Кризис чужого возраста

Кризис чужого возраста

Мы с Димкой были однокурсниками. Димка, Димон, был надежным другом – давал списывать конспекты, прикрывал, если кто-то прогуливал, получал за всех бесплатные студенческие проездные на метро. Шебутной, легкий на подъем, смешливый. Мог организовать поездку на Байкал или в Карелию – обзванивал всех и спрашивал, кто поедет. Выдвигаемся завтра. С ним было весело, суматошно и непредсказуемо. С Димкой мы могли сорваться на поезд вечером и встречать рассвет, бродя по крышам домов в Ленинграде. Или отправиться в поход по горам Кавказа, плохо себе представляя и горы вообще, и Кавказ. Димка умудрялся со всеми найти общий язык, передружиться, подыскать нам жилье, добыть еду. Наш первый курс был самым счастливым временем не только в моей жизни, но и в жизни всей нашей компании.

Все закончилось на втором курсе, когда Димка вдруг женился. Мы все, если честно, впали в ступор. Девятнадцать лет. Какая женитьба? Мы планировали поход на байдарках по озерам, поездку на велосипедах по горам и еще кучу всего захватывающего. Свадьба и семейная жизнь в эти планы точно не входили. Но Димка сказал, что теперь все без него. Он не может. Жена, семья, дом, дача. Мы, конечно, стали допытываться, кто же его избранница.

Димка пригласил нас на свадьбу, нашу группу. Мы вместе путешествовали, вместе подрывались по первому зову нашего лидера. Димка представил нас своей жене – Насте. Мы разве что в реверансе не присели. Она показалась нам очень старой и очень строгой. Как потом выяснилось, Настя была на десять лет старше, что воспринималось страшной старостью и абсолютным разрывом поколений. Настя, конечно же, не собиралась сплавляться на байдарках и кататься на велосипедах. Она хотела, чтобы Димка хорошо сдал экзамены и поступил в аспирантуру. Димка смотрел ей в рот и кивал. Мы опять были в шоке. Раньше за ним такого не водилось. Он был нашим лидером, мы за ним шли, а не он за кем-то. Настя взяла Димкину жизнь в свои руки. А еще она называла его Митей, Митечкой, от чего всех нас корежило. Димка мог быть сильным Димоном, но точно не бесхребетным Митей.

Наша компания постепенно распадалась. Мы съездили в байдарочный поход в Карелию, но до велосипедного путешествия по горам Кавказа не продержались. Наша сплоченная группа без Димки перестала существовать. Все начали жить своей жизнью, будто он, как всегда, задал тон. Ленка тоже скоропалительно выскочила замуж. Впрочем, развелась через четыре года. Стас, лучший друг Димки, исчез. Сначала, судя по слухам, взял академ, завалив экзамен, потом вроде как лечился от нервного срыва. Мы его больше не видели и ничего о нем не слышали. Колька, еще один ближайший друг, перевелся в другой институт и на другой факультет. Из «наших» остались я и Кира. Она тоже постепенно отдалялась – хотела работать, находила бесконечные подработки и почти всегда разочаровывалась. Через некоторое время снова загоралась очередным проектом, местом, людьми и некоторое время этим жила. Но как быстро зажигалась, так же быстро и перегорала.

Только я продолжала жить обычной студенческой жизнью – ходила на лекции, готовилась к сессии. С Димкой мы, конечно же, виделись. Почти каждый день. Но он стал совершенно другим. Убегал сразу после лекции или семинара. Я лишь замечала, что Димка пытается отрастить усы и отпустить бороду. Видимо, чтобы казаться старше. Но он был из тех мужчин, которых природа обделила растительностью, ни на руках, ни на груди волосы не росли. Так что его попытки отрастить усы и отпустить бороду были не очень успешны – над верхней губой торчали какие-то хаотичные кустики, а борода все еще представляла собой жидкую щетину с прогалинами.

– Как дела? – спрашивала я, когда мы сталкивались в коридоре.

Димка начинал рассказывать про планы Насти перестроить дачу, сделать ремонт в квартире, поменять родительскую квартиру, объединить другую недвижимость. И все это было крайне важно и чуть ли не судьбоносно. Я улыбалась, не узнавая Димку, который когда-то жил в общаге, куда еще умудрялся проводить друзей. В те времена ему хватало кресла, чтобы выспаться. Даже в наших походах, где в палатках было тесно, холодно и беспощадно жрали комары, Димка просыпался неизменно свежим и бодрым, пока мы со стоном раздирали глаза.

Я и представить не могла, что мой друг станет обсуждать имущественные вопросы или недвижимость, но он только об этом и твердил – квартира, машина, дача. Сказал, что собирается поступать в аспирантуру. И что это важно для Насти, она в него верит и он постарается не подвести. Тем более тесть с тещей тоже готовы их, то есть его, поддерживать, пока он учится. Понятно, что подработками семью не прокормишь. Я кивала, но не могла поверить, что человек может так сильно измениться ради другого. Скорее я, девочка из московской обеспеченной семьи, могла позволить себе учиться дальше. Мне не требовалось зарабатывать, пробиваться. Родители были бы только рады, узнав, что я хочу продолжить обучение. Димка же всегда подчеркивал, что у него за спиной никого нет, не о ком заботиться и он может позволить себе жить так, как хочет. Зарабатывать? Много ли ему одному надо? Он не мечтал о науке, кандидатской степени. Хотел путешествовать, жить сегодняшним днем, спать в палатке, преодолевать пороги на реках. Димка был мятущимся путешественником, безрассудным, рисковым. Я не верила, что все вдруг изменилось. Только потому, что он вместе с Настей обрел постоянную крышу над головой и стабильность. А за это должен был расплатиться душой, стремлениями, чувствами и собственной натурой – свободной, рвущейся, иногда резкой, но всегда легкой.

Да, Димка перестал быть легким. Его знаменитое чувство юмора – он даже анекдоты рассказывал монотонным голосом с каменным лицом, что было гомерически смешно, – вдруг исчезло. Димка больше не травил анекдоты, не шутил. Я гадала, сколько времени продлится его брак, такой странный, спонтанный. Как долго он сможет себя обманывать, думая, что изменился, и полагая, что живет своей настоящей жизнью?

Оказалось, все ошибались, когда делали прогнозы на этот брак. Он продлился дольше, чем у всех нас вместе взятых, – больше двадцати лет. За это время многие из нашей компании развелись, снова женились, завели детей, опять развелись. Я же, единственная из всей группы, так и не вышла замуж и не родила. Почему? Ну, никто не спрашивал, а я и не рассказывала. Только Кира догадывалась, но не была уверена. У меня был роман с Димкой – дурацкий, студенческий, ни о чем. Но я была в него влюблена. Очень сильно. Той самой первой любовью, которая остается на всю жизнь. И никакая другая ее затмить не смогла. Мы провели вместе всего несколько дней в очередном походе. Эти дни были самыми счастливыми в моей жизни. И так уж вышло, что все остальные мои мужчины не шли ни в какое сравнение с Димкой. Ни с кем мне не было так хорошо – ни в разговорах, ни в постели. Он об этом, конечно же, не знал.

Говоря откровенно, мне было очень больно, когда он сообщил о женитьбе. Я не строила особых планов, не думала, что мы проживем вместе всю жизнь, но и такого от Димки не ожидала. Выходит, я для него стала вроде как последней интрижкой перед браком. И с Настей он уже встречался, но никто об этом не знал. Я тогда не могла ни есть, ни пить, ни дышать. Родители списали мое состояние на нервный срыв от экзаменов. Постепенно я снова научилась вдыхать и выдыхать, меня перестало тошнить от глотка воды. Кажется, ушел почти год на то, чтобы я хотя бы немного стала прежней. Но это было не так. От меня ничего не осталось. Я каждый день думала о Димке. Ведь он не такой. Разве не почувствовал, что я его люблю? По-настоящему. Но, главное, я не верила, что Димка мог так со мной поступить. Он ведь был самым честным, самым искренним. А тут вдруг Настя – с квартирой и дачей. Получается, Димка оказался таким же, как все? Но у меня тоже были и квартира, и дача, тогда почему он выбрал не меня? Ведь говорил, что я удивительная, самая лучшая, что мечтал обо мне. Почему же тогда так просто солгал? Зачем признавался в любви? На этот вопрос я так и не нашла ответа.

