Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус

I

Элодия проходила мимо Гола Колеа по сходному трапу в паре сотне метров от каюты Тоны Криид. Он стоял, опустив голову, и, когда она попыталась его поприветствовать, оказалось, что он ее не заметил. Она продолжила идти. Наверное, у него было, о чем задуматься. У нее тоже. Как и у всех.

Элодия провела день, сидя с Баном так долго, насколько позволили Курт и Лесп. Уже шесть дней прошло с провала Избавления. Шесть дней с операции на его ногах и брюшной полости, которые спасли капитану жизнь.

Сегодня Бан сделал первые шаги. Это было чудо. Доктор Курт также сообщила Элодии, что были и травмы другого характера. Бан Даур сможет снова стать солдатом; он будет сражаться в рядах Имперской Гвардии столько, сколько от него потребуется или же до тех пор, пока он не отдаст свою жизнь за Императора. Но был всего лишь крохотный шанс, что муж Элодии сможет стать отцом. Ничтожный шанс на то, что он сможет подарить ей ребенка.

Элодия осторожно постучалась в дверь каюты Тоны Криид. Далин открыл люк.

— Мам, — позвал он, делая шаг в сторону, чтобы Элодия могла войти. — Тут к тебе.

— Кто там? — раздраженно спросила Тона. Она делала подтягивания на вентиляционном канале, проходящем через всю длину узкой жилой комнаты. Женщина повисла на одной руке, чтобы, повернувшись в воздухе, она могла разглядеть, кто входит в ее апартаменты. Увидев Элодию, она подтянулась на одной руке и спрыгнула на пол.

— Элодия, — сказала она с удивлением и сожалением в голосе. — Прости, я не ждала, что ты придешь.

— Нет, извини, — ответила гостья. — Мне не стоило. Ты занята, да и уже поздно.

— Нет, я рада что ты все-таки здесь. Присаживайся.

Она открыла бутылку амасека, которую Гол принес к ужину и взболтнула ее. — Похоже гвардия задолжала тебе пару рюмашек. Мне вот точно.

— Спасибо, — ответила Элодия, впервые улыбнувшись.

— Я принесу стаканы, — сказал Далин, — а затем мне надо обратно в койку.

— Жилые палубы не так уж и плохи, как говорят? — спросила Элодия.

Далин рассмеялся.

— Мы же из Имперской Гвардии, — сказал он. — А жилые палубы для офицеров тоже плохи, как и говорят?

— Не говори Бану, но если бы была возможность там пожить, то я бы не стала ждать от него предложения, а сама бы встала перед ним на колено, — ответила Элодия.

— И это меня они называют корыстной наемницей, — сказала Криид.

Далин пожелал доброй ночи и оставил женщин одних.

— Как там Бан? — спросила Тона.

— Он сегодня сделал несколько шагов, — ответила Элодия.

— Это хорошие новости. Для нас, по крайней мере.

— Да, — согласилась Элодия. — Для всех нас. И для него. Но я не об этом хотела поговорить. Ничего, что так?

— В чем дело, Элодия? — спросила Криид обеспокоившись тоном собеседницы.

— Просто… Я не уверена. Я вообще-то я пока ничего не знаю. Кроме того, что что-то происходит.

— И ты не можешь обсудить это с Баном, потому что он все еще выздоравливает?

— Я не могу это с ним обсуждать, потому что он мужчина. И солдат.

— Но я тоже солдат, — возразила Тона.

— Да. Но можем мы об этом забыть хотя бы сейчас?

— Что-то действительно тебя беспокоит, Элодия. Думаю, тебе надо начать рассказывать, — ответила Тона.

II

— Сэр, это по поводу наказания? — спросил Харджеон.

— А тебе что, уже не терпится? — спросил капитан Мерин. Ему не дали побыть наедине в каюте; на корабле было полно народу и даже капитанам приходилось с кем-то делить рабочее пространство. К тому же, он хотел скорее с этим покончить.

— Нет, сэр, — ответил Харджеон.

— Я потерял половину роты Е. Если я потеряю еще одного пехотинца, как ты думаешь, буду я по тебе скучать, Харджеон?

Это задело его. Он был человеком нервным и так и не научился вести себя в обществе, что так с легкостью удавалось остальным. Его нельзя было назвать забавным, с ним не о чем было поговорить. И это его злило.

Харджеон слишком легко прогибался под чужим авторитетом, а потом выносил свое раздражение и злобу на тех, кто ниже его по рангу. Но он был среди всех младшим по званию. Он никогда не получал званий, не был карьеристом. Его едва ли можно было назвать квалифицированным солдатом.

— Я был помощником адвоката, — сказал рядовой. — Первое, что я усвоил — это конфиденциальность. Сэр, я знаю, как держать рот на замке.

Он еще и знал, как подделать бумаги на пособия для вдов. Если бы он оказался полезным, возможно к нему относились бы лучше.

