Кровавый удар

Глава 6

Я вылил теплые остатки чая в кружку и набрал домашний номер Кристофера. Мягкий, воркующий женский голос произнес:

— Слушаю вас. — Голос явно предназначался избирателям, но я все-таки понял, что у телефона Рут. — А, Билл, в чем дело? — Голос сразу стал холодным и равнодушным. Я представил себе, как вытянулось ее лицо, а чувственные губки неприязненно сжались.

— Кристофер дома?

— Он уехал в Лондон. Важная встреча. Позвони ему завтра. — Ее тон явно давал понять всю нежелательность моего звонка.

— Понятно. — Из трубки долетали приглушенные звуки музыки. Неужели "Кармен"? Дом Рут был средоточением последних модных новинок, рекламируемых журналами: яркие ситцевые занавески, картины на стенах — все дорогое и бездушное, как она сама. Странно, с чего бы это ее с утра потянуло на классику? — Не могла бы ты передать Кристоферу, когда он позвонит из Лондона, что я его ищу?

— Боюсь, он будет занят. — В голосе слышался металл, как тогда, в Лидьятсе. — У него сейчас много дел.

— Мне надо срочно поговорить с ним.

— Сочувствую, но ничем не могу помочь. — Она ехидно хихикнула. Я повесил трубку, и тут же знакомый голос с палубы окликнул меня:

— Эй, Тиррелл, ты снова собираешься заняться журналистикой? — Клодия в жакете горохового цвета и короткой юбке, очень уместной при ее красивых ногах, спустилась ко мне. — Птички на крылышках принесли известия, что у тебя намечаются перемены.

— Перемены?

— Продаешь яхту?

Я посмотрел ей прямо в глаза. Она ответила спокойным взглядом больших невинных глаз, окаймленных длинными пушистыми ресницами. Волосы, как всегда, безукоризненно уложены, губы тщательно подкрашены. Работа в преуспевающей фирме приучила Клодию всегда быть в форме.

Я поинтересовался:

— Тебя послал Кристофер?

— Он просто сказал, что вы с ним надумали продать яхту, — ответила она. — Естественно, я помогу вам. Я обещала ему, что загляну к тебе.

— Ко мне? — переспросил я.

— По делу, — ответила она. — Не будь идиотом.

— Я корабль не продаю, — отчеканил я.

Она опустила глаза и стала разглядывать свои изящные туфельки, вполне подходящие для посещения объекта, интересующего фирму.

— Ясно, — резюмировала она, явно не веря ни единому моему слову. — Угостишь чем-нибудь?

Мы спустились на набережную и пошли в "Дыру". Кирк любезно раскланялся с нами. Я заказал шампанское для Клодии и виски для себя. Мы уселись за столик на улице, лицом к бухте, где покачивался на волнах длинный белый корпус "Лисицы" с огромным клювом бушприта и стремительным изгибом кормы.

— Потрясающий корабль, — сказала Клодия. Ее глаза были слегка прикрыты — так бывало, когда мы занимались любовью. Секс, деньги и корабли были для Клодии неразрывно связаны между собой.

— Ты говорила с оценщиком? — спросил я.

— Ничего не могу тебе сказать, — ответила она.

— Почему не можешь?

— Хотя бы потому, что ты для меня не просто клиент. Я не могу рисковать своей репутацией. Можно делать клиентов друзьями, но не друзей — клиентами.

— Значит, не разговаривала?

Ее уверенная рука сильно толкнула мое колено.

— Я должна возвращаться в Саутгемптон, — быстро произнесла она. — Я скажу тебе одну вещь: если ты рассчитываешь, что "Лисица" стоит недорого, тебя ждет разочарование.

— Меня не волнует, сколько стоит корабль. Он не продается, — снова жестко сказал я.

Клодия была хороша в компании. Она острила, смешила, поднимала настроение. Но когда Клодия чуяла сделку, она становилась исключительно серьезной. Я однажды видел, как она вылила бокал шампанского на лысину безобидного энтузиаста, который передумал продавать реставрированный паровичок XIX века.

Нижняя губа Клодии слегка скривилась.