Димка пытался со мной поговорить, объясниться. Что-то мямлил, когда мы сталкивались в коридорах университета. Что-то про долг, обязательства, взрослую жизнь, про выбор. Я его слушала вполуха. В те времена УЗИ можно было сделать прямо в метро – на некоторых станциях располагались крошечные закутки. Не знаю, официальные они были или нет. Но больше пойти мне было некуда. Врач сказал, что у меня беременность – пять недель. Если хочу сделать аборт, нужно поторопиться. Дал адрес какой-то клиники. Если честно, я плохо помню, как туда ехала, как все происходило. Помню, что мне было дико больно. Сначала на осмотре – медсестра велела лечь на кресло, и побыстрее. Оно было грязным, все в пятнах. Когда она брала мазок, я кричала, даже врач из соседней комнаты спросил – все ли в порядке? Но на аборте было еще больнее. Нас было пятеро. Я шла последней и слышала, как кричат и стонут те, кто шел передо мной. Как их вывозят на каталке, они были в сознании, но выглядели живыми трупами. Всем полагался не наркоз, а укол внутримышечно не пойми какого обезболивающего, за которое нужно было доплатить. По сути же, никакой анестезии. Процедура длилась несколько минут, за которые я будто умерла несколько раз. Это была дикая, невыносимая боль. И я удивлялась, как быстро о ней забыла и не вспоминала. Или все же вспоминала и эта боль всегда была со мной? Одна женщина, наши кровати стояли рядом, сказала, что это ее пятый раз. А дома ждут двое детей. Я не понимала, почему так происходит. И внутренне даже оправдывала Димку. Вон даже замужние женщины идут на аборт, значит, это нормально. И ерунда, что говорят – больше не сможешь родить. Вот женщина, у нее двое детей, значит, все хорошо.

У меня после того аборта не было все хорошо.

Димка пришел ко мне домой и спросил, как я себя чувствую, – мне пришлось наврать родным и однокурсникам, что валяюсь с тяжелым отравлением. Даже мама поверила и долго возмущалась по поводу еды в институтской столовой. Я ответила, что все хорошо. Димка кивнул и ушел. А я поползла на кухню достать из морозилки грелку, чтобы плюхнуть ее себе на живот. Но через неделю мне пришлось вернуться в ту клинику – я была настолько бледной и худой, что меня даже медсестра не узнала. За эту неделю я похудела на почти шесть килограммов, потому что не могла ни есть, ни пить, а сколько из меня вылилось крови, не знала. В клинике тогда все забегали. Помню, что потеряла сознание, а очнулась уже в больнице. Врач объяснила, что мне сделали переливание крови и счастье, что успели. Тогда я узнала, что у меня отрицательный резус-фактор и я умру, если решусь родить еще ребенка. Но, если найду мужа тоже с отрицательным резусом, все, возможно, и сложится. Хотя шансов все равно мало. Врач говорила, что я попала не к врачам, а к мясникам. И что у меня совсем нет головы на плечах. Наверное, врач была права.

Даже тогда, в больнице, я считала, что сама виновата. И все сделала правильно. Ведь Димка не хотел от меня ребенка, значит, я его подвела, забеременев. Мне не приходило в голову разделить с ним ответственность. Я винила только себя. Не думала ни о собственном здоровье, ни о том, что едва осталась жива. В голове крутилось, что зато не испортила Димке жизнь, не подвела его. Позже осознала, что это было ненормальной реакцией. И все последующие годы лишь убеждалась в этом.

Я не отмечала свой день рождения. Никогда. А день рождения моего так и не рожденного ребенка отмечала. Назвала его Пашей. Мне казалось, что это был мальчик. Я высчитала дату предполагаемых родов по календарю. И в этот день всегда поздравляла Пашу с днем рождения. Покупала торт, зажигала свечи, сама их задувала. Много раз хотела написать Димке, что сегодня его сыну исполнилось бы два года, пять, семь лет. Он мог бы пойти в школу. Пашу я каждую ночь видела во сне – он был удивительно похож на Димку. Курчавые непослушные волосы, дерзкий взгляд, очень красивый мальчик. Я видела его во сне очень явно и мечтала однажды не проснуться. Мне не хотелось возвращаться в реальность, в которой у меня не было ни Димки, ни Паши. Димке я так ни разу не написала за все эти годы. И научилась жить с Пашей во снах и выкарабкиваться в привычное существование без него.

Мама, устав от вопросов про личную жизнь, которую я никак не могу устроить, тяжелых вздохов по поводу моего матримониального статуса и отсутствия каких-либо перспектив его изменить, замолчала. Отец вроде как был на моей стороне. Твердил маме, чтобы она от меня отстала. Моя жизнь, мой выбор. Только родители не знали, что, если бы у меня был выбор, я бы побежала в загс хоть завтра и родила пятерых детей, если бы моим мужем был Димка. А с другими не хотелось даже продолжать общение. Все было не то и не так.

Про аборт знала только Кира, но я так и не призналась ей, от кого ребенок. Думаю, она догадывалась. Но матерью я все же стала, пусть и крестной. Кира опять поменяла работу, завела служебный роман, выскочила замуж, родила дочь и успела уложиться со всем этим в неполные два года. После чего разочаровалась и в работе, и в браке, и в семейной жизни. Я не была удивлена. Кира разводилась так же бурно, как выходила замуж – с битьем посуды, криками и скандалами. Даша, дочь Киры, была полной противоположностью матери. Спокойная, улыбчивая малышка. Казалось, она даже плакать не умеет, только куксится, когда ей некомфортно. Я, конечно же, согласилась стать крестной, хотя не была воцерковленной. Впрочем, Кира убедила меня, что этого и не требуется. Ей просто важно знать, что у Дашки будет близкий человек.

– На него я рассчитывать не могу, – объявила Кира. Она не называла бывшего мужа по имени. Всегда в третьем лице: он, на него, о нем.

Впрочем, Гриша, отец Дашки, видимо, так за два года с Кирой устал от эмоциональных качелей и скандалов, что старался с бывшей женой вообще не пересекаться и свести общение к минимуму. Она устанавливала график встреч с дочкой, время и место. Если Грише было неудобно или он уезжал в командировку, Кира немедленно заявляла, что он вообще не отец и больше Дашку не увидит. Гриша оказался не боец, и постепенно их общение прекратилось. Кира уверяла, что Дашка отца не помнит. И хорошо. Я не знала, что ответить. Не знала, хорошо ли, что девочка не знает своего отца. Я своего знала. Нет, не искала мужа, похожего на отца, как часто твердят психологи. Искала мужа, похожего на Димку, но мне такой не встретился.

