Кровавое копье

Глава 8

Усса-ле-Бен, Франция

Осень 1932 года

Их роман продлился три недели. Все это время Рану казалось, что они с Эльзой неразлучны. Конечно, на самом деле это было не так, но ему представлялось именно это, ведь в мыслях он никогда не покидал ее. Для него не имело значения ничего, кроме Эльзы. Они не говорили о будущем и жили либо в идеальном настоящем, либо в далеком-далеком прошлом. Как в их переписке минувшей зимой, имя Бахмана ими не произносилось. Они проводили часы в меланхолическом обожании друг друга; ездили в горы, купались в холодных горных речушках, взявшись за руки, бродили по пещерам Сабарте. Куда бы ни отправились влюбленные, на земле и под землей они находили какие-то тайны, какие-то укромные уголки, которые называли своими. Они целовались. Они занимались любовью. По ночам Отто спал в ее постели — приходил поздно и крадучись уходил перед рассветом, чтобы постояльцы не сплетничали. Потом они встречались вновь, через пару часов, за завтраком. Ели хлеб с джемом, пили кофе и каждый день придумывали новые походы.

В разговорах они всегда радовались настоящему моменту. Разве они оба жили полной жизнью до сих пор? Почему теперь еда казалась особенно вкусной? Какие эмоции шли в сравнение с тем чувством, которое они испытывали, видя друг друга? Это было блаженство новобрачных, вечный язык влюбленных, которые не в силах представить, что нечто подобное может случиться и все будет так прекрасно…

Сожалели они только том, что не отдались своим желаниям раньше. Порой, в минуты безмолвия, одному из них казалось, что другой сейчас думает о надвигающейся грозе, но ни он, ни она не признавались в таких мыслях. О чем ты сейчас думаешь? О том, как я счастлив. Здесь. Сейчас. Неужели это правда? Ты правда, правда счастлива со мной? Ответами на такие вопросы могли быть только поцелуи. Лишь влюбленные могут быть настолько слепы, что не видят неизбежного.

Возвращаясь из Берхтесгадена, Бахман самолетом добрался до Каркассона, а там нанял машину. В пути он провел почти весь день и к гостинице подъехал, когда уже стемнело. Он вошел в вестибюль тихо, словно вор, и увидел Эльзу и Отто у барной стойки. Они сидели и молча смотрели друг на друга. Бахману не пришлось даже заглядывать в глаза бармену, которому он заплатил, чтобы тот следил за его женой и Раном. Он сразу все понял по стыдливому румянцу Отто и смущенной улыбке Эльзы.

Бахман укоризненно посмотрел на Рана. Винить во всем следовало только его! Он сидел рядом с Эльзой, словно окаменевший, и Бахман понял: все случилось, едва он уехал. Они только и ждали его отъезда, чтобы превратить его в рогоносца!

«Надо убить их обоих», — подумал Дитер. И он мог бы сделать это, будь у него оружие. Но поскольку он был безоружен, он просто совладал со своими чувствами, с гневом и унижением, и поднялся в свой номер. Бахман взял себя в руки, справился со своими страстями. На это он еще способен! Он почувствовал, как губы тронула усмешка — холодная, жестокая, ироничная. Естественно, он только такого и ожидал от них! Вся эта болтовня о целомудрии — сплошное вранье! Как они только могли, как посмели разочаровать его своим поведением? Он с самого начала знал, что все так и будет! Им нужна была только возможность! Никому нельзя доверять! Кругом измена, кругом предательство!

Не сказав Отто ни слова, Эльза поднялась следом за мужем в их номер. Утром, упаковав чемоданы, они уехали без всяких объяснений. Ран стоял у окна своего маленького унылого кабинета и смотрел, как ведет себя его возлюбленная. Похоже, Бахман не принуждал ее ехать с ним; Эльза, судя по всему, уезжала охотно, по своей воле. Она даже не устремила прощальный долгий взгляд на гостиницу «Каштаны», не посмотрела в сторону уютного местечка Усса-ле-Бен. А ведь всего неделю назад она говорила Рану, что любит эту деревушку, потому что она принадлежит им двоим. Эльза встала у машины, ожидая, когда муж откроет дверцу. Женщина смотрела себе под ноги. Она села в «мерседес» и опустила взгляд на собственные колени. Автомобиль тронулся с места, его заволокло облаком пыли, и он словно бы стерся, исчез.

Дни после отъезда Эльзы стали для Отто почти невыносимыми. Он жалел о том, что ему не хватает храбрости, чтобы покончить с собой. Позже, пытаясь воскресить в памяти первые дни ее отсутствия, он совсем ничего не мог припомнить: он словно бы на некоторое время умер. Через пару недель после отъезда, когда они наверняка уже были в Берлине, Ран подумал, не отправить ли письмо, чтобы хоть как-то объясниться. Но сумел только вывести дату на листке почтовой бумаги. У них не было будущего. Эльза сделала свой выбор. К тому же если бы он все же решился написать ей, что он мог сказать? Разве хоть какие-то слова могли изменить прошлое?

Михельштадт, Германия

Январь 1933 года

В конце сезона, всего через несколько недель после отъезда Бахмана с Эльзой, Ран закрыл гостиницу и отправился в Германию. Он оставил несколько неоплаченных счетов, но это его не остановило. Отто не имел ни малейших намерений возвращаться.

Отто знал, что может устроиться в коммерческую школу и преподавать иностранные языки, но это был не самый лучший способ сделать карьеру, и к тому же он до смерти устал от работы. Он хотел… он сам не понимал, чего хочет. Поэтому он поехал домой. Родители сразу заметили, как он изменился. Они встревожились, но первое время ничего не говорили. Наконец, после нескольких горестных недель, отец Рана не выдержал и сказал сыну:

— Тебе почти тридцать лет, Отто! Чем ты намерен заниматься далее?

Всего лишь год назад Ран был полон амбиций и мечтаний, а сейчас смог лишь ответить, что не знает.

— Только не говори, что ты собрался посвятить свою жизнь поискам таинственных сокровищ!

— С ними покончено.

— Я очень надеялся, что это произойдет! В реальном мире, сынок, люди зарабатывают деньги, чтобы приобретать сокровища, а не выкапывают их из-под земли!

— Знаю.

Так оно и было. Это он, по крайней мере, усвоил.

Как-то утром, несколько дней спустя, Ран сел за стол и начал писать. Он сам не мог сказать, что послужило мотивом к этому — во всяком случае, не придирки отца, но позднее он осознал, что чувство потери и опустошенности пробудило в нем порыв восславить обреченный мир в последние дни перед тем, как придет война и навеки разрушит его. Он начал с описания неба, которое можно увидеть на юге Франции, с той синевы, которую ему случалось наблюдать только над Пиренеями. Первая страница далась ему с трудом, а потом пришло вдохновение.