— Если дело не закроют, — сказал Мерин, — если Комиссариат снова начнет задавать вопросы, просто вспомни, кто подделал все документы на эти выплаты. Я за это отвечать не собираюсь.

— Вам и не придется, сэр, — ответил Харджеон.

— А теперь прочь с глаз моих, — скомандовал Мерин.

Харджеон ненавидел неуважение своего капитана. А еще он презирал это чувство неуважения, которое испытывал сам к себе.

Рядовой отдал капитану честь и покинул кабинет, закрыв за собой люк.

Была уже пятая склянка[12], время для его обеда в столовой, но у него кишки скрутило в узел и ком застрял в горле. Он спустился на две палубы ниже и срезал путь через вентиляционные отсеки. Харджеон проделывал это уже не одну сотню раз на дюжинах кораблей. Всем хотелось найти укромное место. Не трудно было придумать оправдания за то, что ты находился не там, где нужно, особенно если ты был слишком стар для рядового, но был все еще жив. Особенно, если ты мог изобразить тупицу.

Харджеону нравились жилые палубы, нравился их хаос. Гвардейцы были тут в почете. Все они. Любой из них. А ему нравились женщины. Не такие жесткие, не убийцы вроде Криид или слишком умные, как доктор Курт. Ему нравились грустные, спокойные и одинокие женщины.

Таких женщин он презирал. Даже больше, чем самого себя.

III

— Это по поводу женщин, — сказала Элодия.

— А что с ними не так? — спросила Тона. — Ты так ничего и не рассказала. Выкладывай уже хоть что-нибудь, если хочешь, чтобы я помогла.

— Всякие мелочи, — ответила Элодия. — Я знаю многих из них. Это жены, подруги и просто женщины рабочие.

— Конечно ты их знаешь, — сказала Тона. — Именно по этой причине они и уважают тебя, приходят к тебе. У тебя есть среди них положение, и ты относишься ко всем как друг. Ты не должна позволять им тебя использовать, Элодия.

— Нет, не в этом дело, — ответила она. — Они обсуждают всякое в основном между собой, но я слышала такое… Такое, что заставило меня забеспокоиться.

— И что же это? — спросила Тона.

— Там много бедных женщин. Они живут сообща и стараются друг за другом присматривать. Но многие женщины в одиночку пытаются воспитать своих детей. У кого-то уже есть взрослые дети в рядах гвардии. Некоторые уже потеряли мужей и детей в кампаниях.

— Так было всегда, — ответила Тона. — Я не знаю, как они справляются, но им всегда приходилось так жить.

— В этом и дело, — парировала Элодия. — Что-то происходит. И они уже не могут сводить концы с концами.

— О чем ты? — спросила Криид.

— Они напуганы. Они прячутся, запираются. Также были и происшествия.

— Они как-то себе навредили? — спросила Тона.

— Об этом и болтают молодые девушки.

— Но это все слухи?

— Женщины болтают всякое, и они все взволнованы. Но что-то точно происходит.

Тона ударила о стол бутылкой амасека.

— В Проливе Избавления было жарко. Мы понесли огромные потери. Половина роты Е погибло. После такого всегда неспокойно.

— Ты думаешь все будет в норме? — спросила Элодия.

— Надеюсь. Но ты не рассказала мне ничего такого, с чем бы я могла обратиться к Гаунту.

Элодия ахнула.

— Нет, я не хочу, чтобы ты это сделала, — произнесла она. — Я просто….

— Я понимаю. Ты волнуешься. Может попробуешь что-нибудь выяснить? Поговори с кем-нибудь из старших. С кем-нибудь из лидеров, если ты их знаешь. И приходи через пару дней.

— Ты уверена? Я не хочу тратить твое время впустую.

— Все равно тут больше нечем заняться. Я схожу с ума до такой степени, что подтягиваюсь от потолка.

— Спасибо, — сказала Элодия.

IV

Руки Харджеона крепко сжали горло Элавии, пока ее губы не стали синими. Он видел, как кожа ее шеи побелела в местах возле его пальцев, когда он усилил нажим. Женщина попыталась сказать ему не делать этого, но ее глаза лишь выпучились.

В этом узком пространстве едва хватило бы места для двоих, чтобы просто передвигаться, не говоря уже о борьбе. Ему нужно было держать все под контролем. Нары отделялись друг от друга листами пластали. Вместо люков были занавески, а укромное местечко было только в отсеках в конце рядов напротив опорных балок.

— Пойми, — прошипел он, чтобы его не услышал кто-нибудь из солдат, тут и там шныряющих возле жилых отсеков. — Если ты кому-нибудь скажешь мое имя, я тебя убью. А ты знаешь, я на это способен.

