Кровавый удар

Глава 9

Мой "Нортон" прибыл из Медуэя на грузовике. Возни с ним предстояло не меньше, чем на месяц, так что я поехал к Отто в фургоне. Приятно было оказаться в движении, на открытой дороге. Тому, кто в Пауни швырнул меня в ил, очевидно, было наплевать, убил он меня или нет. Но глупо думать, что он не попытается еще раз.

В четыре часа дня слева от меня появились черные утесы Кейдер-Идрис, на которых висели обрывки облаков. В половине пятого я завернул под изогнутый указатель, золотящийся на фоне зелени леса: "Школа лидеров". Дорога была не столь изысканна, как знак: судя по ее отшлифованным водой камням, зимой она служила еще и речкой. Она, извиваясь, карабкалась между хмурыми соснами, а заканчивалась плоской поляной, усыпанной гравием, с трех сторон которой стояли здания, а посредине — маленькая серая ферма с длинным дощатым крылом казенного вида. Небо было цвета цемента. По двору бегали трусцой несколько мужчин в серых спортивных костюмах. Все толстые, запаренные, такие же мрачные, как небо. За ними следом трусил Отто Кэмпбелл, одетый в синюю шерстяную фуфайку с холщовыми нашлепками на плечах и локтях, защитные брюки и альпинистские ботинки.

Вид у него был обычный — будто он сплетен из сухожилий, как хлыст.

— В душевую, — приказал он мужчинам. — Увидимся в маленькой гостиной через десять минут.

Они поплелись к двери в крыле.

— Первый день, — сказал он. — Кросс три мили. Ничего, молодцы.

Сам он даже не запыхался.

— Кто такие? — спросил я.

— Коммерческий директор и районные управляющие "Глоуб индастриал", — ответил он. — Пойдем выпьем чаю.

Он жил в сером каменном здании фермы. Внутренние перегородки первого этажа были снесены. Там стоял длинный стол со стульями, как в трапезной, дровяная печь и в самом конце — пара кухонных агрегатов. Много лет назад, когда Отто был военным, а я журналистом, выуживающим из него информацию, он говорил мне, что самым счастливым временем его жизни были три месяца, которые он прожил на Юконе в шалаше из соснового лапника. В древней Спарте он бы чувствовал себя как дома. В то же время его совершенно не волновало, что он фактически лишен уединения. Ему не приходило в голову, что обитание в одном доме с пятком бизнесменов, постоянно переругивающихся от усталости и напряжения, может показаться кому-то неприятным. У печки сидели здоровенный темноволосый мужчина и круглолицая широкоплечая девица, оба в джинсах, куртках и тяжелых ботинках. Это были инструкторы. Единственным личным владением Отто была крохотная спальня, она же кабинет, на втором этаже. Спальня выходила окнами на Кейдер-Идрис, а уюта в ней было не больше, чем в барсучьей норе.

Мы пошли к нему наверх. Там стоял маленький, аккуратный письменный стол, железная койка, два кресла и дровяная печь. На стенах были развешаны черно-белые групповые фотографии: Отто в своем полку, Отто на борту "Вильмы" с кучкой матросов-стажеров, Отто в школе, с мячом для игры в регби, на лице легкая самоуверенная улыбка. Была там и фотография женщины: скромное, типично британское лицо с длинным носом, светлые волосы подвязаны черной бархатной лентой. Мелисса. Любой, кроме Отто, сразу видел, что скромность ее чисто показная. Два года назад она истратила его деньги и сбежала в Вентворт с управляющим бензоколонок Дубаи. Если бы не фотография Мелиссы, все говорило бы, что это комната либо школьника, либо школьного учителя. Там, снаружи, кто-то поджигает корабли и тыкает людей мордой в ил. Здесь, у Отто, спокойно и безопасно. С Отто всегда чувствуешь себя безопасно. Поэтому все, чем он занимался, получалось у него так хорошо. Он заварил темный, крепкий чай. До семи часов виски здесь не полагалось. "Это лучше", — сказал он. Он качнул свой жесткий стул назад и закрыл глаза. Лицо у него было худое, ястребиное, изрезанное глубокими морщинами. За те десять лет, что я его знал, он почта не изменился. Он был младшим сыном эйрширского фермера, и в роду у него были сплошь эйрширские фермеры. В отличие от большинства фермеров, он сразу заговорил о деле:

— Что тебя грызет?

— "Молодежная компания" разорвала со мной контракт.

— О-о! — Он ощупал пальцами свой подбородок. — Это плохо?

— Ни ребятишек. Ни денег. Ни яхты.

— Гнусно, — сказал он.

— Ты хотел что-то мне сообщить, — напомнил я.

Отто — не просто отставной вояка со всеми фокусами крутых парней. Он служил у султана Омана, а также охранял шкуры других, менее заметных шишек: политиков, дельцов, торговцев. Он провел немало времени в разных темных местечках, где боевые ребята делают грязную работу для демократически избранных правительств. Когда я познакомился с ним, он как раз заправлял одним делом, благодаря которому "Молодежная компания" заполучила из гваделупской гавани "Вильму" — так французский генерал поблагодарил за оказанные услуги.

Что это были за услуги, я толком не знал, потому что Отто патологически скрытен. Почти сразу мы сделались добрыми приятелями, и он уговорил меня взять "Лисицу" и работать в "Молодежной компании". Мы плавали вместе, работали вместе. Несмотря на свою скрытность, он мне нравился. Теперь он уже много лет занимался другим делом, но связи с теневыми кругами у него сохранились. Очень редко он намекал на информацию, полученную по этим каналам.

