Кровавая лихорадка

Глава шестая

— Это ваша дочь, мистер Лэйн? — спросил инспектор.

Папа остановился на пороге, и тяжело посмотрел на меня. Я резко поднесла руку к своим обкромсанным волосам, ужасно стыдясь синяков на лице, и чувствуя копье в ботинке.

— Мак, детка, это ты? — Джек Лэйн не знал как себя вести и что говорить, он был в ужасе. Я чуть было не залилась слезами, заметив его облегчение и потрясение.

Откашлявшись, я сказала:

— Привет, пап.

— Привет, пап? — эхом повторил он. — Ты сказала «Привет, пап»? После всего, что мне пришлось сделать, чтобы тебя найти? Ты мне говоришь «привет, пап»?

Опаньки. Я так и знала. Когда он говорит повышенным тоном, с плеч летят головы. Налоговый адвокат, метр девяносто ростом, управляющий средствами своих клиентов, от их имени и зачастую лучше их самих, Джек Лэйн был умен, очарователен, с отменно подвешенным языком, и был жесток как тигр, если его провоцировали. И по тому, как он откинул свои темные с сединой волосы, и как сверкали его карие глаза, он был очень сильно спровоцирован.

В конце то концов, ему повезло, что я все еще называю его «папа», горько подумала я. Мы оба знали, что он мне не отец.

Он подошел ко мне, глаза узкие щелки.

— МакКайла Эвелина Лэйн, что ты сотворила со своими волосами? И твое лицо! Что это за синяки? Когда ты в последний раз мылась? Ты потеряла багаж? Ты не одеваешь… — Боже, Мак, ты выглядишь ужасно! Что случилось… — он замолчал, потряс головой и тыкнул в меня пальцем.

— Хочу сообщить вам, юная леди, что оставил вашу мать с ее родителями четыре дня назад! Я бросил все свои дела, и прилетел сюда, чтобы забрать тебя домой. Ты хоть представляешь себе, у меня чуть инфаркт не случился, когда я узнал что в «Кларин» ты жила всего неделю? И никто не знал, куда ты пропала! Ты могла бы проверить свой е-мэйл. Почему ты не брала трубку? Я ходил по этим мрачным, дождливым, набитым алкашами улицам, искал тебя, надеялся и молился Господу что не найду тебя лицом вниз как нашли твою сестру. Я лучше убил бы себя но не принес бы новость которая убьет твою мать.

Слезы, которые я так старательно сдерживала, хлынули водопадом. Может, внутри моего организма и нет ДНК этого человека, но он мой отец.

Он в два шага преодолел разделяющее нас расстояние, крепко схватил меня в объятия и прижал к своей широкой груди. От папы как всегда пахло перечной мятой и одеколоном после бритья, и как обычно в его объятиях я чувствовала себя так, словно нахожусь в самом безопасном месте на свете. К сожалению, а я это точно знаю, безопасного убежища не существует. Только не для меня. Не сейчас. И не для папы. Не здесь.

Он ходил по Дублину и искал меня! Да будут благословенны боги охраняющие его, за то что уберегли его от Темной Зоны, защитили его в тех переулках от Невидимых. Если бы с папой что-нибудь случилось, я никогда бы не простила себе этого. О чем я только думала — не проверяла е-майл, не звонила домой? Конечно, он приехал искать меня! Папа никогда не принимал всерьез отрицательный ответ.

Нужно поскорее вывести его из Дублина, прежде чем что-то ужасно случится с ним, и еще один кусок моего сердца похоронят в обтянутом атласом ящике глубоко под землей.

Я должна уговорить его лететь домой немедленно, и без того, зачем он сюда пришел, то есть, без меня.

Первые папины вопросы, после того как инспектор Джейни ушел были:

— Мак, что с тобой произошло? Откуда эти синяки?

До конца рабочего дня оставалось еще два часа, но я перевернула вывеску, и приклеила к ней записку: «Извините, сегодня магазин закрылся раньше, приходите завтра».

Я провела папу в заднюю часть книжного магазина, чтобы случайные прохожие не заметили, что в магазине кто-то есть, за книжными стеллажами нас не было видно с улицы, и нервно взъерошила волосы. Одно дело врать полиции, и совсем другое дело — врать человеку, который вырастил меня, знал, что я боюсь пауков и обожаю сливочное мороженое с арахисовым маслом и взбитыми сливками.