Женщина наконец обмякла. Харджеон не смог удержать весь вес ее тела. Он отпустил ее, и Элавия неуклюже повалилась на землю. Он услышал, как хрустнул ее локоть, а затем еще один похожий звук, когда она ударилась головой в области брови. Рука была сломана. А на голове останется серьезный синяк.

Харджеон присел и дождался, пока Элавия придет в сознание. Спустя пару минут, как раз, когда он уже начал терять терпение, она закашляла, шумно вдохнула и затем застонала от боли в локте. Когда она села, ее рука безвольно повисла. Она поднесла правую руку к голове. У нее шла кровь.

— Ты ничтожество — выплюнул Харджеон. — Ты недостойна этого пособия. Это я его для тебя выбил, и я могу его забрать. Пойдешь к властям — выроешь себе яму. Ты же знаешь, что это значит?

Элавия даже не смела поднять на него взгляд. Она кивнула.

— Хищение у имперской гвардии — карается смертной казнью. Если расскажешь им о пособиях, они узнают, что и ты тоже причастна. И пустят пулю в твою тупую черепушку. Пойми это.

Элавия прекрасно все понимала. Понимала, что ее любимый погиб на Яго. Он принадлежал ей и для них этого хватало. У других людей было то, что они называли браком, но они так не хотели. Харджеон ей все объяснил. Она платила ему процент, чтобы она могла и дальше получать выплаты. Все, что она хотела — остаться с имперской гвардией и пройти тот путь, которым пошел бы ее возлюбленный, попытаться жить без него так, как она прожила бы эту жизнь вместе с ним.

Харджеон поднял воротничок своей формы, поправил задние поля куртки и ушел.

Капитан мог заткнуть ему рот, даже мог его унизить, но для этого он был у него один. А для Харджеона здесь были дюжины женщин, которых он пытал, которых обирал. Во время этих поборов со вдов помимо получения денег у рядового был свой мотив на заднем плане, и он уже получал свое.

V

— Уже уходишь? — спросил Бан.

— Ты не против? — спросила Элодия. — Я пообещала кое-кому…

Она замялась. Ей не хотелось врать своему мужу, но она не могла впутать его в то, чем занималась.

— Снова на своей службе? — спросил ее муж с улыбкой. — Ты слишком добра. Кому на этот раз ты пытаешься помочь?

— Ничего особенного, правда. Просто одна из вдов. Она потеряла своего мужа, а ты у меня в безопасности.

— Это верно, — ответил Бан, сжимая руку своей супруги. — Доктор Курт как раз хочет затащить меня обратно на этот тренажер для ходьбы через пять минут, поэтому иди. Делай свое благое дело. Увидимся завтра.

Элодия наклонилась, чтобы поцеловать мужа. Она не могла дотянуться, и он положил ладонь на ее шею сзади, придвинул ее к себе ближе. Поцелуй растянулся на долгие мгновения.

— Пациенту противопоказаны такие волнения, — сказала Ана Курт, направляясь прямо к ним по отделению. — Ему еще предстоит сегодня поработать.

— Прошу прощения, доктор.

— Во имя Императора, Элодия, зови меня просто Ана. И я просто шучу. Целуй своего мужчину при любой возможности. Это благоприятно для вас обоих.

— Нужно идти, — сказала Элодия, поднимаясь с края больничной койки с широкой улыбкой на лице. — Бан… Ана.

Спустя полчаса она была на жилых палубах, попивая то, что было предложено ей как кофеин, но в лучшем случае, лишь отдаленно его напоминало.

— Спасибо, что согласилась встретиться, Хонна — сказала Элодия, опуская кружку на стол.

— Жена капитана приходит ко мне с такой просьбой, разве у меня есть выбор? — ответила ее собеседница.

— Я бы никогда не стала принуждать тебя к разговору. Тебе нужно понять это. Надеюсь так и будет.

— Однако, мадам, вам даже не нужно принуждать, не так ли? Вам стоит всего лишь попросить.

Пожилая женщина сложила руки на груди и села обратно в свое кресло.

— Хонна, ты хорошая женщина и все это знают. Другие доверяют тебе. Ты помогаешь им в родах. Утешаешь их, когда они горюют по своим мужьям. Ты рядом, когда они нуждаются в тебе.

— А мне другого и не остается. Двое мужей, четверо сыновей, двое дочерей — все отошли к Императору. Поэтому я принимаю роды, я смазываю ожоги, обрабатываю ссадины и утираю слезы, а об ушедших теперь позаботится Император.

— Скольких ты похоронила?

— Это уже просто тела, и вы это прекрасно знаете. Я говорю о душах. Два мужей, четыре сына и две дочки — у всех были души, и даже вы не сможете меня убедить в обратном.

Женщина была непреклонной. Но Элодия могла с этим справиться.

— У живых тоже есть души. И ты имеешь с ними дело каждый день. Хонна, женщины страдают. Я это знаю, но не знаю от чего именно. Если бы я знала, то могла бы помочь.

