из бревен, и затем машина поехала вперед и выбралась на твердую почву. Люди испустили радостные крики.

— Садимся! — велел Корбек.

— А где Вамберфельд? — спросил Дорден. Вергхастец мало что сказал с той остановки в Мукрете и держался отстраненно.

— Был здесь всего секунду назад, — сказал Даур.

— Я найду его, — вызвался Майло.

— Нет, Бринни, — прогудел Брагг. — Позволь-ка мне.

Пока остальные готовились, здоровяк сошел с тропы на прогалину. Заливисто пели птицы, порхали в листве на верхушках высоких голых стволов. Это место было наполнено солнечным светом и пляской теней.

— Вамбс! Вамбс, ты куда пропал?

Брагг особенно интересовался здоровьем Вамберфельда после кидания камешков. Полковник велел ему присматривать за парнем, но для Брагга это был не просто приказ. Он был великодушным человеком, и ему больно было видеть брата-Призрака в таком плачевном состоянии.

— Вамбс! Нас все ждут!

За прогалиной открывалось обширное огороженное пастбище, усеянное дикими цветами и горками камней. В одном из его углов, у самой линии деревьев Брагг увидел развалины старой постройки, шалаша пастухов. Туда он и направился.

Вамберфельд заметил, что на пастбище много шелонов. Не настолько, чтобы гнать на рынок, но достаточно, чтобы развести хорошее стадо. Животные носами сгребали в кучи листья и перегной, готовясь откладывать яйца, как раз до следующего новолуния.

У пристройки, скрестив ноги, сидела девочка. Она беспокойно вскочила, когда увидела приближающегося Вамберфельда.

— Постой, подожди, пожалуйста… — позвал он.

Слова прозвучали забавно: язык все еще болел после того, как он его себе прокусил, это повлияло на голос.

Девочка исчезла в хижине. Гвардеец осторожно последовал за ней.

В хижине не оказалось ничего кроме старой листовой подстилки и нескольких палок. На мгновение Вамберфельд подумал, что девочка спряталась, но прятаться было просто негде, а других выходов не было, через которые она могла бы улизнуть. Пара старых джедди-посохов лежали на полу у двери, а на крюке на стене висела рукоять сломанного посоха. Обломок был очень старым. Вамберфельд снял его со стены и повертел в руках.

— Вамбс? Вамбс!

Только через минуту он понял, что кто-то снаружи его зовет, и вышел на солнечный свет.

— Эй, вот ты где, — сказал Брагг. — Что ты тут делал?

— Просто… просто смотрел, — пробормотал вергхастец. — Здесь была девочка, и она…

Он замолчал, вдруг осознав, что пастбище опустело. Не было ни пасущихся шелонов, ни гнезд из листьев. Поле заросло сорной травой.

— Какая девочка?

— Нет, ничего. Не обращай внимания.

— Пошли, мы уже готовы ехать.

Они вернулись к сооке и забрались в «Химеру». Вамберфельд чувствовал себя неуверенно и пребывал в замешательстве. Девочка. Стадо. Он точно видел их, однако же…

Только отъехав уже довольно далеко, он понял, что все еще сжимает в руке обломок посоха. И вдруг почувствовал себя очень виноватым. Но странно было бы возвращаться, чтобы повесить его обратно.

Несмотря на все старания Курт, еще один из раненых умер. Когда она пришла, чтобы сообщить об этом Колеа, тот кивнул и занес данные в лог миссии. Ночь опускалась на Бхавнагер, четвертая ночь с тех пор, как почетная гвардия ушла в горы. С тех пор сообщений по воксу не подступало, хотя Колеа был уверен, что конвой уже должен был ехать в Священных Холмах.

Колеа только что закончил обход оборонительного пункта. Гвардейцы проделали хорошую работу для защиты города. Две «Гидры», оставленные Гаунтом, охраняли подходы с шоссе, по которому сюда пришли сами Призраки. Танки ждали на рыночной площади, готовые развернуться в любом направлении, если потребуется. Один только «Разрушитель» «Смертоносный шутник» стоял на страже в руинах храмового квартала. Север и юг надежно охранялись рядами Призраков в траншеях и опорных пунктах. Имеющиеся боеприпасы были поделены так, чтобы не осталось ни одного слабого места в обороне, и опустевшие «Химеры» теперь должны были помогать войскам. «Завоеватели» при помощи бульдозерных клинков навалили щебня и обломков на дороги и защитные уровни, значительно укрепив все возможные места проникновения в город. Шансы были только у очень многочисленного врага. И при этом у гвардейцев в руках оказались городские фабрики, которыми они вовсю воспользовались, чтобы лучше вооружиться.

— Когда ты в последний раз спала? — спросил Колеа доктора, пододвигая ей кресло в маленькой комнате на первом этаже ратуши, которую он оборудовал под командный пункт. Длинноволновый вокс-передатчик что-то бормотал в углу рядом со столом, на котором были разложены карты. Серый вечерний свет просачивался через мешковину, которой затянули лишившиеся стекол окна.

— Не припомню, — вздохнула она, садясь и скидывая обувь. Она помассировала ногу, не снимая протертого носка, и лишь затем поняла, что сделала.

— Прошу прощения, — сказала девушка. — Сие было очень недостойно.

Колеа ухмыльнулся.

— Не обращай на меня внимания.

Курт откинулась назад и вытянула ноги, сосредоточенно разминая пальцы.

— Гак! Только посмотри на меня! А ведь когда-то я была респектабельной дамой.

Колеа щедро плеснул сакры в два стакана из бутылки, которую ему презентовал Варл, и один вручил Курт.

— Вот тут ты меня сделала. Я-то никогда не был респектабельным.

— Дома ты был уважаемым горняком, семейным человеком…

— Ну…

— Гак! — внезапно воскликнула Курт, поперхнувшись. На ее лице в форме сердечка появилось виноватое выражение. — Прости, Гол, мне очень жаль.

— За что?

— За упоминание о семье… Это было очень жестоко с моей стороны.

— Расслабься. Все в порядке. Это было давно. Я просто думаю, интересно, как война уравнивает людей. Если бы не она, мы с тобой никогда бы не встретились. Никогда бы не заговорили. Даже в один сектор бы не зашли. И уж точно не сидели бы вместе, выпивая и демонстрируя друг другу грязные носки.

— Хочешь сказать, я сноб? — спросила женщина, улыбаясь его последней фразе.

— Хочу сказать, что я был шахтером, последним звеном в производственной цепочке. А ты была прекрасным хирургом, жившим во внутреннем секторе. Хорошее образование, достойный социальный круг…

— Ты выставляешь меня избалованным богатеньким ребенком.

— Нет, этого я не хотел. Просто хотел сказать: посмотри, кем мы были и кем стали. Война делает с людьми странные вещи.

— Согласна, — Курт помедлила и сделала еще один глоток. — Но я не была снобом.

Он рассмеялся.

— Ты знала кого-нибудь из внешних секторов достаточно хорошо, чтобы звать по имени?

Она задумалась.

— Теперь знаю. Что немаловажно. И у меня есть чувство, что так получилось бы в любом случае.

Он поднял стакан, и они чокнулись.

— За улей Вервун, — сказал Колеа.

— За Вервун и всех его обитателей, — поддержала Курт. — Гак, что это за штука?

— Сакра. Яд, которым предпочитают травиться танитцы.

— А-а.

С мгновение они сидели молча, прислушиваясь к случайным командам и разговорам снаружи.

Мне надо возвращаться в госпиталь, — начала Курт.

— Ана, тебе нужно отдохнуть. Мтан может обойтись без тебя пару часов.

— Это приказ, сержант Колеа?

— Он самый. Я вхожу во вкус, знаешь ли, мне нравится командовать.

— А ты… ты до сих пор думаешь о них? — внезапно спросила она.

— О ком?

— О твоей жене, детях… Прости, я не хотела лезть.

— Все нормально. Конечно, думаю. Больше, чем когда-либо, особенно в последние несколько дней.

— Почему?

Колеа со вздохом поднялся.

— Странная случилась вещь. Я никому не рассказывал. До сих пор не знаю, что делать.

— Я заинтригована, — сказала Курт, наклоняясь вперед и ладонями сжимая стакан.

— Моя дорогая Ливи и двое наших детей… они погибли в улье Вервун. Я оплакал их. Долго сражался и мстил за них. Лишь жажда мести провела меня через все эти бои, как мне кажется. Но тут выяснилось… что мои дети живы.

— Да? Как? Как ты узнал?

— Вот в этом и заключается самое странное. Они здесь.

Курт огляделась.

— Нет, конечно. Не в этой комнате. И не на этой планете, как я надеюсь. Но они с Призраками. Они были с нами все это время, после того, как я присоединился к Призракам и покинул Вервун. Просто я об этом не знал.

— Но как?..

— Тона Криид. Знаешь ее?

— Да, я знаю Тону.

— У нее двое детей.

— Знаю. Они с полковым обозом. Я сама осматривала их… Здоровые, сытые… Ох, Гол…

— Они ведь не ее. Не родные. Будь благословенна ее душа. Криид нашла их в зоне боевых действий и спасла. Охраняла всю войну и взяла с собой, когда присоединилась к Призракам. Они считают ее своей матерью, теперь уже в этом нет сомнений. Они же маленькие, совсем маленькие… И Каффран. Он стал им хорошим отцом.

Курт ошеломленно молчала какое-то время.

— Как ты узнал?

— Случайно. У нее с собой их пикты. Я спросил, чисто из любопытства, и узнал всю историю. Тона Криид спасла моих детей от верной гибели. Теперь они путешествуют с нами. Цена, которую я плачу за эту радость, такова… для меня они потеряны.

— Ты должен поговорить с ней, сказать!

— И что сказать? Они прошли через такое… Не разрушат ли мои слова их шансы на спокойную жизнь?

Покачав головой, Курт протянула бокал за добавкой.

Колеа разлил бутылку.

— Они живы, здоровы и в безопасности. И для меня это самое главное. Это словно… пробный камень. Побег от боли. Когда я только все это выяснил, меня раздавило открытие. Но сейчас… мне легче.

Курт задумчиво откинулась.

— Надеюсь, дальше этой комнаты…

— Разумеется. Врачебная тайна. Я занимаюсь этим всю свою карьеру.

— Пожалуйста, и Дордену не говори. Он бесподобный человек, но он из тех врачей, которые… принимают меры.

— Мои уста запечатаны, — заверила Курт, и тут раздался вокс-сигнал.

Колеа выбежал на площадь, оставив Курт спешно обуваться.

Следом за сержантом спешил Маквеннер, главный его разведчик.

— Внешний периметр с юга, засекли движение на ауспиках. Массированное движение. Бронированная колонна из более чем сотни машин движется прямо сюда.

— Гак! Как далеко?

— Двадцать километров.

— И… я должен спросить… Нет ли вероятности, что это наши?

Маквеннер улыбнулся одной из своих лучезарных улыбок:

— Ни единого.

— Готовься, — велел Колеа, отсылая разведчика и хватаясь за бусину вокс-передатчика. — Девятый — всем командирам. Ответьте.

— Шестой — девятому, — отозвался Варл.

— Восемнадцатый — девятому, — это был Халлер.

— Это Уолл, сержант.

— Всем позициям быть готовыми к бою. Боевая готовность! Орудия на южный фронт, план альфа-четыре. Инфарди наступают. Повторяю, инфарди наступают!

Глава тринадцатая Эршул в снегах

Они уже проделали половину пути, когда враг обстрелял хвост колонны.

Было десять часов утра семнадцатого дня, и почетная гвардия двигалась медленно, будто в тяжелом сне. Снег падал всю ночь, намело сугробы в среднем сантиметров двадцать высотой, а на открытых местах так и до метра. Перед рассветом, когда Призраки и пардусцы дрожали в палатках, снегопад прекратился, небо очистилось, и температура резко пошла вниз. Минус девять. Камни сначала покрылись инеем, а затем и вовсе коркой льда.

Солнце светило ярко, но совершенно не грело. Люди дрожали и еле двигались, непрестанно ворча. Они неохотно забрались в машины и заняли свои места на холодных, как лед, металлических скамьях.

Горячая каша и питье были розданы солдатам, а Фейгор сварил горький кофеин для офицеров. Гаунт добавил немного амасека в каждую кружку, и никто, даже Харк, не возразил.

Теплое белье и полуперчатки были частью стандартного обмундирования. Муниторум никогда не забывал о пагубном влиянии холода или высоты, но самым большим подспорьем всем Призракам стали их камуфляжные плащи, теперь служащие им защитой от холода. Пардусцы, застегнув под самый подбородок куртки и надев кожаные шлемы, с завистью смотрели на Призраков.

Они разбили лагерь в восемь сорок и растянули колонну по заваленной снегом тропе. Время от времени ветер яростно набрасывался на машины и людей. Пейзаж стал еще более однообразным и белым, и снежный покров с такой силой отражал солнечный свет, что защитные экраны были опущены еще до того, как поступил соответствующий приказ.

На ауспике не было ни следа ночных фантомов. Конвой проехал еще минимум десять километров, пыхтя, и скользя, и двигаясь почти на ощупь, поскольку дороги было не разобрать.

Первые несколько снарядов взметнули сверкающие снопы снега. Гаунт услышал отчетливый удар и треск и приказал машине развернуться.

Зрительного контакта с врагом все еще не было, и на ауспике ничего не отображалось, хотя Роун и Клеопас согласились, что сильный холод мог замедлить работу сенсорных систем. Возможно также, что снежный покров сильно искажал сигналы, поэтому ауспики показывали недостоверную информацию.

«Саламандра» Гаунта, брыкаясь и ворча в снежном полотне и взрывая ледяную корку, добралась до хвоста колонны как раз вовремя, чтобы увидеть несколько мощных взрывов. Один из тяжелых «Троянов» оказался подбит и усеял белое поле шрапнелью и раскаленными обломками.

— Первый — четвертому!

— Четвертый, это первый, говорите.

— Маккол, не сбавляй скорость и веди колонну вперед как можно быстрее.

Маккол ехал на «Саламандре» во главе цепочки.

— Четвертый — первому. Вас понял.

Гаунт связался по воксу с пардусцами, и четыре танка отстали, чтобы поддержать его: «Сердце разрушения», «Лев Пардуса», «Молитесь своим богам» и «Палач» по имени «Противостояние».

— Полная остановка! — велел Гаунт своему водителю.

Дыхание клубами вырывалось в морозный воздух. Как только «Саламандра» остановилась, комиссар-полковник повернулся к аятани Цвейлу, который ехал с ним, комиссаром Харком и танитским разведчиком Бонином.

— Отец, здесь становится жарко. Бонин, проводи аятани в безопасное место.

— Не беспокойтесь, комиссар-полковник Гаунт, — промолвил старик с улыбкой. — От меня будет больше пользы здесь.

— Я…

— Честное слово.

— Хорошо. Отлично.

Еще несколько снарядов со свистом врезались в снежное покрывало. «Химера» с грузом снарядов медленно поймала осколок в скат, но упорно ползла вперед.

— Контакт на ауспике, — доложил Харк с нижнего уровня командного отсека.

— Размер? Численность?

— Девять точек, приближаются быстро.

— Вперед! — велел Гаунт водителю.

Командная «Саламандра» рванулась, взрывая девственный снег. Три «Завоевателя» и старый плазменный танк отделились от конвоя и последовали за ней.

Они наконец увидели врагов. Четыре быстроходных STeG-4, легких шестиколесных танка, а за ними веером три АТ70 и пара «Узурпаторов».

Их ярко-зеленая окраска резко выделяла машины на белом фоне.

STeG-4, на чьи большие колеса были надеты цепи, стрелял из легких сорокамиллиметровых орудий. Противотанковые снаряды просвистели над командной «Саламандрой».

Гаунт услышал более низкий гул стопятимиллиметровых «Разбойников» и еще более низкий, уже громоподобный гул больших «Узурпаторов».

Взрывы растопили снег вокруг гвардейцев.

— Заряжай! — крикнул Гаунт Бонину. После Бхавнагера он решил всегда иметь под рукой фесец-трубу. Скаут поднял заряженный гранатомет.

— Подберитесь поближе, — велел Гаунт водителю.

АТ70 ударил по «Молитесь своим богам», но не повредил мощную броню «Завоевателя». «Сердце разрушения» и «Лев Пардуса» выстрелили почти одновременно. «Сердце» промахнулось, а вот «Лев» попал точно в STeG-4, и врага взрывом подбросило в воздух.

Пока дистанция сокращалась, Гаунт встал и навел оружие на ближайшего STeG-4. Тот как раз рвался к его машине, не переставая стрелять.

— Огонь!

Гаунт выстрелил. Ракета прошла слишком высоко над целью.

— Да вы стрелок похуже Брагга! — не выдержал Бонин. Цвейл весело рассмеялся.

— Заряжай! — велел Гаунт.

— Заряжено! — завопил Бонин, вгоняя ракету в раструб.