С развитием технологий мы завели отдельный чат для нашей прежней компании. Его вела Лена. Она же и предложила встретиться – годовщина, пятнадцать лет со дня выпуска. Ей удалось найти и Кольку, и Стаса. Колька вполне себе преуспевал, работал в банке. А Стас стал фермером: жил в Подмосковье, где на семейном участке жены и с ее же помощью основал хозяйство – куры, утки. Жена делала готовые закрутки – рассольник, бифштексы из индейки, пельмени, а теща отвечала за соусы, варенье, печенье. Я зашла на сайт и заказала творог, ряженку, сметану и еще что-то. Все оказалось очень вкусным. Но самым потрясающим блюдом была мясная запеканка с картошкой, которую Стас называл «пастушьим пирогом». Его тоже делала теща, и это было что-то невероятное. Как в детском саду. Я была рада, что Стас нашел свое призвание. Он сразу же согласился на встречу, обещая привезти всем в подарок колбасу и сосиски собственного производства и копчения. Колька сказал, что с него алкоголь. Оставалось решить, где мы встретимся. Кира написала мне. Глупо же при своих еде и алкоголе идти в ресторан. Я согласилась устроить встречу у себя. Родители к тому времени переехали жить на дачу, а я осталась одна в четырехкомнатной квартире. Пользовалась только своей комнатой и кухней, хотя мама несколько раз предлагала сделать ремонт и перестроить квартиру под себя. Я не знала, как это – под себя.

Все начиналось просто прекрасно. Стас навез столько еды, что хватило бы еще на три вечеринки. Мог безостановочно рассказывать, как хочет сделать колбасу с фисташками и датские сосиски. Как теща стала делать кетчупы и брусничный соус к утке и как они начали выращивать разные виды перца – и зеленого, и красного. У Стаса горели глаза, и я ему завидовала. Он считался гением, настоящим. Самым талантливым из нас, самым умным. Когда он ушел в академ, все были в шоке. Кажется, Кира тогда рассказала, что у Стаса случился нервный срыв и он пролежал в психиатрической больнице почти месяц. Сейчас, глядя на Стаса, я бы ни за что не поверила, что он страдал депрессией или хоть каким-то нервным расстройством. У него родились двое детей, сын и дочь, которых он обожал. Как и жену, и тещу. Я призналась, что заказывала его продукцию и похвалила пастуший пирог. Стас расцвел.

Лена после развода долго не скучала, снова вышла замуж. Она работала в отделе маркетинга крупной компании и была яркой, пробивной, не способной усидеть на месте и пяти минут. Они со Стасом быстро разговорились, и Лена придумала двести пятьдесят способов, как развить его бизнес. Стас кивал, а она продолжала генерировать идеи. Колька подключился и давал дельные советы по инвестициям и расширению бизнеса. Кира смотрела на это с довольной улыбкой. Она снова поменяла работу.

– Знаешь, в чем у меня талант? – сказала она мне, показывая на эту троицу, которая уже писала бизнес-план, план продвижения и еще что-то. – Я умею сводить людей в нужное время и в нужном месте.

– Может, и меня сведешь с кем-нибудь? – грустно улыбнулась я.

– Ты все так же и там же? – уточнила Кира.

– Да, куда мне еще деваться? – пожала плечами я.

Я защитила сначала кандидатскую, потом докторскую диссертации и осталась работать в институте. Стала завкафедрой. Тоже, можно сказать, неплохой карьерный рост. Во всяком случае, я была самой молодой завкафедрой в истории института. Мне благоволили декан и ректор. Мне нравились студенты и преподавание. Или я себя в этом убедила, не знаю.

– Неужели симпатичного аспиранта не нашлось? – хохотнула Кира.

– За это нынче увольняют. Харассмент называется, – отшутилась я.

– Ну а молодой профессор? Коллега? Конференции? – не сдавалась Кира.

– Работа, лекции, семинары. Все свидания заканчиваются просьбой посмотреть текст кандидатской или докторской, – призналась я.

Это было чистой правдой. Мне делали комплименты, пытались флиртовать, но я уже не верила в искренний интерес. Все действительно сводилось к протекции. Один раз я больно на этом обожглась и после – дула на воду. Его звали Сергей, аспирант, и я почти поверила, что он испытывает ко мне настоящие чувства. Оказалось, что нет. Когда я, как научный руководитель, завернула его кандидатскую на доработку, он стал мне мстить. Написал письмо, жалобу, донос – как угодно это можно называть – на имя ректора, обвинив меня в предвзятости. Писал, что его прекрасная работа ущемила мое женское самолюбие. Благо ректор не сомневался в моей репутации, поэтому письмо выбросил в корзину, а аспиранта выгнал из института. Сергей кричал, что отомстит. Не сейчас, так позже. Мне было его жаль. Но больше жаль себя – я ведь ему поверила, подпустила ближе, чем кого бы то ни было за все годы. Помогала писать кандидатскую, но у него не хватило ума использовать мои замечания. Он оказался бездарным доносчиком, только и всего. Ударило ли это по мне? Конечно. Но и послужило уроком. Больше я никого к себе не подпускала, никому не верила и не пыталась разобраться – был ли интерес искренним или фальшивым?

– Не знаю, как ты держишься, – заметила Кира, – я бы так не смогла. Я все еще верю в любовь. Кстати, хочу тебя познакомить кое с кем.

– Может, не надо пока? – Я не любила знакомиться с новыми приятелями подруги, которых она считала любовью всей своей жизни.

– Но сейчас точно все серьезно! – воскликнула Кира.

– Ты же знаешь, что я с радостью присмотрю за Дашей, – ответила я.

Так сложилось – когда у Киры было «все серьезно» в личном плане, Даша переезжала ко мне. Я была этому только рада. Даша спала в моей бывшей детской, а я перебиралась в родительскую спальню. Правда, в ней я могла уснуть только на таблетках. Даша же прекрасно себя чувствовала – ей нравились комната, рабочий стол, ночник. Когда Кира объявлялась, чтобы забрать дочь, мы обе страдали. Но Даша не могла сказать маме, что у меня ей лучше, а я не могла сказать, что не нужно снова дергать ребенка. Кира каждый раз твердила, что я лучшая крестная мать в мире. Мы с Дашей делали скептические лица, но пытались не расстраивать Киру, которая и так была расстроена – ее новый роман потерпел крах.

Тем не менее моя подруга, в отличие от меня, не сдавалась и все еще верила в светлое личное будущее. Я любила Дашку, мне было с ней хорошо и спокойно. Мы друг другу не мешали. И я тоже страдала, когда Кира ее забирала. Даша слишком быстро росла. Иногда я забывала, в какой класс она перешла. Быстро, невероятно быстро. Еще вчера была малышкой, с которой я играла, сидя на полу. А сегодня уже барышня с многочисленными браслетами на руках, каждый из которых что-то значит. Дерзкая, но все еще невероятно добрая. Нежная, вдруг становящаяся колючим ежиком. Я была не готова к тому, что Даша вдруг станет подростком.

– Надо выкрасить пряди в фиолетовый или красный, – заявила мне как-то Даша. – Ты брюнетка, тебе будет очень хорошо.

– Ага. Только мне в институт вызовут психушку, – ответила я.

– А ты делала пирсинг? – вдруг спросила она.

– Хочешь посмотреть результат? – Я задрала кофту и показала ей здоровенный шрам на пупке. – Это я хотела вдеть маленькое колечко, но прокол сделали плохо, занесли инфекцию, потом пришлось вырезать кусок кожи с живота, шрам так и остался. Так что после пупка до лица я так и не добралась. Хотя собиралась проколоть нос. Но ты же понимаешь. Шрам на пупке и шрам на носу – большая разница. А ты где решила сделать проколы?

– Пока не решила, – ответила с ужасом в голосе Даша. Кажется, я ее напугала.

– Ну, если вдруг соберешься набить тату, начни с переводилок. Хорошо, что сейчас они есть на любой вкус, – продолжала я. – В моей молодости все было сразу и по-настоящему. Вот результат. – Я показала Даше еще один шрам под левой грудью. Даша округлила глаза. – Не знаю, почему экспериментировала именно с этой частью тела, а не с ногами или руками. Здесь была татуировка. Первая буква имени человека, в которого я была когда-то влюблена. Но любовь прошла, а шансов, что имя моего следующего возлюбленного окажется на ту же букву, было мало. Так что пришлось удалять татуировку лазером. Потом еще шлифовать, но шрам все равно остался. Это дико больно.