— Вы не знаете, и я не знаю.

— Ты просто не хочешь говорить.

— Все что я знаю — это то, что я смазывала ожоги, обрабатывала ссадины и утирала слезы. Я знаю, что женщины страдают больше обычного. И знаю, что их рты на замке.

— Должны же они об этом говорить. Кто-то обязан был сказать хоть что-нибудь.

— Они говорят это все от неуклюжести. Что они спотыкаются и падают. Они говорят, что не заметили дверь под носом. Но это ничего не значит. Это значит лишь то, что я слишком много говорю.

Пожилая женщина подняла свою кружку с кофеином и аккуратно положила себе на грудь, снова скрестив руки в защитной позе.

— Но они же не сами себя калечат. Кто-то измывается над ними. Кто?

— Они женщины, — ответила Хонна, поднесла кружку к губам и сделала большой глоток.

Две женщины пили. Элодия говорила. Хонна не проронила больше ни слова. Она просто бережно держала свою пустую кружку, пока кофеин Элодии совсем не остыл. Она бы не ушла до тех пор, пока не ушла жена капитана. Хонна придерживалась бы правил этикета, но она не сказала бы ничего больше по теме этого разговора. Она чувствовала, что уже предала молчащих женщин.

VI

Харджеон схватил руку женщины в болевой и впечатал ее лицо в шершавую пласталь переборки, содрав с него кожу. Он уперся коленом в спину в районе ее талии и запустил свободную руку ей в волосы.

Она кричала.

Его обуяла смесь паники и ярости, ему нужно было ее заткнуть.

Когда она перестала кричать, когда он наконец отпустил ее, он едва ли осознал, что только что натворил. Единственное, что он знал — он сделал это, чтобы обезопасить себя, от комиссариата, от угроз Мерина, от этой женщины, которая могла его выдать.

— Ты — моя, — сказал он. — Ты мне обязана. И все будет еще хуже, если ты кому-нибудь взболтнешь мое имя.

Она пыталась говорить, но ее нос и рот были полны крови, каждый вздох отзывался чудовищной болью. Она поднесла руку к плечу. Оно тоже болело.

Тария никому бы не проболталась, откуда она доставала деньги. Один плохой человек приходил на смену другому. Они все хотели от нее одного и того же. Никто не хотел ее до такой степени, чтобы взять ее в жены. И, в конце концов, они все мертвы. Она пыталась заработать сама, не совсем честным способом, но это было даже хуже. Мужчины все еще делали с ней, что хотели, но они платили за это. И это оказалось хуже. Намного.

После Яго появился Харджеон с бумагами на пособие, и она их подписала. Это была ложь, которая связала ее с одним плохим мужчиной навеки. Однако этот мерзавец хотел только денег. До сегодняшнего дня.

Если бы за два года пришлось заплатить только разбитым носом, она бы продолжала молчать.

— Если это дойдет до комиссариата, они пустят пулю в твою башку. Мошенничество на пособиях — это преступление. Ты труп.

Он оставил ее, прислонившуюся к балке, кровь капала на ее платье. Она чувствовала, как вокруг ее глаз набухали синяки.

VII

Три дня спустя, когда Элодия снова постучала в дверь комнаты Тоны, дверь открыла Йонси.

— Тетушка Элодия, — спросила девочка, — ты к нам на ужин?

Тона показалась позади своей дочери.

— Йонси, помой свои ручки.

— Прости, — сказала Элодия. — Я забыла, что вы ужинаете на пятой склянке.

— Приглашаем присоединиться. Кто-нибудь все равно пристанет, а таких в округе полно. Боюсь, что нормальной еды сегодня не будет, но орудовать у плиты я умею.

— Я не хочу говорить при ребенке, — попыталась возразить Элодия.

— Значит поговорим после, — ответила Криид. — Ей полезно проводить время в компании девочек. У нее уже и так тысяча дядей.

Они закончили трапезу и помыли тарелки, а затем две женщины сели поговорить. Амасек Гола уже закончился, но у Тоны было немного сакры, она налила им понемногу.

— Твоя дочурка такая забавная. Неуемная энергия и хороший аппетит. Сколько ей? Девять, десять?

— Ей тринадцать. В любую секунду ожидаю, что она вымахает.

— Да, девочки — они такие. Взрослеют без предупреждения.

— Элодия, ты ходишь вокруг да около. Почему не рассказываешь, что ты выяснила?

— Я поговорила с одной из женщин, как ты и советовала. Она держалась настороже, но подтвердила мои подозрения. Это не несчастные случаи, кто-то за этим стоит.

— Кто-то на них нападает? — спросила Тона. — Но кто?

— В этом-то и проблема, — ответила Элодия. — Я не знаю кто и не знаю его мотивов.

— Что конкретно она рассказала?

