Кри-Кри

Глава седьмая «КОММУНА ИЛИ СМЕРТЬ!»

Весь опыт сооружения баррикад, накопленный за время атак версальских войск, был использован Жозефом Бантаром при постройке укрепления на улице Рампоно. С фронта баррикада была неприступна. Сюда были свезены десятки возов с бочками, которыми было заполнено пространство между двумя стенами. Одна стена была выложена из камней, другая — из бумажных кип. На баррикаде царило оживление, когда к ней подходил Кри-Кри.

— Эй, глядите-ка, что я нашел! Вот это находка!

Жако, молодой парень с маленькими, недавно пробившимися усиками, веснусчатым лицом и веселыми карими глазами, разглядывал какой-то металлический предмет, который он извлек из кучи строительного мусора, собранного на развалинах разрушенного версальскими снарядами дома.

— Что там такое? — отозвался Кри-Кри. — Уж не кости ли слона из зоологического сада, которого недавно съели парижане?

— Дурень, смотри, это осколок зажигательной бомбы!

— Ну-у! — Кри-Кри наклонился вместе с Жако и стал рассматривать остатки металлической коробки с неровными краями.

Несколько коммунаров также бросили свою работу и присоединились к мальчикам.

— Этакие мерзавцы эти версальцы! — с возмущением сказал один из взрослых федератов. — Ведь это одна из тех знаменитых бомб, которые они придумали. Они не решались применять их против пруссаков, ну, а для парижских рабочих все средства хороши! Негодяи!

— Ну, друзья, как подвигается работа? — Люсьен Капораль, неизменно свежий, чисто выбритый и аккуратно одетый, показался у баррикады.

Увидев Люсьена, все снова принялись за работу.

— Ничего, гражданин Капораль, как будто скоро кончим. Нам осталось немного.

— Хорошо, хорошо, — сказал Люсьен, проверяя прочность укрепления, сооруженного из балок, щебня и мешков с песком. — Хорошо! — еще раз повторил он и направился в другой конец баррикады.

Здесь постройка была поручена подрядчику. С тех пор как Париж покрылся сетью баррикад, находилось немало ловких дельцов, предлагавших свои услуги по их постройке, и Коммуна была вынуждена прибегать к их помощи.

Сооружение баррикады на улице Рампоно было поручено Кламару, специалисту по строительным работам.

Увидев Люсьена, Кламар почтительно снял шляпу и заискивающим тоном спросил:

— Не угодно ли зам будет, господин Капораль, осмотреть нашу работу?

Люсьен, ничего не ответив, пошел с Кламаром.

Беседа между коммунарами снова возобновилась.

— Да, — говорил один из пожилых коммунаров, — неладно получилось, что Париж оказался отрезанным от Франции; об этом постарался Тьер. Ему это нетрудно было сделать при помощи своих друзей, пруссаков.

— Еще бы! — ответил другой.

Он упорно долбил мотыгой неподдававшуюся землю. Воткнув мотыгу в горку песка, он отер пот со лба, закурил папиросу и сказал:

— Вот что я тебе скажу, Винэ: если и теперь Франция не услышит нашего призыва, нам конец! Читал ты последнее воззвание, адресованное всему французскому народу?[26]

— Нет, — сказал Винэ и тоже отложил работу.

— О, это замечательный документ!

Коммунар вытащил из кармана аккуратно сложенный листок и, откашлявшись, начал его читать с большим выражением, делая паузы и повышая голос в наиболее важных местах:

— Это хорошо написано! — восторженно вскричали Кри-Кри и Жако.

— Эх вы, молодежь! — улыбаясь, сказал Винэ. — Никто не спорит, что это хорошие слова. Но где гарантия, что города ответят на наш призыв? Говорят, что в Марселе Коммуна продержалась всего две неделя, а в других городах и того меньше. Вот разве только Лион нас поддержит… Я слыхал, что там снова восстание…

— Что касается Парижа, то мы еще продержимся, — бодро сказал пожилой федерат, — за бойцами у нас дело не станет, были бы только патроны.

— Баста! Время отдыха окончилось! — прокричал Винэ, взявшись за мотыгу, и все дружно последовали его примеру.

