Кри-Кри

Глава семнадцатая «ПОГОДИТЕ РАДОВАТЬСЯ, СТАРЫЕ СОРОКИ!»

Кри-Кри высунулся из окошка своей каморки и стал настороженно и подозрительно осматриваться.

Окно выходило на пустырь. Два густых, разросшихся дерева отбрасывали тень на покрытую травой площадку перед окном. Легкий ветер шелестел листвой, и от этого тени на земле принимали причудливые, дрожащие очертания, которые иногда казались Кри-Кри тенями притаившихся людей. Но вскоре Кри-Кри убедился, что на пустыре никого не было.

Успокоенный, он осторожно спустился с окна на маленький табурет, заменявший столик, а оттуда на пол. Все это Кри-Кри проделал легко и бесшумно: он боялся побеспокоить дядю Жозефа. С другой стороны, не в его интересах было привлекать чье-либо внимание к своей каморке…

Грузное тело дяди Жозефа еле умещалось на узком ложе мальчика, ноги свисали на полметра.

Рана Жозефа была тяжелая, но при его крепком организма не представляла опасности для жизни. Сознание вернулось к нему очень скоро. От большой потери крови он ослабел, ему трудно было разговаривать. Но, видя, что Кри-Кри стоит около него в некоторой растерянности, Жозеф прошептал:

— Надо быть готовым ко всему, Шарло. Сюда могут притти. Меня беспокоят две вещи: знамя и шаспо.

— Мое шаспо? — тревожно спросил Кри-Кри.

— Если хочешь, твое. Но сейчас не в том дело, чье оно. Ты ведь не откажешься мне одолжить его, если оно мне понадобится? Сейчас его надо спрятать и подальше.

— Я зарою шаспо под деревом на пустыре. А знамя пока все еще на мне. В земле оно может истлеть… Вот, посмотри!

Кри-Кри расстегнул куртку, и на груди у него Жозеф увидел знакомую ткань.

— Это Мадлен так сделала, — добавил мальчик, вздохнув. — Где-то она теперь?

— Ну иди, Шарло, обо мне не беспокойся, — сказал Жозеф. — Только смотри не ввязывайся ни в какие споры. Держи себя так, чтобы никто не заподозрил тебя. Помни, Шарло: сейчас ты отвечаешь не только за себя самого — ты отвечаешь за знамя. А это — знамя последней парижской баррикады.

Кри-Кри готов был еще и еще слушать дядю Жозефа, но тот указал мальчику на окно:

— Ну, мальчуган, пора, а то тебя хозяйка хватится.

Кри-Кри быстро полез под кровать, достал оттуда шаспо, взял в углу маленькую железную садовую лопату, снова взобрался на окошко, выглянул, огляделся кругом — никого!

Кри-Кри выждал еще минуту и вылез через окошко на пустырь. Спрятав шаспо в гущу разросшихся кустов, Кри-Кри присел на корточки под большим густым платаном и начал рыть яму, мысленно соразмеряя ее с величиной ружья. Он только успел приготовить ложе в земле и выложить его сухими листьями, как услышал знакомый условный свист. Так свистеть могли только Гастон и Мари.

Свиста Гастона он больше никогда не услышит, — значит, это Мари. Перед ней Кри-Кри мог не скрывать своей работы. Он коротко свистнул в ответ. И почти одновременно послышался шелест платья, легкие шаги, и показалась Мари с неизменной корзинкой цветов.

Опустив корзинку, девочка бросилась к Кри-Кри:

— Кри-Кри, дорогой мой! Как я была счастлива, когда узнала, что ты жив! И даже не ранен! Подумать только, сколько ты пережил за эти дни! — В голосе девочки слышалось восхищение. — Но как ты исхудал! У тебя совсем другое лицо! Как будто год прошел с тех пор, как мы не видались! Ты стрелял в версальцев из настоящего шаспо?

— Я расстрелял все патроны, кроме одного… Говорят, что когда имеешь дело с версальцами, последний патрон следует приберечь на всякий случай. Я и приберег его. Но если бы ты знала, Мари, сколько убитых оставили мы на баррикаде!

— Я никак не могу себе представить, что ты, Кри-Кри, как взрослый, дрался на баррикаде.

— Ох, Мари, тебе действительно трудно себе представить все, что я видел в эти дни.

— Ну, и мы видели немало, — сказала Мари. — Ты слышал про расправу Галифе?[44]

— Нет, ничего не знаю.