— Напрямую — ничего. Но она намекала на многое. К ней приходят много женщин с разными травмами, и она им помогает. Травмы не совпадают с описанием причин, которые они ей рассказывают. Когда я спросила, кто это с ними делает, то она ответила: «Они женщины».

— И это все? Просто: «Они женщины»?

— Да, это все. Но я думаю, что поняла намек.

— Она имела в виду, что это мужчина? — спросила Тона.

— Один или несколько, — сказала Элодия.

— Если это всего лишь домашнее насилие и женщины ничего не говорят, мы не сможем прийти с этим к Гаунту.

— Я не думаю, что стоит. Я не хочу потерять среди этих женщин доверия. И не хочу подвергать опасности положение этой женщины, с которой говорила, в сообществе. Она делает много хорошего.

— Мы пойдем к Ане Курт.

— Думаешь это хорошая затея?

— Она в лазарете главная. Если у кого-то травмы были настолько серьезные, что жертва попала на больничную койку, то Ана уже об этом знает. Даже если она еще не поняла, что происходит.

— А как она может помочь?

— В следующий раз, когда женщина поступит с травмами, ей может удастся убедить жертву заговорить. Она довольно убедительна, тем более если это будет в ее интересах. Если она скажет тебе, что ты обязана это сделать, то ты сделаешь.

— Ты можешь поговорить с ней вместо меня? — попросила Элодия. — Я не уверена…

— Так даже лучше, — ответила Криид. — Я увижусь с ней завтра. Хотела заскочить туда, чтобы попросить у Леспа немного чернил, тогда и поговорю с ней.

VIII

Саландра нуждалась в этом пособии. Ее дети нуждались. Ее дети, которых все считали сиротами от других женщин. Сироты гвардии. Не имело значения как, когда и почему это произошло — это были ее дети и ее семья жила так уже дюжину лет. Процент от пособия уходил в карман Харджеону, но это для нее тоже не имело значения. Она была неприхотливой. Научилась справляться.

Почему он решил, что она кому-нибудь расскажет? Почему избил ее? Она презирала его, но ничего не могла поделать.

Она схватила ведро и снова придвинула к себе. Сколько раз ее уже стошнило? Почему шею было не согнуть? Ей надо сходить… Увидеться… С этой пожилой женщиной, как ее там зовут?

IX

— Тебе что-нибудь нужно, Тона? — спросила ее Ана Курт, пока та шла размашистыми шагами по лазарету.

— Пять минут твоего свободного времени, если есть такая возможность, — спросила Тона.

— Подожди в моем кабинете, — ответила доктор Курт. — Перекинусь парой жестких слов с капитаном Дауром и моя смена окончена.

— Тогда считайте, что все указания уже даны и доведены до меня, — сказал капитан Даур, махнув рукой в приветствие Тоне. — Лесп уже дал все рекомендации.

— Лесп не ваш лечащий врач, — возразила Ана. — Тона, пять минут.

Криид состроила рожу Бану и широкими шагами двинулась к кабинету Аны, чтобы подождать ее там.

Спустя три минуты вошла Ана Курт, расстегнула свой рабочий халат и грузно села в свое кресло. Было очевидно, что доктор была измотана.

— Ладно, давай к делу, — сказала Курт.

— Сперва самое важное, — ответила Криид. — Ты справляешься?

— Тона, я ценю твою заботу, но я по уши в работе, у меня не хватает рабочих рук, а еще приходится держать ответ перед Гаунтом.

— Ну, поставила ты меня на место.

Ана вздохнула.

— Это проще, чем отвечать на твой вопрос, вот и все. Чтобы мы перешли наконец к делу отвечу, что да, конечно справляюсь. Вопрос сейчас не в этом.

— Плохи твои дела, — сказала Тона.

— Конечно плохи, — ответила Ана.

— Знаю, это вряд ли поможет, но все налаживается, приходит в норму.

— Вот так я и справляюсь. Осознание, что стало немного лучше… до следующего раза.

— Да. До следующего раза.

— Ну-с, — произнесла доктор Курт, — подкинь-ка мне еще пищи для ума. Рассказывай, чем я могу тебе помочь?

— Можешь обратить особое внимание на несчастные случаи с мирным населением? Проверить, не участились ли? Бытовые травмы, конкретно у женщин.

— Их достаточно много.

Тона была удивлена.

— Такое бывает. Иногда после помолвки… А иногда поучаствовавшие в сражениях не знают как справится с тем, через что пришлось пройти — психологические и эмоциональные травмы.

— И они все вымещают на женщинах? — спросила Тона.

— Иногда, — ответила Ана. — Одна из трагедий войны. Каждый платит свою цену. Жертвы сильны духом, а виновники раскаиваются. Часто они любят друг друга.

— И они тебе все это рассказывают?

— Женщины извиняются за своих мужчин или говорят так, как будто просят за них прощения. Они очень покладистые.