Ран работал по несколько часов в день, и в первое время не обращался к своим заметкам и научным дневникам. Он писал не как строгий ученый, а как поэт. Безусловно, в тексте упоминались первоисточники, фигурировали цитаты. Это была не фантазия о никогда не существовавшем мире, но и не сухое историческое исследование. Труд Рана был наполнен страстью, его стиль явился синтезом истории, поэзии и живого повествования. Он назвал свою книгу «Крестовый поход против Грааля», ни словом не обмолвившись о том, чем он сам считает Грааль. Он не терял времени на рассуждения о спрятанных сокровищах, о судьбе Грааля — эти вопросы он оставил тем авторам, которые предпочитали не тратить долгие часы на установление истины. Вместо этого Отто рисовал интимные портреты аристократии, рассказывал о любовных романах, о политических интригах, об экономических условиях тех времен, о героическом просвещении, которое благословило страну катаров и поставило ее выше всех прочих стран тогдашней Европы. Он говорил о вере и любви, о рыцарях, слагавших стихи. Он описывал мир, в котором евреям позволялось не только свободно жить где угодно, но и быть учителями детей-христиан, и никому это не казалось странным. Он рассказывал о женщинах-священниках, о неутоленной любви.

Ран писал о географии катарского края, и о бездонных пещерах под хребтом Сабарте, и, конечно, о замках, руины которых до сих пор украшали великолепные пейзажи Южной Франции. Он рассказал об изображении Кровавого копья в пещере Ломбриве, но не делал далеко идущих выводов. Он даже не стал излагать соображения о том, что это Копье может служить символом вечной любви и духовных желаний. Он обрисовал мир, который любил, в недолгие часы, пока этот мир еще дышал, и, несмотря на то что последняя твердыня пала много веков назад, Рану казалось, что он пишет автобиографию.

Париж

1934–1935 годы

Прошло меньше года с того дня, когда первые волшебные слова легли на бумагу, до выхода книги из печати. Как и надеялся Ран, его работа привлекла к себе определенный интерес критиков. Его стиль был оригинален. Глубина познаний превышала все, когда-либо написанное о катарах. Правда, прибыль от продаж оказалась не очень велика. Ее с трудом хватило, чтобы покрыть все расходы Отто за годы исследовательской работы, но этого следовало ожидать. Такие книги окупались иначе.

После завершения рукописи, выхода книги и попыток продать тираж Ран вернулся к преподаванию иностранных языков в платных школах. Ему случалось работать переводчиком, у него возник легкий флирт с кино — он написал сценарий для одного из новых звуковых фильмов в Берлине, а в другом сыграл маленькую роль. После публикации своей монографии он начал задумываться о чем-то более серьезном. Ему исполнилось только тридцать лет; впереди была вся жизнь. Он всегда мечтал стать литературным критиком, но, увы, годы, проведенные в Пиренеях, вычеркнули его из нужных кругов. Неплохие отзывы о книге и скромная прибыль от ее продажи не сделали Отто известным.

Весной тысяча девятьсот тридцать пятого года Ран на несколько месяцев приехал в Париж — он готовил к публикации французский перевод своей работы. Как-то вечером он обнаружил в гостинице, где остановился, письмо на свое имя. На конверте была берлинская марка. Распечатав конверт, Ран обнаружил приличную сумму наличных денег и письмо, в котором ему предлагалось сделать карьеру, для чего от него требовалось только одно — прибыть по следующему адресу: Принц-Альбрехтштрассе, 7, Берлин.

В самые одинокие свои часы писатели становятся жертвами каких угодно фантазий. Они свято верят, что та книга, над которой они работают, может изменить все на свете. Личные обиды, моральные падения, физические недостатки: все это должно померкнуть, когда воображаемая книга станет реальностью. Но этого не происходит. Жизнь так же бездумно, как прежде, мчится вперед, и ощущение писателя подобно шоку. Как это ни невероятно, книга забыта, ее тираж не распродается, никто не говорит о том, на что ушли годы трудов. Тогда автор находит утешение в похвалах какого-нибудь газетного критика и тешит свою израненную душу надеждами на то, что работа, не оцененная в свое время, будет замечена в будущем.

Но деньги и анонимное послание от поклонника, обещающего карьерный взлет? Ничего подобного Отто не представлял себе даже в самых дерзких мечтаниях! Ран рассмеялся, убрал рейхсмарки в карман, а письмо отложил в сторону. У него полно работы! Французское издание, перевод для которого Отто выполнил сам, он считал очень важным. Фактически он получат второй шанс. Если бы не деньги в конверте, он бы счел это послание чьей-то дружеской шуткой. Но наличность была весьма и весьма реальна. Ран решил, что это выходка либо какого-то ненормального, либо гомосексуалиста. Перед сном он еще раз перечитал письмо. Наутро — еще раз. Хорошая бумага, прекрасный аристократический почерк. Послание было слишком коротким, чтобы наверняка судить о чем-либо, но Рану показалось, что слова подобраны очень старательно, даже изысканно. Значит, не безумец. Возможно, гомосексуалист или… покровитель. «Неужели в наше время еще существуют покровители?» — изумленно подумал Ран.

Берлин, Германия

Лето 1935 года

Так или иначе, чуть позже, летом, Ран собирался посетить Берлин. Он решил: если он сходит по указанному в письме адресу и узнает, что на уме у анонима, ничего страшного не произойдет. В худшем случае просто скажет этому типу, что это предложение ему неинтересно!

Ран остановился в недорогом пансионе и отправился на Принц-Альбрехтштрассе, 7. По этому адресу он обнаружил правительственное здание. Ран был готов уйти. Он почти уверился в том, что письмо оказалось розыгрышем кого-то из его университетских приятелей с кучей денег и весьма своеобразным чувством юмора, но потом он подумал и решил, что вряд ли кто-то в шутку стал бы посылать крупную сумму из Берлина в Париж. Наверное, перепутали адрес. Может быть, он упустил какие-то подробности. Так или иначе, он вошел в здание.

За письменным столом на входе сидел шарфюрер в военной форме. Он приветствовал Рана довольно холодно, но когда тот назвал себя и протянул письмо, выражение лица дежурного изменилось. Он любезно попросил доктора Рана немного подождать и, позвонив кому-то по телефону, говорил чуть ли не шепотом. Ран почувствовал себя очень неловко. В этот момент появился офицер.

— Следуйте за мной, доктор Ран! — приказал он.

Манеры офицера весьма походили на поведение полицейского, собравшегося произвести арест. Несмотря на то что Рану было приятно, что его называют доктором, он все же на миг пожалел, что явился сюда. Во что он влип на этот раз?