— Инспектор Джейни сказал мне, что ты упала с лестницы.

— Что еще рассказал тебе инспектор Джейни? — забросила я удочку. В чем мне придется оправдываться?

— Что офицер расследовавший дело Алины был убит. Ему перерезали горло. И что в день, когда его убили он приходил к тебе. Мак, что тут творится? Что ты тут делаешь? Что это за место? — он завертел головой осматривая книжный. — Ты здесь работаешь?

Он сам все объяснил за меня. Я лишь добавила, что мне понравилось в Дублине, что мне предложили работу вместе с жильем, поэтому я и переехала сюда. Оставаясь в Ирландии и работая тут, это прекрасная возможность давить на нового следователя по делу Алины. Да, я упала с лестницы. Перепила пива, забыла что местный «Гинесс» гораздо крепче американского. Нет, я понятия не имею, почему инспектор Джейни не слишком хорошего обо мне мнения. Про визит ко мне О’Даффи я сказала папе то же самое, что говорила инспектору Джейни. Для убедительности я приукрасила свой рассказ, историей о том как добр был ко мне О’Даффи и как по отечески он ко мне относился поэтому и заглянул проведать меня.

— В Дублине очень высокий уровень преступности, папа. — Сказала я. — Мне очень жаль что О’Даффи погиб, но полицейские часто гибнут на работе и Джейни ведет себя как петуния по отношению ко мне, потому что винить ему больше некого — такая у них работа.

— А твои волосы?

— Тебе не нравится? — изображать удивление было ужасно трудно, особенно учитывая, насколько новая стрижка не нравилась мне самой. Мне так не хватало ощущения тяжести волос, возможности менять прически, того звука когда я шла и они развивались у меня за спиной. Хорошо еще, что папа не видел меня в лубках.

Он посмотрел на меня и сказал:

— Ты шутишь, да? Мак, детка, у тебя были красивые волосы, длинные и светлые как у твоей матери… — он сбился и замолчал.

Вот оно. Я устало посмотрела ему в глаза.

— Какой матери, папа? Мамы? Или той, другой… той, что отдала меня на удочерение?

— Мак, может, пойдем поужинаем?

Мужчины. Их лучшая защита — уходить от разговора. Они все такие или есть и другие?

Мы заказали еду на дом. Я целую вечность не ела пиццу, на улице снова пошел дождь, и выходить у меня не было настроения. Я заказала — папа заплатил, все как в старые добрые времена, когда моя жизнь была простой и легкой. Если вдруг мой очередной бой-френд оказывался идиотом, папа всегда составлял мне компанию в пятницу вечером. Я забрала одноразовые тарелки и салфетки из Фиониного тайника за кассовым аппаратом. Прежде чем заняться пиццей, я включила все фонари вокруг магазина, и зажгла уютный газовый камин. Пока что, мы были в безопасности. Мне нужно было защитить папу до утра, а там, я уж как-нибудь уговорю его сесть на самолет и отправиться домой.

Я всегда надеюсь на хорошее. Я цепляюсь за надежду на лучшее в самые темные моменты. Когда все закончится, я вернусь в Эшфорд и сделаю вид будто ничего и не было. Найду мужчину, выйду замуж, и рожу детей. Мне нужно чтобы папа и мама были дома, чтобы они ждали меня. Ведь у меня будут маленькие девочки по фамилии Лэйн и мы снова будем нормальной семьей.

Мы болтали весь ужин. Папа рассказал, что мама все еще сильно горюет и ни с кем не разговаривает. Ему ужасно не хотелось оставлять ее одну, поэтому он отвез ее к бабушке и дедушке, чтобы они позаботились о ней. Разговор о маме было слишком болезненной темой и я переключила разговор на книги. Папа любил читать так же как и я, и я знала, что по его мнению я работаю не в таком уж плохом месте, могло быть и хуже, типа еще одного бара. Мы обсудили новые книги. Я поделилась своими планами по усовершенствованию магазина.

Закончив ужинать, мы отодвинули тарелки и осторожно посмотрели друг на друга.

