Кровавый путь

Глава 11

Никому в этом мире не хочется признать себя неудачником. И это вполне справедливо. Каждый человек чего-то добился в этом мире, пусть маленького, пусть не всего того, что хотел, но все же. Не был исключением и Аркадий Карпович Петраков.

Как-никак, доктор наук, лауреат государственной премии, кавалер ордена. Но сегодняшняя жизнь распорядилась так, что все прошлые награды как бы не в счет; Можно, конечно, продать орден, выручив за него чуть больше месячной зарплаты. Но разве это деньги? Ими и только ими измерялось теперь в представлении Петракова социальное положение человека. Ему хотелось всего, чем богата жизнь. Он мечтал о повышении по службе, иметь большую зарплату, мечтал об успехе у женщин. И кое-что ему удавалось, если бы не досадный обвал в последние годы. Аркадий Карпович никак не хотел связывать его с тем, что в общем-то, все случившееся закономерно – он состарился, и вина его неуспехов не в том, что развалилось государство под названием «СССР», а в его годах – женщины, деньги, должности – все уплывало сквозь пальцы, как песок, оставив лишь неприятное ощущение сухой грязи на руках.

Катаклизмы, потрясшие и потрясающие до сих пор великую державу, не явились для Аркадия Карповича неожиданными. Как человек умный, он многое предвидел, как человек, посвященный в секреты, о многом знал. Еще на первом этапе перестройки, посоветовавшись с дочерью, он перевел все свои сбережения в валюту.

Тогда сумма в две тысячи долларов казалась астрономической, хотя Петраков и считал, что его крупно надули при обмене. Дочка имела на эти деньги вполне конкретные планы, но Петраков запретил домашним даже вспоминать о них. Деньги лежали в небольшой металлической коробочке с хитроумным замочком, к которому подходил лишь один единственный ключ с замысловато изогнутым язычком.

На что конкретно предназначаются эти деньги Петраков ответить не мог бы. Они давали возможность помечтать. Можно, например, собраться и поехать с женой отдохнуть к морю на две недели.

Минуты две Петраков блаженствовал, но потом находил аргументы против такого решения.

Во-первых, он плохо переносит жару, а во-вторых, жена накупит уйму ненужный вещей. В-третьих, и это был самый сильный аргумент, – по возвращении поймешь, что деньги потрачены, а толку от этого никакого. Загар слез, воспоминания притупились, а дома ничего нового не появилось.

Затем Петраков придумывал новое применение деньгам. Он уже видел в своей квартире новый телевизор, музыкальный центр, стопочку компакт-дисков с классической музыкой, которую обожал и которую уже не мог слушать в сопровождении шипения, вырывавшегося из огромных колонок стереопроигрывателя. Все виниловые диски внуки нещадно исцарапали, используя их, как летательные аппараты внутри квартиры.

Но и от таких перспектив Аркадий Карпович вскоре отказывался. Куда приятнее было поставить шкатулочку на письменный стол, закрыть кабинет на ключ и перебирать, пересчитывать зеленые бумажки, каждый раз убеждаясь, что их не стало меньше и что они до сих пор могут дарить уникальную возможность – мечтать. Но теперь к этим бумажкам, к двадцати новым и не очень, стодолларовым купюрам Петраков неизменно в мыслях добавлял несколько пачек за будущее, еще толком не предложенное ему сотрудничество.

Ему казалось, будь этих денег побольше, он непременно начнет их тратить. А часть прибыли он вложит в какое-нибудь дело, чтобы не испытывать страха перед будущим.

Гардероб со своей одеждой Аркадий Карпович тоже держал в кабинете. Тут висели модные лет десять тому назад костюмы, в картонных коробках стояли надетые раз или два туфли, искрились целлулоидные упаковки венгерских и чешских рубашек времен социализма, сколотых еще не пластиковыми зажимами, а булавками с крупными пластмассовыми головками.

Но то, что раньше свидетельствовало о достатке Петракова, теперь могло быть лишь свидетельством его бедности. Синтетической материей костюма никого не удивишь, лишь вызовешь улыбку.