— Хочу поинтересоваться, — проговорил он в спину провожатого, — вы мне не подскажете…

— Сюда, пожалуйста!

По всей видимости, молодому человеку приказали хранить молчание.

Они прошагали по нескольким коридорам и вышли к лифту, у которого на посту стоял унтершарфюрер. Войдя вместе с сопровождающим в кабину лифта, Ран разглядел его форму и решил, что она красивая и очень современная. Особенно впечатляюще смотрелись рунические буквы «СС» на воротничке. Ран, конечно, знал, что эти буквы означают «Shutzstaffel» — «охранные отряды». Это некогда мелкое подразделение военного крыла НСДАП разрослось и превратилось в мощную организацию, наделенную собственными полномочиями. Изначально выполнявшая задачу личной охраны фюрера, СС теперь гораздо больше напоминала преторианскую гвардию времен Древнего Рима — элитное воинское подразделение, напрямую подчинявшееся императору. Во времена Древнего Рима командующий преторианской гвардией был вторым по значимости человеком в империи, и все шло к тому, что рейхсфюрер СС, молодой человек по имени Генрих Гиммлер, приближался к такому же статусу. На пальце сопровождавшего его офицера Ран заметил перстень с изображением черепа. Точно такой же он видел на руке у мужчины в гражданской одежде, в поезде по пути в Берлин.

— У вас красивый перстень, — проговорил Ран, все еще надеясь завести разговор с военным.

Ответом было равнодушное «благодарю вас», но не более. Рану пришлось удовольствоваться созерцанием двери кабины лифта, пока она не открылась.

— Сюда, доктор…

Эсэсовец постучал в дверь кабинета. Изнутри послышался голос:

— Входите!

Молодой человек открыл дверь, отдал честь мужчине в штатском, который сидел за большим письменным столом, и отрапортовал, что доктор Ран ожидает аудиенции рейхсфюрера. Мужчина чуть не подпрыгнул на стуле. Поспешно встал, обошел вокруг стола и постучал в следующую дверь. Вскоре появился Генрих Гиммлер.

Ран, узнавший Гиммлера в лицо, остолбенел. Он и представить себе не мог, что один из самых могущественных людей в Германии захочет помочь ему сделать карьеру! Гиммлеру было немногим за тридцать, то есть всего на три-четыре года больше, чем Отто. Темноволосый и худощавый, рейхсфюрер, впрочем, производил впечатление человека энергичного. Подбородок неестественно маленький, глаза — слишком близко посаженные, но в целом лицо приятное. Он выглядел образованным человеком, привыкшим выступать на публике. Манеры выдавали в нем потомственного аристократа. Но воодушевление, с которым Гиммлер стал хвалить его «Крестовый поход против Грааля», явилось для Отто полной неожиданностью. Рейхсфюрер говорил о том, что визит доктора Рана для него чрезвычайно важен по целому ряду причин, и объяснил, что это за причины. Ран в первые минуты плохо соображал. Его только что провели по лабиринтам какого-то правительственного учреждения, и по дороге он боялся, что его вот-вот арестуют. А сейчас он сидит перед Генрихом Гиммлером, и тот ему говорит, что он — автор самой гениальной книги двадцатого века! И рейхсфюрер прочел ее. Конечно, он не собирался хвалиться своими познаниями перед экспертом, но задавал Рану такие вопросы, которые позволяли судить о довольно высокой степени информированности и хорошем уровне фоновых знаний.

Они проговорили почти три четверти часа. Казалось, для главы СС нет ничего интереснее, чем сидеть и рассуждать насчет катаров. Наконец он перевел разговор на тему карьеры Отто. Насколько понимал Гиммлер, доктор Ран в настоящее время вынужден перебиваться случайными заработками, чтобы иметь возможность заниматься исследовательской работой. Так ли это? Ран признался, что аванс от издателя оказался очень скромным, а книга продавалась неважно.

— Но вы заинтересованы в том, чтобы продолжать карьеру писателя и историка? — спросил Гиммлер.

— Да, безусловно! Весь вопрос в том, удастся ли мне это.

Собеседник улыбнулся.

— А что, если бы я взял вас в свой личный штат, с жалованьем, скажем, гауптштурмфюрера? Выделил бы кабинет, приставил к вам секретаря? Вас бы заинтересовало такое предложение?

— Да, конечно. Но разумеется, я бы осведомился о сущности моих обязанностей…

— Вот именно, доктор Ран! У вас не будет иных обязанностей, кроме продолжения начатых вами исследований. — Заметив недоверие в глазах Рана, Гиммлер добавил: — Помимо кабинета и секретаря я готов предоставить в ваше распоряжение научных ассистентов, когда таковые вам понадобятся, и в зависимости от намеченных вами проектов обеспечить солидное финансирование — оплату дорожных и научных расходов, даже экспедиций, если вы решите, что они необходимы.

Борясь с волнением, Ран все же не удержался от вопроса:

— Это серьезно?

Гиммлер улыбнулся. Он и не думал шутить.

Штадтпарк, Гамбург

Воскресенье, 9 марта 2008 года

Первые группы спецназа в бронежилетах вошли в парк меньше чем через час после того, как полиция окружила его по периметру. Бойцы надели инфракрасные очки и двигались с армейской четкостью. Итан, перемещавшийся от одного наблюдательного пункта к другому, открыл огонь по флангам отряда и быстро побежал к той части парка, где располагалось болотце. Заметив метрах в двухстах еще одну группу, он обстрелял и ее, но пули попали большей частью в стальные щиты и фары полицейских машин.

С третьей позиции Итан разбил еще несколько фар и отступил к центру парка, где стояли самые высокие деревья.

— Что он делает? — спросил Джош Саттер, услышав выстрелы.

Мэллой не знал, что на уме у Итана. Он ненадолго замолчал, прислушиваясь к стрельбе с разных точек, и ответил:

— Похоже, он хочет их обмануть. Создает впечатление, будто мы втроем рассредоточились по парку.

— И что это ему даст?

— Время.

— Он один из ваших, Ти-Кей?

— Из моих? В смысле, аудитор?

— Ну да, аудитор… из Госдепартамента.

— Нет. Он и Девочка — из агентуры Дейла. Насколько я понимаю, работают исключительно по контракту.

— А Девочка — красавица! Даже в этой куртке клеенчатой… вооруженная до зубов… то есть… если б я не был женат…

— Похоже, ты себя чувствуешь лучше?

— Продрог ужасно, в груди больно, тошнит — а в остальном все отлично.

Немного погодя Мэллой сказал:

— Только что вспомнил. В полночь мне стукнуло пятьдесят.