— А вот и Мадлен! — воскликнул Кри-Кри.

Мадлен Рок, приветственно помахав рукой федератам, хотела пройти, не останавливаясь, к дальнему краю баррикады, но несколько голосов сразу окликнуло ее:

— Мадемуазель Мадлен, посмотрите на нашу работу! Мадемуазель Мадлен!

— Я не сомневаюсь, что у вас работа идет хорошо, — улыбнулась Мадлен, показывая свои ровные зубы. — Я хочу посмотреть, как дела у Кламара. Это важнее!

— Там Люсьен Капораль, — поспешил сообщить Кри-Кри.

— Тем лучше, — кивнула головой Мадлен и прошла дальше.

Увидев Мадлен, Люсьен бросился ей навстречу:

— Как хорошо, дорогая, что ты пришла!

Мадлен рассеянно ответила на приветствие Люсьена. Она не отрываясь смотрела на стену, возводимую Кламаром. Нетрудно было заметить, что со вчерашнего дня постройка нисколько не подвинулась вперед.

— Гражданин Кламар, — произнесла Мадлен, резко отчеканивая слова, — мне не нравится ваша работа!

Кламар съежился под суровым взглядом Мадлен.

— Мадемуазель, вы слишком строги и забываете, что у меня нет нужных материалов и людей… Я уже докладывал господину Капоралю, который вполне со мной согласен…

— Не знаю, о чем вы докладывали Капоралю, — перебила его Мадлен, — но за людьми у нас остановки не бывает. Что касается материалов…

— Осмелюсь сказать, мадемуазель, ваши люди не идут ко мне работать, а наемных рабочих трудно найти.

— Все ясно, — по-военному произнесла Мадлен. — Гражданин Кламар, вы свободны. Нам ваши услуги не нужны. Вам больше подходит строить триумфальную арку для встречи версальцев.

Кламар, сконфуженно почесав затылок, отошел в сторону.

— Я попробую договориться с депутатом Бантаром, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь.

Мадлен вся кипела. Голубые глаза ее метали молнии, руки нервно сжимали висевший у пояса револьвер.

— Мадлен, дорогая, — ласково взяв ее под руку, сказал Люсьен, — ты не права. Кламар может еще нам пригодиться. Ты вооружаешь его против нас, таким путем мы от него ничего не добьемся.

— Чтобы заставить работать этих каналий, — вспыхнула Мадлен, — существует одно средство — вот это! — и она выразительно указала на револьвер.

— Успокойся! Ты смотришь так сердито, как будто хочешь испепелить и меня заодно с этим Кламаром, — пошутил Люсьен, но в его шутке не было веселости.

Мадлен, наоборот, рассмеялась совершенно искренне. От недавнего гнева не осталось и следа, когда она сказала, обращаясь к Люсьену:

— Ты не знаешь, как он меня обозлил! Еще минута, и я, кажется, пустила бы в ход револьвер. Да и ты хорош, не видишь, что он явно мешкает.

— Но ведь я не каменщик и не конструктор, к тому же и материалы…

— Глупости! — перебила его Мадлен. — Не надо быть ни каменщиком, ни конструктором, чтобы видеть, что Кламар работает плохо.

— Нельзя же требовать, чтобы старик Кламар горел на работе так же, как молодая, полная сил Мадлен Рок…

— Брось шутки. Я не узнаю тебя, Люсьен! С некоторых пор ты стал какой-то странный.

^{_{— Я не узнаю тебя, Люсьен!}}

— Я почти не вижу тебя, Мадлен, в эти безумные дни. От этого и происходит наша видимая отчужденность.

— Я всегда помню о тебе, мой милый, — сказала вдруг мягко и задушевно Мадлен, положив руку на плечо Люсьена. — Настали дни тяжелых испытаний. Надо их выдержать, Люсьен. Да?

С этими словами она взглянула прямо в глаза Люсьена, как бы стараясь в них что-то прочесть.