Даша молчала. Видимо, она подумывала о татуировке тоже, но мой шрам произвел на нее впечатление.

– Я думала, ты не такая, – улыбнулась она все еще немного нервно.

– Ага. Все так думают. Что я очень правильная и строгая, – хмыкнула я. – Но, представь, у меня тоже были чувства, любовь, расставание. И та любовь оказалась сильнее всех прочих. Так тоже бывает.

– Поэтому ты осталась одна? – спросила тихо Даша.

– Думаю, да, поэтому, – кивнула я.

– Он был умный? – уточнила Даша. Ей явно хотелось узнать про моего тайного возлюбленного побольше.

– И умный, и красивый, и яркий. У него была харизма. Все девушки смотрели на него, раскрыв рот от восторга. Он был героем, – ответила я.

– А что случилось потом?

– Ничего особенного. Он вдруг решил стать обычным, нормальным, как сам говорил. И очень скоро женился. Как понимаешь, не на мне, – ответила я.

Даша ахнула.

Я вспомнила, как тоже не удержалась от возгласа, когда в тот день, на нашей встрече однокурсников спустя пятнадцать лет, увидела на пороге Димку. Даже сейчас могла бы его описать в точности. Он сильно похудел, от его мышц почти ничего не осталось. Пиджак на нем болтался как на вешалке. Борода стала поуверенней, но до брутальной щетины все равно недотягивала. Димка стал носить очки. Выглядел много старше своих лет. Если он добивался именно этого эффекта, у него получилось. Но возглас мой был не по поводу внешности. Рядом стояла Настя. Мы, конечно, специально не обговаривали – приходим одни или со своими половинами, но вроде как это подразумевалось. Я еще подумала: интересно, каково это – прийти в квартиру к своей пусть и бывшей, пятнадцатилетней давности любовнице с женой? Димку ничего не смутило? Меня – да. Но пришлось улыбаться, как положено радушной хозяйке. Димку начали все обнимать, расспрашивать, а Настя села за стол. Огляделась и явно осталась недовольна. Я не была хорошей хозяйкой, да и формат встречи не подразумевал семейного фарфора. Так что разносолы от Стаса лежали на обычных тарелках абы как. Никого, кроме Насти, эта подача не смутила.

– Как дела? – мне на помощь, к счастью, пришла Кира.

– Все хорошо, – ответила Настя. – Катя занимается художественной гимнастикой. Мы все время на соревнованиях. Вот сшили недавно новый купальник под булавы. Она сейчас на сборах, поэтому нам удалось вырваться.

Меня немного покоробило это «удалось вырваться» и «мы», «нам». Будто Настя считала Димку и дочь одним целым. Да, это так, конечно. Но разве в браке не должно быть хоть какого-то личного пространства? Но самое ужасное, что я и забыла, что у Димки есть дочь. Она родилась через год после их свадьбы с Настей. Ему тогда только исполнилось двадцать. Насте, соответственно, тридцать.

Кира кивнула мне, мол, расслабься, беру ее на себя, и действительно заболтала Настю, рассказывая про Дашу, спрашивая про гимнастику, школу, учителей. Я бы такой разговор точно не смогла поддержать.

Когда Стас вытащил из своих припасов печенье, которое пекла его теща, я пошла ставить чайник. Дверь на кухню оказалась закрыта. Я ее точно не закрывала. Там, широко открыв форточку и чуть ли не перевесившись по пояс на улицу, курил Димка.

– У меня можно курить, – напомнила я.

– Насте не нравится, – ответил он.

– Понятно. – Я поставила чайник и возилась с чашками.

– Как ты? – спросил Димка.

– Все хорошо. А ты?

– Тоже.

– Я забыла, ты где сейчас работаешь? – уточнила из вежливости.

– Пишу аналитические статьи для одного журнала. Много редактирую. Но не постоянно. Время от времени. Надо было, как ты, остаться в институте. Сейчас бы преподавал.

Я не стала напоминать, что Димка после аспирантуры не получил предложения остаться на кафедре, в отличие от меня. Тогда вся его харизма улетучилась. Он вел семинары вяло, студенты прогуливали его лекции. Да и он сам старался побыстрее исполнить повинность и сбежать.

– Ну, каждому свое. Надеюсь, в остальном все сложилось, как ты мечтал. Квартира, дача, машина? – улыбнулась я.

Я помню, как смеялся над этими ценностями Димка. Все, кому нужны были эти три признака достатка, не заслуживали его внимания. А потом вдруг он сам стал таким.

– Да, и квартира, и дача, а вот машину мою пришлось продать, – ответил Димка. – Только у Насти осталась – она Катю на тренировки возит, на соревнования. А я дома в основном.

– Ну, я рада, что у вас все хорошо. Дать тебе жвачку, чтобы Настя не почувствовала запах? Или сказать, что я курила, а ты рядом оказался? – Я ответила чересчур грубо и залила кипяток в заварной чайник.

– Она просто следит за моим здоровьем. Ее отец, мой тесть, умер от рака легких, – начал оправдываться Димка.

– Ну да. Это ведь ты на десять лет моложе, а не она. Конечно, твое здоровье вызывает больше опасений. – Я больше не могла сдерживаться. Взяла чашки и понесла в гостиную.

Я сидела, смотрела на нашу компанию и не понимала, почему все получилось совсем не так, как ожидалось. Не так мы себе планировали. Считалось, что я первая выйду замуж за какого-нибудь очень приличного молодого человека и стану примерной матерью и домохозяйкой. Работать точно не буду. Кире все предсказывали бурную деловую жизнь, сумасшедшую карьеру. А она так и не нашла свое место в жизни. Ни в личной, ни в рабочей. Никто бы не мог сказать, что Стас станет успешным фермером, бизнесменом со своим делом. Ему скорее предрекали жизнь сумасшедшего гения, ученого. А вот Димка точно должен был достать все звезды с неба. Достичь того, о чем никто и помыслить не мог. А в результате стал, можно сказать, никем. Кира потом шепнула, что Димка сидит без работы. Его редактура и статьи случаются раз в полгода и приносят копейки. А занятия гимнастикой стоят дорого – предметы, купальники, сборы. После скоропостижной кончины отца Насти, весьма своевременной, они, продав свою квартиру, переехали в родительскую. Потом продали машину Димки. Думают о продаже дачного участка.

– Слушай, она такая нудная. Как сказала бы моя Дашка – душнила, – заметила Кира. – Только и говорит, что про квартиры, переезды, оформление участка, справки какие-то, как риелтор какой-то. А еще без конца талдычит про свою ненаглядную Катю. Я прям остро почувствовала себя недоматерью. Ее Катя и тренируется, и танцует, и рисует, и круглая отличница. Честно, я ее готова была стукнуть. Мне даже нечем было похвастаться в ответ!

– Даша – самая лучшая. Я ее очень люблю, – ответила я.

– Да, знаю, но, понимаешь, все это как-то странно выглядит. Будто ненастоящее. Я вообще Димку не узнаю! И она все еще называет его Митей и Митечкой! Ужас! – воскликнула Кира.

Впрочем, все остальные тоже мне сообщили, что Димка совсем не похож на себя прежнего. Будто из него весь воздух выпустили и он стал сдувшимся воздушным шариком, вяло болтающимся между потолком и полом. Попутно Ленка кричала, что она стала личным бренд-менеджером Стаса и они скоро такое сделают, что вообще! Колька в деле! Они благодарили меня за то, что я всех, наконец, созвала.