Он хмуро произнес:

— Ты знаешь, мы с мамой любим тебя, — обычные разглагольствования, и я шикнула на него. Я и так это знаю. По этому поводу сомнений у меня не возникало. За последние несколько недель я узнала столько всего, и примирилась с фактом, что мои родители вовсе не мои биологические родственники быстрее, чем ожидала. Новость эта потрясла мой мир, жестоко заставила переоценить основы существования, но не важно, чья сперма и яйцеклетка породили меня, Джек и Рейни Лэйн вырастили меня с такой любовью и поддержкой, что не каждому человеку так везет в жизни. Если мои биологические родители живы, они лишь вторые в очереди.

— Я знаю. Папа, просто расскажи мне.

— Откуда ты узнала, Мак?

Я рассказала ему как старуха на улице настойчиво называла меня другой фамилией, о том, что у родителей с карими и голубыми глазами не рождается зеленоглазых детей и о том, что позвонила в больницу проверить запись о рождении.

— Мы знали, что этот день наступит. — он провел рукой по волосам и вздохнул. — Что ты хочешь знать, Мак?

— Все, — тихо сказала я. — Все до мельчайших подробностей.

— Я не так уж много знаю.

— Алина ведь моя биологическая сестра?

Он кивнул.

— Когда вы оказались у нас, ей было почти три года, а тебе около года.

— Откуда мы попали к вам, папа?

— Они нам не сказали. Вообще, они нам практически ничего не сказали, а потребовали очень много.

«Они» оказались людьми из церкви в Атланте. Мама и папа не могли иметь детей, и уже так долго ждали возможности удочерить или усыновить, что почти не верили в эту возможность. Но однажды им позвонили и сообщили, что двое детей остались в городской церкви, и знакомый друга сестры приходского пастора знал их консультанта, тот и предложил Лэйнов. Не все пары готовы были принять двоих детей сразу, не у всех было подходящее финансовое положение, а среди всех требований биологической матери было и такое, чтобы сестер ни в ком случае не разделяли. Она настаивала и на том, что если удочеряющая пара не живет в сельской местности, то они должны переехать в маленький городок и никогда больше не жить вблизи больших мегаполисов.

— Почему?

— Нам сказали, что есть так, как есть, Мак, и мы могли либо согласиться, либо отказаться.

— И вы не подумали что это странно?

— Конечно подумали. Очень странно. Но твоя мать и я так хотели иметь детей и не могли их родить. Мы были молоды, влюблены и готовы были сделать все, чтобы получить желанную семью. Так как мы с женой родом из провинции, то приняли это как знак, что нам нужно вернуться к нашим корням. Мы объездили множество городов, и наконец, устроились в Эшфорде. Я хороший адвокат и умело тянул за нужные ниточки, стараясь ускорить процесс удочерения. Мы подписали все документы, включая и список требований, и очень скоро стали гордыми родителями, зажили в прекрасном городке, где все верили, что вы наши родные дочери. Мы получили то, о чем мечтали — счастливую семейную жизнь. — папа улыбнулся воспоминаниям. — Мы сразу же полюбили вас, с первого взгляда. На Алине был костюм — желтая юбка и такой-же свитер, а ты, Мак, с ног до головы в розовом, только в белокурых волосах была радужная ленточка.

Я изумленно открыла рот. Неужели с самого детства? Я и сейчас обожаю все розовое и радужное.

— Какие еще требования были у той женщины? — я не могла назвать ее матерью. Она не была ею. Она нас оставила.

Отец прикрыл глаза.

— Большинство из них я уже не помню. Где-то среди документов есть та бумага, которую мы с мамой подписали. Но одно требование, я никогда не забуду.

Я напряглась и села прямо.

Он открыл глаза и продолжил:

— Первое, что сделали, прежде чем нас добавили в список претендентов на удочерение, мы пообещали что никогда и ни при каких обстоятельствах не отпустим вас в Ирландию.

Я никак не могла заставить отца лететь домой.

Я перепробовала все.