— Кристофер уже начал поиски покупателя.

— Он изменит свои намерения.

Она иронически хмыкнула:

— И кто же его заставит?

Я резко ответил:

— Извини, но у меня много дел.

Ее губы задрожали от гнева и обиды.

— Ну что ж... Я хотела тебе помочь.

Клодия встала из-за стола и быстро пошла прочь. Я проводил ее взглядом. Красный "альфа-ромео" неторопливо проехал по шоссе, удаляясь в те благословенные места, где люди строили планы и занимались делом. Здесь, в Бейсине, я был как бы вырван из жизни. Я болтался между небом и землей, на границе двух разных миров, не принадлежа ни одному из них.

Впервые я испытал подобное чувство, возвращаясь на самолете из Центральной Америки. Свист пуль и автоматные очереди еще звучали в моих ушах, а брюки были заляпаны грязью того кювета, в котором мы отлеживались, пережидая перестрелку.

В Бейсине мне больше всего нравился покой.

Но сейчас я испытывал чувство, подобное тому, какое испытывает босой, слепой, беззащитный человек в комнате, кишащей скорпионами.

Я убрал телефон, вынул из шкафа кожаную куртку и мотоциклетный шлем и, закрыв на корабле все замки, направился к автостоянке.

Когда-то я начинал с "бэнтама". Сейчас у меня был 750-цилиндровый "нортон-командо", мощный красавец, закованный в стальные латы, выпуска 1971 года. Я купил его у владельца кафе и потратил два года на ремонт. Многие тогда удивлялись, зачем мне этот старомодный, тяжелый, не очень-то скоростной мотоцикл. Впрочем, многие не понимают и того, почему я так держусь за "Лисицу".

К моему удивлению, "Нортон" завелся сразу. Я выехал со стоянки. Меня беспокоил акселератор, но на шоссе я сразу же прибавил скорость. С главной дороги я свернул налево и, обгоняя вереницы машин, медленно тащившихся к морю на уик-энд, устремился к Нейлор-Хиллу. С холма открылся знакомый вид на Пултни. Нагромождение серых шиферных крыш, черные камни причала, бриллиантовая голубизна моря.

Я подъехал к бензоколонке, чтобы заправить мой порядком истощенный "Нортон". Полная женщина с короткими толстыми ногами и кислым лицом вяло управлялась со шлангом, изнемогая от жары. Уйма народу толпилась вокруг продавцов мороженого и автоматов с водой.

Брокерскую фирму по продаже яхт я нашел по зазывной рекламе, предлагающей самые лучшие и самые дешевые парусники. Я оставил мотоцикл у тротуара и вошел в офис. Секретарша в серебристой блузке с глубоким декольте, обнажавшим высокую загорелую грудь, в туго облегающей юбке встретила меня усталым, осоловевшим от духоты взглядом. Я спросил мистера Пинсли.

С трудом шевеля ярко накрашенными губами, она ответила:

— Он ушел час назад.

— Когда он должен появиться?

— К сожалению, не знаю.

— Он будет сегодня?

— О, сегодня — нет. Он уехал в Джерси.

Я поблагодарил ее весьма учтиво и вышел на улицу. Через несколько минут я стоял перед большим зданием, облицованным гранитом. Скромная табличка на двери гласила: "Чарльз Эгаттер, проектировщик яхт". Чарли сидел за столом в просторной светлой комнате. Магнитофон наигрывал какую-то песню. Перед Чарльзом стоял компьютер и лежали какие-то бумаги.

— Ты знаешь оценщика по имени Пинсли? — спросил я.

— А говорили, ты бросил журналистику, — усмехнулся Чарльз.

— Да, я бросил журналистику. Так кто он такой?

Чарльз помолчал.

— Он инспектор по оценке яхт. Здесь недавно.

— Что ты о нем слышал? — нетерпеливо настаивал я.

Прошлые контакты с журналистами сделали Чарли весьма недоверчивым к людям этой профессии.

— Ладно, скажу... Но не для публикации.

Я кивнул.