Дальше пошла обычная жизнь. Я переделала лекции, вдруг вспомнив, как студенты перестали ходить на занятия к Димке, как он стал им неинтересен. Себе такой судьбы я не хотела. Так что все переписала и с ужасом ждала оценки. В современных условиях судьба преподавателя, пусть и самого именитого, зависела от студентов. От того, сколько человек записались на курс, какие они оставили отзывы. Кажется, я все сделала правильно и вовремя. На мой курс желающих оказалось больше, чем мест. И я получила наивысшую оценку. Ректор отметил, что я иду в ногу со временем и что мало осталось преподавателей, которые сохраняют такую тесную связь со студентами.

За это я была благодарна Димке и той нашей встрече. Если бы не он, я бы вряд ли посмотрела на себя со стороны. И уж точно не стала бы перекраивать весь курс, переписывать лекции. Мне стало страшно, что вдруг превращусь в Димку – занудного, вечно уставшего, потерявшего всякое желание преподавать лектора. Да, возможно, моя энергия объяснялась тем, что ее больше некуда было направить – ни семьи, ни детей. Но мне нравилась моя работа, студенты, я получала удовольствие от лекций и семинаров. Наверное, эти вчерашние дети все чувствовали. Знали, что они мне небезразличны.

Тогда я решила, что мой успех – отчасти его, Димкин. Он оказался тем самым мотиватором, который заставил вылезти из комфортной среды. Я хотела написать ему и поблагодарить, но так и не подобрала нужных слов. Да и вряд ли бы он меня понял. Я и сама себя не понимала – во всех ситуациях Димку оправдывала. Даже в случае с незапланированной беременностью винила только себя, не его. Именно мне стоило быть разумнее, не хватило ума использовать презерватив. И именно я была инициатором наших отношений, не подумав, что у Димки уже могли быть другая возлюбленная и серьезные отношения. Кира, которой я вдруг спустя столько лет призналась, вывалила свои соображения, посмотрела на меня, как полную идиотку, и то же самое сказала вслух – «ты полная идиотка, раз так думаешь». Потом Кира кричала, что в этом процессе участвуют двое, что именно Димка должен был побеспокоиться о безопасности и так далее. В конце она сообщила, что он полный козел, раз отправил меня на аборт. Я сказала, что на аборт сама себя отправила. Кира кивнула – да, потому что я была уверена, что Димка меня не поддержит. Поэтому он вдвойне козел. И даже втройне, раз не узнал про мои особенности – резус-фактор и связанные с этим сложности. Я пыталась объяснить Кире, что никто не спрашивает про резус-фактор перед тем, как заняться любовью. Кира ответила, что даже полным дебилам и придуркам иногда хватает ума пользоваться презервативом. А моему распрекрасному Димке было просто наплевать, что будет со мной дальше. Только и всего. Наверное, она была права. Ему было наплевать. У него уже была Настя.

– Ты всю жизнь живешь с ножом в спине, который воткнул в тебя твой Димка, – заявила Кира. И да, она снова оказалась права. Я жила с ножом в спине. Димка меня предал и сделал так, чтобы я об этом никогда не забывала.

Так прошло еще десять лет. Жизнь совсем нас разметала. Мы больше не встречались. До того момента, пока пьяный в хлам Димка не появился на пороге моей квартиры. Я пыталась уснуть – в последнее время страдала от бессонницы и мигрени. Выпив таблетки и открыв форточку, снова легла в кровать, когда в дверь позвонили. Подумала, что это Кира – она иногда приходила ко мне после своих свиданий пожаловаться, что опять все прошло не так, как она ожидала. Я шла к двери, надеясь, что в этот раз точно смогу ее убить.

Димка был пьян. Таким я его никогда не видела. Он мог быть навеселе, но никогда не напивался до подобного состояния.

– Господи, что случилось? – ахнула я.

– Прости. Мне больше некуда, – сказал Димка, вваливаясь в дверь. Я кое-как довела его до диванчика на кухне и уложила, прикрыв пледом. Он тут же уснул. Я вернулась в спальню и еще долго рассматривала потолок. Таблетки не действовали.

Утром сварила кофе, пожарила яичницу. Димка продолжал спать, хотя я надеялась, что он проснется от запахов и громыхания посуды. У меня были утренние пары, так что я уехала в институт, оставив записку – «Ты помнишь, что дверь надо захлопнуть?». Все знали, что наши двери захлопываются, а не запираются на ключ. Я давно хотела поставить сигнализацию или врезать новые замки, но руки никак не доходили.

В институте гадала, увижу ли Димку, когда вернусь? Если честно, мечтала об этом. Но шансы стремились к нулю. Так и вышло. Вечером Димки в квартире не обнаружила. Только приписку под моей запиской – «Спасибо». И все. Я позвонила Кире, рассказала, что в ночи заявился Димка и что с этим делать, не знаю.

– У него типичный кризис среднего возраста, – заявила категорично Кира.

– Подожди, все кризисы давно прошли. Я о пенсии задумываюсь! – удивилась я.

– Ты забыла, что у Димки все было быстрее, чем у нас. Женился в девятнадцать, в двадцать стал отцом, жил жизнью человека на десять лет старше своего возраста. Ему рано пришлось повзрослеть, соответствовать своей жене и ее ожиданиям. Он почти все пропустил. И теперь вдруг это понял. – Кира говорила очень аргументированно. – Вспомни, его не было ни на вручении дипломов, ни на вечеринке. Он сидел с маленькой дочерью и не мог приехать. После первого курса стал своей тенью. Это был не наш сумасбродный Димка, которого все обожали, а чужой, скучный и очень правильный Митечка.

– Он ведь любил эту свою Настю, и помнишь, как рассказывал про дочь? Я удивлялась, что мужчина может так долго рассказывать про сыпь, кормление, игрушки, колыбельные. Он не мог их бросить, – заметила я.

– Никто не знает, кто как может поступить, а как нет, – хмыкнула Кира. – Я тоже не ожидала, что мой Гриша послушает свою мамашу и решит, что я ему не пара. Он Дашку даже с днем рождения не поздравил, а она ждала. Не могла поверить, что папа попросту забыл. Я не удивилась. Они уже почти год не виделись. И кто бы мог такое подумать про Гришу? Такого положительного, порядочного, высоконравственного. Ладно я, но зачем он так с Дашкой? Она придумала себе, что это я виновата, что мы расстались. Я не хочу наговаривать на Гришу, не хочу, чтобы Дашка считала своего отца подлецом, но уже устала от всего этого. А его мамаша, которая говорила, что станет бабушкой века? Где она? Она свою внучку видела один раз и решила, что она не похожа на ее обожаемого сыночка. Как такое может быть? Она ведь не какая-то дура, кандидат наук, вообще-то. Что у нее в голове было, когда она настраивала своего сына против меня и собственной внучки?

Мы молчали. Кира все еще злилась на Гришу, которого очень любила. Но так случилось, что он оказался слабым, зависимым от матери и ее мнения. Кира не стала бороться со свекровью и подала на развод. Гриша попросил сделать анализ ДНК – убедиться, что Дашка его дочь, но Кира резко ответила, что пусть он сначала свою ДНК сделает с собственной матерью, а потом уже требует от них с Дашкой. Гриша выплачивал алименты, но не виделся с дочерью. Кира очень из-за этого переживала. А Дашка просто пыталась найти ответы – почему ее родители, оба хорошие, нормальные люди, не смогли жить вместе? Почему ее отец, такой приличный, порядочный, не хочет с ней общаться? И почему мама ничего не может с этим сделать?

– Почему он приехал именно ко мне? – спросила я у Киры.

– Потому что ты не замужем, детей нет, зато есть квартира и ты все еще живешь воспоминаниями и ему не откажешь, – пожала плечами она. Сказать такое, с ее стороны, было немного жестоко.