Саттер негромко рассмеялся, но это далось ему нелегко.

— Ох… — поморщившись, простонал он. — А я-то думал, мне с пулей в груди хуже всех…

— А ты знаешь, что Паттону было пятьдесят шесть, когда началась Вторая мировая? Говорят, что старый черт просто не мог дождаться, чтобы лично броситься в бой.

— Тогда крепких мужиков выпускали.

— Уж это точно.

— Как думаете, Паттону хоть раз было страшно, Ти-Кей?

— Всем бывает страшно, Джош.

— Когда мне будет пятьдесят…

— Что тогда?

— Надо сказать, что не хотелось бы мне в пятьдесят лет чем-то таким заниматься, но вот беда — юбилей я могу и в тюрьме отпраздновать. То есть… через двенадцать лет. — Он немного помолчал. — Но если с другой стороны посмотреть… Чтобы в этом возрасте заниматься оперативной работой и получить пулю во время… нет, это прямо здорово получается.

— Только не говори мне, что к пятидесяти мечтаешь стать кабинетной крысой.

— А вы сейчас будете утверждать, что получаете удовольствие от всего этого?

— Ну, не сказал бы, что конкретно от этого, но… не знаю. Даже это все-таки лучше, чем бумажки перекладывать, когда вся молодежь, так сказать, резвится на улице.

— Знаете, когда мы встретились в первый раз, что потом сказал Джим? Он сказал: «Аудиторы? Все до одного аудиторы, каких я только встречал, больные на голову».

К пяти утра все три отряда спецназа значительно углубились на территорию парка. Еще через двадцать минут в воздухе появились два вертолета, и из них высадилось еще три группы. Итан прекратил огонь и забрался на дерево. Он услышал, как прямо под ним пробежали две группы спецназовцев, но наблюдать за ними у него уже не было возможности: сели батареи прибора ночного видения. Один из вертолетов завис на несколько минут над убежищем Итана, но сверху просматривали землю, а не деревья. Через пару секунд машина улетела.

К шести утра, примерно за полчаса до восхода солнца, полицейские успели прочесать парк. До Итана доносились ворчливые переговоры по рации, он чувствовал нарастающее раздражение бойцов. Похоже, они были раздосадованы тем, что каким-то образом позволили своей добыче улизнуть.

По узкой тропинке недалеко от кустов, под которыми залегли Мэллой и Саттер, за последний час уже четырежды проходил патруль. Как только из виду скрылся последний спецназовец, Мэллой, следуя указаниям, включил наушники и услышал ровное дыхание Итана.

— Как у нас дела? — прошептал он.

Собеседник не ответил, но Мэллой услышал одиночный щелчок.

— Не можешь говорить?

Два щелчка. Значит — «нет».

Двадцать минут спустя послышался голос Итана.

— Вы должны сняться с места ровно через две минуты. Идите прямо на север по дороге, между деревьями. Через три минуты Кейт заберет нас на лужайке.

Приближалась очередная патрульная группа. Мэллой решил, что лучше не отвечать Итану. И один раз стукнул кончиком ногтя по микрофону. «Принято». Он сосчитал до шестидесяти, закрыл ладонью рот забывшегося беспокойным сном Саттера и разбудил его.

— Придется немного побегать, — прошептал он.

— Я не могу, Ти-Кей. Мне конец.

— Не вынуждай меня нести тебя, Джош. Не забывай: я старик.

— Нет, Ти-Кей, я не смогу.

Они услышали, как старший группы что-то сказал. Один из бойцов быстро побежал к зарослям рододендрона. Держа руку на спусковом крючке «Калашникова», Мэллой молился о том, чтобы ему не пришлось воспользоваться оружием. Командир патруля крикнул:

— Проверьте эти кусты!

Мэллой щелкнул предохранителем и был готов выкатиться из укрытия, когда в дальнем конце парка взорвалась граната. Пару секунд спустя из динамиков раций послышался приказ:

— Всем подразделениям…

Громыхнула другая граната, потом — третья, и все — в разных секторах парка. Патрульная группа устремилась к месту ближайшего взрыва. Мэллой выволок Саттера из-под тяжелых веток рододендрона.

— Давай! — прошептал он, помогая Саттеру встать на ноги. — Не подведи, дружище!

Кейт привела легкую «Бонанзу А-36» с запада на скорости чуть меньше ста пятидесяти узлов. Пролетев над последней полосой деревьев, граничащих с парком, и уверившись в том, что четко следует координатам, которые ей сообщил Итан, Кейт одновременно выпустила закрылки и шасси. Эффект был такой, словно она нажала педаль тормоза. Взглянув на стрелку альтиметра, Кейт пару секунд парила над темной землей, вглядываясь во мрак через инфракрасные очки. Колеса шасси с силой ударились о почву, и самолет подскочил выше, чем рассчитывала Кейт. Она отрегулировала закрылки и на этот раз совершила посадку более уверенно. Машина быстро покатилась по земле. Лужайка оказалась относительно плоской и ровной. Кейт заметила бегущих к ней справа от деревьев спецназовцев. Они освещали ее мощными фонарями, но никто не давал команду на открытие огня.

Самолет еще не остановился, но Кейт резко развернула его и повела в обратную сторону.

Итан догнал Саттера и Мэллоя в тот момент, когда они пересекли широкую парковую дорожку и выбежали на лужайку. Бросив свой «Калашников», Итан подхватил Саттера на плечо и помчался к самолету. С противоположной стороны по самолету выстрелили из пистолета, но издалека попасть не могли. Кейт на большой скорости приблизилась к Итану и развернула «бонанзу», чтобы прикрыть его.

Блеснул луч фонаря, послышалось еще два-три пистолетных выстрела. Мэллой, отстававший на несколько шагов, ответил короткими автоматными очередями. Как только Итан уложил Саттера в самолет и впрыгнул сам, Кейт рванула на себя рычаг газа. Мэллой бросил автомат и побежал. Вдалеке раздались выстрелы из более серьезного оружия. Рядом с ним свистели пули. Очередь из автомата ударила сзади по бронежилету — Мэллой едва удержался на ногах. Огонь уже велся со всех сторон. Еще чуть-чуть — и Кейт могло не хватить места для разгона, ей нужно было набирать скорость, иначе она не смогла бы пролететь выше деревьев. Мэллой из последних сил рванулся вперед, поравнялся с открытой дверцей и ухватился за протянутую руку Итана. Тот вскрикнул от боли, но руку не разжал. Еще три автоматные очереди обрушились на фюзеляж.

— Он на борту! — прокричал Итан.

