Глава 12

Мария

Напряжение нарастает. И я не знаю, что с этим делать. Хочу быть ближе к Яру. А он, напротив, как будто все дальше и дальше отстраняется. Даже, когда шутит, выдерживает какую-то незримую дистанцию между нами.

От этого так больно.

Если бы мы были на свободе, я бы страдала. Здесь же и подавно. Ни одной близкой души рядом нет. Хочу его обнять, тянусь всей душой, а он только ворчит и бесконечно грубит.

– Я приготовила суп, – заглядываю в ванную, где Ярик целыми днями дымит сигаретой.

Как промышленный завод, блин.

– Страшно представить.

Снова намеренно обижает.

– Почему ты такой?

– Какой?

– Кажется, что ты умышленно меня отталкиваешь.

Отводит взгляд. Крепко затягивается. А у меня возникает желание: вырвать у него из руки эту сигарету. Все в унитаз смыть!

– Нет, не отталкиваю. С чего бы? – от этого равнодушного тона мне еще больнее становится. – Не обращай внимания. Просто я придурок, помни об этом.

– Помню. А в бункере ты решил напоминать мне об этом каждую минуту?

– Нет… – вновь взгляд отводит, а когда смотрит, какие-то такие эмоции выдает, все внутри переворачивается. Не знаю, что это значит, но меня очень сильно волнует. По коже озноб ползет. – Так получается. Держись подальше.

– Не могу держаться подальше. Ты обещал, что мы справимся вместе. И… Я без тебя не могу, правда. Яр, мне так тяжело… – чувствую, что вот-вот расплачусь. – Когда у тебя уже закончится это обострение?

Градский качает головой и глаза прикрывает, окончательно от меня открещиваясь.

– Когда выйдем. Я просто… Не думал, что мы проторчим здесь две недели. Уже четырнадцать дней! Сколько еще? Неизвестно, сука.

Заламывая руки, отчаянно ищу, чем еще его выманить на контакт.

– Ты говорил, мы будем развлекаться… Давай. Я готова. Пожалуйста, Ярик… – ненавижу то, как дрожит голос, но ничего с этим не поделаешь.

Я психологически измотана.

Град тихо смеется, прежде чем открыть глаза и взглянуть на меня.

– Нет, не готова.

– Яр… Пожалуйста… Давай, хоть что-нибудь поделаем…

– Я сказал, не хочу, – выталкивает жестко.

Затягивается, а я с изумлением отмечаю, что у него дрожат руки.

– Давай… Хоть что-нибудь придумаем. Давай, вместе… Я скучаю по тебе.

На эти унизительные упрашивания он реагирует хохотом. Натужным и горьким.

– Я целыми днями рядом. Все как обычно.

– Да что за бред?! Ты рядом, но не со мной! Давай, поговорим… Ты переживаешь? Тебе сложно? Ты же знаешь, что со мной не нужно быть суперменом. О страхах и проблемах тоже можно говорить. Я выслушаю. Правда, Яр…

– Да оставь ты меня, на хрен, в покое, – рявкает так, что на шаг отскакиваю. Потом тише, с трудом выговаривает: – Пожалуйста, Машка… Уходи.

Киваю, глотая обиду. Долго стою, настолько трудно заставить себя двигаться. А когда ухожу, дверью с такой силой трескаю, если бы окна были, точно бы вылетели.

Выплакав все слезы, давлюсь своим супом в одиночестве. Убираю грязную посуду и, снимая с зарядки телефон, подключаю к нему гарнитуру. Сажусь на табурет у стены и жму на кнопку включения.

Сети по-прежнему нет, но можно хотя бы просматривать фото мамы с папой, прослушивать их голосовые сообщения. По сто двадцатому кругу.

«Привет, цветочек! Я тут заскочила в ТЦ, увидела одно платье… В общем, купила тебе. Вроде как не слишком розовое и не слишком кукольное, – мама смеется. – Ладно, шутки в сторону. Оно черное и с крутыми камнями на лифе. Тебе понравится! Дуй скорее домой. Хочу, чтобы ты примерила».