— Тогда это не наши случаи. Бывало ли, что женщины приходили с травмами, которые выглядели подозрительно или они отказывались их объяснять?

Доктор Курт встала из своего кресла и подошла к шкафу с историями болезни. Она взяла толстую папку, пролистала и вытащила из нее несколько листов.

— У пятерых были травмы без объяснения причин на прошлой неделе. Включая переломы носа, локтя и запястья, смещение плеча и два сотрясения. Тона, что происходит?

— Я пока не знаю. Проблема в том, что все отказываются говорить.

— Ну, если еще одна женщина придет в мой лазарет в подобном состоянии, ей придется со мной откровенно поговорить, — сказала Ана, швырнув истории болезни пяти жертв.

— Я надеялась, что ты это скажешь.

Криид поднялась, чтобы уйти.

— Если что-то происходит — ты же не остаешься в стороне, а действуешь? — спросила Тона.

— Всегда, — ответила Ана Курт.

— Хорошо.

X

Стремми волновалась о своей маме — она была больна. Пыталась встать, но продолжала падать и говорила всякие смешные вещи, в которых не было никакого смысла. Все началось после того, как в последний раз приходил рядовой Харджеон. Стремми и ее брата близнеца Флори отправили погулять, а когда они вернулись, их мама лежала и у нее болела голова. Тем вечером они ничего не ели.

Прошло уже два дня, а ее маме стало хуже. Стремми попыталась спросить маму, что ей нужно сделать. Когда мама ей не ответила, то девочка перестала волноваться. Вместо этого она испугалась. Стремми решила, что ей придется сделать что-нибудь самой.

XI

— Что такое, девочка? — спросила Хонна, когда Стремми отыскала ее на обменном рынке, пытавшуюся обменять хорошо залатанные, но очень старые юбки на едва ли новый палантин.

— Мама заболела, вы можете прийти? — спросила девочка.

— Саландра больна? — спросила Хонна, собирая юбки, которые она разложила на углу грубо сколоченного стола. — И давно ей нездоровится?'

— Не знаю. С тех пор как рядовой Харджеон приходил.

Пожилая женщина и ребенок, петляя, пробрались через узкие проходы жилых блоков к крохотному жилищу Саландры. Зловоние застарелой блевотины ударило в нос прежде, чем Хонна отодвинула замасленную старую занавеску, отделявшую узкий проход от сотни таких же маленьких семейных комнат, также ответвлявшихся от него.

Флори сидел на полу рядом с мамой. Женщина молчала и не двигалась.

Хонна пересекла комнатку в 2 или 3 широких шага и жестом указала мальчику отойти в сторону, затем нагнулась, чтобы осмотреть больную.

Саландра открыла глаза, когда с ней начала говорить Хонна.

— Они мои. Не дай им отнять у меня моих деток, — сказала больная женщина.

— Нет, никто твоих деток не собирается отбирать, — ответила Хонна.

— Им нужно будет это пособие, когда я умру. Пусть Харджеон сдержит слово. Я не предательница. Это не преступление давать детям пособие.

— Не двигайся. Ты бредишь. Дай мне тебя осмотреть.

Вокруг правой ноздри Саландры была запекшаяся черная кровь, а ее зрачки были разного размера. Хонна аккуратно ощупала голову женщины. Затылок справа был теплый на ощупь.

— Флори, отыщи пару людей покрепче и посильнее, — попросила пожилая женщина. — Мы понесем твою маму в лазарет. Ей нужен врач.

— Мама выздоровеет? — спросила Стремми.

— Надеюсь. Ты молодец, что пошла и отыскала меня. Теперь оставайтесь тут и присматривайте друг за дружкой, пока я не вернусь.

— Не говори, — сказала Саландра, когда ее поднимали с кровати. — Не говори ни слова. Я пообещала Харджеону, что никому никогда не скажу. Тсссс.

XII

Саландра так и не пришла в сознание, после того, как ее принесли в лазарет. Несмотря на все усилия Аны Курт, она умерла в течении часа.

— Что произошло? — спросила доктор Курт.

От разговора с Тоной Криид не прошло и 48 часов, а эту женщину явно забили насмерть. Повреждения черепа оказались несовместимы с жизнью, но, когда она ее осматривала, заметила другие травмы и раны.

— Не знаю, — ответила пожилая женщина. — Она ничего не сказала.

— Значит я арестую ее мужа.

— Она не замужем.

— Хватит тут умничать. Я не в настроении спорить. Ее любовник, называй как угодно, будет за это арестован.

— У нее не было любовника, — сказала Хонна. — Мужчины в этой истории никогда и не было. Она заботится о сиротах, которые потеряли свою мать на Хагии.

— Кто-то же это с ней сделал, — возразила Ана Курт.