Небо, горы и земля внезапно поменялись местами. Гаунт обнаружил, что катится по снегу. Снаряд STeG-4 попал в бок «Саламандры», подбросив машину. Та выровнялась, но уже после того, как Гаунта швырнуло в снег. Раненая «Саламандра» с пыхтением остановилась.

STeG-4 рванулся вперед, вращая маленькой башней, собираясь получше прицелиться в раненую машину.

Ошарашенный Гаунт поднялся, выплюнул снег и огляделся. Один конец гранатомета торчал из сугроба в десяти метрах от комиссара-полковника. Он подбежал и выдернул оружие, яростно выгребая забившийся в дуло снег.

Затем вскинул на плечо и прицелился, неистово надеясь, что падение не повредило оружие. Иначе фесец-труба просто взорвется у него в руках.

Набирающий скорость враг приближался, чтобы прикончить «Саламандру». Гаунт видел, как Харк, стоя в командном отсеке, отчаянно палит во врага из плазменного пистолета.

Он прицелился в STeG-4 и нажал на пуск.

Гранатомет чихнул.

Но выстрел все же прозвучал.

«Сердце разрушения» с ревом промчался мимо Гаунта в снежном буране, дым тянулся из его пушки.

— Сэр, вы в порядке? — раздался по воксу голос Клеопаса.

— Все нормально! — отрезал Гаунт, мчась к «Саламандре». Харк втянул его наверх.

— Мы еще живы? — прорычал комиссар-полковник.

— Ваш боец вышел из строя, — ответил Харк. Бонин лежал на полу, похоже, контуженный.

Цвейл улыбнулся в бороду, протянул иссохшие руки и объявил:

— Я, я пригожусь.

— Можете проверить Бонина? — спросил Гаунт, и аятани склонился над скаутом.

— Вперед! — крикнул Гаунт.

— С-сэр? — в ужасе выглянул из рубки водитель.

Харк крутанулся и ткнул в его сторону плазменным пистолетом.

— Во имя Императора, вперед! — рявкнул он.

«Саламандра» взревела. Гаунт выглянул и оценил ситуацию.

«Сердце разрушения» и «Лев Пардуса» уничтожили два STeG-4, а «Противостояние» взорвал «Разбойника». «Молитесь своим богам» был дважды подбит снарядами «Узурпатора» и остановился. Он выглядел целым. Но густой черный дым струился из двигательного отсека.

Когда «Саламандра» Гаунта проезжала мимо, «Противостояние» выстрелил в ближайшего «Узурпатора» и взорвал его оружейный отсек. Шрапнель разлетелась на много сотен метров.

Гаунт прицелился и выстрелил в ближайшего АТ70. Ракета попала в гусеницу. Боевой танк задребезжал, накренился и повернул башню в сторону «Саламандры». Тяжелый снаряд влетел в снег, не повредив имперскую машину.

— Заряжай! — велел Гаунт.

— Готово! — ответил Харк, и комиссар-полковник почувствовал тяжесть ракеты в орудии.

Он прицелился в боевой танк инфарди и выстрелил.

Оставляя дымный хвост, снаряд пронесся над снежной скатертью и врезался в основание башни. Взрывом оторвало крышки люков, а затем и башню.

Цвейл восторженно загикал.

— Заряжай! — велел Гаунт.

— Заряжено! — отозвался Харк.

Но битва уже закончилась. «Лев Пардуса» и «Сердце разрушения» уничтожили оставшихся «Узурпаторов» почти одновременно, и «Молитесь своим богам», с кашлем пробудившийся ото сна, подорвал последнего АТ70. Только горящие обломки нарушали сахарно-белую безмятежность ландшафта.

«Завоеватель» Клеопаса тяжело развернулся в снегу и подъехал к «Саламандре» командующего.

Из верхнего люка высунулся сам Клеопас, держа в руках шлем и зачем-то его дергая. Наконец он содрал что-то и швырнул Гаунту.

Комиссар-полковник ловко поймал предмет и увидел, что держит в руке серебряную кокарду пардусского полка.

— Носи этот знак с гордостью, убийца танков! — со смехом прокричал Клеопас, пока его машина уносилась прочь.

Через прицел Колеа увидел приближение врага, пока тот спускался через фруктовые заросли к Бхавнагеру. Так много машин, столько живой силы… Несмотря на все защитные сооружения и тщательные приготовления, их сотрут в порошок. Приближалась целая орда инфарди. Еще и с танками.

— Девятый — всем отрядам, ждать моей команды. Ждать.

Легион инфарди наступал и все увеличивался. Они были уже рядом. Колеа держался. По крайней мере, имперцы заберут с собой многих.

— Стоять, стоять…

Ничуть не помедлив, враг прошел мимо.

Противник обогнул Бхавнагер, словно река утес, и углубился в дождевые леса. Через полчаса орда скрылась из виду.

— Почему ты такой грустный? — спросила Курт. — Они не тронули нас.

— Они идут за Гаунтом, — отозвался Колеа.

Ана знала, что сержант прав.

Это опять походило на фесов перекресток у Нусеры. Дорога впереди была заблокирована. Через прицел Корбек видел шеренгу выкрашенных в зеленый цвет танков и машин, которые ползли на север по широкой, сухой дороге как раз под ним. Целый легион.

Он отодвинулся от края утеса и поднялся, покачнувшись от приступа головокружения. Этот холодный, разреженный воздух требовал привычки.

Корбек спустился, пригнувшись, вниз по склону к сооке, где стояла «Подраненная тележка». Его команда, замерзшая и закутанная в плащи и кители, терпеливо ждала.

— Можем об этом забыть, — сообщил Корбек. — Там фесова туча машин и войск. Все ползут на север по тропе.

— И что теперь? — тоскливо спросил Грир.

Они проделали хороший путь по сооке через высокогорные пастбища к подножию Холмов. Казалось, старенькая «Химера» работала лучше в более холодном климате. Часом ранее они проехали последние деревья, и теперь растительность встречалась все реже. Местность становилась холодной, каменистой пустыней из розового базальта и бледно-оранжевой каменной соли. В скалах стонал и гудел ветер. Величественные пики Священных Холмов были темны и скрыты облаками. Саниан сказала, что это беснуются снежные бури на больших высотах.

Люди столпились вокруг карт, обсуждая варианты. Корбек почувствовал воцарившееся уныние, особенно переживали Даур и Дорден, которые, как ему казалось, подходили к своей миссии с большой ответственностью.

— Вот здесь, — сказал Даур, указывая на сверкающий экран карты озябшими пальцами. — Как насчет этих дорог? Они сворачивают на восток через шесть километров над нами.

Они изучили разветвляющийся рисунок соок, походивший на венозную систему.

— Может быть, — сказал Майло.

Саниан покачала головой.

— Карта старая. Эти сооки старые и давно заросли. Пастухи предпочитают западные выгоны.

— Можно расчистить путь?

— Не думаю. Вот этот отрезок вообще провалился в ущелье.

— Фес раздери все это! — пробормотал Даур.

— Возможно, здесь есть путь, но он не для нашей машины.

— Ты то же самое говорила про сооку.

— Теперь я серьезно. Вот здесь. Она называется Лестница-в-Небеса.

В пяти тысячах метров над уровнем моря и в шестидесяти километрах на северо-запад колонна почетной гвардии взбиралась высокогорными тропами под жалящей снежной метелью. Наступила ночь, а они все так же отчаянно двигались вперед, мерцая во тьме прожекторами. Снежинки плясали в лучах фар.

Согласно последним более-менее надежным данным ауспика громадные вражеские силы отставали от имперцев всего на полдня пути.

Дорога, по которой они шли, называлась Тропой Пилигримов. Постепенно она становилась все круче и опаснее. Сама тропа была меньше двадцати метров в ширину. Слева вздымались отвесные скалы. Справа, невидимый в темноте и метели, склон резко шел вниз, а затем почти вертикально обрывался ущельем глубиной в шесть сотен метров.

И днем было достаточно тяжело удерживаться на дороге. Все были напряжены, ожидая, что неверный поворот отправит машину в бездну. Был еще шанс оступиться или просто потерять опору в снегу. Каждый раз, когда колеса грузовика скользили, Призраки замирали, ожидая худшего… длинного, неостановимого скольжения в бездну.

— Комиссар-полковник, нам надо сделать привал! — вызвал Клеопас по воксу.

— Понимаю. Но что, если такое продлится всю ночь? К рассвету нас засыплет снегом так, что не выберемся.

«Еще час, может два», — подумал Гаунт. Этим они могли рискнуть. Если судить по расстоянию, то Усыпальница была уже близко. Но время в пути больше зависело от условий.

— Саббат любит проверять своих паломников на Тропе, — усмехнулся Цвейл, свернувшись в походной постели, расстеленной в задней части командного отсека «Саламандры».

— Не сомневаюсь, — сказал Гаунт. — Фес раздери ее Священные Глубины.

В ответ старый жрец залился таким веселым смехом, что даже закашлялся.

Словно в насмешку, снег повалил еще гуще.

Внезапно раздалась серия криков по воксу. Задние фары шедшей впереди машины в швыряющихся хлопьях снега вспыхнули и ушли в сторону.

— Полная остановка! — приказал Гаунт и полез наверх.

Он высунулся в ветер и яростный снег, спрыгнул с машины, и его ноги утонули в сугробе почти по колено.

Обнаружив угрозу только в последнюю минуту не при помощи ауспика, а лишь благодаря зоркости водителя, танк развернулся на сорок пять градусов. Но даже в такой близи Гаунт с трудом мог его разглядеть. Борт разведывательной «Саламандры», первой в колонне, накренился над краем обрыва, большая часть машины висела в воздухе. Гаунт поспешил вперед в свете фар позади стоящих машин, а с ним побежали другие Призраки и пардусцы. Четыре члена экипажа — водитель, вокс-офицер Раглон, скауты Маклен и Бен стояли на скатах, замерев и не смея даже дышать.

— Тише! Осторожнее, сэр! — прошипел Раглон приближавшемуся Гаунту. Все услышали, как крошится под разведывательной машиной камень и лед.

— Зацепитесь и в линию! Давайте же! — прокричал Гаунт.

Пардусский водитель пробрался вперед с крюком буксирного троса и аккуратно зацепил его за фаркоп «Саламандры».

— Прыгайте! Ну же! — приказал Гаунт, и команда Раглона бросилась на заснеженную дорогу, приземлившись на колени и стараясь отдышаться.

Команды вокруг них начали вытягивать пустую машину обратно на тропу.

Гаунт помог Маклену подняться.

— Сэр, я думал, нам конец. Дорога просто исчезла.

— А где головной танк? — спросил Ибрам.

Все оцепенели и повернулись, уставившись во тьму. Они были так заняты спасением «Саламандры», что не заметили исчезновение еще одной.

Гаунт понял, что головная машина проехала быстрее, и ее команда поплатилась за это.

— Гаунт — конвою. Полная остановка. Дальше сегодня не пойдем.

— Думаю, пойдем, — промолвил аятани Цвейл, внезапно появившись рядом с комиссаром-полковником. Он указал в темноту и мельтешащий снег. И все увидели свет. Сильный, желтый, яркий, сиявший над ними в ночи.

— Усыпальница, — объявил Цвейл.

Глава четырнадцатая Усыпальница

Почетная гвардия добралась до храма-усыпальницы святой Саббат Хагийской с первым лучом солнца. Снегопад прекратился, горный пейзаж, ослепляюще белоснежный под золотым небом, поражал своим великолепием.

Усыпальница представляла собой базальтовую громаду на одинокой вершине, увенчанной ледяным пиком. Дорога бежала вдоль хребта к массивному порталу между двумя отвесными тушами гор. Прижавшись друг к другу, между ними теснились здания базилики, монастырь храмовых аятани и большая квадратная башня, увенчанная золотой крышей с загнутыми вверх углами. Молитвенные флаги трепетали на башне. Здания и стены Усыпальницы были сложены из розового базальта. Ставни и двери окрашены ярким красным лаком, а рамы и наличники — белым. За стенами и башней, на самом краю мыса возвышалась массивная колонна из черного корунда, на вершине которой горел вечный сигнальный огонь.

Гаунт остановил своих людей недалеко от ворот и далее последовал пешком в сопровождении Клеопаса, Харка, Цвейла, Роуна и шести Призраков. Как и предполагал сержант Маккол, путешествие заняло восемь дней. Им нужно было закончить здесь все дела как можно быстрее, если они собираются вернуться в Доктринополь и уложиться в оставшиеся до эвакуации десять дней. Гаунт даже не хотел пока думать о том, каким трудным будет обратный путь. Инфарди висели на хвосте в изрядном количестве, и, насколько Гаунту было известно, другой дороги из Священных Холмов не было.

Гигантские красные двери под высоким портиком, увенчанным каменным резным орлом, безмолвно открылись, когда гвардейцы подошли и начали подниматься по ступеням. Шесть аятани в голубых одеждах поклонились им, но не произнесли ни слова. Гости поднялись по широким ступеням, очищенным от снега, к вратам во внутренней стене, а затем к высокому холлу.

Зал был дымчато-коричневым и темным, холодный и чистый свет лился через высокие окна. Гаунт слышал доносившиеся откуда-то песнопения, периодический звон колокольчиков и гонгов. Воздух был наполнен благовониями.

Комиссар-полковник снял фуражку и осмотрелся. Стены украшала яркая, слабо светящаяся мозаика, изображавшая святую в разных сценах ее благочестивой жизни. Маленькие голографические портреты мерцали в альковах вдоль одной стены. То были великие генералы, командующие и Астартес, служившие во время ее Крестового похода. Великий штандарт Саббат, древний и выцветший, свисал со сводчатого потолка.

Аятани храма вошли в зал через двери в дальнем конце, неспешно пересекли его, подойдя к гвардейцам, и поклонились. Их было двадцать, все старые, невозмутимые, с морщинистой кожей, закаленной ветрами, холодом и высотой.

Гаунт отдал честь.

— Комиссар-полковник Ибрам Гаунт, командир Первого Танитского полка, Имперская Гвардия освободительного Крестового похода. Это мои славные офицеры: майор Роун, майор Клеопас и комиссар Харк. Я здесь по приказу лорда-командующего генерала Льюго.

— Приветствуем вас в Усыпальнице, сэр, — сказал главный из братьев, чьи одеяния были более темного оттенка, ближе к фиолетовому. Лицо его было таким же обветренным, как и у других братьев, вместо глаз — аугментические визоры, похожие на глаза, пораженные катарактой. — Мое имя Кортона. Я аятани-айт этого храма и монастыря. Мы приветствуем вас в Усыпальнице и возносим благодарность за ваше усердие — вы проделали такой трудный путь сюда в это время года. Быть может, вы решите подкрепиться вместе с нами? И конечно, вы можете помолиться в Усыпальнице.

— Благодарю, аятани-айт. Пища будет в радость, но я должен пояснить, что приказ лорда-командующего оставляет нам слишком мало времени даже для благочестивых ритуалов.

Имперцев провели внутрь, в приемную, где на невысоких резных столах стояли корзины с лепешками, сушеные фрукты и кувшины с теплым, сладким настоем. Гаунту и его людям были предложены низкие стулья, а аятани, включая Цвейла, сели на пол, на циновки. Пища передавалась по кругу юными эшоли в белых одеждах.

— Я тронут, что ваш лорд-генерал, похоже, обеспокоен нашим положением, — промолвил Кортона. — Но боюсь, вы попусту тратите силы и время. Мы прекрасно знаем о том, что враг хочет уничтожить этот мир, но нам не нужна защита. Если враг придет, значит придет. Таков порядок вещей. Наша святая верила в естественный ход событий. Если судьбой назначено, чтобы Усыпальница пала перед врагом и мы умерли, значит так тому и быть. Никакое число танков и солдат не могут этого изменить.

— Вы просто позволите отродьям Хаоса осквернить все здесь? — недоверчиво спросил Роун.

— Следи за языком, майор! — прошипел Харк.

— Это понятный вопрос, — сказал Кортона. — Наши догматы веры могут быть недоступны умам, взращенным войной.

— Святая Саббат была воином, аятани-айт, — спокойно произнес Гаунт.

— Да. И, возможно, лучшим в Галактике. Но сейчас она покоится с миром.

— Со всем уважением, отец, ваше беспокойство все равно лишнее. Вы неверно поняли цель нашего пребывания здесь. Мы были посланы не для того, чтобы защищать вас. Лорд-генерал Льюго приказал мне забрать останки и реликвии святой и со всеми почестями доставить их в Доктринополь, чтобы эвакуировать с Хагии.

Спокойная улыбка не померкла на лице Кортоны.

— Боюсь, комиссар-полковник, что я никогда не позволю этому случиться.

— Вы меня просто убили, — пробормотал Цвейл. — Я и подумать не мог, что вы для этого идете к Усыпальнице! Кровь беати, комиссар-полковник! О чем вы думали?

— Я подчиняюсь приказам, — ответил Гаунт. Они стояли на террасе внутренней стены Усыпальницы, глядя на яркий свет в ущелье.