— У него есть некоторые дурные привычки. Ох, до чего хочется пить! Любит дорогие автомобили. Путается со своей секретаршей, по крайней мере, так говорит его жена. Постоянно находит способы увеличивать свои доходы...

— Какие способы? Не тяни!

Чарли явно не нравилась моя настойчивость.

— Все зависит от того, продаешь ты или покупаешь. Если покупаешь, сунь ему пару сотен фунтов, и Пинсли найдет какие-нибудь изъяны, чтобы сбить цену. Если продаешь, — пара сотен — и Пинсли не увидит никаких недостатков.

— Правда?

— Друг Скотта покупал через него яхту. Пинсли дал ей самую высокую оценку. В первом же плавании начались поломки...

— Понятно. — Я немного помялся. — Будет ли для тебя неожиданностью, что Пинсли только что два часа провел на "Лисице" и облазил мой парусник вдоль и поперек?

— Я бы не удивился, если бы он за два часа продал твой корабль, — произнес Чарли философски. — Осмотр, оценка... Сотня фунтов стерлингов — и у тебя, я думаю, не будет никаких проблем. — Чарли помолчал, разглядывая кнопки своего компьютера. — А что он искал?

— В том-то и вопрос, — ответил я.

Чарли задумчиво кивнул.

— Только я тебе ничего о нем не говорил, ладно? — Чарли — отличный парень, он действительно мог бы ничего не говорить. — Хочешь выпить?

Я отрицательно покачал головой.

— Почему тебе не послать все к черту и не вернуться к гонкам? — оживился Чарли. — Яхта для тебя есть.

— Может быть, когда-нибудь потом, — ответил я. — Не теперь.

Я попрощался с Чарли, сел на "нортон" и выехал на шоссе, ведущее в Лондон.

Отель "Адельфи" находился на Стрэнде, но не в том конце, где отель "Савой", а в противоположном. Я довольно быстро отыскал старый обшарпанный дом с остатками вывески на фасаде: "Отель "Адельфи". Дом был высокий, темный, полуразрушенный, по-видимому, давно заброшенный. Кружа вокруг него на мотоцикле, я никак не мог отыскать вход. Все двери заколочены и завалены грудами мусора и разбитых ящиков. На стенах — слой афиш и объявлений в дюйм толщиной, — и все это размыто дождем и разорвано ветром.

Наконец я поставил мотоцикл напротив отеля и направился в пеший обход, надеясь при ближайшем рассмотрении все-таки обнаружить открытые двери. Отсветы вечернего заходящего солнца освещали верхние этажи заброшенного здания. Воздух был горячий и влажный, обещающий грозу. Возле стены я увидел пожилого человека, сидящего на ящике. На нем были надеты три пальто, одно поверх другого, а на ногах красовались рваные бейсбольные ботинки без шнурков.

— Чего ищешь, длинный? — обратилось ко мне странное существо хриплым, пропитым голосом.

— Вход, — ответил я.

— Тебе повезло, что ты встретился со мной, — сказал старик. — Зови меня Альфред, я тут швейцар. Обойди дом вокруг — вход с той стороны. Надо отодвинуть деревянный щит, припертый трубой. Там увидишь.

Я сунул ему пятерку, он взял ее с достоинством лорда рукой, затянутой в грязную перчатку.

Я обошел отель вокруг. Изредка мимо меня в вечерней полутьме шмыгали какие-то подозрительные люди. Все они почему-то были одеты не по сезону тепло, и пахло от них так, будто они никогда не мылись.

Наконец я нашел трубу и щит, закрывавшие вход, который был дополнительно забаррикадирован гофрированным железом. Разобрав все эти конструкции, я проник в совершенно темный холл. К счастью, я захватил с собой фонарь. Теперь можно было увидеть заваленный мусором пол. Из двери справа тянуло таким запахом, что и без осмотра можно было понять, где тут находится туалет. Пройдя дальше в глубину холла, я увидел лестницу и направился по ней вверх. По пути мне встретились два или три человека. Откуда-то слышалось протяжное, грустное пение. Воздух в здании был затхлый и вонючий, оно не проветривалось годами.