Люсьен отвел взгляд и смущенно пробормотал:

— Ты знаешь, Мадлен, что положение наше совсем не так весело, как это пытается изобразить Бантар. Версальцы заняли три четверти Парижа. У Коммуны нет никаких шансов на победу, а Жозеф балагурит и распевает песенки…

— Куда девалось твое мужество, Люсьен? Как ты можешь упрекать Бантара! Он поет и балагурит… Да ведь это прекрасно! Он поднимает дух бойцов! Он не только поет и балагурит, он организует, работает, борется!

— Ты не понимаешь меня, Мадлен. Я не пожалею жизни за республику, и тебе не придется стыдиться за меня перед товарищами. Но я против бессмысленной гибели ради упрямства или ради глупости других. Пойми меня: затея Жозефа укрепиться в районе Рампоно и удержать наступление версальцев — безумная затея и, кроме бесполезных человеческих жертв, ничего не даст. Моя любовь к тебе…

— Мне противна такая любовь, которая делает тебя трусом, — нетерпеливо перебила Мадлен.

Люсьен понял, что зашел слишком далеко. Схватив Мадлен за руку, он сказал с жаром:

— Дорогая, обещаю тебе, что эта минутная слабость, вызванная бессонными ночами, больше не повторится…

Мадлен тревожно посмотрела на своего друга:

— Хорошо, Люсьен, я верю тебе… — и она медленно направилась к строителям баррикады.

Подождав, чтобы Мадлен отошла на некоторое расстояние, Кламар приблизился к Люсьену и почтительно приподнял шляпу.

— Извините, что побеспокоил вас, — сказал он, — но я не знаю, кого слушать, что делать…

— Повиноваться гражданке Рок, — сухо ответил Люсьен.

Он осмотрелся кругом и, увидев, что за ними никто не наблюдает, добавил:

— От вас, Кламар, я никак не ожидал такой наивности. Неужели вы не понимаете, что ваш саботаж распознает каждый ребенок? Конечно, теперь вам не остается ничего другого, как уйти с баррикады.

В это время на улице показалась Мари с корзинкой цветов. Еще издали слышался ее свежий, звонкий голос, кричавший нараспев:

— Фиалки, всего два су! Душистые, свежие фиалки, всего два су!

Навстречу девочке дружным шагом, нога в ногу, плечо к плечу, шел отряд федератов: это была молодежь Парижа, его цвет. Старшему на вид было едва ли двадцать два года. Мадлен, увидев федератов еще издали, сдернула кепи и приветственно замахала навстречу идущим.

Один из них, безусый юноша, поровнявшись с Мари, крикнул:

— Дай мне фиалок, малютка! Они будут напоминать о тебе там, в огненной печи, подогреваемой версальскими снарядами.

Мари, пытаясь шагать в ногу с отрядом, протянула федерату букетик.

Юноша полез в карман за мелочью.

Мари заколебалась:

— Нет, нет, не надо! — И уже совсем решительно добавила: — Раз вы идете в бой, я не возьму с вас денег.

Эти слова девочки вызвали одобрительные возгласы федератов.

— Браво! Вот это по-нашему! — воскликнул с восхищением получивший цветы федерат.

Он всунул фиалки в дуло ружья и, высоко подняв его, послал девочке привет свободной рукой.

И, поднимая пыль, отряд исчез из виду.

Приблизившись к баррикаде, Мари увидела Кри-Кри и окликнула его.

Кри-Кри стоял в вырытой яме, так что Мари пришлось наклониться, чтобы он услышал ее слова.

— Слушай, — сказала девочка, — тетка Дидье беснуется. Она говорит, что выгонит тебя из кафе.

— Ну, и пусть беснуется! — Кри-Кри мастерски сплюнул. — Очень она мне нужна! Если меня завтра убьют на баррикаде, — прихвастнул он, — она все равно будет ворчать: «Где Кри-Кри? Почему он не на работе?»

Последние слова Кри-Кри произнес пискливо, удачно подражая пронзительному голосу старухи.

— Откуси себе язык, — плаксиво сказала Мари. — Я терпеть не могу, когда ты говоришь о смерти.

— Ну, девочка, сейчас такое время, что надо ко всему привыкать, — поучительным тоном сказал Кри-Кри, довольный тем впечатлением, какое его слова произвели на подругу. — Ладно, болтать мне некогда. Знаешь что? Приходи завтра с утра, только пораньше, часов в шесть, к Трем каштанам. Поговорим тогда обо всем. Не проспишь?