— Я думал, вас послали защитить это место! Я знал, что храмовые аятани все равно не будут рады военному вмешательству, но оставил эту проблему вам.

— А если бы я рассказал вам об истинной цели, вы посоветовали бы мне повернуть назад?

— Я бы сказал то же самое, что и аятани-айт. Реликвии святой никогда не должны покинуть Хагию. Это одна из старейших доктрин, ее предсмертное пророчество. Этот генерал Льюго или ваш уважаемый Макарот должны быть изрядными глупцами, чтобы нарушить ее!

— Я читал об этом. Я знаю евангелие Саббат. Просто думал, что это был лишь каприз. Небольшая деталь.

Цвейл покачал головой.

— Я думаю, что именно здесь вы ошибаетесь, мальчик мой. Половину времени вы читали тексты, охотясь за абсолютно буквальным смыслом, а вторую половину — чересчур усердно старались расшифровать скрытые значения! Вот она, интерпретация текста! Вам нужен баланс. Вам нужно понять функциональное равновесие веры, которое существует для нас. Если вы ожидаете, что аятани будут преданно и строго выполнять все обычаи, хранить реликвии и традиции живой беати, то с такой же уверенностью вы должны знать, что мы с тем же абсолютным повиновением и почтением будем соблюдать данные ею инструкции.

— Написано, — задумчиво начал Гаунт, — что если останки святой Саббат когда-либо будут забраны с Хагии, если случайно или намеренно они будут перемещены, то все Миры Саббат навечно рухнут в объятия Хаоса.

— И что тут неясного?

— Это же пророчество! Цветистый миф, созданный, чтобы усилить почитание и поклонение! Это не может случиться на самом деле!

— Разве? — Цвейл взглянул на Священные Холмы. — А почему же нет? Вы верите в Саббат, в ее труды, ее незапятнанную святость. Ваша вера в нее и все то, что она собой олицетворяет, сияет в вашем сердце. Она привела вас сюда. Так почему вы не верите в ее предсмертное пророчество?

Гаунт пожал плечами.

— Потому что это слишком… безумно! Слишком необъяснимо, фес, слишком далеко! Слишком непохоже…

— Может быть. Скажите мне, вы действительно хотите проверить истинность пророчества, забрав ее из этого мира?

Гаунт не ответил.

— Ну что, мой мальчик? Вы знаете более почитаемого в этом секторе святого? А Льюго или военмейстер знают? Рискнете ли вы потерять сотню населенных систем навсегда лишь для того, чтобы выяснить это? Забудьте ваш приказ или его важность. Имеют ли они право так рисковать или приказывать вам делать это?

— Я не верю, что они вправе. И не верю, что могу сделать это сам, — спокойно ответил Гаунт после долгой паузы.

— Я не верю, что вы должны даже рассуждать об этом, — сказал Харк, подходя к ним сзади. — У вас предельно ясные приказы, сэр, не оставляющие места для интерпретации. Льюго поручил вам простое дело.

— Льюго ошибся, — ответил комиссар-полковник, устремляя на Харка ясный, твердый взгляд. — Более я не стану заботиться об этом.

— Вы нарушаете приказы, сэр? — спросил Харк.

— Да. Едва ли это имеет значение. Моя карьера закончена, мое командование тоже, и едва ли остались шансы, что мы вообще выберемся отсюда живыми. Я нарушаю приказы с полным осознанием, потому что пришло фесово время показать собственные силы и перестать слепо подчиняться людям, которые явно и бесспорно ошибаются!

Взгляд Цвейла восхищенно метался между двумя имперскими офицерами, аятани ловил каждое слово. Харк медленно надел украшенную серебряной отделкой фуражку, тяжело вздохнул и опустил руку, чтобы открыть кобуру.

— Ох, Харк, даже не тратьте время, — презрительно отрезал Гаунт и зашагал прочь.

Они уже были достаточно высоко, чтобы пошел снег, о котором предупреждала Саниан. Он был не слишком густым, но оседал на одежде и запорошивал глаза. Дальше по тропе снежные облака становились настолько плотными, что сами громадные горы на время исчезали, закрытые метелью.

Они два часа назад попрощались с «Подраненной тележкой», оставив машину на сооке, там, где старая тропа на склоне стала совсем уж непролазной для транспорта. Взяв все, что можно было унести, имперцы продолжили путь пешком.

Дорога была еле заметной. Справа высились стены Священных Холмов. Слева громадный склон из голого камня изгибался аркой и ниспадал вниз, в таинственные тени ущелий и пролегавших внизу троп. Каждые несколько шагов приходилось останавливаться, когда камни катились из-под ног, и люди чуть не соскальзывали вниз.

Лестница-в-Небеса была вырублена первыми пилигримами вскоре после основания Усыпальницы, шесть тысячелетий назад. Они взялись за этот труд с усердием, рассматривая его как священный долг и акт поклонения. Лестница в пятьдесят километров поднималась на четыре тысячи метров в горы, прямо к святилищу.

Саниан рассказала, что ныне мало кто пользуется ею, потому что этот подъем очень труден, и даже самые ревностные паломники предпочитают иные дороги. Но более легкие пути сейчас были для отряда закрыты.

Саниан привела их к основанию Лестницы, когда начался снегопад.

С первого взгляда сооружение не впечатляло. Узкие, потертые ступени, вырезанные в теле самой горы, поеденные ветрами и состаренные временем. Подобно ржавчине, то тут, то там расползлись лишайники. Каждая ступенька была около шестнадцати сантиметров в высоту, то есть достаточно удобна для подъема, и в ширину в среднем около двух метров, кроме тех мест, где Лестница поворачивала или разделялась. Она змеилась между камнями и исчезала далеко вверху.

— Выглядит довольно просто, — сказал Грир, пройдя первые несколько ступеней.

— Это не так, уверяю тебя. Особенно в такую погоду. Пилигримы обычно преодолевают эту дорогу в качестве акта очищения, — сказала Саниан.

Они начали подъем: Грир торопился вперед, за ним шли Даур, Корбек и Дорден, затем Майло, Саниан, Несса, Дерин и Вамберфельд с Браггом.

— Он себя прикончит, если не сбавит скорость, — сказала Саниан Майло, указав на водителя, опередившего всех остальных.

Основная группа задала определенный ритм. Где-то через двадцать минут Корбек приуныл от монотонности. Он принялся за подсчеты в уме, только чтобы занять чем-то голову. Он примерно измерил расстояние, высоту, глубину и ширину ступеней. Пару раз перепроверил.

— Сколько, ты сказала, здесь всего ступеней? — окликнул он Саниан.

— Говорят, что двадцать пять тысяч.

Дорден испустил громкий стон.

— Вот именно столько и я насчитал, — расцвел Корбек, весьма довольный собой.

Пятьдесят километров. Войска легко преодолевали такое расстояние за один день. Но пятьдесят километров по ступеням…

Это могло занять дни. Тяжелые дни, полные боли и смертельной усталости.

— Саниан, мне стоило спросить тебя об этом пятьсот метров назад, но… как много времени обычно занимает этот подъем?

— Зависит от паломника. У очень ревностных… и подготовленных… пять или шесть дней.

— Вот фес! — громко простонал Дорден.

Корбек вновь сосредоточился на ступенях. Начал падать снег. Через пять или шесть дней, за которые они доберутся до Усыпальницы, Гаунт уже должен будет оказаться на обратном пути в Доктринополь, чтобы успеть к эвакуации. Они попусту тратят время.

Но, с другой стороны, для почетной гвардии не существовало иного спуска с гор, кроме как через свору инфарди. Высока вероятность, что комиссар-полковник останется в Усыпальнице и превратит ее в оборонительный рубеж.

Ладно. Надо двигаться вперед. Поскольку назад не было смысла возвращаться. Незачем.

Ибрам Гаунт вытащил старый тяжелый засов и рывком открыл двери в санктум Усыпальницы. До него донеслись мужские голоса — эшоли распевали торжественный хорал. Холодный ветер стонал в вентиляционных шахтах.

Комиссар-полковник не знал, чего ожидать. И понял, что никогда и не думал, что окажется здесь. Слайдо, упокой Император его душу, завидовал бы ему.

Санктум оказался на удивление маленьким и очень темным. Стены были облицованы черным корундом, в котором не отражалось ни блика от многочисленных горящих свечей. В воздухе пахло дымом, сухостью и пылью столетий.

Гаунт вошел, закрыв за собой дверь. Пол был выложен странной блестящей плиткой, переливающейся в свете свечей и издававшей странный звук под шагами. Комиссар вдруг понял, что это мозаика из отполированных панцирей шелонов, перламутровых, с коричневыми пятнами.

По обе стороны от Гаунта в стенах из корунда располагались ниши. В каждой светилась голограмма космодесантника из ордена Белых Шрамов, их силовые мечи воздеты в салюте скорбного триумфа.

Гаунт пошел вперед. Прямо перед ним находился алтарь реликвария. Облицованный полированными панцирями шелонов, он переливался какими-то нереальными сполохами. На откидной крышке имелась красивейшая мозаика из цветных кусочков панциря, изображавшая Миры Саббат. Гаунт не сомневался, что карта была абсолютно точной. За алтарем куполом возвышался огромный алтарный покров, сделанный из цельного панциря шелона, причем животное было невероятно огромным, больше любого из тех, что довелось увидеть комиссару-полковнику на Хагии. Под этим куполом располагался сам реликварий. Перед ним стояли два деревянных застекленных пюпитра, на которых лежали оригинальные манускрипты евангелий святой Саббат.

Гаунт понял, что сердце его колотится чаще: это место оказывало на него необычайно сильное воздействие.

Вдоль стен в нишах лежали различные реликвии, накрытые полупрозрачной тканью. Слева — чаша для питья, стило, почерневший от времени посох и еще несколько фрагментов, которые комиссар-полковник не смог узнать.

Справа возвышался силовой доспех святой, окрашенный в белый и голубой цвета. На нем виднелись следы давних сражений, почерневшие отверстия и желобки, зазубренные царапины там, где была содрана краска. Знаки девяти ран. Было в этом что-то странное. Гаунт не сразу осознал, что доспех был… маленьким! Он создавался для тела много более миниатюрного, чем тело космодесантника.

Перед ним, в глубине купола из панциря виднелся священный реликварий, погребальные носилки, на которых стоял стеклянный гроб.

Во гробе лежала святая Саббат.

Она не хотела для себя ни помещения в стазис-поле, ни еще каких-либо ухищрений, но все равно осталась нетронутой тлением на протяжении всех шести тысяч лет. Ее щеки ввалились, плоть высохла, а кожа потемнела. На голове все еще сохранились пряди некогда прекрасных волос. Гаунт видел кольца на истончившихся пальцах, медальон с имперской аквилой, зажатый в сложенных на груди ладонях. Голубая накидка почти совершенно выцвела, и высохшие древние цветы лежали вокруг нее на бархатной обивке гроба.

Гаунт не знал, что делать. Он помедлил, не в силах оторвать глаз от иссохшей, но прекрасной беати.

— Саббат. Мученик, — выдохнул он.

— Она не может ответить тебе, ты же знаешь.

Комиссар-полковник оглянулся. Аятани Цвейл стоял за алтарем и смотрел на него.

Гаунт с почтением и достоинством поклонился святой и подошел к Цвейлу.

— Я пришел не за ответами, — прошептал он.

— Нет, именно за ними. Вы сами так сказали, когда мы выходили из Мукрета.

— Это было тогда. Теперь же я сделал свой выбор.

— Выбор и ответы — не одно и то же. Но да, вы решили. И сделали отличный выбор, могу добавить. Храбрый. И правильный.

— Знаю. Если я и сомневался раньше, то лишь до того, как пришел сюда. Мы не сделаем ничего, чтобы увести ее. Она останется здесь. Останется здесь так долго, сколько мы сможем ее защищать.

Цвейл кивнул и похлопал Гаунта по плечу.

— Это будет непопулярный выбор. Бедняга Харк, я думал, его удар хватит при ваших словах, — Цвейл замолчал, а затем оглянулся на реликварий. — Простите мне мою речь, беати. Я всего лишь бедный имхава-аятани, которому стоит вести себя сдержаннее в таком святом месте.

Они вместе покинули гробницу и выбрались по галерее наружу.

— Когда вы объявите о своем решении?

— Скоро, если, конечно, Харк еще не рассказал всем.

— Он может лишить вас командования.

— Он может попытаться. Если он это сделает, вы увидите, что я могу нарушить не только приказы.

Надвигалась ночь, и с северо-запада приближался еще один буран. Аятани-айт Кортона разрешил имперскому конвою разбить лагерь во дворе монастыря Усыпальницы. Так что теперь все пространство между внешней стеной и зданием было заполнено палатками и химическими жаровнями. Транспортные машины конвоя были оставлены на площадке у внешней стены, а вся боевая техника охраняла подходы от ущелья к Усыпальнице, окопавшись и приготовившись. Тот, кто попробует подняться по тропе, встретит мощный отпор.

Приспособив для совещания приемную монастыря, Гаунт собрал офицеров и командиров почетной гвардии. Эшоли Усыпальницы принесли еду и сладкий чай, и никто из жрецов не стал роптать по поводу амасека и сакры, которые тут тоже распивали. Аятани-айт Кортона и несколько старших жрецов присоединились к гвардейцам. Вздрагивали огни ламп, шторм бился в ставни. Харк в одиночестве стоял в задней части комнаты и молчал.

Прежде чем присоединиться к остальным, Гаунт отвел Роуна в сторону, в холодный коридор.

— Я хочу, чтобы ты узнал это первым, — сказал он ему. — Я намерен нарушить приказы Льюго. Мы не тронем святую.

Роун вопросительно выгнул бровь.

— Из-за этого фесова тупого старого пророчества?

— Именно из-за этого фесова тупого старого пророчества, майор.

— Не потому, что для вас все кончено? — спросил Роун.

— Объясни.

Роун пожал плечами.

— Мы знали с самого начала, что у Льюго на вас зуб. Когда вы вернетесь в Доктринополь, с пустыми ли руками или с костями этой девчонки, наступит конец. Конец командования, конец вам, конец истории. Так что, как я это вижу, вам действительно нечего терять, так ведь? Нет ничего, о чем стоило бы упоминать. Вам не станет хуже, если отправите Льюго подальше и засунете его приказы в его персональное Очко Ужаса. На самом деле, вы даже будете себя от этого лучше чувствовать, когда они придут, чтобы вытащить вас отсюда.

— Думаешь, я делаю это потому, что мне стало все равно? — спросил Гаунт.

— А разве нет? Последнюю неделю вы были совсем не тем человеком, под началом которого я начинал служить. Выпивка. Ярость. Идиотские… перепады настроения. Вы ошиблись. Ошиблись жестоко. В Доктринополе, фес, вы были хороши. А с тех пор от вас остались обломки. Ох…

— Что? — рыкнул Гаунт.

— Разрешите говорить честно, сэр, и без обид?

— Разве обычно ты говоришь иначе. Роун?

— Фес, надеюсь, что нет. Вы еще пьете?

— Ну, я…

— Вы хотите, чтобы я поверил в вашу правоту, в то, что вы делаете все это из-за реальных причин? Соберитесь с мыслями. Приведите себя в порядок. Я никогда не любил вас, Гаунт.

— Я знаю.

— Но всегда уважал. Надежный. Отважный. Настоящий воин. Верный кодексу чести. Человек, возродивший Танит такими средствами, о которых другие даже не помышляли. Человек чести.

— С твоей стороны это самый большой комплимент, майор, — сказал Гаунт.

— Простите, сэр, больше это не повторится. Что мне надо знать… осталось ли что-то от этого кодекса сейчас? Есть ли во всем этом честь? Эта фесова миссия почетной гвардии… думаете, мы заслужили такое название?

— Да.

— Тогда покажите мне это. Покажите всем. Докажите, что от вас исходит не только злость и разочарование, и дело не в том, что вы облажались, и вас покарали за это. Докажите, что вы не пьяная развалина, которая быстро катится по наклонной и тащит за собой всех. Для вас, что бы вы ни сделали, все кончено. Но не для нас. Если мы пойдем с вами, лорд-генерал всех нас расстреляет. Нам есть, что терять.

— Я знаю, — сказал Гаунт. Он помедлил с минуту, глядя, как липнут к оконному стеклу хрупкие снежинки.

— Ну?

— Хочешь знать, что все это значит для меня, Роун? Почему мне так плохо после катастрофы в Доктринополе?

— Я прямо-таки заинтригован.

— Добрую часть последних двадцати лет я отдал этому походу. И каждый шаг на этом пути давался с большим трудом. И здесь, на Хагии, слепая тупость одного человека… нашего дорогого лорда-генерала… направила мою руку и разрушила большую работу. Но дело не только в этом. Поход, которому я посвятил столько лет, начат в честь святой Саббат и должен был освободить планеты, которые она сделала имперскими мирами шесть тысяч лет назад. Я особо почитаю ее и предан ее памяти, а этот ублюдок Льюго заставил меня ошибиться на самом священном для нее мире. Я просто фесово облажался в ведении Крестового похода, майор. Я облажался в походе на священном мире святой. И даже это не все.