– «Кремплен», – зло усмехнулся Петраков, – слово-то какое дурацкое! А стоил, как половина телевизора. Нет купить бы тогда более дешевый шерстяной костюм.

И тут в голове промелькнула обидная мысль:

«Да, допустим, меня пригласят на беседу, но в чем я туда пойду? Человеку, одетому в дешевый костюм, никогда не заплатят сполна».

И Петраков тут же решил заняться своим гардеробом. Он даже не прикоснулся к костюму, к рубашке, висевшим в шкафу, даже не открыл зеркальную дверку гардероба. Стал перед ней и вгляделся в свое лицо. Давно, еще во времена работы над секретным проектом, он часто рассматривал свое отражение, считал новые морщинки, появлявшиеся на лбу после бессонных ночей, по большей части вертикальные. Следил за тем, как расширяется сеточка морщинок в уголках глаз, как дряхлеют после каждой пьянки впалые щеки.

Сколько же морщин на его лице теперь, он не сосчитал.

«Молодость не вернешь, – проговорил он типичную для всех стариков фразу, – но держать себя в форме я все же могу? – и он провел рукой по клочковатым седым волосам, торчавшим на яйцевидной голове. – Слава богу, лысина еще не просматривается, хотя если зачесать волосы назад, – и он сделал это, – увидишь похожие на рога залысины по бокам лба, блестящие, словно лоб сделан не из плоти, а из полированной кости».

Затем тыльная сторона ладони скользнула по покрытой щетиной щеке. В последние годы Аркадий Карпович пользовался электрической бритвой, хотя свободного времени в его жизни появилось куда больше, чем прежде. Бритва «Харьков», которой исполнилось пятнадцать лет, никогда не выбривала идеально, создавая лишь видимость косметических изменений.

Покосившись на запертую дверь, Петраков вытащил рубашку из штанов, расстегнул ее и развел в обе стороны. На его худощавой фигуре нелепо смотрелся выпуклый, почему-то напоминающий огурец животик.

«Тренироваться бросил, – с горечью подумал Петраков, так, будто бы поставил на себе крест. – Ты еще гроб закажи и поставь его здесь, в кабинете. Нужно приводить себя в порядок. Хорош же я буду, если в таком виде стану заламывать за свою работу большие деньги! Не дадут, и все тут».

Встав на колени, Аркадий Карпович заглянул под шкаф и увидел обросшие пылью гантели. Они даже не покрылись ржавчиной, хоть к ним и не прикасались лет пять, такая сухость стояла в квартире, расположенной на пятом этаже построенного на возвышенности дома. Петраков вытащил гантели, обтер с них пыль и загнал ее серые клочья под шкаф. Когда же взял спортивные снаряды в руки, то ощутил, как тяжело ему с ними стоять. Лег на пол и, скрипя зубами от напряжения, принялся сгибать и разгибать руки.

Досчитав до двадцати пяти, Петраков замер, прислушиваясь к изменениям, которые, по его мнению, должны были произойти в организме после недолгого занятия спортом. Ему показалось, что кровь быстрее бежит по жилам, что мышцы наполняются силой.

Прижав гантели к груди, Петраков заелозил по полу ногами, сунул ступни под шкаф и принялся качать пресс, не забывая при этом поглядывать на свое отражение в зеркале. За стеклом то возникало, то исчезало перекошенное от напряжения старческое лицо.

– Десять! – выдохнул Аркадий Карпович и обессиленный упал на ковер.

Ощупал руками живот. Ему показалось, тот немного подобрался.

"Пару недель занятий – и живот исчезнет.

Жира у меня нет, а мышцам нужно давать нагрузку".

Хоть в доме и не было особенно жарко, пот выступил на лице, под мышками и на животе Петракова. Он положил гантели на видное место возле двери, спрятал шкатулочку с деньгами и гордый собой отправился в ванную. Торопясь, разделся, сбрасывая прямо на пол пропахшую потом и старостью одежду, стал под душ, продолжая прислушиваться к ощущениям тела.

Вода сперва обжигала, заставляла морщиться.