— Вот глупый! Да у меня к шести часам все букеты должны быть готовы. Что я соня, что ли? Конечно, приду!

— Ладно! — согласился Кри-Кри. — Ну, проваливай. Идет дядя Жозеф. Мне некогда.

Жозеф Бантар в это время обходил баррикаду, отдавая распоряжения, смеясь, шутя, подбадривая.

— Ты опять будешь меня ругать за то, что я погорячилась, — смеясь, сказала Мадлен, подходя к Жозефу. — Я сейчас прогнала Кламара. Он мне подозрителен. Он нарочно тянет с постройкой баррикады. Говорит, что нет материалов.

— Мадлен, конечно, во всем права, — подтвердил Люсьен, — во всем, кроме одного: материалов действительно нет.

— Как? Нет материалов?! — вскричал Жозеф, озираясь по сторонам!. — А это что? — и он показал узловатым пальцем на появившуюся из-за угла тележку, нагруженную фортепиано и разной мебелью. Тележку с трудом передвигал мужчина средних лет, напоминавший своим видом лакея из богатого буржуазного дома. Тележка застряла среди вывороченных из мостовой камней. Собралось несколько зевак-прохожих.

Быстро перешагнув через камни, Жозеф подошел к застрявшей тележке.

— Откуда и куда? — лаконически спросил он.

— Эти вещи были заказаны виноторговцем Гаваром, — ответил лакей, — но владелец их уехал в Версаль. А теперь он уведомил, что на днях вернется, и вот я…

— Виноторговцем Гаваром?! — воскликнул Жозеф. — Тем лучше!

Не задумываясь, он сбросил с себя сюртук, перерезал перочинным ножом веревки, стягивавшие воз, и, к восхищению окружающих, взвалил на свои могучие плечи фортепиано и понес его к баррикаде. Остальные, следуя его примеру, вмиг разобрали мелкие вещи: столики, тумбочки, кресла, и тоже потащили их к баррикаде.

— Что я скажу хозяину? — в недоумении развел руками лакей.

— Скажи ему, что депутат Коммуны Жозеф Бантар решил проверить, крепок ли материал, из которого сделана мебель. Если фортепиано выдержит версальские снаряды, оно будет вам возвращено! — крикнул Жозеф под дружный хохот окружающих.

— Ну-с, теперь, кажется, все в порядке! — сказал Жозеф, с удовлетворением оглядывая баррикаду и вытирая платком пот, струившийся со лба и щек.

— Нам надо выбрать пароль, — сказал Люсьен. — Ты приказал мне поставить часовых, я должен передать им пароль…

— Да, это важный вопрос. Но здесь не совсем подходящая для этого обстановка. Вон там, за бочками, пожалуй, самое укромное место. Я надеюсь, что эти бочки не имеют ушей, — и Жозеф ткнул ногой в одну из них.

Убедившись, что поблизости никого нет и что прикрытие из бочек достаточно надежно, Жозеф сказал Мадлен и Люсьену:

— Ну, друзья, теперь мы одни. Мы можем и должны быть вполне откровенны, так как ничто не может поколебать нашу веру и мужество. Собрав все силы в кулак, версальцы атакуют Париж. Теперь или никогда! Париж должен устоять! Нас немного, но мы не дрогнем! Я придаю большое значение баррикаде на улице Рампоно. Она — ключ всей позиции. Враг не должен пройти через нее. Мы погибнем, но не сдадимся. Предлагаю паролем взять девиз: «Коммуна или смерть!» Принято? — полувопросительно сказал он.

— Да, да! — подтвердили Люсьен и Мадлен.

— Ну и прекрасно! Сейчас я отправлюсь в мэрию, чтобы закончить кое-какие гражданские дела. Их, к сожалению, много, больше, чем я бы хотел! Но об этом теперь сожалеть поздно. Сбор, друзья, я назначаю к восьми часам. Теперь, Люсьен, особое дело к тебе. Все должно быть дважды, трижды проверено самым тщательным образом.

— Дядя Жозеф, дядя Жозеф! — послышался голос Кри-Кри.