Он замолчал и прочистил горло. Роун смотрел на него в сумерках.

— Я был одним из избранников Слайдо, которым доверили вести эту войну. Он был величайшим командующим из всех, кого я знал. Он воспринял этот поход как личное дело, потому что был абсолютно и непоколебимо предан святой. Она стала его покровителем, его вдохновением, идеалом, оглядываясь на который он построил военную карьеру. Он сам сказал мне, что в этом походе ясно видел шанс отдать долг благочестия. Я не запятнаю его память, не подведу его здесь. Именно здесь.

— Дайте-ка догадаюсь, — сказал Роун. — И даже это еще не все, ведь так?

Гаунт покачал головой.

— На Формал Прайме, в первые несколько месяцев похода я сражался рядом со Слайдо в яростных боях за города-ульи. Это был один из первых крупных успехов похода. На пиру в честь победы он собрал своих офицеров. Сорок восемь избранных. Мы пировали и праздновали. Мы все были немного пьяны, включая Слайдо. Затем он… он погрустнел той мрачной печалью, которая посещает некоторых людей в разгар пирушки. Мы спросили, что не так, и он ответил, что боится. Мы смеялись! Великий военмейстер Слайдо боится? Он неуверенно поднялся на ноги. Тогда ему уже было сто пятьдесят лет, и годы не были к нему добры. Он сказал нам, что боится умереть прежде, чем закончит свою работу. Боится не прожить достаточно долго, чтобы увидеть полное и окончательное освобождение миров беати. Это была его единственная, всепоглощающая страсть, и он страшился, что не достигнет цели. Мы протестовали… говорили: да вы переживете нас всех! Он тогда покачал головой и ответил, что единственный способ обеспечить успех своей миссии, единственный путь к достижению бессмертия и исполнению долга перед святой — заключен в нас. Он предложил нам клятву. Клятву, скрепленную кровью. Мы взяли штыки и фесовы столовые ножи, чтобы порезать ладони и смешать кровь. Один за другим мы сжимали его кровоточащую ладонь и приносили клятву. Мы поклялись жизнями, Роун, нашими жизнями, что мы закончим его работу. Доведем поход до победного конца. И, проклятье, мы защитим святую от всех, кто посмеет угрожать ей!

Гаунт раскрыл правую ладонь. В голубоватом сумраке Роун отчетливо различил старый бледный шрам.

— Слайдо пал в битве при Бальгауте, той самой битве битв. Как он и боялся. Но его клятва живет, и через нее жив и сам Слайдо.

— Льюго заставляет вас нарушить ту клятву.

— Льюго заставил меня огнем пройтись по Доктринополю, святому городу, и спалить древние храмы, возведенные в ее честь. Теперь Льюго хочет, чтобы я осквернил саму беати и потревожил ее вечный покой. Прошу прощения, что я так плохо все это воспринял, но теперь, возможно, ты понимаешь почему.

Роун медленно кивнул.

— Вам лучше сказать это остальным, — промолвил он.

Гаунт прошел в центр заполненной приемной, отказался от стакана, предложенного ему эшоли, и прочистил горло. Все взоры были прикованы к нему, воцарилась тишина.

— В свете открытий и… других соображений я сообщаю вам, что изменяю наши приказы.

Поднялся шепот.

— Мы не станем выполнять инструкции лорда-генерала Льюго. Мы не будем перевозить реликвии Усыпальницы. Мои приказы таковы: почетная гвардия укрепляется здесь и остается защищать гробницу до того времени, пока ситуация не улучшится.

Гомон голосов наполнил комнату. Но Харк сохранял молчание.

— Но как же приказы лорда-генерала, Гаунт… — начал Клеопас, вставая.

— Больше не соответствуют условиям. Как полевой командир, оценивающий положение на месте, я имею на это право.

Интендант Элтан встал, трясущийся от ярости.

— Но нас же убьют! Мы должны вернуться в Доктринополь и успеть. Иначе нас не эвакуируют! Вы знаете, что здесь будет, комиссар-полковник! Как вы только смеете предлагать такое!

— Сядьте, Элтан. Если это поможет, я сожалею, что гражданские, вроде вас и ваших водителей, попали в такое положении. Но вы слуги Императора. Иногда ваш долг не менее тяжел, чем наш. Вы подчинитесь. Император защищает.

Несколько офицеров и все аятани поддержали его, откликнувшись эхом.

— Сэр, вы не просто нарушаете приказы, — голос лейтенанта Поука был полон тревоги. Клеопас торопливо кивнул, соглашаясь со словами своего младшего офицера. — Мы все понесем жесточайшее наказание. Приказы лорда-генерала Льюго просты и точны. Мы не можем так легко нарушить их!

— Поук, вы не смотрели, что идет за нами по тропе?

Все обернулись. Капитан Ле-Гуин стоял позади всех, прислонясь к стене.

— Даже исходя из одной лишь оперативной обстановки, я бы сказал, что комиссар-полковник делает верный выбор. Мы не можем вернуться сейчас в Доктринополь, даже если сильно захотим.

— Спасибо, капитан, — кивнул Гаунт.

— Оставь свое мнение при себе, Ле-Гуин! — воскликнул капитан Марчес, командир «Завоевателя» «P48J». — Мы всегда можем попытаться! Вот чего ожидали бы лорд-генерал и военмейстер! Если останемся здесь и будем сражаться, можем завязнуть на неделю или больше. И когда флот вернется, мы будем покойниками!

Несколько офицеров, среди которых были и Призраки, зааплодировали словам Марчеса.

— Мы последуем приказам! Заберем реликварий и немедленно уйдем! Давайте испытаем судьбу в битве с инфарди! Если проиграем, значит проиграем! Лучше умереть так, во славе, чем ждать смерти!

Одобрительный гул стал еще сильнее.

— Капитан Марчес, вам стоит быть комиссаром. У вас талант произносить пламенные речи, — улыбнулся Гаунт. — Но комиссар здесь я. И командующий здесь я. Мы остаемся, как я приказываю. Остаемся и сражаемся.

— Прошу, Гаунт, передумайте! — вскричал Клеопас.

— Сэр, мы же умрем, — сказал сержант Мирин.

— И умрем бесславно, если уж на то пошло, — прорычал Фейгор.

— Сэр, разве мы не заслужили шанса? — спросил сержант Сорик, вскакивая и сжимая в руках шлем.

— Все шансы в космосе, Сорик, — сказал Гаунт. — Я взвесил все наши возможности очень тщательно. Это верный путь.

— Вы спятили! — заверещал Элтан. Он обернулся и с мольбой уставился на Харка. — Комиссар! Во имя Императора, сделайте что-нибудь!

Харк выступил вперед. В комнате воцарилась тишина.

— Гаунт. Я знаю, вы все это время считали меня своим врагом. Я знаю почему, но видит Бог-Император, это не так. Я преклонялся перед вами долгие годы. Изучал принимаемые вами решения, которые были не под силу другим. Вы никогда не боялись отвечать перед высшим командованием.

Харк оглядел безмолвную комнату и вновь воззрился на Гаунта.

— Я отправил вас в эту миссию, Гаунт. Я состоял в свите лорда-генерала целый год, и я знаю, что он за человек. Он хочет взвалить на вас вину за Доктринополь, чтобы прикрыть собственную бездарность. После катастрофы в Цитадели он незамедлительно хотел вас разжаловать. Но я чертовски хорошо знал, что вы заслуживаете лучшего. Я предложил последнюю миссию, эту почетную гвардию. Думал, это даст вам шанс обелить себя или, по крайней мере, достойно закончить карьеру. Я даже надеялся, что это могло дать Льюго время передумать и изменить решение. Успешное спасение реликвии под носом вражеских орд могло превратиться в славное деяние. Льюго стал бы героем, а вы, соответственно, сохранили бы должность.

Харк вздохнул и поправил куртку.

— Но вы нарушили приказы, и пути назад нет. Вы поставили себя именно туда, куда хотел Льюго. Превратились в козла отпущения, в котором он нуждался. Я, как офицер комиссариата, более не могу этого позволять. Я не могу позволить вам сохранить командование. Мне жаль, Гаунт. Все это время я был на вашей стороне, но вы меня вынуждаете. Приказом Сто сорок пять эф я лишаю вас полномочий командующего. Миссия будет продолжена в соответствии с полученными прежде приказами. Гаунт, я хотел бы, чтобы было иначе. Майор Роун, примите у комиссара-полковника Гаунта личное оружие.

Роун медленно поднялся, прошел через набитую комнату, встал рядом с Гаунтом и воззрился на Харка.

— Не думаю, что это случится, Харк, — сказал он.

— Это нарушение субординации, майор, — пробормотал Харк. — Следуйте моим указаниям и примите у Гаунта оружие, или я вас пристрелю.

— Должно быть, я неясно выразился, — промолвил Роун. — Иди к фесу.

Комиссар закрыл глаза, помедлил, открыл их и достал плазменный пистолет.

Он медленно поднял его, целясь в Роуна.

— Последний шанс, майор.

— Для кого, Харк? Оглянись вокруг.

Комиссар огляделся. Дюжина стволов смотрели прямо на него, Призраков и нескольких пардусцев. Целились и Ле-Гуин с Клеопасом.

Харк убрал оружие.

— Вижу, вы не оставляете мне выбора. Если мы выживем, об этом инциденте будет доложено комиссариату Крестового похода, во всех деталях.

— Если мы выживем, я с нетерпением буду этого ждать, — сказал Гаунт. — А теперь давайте готовиться.

Снаружи, в ночи, наполненной воем снежной бури, на отметке 00.02 в начале тропы скаут Бонин и солдаты Ларкин и Лилло укрепились в ледяном бункере. У них имелась химическая горелка, но все равно было ужасно холодно. Бонин смотрел на переносной ауспик, пока Ларкин вглядывался в снежную тьму через оптический прицел лонглаза. Лилло потирал руки, устроившись у водруженной на треногу автопушки.

— Движение, — спокойно сказал Ларкин.

— На экране ничего, — ответил Бонин, проверяя светящееся табло ауспика.

— Посмотри сам, — возразил Ларкин, отодвигаясь так, чтобы Бонин мог скользнуть на его место к прицелу снайперского оружия.

— Где?

— Чуть левее.

— Ох, фес! — пробормотал Бонин. В призрачном зеленом свете он ясно видел огни внизу. Сотни огней поднимались к ним по дороге. Прожекторы сияли сквозь падающий снег.

— Их много, — сказал Бонин, отодвигаясь.

— Ты не видел и половины, — промямлил Лилло, уставившись на экран ауспика. Яркие желтые сигналы выплыли вокруг контурных линий голо-карты. Судя по данным, их было, по меньшей мере, три сотни, но это число постоянно увеличивалось.

— Врубай вокс, — велел Ларкин. — Скажи Гаунту, что весь фесов ад поднимается по тропе.

Глава пятнадцатая Ожидание

Когда перед рассветом буран стих, передовые отряды инфарди предприняли первую атаку. Их танки и самоходные орудия открыли огонь, но большая часть снарядов легла далеко от стен Усыпальницы. Шесть STeG-4 и восемь «Разбойников» направились к гробнице, а под их прикрытием шли четыре сотни солдат.

Их встретили пардусские танки и окопавшиеся части Танитского Первого-и-Единственного. «Серый мститель», полузарывшись в снег, уничтожил четыре вражеские машины еще до того, как те добрались до вершины. Их горящие остовы изуродовали белизну склона черными пятнами и огнем.

Тяжелые орудия открыли огонь по приближавшейся пехоте. Через четверть часа белые склоны были завалены мертвецами в зеленых одеждах.

STeG-4 и АТ70 прорвались за линию внешней защиты, став недосягаемыми для «Серого мстителя», но их встретили и уничтожили «Сердце разрушения» Клеопаса и Марчес со своим «P48J».

Инфарди отступили.

Гаунт прошагал в палатку, где Призраки охраняли офицера инфарди, плененного в Бхавнагере. Тварь дрожала и явно была сломлена.

Ибрам приказал освободить его и протянул маленький планшет.

— Отнеси это своим братьям, — твердо сказал он.

Инфарди встал и, глядя на Гаунта, плюнул тому в лицо.

Хук комиссара-полковника сломал ублюдку нос и свалил на снег.

— Доставь это своим собратьям, — повторил он, протягивая планшет.

— Что это?

— Требование отступить.

Инфарди расхохотался.

— Последний шанс… Иди.

Пленник вскочил, капая кровью из носа на снег, и взял планшет. Он вышел через ворота и исчез в снежной круговерти на тропе.

Когда имперцы увидели его в следующий раз, инфарди был привязан к дулу АТ70, который тяжело тащился к внешней линии обороны. Танк подождал, словно дразня гвардейцев, предлагая выстрелить или, как минимум, обратить на него внимание.

А затем он пальнул из главного орудий. Визжащий инфарди превратился в сноп кровавых брызг, обагривших снег. АТ70 развернулся и пополз к своим.

— Что ж, считаю, это тоже своего рода ответ, — промолвил Гаунт.

На Лестнице-в-Небеса, одолев едва ли четверть пути, команда Корбека встретила холодный рассвет и обнаружила себя наполовину погребенной под снегом. Гвардейцы устроились на ступенях, забравшись в спальные мешки. Дрожа и пытаясь размять окоченевшие конечности, они стали выбираться из-под снега. Корбек посмотрел вверх, на ступени. Это будет просто самоубийством.

Целых пять дней инфарди не предпринимали попыток атаковать. Гаунт уже начал верить, что враги дожидаются прихода флота. Для имперцев, окопавшихся под защитой Усыпальницы, ожидание становилось уже невыносимым.

А затем в полдень четырнадцатого дня миссии враг вновь попытал удачу.

Танки вынырнули из ущелья, и снаряды с визгом полетели к Усыпальнице. Застигнутые врасплох «Молитесь своим богам» и две «Химеры» были уничтожены. Дым столбом поднялся в голубое небо.

Остальные пардусские танки встретили атаку и отразили ее. Призраки под командованием Сорика и Маккола понеслись вперед из ледяных траншей и схлестнулись с врагом у начала тропы.

Из своих укрытий танитские снайперы начали соревноваться друг с другом. Ларкин с легкостью обогнал Лухана, а вот с Бэндой соревноваться было трудно. Видя такое дело, Куу решил сделать ставку. К своему негодованию, Ларкин обнаружил, что тот поставил на девушку.

У имперцев ушло два часа, чтобы отразить атаку. К ее концу все выдохлись.

На шестнадцатый день инфарди попытались еще раз, уже большими силами. Снаряды ударили в стены и башню Усыпальницы. Вихрь лазерного огня наполнил воздух, молотя по имперским рядам. Пять или, может, шесть тысяч фанатиков, выплеснулись потоком из прибывших боевых машин. Со стены Гаунт смотрел на эту лавину. Битва обещала быть кровавой.

Высоко на Лестнице-в-Небеса, которая казалась бесконечной, Корбек остановился, чтобы отдышаться. Он еще никогда так не выматывался, никогда не чувствовал такой боли и истощения. Он сел на обледенелую ступеньку.

— Не… не смей… оставить меня сейчас! — задыхаясь, прохрипел Дорден. С его губ срывались облачка пара, когда он попробовал поднять Корбека на ноги. Док выглядел худым и изможденным, с бледной, обветренной кожей. И он тоже задыхался от усталости.

— Но док… нам никогда… никогда… не стоило даже пытаться…

— Не смей, Корбек! Не смей!

— Слушайте! Слушайте! — позвал их Даур. Они с Дерином были ступенек на сорок выше, четко вырисовываясь на фоне яркого белого неба.

Они услышали раскатистый рев, явно не гул ветра. Мощные громоподобные раскаты и голоса… Голоса тысяч кричащих и поющих людей.

Корбек поднялся. Только что он хотел лечь и умереть. И не чувствовал собственных ног. Но теперь встал, опираясь на Дордена.

— Я думаю, мой старый друг, что в конце концов мы туда доберемся. И сдается мне, что прибудем туда в довольно жаркое времечко.

Несколькими ступенями ниже держались остальные, все, кроме Грира, который теперь плелся далеко, далеко позади. Брагг и Несса сидели в снегу, переводя дыхание. Вамберфельд покачивался, закрыв глаза. Майло смотрел на Саниан. Усталое лицо девушки, как показалось Брину, было затуманено скорбью.

Но он ошибся. Это был гнев.

— Это звуки войны, — процедила она, сражаясь с оцепенением. — Я знала это. Мало, что война пришла в мой мир, что растоптала мой родной город. Теперь она явилась сюда, в священнейшее из мест, где должен царить лишь мир!

Она посмотрела вверх на Дордена.

— Видите, доктор? Я была права. Война истребляет всех и вся. Есть лишь война. Ничто больше не имеет значения.