Хонна пожала плечами. Саландра была в бреду. Хотела забрать свои секреты с собой в могилу. До душ Хонне не было никакого дела, не до мертвых. К душам живых она испытывала другие чувства. Стремми и Флори были еще живы. Они уже дважды потеряли мать.

XIII

На первой склянке Ана Курт шла по коридору к каюте Тоны Криид. Она еще долго оставалась в лазарете, до поздней ночи после своей смены, пытаясь собрать всю ситуацию в единое целое. Этому не было определения. Все было бессмысленным.

Комната открылась, и она почувствовала запах яиц. Ана знала, что их мариновали и упаковывали, может это было не одно десятилетие назад, но ей было любопытно, как у Тоны получалось придать им такой аромат, будто они были свежие.

— Ана? — спросила Тона удивленно. Она не могла припомнить, когда доктор навещала ее в ее жилище.

— Тона, могу я войти?

— Пообедай с нами, — сказала Тона. — На всех хватит.

— Яйца пахнут замечательно.

Она остановилась, увидев Элодию, сидящую за небольшим столиком рядом с Йонси.

— Пожалуй, я зайду попозже, — сказала Ана.

— Если это все по поводу дела с женщинами, то это Элодия пришла ко мне с этим первой.

— Вот как. А ребенок?

— Йонси, хочешь скушать свой завтрак лежа в своей койке? — спросила Тона.

— Да, мамочка, пожалуйста! — обрадовалась Йонси, вылезая из-за стола.

Тона положила немного яичницы в тарелку, добавила ломоть хлеба и передала дочери. Йонси нырнула за перегородку, закрыв за собой люк и вскарабкалась на свое спальное место, где было тепло и темно.

— Не думаешь, что это чревато клаустрофобией? Там так тесно и мало воздуха.

— Я не в восторге, но с недавних пор это ее любимое место.

— Вчера умерла женщина, — сказала Ана, когда они остались наедине. — Ее принесли в лазарет с переломом костей черепа. Она была очень сильно избита.

— Выяснила, кто виновен? — спросила Криид.

— Нет, ничего не известно. Женщина, которая сопроводила ее, сказала, что у нее не было ни мужа, ни любовника. Поэтому я проверила записи о ней и там не оказалось никаких записей о том, что она была связана с каким-нибудь мужчиной. Она попала к нам с женщиной солдатом в улье Вервун. Матерью ее детей. Она погибла при Хагии.

— Значит это не случай семейного насилия, — заметила Элодия.

— Это навело меня на мысли о других жертвах. Я почти всю ночь прокопалась в записях остальных пяти женщин с необъяснимыми травмами или теми, кто вообще отказывался свои травмы комментировать.

— И что ты выяснила? — спросила Тона.

— Ни у одной не было зарегистрировано текущего партнера, — ответила доктор Курт. — У двоих были до этого, не в браке, погибли в бою, у остальных трех были мужья, которые также уже отдали свои жизни за Империум. Саландра, погибшая вчера, воспитывала сирот гвардии.

— Они все были одинокими, — удивленно произнесла Элодия.

— Я также проверила записи других женщин, которые приходили с травмами, вызванными в результате случаев домашних инцидентов и ссор. Их было семь. Четверо замужем. У одной есть незарегистрированный партнер. А у двоих также не было партнеров.

— Ты думаешь за этим молчанием что-то скрывается? — спросила Элодия.

— Да, — ответила Ана. — Характер травм также отличается. Я снова изучила увечья шестерых женщин, хранивших молчание. Кто бы не напал на них, он применяет похожие действия раз за разом. Переломы и ссадины характерны для заламывания рук и ударами головы. Он всегда атакует одним и тем же способом. Он садист. Одну из женщин он точно ударил лицом о балку, возможно несколько раз подряд. Ее нос был в ужасном состоянии. Еще у нее было смещение плечевого сустава. Синяки на запястьях говорят о том, что болевые захваты на руки он делал с чудовищной силой. Я думаю, что кто бы это не был — ему доставляет удовольствие причинять боль своим жертвам.

— Значит мы можем передать это дело в Комиссариат, — проговорила Криид.

— Но как? — спросила жена капитана Даура. — У нас нет подозреваемого и по непонятной мне причине женщины отказываются говорить.

XIV

Женщин было одиннадцать.

Харджеон уже был едва в сознании, когда первая из них уселась за небольшим столом. Наверное, они что-то подсыпали в кофеин, который дала ему старуха. Ее он не знал.

Он пришел в жилые каюты чтобы нанести один из своих визитов. Поговорить с одной из женщин. Но ее там не было, а на ее месте была Хонна.

— Ей надо было отойти. Она попросила меня подождать тебя здесь, — сказала пожилая женщина. — У меня есть немного кофеина. Ты хорошо к ней относишься, она была очень благодарна.

Одно за другим их лица поплыли перед его глазами. Они говорили, а он слышал все словно на большом расстоянии. Они называли его по-всякому. Его тело принимало удары, пока он не почувствовал тепло во рту. Он был расслабленным, обмякшим и онемевшим. Они били словно маленькие девчонки.