— Что тебе, сынок? Мы кончили наш разговор. Иди сюда!

— Там тебя спрашивает Виктор Лимож.

У баррикады, грациозно облокотившись на мешок с песком, стоял Лимож с вдохновенным лицом.

Увидев Жозефа, Лимож снял свою мягкую шляпу и церемонно раскланялся.

— Делегат Бантар, — сказал он, — вы знаете меня…

— Вы поэт Виктор Лимож! Ваши стихи и песни распевает весь рабочий Париж. Вы хорошо делаете свое дело, и Коммуна благодарна вам.

— Я не только поэт, я еще и гражданин, — гордо заявил Лимож. — Я пришел просить вас, депутат Бантар, принять меня на вашу баррикаду.

— Вы поэт, — сказал Жозеф, подумав, — вам незачем итти на баррикаду. Каждый из нас способен воевать, но не каждый может быть хорошим поэтом!

— Нет, гражданин депутат, — настаивал Лимож, — теперь, когда Коммуне грозит смертельная опасность, я хочу делать то, что может сделать каждый: отдать за Коммуну свою жизнь.

— А вы умеете стрелять? — спросил Жозеф.

— Я бью без промаха, когда мишень мне ненавистна!

— Вы получите ружье, Лимож, и пусть ваши пули будут бить так же метко, как ваши стихи!

Нужно ли описывать, какое впечатление произвел на Кри-Кри этот короткий разговор!

Если до этого мальчик все еще не знал, как начать разговор с Жозефом, то теперь он больше не колебался.

— Но ведь и я бью птицу на лету! — вскричал он, подбежав к Жозефу. — Ты можешь быть спокоен, дядя Жозеф, я не выпущу зря ни одной пули!

— Молчи, Шарло! Мы с тобой об этом уже договорились — и баста!

Но Кри-Кри на этот раз был решителен и настойчив.

— Почему ты мне не доверяешь? — сказал он с дрожью в голосе. — Если ты не хочешь меня взять в свой отряд, позволь мне пойти в батальон Питомцев Коммуны, куда уже вступил Гастон Клэр.

— В самом деле, гражданин Бантар, — поддержал мальчика Лимож, — почему вы отказываете молодому коммунару в том, на что имеет право каждый, кто ненавидит врагов рабочего Парижа? — И заметив, что взволнованный Бантар приблизился к мальчику и обнял его за плечи, Лимож добавил: — Дайте Кри-Кри шаспо и, прошу вас, поставьте его рядом со мной.

Бантар колебался. Он даже казался растерянным, чего нельзя было ожидать от этого решительного человека. Прошло несколько мгновений, и Бантар, обращаясь к Кри-Кри, произнес тихо и мягко:

— Не сердись на меня, мой мальчик, но наш уговор должен остаться в силе: ты возьмешь ружье после того, как я выйду из строя.

Потом, взяв мальчика под руку, он сказал:

— Пойдем, Шарло, я объясню тебе кое-что, о чем, в сущности, я должен был тебе сказать раньше.

Отойдя недалеко от баррикады, они сели на скамью, и Бантар, все еще держа Кри-Кри за руку, сказал:

— Видишь ли, Шарло, во всем Париже, а может быть, и во всей Франции осталось только два Бантара: ты да я. Если бы у Коммуны было больше шансов победить, если бы революция не чувствовала уже на своей шее петлю, будь я уверен, что мы даем последний бой за освобождение трудящихся, я бы первый позвал тебя на баррикаду. Но бой этот не последний. Мы будем драться с версальцами, пока руки не откажутся нам служить. Каждый наш выстрел, смерть каждого из защитников Коммуны отзывается в сердцах и умах угнетенных всего мира, пробуждает в них гнев и ненависть к палачам и поднимает их на борьбу… Понимаешь ты меня, Шарло?

— Я все понял, — ответил Кри-Кри, смотря в упор на Жозефа. — Но я не понимаю, почему мне нельзя умереть за Коммуну?

Жозеф улыбнулся.