Они ползли наверх, преодолевая последние две сотни ступеней извивающейся лестницы, вымотанные до предела и страдающие от холода и голода. Но осознание, что конец близок, придало им сил для последнего рывка.

Звуки сражения стали отчетливее, усиленные эхом, отражавшимся от самих гор и ущелий.

Дрожащими, окоченевшими руками гвардейцы привели в готовность оружие и двинулись вперед. Корбек и Брагг шли первыми.

Лестница закончилась широкой, засыпанной снегом каменной платформой, на краю которой высилась древняя стена — единственное, что сохранилось от некогда стоявшего тут здания. Гвардейцы забрались на гигантский каменный пик, столовую гору, которая вырастала из массива над гигантским ущельем. Громадная, похожая на крепость твердыня, которая не могла быть ничем иным, кроме как Усыпальницей, возвышалась слева от них, доминируя даже над столовой горой. Между ними кипело масштабное сражение. Они стали свидетелями, скрытыми ото всех, находящимися в километре от театра военных действий. Облака сажи, дыма и пепла клубились в морозном горном воздухе.

Лавина из боевых машин и солдат инфарди, неумолимая, словно ледник, двигалась вперед, поднимаясь по тропе мимо группы Корбека. На заснеженном склоне перед Усыпальницей силы Хаоса были встречены имперскими защитниками. Во внешних стенах Храма уже виднелись пробоины от снарядов, и машины не прекращали огонь. Битва была такой яростной и плотной, что сразу трудно было разобрать, что вообще происходило.

— Пошли, — сказал Корбек.

— Мы влезем во все это? — простонал Грир. — Да мы вообще еле на ногах стоим, ты, чокнутый ублюдок!

— Для тебя полковник — чокнутый ублюдок?.. Нет, мы не влезем во все это. Не прямо сейчас. Мы обогнем мыс по краю. Но мы идем туда, и мы дойдем, рано или поздно. Я проделал этот фесов путь, чтобы стать частью всего этого.

Гаунт находился в гуще битвы у подножия внешней стены. Он не рубился в столь жаркой сече со времен Бальгаута. Бой был плотным и ожесточенным. И грохот стоял оглушительный.

Рядом с «Палачом» лейтенанта Поука лучи плазмы били в ряды противника, оставляя полосы жареных трупов в расплавленном снегу. И «Сердце разрушения», и «Удачливый мерзавец» истратили все снаряды для главных орудий и теперь поддерживали Призраков стрельбой из спаренных болтеров. Бростин, Несса и другие огнеметчики были на правом фланге, выплевывая залпы оранжевого пламени на поле боя. Они превращали утоптанный снег в талый и заставляли войска фанатиков отступать с воплями, в горящей одежде и с опаленной плотью.

Имперцы держались, но в этой адской суматохе был шанс, что командная связь будет потеряна, пока вскормленные Хаосом войска накатывают волна за волной.

Гаунт увидел первую пару вражеских офицеров. Точно энергетические шары, они двигались среди войск. Каждого защищала дрожащая сфера защитного поля. Ничто, кроме прямого попадания танкового снаряда, не могло причинить им вреда. Он насчитал пять таких шаров среди плотных толп наступавших врагов. Любой из них мог оказаться пресловутым Патером Грехом, пришедшим насладиться окончательным триумфом.

— Прикройте меня! — прокричал Гаунт следовавшей за ним огневой команде, и они двинулись в атаку, плечо к плечу. Болт-пистолет комиссара-полковника выплевывал молнии, а силовой меч Иеронимо Сондара гудел в руке.

Два Призрака рядом с ним упали. Еще один споткнулся и рухнул, левую руку ему отстрелило по локоть.

— За Танит! За Вергхаст! За Саббат! — кричал Гаунт, и дыхание его клубилось в воздухе. — Первый-и-Единственный! Первый-и-Единственный!

Это была хорошая поддержка его бойцам слева: Каффрану, Криид, Белтайну, Адару, Мемо и Маккиллиану. Рядом с ними двигался отряд сержанта Брая и остатки огневой команды капрала Мароя.

Орудуя мечом, Гаунт беспокоился за левый фланг. Он был почти уверен, что капрал Мактиг погиб, и нигде не видел и следа отрядов Обела и Сорика, который вместе с Макколом командовал на фланге.

Один из офицеров инфарди был уже близко, громко треща генератором поля, невидимый за силовой защитой, о которую бессильно скреблись лазерные выстрелы имперцев. Используя его в качестве подвижного прикрытия, пехота культистов-эршул двигалась на Призраков. Мемо рухнул, лишившись головы, Маккиллиан упал секундой позже, раненый в бедро.

— Каффран! Гранатометом его! — крикнул Гаунт.

— Он не пробьет щит, сэр!

— Тогда бей по ногам! Сбей фесова гада!

Каффран послушался и выстрелил. Ракета вонзилась в снег прямо под ногами офицера инфарди и взорвалась с ослепительной вспышкой.

Взрыв не поранил самого эршул, но выбил землю у него из-под ног, и офицер упал. Его защитная сфера зашипела в снегу.

Гаунт немедленно оказался над врагом, с воплем вонзая двумя руками силовой меч. Криид, Белтайн и Адар бежали прямо за ним, стреляя в стражу командира-эршул.

Силовой меч встретился с защитным полем. Генератор был создан на оскверненных Хаосом фабриках оккупированного мира-кузницы Эрмун. Генератор оказался мощным и эффективным. Но силовой меч Гаунта был столь древним, что никто не знал, где его создали. И он проткнул сферу, словно мыльный пузырь.

Дрожащее марево поля исчезло, и меч Гаунта пронзил насквозь визжащего офицера-инфарди.

Ибрам вытащил оружие и поднялся. Рядовые инфарди поблизости, еще не пристреленные его Призраками, бежали в страхе. Убив на их глазах офицера, он пробил трещину в их бездумной и фанатичной уверенности.

Но это был лишь маленький лучик триумфа в нестихающем шторме боя. Майор Роун, командовавший силами рядом с главными воротами, не видел передышки в битве. Инфарди накатывали на его позиции примерно с той же скоростью, с какой его бойцы в снежных траншеях и за парапетом стены могли их отстреливать. Ряды самоходок стреляли из-за рядов вражеской пехоты, и их снаряды теперь взметали фонтаны льда и пламени. Две боеголовки рухнули за стеной, одна вырвала из стены десятиметровый кусок.

Роун видел, как по снегу, крадучись, приближался «Серый мститель», поливая лазерным огнем вражеских «Узурпаторов». Один «Узурпатор» был подбит и взорвался, выбросив в небо черно-багровый гриб. Шрапнель звенела, как капли дождя, на мощной броне «Мстителя». «Лев Пардуса» проехался прямо по толпе пехотинцев-инфарди, опустив бульдозерные клинки и одновременно обстреливая вражеские машины. Танковый снаряд, прилетевший Император знает откуда, раздробил ему гусеницу, и танку пришлось остановиться. Вопящие враги тут же облепили его со всех сторон, пытаясь добраться до команды. Роун старался направить огонь части своих отрядов, чтобы помочь «Завоевателю», но угол обстрела был неудачным, и их самих постоянно теснили. Люки танка вскрыли или взорвали, и кучка инфарди выволокла команду «Льва» наружу.

— Фес, нет! — выдохнул Роун, его теплое дыхание обернулось белым паром.

Неожиданно еще один снаряд поразил «Льва Пардуса» и разорвал его на части, уничтожив и несколько дюжин инфарди. Похоже, уничтожение имперских танков было единственным, о чем заботились враги.

В снежной траншее слева от майора Ларкин выругался и, велев прикрыть его, откатился со своей огневой позиции. Куу и Токар устроились рядом с лежащей на снегу Бэндой и продолжили стрелять.

Ствол лонглаза Ларкина неожиданно дал осечку. Стрелок открутил пламегаситель и затем перегнул и вытащил длинный, выработанный орудийный ствол. Ларкин был настолько натренирован в этом, что мог заменять усиленные стволы ХС 52-3 меньше, чем за минуту. Но запасных у него больше не осталось.

— Фес! — он подполз к Бэнде. Над головой свистели выстрелы. — Вергхаст! Где у тебя запасные стволы?

Бэнда сделала еще один выстрел и, дотянувшись, рывком открыла рюкзак.

— Там! Сбоку, внизу!

Ларкин залез и вытащил рулон ткани. В него были завернуты три ХС 52-3.

— Это все, что у тебя есть?

— Все, что нес Твениш!

Ларкин поставил ствол на место, проверил линию и прикрутил свой гаситель.

— Они же не собираются все фесово время палить в таком темпе?! — пробормотал он.

— Танитец, должно быть, на складе амуниции больше, — сообщил Куу, вгоняя новую силовую ячейку в лазган.

— Ага, но кто пойдет за ней в Усыпальницу?

— Ну да, — пробормотал Куу.

Ларкин подул на пальцы, торчащие из митенок и вновь открыл стрельбу.

— Какой счет? — прошипел он Бэнде.

— Двадцать три, — сообщила она, не оборачиваясь.

Всего на два меньше, чем у него. Фес, а она хороша.

Хотя кто тут не попадет, если впереди так много проклятых целей?

Роун двинул огневую команду вперед, в укрытие за своей уже полыхавшей «Химерой». Лилло, Гутс, Кокер и Бен упали в грязный снег рядом с машиной, стреляя через яростный дым, клубившийся из двигательного отсека. Через мгновение Лухан, Филен, Кайлл и Маззедо приблизились и открыли перекрестный огонь, когда Фейгор подал знак.

Роун махнул третьему отряду: Орул, Сангал, Дорро, Ресс и Мурил двинулись в обход другому концу «Химеры». Они как раз приближались к цели, когда инфарди выстрелили. Два снаряда АТ70 маленькими вулканами взорвались в центре отряда. Филен и Маззедо испарились мгновенно. Кокер был ранен осколками и упал. От его горячей крови в воздух поднимался пар. Гутс и Бен побежали вперед, чтобы оттащить окровавленного танитца в укрытие, но Гутс был немедленно ранен в ногу лазерным лучом. Бен обернулся и получил два выстрела в спину. Вскинув руки, он рухнул лицом в снег.

Пехота инфарди наступала слева, паля из всех стволов. В бешеной перестрелке сначала Орул, а затем Сангал были убиты неоднократными попаданиями. Дорро смог оттащить Бена и Кокера в укрытие, но затем словил осколок выстрел в челюсть, так что ему буквально свернуло голову.

Роун вдруг понял, что взят в тиски и стреляет с Луханом, Фейгором и Кайлом, прикрывая Ресса и Мурила, которые были ближе всех к раненым Призракам.

— Третий! Это третий! Мы зажаты!

Почерневшие останки грузовика Муниторума в пятидесяти метрах от них раскололись и рассыпались, словно горящую машину пнул какой-то великан. На мгновение Роун обрадовался, уверенный, что это один из пардусских «Завоевателей».

Но это был не он. STeG-4 быстро мчался по снежному покрову, пестрившему пятнами масла и крови.

— Фес! Назад! Назад!

— Гак! Куда вы, сэр? — взвыл Лилло.

STeG-4 выстрелил, и снаряд с воем пробил насквозь мертвую «Химеру».

Позади позиции Роуна вдруг раздалось леденящее кровь завывание. Частично животный визг, частично шипение пневматики. Затем этот звук превратился в низкое гудение. Луч мощного оружия врезался во вражескую машину, и вихрь пламени вырвался через боковые панели. Танк остановился, полыхая.

— Отступайте! Все чисто! — прокричал комиссар Харк Роуну и его солдатам, выстрелив еще раз по наступавшему взводу инфарди. Они оттащили Гутса, Кокера и Бена на двадцать метров до ближайшего блиндажа в снегу.

— Удивлен увидеть тебя, — спокойно сказал Роун Харку.

— Не сомневаюсь в этом, майор. Но я не собираюсь просто отсиживаться в Усыпальнице и дожидаться конца.

— Долго ждать не придется, комиссар, — сказал Роун, меняя обойму. — Уверен, ты всласть на него налюбуешься. Последний бой Гаунта и его Призраков.

— Я… — начал Харк, но затем смолк. Как комиссара, даже непопулярного и нежеланного, его первейшей обязанностью было вдохновлять и подбадривать войска и пресекать подобные разговоры. Но он не мог. Видя силы, грозившие захлестнуть и уничтожить их, отрицать очевидное не было сил.

Циник майор был прав.

Гаунт тоже знал, что это наступила самая тяжелая часть битвы. Солдаты вокруг него падали. Он видел, как Криид тащит в укрытие раненного в ногу Каффрана. Видел, как дважды подстреленный Адар упал в конвульсиях. Видел, как два Призрака-вергхастца взлетели в воздух, подброшенные взрывом. Он чуть не упал, споткнувшись о труп рядового Брела, чья кровь уже замерзла, похожая теперь на рубины.

Лазерный луч вонзился Гаунту в правую руку, и комиссара-полковника развернуло. Другой прожег дыру в рукаве кителя.

— Первый-и-Единственный! — кричал он, и дыхание в холодном воздухе замерзало клубами. — Первый-и-Единственный!

Что-то вдруг случилось с небом. Оно резко из молочно-белого стало желтым, засверкало молниями, завихрилось облаками. Внезапно из ущелья поднялся почти горячий ветер.

— Гак, это что вообще такое? — пробормотала Бэнда.

— О нет… — выдавил Ларкин. — Безумие Хаоса. Фесово безумие Хаоса!

Беззвучные пузыри пурпурного и бордового вспухли и лопнули в небе. Алые цветы расцвели и растеклись, словно масляные разводы на воде. Зашипели молнии, фиолетово-белые, угрожающие и змеистые, сопровождаемые столь громкими раскатами грома, что задрожали сами горы.

Яростная битва захлебнулась и стихла. Инфарди бежали к тропе, оставляя раненых и подбитые машины на поле боя. Массовое отступление было столь внезапным, что враги очистили мыс перед Усыпальницей меньше чем за десять минут.

Имперцы в ужасе смотрели на корчащееся в небесах безумие. Двигатели машин заглохли. Вокс-каналы посходили с ума и наполнились дикими шумами и визгом. Бойцы вырывали из ушей вокс-бусины, морщась от боли. У вокс-офицера Раглона потекла кровь из ушей, пока он смог стащить с головы гарнитуру. Статические разряды наполнили воздух, потрескивали на оружии, электризовали волосы. Зеленоватые огни и шаровые молнии вспыхивали и шипели на крышах Усыпальницы.

За несколько минут до окончательного поражения что-то спасло почетную гвардию Гаунта или хотя бы подарило временную передышку.

Злая ирония заключалась в том, что этот подарок им преподнес Хаос.

— Я посоветовался с храмовыми адептами-псайкерами, — сказал аятани-айт Кортона. — Этот варп-шторм. Он воздействует на весь космос близ Хагии.

Гаунт сидел на стуле в главном зале Усыпальницы, раздетый до пояса. Медик Лесп накладывал швы и бинтовал ему руку.

— Какова причина?

— Флот Извечного Врага, — ответил Кортона.

Гаунт изогнул бровь.

— Но он должен был добраться до нас еще только через пять дней.

— Возможно. Но флот такого размера, движущийся через имматериум, создает обширную зону турбулентности. Корабли толкают эту волну перед собой.

— И такая ударная волна только что пронеслась над Хагией, понятно? — Гаунт встал и размял забинтованную руку. — Спасибо, Лесп. Идеальная работа. Как всегда.

— Сэр. Я так полагаю, нет никакого смысла советовать вам дать руке отдых?

— Ни малейшего. Как только разберемся со всем этим, я дам ей сколько угодно отдыха.

— Сэр…

— А теперь иди в госпиталь, там много нуждающихся в твоей помощи куда больше моего.

Лесп отсалютовал, собрал свои инструменты и поспешил прочь. Надев рубашку, Гаунт прошел с Кортоной к одной из открытых ставен и посмотрел на зловещую кипящую ярость, захлестнувшую небеса над Священными Холмами.

— С планеты больше не выбраться.

— Что, комиссар-полковник?

Гаунт оглянулся на пожилого жреца.

— В шторме нет ничего хорошего, аятани-айт, но, по крайней мере, во всем этом есть некое удовлетворение. Если бы я подчинился приказам и вернулся в Доктринополь, то даже при самом удачном раскладе не добрался бы туда раньше завтрашнего дня. Так что даже успей я до окончания эвакуации, все равно остался бы заперт здесь.

— Как и Льюго, и последние несколько сотен судов, в этом нет никаких сомнений, — промолвил Харк, как всегда появившись внезапно и в середине разговора. Гаунт уже стал привыкать к харковской манере появляться и начинать разговор без вступления.

— Виктор, звучит так, словно вы довольны этим.

— Хагия скоро будет уничтожена, сэр. Доволен — не совсем верное слово. Но, как и вы, я испытываю… э-э… некоторое злорадство, что лорд-генерал Льюго страдает вместе с нами.

Гаунт стал застегивать китель.