Он понятия не имел, что в руках они сжимали лезвия.

XV

Они отнесли тело в лазарет.

— Что во имя Императора здесь случилось? — спросила доктор Курт.

— Тебе его не спасти, — ответила Хонна.

— Но я все равно попытаюсь, — возразила доктор Курт. Лесп был рядом с ней, отделял вымокшие в крови обрывки одежды с его тела, пока она измеряла его жизненно важные показатели.

— Кто это сделал — спросила она, когда колотые раны показались на виду.

— Никто, — ответила пожилая женщина.

Ана бросила на нее суровый взгляд.

— Это была ты?

Хонна издала глухой смешок.

— Им его не убить. А это — убьет.

Она указала жестом на ванночку с инструментами в изголовье медицинской каталки, и повернулась к выходу.

Она прошла еще несколько шагов по лазарету, а затем обернулась к Ане. Она взглянула на доктора и, не моргнув и глазом, произнесла: — Это он калечил этих женщин. Он получит то, что заслужил. Хонна повернулась обратно и вышла.

Ана Курт на мгновение остановила взгляд на уходящей женщине. Харджеон лежал обнаженный на медицинской каталке. Лесп осматривал и обрабатывал раны на его груди и брюшной полости. Некоторые были всего лишь поверхностными, а другие более серьезными.

Доктор заметила, что кожа пострадавшего была покрыта странным бесцветным налетом, словно при начале образования сыпи. Она посмотрела на стол с инструментами, помедлила еще мгновение. Взяла в руки шприц, наполнила его препаратом и отыскала вену на тыльной стороне левой руки рядового. Ее пробила мелкая дрожь, она остановилась, а затем одним быстрым движением ввела ему инъекцию.

Спустя тридцать секунд у Харджеона начались конвульсии. Его рот широко раскрылся в гримасе, глаза пошли навыкат. Лесп начал реанимационные действия.

В течении следующих двенадцати минут Ана Курт и Лесп боролись за жизнь рядового, но его не удалось спасти.

XVI

— Докладываю о смерти рядового Харджеона из роты Е, — произнесла Ана Курт.

— Присаживайтесь, доктор. Расскажите подробнее, что произошло, — ответил комиссар Гаунт.

— Я лучше постою, благодарю вас, комиссар-полковник. Это не займет много времени.

— Как вам угодно.

— Рядовой Харджеон был доставлен в лазарет с колотыми ранами, — начала свой доклад Ана, ей не было нужды заглядывать в свои записи. — Вскрытие показало, что большинство из них были поверхностными. Для трех более серьезных потребовалась операция. Он мог пережить нападение.

— И все же, он мертв, — констатировал Гаунт.

— Токсикологический отчет показал, что рядовой Харджеон принял наркотик, который вступил в реакцию с лекарством, введенным мной во время подготовки к операции. У пациента случился апоплексический удар, который повлек за собой остановку сердца и смертельные повреждения мозговых тканей.

— Запишем смерть от несчастного случая, — сказал комиссар, протянув руку к бумагам, чтобы подписать причину последней потери в своем полку.

— Мне стоило быть внимательнее, — произнесла доктор Курт, все еще держа в руках отчеты.

— А ему не следовало нарушать правила. Прием наркотиков наказуем. Его бы за это казнили. Давай мне бумаги и покончим с этим.

XVII

— Прошу прощения, что снова настояла на встрече, — произнесла Элодия, — но мне хотелось, чтобы ты знала, что все кончено.

Она сидела за крохотным столиком в жилых помещениях, обхватив руками чашку ужасного кофеина.

— Спасибо вам, госпожа, — ответила Хонна.

— Рядовой Харджеон скончался в лазарете в результате реакции на лекарство. Он ввязался в драку, но его раны не были смертельными. Они не станут никого искать в связи с этим происшествием.

— Спасибо вам, — снова повторила пожилая женщина.

— Хонна, он больше никому не навредит.

— Я не знаю ничего такого.

— Конечно не знаешь, — сказала Элодия. — Но все же.

XVIII

— Тона, спасибо тебе, — сказала жена капитана Даура, после своего визита к Хонне. Они сидели и пили сакру в каюте Тоны.

— Я ничего и не сделала, — ответила Криид. — В конце концов все решилось само собой.

— Ты волнуешься о мужчинах? — спросила Элодия.

— Они — хорошие ребята, — ответила Тона. — На каждую сотню, каждую тысячу молодцов находится один гребаный ублюдок.

— Такой как Харджеон?

— Да, такой как он. Но мы же друг за другом присматриваем? Не думай о Харджеоне. На каждого такого мерзавца найдется сотня таких, как Бан. Ну а на каждого Бана — даже немного Каффов отыщется.