Первый и второй этажи оказались безлюдными. На третьем, у открытого окна сидел тот самый певец, которого я слышал, поднимаясь по лестнице. В коридоре на стенах и на дверях красовались самые разнообразные надписи. На одной из дверей я прочел: "Логово Дена". И открыл ее.

В полупустой комнате на рваных матрасах вокруг фонаря сидели трое парней, грязные как черти.

Я спросил:

— Где Дин?

— Не знаем никакого Дина, — ответил один из них.

— Высокий парень. Черные волосы. Кожаная куртка.

— А, — сказал другой. — Он из пауков?

— Каких пауков?

— Топай выше, — посоветовал третий, — на седьмой этаж.

После пятого этажа ступеньки лестницы оказались разбитыми, и, возможно, с умыслом. В коридоре сидел парнишка лет четырнадцати и курил сигару.

— Как попасть на седьмой этаж? — спросил я.

— Валяй в окно, — указал парнишка сигарой.

Окно, на которое он указал, было большое и наполовину без стекол. Я прочитал рядом на стене полустертую надпись, сделанную красными буквами: "Пожарная лестница". Выглянул в окно и обнаружил железную лестницу, по которой, видимо, и поднимались к себе обитатели верхних этажей. Мне не оставалось ничего другого, как последовать их примеру. Под моим весом лестница угрожающе гнулась и дрожала. Внизу, на расстоянии семидесяти футов, едва различался в темноте квадратик земли.

Подъем оказался долгим. Ступеньки подо мной прогибались, лестница шаталась из стороны в сторону, потому что крепившие ее к стене болты обломились или вылетели из своих гнезд. Я миновал окно шестого этажа. Теперь мне стало понятно, почему обитатели седьмого назывались пауками. Только паук мог чувствовать себя уверенно на этой непрочной, раскачивающейся под ногами конструкции. Добравшись до седьмого этажа, я влез в окно и остановился, чтобы перевести дух. Воздух здесь был свежее. На стенах тоже встречались надписи, но гораздо реже. В конце коридора кто-то играл на гитаре. Красивая испанская мелодия. И играли классно. Если закрыть глаза и заткнуть нос, вполне можно вообразить, что находишься в приличном отеле.

Я постучал в ближайшую дверь. Откликнулся женский голос:

— Входите.

В грязной комнате сидела на полу девушка маленького роста с нервно бегающими глазами. Губы ее были намалеваны очень темной, почти черной помадой.

— Ты знаешь Дина?

— Нет! — Мой вопрос ее испугал.

— Я с корабля, на котором он плавал.

— Как вас зовут?

Я назвал себя. Она поколебалась и сказала:

— Ладно, пойдемте.

Мы прошли по длинному коридору до самого конца. Возле последней двери красовалась надпись: "Пожарный выход". Я открыл дверь.

— Ой! — взвизгнула девушка, словно наступила на змею.

Комната была пуста. Но не просто пуста. Здесь царил полный разгром. Матрас выпотрошен, вата разбросана по всему полу, кресло разломано в щепки, несколько досок пола выворочено. Здесь явно что-то искали. При Дине или в его отсутствие? Я поднял с пола фотографию. Это была фотография "Лисицы".

— Похоже, его здесь не было. — Девушке хотелось меня успокоить.

— Ты не знаешь, где он может быть?

Она отрицательно покачала головой и сказала:

— Пойдемте отсюда.

Я выглянул в окно. Кругом отвесные стены без единого выступа. Только ужас мог бы заставить человека спасаться таким путем, даже если этим человеком был Дин.

Когда мы с моей провожатой шли обратно, одна из дверей приоткрылась и выглянуло круглое девичье лицо.

— Тиррелл? — окликнула меня девушка.

— Да.

— Дин сказал: "Барбара Энн, Пауни, на Медузе".

— Что это значит? — не удержался я.

— Не знаю. Он велел мне сказать вам это. И больше ничего! — Дверь закрылась.

Мы дошли до окна. Я дал девушке пятерку, и она смущенно поблагодарила меня. Потом я пополз вниз, забрался в окно пятого этажа, спустился по лестнице и наконец вышел из этого странного дома. Я был крайне взволнован: кому понадобилось обыскивать комнату Дина и мой корабль в течение последних суток?