— Майор Роун сказал, что во вчерашнем бою вы заставили нас гордиться вами. Спасли его и многих других.

— Это была служба не вам, а Золотому Трону Терры. Я солдат Империума и буду служить со всем усердием и до самой смерти. Император защищает.

— Император защищает, — кивнул Гаунт. — Слушайте, комиссар… я не сомневаюсь в вашей храбрости, верности или способностях. Всю дорогу вы сражались достойно. Вы выполняли свой долг, нравится мне это или нет. Признаю, нужно обладать немалой храбростью, чтобы стоять в той комнате и пытаться лишить меня полномочий командира.

— Храбрость тут ни при чем.

— Как раз храбрость тут задействована напрямую. Я хочу, чтобы вы знали, что от меня вы не получите негативных рапортов… если и когда я буду их делать. Неважно, какой рапорт захотите сделать вы. Я не держу на вас зла. Я всегда воспринимал свой долг по отношению к Императору со всей фесовой серьезностью. Абсолютной фесовой серьезностью. Как же я могу укорить другого человека за то же самое?

— Я… благодарю за откровенность и любезность. Хотел бы я, чтобы все было иначе и, может быть… отношения между нами сложились бы по-другому. Я был бы очень рад служить с вами в Первом-и-Единственном. Без капли сомнения.

Гаунт протянул руку, и Харк пожал ее.

— Я тоже так думаю.

Двери зала распахнулись, и собеседников омыл холодный воздух, принеся с собой майора Клеопаса, капитана Ле-Гуина, капитана Марчеса и офицеров-Призраков Сорика, Маккола, Бея, Мирина, Тейсса и Обела. Они отряхнули от снега обувь и смахнули хлопья с рукавов.

— Присоединяйтесь ко мне, — сказал Гаунт Харку. Они подошли к офицерам.

— Господа. А где Роун?

— По периметру была какая-то тревога, сэр. Он отправился все проверить, — сказал Мирин.

Гаунт кивнул.

— Есть вести от полковника Мактига?

— Он был найден живым, но тяжело раненным. Враг вырезал его отряд, остались лишь он и еще двое, — сообщил Сорик.

— Что случилось, сэр? — спросил капрал Обел. — Что заставило отступить инфарди? Я думал, они сомнут нас, правда, думал.

— Они и смяли, капрал. Правда. Но нам фесово повезло, — Гаунт как мог вкратце объяснил природу шторма и его воздействий. — Думаю, этот внезапный ураган ошеломил эршул. Думаю, они решили, что это какой-то апокалиптический знак Темных Богов и просто… растерялись. Конечно, с другой стороны, это и был таковой знак. Как только они перестроятся, то вернутся с утроенной силой, могу поспорить. Они знают, что сама преисподняя идет им на помощь.

— Значит, они будут атаковать снова? — спросил Марчес.

— Думаю, капитан, что это случится еще до ночи. Мы должны перераспределить наши силы за это время, чтобы встретить следующую атаку эршул.

— Вот так мы называем их, сэр? — спросил Сорик.

— Называй их, как тебе больше нравится, Сорик.

— Может, ублюдки? — предложил Клеопас.

— Поедающие отбросы выродки варпа? — встрял Тейсс.

— Мишени? — невозмутимо предложил Маккол.

Все рассмеялись.

— Как вам удобнее, — сказал Гаунт. Хорошо, некоторое присутствие духа у них еще оставалось.

— Бей, Обел, тащите сюда тот стол. Капитан Ле-Гуин, вижу, вы принесли карты. Давайте за работу.

Они едва разложили карты, как запищал вокс Гаунта.

— Это первый, говорите.

На связи был вокс-офицер Белтайн.

— Майор Роун просит вас выбраться наружу, сэр. Там что-то странное.

Белтайн в своем репертуаре. Странное!

— Что странного на это раз, Белтайн?

— Сэр… это полковник, сэр!

Гаунт бежал вниз по ступеням к воротам через сугробы к внешней стене.

Роун и группа людей только что вошли, ведя за собой десять изможденных, спотыкающихся фигур, покрытых грязью и инеем, изголодавшихся и усталых.

Гаунт ошалевшими глазами взирал на процессию. Они остановились. Рядовой Дерин. «Еще Разок» Брагг. Призраки-вергхастцы Вамберфельд и Несса. Капитан Даур, поддерживавший полуживого пардусского офицера, которого Гаунт не знал. Дорден… Святый Бог-Император! Док Дорден! И Майло, да защитит его Император, с хагийской девушкой-эшоли. И во главе полковник Кольм Корбек.

— Кольм? Фес, Кольм, что ты тут делаешь? — неверяще спросил Гаунт.

— Сэр, мы… мы пропустили все веселье, да? — прошептал Корбек и рухнул в снег.

Глава шестнадцатая Инфарди

Ночь шестнадцатого дня наступила, но это была не нормальная ночь. Зловещая варп-буря зажгла небо над Усыпальницей, раскрасив его пульсацией всех цветов радуги и электромагнитных спектров. Снегопад прекратился, и под безмолвным, вспыхивавшим небом потрепанные имперцы в боевой готовности ждали новой атаки, глядя на отражения быстро сменявшихся цветов на снежном поле и ледниках Священных Холмов.

Это было самое спокойное время, почти безмятежное. Яростный калейдоскоп сменялся в небесах. Воздух был почти недвижим. Возможно, под воздействием варп-шторма температура поднялась почти до нуля.

В приемной монастыря аятани бережно зажгли масляные лампы и затем молча удалились.

Гаунт бросил фуражку и перчатки на приставной столик.

— Я… я очень рад, что ты здесь, но комиссар во мне хочет знать почему. Фес, Кольм! Ты был ранен, и тебе было приказано эвакуироваться!

Корбек сидел на походной кровати под закрытыми, окрашенными красным лаком ставнями. Камуфляжный плащ окутывал массивную фигуру, словно старушечья шаль, а в руке дымилась чашка с горячей похлебкой.

— Все это верно, сэр. Боюсь, что не могу этого объяснить.

— Не можешь объяснить?

— Нет, сэр. Если не хочу показаться настолько безумным, что вы закуете меня в кандалы и немедленно запрете в подвале.

— Давай все же рискнем, — сказал Гаунт.

Он налил себе бокал сакры, но понял, что не хочет пить. Тогда предложил выпивку Роуну, но тот покачал головой, протянул Дордену, и тот взял стакан и пригубил. Танитский главный медик сидел у очага. Гаунт еще никогда не видел его таким старым и уставшим.

— Скажи ему, Кольм, — велел Дорден. — Проклятье, говори же. Помнишь, я ведь тоже сначала тебе не поверил.

— Не поверил. — Кольм отпил еще и, поставив чашку, вытащил из сумки на бедре коробку сигар, предложив их всем присутствовавшим.

— Не курил их уже много лет, — улыбнулся Цвейл, наслаждаясь первыми несколькими затяжками. — Что может быть лучше? Что оно, убьет меня, что ли?

— Это самая меньшая из наших забот сейчас, отец, — сказал Роун.

— Тоже верно.

— Кольм, я жду, — напомнил Гаунт.

— Я, гм… дай-ка подумать… как бы лучше объяснить… я… ну… это… сначала…

— С ним говорила святая, — обрубил Дорден.

Цвейл подавился дымом и закашлялся. Корбек наклонился, чтобы похлопать старого жреца по спине.

— Корбек? — прорычал Гаунт.

— Ну, она ведь говорила, верно? — сказал Дорден. Он повернулся к Гаунту с Роуном. — Не смотрите на меня так, вы оба. Я знаю, как безумно это звучит. Я смотрел так же, когда Кольм сказал мне об этом. Но ответьте-ка мне… Что, во имя доброго Бога-Императора, заставило бы такого старика как я проделать весь этот путь? А? Эта дорога меня почти прикончила. Фесова Лестница-в-Небеса! Да она нас всех чуть не прикончила! Но никто из нас не спятил. Ни один. Даже Кольм.

— О, спасибо огромное, — вставил Корбек.

— Я хочу услышать больше, — начал Гаунт.

— Фес, намного больше! — согласился Роун, подкрепляясь большим глотком сакры.

— У меня были сны. О моем старике отце. Там, на Танит, в графстве Прайз, — сказал Корбек.

— Ага. Опять началось… — протянул Роун.

— Выметайся, если не хочешь слушать! — рявкнул Дорден.

Майор, пожав плечами, сел. Никогда еще добрый старый доктор так с ним не разговаривал.

— Он пытался мне что-то сказать, — продолжил Корбек. — Это было прямо после того, как ребята вытащили меня из когтей Патера Греха.

— Может, дело в травме? — предположил Гаунт.

— О, вполне возможно. Если тебе станет легче, мы можем притвориться, что я протащился три сотни фесовых километров только потому, что хотел быть с тобой в последнем бою Призраков. И все эти люди оказались достаточно глупы, чтобы пойти со мной.

— Да, в это поверить легче, — отметил Роун.

— Согласен, майор, — сказал Гаунт. — Корбек, перестань нас смешить и расскажи остальное.

— Через отца в моих снах со мной говорила святая. Я не могу доказать это, но так и было. Она звала меня. Я не знал, что делать. Думал, что схожу с ума. А затем обнаружил, что Даур испытывает то же самое. После ранения его захватило это чувство, этакая заноза, которая никак не вылезала, как ни старался он ее вытащить.

— Капитан? — позвал Гаунт.

Даур сидел в углу и пока не проронил ни слова. Холод и тяжкий путь очень плохо отразились на его израненном теле.

— Все, как сказал полковник. У меня было… ощущение.

— Так, — сказал Гаунт и повернулся обратно к Корбеку. — И что потом? Это ощущение оказалось настолько сильным, что вы с Дауром нарушили приказы, дезертировали и прихватили с собой остальных?

— Примерно так, — признался Корбек.

— Нарушили приказы… Я недавно что-то такое слышал? — промурлыкал Цвейл, вновь раскуривая сигару.

— Заткнитесь, отец! — огрызнулся Гаунт. — Пожалуйста.

— Корбек рассказал мне, что с ним происходит, — спокойно продолжил Дорден. — Сказал то, что творится у него голове, и что он планирует сделать. Я знал о его попытках уговорить более здоровых воинов пойти с ним. Сам я всячески препятствовал этой затее. Но…

— Но что?

— Но потом святая заговорила и со мной.

— Фес меня раздери! — воскликнул Роун.

— Она и с тобой говорила, Толин? — с железной выдержкой спросил Гаунт.

Дорден кивнул.

— Я знаю, как все это звучит. Но у меня были те же сны. О моем сыне, Микале.

— Это объяснимо, док. Чудовищная потеря и для Призраков, и для тебя.

— Спасибо, сэр. Но чем больше Корбек рассказывал мне о своих снах, тем больше я понимал, что они такие же, как мои. Его умерший отец. Мой погибший сын. Приходящие к каждому из нас с сообщением. У капитана Даура почти все то же самое. Кто-то, что-то… пыталось связаться с нами.

— И это заставило вас троих дезертировать?

— Да, сэр, — сказал Даур.

— Простите, сэр, — прогудел Корбек.

Гаунт глубоко вздохнул, размышляя.

— А остальные? С ними тоже говорили?

— Нет, насколько я знаю, — сказал Кольм. — Мы просто взяли их с собой. Майло прибыл с ранеными и отчаянно хотел вернуться в полк, так что его легко было убедить. Он привел девушку, Саниан. Так ее зовут. Она эшоли. Нам нужен был проводник, а она местная. Без ее знаний мы бы уже давно были покойниками. Не подстрелили бы нас враги, так мы бы в горах замерзли.

— Да уж, она нашла для нас путь, — мрачно пошутил Дорден. — Молю Золотой Трон, чтобы теперь она отыскала его и для себя.

— Брагг… ну ты же его знаешь. Он сделает все, что я ему скажу, — продолжил Корбек. — Он жаждал помочь. И Дерин тоже. Вамберфельд, Несса. Когда полковник, капитан и главный медик просят о чем-то гвардейцев — гвардейцы помогают. Никого из них нельзя винить и наказывать. Они отдали все свои силы. Ради вас, если уж на то пошло.

— Ради меня? — переспросил Гаунт.

— Ради вас они все это и сделали. Мы убедили их, что эта миссия может стоить им жизни и идет вразрез с приказами верховного командования. Потому что вы хотели бы этого. Это было бы на благо всех Призраков и Империума.

— Ты сказал, что пришлось их убеждать, Корбек, — произнес Роун. — Значит, тебе пришлось лгать?

— Никто из нас не лгал, майор, — холодно ответил Дорден. — Мы знали, что нужно делать, и сказали им об этом. Они пошли, потому что они Призраки.

— А что с пардусцем… как его… сержант Грир?

— Нам был нужен водитель, сэр, — ответил Даур. — Я встретил Грира незадолго до своего ранения. Его не нужно было долго убеждать.

— Ты рассказал ему о святой и ее посланиях?

— Да, сэр. И он явно не поверил.

— Явно… — эхом откликнулся Роун.

— И я… — запнулся пристыженный Даур. — Я сказал ему, что мы дезертируем и идем сюда, чтобы забрать золото аятани, спрятанное в Священных Холмах. И тогда он сразу же согласился. — И Даур щелкнул пальцами.

— Ну наконец-то! — воскликнул Роун, наполняя стакан. — Вот мотивация, в которую я могу поверить.

— А в Священных Холмах действительно есть золото аятани? — спросил Цвейл, выдыхая идеально ровные кольца дыма.

— Я это выдумал, отец, — с несчастным видом пробормотал Даур.

— О, хорошо. Не люблю узнавать обо всем последним.

Гаунт присел на стул у двери, размышляя, и почти тут же вскочил. Корбек видел, что командир заметно нервничает.

— Прости, Ибрам… — начал он.

Гаунт повелительно поднял руку.

— Оставь, Кольм. Скажи-ка мне… Если я хоть на долю секунды поверю в эту чудесную историю… Что должно случиться теперь? Зачем вы все здесь?

Корбек посмотрел на Дордена, тот пожал плечами, Даур опустил голову на руки.

— Вот здесь у нас заканчиваются достоверные факты, сэр, — признался полковник.

— Что, вот только сейчас? — ухмыльнулся Роун. — Прости меня, Гаунт, но я думал, что этот момент давным-давно миновал!

— Возможно, майор. Ну так… Ни у кого из вас нет ни малейшей идеи о том, для чего вы здесь?

— Нет, сэр, — сказал Даур.

— Ни намека, — поддержал Корбек.

— Мне жаль, — сказал Дорден.

— Очень хорошо, — продолжил Гаунт. — Тогда вам стоит вернуться в отведенную вам комнату и поспать.

Три члена экипажа «Подраненной тележки» кивнули и начали подниматься.

— О нет, нет, нет! — внезапно встрял Цвейл. — Это не конец! Вовсе нет!

— Отец, — начал Гаунт. — Уже поздно, а утром нам умирать. Давайте хоть выспимся.

— Лично я помирать не собираюсь, — сказал Цвейл. — Отличный табак, полковник. Благодарю. А теперь сядьте, я хочу знать больше.

— Отец, сейчас не время, — сказал Гаунт.

— Самое оно. Если уж сейчас не время, то я уж и не знаю, когда время! С этими людьми говорила святая, отправила их вслед за нами со священной миссией!

— Я вас умоляю! — Роун состроил страдальческую мину.

— Со священной миссией! Нравится вам это или нет, но эти люди инфарди!

— Они кто?! — вскричал майор, вскакивая и хватаясь за лазпистолет.

— Инфарди! Инфарди! Как вы их называете… Паломники! Они фесовы паломники, вот! Они проделали весь этот путь во имя святой беати! Не отвергайте же их сейчас!

— Сядь, Роун, и убери оружие. Отец Цвейл, что вы предлагаете?

— Задать им самый очевидный вопрос, комиссар-полковник.

— Какой?

— Что именно сказала им святая?

Гаунт неловко провел руками по золотистым волосам. Левая рука заметно дрожала.

— Хорошо. Только для протокола… Что сказала вам святая?

— Мученик Саббат, — в унисон ответили Дорден, Корбек и Даур.

Гаунт резко сел.

— О, святой фес… — пробормотал он.

— Сэр? — забеспокоился Роун, вставая. — Что это значит?

— Это значит, что она, возможно, говорила и со мной.

— Саниан, — позвал Майло, спускаясь в тусклые коридоры Усыпальницы.

Ветер завывал в воздушных шахтах. Странные блики света от варп-шторма падали на кирпичный пол через окна. Он увидел фигуру, сидевшую на одной из скамей коридора.

— Саниан?

— Привет, Майло.

— Что ты делаешь?

Он видел, что она делала. Неуверенно и неопытно она собирала и заряжала гвардейский лазган.

Девушка обернулась, когда он подошел, опустила приклад, отложила промасленную тряпку и стремительно поцеловала его в щеку. Ее пальцы оставили на щеке Майло пятнышко оружейной смазки.

— Это за что?

— За то, что помог мне.