«Маш, что за юмор? Ты где так поздно? Папа нервничает».

«Ладно, если с Яром… Окей. Передавай ему привет».

Сама не замечаю, как снова плачу. Стараюсь делать это тихо, хотя Градскому в любом случае плевать.

Нахожу переписку с папой и еще горше захлебываюсь.

«Почему я не могу называть тебя «Сахарная кукуруза»?»

У папы даже смех особенный. Такой… По силе эмоций, которые во мне разбиваются при его звучании, такой эффект дает лишь голос Ярика. Мурашечный у Градского голос. Сильнее, чем у папы… Да, скорее всего. Такой только у Ярика.

«Я знаю, что мы не индейцы. Но это не помешает мне называть тебя «Сахарная кукуруза»».

«Ты когда освободишься, позвони. Есть серьезный разговор».

И вдогонку:

«Слушай… Я не пугаю. Просто позвони. Ругать не буду».

Папа никогда не ругал. Что бы я ни вытворяла. Всегда вправлял мозги долгой воспитательной беседой. Меня это не бесило, как случалось у сверстников. Постоянно все на проповеди родителей жаловались. Тот же Ярик… Опять я о нем…

Я обожала с папой разговаривать. У него на все находятся самые веские аргументы и самые крутые примеры. Всегда с открытым ртом его слушала. И старалась не подводить. Для меня самой худший кошмар – разочаровать родителей.

Не хочу дальше ковырять раны, но упорно тянет смахнуть ленту «входящих» на самый верх. Там находится наша переписка с Ярославом. Он у меня всегда первым был. По частоте всех перебивал. Мог «наговорить» что-то, даже когда мы в одной комнате находились. А уж когда разбредались по домам, смартфон, не умолкая, пиликал, оповещая о новых сообщениях.

Листаю и жму пальцем, чтобы открыть.

Смеюсь сквозь слезы, проигрывая видеозапись, где он снимает себя в зеркале с обнаженным торсом. Пыхтит сигаретой, корчит лицо и мышцы надувает. Под видео приписка: «Сладких снов, святоша».

На следующей – Ярик, пошло двигая бедрами, танцует под латину. Камера, должно быть, установлена на штативе. В кадре он во весь рост и, как всегда, с зажатой в зубах сигаретой.

Прижимая ладонь к разнывшемуся животу, чувствую, как безотчетно ускоряется сердцебиение и учащается дыхание. Чтобы добить себя, нахожу нашу августовскую переписку.

Ярик: Ну, ты как там, святоша? Догоняешь?

Я: Да-да-да! Одна минута десять секунд, как мне восемнадцать!

Ярик: Аллилуйя!

Я: Ты выходишь?

Ярик: Угу. Сейчас заберу, Маруся. Выскакивай.

Я: Забирай меня скорей, увози за сто морей и целуй меня везде – я ведь взрослая уже!

Ярик: Охотно. Весьма. Только помни, у меня язык шершавый. Не прекращай обо мне фантазировать. Смочи дозревшие лепесточки, как следует. Проверю.

Я: Фу! Ярик! Гад ты!

Ярик: Ты же меня любишь?

Я: Нет!

Ярик: Лгунья. Жду под воротами.

Я: Спускаюсь.

В кухню входит сам Градский, и я от неожиданности подскакиваю. Дышу взволнованно, словно застигнутая за чем-то постыдным. Хорошо, что слезы высохли. Пытаюсь склеить невозмутимое лицо, пока он, угрюмый, гремит посудой.

– Что ты ищешь?

– Вчерашний день.

– Ну, и оставайся голодным! Жри свои чипсы! – взрываюсь я. – Раз ты такой придурок…

Вылетаю из кухни и в сторону ванной несусь.

Хватаю первый блок сигарет. Вскрываю пачки, одну за другой. Яростно кроша, сыплю табак прямо на кафель.

Каким-то отчаянием горю… Пока не распахивается дверь, с грохотом влетая в стену.

– Ты что, мать твою, вытворяешь?

Загрузка...