Ему хотелось выскочить из-под упругих струй, но вскоре тело привыкло, и вот он уже наслаждался теплом, не забывая время от времени проводить ладонью по лицу. Но каждый раз ему казалось, что щетина еще не достаточно распарилась для того, чтобы начать бриться.

Он взял в руки кисточку, засохшую от неотмытой мыльной пены, с растрескавшейся деревянной ручкой. Вскоре кисть стала мягкой. Специального крема для бриться в шкафчике над умывальником не нашлось, и Петраков воспользовался мылом.

Он довел пену до густой консистенции, и аккуратно наложил ее на щеки, на подбородок и шею.

Лезвия из нержавеющей стали нашлись в самом уголке ящика, расположенного под аптечкой, они совсем не затупились от долгого лежания. Сверкающий металлический станок, купленный Аркадием Карповичем в командировке, послушно принял два лезвия.

С легким хрустом срезались волоски, Петраков рассматривал их в сгустках пены.

– Хорошо, черт возьми, – черта он поминал чаще Бога, – следить за собой".

Наконец он закончил бриться, сполоснул лицо.

Из двух маленьких порезов сочилась кровь. Петраков смазал их слюной и занялся седыми волосами. Трижды он промывал их шампунем дочери, резко пахнущим яблоком. Помылся самой жесткой губкой, какую только нашел, несколько раз сменил воду с горячей на ледяную, после чего почувствовал себя помолодевшим лет на десять. Понял, если бы рядом оказалась женщина, воспользовался бы ее услугами, не задумываясь.

Жена и дочь Петракова изумленно переглянулись, хозяйничая на кухне, когда из ванной раздался мощный гул фена.

– Эй, дети! – крикнула дочь, думая, что это ее сыновья балуются феном, одной из немногих дорогих вещей, имевшихся в доме.

Выглянула в гостиную. Самое странное, на этот раз дети не занимались никаким вредительством, мирно рассматривали марки.

– Папа! – еще не веря, позвала дочь.

Петраков на мгновение выключил вибрирующий в руках фен и прислушался.

– Ты меня звала? – спросил он сквозь закрытую дверь.

– Да. Это ты включил фен?

– Извини, что не спросил твоего разрешения, – раздался спокойный голос отца и вновь загудел мотор.

«Ничего себе, – решила женщина, – что-то на него не похоже».

А Петраков тем временем укладывал подсохшие волосы гребешком в ровный пробор. Линул на ладонь одеколона, протер щеки, которые тут же приятно обожгло, словно священным огнем.

«Вот теперь я парень хоть куда! – подмигнул своему отражению в зеркале Аркадий Карпович. – Физическая форма, конечно, ни к черту, но это дело поправимое, главное, направление я выбрал верное».

Он подтянул живот и повернулся к зеркалу боком. Согнул руки в локтях, напрягая бицепсы.

«У такого человека, как я, всегда впереди есть перспектива. Главное, вовремя спохватиться и не дать прижать себя к самому дну!»

Он накинул махровый халат жены на голое тело и в шлепанцах направился прямо в кабинет.

– Аркаша, – крикнула жена с кухни, желая убедиться, что с ее мужем все в порядке.

– Я занят, – недовольно бросил Петраков, поняв, что возникшее было телесное желание никак не относится к жене.

Он оделся у себя в кабинете, не броско, но с достоинством. Сердце громко стучало в груди.

– Новая жизнь.., новая жизнь, – твердил себе Аркадий Карпович, трясущимися от волнения, а не от старости руками отсчитывая пять стодолларовых купюр из тонкой пачки, стянутой цветной аптечной резинкой.

Он расправил бумажки, засунул их в пустое отделение просторного бумажника и небрежно бросив его в карман куртки, вышел в гостиную.

Ни жена, ни дочь, ни внуки не успели даже глазом моргнуть, как Петраков очутился на лестничной площадке. Единственное, что досталось их любопытству, так это щелчок замка. Не сговариваясь, жена и дочь прильнули к оконному стеклу.

Петраков вышел из подъезда. Обычно он имел привычку помахать на прощание рукой жене, на этот же раз даже не повернул голову в ее сторону. Он вышел через арку на людную улицу и тут же распрямил спину, отвел плечи назад, подтянул живот.