Ехать в Пауни мне не хотелось. Пауни — свалка старых, негодных кораблей. Как-то я искал там якорь для "Лисицы". Тихое место. Там редко что-нибудь случается. Пауни мог и подождать.

Я нашел телефон-автомат и набрал номер Кристофера. Кто-то вроде дворецкого ответил мне, что Кристофер на званом ужине. Я оседлал свой мотоцикл и покатил в квартал Бэл-Лэнд.

Кристофер жил в собственном доме неподалеку от Вестминстера, прежде принадлежавшем архиепископу, что мой братец никогда не забывал подчеркнуть.

Я позвонил в колокольчик. Еще не было случая, чтобы Кристофер сам открыл мне дверь. Он был во фраке, стройный и подтянутый. Он всегда гордился своей стройностью. Увидев меня, братец изумился.

— Боже мой! — воскликнул он.

— Можно войти?

— Дело в том, что...

— Ты спешишь на ужин, да? Я не задержу тебя долго.

— Ну хорошо, — произнес он с явной досадой и впустил меня в дом.

Дом был обставлен в старом английском стиле. Запах дорогих сигар мешался с запахом цветов в больших бело-голубых вазах. В голове не укладывалось, что вся эта роскошь существует на той же планете, что и отель "Адельфи".

Брат повел меня в свой кабинет. Как и подобает почтенному дому, по стенам кабинета тянулись сплошные полки с книгами, которые, конечно, здесь никто не читал.

— К сожалению, у меня нет времени даже на то, чтобы выкурить с тобой сигару, — притворно печальным голосом произнес Кристофер.

Я смотрел в его бледно-желтое лицо, в его невинные, как небеса, глаза.

— Приходил твой оценщик.

— Обычное дело, — спокойно сказал Кристофер.

— Он сообщил тебе что-нибудь?

— Нет, я еще с ним не разговаривал. Надеюсь, корабль в хорошем состоянии?

— Речь идет вовсе не о состоянии корабля. Я хочу знать, что он искал на "Лисице".

— Искал?

— Он обыскал корабль вдоль и поперек. Что он искал?

Кристофер откинулся в кресле, плотно сжал губы и забарабанил пальцами по столу.

— Значит, ты считаешь, что я подослал кого-то, чтобы найти на "Лисице" нечто, интересующее меня? Я правильно тебя понял?

— Правильно.

— И что же, по-твоему, мне могло потребоваться?

— Вот это я и хочу знать.

— Послушай, — сказал он, — я занятой человек, я даже ни разу не разговаривал с этим оценщиком. Я поручил нанять кого-нибудь моей секретарше.

— И где же она его отыскала?

— Она позвонила в фирму, торгующую парусниками. "Времена парусников", кажется.

— Так ты полагаешь, что обыск на "Лисице" организовала фирма "Времена парусников"?

— Думай, как тебе угодно.

Я терял выдержку.

— Кто-то хочет раздуть из мухи слона, копаясь в истории с русским моряком. Через несколько недель все уляжется. Так зачем же ты именно сейчас настаиваешь на продаже "Лисицы"?

Взгляд Кристофера встревоженно устремился по направлению к двери.

— Ты что, не понимаешь, что это международный инцидент?

— Ну и пусть.

Он нервно поправил галстук.

— У меня больше нет ни минуты. Но знай, я ни за что не откажусь от продажи корабля. Мой адвокат уже в курсе.

Я взорвался:

— Итак, ты мне не скажешь, в чем же дело?

— Если ты сам не понимаешь, я не стану тебе ничего объяснять. А если понимаешь — не стану тем более. — Его руки дрожали. Он побелел как снег, в глазах появилась неподдельная тревога.

И этот человек — мой брат!.. Он всегда ненавидел меня. Если бы он мог убить меня сейчас, он бы, не задумываясь, сделал это.

"Наверняка в истории с эстонцем есть что-то, чего мы не знаем", — примерно так сказал мне Мартин Карр.

Я встал и, не прощаясь, вышел из этого чужого мне дома в душную лондонскую ночь.