Кейт с силой рванула на себя рычаг газа. На скорости в шестьдесят узлов машина оторвалась от земли, и пальба резко прекратилась. Никто не хотел обстреливать самолет в черте города. Впереди завиднелась полоса деревьев. Мэллой схватился за края сиденья, глядя на темные ветви. «Бонанза» набирала высоту. Мотор взвыл, стрелка тахометра приблизилась к красной линии. Машина задела верхние ветки, послышался скрип, удары, но в следующее же мгновение «бонанза» взяла курс на север, а за ней погнались два вертолета.

Мэллой, переведя дух, посмотрел на Итана.

— Как тебе удалось взорвать гранаты на другом краю парка?

— Я забрался на дерево и с высоты футов в шестьдесят раскидал гранаты в разные стороны.

— А потом спустился и догнал нас?

— Вы спринтерских рекордов не ставили, если честно.

— Рекорды рекордами, а бежали мы быстро, — немного обиженно проговорил Мэллой.

Когда они оторвались от вертолетов, Кейт включила свет в кабине, и Мэллой наконец смог лучше разглядеть Саттера. Тот выглядел намного хуже, чем думал Мэллой.

— Как себя чувствуешь? — спросил он.

— Свободным человеком.

— Знаешь что? Ты так и выглядишь.

Мэллой расстегнул бронежилет Саттера и осмотрел рану. Пуля пробила кость, рана сильно распухла. Мэллой осторожно прикоснулся к коже около пулевого отверстия. Саттер вскрикнул от боли.

— Кажется, я чувствую… пулю.

Это была хорошая новость. Плохая состояла в том, что пуля, возможно, разлетелась на несколько осколков, а значит, в легких могло начаться внутреннее кровотечение. Мэллой попытался прослушать легкие Саттера, но мешал шум мотора и стук его собственного сердца.

— Как тебе дышится? — спросил он у Саттера.

— Почти так же, как всю ночь. Трудно сделать глубокий вдох, но, может быть, это только из-за боли.

Возможно, из-за боли. Но не исключено, что легкие наполнены кровью.

— Есть какие-нибудь лекарства? — прокричал Мэллой, обращаясь к Кейт.

— А вода? Вода есть? — спросил Итан.

— За сиденьями — коробка с бутылками! — крикнула в ответ Кейт. — Медикаменты здесь.

Мэллой взял по бутылке воды для Итана и Джоша, прошел к креслу второго пилота и протянул еще одну Кейт. Она поблагодарила его и спросила:

— Долгая получилась ночь?

— Наверное, самая долгая в моей жизни, — вздохнул Мэллой. — Хотя, если честно, та ночь, когда меня подстрелили в Бейруте, тянулась дольше — уже не вспомню. Я тогда был без сознания двое суток.

— Из переговоров с Итаном я, честно говоря, не поняла, двоих или троих мне придется подбирать.

— Джош еще не дома, — невесело отозвался Мэллой и устремил взгляд в сторону горизонта.

— Мы оторвались, — сказала Кейт, словно бы прочитав его мысли.

Она вела самолет над верхушками деревьев и крышами домов. Небо еще было темным.

— Можно уточнить, в какой стороне Хойсбург?

— Минут десять к востоку отсюда.

Мэллой снова посмотрел на горизонт. «Десять минут — это здорово», — подумал он. Через двадцать полиция отправит за ними вдогонку самолеты.

— Посмотрю, что можно сделать для Джоша.

Мэллой вернулся к Саттеру с аптечкой первой помощи, но сумел только очистить рану и перевязать. Нужны были антибиотики, а их в аптечке не оказалось. Закончив с Саттером, Мэллой заглянул под импровизированную повязку на запястье Итана и присвистнул.

— Пуля прошла навылет, — сказал ему Итан.

Он продемонстрировал Мэллою выходное отверстие. Рана была загрязнена.

— Я думаю, внутри остались мелкие осколки, — покачал головой Мэллой.

Он протер рану спиртом и перевязал, а потом вернулся в кокпит и сел рядом с Кейт. Самолет мчался вперед над самыми верхушками деревьев, и от этого Мэллою стало не по себе. Ему казалось, что они вот-вот во что-нибудь врежутся.

— Как нога? — спросил он.

— Откуда вы знаете про мою ногу?

— Я заметил, как ты хромала — как раз перед тем, как ты полезла вверх по стене на крышу.

— Я ее перевязала.

— Сильно болит?

— Бывало и хуже.

Мэллой вытащил мобильный телефон и позвонил Джейн. По ее времени было чуть больше полуночи.

— Через пять — десять минут у нас рандеву, — сказал Мэллой. — Кстати, мы летим на легком самолете — это я говорю на тот случай, если берлинская команда волнуется, каким путем мы прибудем.

— Я дам им знать.

— Удалось послать медицинский вертолет?

— Вся информация у берлинцев.

— У нас трое раненых. Один в критическом состоянии.

— Почему трое? — спросила Кейт.

— В медицинский вертолет сядете ты, Итан и Джош. Я полечу в Берлин, в посольство.

— Подбросьте нас до поезда, Ти-Кей, этого хватит. Мы сами о себе позаботимся.

— Если б ты видела его руку, ты бы так не говорила.

— Снабдите нас антибиотиками — и все будет нормально.

— Ну как знаешь, — пожал плечами Мэллой. Понаблюдав некоторое время за верхушками деревьев, над которыми они пролетали, он поинтересовался: — Когда ты научилась водить самолет?

— В прошлом году, во Франции.

— А где ты раздобыла этот?

— Не сразу удалось найти частный аэродром, но я позвонила одному приятелю, с которым когда-то вместе летала, и он подсказал мне, где найти такое поле. Потом я угнала машину, на полном ходу прорвалась через ограждение и подъехала к двери ангара. К тому моменту, когда проснулся ночной сторож, я уже катила по взлетной полосе.

Самолет накренился. Кейт указала на два черных внедорожника, стоящие у обочины проселочной дороги.

— Это и есть ваша группа?

Мэллой надел инфракрасные очки и внимательно рассмотрел людей около автомобилей.

— Похоже на то.

— Надеюсь. Мне на одну ночь сюрпризов уже хватит.

Кейт поднялась на высоту двести метров. Горизонт на западе был по-прежнему чист, но Кейт, похоже, больше интересовала дорога. Как только она убедилась в том, что места для посадки достаточно, она повела самолет на снижение по широкой дуге и направилась к автомобилям. Выпустила шасси, потом закрылки. На высоте в пятьдесят метров дорога словно бы на миг исчезла, но тут же появилась вновь. Теперь она уходила вперед прямо, словно посадочная полоса. Вдоль обочины росли колючие кусты, но размах крыльев составлял всего около десяти метров. Кейт аккуратно, ничего не задев, посадила самолет. Затем она затормозила — сначала плавно, а потом более резко. Вскоре самолет остановился метрах в десяти от машин.