— Страшно даже рассказывать… — Мари зябко повела плечами. — Когда вывели пленных коммунаров, Галифе сказал: «Пусть те, у кого седина в волосах, выйдут в первый ряд», и сто одиннадцать пленных вышли вперед. «Вы стары и седы, вы видели 1848 год, — сказал генерал, — вы более виновны, чем другие… Вы умрете первыми…» И их трупы были выброшены в рвы за укреплениями, — добавила Мари после паузы.

Вдали четко раздался ружейный залп, второй, третий…

Мари вздрогнула и спросила беззвучно, одними губами:

— Слышишь? Так все время. Это расстреливают пойманных коммунаров.

— Да, — мрачно сказал Кри-Кри, — меня ничем не удивишь после того, как я побывал в плену у версальцев.

— Ты был в плену у версальцев?

Несмотря на то что Кри-Кри был подавлен всеми событиями, он испытывал некоторое удовлетворение оттого, что лицо Мари выражало явное восхищение подвигами друга.

— Да, Мари, и видел там… Гастона.

— Гастона? Да ну?! А что с ним?

Кри-Кри хотел все сразу рассказать Мари, но почувствовал, что не в силах это сделать. После короткого молчания, сделав над собой усилие, он произнес еле слышно:

— Что с Гастоном? Почему ты не отвечаешь? Где Гастон, я тебя спрашиваю? Что с ним случилось? — теребя Кри-Кри за рукав, засыпала его вопросами Мари. Заметив слезы на глазах Кри-Кри, она вдруг сразу вся сжалась и с испугом проговорила: — Ты плачешь, Кри-Кри! Что же могло случиться?

Кри-Кри собрался с духом и произнес почти спокойно и очень серьезно:

— Мари, Гастон умер. Он умер геройской смертью.

Мари опустилась на траву и, спрятав лицо в колени, громко заплакала.

Кри-Кри беспомощно глядел на Мари, он попытался ее утешить, провел ладонью по ее волосам, но она заплакала еще громче.

— Не плачь! Будь мужественной! Тебе понравились стихи, которые я только что тебе прочел? Ведь это стихотворение — оно предлинное — написал для тебя Гастон… Еще раньше, перед уходом на баррикаду, он передал его мне… А потом снова говорил о нем там, в плену у версальцев. Ты не знаешь, какой герой Гастон!.. Ведь это он спас меня из плена…

— Гастон?.. — Мари приподняла покрасневшее от слез лицо. Она говорила уже обычным голосом, но слезинки все еще образовывались где-то там, в самых уголках глаз, и снова расплывались по щекам. — Подумать только, в такую минуту Гастон вспомнил обо мне! А что я такое — простая, ничтожная девчонка!

Кри-Кри хотел было сказать ей, что это неправда, что она самоотверженный, преданный друг, что она, несмотря на ее годы, опора семьи и что за это они полюбили ее оба: Гастон и он, Кри-Кри. Но ему показалось, что сейчас говорить об этом не следует. И в нескольких словах он рассказал ей историю своего побега и спасения дяди Жозефа, стараясь больше говорить о Гастоне, чем о себе, и не подчеркивать собственного смелого поведения.

— Вот и все мои приключения, Мари, — закончил он свой рассказ. — А теперь скажи: идя сюда, ты не заметила ничего подозрительного?

— Здесь-то никого не видать, — сказала Мари, — но я прибежала, чтобы предупредить тебя. Дело в том, что эта старая сплетница, мадам Либу, подружка тетушки Дидье, которая всюду сует свой нос, заметила следы крови, ведущие к подвалу. И вот, представь, хоть мадам Дидье и подтерла тотчас кровь, пошла молва о спрятанных в кафе федератах.

— Следы крови? Откуда же кровь? — вскрикнул мальчик. — Рана Жозефа была хорошо перевязана.

Кри-Кри не знал, что Жако был ранен в ногу и рана его кровоточила.

— Та-ак… — протянул Кри-Кри. — Дело становится опасными… Проклятые сплетницы! А я был так уверен в безопасности моего подвала. Какая неосторожность!

— Как же быть? Как спасти дядю Жозефа? Что, если взять его к нам?..

— К вам? — живо переспросил Кри-Кри. — И ты согласилась бы подвергнуться опасности и укрыть его у вас?

— Можешь ли ты в этом сомневаться? — с упреком сказала Мари, уставив на Шарло свои большие глаза.

— Я просто хотел тебя испытать. К сожалению, твоим гостеприимством воспользоваться нельзя… — сказал Кри-Кри. — Но я знаю, придумал, придумал!

И Кри-Кри, не помня себя от радости, подхватил Мари за талию и закружил ее.