Он спросил:

— Билл, ты точно ушел оттуда?

— Точно, — ответил я.

Он отхлебнул чая, скорчил рожу.

— Ну так вот, — сказал он. — Ты совершил промашку. Несколько промашек.

— Так мне все говорят.

— Ты должен понять Дикки, — продолжал он. — Он столько усилий положил на создание "Молодежной компании", после той истории с "Арпеджио". Он не хочет, чтобы газетчики растерзали ее на куски.

Я кивнул. Пять лет назад "Арпеджио", корабль "Молодежной компании", затонул неподалеку от Ньюфаундленда. Было множество жертв. Вскоре после этого предшественник Дикки, сэр Клемент Джоунз, утонул во время кругосветных гонок. Были сильные подозрения, что "Арпеджио" затонул по вине Джоунза.

— Организация только начала становиться на ноги, — говорил Отто. — Вот он и взъярился. Но дело не только в "Молодежной компании".

Мою яхту обыскали. Мэри Кларк погибла во время подозрительного пожара. Дина Элиота и меня избила служба безопасности. Я сказал:

— Понимаю.

Он не обратил внимания на иронию.

— Позавчера я завтракал в Гвардейском клубе с Джонни Даймоком, — продолжал он. — Это мой бывший полковник. Он перешел... на другую работу. Ты ведь знаешь.

Я знал. Это значило: он стал человеком-призраком.

— Об этом парнишке Леннарте... Джонни сказал, что он немножко неуравновешенный, ты, наверное, уже слышал это. Он также сказал мне, что парнишка вынырнул подышать свежим воздухом.

— Это как понимать? — спросил я.

— Это значит, что он не всегда катался на парусниках, — сказал Отто. — Он плавал на подводных лодках. На атомных подводных лодках.

— Ну и что? — не понял я. — Всем известно, что советский парусный флот битком набит подводниками.

Отто прикрыл глаза.

— Сейчас у нас модно думать, что все советские такие милые и очаровательные, только немного странные. Но у них отличный военно-морской флот. И в частности, потрясные подводные лодки. А не знаем мы о них, в сущности, ни шиша и хотели бы узнать. Твой Леннарт только что научился управлять подводной лодкой, он как раз собирался явиться и кое-что нам рассказать. Собственно, есть все основания полагать, что он как раз к нам и направлялся, но кончил тем, что закрутился вокруг твоего винта.

В горле у меня стоял ком.

— О-о, — протянул я.

Отто продолжал:

— Так что, может быть, теперь тебе понятно, почему кое-кто не в восторге от тебя. Насколько я слышал, репутация некоторых людей зависела именно от того, явится ли Ребейн. Теперь нужно устроить шухер, чтобы свалить на кого-нибудь вину.

Я спросил:

— И о чем шухер? О пьянке на борту?

Он погладил свой твердый красный подбородок.

— Кое-что похуже, — сказал он. — Ходят тихие слушки, будто... ну, в общем, будто ты сослужил советскому ВМФ небольшую службу. Речь о том, что ты эдак внештатно работаешь на них. Вероятно, Ребейн проболтался, что собирался встретиться с тобой. Твой брат, насколько мне известно, тоже не в восторге.

— Так значит, я велел ему выплыть в Медуэй и нарочно переехал его?

Отто кивнул.

— Дурдом, — согласился он. — Полный идиотизм. Но они хотят проучить тебя.

Почва у меня под ногами обратилась в зыбучий песок. Я сказал спокойно, как только мог:

— Я не прочь встретиться с этими людьми. Кто они такие?

— Не будь идиотом, — буркнул он. — С пьянкой просто не повезло. Небрежность, не более того. Все те, чье мнение тебе важно, думают именно так. Поэтому сиди тихо на своей яхте, а язык держи за зубами. Все скоро уляжется.

На улице стемнело. Его лицо плавало в желтом озерце света от лампы.

— Дикки хороший союзник. Не порть с ним отношений. Дикки вернет тебе твой контракт. — Отто зевнул. — Пора ужинать, — сказал он. — Завтра рано вставать. Договорились?

Я поднялся.

— Конечно.

Мне не хотелось торчать в Уэльсе. Но он не обязан был рассказывать мне то, что рассказал. Выложить так много — это было высшим проявлением дружбы.

Мы поужинали с бизнесменами за длинным столом. После этого они начали строить подвесной мост из картонных трубок, чтобы команда еще больше сплотилась.

На небе сиял Млечный Путь. Я вышел к своему фургону, забрался в спальный мешок и лежал с открытыми глазами при сероватом свете звезд.

По словам Отто, выходило, что причина моих бед — кучка людей-призраков, обозлившихся оттого, что потеряли подводника-отщепенца. Я не сказал ему, что Мэри погибла, потому что эту часть истории ему было не обязательно знать. Ему также не обязательно знать, что кто-то пытался меня убить. Со своей колокольни он прав: если я не буду высовываться, все уляжется. Так всегда бывало в бытность мою журналистом: гоняйся за репортажем, пока он горяченький, и сразу бросай, как только события начнут блекнуть.

Но я уже не журналист. Я видел, как блестели глаза Мэри, буквально за полчаса до того, как кто-то напичкал ее героином и сжег заживо.

Дождь тихонько застучал по крыше фургона. Я, конечно, очень благодарен Отто. Но при таких обстоятельствах я вовсе не собираюсь сидеть тихо.