– То есть у него исключительно прагматичный интерес? – уточнила я.

– Ага, я бы сказала – шкурный. Перекантоваться. Поесть, поспать, помыться. Ты же наверняка уже спланировала, что приготовишь ему на ужин. Прости, я знаю, что не должна так говорить, но это правда. Ты не любовь всей его жизни, он не осознал, что потерял тебя и теперь пытается вернуть. Не надо думать, что он что-то помнит и все эти годы хранил в памяти. Это не так.

Кира слишком хорошо меня знала. Все, что она говорила, было правдой. Я действительно переживала, не зная, что приготовить на ужин. Что Димка любит, какие коронные блюда у его Насти? Наверняка она прекрасная хозяйка, в отличие от меня. После лекций я побежала в магазин и купила сразу всего – курицу, говядину, креветки, картошку, овощи, так и не решив, что приготовлю. Я предпочитала обедать и ужинать в институтской столовой. Дома только завтракала. Так что в последний раз готовила очень давно, слишком давно и переживала, что Димке не понравится. И отчаянно хотела, чтобы ему было вкусно. Да, наивная идиотка на пятом десятке лет. Я так ничего и не поняла в мужчинах.

– Положи все, что накупила, в морозилку, или протухнет, – посоветовала Кира.

Так я и сделала. И, запихивая креветки, расплакалась. Мне стало так же больно, как тогда, в молодости. Я опять горько разочаровалась. Но с годами это чувство не притупилось, а, наоборот, стало острее. Я задыхалась и корила себя за наивность, дурость. Ну не двадцать лет, чтобы так надеяться и обманываться. Взрослая, точнее, уже почти старая тетка, а все еще возлагала надежды на какой-то дурацкий ужин, который вдруг все изменит. И моя молодость вдруг меня догонит. Вернутся любовь и те ощущения, которая я, откровенно говоря, уже не помнила. Любила ли я Димку? Был ли он таким замечательным или я все себе выдумала, допридумала? Поступал ли он так, как должно, как положено настоящему другу, мужчине, любовнику? Нет, со мной точно нет. Возможно, с Настей он был идеальным мужчиной. Но со мной он не «расстался друзьями». Ни разу не спросил, как я пережила аборт, о котором он знал. Или не знал? Неужели так ничего не понял? Это ведь можно считать предательством? Определенно. Тогда почему я это таковым не считала? Почему все еще превозносила его? Я не понимала, почему мне настолько больно. Почему не могу уснуть и все время думаю о мужчине, который мне не принадлежал. Неужели Кира права – он воспринимал мой дом как хостел? Нет, этого я тоже не заслуживала.

Димка ввалился вечером следующего дня. Опять пьяный. Пришлось уложить его на диванчик на кухне и признать, что Кира была права – я для него перевалочный пункт, не более того.

На следующий день я ушла на работу, не оставив ни завтрака, ни записки. Но весь день, честно говоря, еще надеялась. На что? Не знаю. Гадала, вдруг Димка встретит меня вечером с уже готовым ужином? Вдруг принесет цветы и извинится? Вдруг… у меня разыгралось воображение. Но вечером его в квартире не оказалось. Как и цветов, и ужина, и записки хоть с какими-то словами.

Когда я уже ложилась спать, в дверь позвонили. Я подумала, что это опять Димка, и решила, пусть спит где угодно, только не у меня. Но в дверь продолжали трезвонить. Открыв, я поняла, что поспать в ближайшие несколько часов мне не удастся. На пороге стояла Настя.

– Добрый вечер. Простите, что не предупредила. У меня не было вашего номера телефона, а адрес я случайно запомнила, – сообщила она.

– Проходите. Кофе? Чай? Есть вино и немного коньяка. – Я предложила гостье войти.

– Давайте сразу коньяк.

Я отметила, что теперь наша разница в возрасте чувствовалась куда сильнее, чем раньше. Хотя Настя, надо признать, хорошо выглядела. Но если я страдала от давления, была недовольна лицом, упорно стремившимся вниз всеми мышцами, то каково было Насте? Да, я тоже была чемпионом по втягиванию живота, но Насте это давалось куда сложнее. Она располнела. Пробивающаяся седина у корней волос, тусклые брови, давно требующие краски, выдавали ее возраст. О морщинах она точно не беспокоилась. Не знаю, комплексовала ли по этому поводу. Настя выпила коньяк залпом. Я налила еще.

– Простите, еды нет. Я практически не готовлю, ем в институте, – извинилась я.

– Ничего не нужно. Сто лет не пила коньяк. Обычно что-то легкое. Даже от красного вина у меня поднимается давление, – призналась Настя.

– У меня и без вина давление скачет. А еще бессонница и мигрени, – мне было не сложно поддержать тему.

– Сходите к эндокринологу. Наверняка щитовидка. Надо сдать анализы на гормоны. Десять лет назад у меня начались головокружения и обмороки. Оказалось, дело в щитовидке. Поздно узнали, образовались узлы. Пришлось делать операцию. Теперь до конца жизни сидеть на гормонах.

– Да, спасибо за совет. Обязательно проверюсь. Настроение тоже скачет. Иногда хочется всех убить, – рассмеялась натужно я.

– Тогда точно к эндокринологу, – улыбнулась Настя.

– Это смешно, правда? Вряд ли бы мы в молодости стали обсуждать щитовидку, давление и прочие проблемы. А сейчас есть о чем поговорить, – заметила я.

– Да, смешно, – кивнула Настя. – Вам уже наверняка говорили, что все дело в предклимактерическом периоде?

– Ой, даже не начинайте! – воскликнула я.

– А у меня уже климакс – так что остается только смириться, – пожала плечами Настя. – У вас случайно нет в запасе еще одной бутылки? Не подумайте ничего такого. Я и правда почти совсем не пью. Ничего крепче шампанского по праздникам. Но сейчас… даже не знаю, мне очень хочется выпить.

– Вы же ко мне пришли не для обсуждения проблем со здоровьем. Давайте начну первой – Дима ко мне приходил дважды. Оба раза пьяный вдрабадан, в хлам, как угодно это называйте. Спал на этом диванчике на этой самой кухне. Уходил, когда я уже была в институте на лекциях. Никаких записок не оставлял. Сегодня я думала, что это он, а не вы. И, откровенно говоря, собиралась оставить его на лестничной клетке и не впускать в квартиру. Он использовал меня, эту квартиру как ночлежку, перевалочный пункт. Мы с ним даже не разговаривали. Ничего не обсуждали. Это было невозможно – он едва мог доползли до дивана. Так что я не знаю, что произошло, – призналась я.

По словам Насти, она тоже не знала, что именно произошло, что послужило спусковым механизмом. Они жили как обычно. Ничто не предвещало, как говорится. Только в один прекрасный момент Митя – я немного дернулась, услышав имя, – стал совсем другим. Нервным, вспыльчивым, начал пить по вечерам, утром едва мог проснуться. У него появилась работа – редактировал тексты для журнала, но опаздывал со сдачей. Другую подработку не ищет, не хочет. Говорит, все идиоты, ничего не понимают.

– Понимаете, мне уже много лет, я никогда не работала. У меня были очень обеспеченные родители. Но все наследство – дачу, участок, квартиру – мы уже «проели». Дочь оканчивает институт, но пока не нашла себя в профессии – то одно, то другое. Мечется. Я не знаю, что делать дальше. Честно. Митя… я очень на него надеялась, а он подвел. Он ведь подавал большие надежды. Все твердили, что он станет успешным. Вы знаете, его считали чуть ли не гением. А потом он вдруг изменился. Ему было неинтересно преподавать, неинтересно работать, строить карьеру. Я его поддерживала как могла. Родители говорили, что он мне не пара, не оправдал ожиданий, я должна развестись. Но я все еще надеялась, что Митя…

Меня опять передернуло от этого Мити.