Набив трубку, он продолжал:

— Сорок лет тому назад я переживал те же чувства, какие волнуют теперь тебя. Отец не взял меня с собой, когда ушел драться на баррикады. Умирая, он сказал мне и брату Жану — твоему отцу: «Еще не один раз придется рабочим браться за ружье, чтобы сбросить со своей шеи вампиров-капиталистов. Мой отец брал Бастилию, я свергал Луи-Филиппа, а вам придется свергнуть Наполеона Третьего. Я хочу только одного — чтобы имя Бантара упоминалось в истории всех революций». Так вот, Шарло, я хочу того же, о чем мечтал и мой отец… Под Седаном, в бою за родину, убит Жан Бантар, твой отец. У меня нет сына. Из всех Бантаров нас осталось только двое… Я хочу, чтобы в предстоящем и, я уверен, последнем, победном бою ты представлял род Бантаров.

Слова дяди Жозефа глубоко взволновали Кри-Кри. Еще яснее стала для него цель борьбы, очевидцем которой он был. Его радовала и смущала ответственность, которую возлагал на него Жозеф.

Как бы отвечая мыслям мальчика, Жозеф сказал, мягко улыбаясь:

— Очень часто в жизни людей бывают такие моменты, когда человек за один день становится старше, мудрее на целых десять лет… Так и ты, Шарло!..

Жозеф хотел еще что-то сказать, но вдруг по-детски рассмеялся:

— Смотри-ка, с какой прытью сюда несется твоя хозяйка Дидье!

Прямо по направлению к баррикаде, семеня ногами, плыла полная низкая фигурка тетушки Дидье. От быстрой ходьбы ее полные щеки тряслись, как желе; белая наколка качалась на голове. Тетушка Дидье задыхалась от быстрого бега.

— Кри-Кри! Кри-Кри! — звала она пронзительным голосом.

Увидев хозяйку, Кри-Кри на мгновенье растерялся, но быстро сообразил, что присутствие дяди спасает его от всех возможных неприятностей.

Он выскочил вперед, навстречу тетушке Дидье:

— Мадам Дидье, не трудитесь искать меня, я здесь!

— Не будь я честная вдова мадам Дидье, если во всем Париже найдется второй такой нахальный и дерзкий мальчишка! Ты, видимо, воображаешь, что я долго буду терпеть такое безобразие! Или ты сейчас же вернешься со мной в кафе, или…

— Здравствуй, тетка Дидье! Чего ты кричишь? — откровенно подсмеиваясь над старухой, сказал Жозеф.

Тетка Дидье так и обомлела. Она никак не ожидала увидеть здесь ненавистного ей депутата.

— Здравствуйте, гражданин Бантар! Ну, скажите на милость, что мне делать с Кри-Кри? — захныкала она. — Сами посудите, я с ним добром, а он… Ведь я сама тружусь день и ночь… Я его освобождаю каждый день на два часа, как было угодно постановить вашему правительству.

— Ну что ж! Кри-Кри сейчас здесь больше не нужен и может итти с тобой. А если он и прогулял лишнее, то большой беды в этом нет. Комиссия по охране труда подготовляет декрет об отпусках, так что, милая моя, тебе придется примириться с тем, что Кри-Кри должен будет немного отдохнуть.

— Что вы, что вы, гражданин Бантар! Да разве я возражаю? Пусть мальчик отдохнет. Ведь он, бедненький, так много бегает! — не удержалась она, чтобы не уколоть Кри-Кри, но ни он, ни Бантар не обратили на эти ее слова никакого внимания. — Ну, идешь, что ли?! — злобно крикнула она, оборачиваясь к Кри-Кри.

— Иду, иду, — нехотя сказал Кри-Кри и пошел рядом с хозяйкой.

Тетушка Дидье поглядывала на мальчика, как кошка на попавшую к ней в лапы мышь. В то же время она ясно сознавала, что ее власть над Кри-Кри утеряна безвозвратно. Несмотря на его видимую покорность, она теперь побаивалась его. А тут еще этот бунтовщик Бантар со своими декретами и правилами!

Ох, с каким удовольствием дала бы она своему подручному здоровенную затрещину, как бывало прежде, в «хорошие дни»!

И тетушка Дидье тяжело вздохнула: увы, этих дней не вернешь, а о затрещинах, пожалуй, придется забыть навсегда.