Он находил удовольствие в том, чтобы идти, гордо выпрямившись, подняв голову. И странное дело, если раньше мало кто уступал ему дорогу, если раньше прохожие сворачивали в сторону, оказавшись лишь в непосредственной близости, то теперь уступали путь уже шагов за пять – шесть.

В последние годы он совсем не обращал внимание на то, какие новые магазины открылись неподалеку. Зачем зря травить душу, разглядывая дорогие вещи, которых никогда не купишь?

Теперь же Аркадий Карпович шел, вглядываясь в красивые яркие надписи, но заходить в двери, снабженные тонированным стеклом, пока еще не рисковал.

Он шел к магазину «Мужская одежда», расположенному на двух нижних этажах высокого здания. Знал, в привычной обстановке почувствует себя увереннее. Там, где большие залы, продавцы не станут бросаться скопом на посетителя, и он сумеет приспособиться к новым, непривычным условиям.

Раньше, отправляясь за большими покупками, Петраков обязательно шел в магазин с женой.

На ней лежал выбор, объяснение с продавцами.

Сам же Аркадий Карпович выступал в роли манекена, о котором, в основном, говорили в третьем лице, не стесняясь, обсуждали недостатки его фигуры. Теперь же Петраков решил, остаток жизни он проживет для себя. Поэтому и покупки будет делать сам.

Он потянул на себя ручку двери, вошел в гулкое помещение магазина. Осмотрелся, ища взглядом вывеску-путеводитель. Но, найдя, не поспешил в отдел, где продавались костюмы. Он медленно шествовал по проходу между стеклянными кубами витрин, в которых беззвучно шевелили усами секундных стрелок часы, где застыли, поблескивая добротной кожей, портфели, портмоне.

Петраков старался смотреть на все это великолепие скучающим взглядом человека, которому ничего не нужно. И не потому, что он не имеет за что купить, а потому, что у него все есть и удивить его нечем.

В конце зала он заприметил окошко обменного пункта валют, краем глаза отметив неровно горевшие красным цифры курса напротив звездно-полосатого флага. На его появление в магазине никто практически и не отреагировал. Довольно часто старые люди приходят в торговые залы с одним единственным желанием посмотреть на вещи, прицениться, но не купить.

Наконец, когда Петраков уже не ощущал себя чужим в магазине, можно сказать, обжился здесь, он все так же, не спеша, подошел к входу в отдел, торговавший костюмами.

«Что бы выбрать? Не очень дорогое, но достаточно пристойное?»

Прошелся между рядами вешалок, пробежался пальцами по плечикам и наконец остановил свой выбор на темно-зеленом, почти черном костюме с тонкими серебристыми полосками в одну нитку. Он выделялся среди висевших рядом добротностью материи, аккуратностью швов. Свой размер Аркадий Карпович уже не помнил, и когда взял костюм в руки, не сумел разобраться с маркировкой. Он привык, что размеры указываются арабскими цифрами, а тут стояли римские.

Тут же рядом с ним наконец-то появилась девушка-продавец.

– Хотите примерить?

– Не мешало бы.

– Пройдите в кабинку.

Петраков несколько неуклюже перевесил костюм через руку, стараясь его не помять, и, сжимая портфель под мышкой, прикрыл металлическую дверку, сплошь испещренную небольшими отверстиями.

«Для вентиляции, что ли? – подумал Аркадий Карпович, но тут же сообразил, что ошибается. – Какая к черту вентиляция, если кабинка сверху открыта? Это сделано для того, чтобы следить за посетителями, не крадет ли чего-нибудь. Хотя что тут украдешь, если все на виду? Взял один костюм, один и повесь».

Девушка-продавщица далеко не уходила.

И Петраков испытывал странное волнение, раздеваясь и в то же время наблюдая за молоденькой девушкой сквозь отверстия в дверце. Он остался в трусах, носках и рубашке. Большое зеркало во всю стену отражало его худосочную, с нелепым животом-огурчиком фигуру.

Костюм пришелся впору, и главное, он скрадывал все недостатки фигуры. Несколько узкие плечи стали шире, а живот исчез под пиджаком.