— Молодчина, — сказал Мэллой.

Дорога от Хойсбурга до Ильцена, Германия

Воскресенье, 9 марта 2008 года

— Чем могу помочь? — спросил сотрудник посольства США, обменявшись рукопожатием с Мэллоем и представившись.

Его звали Брайен Комптон. Высокий, крепкий, с короткой армейской стрижкой и ясными голубыми глазами. Он, как и трое его подчиненных, был вооружен автоматическим пистолетом и облачен в бронежилет.

Мэллой назвал ему адрес гостиницы в Нойштадте.

— Нужно послать кого-нибудь туда, чтобы забрать мой ноутбук и личные вещи. Если этим компьютером завладеют немцы, они поймут, кто в ответе за беспорядки в Гамбурге прошлой ночью.

— Думаю, они и так уже это знают.

— Может быть, но доказать не смогут.

— Хорошо, сделаем это в первую очередь.

— Как только компьютер будет вывезен из гостиницы, я хочу, чтобы кто-то из ваших людей выписал меня и Саттера из «Ройял меридиен». Полицейские наверняка начнут задавать вопросы насчет мистера Томаса из Госдепартамента и спецагента Джоша Саттера, но ваш человек должен отвечать, что ему известно, что Джим Рэндел вчера пошел по чьему-то следу и пропал без вести. Томас и Саттер сообщили о его исчезновении своему начальству, и вчера в девять вечера им было приказано прибыть на базу в Рамштайне. Возможно, вам понадобится письменное подтверждение нашего вылета из Германии, но с этим можно не спешить. То есть насколько известно вашему человеку, мы уже на пути в Штаты.

— Они ни единому слову не поверят, — покачал головой Комптон.

— Ну и что? Ведь у вас у всех дипломатический иммунитет.

— Вам известно нынешнее состояние конспиративной квартиры Дейла Перри?

— У черного хода нас поджидала засада. К двери тянется кровавый след. Думаю, немцы уже нашли этот подвал.

— Что с компьютером Дейла?

— Я его выпотрошил.

— Удалось что-то сохранить на флеш-карту?

Мэллой покачал головой и по привычке солгал.

— Времени не было.

— Хорошо, — совладав с собой, проговорил Комптон. — Не самые хорошие новости, но могло быть хуже.

Он отошел к своим подчиненным и дал распоряжения. Двое погрузились в машину и отправились в Гамбург. Еще один сотрудник сел за руль второго внедорожника. Комптон помог Мэллою вывести Джоша Саттера из самолета и донести до машины. Мэллой занял место рядом с водителем, Комптон, держа в руках медицинский чемоданчик, устроился на заднем сиденье вместе с Кейт, Итаном и Саттером.

— Агента Саттера заберет вертолет, а эти двое будут лечиться в другом месте.

Комптон удивленно посмотрел на Мэллоя.

— Не надо вопросов.

— Ладно, — кивнул Комптон. — Давайте посмотрим, что у нас тут.

— У агента Саттера, — подсказал Мэллой, — возможно, внутреннее кровотечение. В остальном рана чистая. Как это может быть — понятия не имею, но она пока не загноилась. А вот эти молодые люди меня беспокоят.

Комптон осмотрел раненое плечо Итана.

— Кто здесь хирург? — осведомился он.

— Она, — ответил Итан, кивком указав на Кейт и едва заметно улыбнувшись.

— Отличная работа, мэм. У вас есть медицинское образование?

— Один раз посетила кружок вышивания.

Сняв повязку с запястья Итана, Комптон перестал улыбаться.

— А вот это хуже, — сказал он и указал на замотанное обрывками ткани бедро Кейт. — И на вашу рану мне тоже надо бы взглянуть.

Кейт спустила брюки. Комптон срезал ножницами пропитанные кровью тряпки и сокрушенно покачал головой.

— Вам обоим нужно в медицинский вертолет.

— Нам нужны антибиотики, — возразила Кейт.

Комптон покопался в чемоданчике.

— У меня тут медикаменты и бинты только для обработки огнестрельных ран, — признался он, но все же нашел немного цефалоспорина и протянул Кейт пузырек. — Этот антибиотик, — сказал он, — хорош для профилактики инфекции. Это стоит принять агенту Саттеру. Но у вас обоих раны инфицированы. Если вы в самом скором времени не получите медицинскую помощь, вас ожидает септический шок. Вы понимаете, что, как правило, это смертельно?

— Просто промойте раны и дайте нам лекарство, — упрямо заявила Кейт.

Встреча с военными медиками состоялась к юго-востоку от Ильцена. Как только вертолет сел на фермерское поле, Комптон и его водитель взяли Саттера на руки и вынесли из машины. Мэллой пошел за ними. Пока Комптон переговаривался с одним из врачей насчет пенициллина для инъекций, Мэллой сказал Саттеру:

— Я разыщу тех, кто в этом виноват, Джош.

— Постарайтесь! Когда найдете, позвоните мне. Хочу вместе с вами арестовать их.

— Договорились, дружище.

Когда Мэллой, Комптон и водитель сели в автомобиль, Кейт спросила, нельзя ли отвезти их с Итаном в Ильцен.

— Мы там сядем на поезд, — сказала она.

— Мы доставим вас куда угодно, — ответил Комптон и протянул Кейт ампулы с пенициллином и одноразовые шприцы.

— Спасибо, — улыбнулась Кейт. — Но нам бы хотелось в Ильцен.

В Ильцене машина остановилась у роскошного старинного вокзала. Комптон вышел и отправился в магазин, чтобы купить для Кейт и Итана новую одежду. Водитель сказал, что хочет немного размяться, и тоже ушел. Мэллой указал на микрофон, вмонтированный в потолочный светильник, и как бы шутя проговорил:

— Потрясающе! Если не знаешь, что он тут, и не заметишь.

Кейт и Итан, получив таким образом предупреждение, завели разговор о прогрессе техники и продолжали его до возвращения водителя и Комптона.

Агент ждал около машины, пока Итан и Кейт переоденутся. Итан вышел, поблагодарил Комптона и пожал ему руку. Следом за ним из внедорожника выбрался Мэллой, протянул руку Кейт и помог ей выйти. Расцеловав ее трижды, на швейцарский манер, он сказал:

— Завтра я буду в Цюрихе.

— Я пока не знаю точно, где мы остановимся.

— Я тебе позвоню.

— Не стоит. Мы выбросим наши мобильники. Я предлагаю вот что: свяжитесь с капитаном Маркусом Штайнером из городской полиции Цюриха. Он будет знать, где мы.

Мэллой улыбнулся.

— Твой приятель?

— А вы с ним знакомы?