— Помог в чем?

Она не сразу ответила. Попыталась неправильно завернуть ствол винтовки.

— Дай мне, — сказал Майло, потянувшись, чтобы взять оружие. — Так в чем я помог тебе?

Она наблюдала, как его опытные руки собрали винтовку.

— Хочу помолиться за тебя перед святой, Брин. И вознести тебе благодарность.

— Зачем? Что я сделал? — спросил он, отдавая девушке оружие.

— Ты, — улыбнулась она. — Ты и твои Призраки, через вас я нашла свой путь. Я больше не эшоли. Я вижу будущее. Наконец я вижу свой путь.

— Твой путь? И… какой он?

Снаружи варп-шторм терзал ночное небо.

— Есть лишь один путь, — промолвила Саниан.

— Прошу прощения, но это бред! — кричал Роун, поспешая за Гаунтом, Дорденом, Корбеком, Цвейлом и Дауром, шагающими по Усыпальнице к гробнице святой.

— Что за переполох? — спросил храмовый аятани, выходя из боковых покоев.

— Возвращайся в постель, — велел ему Цвейл, проносясь мимо.

Гаунт встал как вкопанный. Все остальные сгрудились у него за спиной.

Он обернулся.

— Роун прав! Фес, это глупо! Там ничего нет!

— Вы сами сказали, что голос несколько раз прошептал вам «Мученик Саббат».

— Да! Я был убежден! Фес! Это безумие!

— Полагаете, это заразно? — Дорден кивнул на Корбека.

— Неважно, насколько глупо все это выглядит, — сказал Цвейл. — Спускайтесь. В Усыпальницу. Проверьте!

— Я уже был там! Вы это знаете! — сказал Гаунт.

— Может, но вы были один. Не с другими инфарди.

— Я бы хотел, чтобы вы перестали произносить это слово, — встрял Роун.

— А я бы хотел, чтобы вы отвалили! — отрезал аятани.

— Хватит! С меня хватит! — заорал Гаунт. — Давайте пойдем и посмотрим, что случится…

— Вамбс? — прошептал Брагг, толкая тяжелую красную дверь в гробницу. Он не был уверен, где находился, но, фес, ему казалось, что тут он точно не должен был быть.

В воздухе темной залы чувствовался дым, отполированные кусочки панцирей шелонов тихо поскрипывали под ногами. Брагг осторожно шел по мозаике. Перламутровые скорлупки выглядели такими тонкими и хрупкими. Очень нежными для его больших ног.

— Вамбс? Дружище?

Пугающие изображения космодесантников сияли в нишах в черных стенах.

— Вот ведь фес! Вамбс!

За полированным алтарем под большим колпаком из чего-то, что показалось Браггу какой-то костью, он увидел Вамберфельда, наклонившегося над маленькой деревянной шкатулкой.

— Вамбс? — Брагг вдоль стены подошел к алтарю. — Что ты здесь делаешь?

— Смотри, Брагг! — Вамберфельд протянул что-то взятое из шкатулки. — Это ее пастуший посох! Тот самый, что держала сама Саббат, когда гнала своих шелонов на рынок.

— Отлично. Гм… я тебе советую положить его на место… — сказал Брагг.

— Да? Наверно. И все равно, Брагг, смотри на это! Помнишь тот сломанный крюк, что я нашел? Видишь? Он точно совпадает со сломанным концом! Можешь в это поверить? В точности! Думаю, я нашел часть подлинного посоха святой!

— Приятель, думаю, мне стоит отвести тебя к доку, — осторожно произнес Брагг. — Нам не стоит быть здесь.

— Я думаю, что нам стоит. Думаю, что мне стоит.

Дверь в гробницу с треском открылась.

— Фес! Кто-то заходит, — заволновался Брагг. — Стой здесь. Не трогай больше ничего, хорошо? Ничего.

Он вернулся в основную часть склепа.

— Фес, что ты здесь делаешь? — услышал Вамберфельд голос Брагга.

Он повернулся и уставился в полумрак реликвария. Его приятель Брагг с кем-то разговаривал.

— Как и ты, танитец. Я пришел за золотом.

— За золотом? Фес, за каким еще золотом? — услышал Вамберфельд голос Брагга.

— Не держи меня за дурака, верзила! — послышался другой голос.

— Я и не собирался. Опусти ствол, Грир. Это уже не смешно.

«Нет. Только не здесь, — подумал Вамберфельд. — Пожалуйста, только не здесь». У него опять начала дрожать рука.

Он выпрямился и вышел из реликвария. Грир стоял за большой красной дверью, которую закрыл за собой. Он выглядел нервным, отчаявшимся и больным. Кожа сморщилась и пошла пятнами после пытки, через которую они прошли. Он наставил на Брагга автоган.

— А, вас двое! Я ожидал этого, потому и пришел сюда. Хотите обмануть меня, лишить доли, да? Даур вас сюда послал, или вы его прирезали?

— Фес, что ты несешь? — спросил Брагг.

— Золото! Проклятое золото! Хватит изображать невинность!

— Нет никого золота, — промолвил Вамберфельд, пытаясь унять дрожь в руке. — Я же тебе говорил.

— Заткнись! Ты вообще не в себе, псих! Ты ничего не знаешь о том, что я хочу услышать!

— Почему бы тебе не опустить оружие, Грир? — спросил Брагг, делая шаг вперед.

Пистолет заплясал и нацелился в его голову.

— Не двигайся. Даже не пытайся. Покажи мне золото! Сейчас же! Вы пришли сюда раньше, вы его и нашли!

— Нет здесь никакого золота, — повторил Вамберфельд.

— Проклятье, заткнись! — рявкнул Грир, нацеливаясь на вергхастца.

— Это уже слишком, — сказал Брагг. — Нам всем надо успокоиться.

— Хорошо, хорошо. — Грир, казалось, согласился. — Смотри, мы можем все поделить на троих. Золото тяжелое. Я не смогу сам все унести, и ни за что не останусь здесь дольше необходимого. Хаос может в любую минуту смести эту проклятую дыру. Разделим на троих. Возьмем все, что можем унести. Вы поможете мне дотащить золото до Лестницы и спустить его к «Химере». Что скажете?

— Скажу… что, во-первых, мы никогда не пройдем обратно, особенно вниз по Лестнице… Во-вторых, вся планета проваливается в Хаос, так что бежать нам некуда… И в-третьих, здесь нет фесова золота.

— А пошли вы! Я сам все заберу! Столько, сколько унесу!

— Нет никакого золота, — повторил Вамберфельд.

— Заткнись ты, псих! — завопил Грир, наставляя оружие на Вамберфельда. — Заткни его, танитец. Пусть он перестанет так говорить!

— Но это правда, — сказал вергхастец. Рука у него дрожала. Сильно дрожала. Пытаясь унять дрожь, он сунул руку в карман.

— Что за черт? Ты за оружием? — Грир наставил пистолет на Вамберфельда и пальцы его напряглись.

— Нет! — Брагг потянулся к Гриру, хватаясь руками за ствол.

Прогремел выстрел. Пуля попала Вамберфельду в грудь и опрокинула навзничь.

— Вамбс! — в ужасе заревел Брагг. — Бог-Император тебя раздери, ты, ублюдок!

Массивный кулак врезался в лицо Грира, оставив пардусца со сломанным носом и выбитыми зубами. Пистолет выстрелил еще дважды, попав Браггу в правое бедро и в купол из панциря шелона, рассыпав фонтан перламутровых осколков.

Брагг вновь бросился на Грира.

Первый выстрел пардусского сержанта даже не замедлил Брагга, хотя прошел насквозь. Не помог и второй. Третий, наконец, заставил здоровяка упасть вниз лицом, к ногам Грира.

— Пара тупых мерзавцев, — процедил Грир, пытаясь остановить кровь, хлещущую из носа.

Вергхастец лежал на полу рядом с Браггом лицом вверх, невидящими глазами уставившись на тени под высоким потолком. Брагг лежал лицом вниз. Широкая лужа крови растекалась по драгоценной древней мозаике. Пардусский сержант зашагал к склепу.

— Что за фес? Вы это слышали? — вскричал Корбек.

— Стрельба! В санктуме, — сказал Гаунт. Он достал болт-пистолет и рванул бегом. Остальные старались не отставать, хотя у Дордена ноги были словно налиты свинцом.

Они ворвались в усыпальницу, Гаунт ногой распахнул массивную дверь.

— О, фес меня! Док! — закричал Корбек, увидев кровь и тела на полу.

— Кто мог это сделать? — в ужасе выдохнул Цвейл.

— Вот там! Дальше! — закричал Роун, направляя лазпистолет.

В самом реликварии Грир нырнул в укрытие за алтарем. В поисках золота он перевернул шкатулки с реликвиями, рассыпал по полу священные артефакты. Стекло на пюпитрах было разбито. Священный силовой доспех наполовину вытащен из ниши.

— Где оно? Где золото, вы, ублюдки? — завопил Грир и несколько раз выстрелил.

Роун вскрикнул и рухнул. Гаунт, схватив Цвейла, бросил старого жреца на пол и закрыл его собой, как живым щитом. Корбек и Даур пригнулись. Дорден, только что добравшийся до дверей, укрылся за косяком.

— Грир? Грир? Что, фес тебя возьми, ты творишь? — рявкнул Корбек.

— Назад! Назад, ублюдки, или я вас всех перестреляю! — орал Грир, выпуская еще одну короткую очередь. Пули вонзились в дверь и стены.

— Грир! — закричал Даур. — Это я, Даур! Что ты делаешь?

Еще несколько пуль просвистели над его головой. Даур убрал лазган и бросил взгляд на Корбека, растянувшегося рядом на полированных плитках.

Многозначительный взгляд.

— Грир! Ты все испортил!

— Где оно, Даур? — прокричал водитель, вгоняя новую обойму в автоган. — Его здесь нет!

— Оно здесь! Гак, Грир! Ты сорвал все планы!

— Планы? — пробормотал Роун сквозь сжатые зубы. Дорден торопливо втащил его обратно под прикрытие дверного проема. Пуля прошила предплечье майора.

— Ты ничего не должен был делать, пока я не скажу! — кричал Даур, пытаясь приблизиться. Грир выстрелил снова, расколов несколько старинных плиток, изготовленных шесть тысяч лет назад.

— Планы изменились! Твои Призраки собирались облапошить меня!

— Нет! Мы все сможем обогатиться! Хочешь? Я могу показать тебе золото! Иди за мной!

— Я не…

— Давай! — крикнул Даур и прыгнул вперед, наводя лазпистолет на Корбека, Гаунта и остальных.

— Бросьте оружие! Бросайте!

— Что? — не понял Гаунт.

— Думаю, ты обставил нас, Даур, — сказал Корбек, отбрасывая свой лазпистолет и многозначительно уставившись на Гаунта.

— Я держу их, Грир! Давай! Мы можем идти за золотом! Я отведу тебя, и оставим этих мерзавцев умирать! Грир!

Грир поднялся из-за алтаря, опустив автоган.

— Ты знаешь, где золото?

Даур развернулся, перенаправив оружие на водителя.

— Нет никакого золота, тупой ты ублюдок, — процедил он и выстрелил Гриру промеж глаз.

Дорден вбежал в комнату и склонился над телами Брагга и Вамберфельда.

— Раны тяжелые, но пульс есть у обоих. Хвала Императору, что этот маньяк не прихватил с собой лазпистолет. Нам тут сейчас же нужна команда медиков.

Стоя в дверях и сжимая раненую руку, Роун включил бусину вокса.

— Третий, в санктуме требуется команда медиков, немедленно!

Гаунт поднялся на ноги и помог встать Цвейлу.

— Капитан Даур, может, в следующий раз вы предупредите меня, когда соберетесь блефовать? Я чуть вас не пристрелил.

Даур повернулся к комиссару-полковнику и протянул ему лазпистолет рукоятью вперед.

— Сомневаюсь, что будет следующий раз. Это моя вина. Я привел сюда Грира. Знал, что он опасен, но не подозревал, насколько далеко он пойдет.

— Что ты делаешь, Даур? — спросил Гаунт, глядя на оружие.

— Это преступление, достойное трибунала, сэр, — сказал Даур.

— Ну, по крайней мере, — сказал Корбек с широкой ухмылкой, — ты спас жизни своих командиров.

— Не подозревал, капитан, что ты такой дьявольски опасный ублюдок, — хмыкнул Роун.

— Даур, мы позже поговорим об этом, — сказал Гаунт и прошел мимо алтаря и трупа Грира. Он смотрел на разгром, учиненный безумцем.

— Скажите, чтобы я был совершенно уверен, — прошептал аятани Цвейл Дауру. — Здесь нет никакого золота аятани, ведь так? — Даур помотал головой. — Знаете, просто чтобы быть уверенным.

Гаунт поправил шкатулку с реликвиями и начал бережно собирать страницы манускриптов.

— Где носит Леспа? — прорычал Дорден, изо всех сил зажимая самую серьезную из ран Брагга. — Мне нужен хирургический набор. Они оба истекают кровью! Кольм! Нажми вот здесь, на грудь Вамберфельду. Нет, выше. И держи крепче!

Звук поспешных шагов послышался снаружи. Майло и Саниан ворвались в гробницу и застыли на месте.

— Я слышал стрельбу, — задыхаясь, выдавил Майло. — О, великий Бог-Император! Что произошло? Брагг!

— Все под контролем, парень, — сказал Корбек. Меж его пальцев сочилась кровь Вамберфельда. Выглядел полковник не слишком убедительно. В реликварии растерянный Гаунт пытался привести все в порядок.

— Что это было? — резко спросил Роун, оглядываясь по сторонам.

— Что именно? — спросил Корбек.

— Шум. Как гудение.

— Я не… Ох, да. Пугающий звук.

— Вибрация! — сказал Роун. — Все это место трясется!

— Должно быть, новая атака инфарди! — сказал Майло.

— Нет, — с невозмутимым спокойствием возразил Цвейл. — Думаю, эти эршул дошли до Усыпальницы.

Вспыхнули и разом погасли все свечи. Бледный, неземной свет пробился из древней гробницы, зеленый и холодный. Адептус Астартес растворились и исчезли, а на их месте растянулись от пола до потолка колонны белого гололитического света. Черные каменные стены исторгли невидимый ранее рисунок из светящихся голубых полос. Они были повсюду, по всей гробнице. Все дрожало, помещение наполнилось низким гудением.

— Фес, что творится? — запинаясь, спросил Роун.

— Я слышу… — начал Даур.

— И я, — сказал Дорден, явно удивленный. Безмолвные, фантомные сгустки света, словно шаровые молнии, задрожали и закружились вокруг их голов.

— Я слышу пение, — сказал Корбек. — Слышу, как поет мой отец.

В его глазах стояли слезы.

В реликварии Гаунт медленно выпрямился и посмотрел на гроб, в котором лежала святая Саббат.

Он чувствовал сладкий, невесомый аромат специй, акаста и ислумбина. Тело святой вдруг засияло, все ярче и ярче, пока белое свечение не стало слишком резким, невыносимым для глаз.

— Беати… — пробормотал Гаунт.

Хлынувший из саркофага свет был таким яростным, что всем пришлось закрыть глаза. Последним, что видел Корбек, был расплывчатый силуэт Ибрама Гаунта, опустившегося перед гробом святой, озаренного неистовым белым сиянием сверхновой.

Сияние утихло, и усыпальница стала прежней. Моргая, не говоря ни слова, люди смотрели друг на друга.

За время, пока сиял свет, не дольше нескольких секунд, спокойная, но неуловимая психическая мощь огромнейшей силы пронзила их умы.

— Чудо, — пробормотал Цвейл, садясь на пол. — Настоящее чудо. Трансцендентное чудо. Вы ведь все это почувствовали, правда?

— Да, — всхлипнула Саниан, по ее лицу струились слезы.

Дорден кивнул.

— Конечно, мы видели, — спокойно сказал Корбек.

— Я не знаю, что это было, но никогда в жизни я не испытывал такой страх, — выдавил Роун.

— Говорю вам, майор. Это было чудо, — сказал Цвейл.

— Нет, — произнес Гаунт, выходя из реликвария. — Не чудо.

Глава семнадцатая Мученик Саббат

Последняя атака эршул началась в два часа утра семнадцатого дня. В безмолвии ясной, бесснежной ночи под спазмами варп-шторма в небе, они собирали все силы, чтобы атаковать Усыпальницу. Подкрепление подтягивалось по тропе весь день и всю ночь. Тут собрался целый легион эршул. Девять тысяч фанатиков, пятьсот семнадцать бронированных машин.

Против двух тысяч имперских воинов, защищавших Усыпальницу при поддержке последних четырех «Завоевателей», одного «Палача», одного «Разрушителя», горстки «Химер», «Саламандр» и «Гидр». Все, что у них было, это положение на высоте относительно противника, стены монастыря и затрудненность подступов к нему.