По его разумению, он нарушил свое самое главное обещание, подавшись радости Алины, когда она прибежала домой вся светясь и объявила, что выиграла обучение заграницей в Трините — из всех мест, именно это! — вместо того, чтобы закрыть ее дома и запретить ехать. Нужно было угрозами заставить ее остаться, отобрать машину, даже пообещать купить новую спортивную если она останется дома. Была тысяча возможностей, когда папа мог остановить ее, и тысячу раз ему не удалось.

Она так радовалась, — грустно рассказывал он. У него не хватило сил встать на ее пути и запретить поездку. А те условия, под которыми давным-давно он и мама подписывались, казались такими нереальными, словно призраки в теплый, солнечный день. Прошло больше чем двадцать прекрасных лет, и странные сопровождавшие нас с сестрой требования утратили свою необходимость, превратились в призрачные страхи умирающей женщины.

— Так она мертва? — спросила я спокойно.

— Они нам никогда не говорили этого. Мы лишь предполагаем. Так было проще, нам нравился такой конец истории. Никаких переживаний, что однажды кто-то одумается и попытается отнять наших девочек. Такие кошмары, на вполне законной основе, происходят сплошь и рядом.

— Ты и мама когда-нибудь пытались разузнать о нас больше?

Папа кивнул.

— Не знаю, помнишь ли ты, но Алина в восемь лет очень серьезно заболела, и врачам понадобилось вся ее медицинская история, больше чем мы могли им предоставить. Мы узнали, что церковь сгорела дотла, агентство через которое происходило удочерение — закрылось, а частный детектив которого я нанял не смог найти никого из персонала. — он посмотрел на меня и слегка улыбнулся. — Я знаю. Снова странности. Ты должна понять, Мак, вы двое были наши. Нам было все равно, откуда вы пришли, важно что пришли и попали к нам. И сейчас ты отправляешься со мной домой. — закончил он тоном не терпящим возражений. — Сколько тебе нужно времени чтобы собраться?

Я вздохнула.

— Папа, я не буду собираться.

— Мак, без тебя я не уеду, — сказал он.

— Вы, должно быть, Джек Лэйн, — произнес Бэрронс.

Я подскочила на месте.

— Хотелось бы, чтобы ты так больше не делал. — Я повернула голову и возмущенно взглянула на него через плечо. Как такому большому человеку удается настолько бесшумно двигаться? Снова, как и раньше, он стоял прямо за моей спиной пока я разговаривала, и ни я, ни отец не слышали его приближения. Это испортило мне настроение еще больше, чем неожиданное открытие, что Бэрронс знает имя моего папы, хотя я никогда ему его не говорила.

Папа, уверенный в себе мужчина, встал и медленно выпрямился, казалось он даже стал выше ростом. Он был насторожен, но ему было любопытно познакомиться с моим работодателем — несмотря на факт, что он уже решил, что я на него больше работать не буду. Он изменился, стоило ему увидеть Бэрронса. Он замер, и занял глубокую оборону.

— Иерихон Бэрронс, — представился мой босс и протянул руку.

Папа внимательно смотрел на предложенную ладонь, и несколько мгновений я ожидала, что он не пожмет ее. Отец чуть наклонил голову и оба мужчины пожали руки, рукопожатие затянулось. На некоторое время. Будто какое-то соревнование на выдержку, кто первый отпустит — тот проиграет. Я смотрела на одного и другого, и обнаружила, что Бэрронс с папой разговаривают без слов, совсем как у меня с Бэрронсом бывает иногда. Хотя, их язык, был для меня иностранный, я все же выросла на Глубоком Юге, где мужское эго размером с грузовик, и женщины получают раннее и интересное образование в не таком уж изящном реве тестостерона.

«Она моя дочь, ты хрен моржовый, и если ты трахнешь ее, я вырву тебе хрен и повешу тебя на нем».

«Попробуй».

«Ты стар для нее. Оставь ее в покое». (Я хотела сказать папе, что на этом поведение Бэрронса и основывается, но несмотря на упорство и решимость с которыми я пыталась вмешаться и вставить свои пять копеек, никто из них даже не посмотрел в мою сторону.)

«Думаешь? Спорим, она не думает, что я стар. Почему бы тебе у нее не спросить?» (Бэрронс сказал это чтоб его позлить. Конечно, я думаю, что он для меня стар. Я вообще в этом смысле о нем не думаю.)