— Он мой старый друг.

— Что ж, ваш старый друг — мой старый друг.

— Мир тесен, — усмехнулся Мэллой.

— По крайней мере, в маленькой стране.

— И последнее, — сказал Мэллой. — Ты понимаешь, что Комптон попытается за вами проследить?

Кейт, как оказалось, об этом не подумала. Она искоса взглянула на Комптона.

— На всякий случай — если вдруг какой-то чиновник решит сдать вас немцам, они хотят знать, где вас можно будет найти.

— Неужели смогут?

— Проверьте как следует вашу новую одежду. Комптон наверняка установил где-то «жучки», или он не из ЦРУ.

Комптон сел на заднее сиденье рядом с Мэллоем и спросил у него, куда тот желает направиться.

— У вас в берлинском посольстве медики есть?

— Вы тоже ранены?

— Получил ночью порцию картечи в задницу.

— В задницу?

— Знаете, это не так смешно, как звучит.

— Думаю, вам смогут помочь.

Комптон дал распоряжения водителю и устало откинулся на спинку сиденья. У него тоже выдалась долгая ночь. После того как они проехали около мили, агент спросил:

— А что это за англичанка и ее американский дружок?

— Честно говоря, я их не так уж хорошо знаю. Они работали на Дейла. Могу сказать одно: они профессионалы. Благодаря им я сейчас жив и не сижу за решеткой.

— А мне показалось, что вы с британкой на дружеской ноге.

— Да я подумал — может быть, ей понадобится новый работодатель. Вот и решил удостовериться, что она знает, как выйти на связь, если ей будет нужна работа.

— Не знаете, почему они отказались от лечения?

— Наверное, у них нет медицинской страховки.

Комптон улыбнулся. Улыбка получилась недружелюбной и беспокойной.

— Не думаете, что они отказались, опасаясь, что мы можем сдать их немцам?

— Но этого же не случится?

— Это не мне решать, но начальник оперативного отдела такую возможность рассматривает.

— Чарли Уингер?

— Насколько я понимаю, вы знакомы с директором Уингером?

— Мы старые приятели.

— Нам неизбежно придется побеседовать с немцами о случившемся, Ти-Кей; будьте так любезны, назовите им виновников.

Дорога до Берлина

Воскресенье, 9 марта 2008 года

Им предстоял двухчасовой путь, и Комптон сначала попытался найти общие темы для разговора. Мэллой более или менее охотно вел беседу, но все же Комптону было не так уж легко. Поболтали немного об инструкторах с Фермы, но учились они в разное время, поэтому разговор не завязался. Перешли на начальство агентства, но и тут у них не оказалось общих знакомых, либо относились они к ним по-разному. Мэллой тепло говорил о Джейн Гаррисон, а Комптон назвал ее Железной Девой. В свою очередь, Комптон встал на защиту Чарли Уингера, когда Мэллой заявил, что Чарли — ходячий провал разведки. Агент сказал, что, по его мнению, мистер Уингер — один из самых замечательных людей, которых он когда-либо знал. Это означало, что Мэллою, по всей видимости, предстояло явиться на ковер к Уингеру в одиночестве, без Джейн Гаррисон.

После пары историй из «старых добрых времен» (одну поведал Комптон — слышал якобы «от одного ветерана», а другую Мэллой — уж ему было что рассказать, и при этом они почти не грешили против истины) Комптон коротко обрисовал Мэллою характер работы посольства США в Берлине. Вот эта тема интересовала их обоих. Мэллой сообщил, что его отец семь лет проработал в консульстве США в Цюрихе — в те времена, когда такое консульство существовало.

— И все это время я даже не подозревал, что мой старик был разведчиком, — признался Мэллой. — А знаете, когда узнал? Я проходил третье собеседование, и вдруг в кабинет вошел мой отец. Он сказал мне: «Хочу убедиться, что ты так же хорошо умеешь хранить тайны, как твой старик».

История Комптону понравилась, хотя и была наглой ложью. Он начал расспрашивать Мэллоя о его отце, но Мэллой сказал, что тот свои тайны оставил при себе. Наконец эта милая болтовня Комптону надоела, и он пожелал узнать, что пошло не так в Гамбурге и почему. Сначала Мэллой заявил, что это ему неизвестно. Чистая правда, но в такой ситуации неведение ничуть не лучше, чем признание собственной вины на допросе. Комптон попытался обвинить в провале Дейла Перри. Может быть, он сделал какой-то неудачный звонок? Его прослушали? Мэллой рассказал агенту о версии с таксофоном и упомянул о том, что именно тщательное расследование Дейла помогло им выйти на след Черновой и Фаррелла.

— Вы имеете в виду похищение бывшего прокурора?

— Дейл сообщил мне, что у этого типа рыльце в пушку, и он не ошибся. Олендорф снабжал Чернову людьми и всем необходимым.

— Я хочу знать, как вышло, что кто-то просто подошел к Перри и перерезал ему горло.

— Меня с ним рядом не было. Я этого не видел.

— Как киллер может так близко подойди к опытному оперативнику, Ти-Кей?

— Если бы я сейчас перерезал вам глотку, это было бы следствием неверных рассуждений или стало бы ошибкой с вашей стороны?

Комптон улыбнулся, но вопрос ему явно не понравился.

— Вы считаете, что этот человек был знаком Дейлу?

— Я думаю, это Елена Чернова.

— Она просто подошла и перерезала ему горло?

— Мы все считали, что Чернова наверху, в квартире, в постели с Джеком Фарреллом.

— Значит… плохо поработала разведка?

— Ошибка на моей совести, — ответил Мэллой.

— То есть?

— Это было мое задание. Я привел группу в ловушку.

— При всем уважении, Ти-Кей, впечатление такое, что прошлой ночью вы угодили не в одну, а в несколько ловушек.

Полет в Цюрих

Воскресенье, 9 марта 2008 года

Кейт вздрогнула, проснулась и осознала, что она на борту самолета. В первое мгновение она не могла понять, как это произошло. Потом вспомнила, что Итан позвонил своему другу в Берн. Они долго ждали, пока тот приедет. У нее весь день сильно болело бедро, и они даже не были уверены, удастся ли им выбраться из Германии, но потом сели на этот самолет и взлетели…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Итан.

Кейт огляделась по сторонам. Муж сидел у ее изголовья.

— Пить хочется, — сказала Кейт.

Итан дал ей воды. Держа бутылку, он поморщился. Кейт негромко рассмеялась.

— Хорошая парочка мы с тобой!

— Скоро будем в Цюрихе. Маркус звонил. Ждет нас в отеле с врачом.

— А как твоя рука?

— Болит немного, но жить буду.

— Прости, что втянула тебя в это, Итан.