Сокрушающая мощь бомбардировки эршул обрушилась на ряды имперцев. Почетная гвардия не отвечала. У них было так мало снарядов и ракет, что приходилось стрелять только прицельно. Орды эршул двинулись вперед.

Стоя на внутренней стене, Гаунт мог наблюдать неумолимое движение рока. Даже по самым оптимистическим подсчетам они смогут продержаться не больше двадцати, максимум тридцати минут.

Он повернулся и посмотрел на Роуна и Харка. Рука майора была плотно забинтована.

— Не думаю, что имеет значение, как мы теперь сражаемся, но я хочу, чтобы вы оба спустились к войскам и вели людей так долго, как сможете. Делайте что угодно, чтобы выиграть время.

Офицеры кивнули.

— Император защищает, — сказал Гаунт, пожав им обоим руки.

— Мы еще живы, сэр, — сказал Харк.

— Знаю, комиссар. Но помните — иногда судьба настигает тебя.

Офицеры пошли прочь по стене, шагая в ногу.

«Идут навстречу смерти, — подумал Гаунт, бросая последний взгляд на майора и комиссара. — И я должен быть там, с ними». Он повернулся и поспешил обратно в гробницу, где уже поджидали остальные.

— Чудо! — вновь провозгласил аятани-айт Кортона, вокруг него собрались главные клирики.

— Говорю вам, что нет, — рыкнул Цвейл. — И заявляю со всем авторитетом.

— Ты просто имхава! Что ты можешь знать? — отрезал Кортона.

— Фес, да уж поболе тебя, храмовый, — бросил Цвейл.

— Вы общались не с теми людьми, раз набрались таких грязных словечек, — поддел Корбек Цвейла.

— Такова история моей печальной жизни, полковник, — вздохнул аятани.

Гаунт вошел в усыпальницу, и все повернулись к нему.

— Времени мало, так что буду краток. Это не было чудом.

— Но мы все это чувствовали! Во всей Усыпальнице! Благословенная сила, распевавшая в наших умах! — воскликнул Кортона.

— Это был психический тест. Активация древнего устройства, которое, я уверен, погребено под склепом.

— Что? — спросил один из аятани.

— Адептус Механикус построили этот храм для святой. Я уверен, что они вырезали весь камень под нами при помощи мощи пси-технологии для целей, о которых мы можем только догадываться. Неужели только я один понял это из психической волны? Все казалось вполне понятным.

— Технология для чего? — фыркнул Кортона.

— Для защиты беати. В случае истинной катастрофы, такой, как пришествие Хаоса. Чтобы исполнить ее последнее пророчество.

— Это нелепо! Тогда почему мы ничего об этом не знали? — спросил другой жрец Усыпальницы. — Мы ее избранные, ее сыновья.

— Шесть тысяч лет — долгий срок, — сказал Корбек. — Достаточно, чтобы забыть. И чтобы превратить факты в миф.

— Но почему сейчас? Почему все проявилось только сейчас? — спросил Кортона.

— Потому что пришли мы. Ее инфарди. Собранные вместе в ее гробнице, мы запустили механизм.

— Как?

— Тем, что наши сознания ответили на зов. Тем, что мы пришли. Тем, что через нас механизм узнал, что пришло время пробудиться.

— Это чушь! Святотатство! — вскричал аятани-айт. — Это значит, что вы, солдаты, святее священного братства? Почему оно проснулось для вас, но никогда не просыпалось для нас?

— Потому что вы не просвещенные. Не так, как надобно, — ответил Цвейл, и жрецы даже задохнулись от гнева. — Вы живете здесь, остаетесь чистыми, перечитываете тексты. Но делаете это согласно унаследованному долгу, а не вере. Эти же люди действительно верующие.

Он указал на Корбека, Даура и Гаунта.

В ответ раздались гневные крики.

— Не время спорить! Вы слышите это? Силы Хаоса у ворот! Есть шанс использовать технологию, что заповедала нам святая. Едва ли у нас много времени, чтобы выяснить, как это сделать.

— Мы с Саниан изучили голограммы, сэр, — доложил Майло. Он жестом указал на светящиеся линии в стенах из корунда, которые до сих пор не потухли.

— Это описание ее священного похода, — сказала Саниан, просматривая руны. — Триумф при Френгхолде, Эскарии и Харкалоне. Упоминание о ее верных командующих. Вот, например, имя лорда Киодра…

— Придется сократить эту часть, — прервал девушку Гаунт. — У нас осталось всего несколько минут.

Саниан кивнула.

— Механизм активации этой технологи вот здесь, — она указала на маленькую руническую карту, святящуюся на стене. — Колона вечного пламени, на самом краю мыса.

— Как мы должны ее использовать?

— Что-то должно быть положено на место, — нахмурилась Саниан. — Какая-то реликвия. Я не уверена, что означает эта пиктограмма.

— Я знаю, — сказал Даур. Он поднялся со стула и вытащил из кармана серебряную подвеску. — Думаю, это именно то, что нам нужно.

— Бан, похоже, ты совершенно в этом уверен, — сказал Гаунт.

— Никогда и ни в чем, сэр, я не был настолько уверен.

— Хорошо. Больше времени на разговоры нет. Дай мне это и я…

— Сэр, — сказал Даур. — Она была дана мне. Думаю, это должен сделать я.

Гаунт кивнул.

— Хорошо, Бан. Но я иду с тобой.

— Вперед! Вперед, мои мальчики и девочки! — перекрикивал Сорик грохот взрывов. Снаряды инфарди раскурочили ворота и часть внутренней стены. — Для этого мы были рождены! Дадим отпор Извечному Врагу человечества! Сейчас!

Гаунт, Корбек, Майло, Саниан и Даур добрались до задних ворот внешней стены Усыпальницы. Грохот битвы был оглушителен.

Они приготовили оружие. Саниан взвесила лазган.

— Мы идем туда убивать, — сказал ей Майло. — Ты уверена, что хочешь это делать?

— Мой путь, помнишь? Война. Война — единственная правда, и я нашла ее.

— За Саббат! — крикнул Гаунт, и они рывком распахнули ворота.

— Силовые батареи отказали! — сообщил стрелок Поуку.

— Ну так перезапусти их! Перезапусти! — проорал лейтенант.

— Контакты выгорели! Слишком большая нагрузка!

— Проклятье, должен быть способ… — начал Поук.

Он не закончил фразу. Снаряды «Узурпатора» расщепили на атомы старенький «Палач» по имени «Противостояние».

— Отведи людей! Фейгор, отведи линию назад! — вопил Роун.

Эршул, или как их там, были повсюду.

Колонна находилась в доброй сотне метров от снежного поля, на самом краю зазубренного мыса. Гаунт и его группа бежали по снегу, отстреливаясь от вражеского фланга, который грозил перекрыть им дорогу.

— Вперед! — кричал комиссар-полковник, паля из болт-пистолета по зеленым эршул, стремительно приближавшимся, чтобы отрезать их от колонны.

— Нет! Нет! — крикнул Корбек, когда лазерный заряд ранил его в ногу и свалил в снег.

Саниан повернулась, выстрелами кромсая врагов. Она не привыкла к отдаче, и ее отшвырнуло в снег.

— Саниан! Саниан! — Майло остановился, чтобы поднять девушку, пока Гаунт и Даур понеслись дальше. — Давай! Я верну тебя в…

Она прикладом ударила Майло по голове, и он упал без сознания.

— Прости, Майло, но ты не лишишь меня этого, — пробормотала Саниан. — Это мой путь. И я пойду по нему, во имя святой. Не пытайся остановить меня. Прости.

Она побежала за остальными, оставив Майло в снегу.

Через двадцать метров Даура ранили. Он упал на бок, крича от гнева. Гаунт остановился и подбежал к нему. Рана была в боку. Комиссар-полковник с яростью понял, что не сможет нести капитана на себе.

— Бан! Дай мне ее! Бан!

Даур протянул окровавленными пальцами реликвию.

— Тот, кто сделает это, умрет, — выдавил он.

— Я знаю.

— Психический взрыв сказал мне это. Нужна жертва. Мученик.

— Я знаю.

— Мученик Саббат.

— Я знаю, Бан.

— Император защищает, Ибрам.

— Император защищает.

Гаунт взял серебряную подвеску и побежал дальше к колонне. Бан Даур попытался подняться. Увидеть. Но вражеский лазерный луч был слишком ярок.

Грохот сотряс стены. Окровавленными руками Дорден боролся за жизнь Брагга в приемной Усыпальницы, которую Лесп превратил в госпиталь.

— Зажми! Здесь!

Лесп повиновался.

Это было тщетно, Дорден знал. Даже если он спасет Брагга, все они скоро умрут.

— Фоскин! — крикнул он, не переставая работать. — Как Вамберфельд?

— Я думал, ты им занимаешься, — отозвался Фоскин, отрываясь от другого раненого.

— Его здесь нет, — сообщил Чайкер.

— Фес, куда он делся? — вскричал Дорден.

Через призматический прицел Ле-Гуин видел, как «P48J» капитана Марчеса превратился в фонтан огня.

Едва ли секундой позднее тот же АТ70, что убил Марчеса и его команду, пропорол бок «Серого мстителя». Наводчик и канонир Ле-Гуина погибли, расщепленные на атомы. «Разрушитель» вильнул и остановился как вкопанный, его турбины рыкнули в самый последний раз. Огонь пробирался по внутренностям танка, его первые языки уже вспыхивали под ногами Ле-Гуина. Волосы тлели.

Он попытался открыть люк над головой, но тот заело намертво.

Капитан Ле-Гуин покорно откинулся в кресле и стал ждать конца.

Внезапно люк распахнулся, и капитана омыло морозным воздухом.

— Давай! Давай же! — орал ему сверху скаут-сержант Маккол, протягивая руки.

Ле-Гуин бросил взгляд вокруг, на израненное нутро своего любимца.

— Прощай, — прошептал он и позволил Макколу вытащить себя наружу.

Они успели отбежать метров на двадцать, когда «Серый мститель» взлетел на воздух, и ударная волна швырнула капитана и сержанта на землю.

— Слишком много! Слишком много! — прокричал Ларкин, стреляя из последнего оставшегося ствола. Куу, поймавшего лазерный луч в плечо, швырнуло на окровавленный снег.

— Ох, фес! Слишком много! — пробормотал Ларкин.

— Нет, танитец, — улыбнулась рядом Бэнда, делая выстрел за выстрелом. — Даже вовсе недостаточно.

— Думаю, я правильно сделал ставку, — прохрипел Куу, уставившись на беснующийся в небе варп-шторм. — Точно-точно.

Гаунт был всего в тридцати метрах от колонны, пробираясь под огнем. Инфарди наседали со всех сторон.

Он не почувствовал, как лазерный луч попал ему в голень, просто нога внезапно омертвела, и он упал, покатился по снегу.

— Нет! — прокричал он. — Нет, молю!

Кто-то склонился над ним. Это была Саниан, целившаяся из лазгана в приближающихся врагов. Она выстрелила и повернулась к Гаунту:

— Я возьму. Позвольте мне.

Гаунт знал, что без помощи не сможет сдвинуться.

— Просто помоги мне встать, девочка. Я могу это сделать.

— Дайте ее мне! Я быстрее! Она хочет этого!

Помедлив, Гаунт протянул руку с подвеской.

— Сделай все правильно, девочка, — выдавил он через сжатые от боли зубы.

Она взяла серебряную реликвию.

— Не волнуйтесь, я…

Снег вокруг них взлетел мгновенно испаряющимися фонтанчиками. Три солдата-эршул были всего в нескольких метрах.

Саниан повернулась, чтобы выстрелить. Незнакомый лазган непривычно лежал в руках. Ближайший эршул прицелился в нее в упор, и девушка в отчаянии вжалась лицом в снег.

Прицельный лазерный огонь накрыл ее несостоявшегося убийцу и еще двоих эршул.

Стреляя по врагу, к ним бежал Брин, из раны на голове текла кровь.

— Отличная работа, Майло, — выдавил Гаунт, переводя дыхание и приподнимаясь на локте, чтобы вести огонь из болт-пистолета.

— Подвеска! Где она? — позвал Майло, оглядываясь вокруг. — Я могу все сделать! Уже недалеко! Фес, да где же она?

— Она была здесь! Я держала ее в руках! — отозвалась Саниан, шаря руками в снегу, когда вокруг сверкали выстрелы.

— Где она? О, Бог-Император! Проклятье, да где же она?

Майор Клеопас улыбался. Ему даже не нужен был имплант, чтобы любоваться прекрасной картиной. Даже прицела хватало. Последний снаряд «Сердца разрушения» в облаке дыма и огня уничтожил «Разбойника».

Но это был последний снаряд. Самый последний.

Его прекрасная команда была мертва. Языки пламени лизали башню, одежду. Клеопас не мог двинуться с места, чтобы спастись. Шрапнелью ему раздробило ноги и повредило позвоночник.

— Будьте. Вы. Все. Прокляты, — выдохнул он слово за словом, пока инферно пожирало танк и его командира.

Призраки отступали перед такой сворой врагов.

— Бежать некуда, — бормотал комиссар Харк, стреляя в фанатиков. Кровь из раны на голове струилась по щеке, фуражку он где-то потерял.

Эршул, еще один переливающийся кокон энергии, навис над ним. Харк уже убил трех таких и надеялся, что этот новый окажется Патером Грехом.

— За святую! За Призраков! За Гаунта! — ревел он во все легкие.

Он палил из плазменного пистолета, и щит взорвался.

Полузакопанная в снег вражеской ударной волной, Саниан вдруг закричала:

— О, мой лорд! Смотрите! Смотрите!

Не переставая стрелять, Майло с Гаунтом обернулись.

— Святой фес, — выдавил Ибрам.

Там, на краю мыса, было холодно. Снизу, из ущелья дули режущие, словно лезвия, ветра. Над головой в небесах полыхал молниями варп-шторм.

Колонна высилась как раз впереди, массивная глыба корунда, а на ее вершине горел огонь.

Уже близко.

Идти было трудно. Он был тяжело ранен. Если считать рану в груди, которую нанес ему Грир, у него было уже семь ран. Лазерный огонь эршул здорово потрепал его на этих последних десяти метрах.

Даур сжимал серебряную подвеску в кулаке. Она просто лежала там, в снегу, словно ждала его.

Лазерный луч ужалил его в ногу. Восемь.

Почти на месте.

Он мог видеть ее пронзительные глаза. Маленькая девочка, пастушка. Он ощущал влажный запах гнезд шелонов и холодный ветер высокогорных пастбищ.

Он чувствовал ароматы акаста и дикого ислумбина.

Вамберфельд ударился о твердую, холодную стену сторожевой колонны, разжал пальцы и поместил реликвию в отверстие, именно так, как увидел в откровении.

Его рука больше не дрожала. Это было хорошо.

Выстрелом из болт-пистолета эршул срезал ему затылок.

Вамберфельд упал спиной в снег с печальной улыбкой на устах.

Девять.

Глава восемнадцатая Почётная Гвардия

Глубоко внутри ядра планеты, подчиняясь древним кодам, ожили механизмы храма. Громадные пси-усилители пробудились и послали сигнал.

Всего на мгновение.

Мгновение, достаточное, чтобы вселить ужас в наводнившую планету свору Хаоса.

Мгновение, достаточное, чтобы спалить умы его приспешников эршул, задыхавшихся на мысе.

Мгновение, достаточное, чтобы вновь показать Толину Дордену его улыбающегося сына, в последний раз явить Кольму Корбеку его отца, и показать Бану Дауру старую женщину с поразительно белыми волосами в толпе беженцев. Дать увидеть рядовому Нисегу Вамберфельду решительные, пронзительные глаза пастушки шелонов в последние секунды его жизни.

За стенами Усыпальницы под холодным голубым небом Ибрам Гаунт, хромая, спускался по закопченной массе снега и камня, в которую превратились ступеньки. Он был одет в парадный мундир.

Внизу ждали остатки конвоя.

За ними, чернея на снежном поле мыса, лежали сожженные, обугленные скелеты девяти тысяч изъеденных Хаосом людей и прокопченные обломки более пятисот боевых машин.

— Харк?

Комиссар выступил вперед и отсалютовал комиссару-полковнику.

— Войска построены, сэр, численность известна.

— Очень хорошо. — Ибрам помедлил и обернулся на мыс, где виднелась одинокая столбовая могила, которую храмовые аятани возвели рядом с колонной вечного огня из корунда.

Гаунт забрался в ожидавшую его «Саламандру».

— Почетная гвардия, по машинам!

— По приказу командующего, по машинам и готовьтесь выдвигаться! — передал приказ Харк. В ответ пришли сообщения командиров. — Колонна готова, сэр, — доложил комиссар командующему.

Гаунт вспомнил о Слайдо и старой, скрепленной кровью, клятве. Он коснулся шрама на ладони. Затем бросил последний взгляд назад, на одинокую столбовую могилу Вамберфельда.

— Почетная гвардия, выступаем! — крикнул он, взмахнув рукой.

Отряд начал движение под чистым и морозным голубым небом к началу тропы.