— Ты сошел с ума! Погоди! Ты чуть было не перевернул мою корзинку. А в ней что, знаешь?

— Ну что? Цветы, — ответил небрежным тоном Кри-Кри.

— Ты все забыл, как я вижу. А под цветами что?

— Ах, повязки! Они все еще у тебя? Ну, теперь они уже бесполезны.

— Да, но каких уловок мне стоило не отдать их тетушке Дидье, как я ей врала, если бы ты только знал!..

— Ладно, девочка, теперь не до твоих повязок… Скажи мне, ты друг Коммуны? Да, Коммуны… Пусть она разбита, уничтожена… Скажи мне, ты ей друг?

— Да, — твердо сказала Мари. — Я знаю, ты имеешь право сомневаться во мне после этих противных повязок…

Кри-Кри, кивая головой в такт словам Мари, вытащил из кустов шаспо. Озабоченно осматривая его, он что-то забормотал.

— Что ты говоришь? — тревожно глядя на Кри-Кри, спросила девочка.

— Ты умеешь стрелять, Мари?

Щеки Мари зарделись.

— Ну, ты такой опытный стрелок, — сказала она смущенно, — что я не решаюсь сказать тебе, что умею… Но ведь ты знаешь, когда папа был жив, он водил меня в тир…

— Вот и прекрасно! Здесь цель будет неподвижная, выстрел на близком расстоянии, справишься, — бормотал Кри-Кри, заряжая шаспо.

— Что ты хочешь делать? — спросила с испугом Мари.

— Делать буду не я, а ты. Вот смотри, как надо стрелять! — Кри-Кри поднял шаспо, прищурил глаз, проверил отмеренное расстояние. — Целься прямо сюда, в руку у плеча. Старайся, чтобы пуля прошла навылет. Не бойся, девочка, я не хочу умирать, но я должен быть ранен, только легко ранен. Понимаешь? Торопись!

— Объясни, что ты задумал, Кри-Кри! Я ничего не понимаю.

— Поймешь потом. Сейчас объяснять некогда. Ну, Мари, во имя Коммуны!

Мари почти бессознательно подняла кверху шаспо.

— …во имя ее борцов! — продолжал Кри-Кри торжественно.

Мари колебалась. Она неуверенно стала целиться, потом опустила шаспо. Все произошло слишком, быстро, и она не успела понять, что происходит, чего требует от нее Кри-Кри.

— Мне страшно, Шарло, — умоляюще прошептала она, — я могу убить тебя.

— Целься скорее, Мари! Во имя дружбы! Во имя Гастона! — настаивал Кри-Кри. — Стреляй, или ты еще раз совершишь преступление против Коммуны.

— Кри-Кри, — выговорила Мари. От волнения она не могла больше сказать ни слова. Глаза ее были в слезах.

Кри-Кри подошел к ней, обнял ее, вытер слезы и сказал твердо, тоном приказания:

— Успокойся и стреляй вот сюда. Не бойся, это неопасно. Только целься спокойно. Промаха не должно быть: патрон последний.

Мари подняла шаспо, неуверенно прицелилась и выстрелила. От страха она закрыла глаза и бросила шаспо на землю. Когда рассеялся дым, она посмотрела на своего друга. Он стоял на том же месте, гордо закинув голову. Лицо и вся фигура его дышали отвагой, и Мари невольно залюбовалась им. Только спустя мгновение она сообразила, что из плеча его льется настоящая кровь, что он ранен и что ранила его она, Мари.

^{_{Мари неуверенно прицелилась и выстрелила.}}

— Кри-Кри! — застонала девочка, бросившись к нему.

— Молодец! — сказал Кри-Кри довольным голосом. — Ты меня не подвела. И кровь течет, и рана неопасна…

Когда же Мари, вытащив носовой платок, хотела перевязать рану, он запротестовал:

— Нет, нет, пусть течет побольше крови. Это нам поможет спасти дядю Жозефа… Но странно, от этой царапины у меня кружится голова. Идем! Веди меня теперь прямо к тетушке Дидье. Говори, что я ранен еще со вчерашнего утра: меня ранили возле форта Мишель, когда я возвращался домой… Она меня посылала за цикорием. Я давно его купил, но ей мы скажем другое… Да, погоди… Скорей зарой шаспо вот в эту ямку. Хорошо, что я успел ее вырыть… Хорошо и то, что я сберег последний патрон… Ну, старые сороки! Теперь увидим, кто кого перехитрит! Погодите радоваться! — и Кри-Кри погрозил кулаком кому-то невидимому.