– Да, знаю, для вас он был Димкой, – кивнула Настя. – Простите, привыкла называть его Митей. Ему так больше нравилось.

– Неужели? Не знала, – хмыкнула, не сдержавшись, я.

– Вы думаете, я виновата, да? В том, что он стал таким?

– Никчемным? Не оправдавшим ваших ожиданий и ожиданий ваших родителей? – Я не собиралась жалеть Настю. – Думаю, да. Он был легким, ярким, взрывным, свободным. А вы заставили его повзрослеть раньше времени и лишили всего, что ему было дорого, – интересов, друзей, компании.

– Это ведь был и его выбор, разве нет? – заметила тихо Настя.

– Да, конечно. Он мечтал о другой жизни, которой никогда не жил и не знал. Хотел жить не в общаге, а в собственной квартире. Хотел есть, пить, спать. У него никого не было за спиной. Никакой поддержки. А вы ему вдруг предложили все, о чем он мечтал, – дом, уют, обеды с ужинами. – Я говорила зло и чувствовала это.

– Вы его любили, да? Поэтому он пришел именно к вам? У вас что-то было?

– Его все любили. – Я предпочла не вдаваться в подробности. – И у нас ничего не было. Ему нужно было где-то переночевать, только и всего.

– Да, он тоже рассказывал, что в вашей семье его всегда ждали и принимали как родного, – заметила немного ревниво Настя.

– Это не моя заслуга, а моей мамы. Она любила, когда в доме толпится молодежь, и всех кормила, – ответила я. – Мама умерла, если что. Я сообщала Димке о похоронах, но он так и не появился. Да, мама его любила больше всех моих друзей, всегда выделяла, говорила, что он настоящий талант.

– Мне жаль, что он не пришел на похороны, – заметила Настя.

– Тогда заболела ваша дочь. Не помню чем. Он не мог вас оставить, – пожала плечами я.

– Катя часто болела в детстве. Чуть что – температура под сорок, – кивнула Настя.

Она замолчала. Я тоже не знала, что еще сказать.

– Не знаю, чего от него ждать, чего он хочет, как будет жить дальше, – призналась Настя. – Он позвонил и предложил развестись. Ничего такого не произошло, мы не ругались. Просто вдруг заявил, что я должна подать на развод, собрал вещи и уехал. Я не знала, к кому еще идти. Только вас и ваш адрес запомнила. Митя говорил, что в вашей семье чувствует себя дома, родным.

– Да, это так. Мама даже надеялась, что Димка однажды сделает мне предложение и станет ей зятем, – улыбнулась я. – Моя мама, я и вся наша компания… Мы считали Димку гением, и верили, что он пробьется выше нас всех. Не знаю, почему все пошло не так.

Я не призналась Насте, что в Димку нужно было верить безусловно, считать его гением, и тогда он расправлял крылья и делал успехи. Если чувствовал критику, сомнения, тут же впадал в депрессию. Правда, быстро из нее выбирался, находя новые способы заставить собой восхищаться.

– Я в него верила, мои родители перестали. Папа часто его критиковал. Говорил, что зря на него поставил. Папа имел авторитет и мог составить протекцию. Митя обиделся и заявил, что ему это не нужно. Они с папой тогда поругались. Папа сказал, что я совершила огромную ошибку, выйдя замуж за клоуна, альфонса, афериста. Кажется, Митя это услышал. Может, после этого все пошло не так? Я постоянно вспоминаю то время, события, но почти ничего не помню – кто что кому сказал, кто как отреагировал. Катя была маленькой, я кормила грудью. Еще мастит измучил и шов после кесарева никак не заживал. Мне было не до Мити. Я себя тогда плохо помню – спала, кормила Катю, снова засыпала. Потом вроде как все наладилось. Но Митя изменился. Особенно после того, как его уволили из института. Это стало для него потрясением.

– Да, понимаю. Но ему больше не нравилось преподавать. Он буквально «отсиживал» семинары. Хотя, говорят, поначалу студенты его обожали. Но появились новые требования, правила, которым приходилось соответствовать. Переписывать лекции, заинтересовывать студентов, ведь они писали отзывы на преподавателей. Нужно было меняться вместе с ними, а, судя по всему, он не захотел. Хотя я думала, что он первым станет вести соцсети, общаться со студентами на равных. Он был бы в этом лучшим.

– Митя даже не смог защитить кандидатскую, – заметила Настя.

– Да, знаю, просто не явился на защиту. У него было все готово, я ее читала, – ответила я. – Он тогда позвонил и сказал, что не сможет прийти. Если честно, я была в шоке.

– Я не знала, – призналась Настя.

– Он сказал, что Катя опять заболела. И он не сможет вырваться, – ответила я.

– Нет, такого не было. Я бы не стала. Я ведь была дома, не работала. Не понимаю, почему он так говорил.

Я пожала плечами. Если даже жена не знала, почему муж так себя вел, то я уж точно.

– Митя говорил, что только у вас мог поесть досыта. Он все время ходил голодным, а в вашем доме его всегда кормили, – улыбнулась Настя.

– Да, мама всех кормила. Она любила готовить. Пекла пироги, жарила горой котлеты, варила супы в огромной кастрюле. Всегда повторяла – никогда не знаешь, кого сегодня нужно будет накормить. Об этом знали все мои иногородние однокурсники и приходили на ужин, когда становилось совсем невмоготу. Но только для Димы мама пекла свои знаменитые пирожки с яблоками и капустный пирог, которые он так любил. Маме нравилось готовить именно для Димки. Она утверждала, что он очень вкусно ест. Мама садилась напротив и смотрела. Он однажды признался, что так делала его бабушка, – улыбнулась, вспоминая, я.

– Я этого не знала, – удивленно заметила Настя, – что Митя, простите, Дима любил пирожки с яблоками и капустный пирог. Я его много раз спрашивала, что приготовить, что ему хочется, он всегда отвечал – без разницы, что угодно.

– Ну, возможно, он хотел сделать приятное моей маме, – заметила я. – Хотя я тоже вспоминаю мамины пирожки и пирог. Я не готовлю, никогда не готовила, так что и повторить не пробую.

– А я старалась и готовила. Выходит, ему это было не нужно, – призналась Настя.

– Вы же помните нашу общую подругу Киру? – спросила я. – Она считает, что у Димки кризис среднего возраста. Он слишком рано повзрослел и пропустил несколько этапов. Слишком рано женился, стал отцом, нес ответственность за семью. Вот сейчас и пытается испробовать то, что не получил в молодости.

– Да, я тоже думала, что дело в банальной связи, адюльтере, измене. Думала, что он изменяет мне с вами.

– Нет, точно не со мной, – горько ухмыльнулась я. – Так что если ваш муж с кем-то изменяет, я не знаю с кем. И не хочу знать. Вообще-то не очень приятно чувствовать себя прачечной, хостелом. Это несколько обидно для женщины. Если я сто лет назад и испытывала какие-то чувства к Диме, то, уж поверьте, они давно испарились. Сейчас я беспокоюсь о том, чтобы он не навредил себе, своему здоровью – все-таки уже не юноша. Что у него? Геморрой? Простатит? Давление? Это смешно, конечно. Говорят, лучшие любовницы – женщины сорок плюс. Они все понимают.

– Простатит. Была операция. Теперь он не может иметь детей. Может, из-за этого он от меня ушел? – Настя чуть не плакала. – Я заставила его согласиться на операцию, настояла. Он не хотел.

– Ну, хотя бы вам не грозит появление внебрачных детей, – заметила я.

– А вдруг он решил, что стал вроде как неполноценным мужчиной? И именно я в этом виновата? – Настя смотрела на меня так, будто мне был известен ответ.