«Я забираю ее домой».

«Попробуй». (Бэрронс умеет быть немногословно доставучим).

«Она выберет меня, а не тебя» — с гордостью сказал папа.

Бэрронс рассмеялся.

— Мак, детка — папа произнес это не отрывая напряженного взгляда от Бэрронса, — Собирайся. Мы уезжаем.

Я застонала. Конечно, я выберу папу, а не Бэрронса, если выбирать честно и на равных. Но это не был честный выбор. В последнее время, я вообще выбора не имею. Я знала, что обижу папу своим отказом, именно этого я и добивалась, потому что мне нужно, чтобы он уехал.

— Прости папа, но я остаюсь, — мягко произнесла я.

Джейк Лэйн вздрогнул. Он оторвал взгляд от Бэрронса и с холодным порицанием уставился на меня, но прежде я успела заметить в его взгляде боль от предательства, он едва успел скрыть это за непроницаемой адвокатской маской.

Темные глаза Бэрронса сверкали. По его мнению, разговор был закончен.

Я проводила папу следующим утром в аэропорт, и он улетел домой.

Прошлой ночью я не поверила бы, что у меня получилось отправить его домой, искренне считаю, что это не моя заслуга.

Он остался в книжном, в одной из запасных спален на четвертом этаже, и не дал заснуть мне до трех утра, споря до потери пульса — и поверьте мне, адвокаты способны уговорить кого угодно — пытаясь уговорить ехать с ним. В ту ночь мы впервые в жизни разругались вдрызг.

Утром он был, правда, уже совсем другим человеком. Я проснулась, а он уже ждал меня внизу, пил кофе вместе с Бэрронсом в его кабинете. Папа встретил меня крепким объятием, которое я так люблю. Он расслабился, стал прежним обворожительным мужчиной, который несмотря на разницу в возрасте, заставлял хихикать словно дурочки всех моих школьных подружек. Он здраво рассуждал, был весел, в общем выглядел как никогда отлично, таким я его не видела с самой Алининой гибели.

Когда мы уходили, он улыбался и жал руку Бэрронсу, как мне показалось, с искренним дружелюбием, даже с уважением.

Предполагаю, что Бэрронс признался в чем-то моему отцу, показал хорошие стороны своего характера, которых я еще не наблюдала, и это заставило наметанный адвокатский глаз Джека Лэйна посмотреть на Бэрронса иначе. Что бы там они не обсуждали, оно чудесным образом подействовало.

Остановившись на минутку в отеле, где папа забрал багаж, упаковку круассанов и кофе, мы провели время по пути в аэропорт обсуждая нашу с папой любимую тему — машины и новые проекты представленные на последних авто-выставках. В терминале я насладилась последним объятием, передала привет и свою любовь маме, пообещала скоро позвонить, и добралась до магазина как раз во время, к утреннему открытию.

Я хорошо провела день, но я уже знала, что жизнь дает пинка, именно, в тот момент, когда ты расслаблен и доволен жизнью.

К шести вечера у меня было пятьдесят шесть покупателей, я выбила чеки на впечатляющую сумму, и обнаружила, что обожаю быть продавщицей книг. Я нашла свое призвание. Вместо подавания выпивки и наблюдений как нормальные люди превращаются в пьяных идиотов, мне платили деньги за прекрасные истории, уводившие людей в мир полный тайн, драм и любви. Вместо разливания алкогольного анестетика по стаканам, я предлагала придуманные тоники для отвлечения от стресса, трудностей жизни и скуки.

Я больше не разъедала печень. Мне не нужно было наблюдать как лысеющие, среднего возраста мужики приударивают за хорошенькими юными студентками, пытаясь вернуть свои молодые денечки. Меня больше не заливали противными сопливыми историями как кого-то недавно и, зачастую, заслуженно бросили. Мне не нужно было больше смотреть на тех, кто изменяет своим супругам, писает прямо на пол, или целый день ищет с кем бы подраться. В шесть часов я должна была, счастливая и довольная, закрыть магазин.

Но не получилось, в тот момент, когда я почувствовала нечто похожее на счастье, моя жизнь в очередной раз загремела в тартары.