— О чем ты? Я прекрасно провел время.

— Джанкарло говорил мне, что я сведу в могилу нас обоих…

— Мы еще живы, Кейт.

Она улыбнулась. Кейт вспомнила, как на Айгере висела над пропастью, держась за край скалы. «Я еще жива», — думала она тогда.

— Знаешь, когда я потеряла Роберта, я думала, что больше никого не смогу полюбить.

— Так думают все, кто хоть раз в жизни любил.

— Не то что у меня никогда не будет никаких чувств. Мне просто ничего не хотелось. Я хотела сохранить мою любовь к Роберту, пока я живу. Мне казалось, что, даже если его нет, я его все равно…

— Знаю.

— Знаешь? У тебя было такое чувство? Когда?

— Сейчас.

Кейт рассмеялась и отвела взгляд.

— Скажи, тебе порой не бывает обидно… ну, из-за того, что ты словно бы делишь меня с Робертом?

— Наверное, я к этому привык. Я понимал, что ты именно из-за этого меня отталкивала, переводила все в шутку, когда я говорил совершенно серьезно. А потом я понял, что мне лучше принять это. И я решил с этим жить.

Кейт зажмурилась.

— Если бы я отпустила Роберта из своей жизни, никого из нас не ранили бы прошлой ночью.

— Я делаю это не ради твоего первого мужа, Кейт, а поступаю так потому, что тот, кто послал тех мерзавцев на Айгер — кто бы это ни был, — собирался убить тебя. И я не остановлюсь, пока мы не узнаем правду.

— Как думаешь, мы еще увидимся с Ти-Кей?

— Не имеет значения. Если он решит, что с него хватит, мы сами все сделаем.

— На его месте я бы вернулась в Нью-Йорк.

— Нет, не вернулась бы. Может быть, ты захотела бы исчезнуть, но ты бы не убежала от друга, которому назначила свидание.

— Ты за это меня любишь?

— И за это тоже.

Американское посольство, Берлин

Воскресенье, 9 марта 2008 года

Оперировал Мэллоя один из сотрудников службы безопасности посольства. Он вытащил из его тела двадцать три дробинки, очистил и перевязал раны, сделал укол аминогликозида для профилактики инфекции и инъекцию глюкокортикоидов в связи с травмой почек. Затем он выдал Мэллою пузырек с сильнейшим обезболивающим препаратом. После этого Мэллой несколько часов проспал, а потом съел горячий обед.

Ближе к вечеру он позвонил Гвен по закрытой линии. Там было утро. Она поздравила его с днем рождения и сказала, что очень ждала его звонка. Он собирался как-то особенно отметить день рождения?

— Сегодня я буду в пути, — ответил Мэллой. — Отмечал вчера.

— Чем занимался?

— Поездил по Гамбургу с приятелями.

— И все?

— Пару часов мы провели в одном из городских парков. Вели беседы о смысле жизни. Вот в таком духе.

— О, Томас, какая скука! Тебе пятьдесят, ты еще не умер! Надо было повеселиться.

— Я скучаю по тебе, Гвен.

— Я тоже по тебе скучаю. Когда ты возвращаешься?

— Мы тут наткнулись на один банковский счет, про который не знали. Это в Цюрихе. Придется на несколько дней съездить туда. Как только я пойму, сколько времени это займет, сразу тебе позвоню.

— Ты его сцапаешь?

— Гвен, сотрудники финансовой разведки никого не цапают.

Они еще немного поболтали о делах в Нью-Йорке. Менеджер одной галереи вчера вечером говорил с Гвен об устройстве ретроспективной выставки ее работ. Это было очень мило, но от слова «ретроспектива» она почувствовала себя старушкой.

— А разве я старушка? Я же еще не такая старая, чтобы устраивать ретроспективную выставку?

— До достойной ретроспективы тебе еще лет тридцать, — сказал Мэллой.

— А аудиторов старичками в пятьдесят не называют?

— Что ты! Для аудиторов это самый расцвет!

После того как Мэллой поговорил с Гвен, Брайен Комптон передал ему последние сведения о событиях в Гамбурге. Полиция обнаружила труп Джима Рэндела в квартире, находящейся на расстоянии менее одной мили от того места, где он исчез. Вскрытия не производили, но, судя по всему, смерть наступила после одиночного выстрела в висок. Быстро и чисто. Более приятные новости пришли из Рамштайна. Джоша Саттера уже прооперировали, он чувствует себя хорошо. По работе агентства данные у Комптона были противоречивые. Как все и ожидали, конспиративная квартира Дейла Перри оказалась потеряна, но компьютер и багаж Мэллоя из гостиницы в Нойштадте удалось забрать без всяких помех.

Мэллой спросил насчет гамбургской полиции. Кто-нибудь из сотрудников ранен? Комптон ответил, что есть несколько мелких травм, но огнестрельных ранений нет. Кроме Хуго Олендорфа убито несколько местных гангстеров. Комптон коротко сообщил о результатах расследования на местах обеих перестрелок. В числе погибших значилась женщина, за которой числились вооруженные нападения и нарушения закона о хранении оружия. Все преступники оказались местными жителями, за исключением одного берлинца, все имели не одну судимость. Этих людей Хуго Олендорф вербовал для Черновой через Ксено. Впрочем, ни один из убитых не подпадал под приметы «специалиста», о котором обмолвился Олендорф.

— Как и следовало ожидать, — добавил Комптон, — немцы требуют ареста и экстрадиции сотрудника Государственного департамента мистера Томаса и специального агента ФБР Джошуа Саттера.

— И как мы поступим?

— Чарли Уингер приказал мне сдать немцам людей Дейла Перри.

Мэллой с трудом сохранил хладнокровное выражение лица.

— Вы это сделали?

— Так получилось, что мы их потеряли.

— Вы разве к ним никого не приставили? — почти с искренним изумлением осведомился Мэллой.

Комптон кисло усмехнулся.

— Я к одежде британки прицепил GPS-метку, и мы следили за ней до франкфуртского вокзала, но потом поняли, что метку носит немецкий бизнесмен.

— Да… Не вышло, значит, — Мэллой покачал головой с тщательно разыгранным безразличием. — Я же вам говорил: они профессионалы. Я думал, вы приставите к ним хвост.

— У нас не было времени искать кого-то для этой работы!

— Когда лошадь убежала из конюшни, все находят оправдания.

— Мы уже собирались расставить для них сети во Франкфурте… Кстати, а вы не в курсе, куда они могли направиться?

— Я сказал бы, если бы знал.

Комптон явно не очень в это поверил.

— Если кто-то из них вам позвонит, Ти-Кей…

— Вы будете первым, кому я сообщу об этом.