– Не знаю. С подобным я не сталкивалась. – Мне оставалось лишь пожать плечами.

– На развод подала я. Митя меня убедил. Тогда он останется виноватым, – сказала Настя.

– Это очень удобно. Переложить на вас всю ответственность, – хмыкнула, не сдержавшись, я.

– Может, он думал, что я на это не пойду? Вдруг решил, что это предательство? Не знаю, просто с ума схожу. Сначала операция, потом развод. Одно за другим. Но он же взрослый, здравомыслящий человек. Я ведь его не силком в больницу отвезла. Мы все обсудили, приняли совместное решение. Ничего не понимаю, правда. Будто не знала своего мужа.

– И что теперь? – спросила я.

– Теперь у меня начался настоящий ад. Митя переехал в квартиру, которую мы купили для дочери. Но ей пока удобнее жить с нами – ближе добираться до института. А Митя съехал туда и поначалу звонил по нескольку раз на дню, я уже еле выдерживала. Он не знал, как включить стиральную машину, куда положить таблетки для посудомойки, на каком режиме разогреть еду в микроволновке. Стал будто не мужем, а сыном, который вдруг решил съехать от родителей и осваивает хозяйство. Потом ему надоело заниматься бытом, и он ночевал не там.

– Да, здесь, – кивнула я.

– Мне кажется, у него кто-то есть. Он спрашивал, как приготовить курицу или запечь картошку. Будто готовил ужин для кого-то, – призналась Настя.

– Точно не для меня, если вам от этого станет легче, – рассмеялась горько я.

– Тогда для кого? – Настя опять заплакала. Я не знала, как ее утешить.

– Думаю, любовница должна быть младше лет на двадцать. Тогда Димка сможет ее впечатлить познаниями, – ухмыльнулась я.

– Младше на двадцать меня или вас? – серьезно спросила Настя.

– И то, и другое возможно, – ответила я.

И подумала, что Димка полный козел, если пошел по стандартной схеме. Как, впрочем, впоследствии и оказалось. Он завел любовницу на двадцать лет младше жены и на десять лет младше другой любовницы, то есть меня.

– Что мне делать? – спросила Настя.

Я выбросила пустую бутылку коньяка в мусорное ведро.

– Не знаю. Честно. Но я бы его не ждала. Хотите услышать правду? Мы провели несколько дней вместе, и я мечтала выйти за него замуж. Была в него влюблена. Его все любили. Он был ярким, завораживающим, с ним хотелось быть постоянно. А потом мы вдруг узнали, что он женится. Знаете, говорят, человеку с разбитым сердцем нужно всего полгода для исцеления. Это совсем не так. Мне потребовалось на это лет шесть плюс-минус. А возможно, и вся жизнь. Я тогда была потрясена, уничтожена. Но он мне ничего не обещал. У нас и отношений как таковых не было. Не знаю, сколько времени потребуется вам. Думаю, куда больше шести месяцев. Да, еще говорят, что рана затягивается и не болит. Болит, еще как. При каждом появлении этого человека. Это не боль, а открывшаяся рана, которая кровоточит, и нужны бинты, зажимы, весь хирургический набор, чтобы все заново зашить, склеить, перебинтовать. И я бы не советовала вам ждать, что он образумится и вернется. Я ждала. Думала, он поймет – вы его ошибка, скоропалительное решение. Но этого так и не случилось. Не помню точно, через сколько лет я перестала надеяться каждый день, что Димка позвонит и приедет сюда. И вроде как дождалась – он пьяный ввалился в мою квартиру. Для того чтобы спустя столько лет дать мне понять, что я для него даже не запасной аэродром, не любовница. Лишь давняя знакомая, которая всегда откроет ему дверь. Наверное, не стоило открывать. Но сейчас мне очень больно. Так же, как и вам. Я не знаю, чем вам помочь. Он вам звонит и спрашивает, как включить стиральную машину? Как включить духовку? А вы не пробовали не отвечать? Может, сам разберется? Или еще лучше – отправить дочь жить в ее квартиру, а Димка пусть живет как считает нужным. Он взрослый человек, ему уже много лет, не ребенок. Может, тогда и все барышни сами собой отвалятся?

– Я так не могу с ним поступить. – Настя, едва успокоившись, опять разрыдалась.

– Квартира для дочери была куплена на Димкины деньги? – уточнила я.

– Нет, мы, то есть я продала дачу родителей, – призналась она.

– Тогда с какого рожна в ней должна жить какая-то другая женщина, а не ваша дочь? Извините за резкость. Один раз вы уже вышли замуж за мужчину младше вас, так что мешает это сделать еще раз? Найдите себе нового альфонса. – Признаюсь, я была слишком резка.

– Вы на него сильно обижены, да?

– Очень сильно. Вам кажется, что у вас тяжелая ситуация, вы страдаете. А теперь посмотрите на меня – я тогда влюбилась впервые в жизни. Той самой сильной любовью, которая случается только однажды. Я мечтала о свадьбе, выбирала платье. И вдруг оказалось, что была никем. Даже не другом. Димка встречался со мной только ради пирожков моей мамы, чтобы пожрать, уж извините. У меня нет мужа, нет детей, потому что я так и не смогла найти Димке замену. Никто его не превзошел. А у вас был муж, есть дочь. Может, стоит меня пожалеть? У вас-то есть будущее – дочь, уже обеспеченная недвижимостью, с которой ей куда проще будет выйти замуж, родить детей. Вы станете бабушкой. И бывший муж, на которого вы сейчас жалуетесь, он вроде как беспомощный, бедный-несчастный, не способный включить стиральную машину. Так вот поверьте – Димка способен не то что со стиральной машиной разобраться, он прекрасно готовит, жарит мясо, маринует. Они с моей мамой тесто замешивали, чтобы накормить всю нашу группу пирожками. Димка очень даже приспособлен к жизни.

– Я ничего не понимаю. – Настя снова заплакала.

Мне оставалось только молчать. Утешать я была не способна.

Димка ввалился пьяный еще через несколько дней.

– Ты во всем виновата, – заявил он мне с порога. – Я все знаю. Если бы тогда ты не сделала аборт, все было бы иначе. У меня, у нас.

Я его ударила. Даже не думала, что смогу ударить человека. Все вышло само собой. Откуда-то нашлись силы. Димка дернулся, не ожидая, что я отвешу ему пощечину. Я выгнала его из квартиры, попросив больше никогда не появляться в моей жизни.

Мы больше не встречались нашей компанией, хотя переписывались в чате. То время не подходило, то еще какие-то проблемы. Именно из чата я узнала, что у Димки случился инсульт. Настя его выхаживает. Просила скинуться на лечение и реабилитацию, оставила номер карты. Мы все, конечно, перевели, кто сколько мог. Но после инсульта последовал инфаркт, и тогда Димку уже не спасли. Мы снова скинулись – теперь на похороны и поминки.

Из нашей компании Димка умер первым. Мы еще не хоронили друзей и ровесников. Так что после долгого перерыва собрались именно на похоронах. На прощании показывали фильм из старых фотографий. На них не было нашего Димки – ни одной студенческой съемки, хотя Колька много снимал. Димка с Настей, Димка с дочерью, Димка с тестем и тещей. А нас будто и не существовало. Настя так и не поняла, с кем живет. А мы так до конца и не поняли, почему Димка стал другим человеком, изменив своей натуре, своим желаниям и стремлениям.

Мы были его прошлым, о котором никто из его близких не знал. Они помнили его под другим именем – Митя. После похорон мы, не сговариваясь, поехали в мою квартиру, решив устроить отдельные поминки. Я начала замешивать тесто, чтобы сделать капустный пирог. Кира помогала.