Брюки без складок легли на туфли.

Только сейчас Аркадий Карпович догадался взглянуть на ценник, приклеенный поверх красочного ярлыка изготовителя.

– «Плюс», – прочел Петраков название фирмы, а затем с удивлением отметил, что костюм сделан в Эстонии.

Его мозг еще со времен работы в лаборатории привык работать как калькулятор. Он молниеносно перевел цифру в российских рублях в доллары: костюм стоил сто пятьдесят – не очень дорого для добротной вещи, но и не очень дешево.

Продавщица обернулась, лишь только лязгнула металлическая дверца кабинки примерочной.

Увидев костюм на вешалке в руках Петракова, она решила, что тот, как она и предполагала, отказался от покупки.

– Не берете?

– Почему же, мне он подходит.

– Пройдемте к столику, я выпишу вам чек.

– А где у вас обменник? – спросил Петраков, придавая этими словами себе значимости.

– В конце зала.

– Вы пока запакуйте, а я пойду, сдамся.

– Не передумаете по дороге?

– Что вы? Мое слово дорогого стоит.

Двигаясь к обменному пункту, Петраков никак не мог унять дрожь в руках. До этого ему несколько раз приходилось сдавать доллары, но всегда небольшие суммы. А двести долларов для него на сегодня являлись огромной суммой. На его счастье очереди возле окошечка не оказалось, и он, избегая смотреть в глаза приемщице, равнодушно произнес:

– Все, пожалуйста, – и подвинул к ней две сотенные купюры.

Он слышал, как шелестела машинка, считающая российские рубли, и получил в руки довольно пухлую пачку денег. Даже не пересчитывая, сунул ее в карман. Чек, выданный кассовым аппаратом, оставил в выдвижном ящичке.

Костюм к его приходу был уже запакован и аккуратно перевязан прозрачной веревочкой. На счет галстука Аркадий Карпович не беспокоился, в его гардеробе имелись вполне приличные экземпляры.

То же самое касалось и рубашки.

«Ее почти не видно из-под костюма, лишь края манжет и воротничок. Обойдусь и старыми».

Удовлетворенный покупкой, он вышел из магазина. Теперь Петраков чувствовал себя по-настоящему свободным человеком. Впервые он купил что-то крупное и долговременное сам, без жены, а значит, облачившись в этот костюм, он мог быть независимым. Хватало даже того, что он несет его в руках.

Возвращаясь домой, Аркадий Карпович уже не изображал из себя безразличного ко всему происходящему человека. Не скрывая своей заинтересованности, он поглядывал на молоденьких девушек и даже не замечал холода.

Дверь в квартиру он открыл сам, хотя обычно звонил, возвращаясь домой. Почти всегда кто-то находился в квартире, семья большая. Он хотел незаметно пронести покупку в кабинет и спрятать в шкафу, но жена встретила его на пороге гостиной. Как всегда, до этого она возилась на кухне.

Петракову даже казалось, что она снимает передник только на ночь, ложась в кровать, и то, гася перед этим свет с таким выражением на лице, словно бы без передника она голая.

– И что это ты купил?

– Кое-что для себя, – сказал Аркадий Карпович и, не давая больше никаких объяснений, проследовал в кабинет.

Хрустнул в замке ключ.

Жена вздохнула.

«Странный он какой-то стал в последнее время, будто подменили».

Она в нерешительности остановилась у двери кабинета и уже было занесла руку, чтобы постучаться, но в последний момент передумала, зная характер мужа. Тот, чем-нибудь загоревшись, мог довольно быстро остыть, но только в том случае, если ему не мешали, если не пытались переубедить.

«Упрямый», – пожала она плечами и вернулась на кухню.

А Петраков тем временем облачился в купленный костюм и позировал перед зеркалом.

«Позвонят. Обязательно позвонят, – думал он, чуть выше поддергивая рукава, чтобы виднелись белоснежные манжеты рубашки. – Рубашка заноситься не успеет, когда позвонят. И вот тогда, – он глубоко вздохнул, – жизнь снова обретет цвет, вкус и даже запах».