Кровь Рима

Катон прижался к стене, его правая рука бесполезно повисла, а левую он держал поднятой, готовой нанести новый удар. В темноте было трудно различить, кто римлянин, а кто нет, разве что в яростной схватке, которая велась без единого голоса с обеих сторон, он улавливал проблеск короткого меча. Одна фигура лежала на земле, свернувшись в клубок и слабо шевелясь. Другая, шатаясь, удалялась в сторону городских стен. Прямо перед Катоном человек поднял дубину и со всей силы обрушил ее на череп своего противника, от чего тот рухнул. Нападавший тут же повернулся к Катону и снова поднял дубину. Времени на то, чтобы среагировать, почти не оставалось – дубина обрушилась вниз. Катон вскинул меч, и раздался тупой звон, когда прочное дерево столкнулось с плоским лезвием. Неуклюжее парирование спасло Катона, так как головка булавы потеряла импульс и нанесла скользящий удар по его правому плечу.

Почувствовав свое преимущество, мужчина нанес новый удар. Катон увернулся, и удар пришелся в стену позади него, осыпав его осколками штукатурки. Но теперь он стоял на коленях и знал, что если следующий удар придется в голову, то он выбывает из борьбы, даже если удар не будет смертельным. Раздалось горловое рычание, и темная фигура прыгнула на нападавшего Катона, рыча и огрызаясь, она вгрызлась в руку мужчины и сомкнула челюсти, жестоко тряся головой. Мужчина закричал в панике, но внезапно оборвал звук. Он попятился назад, борясь с собакой, нанося удары своим кулаком, но сначала безрезультатно. Затем удачный удар пришелся животному по морде, и оно с резким воем разжало хватку и сползло на бок Катона.

С торопливым стуком калиг вперед выбежали центурион Игнаций и его люди. Один из нападавших предупредил своих товарищей, и те отступая, подхватили оброненные свертки и побежали по открытой местности в сторону города. С трудом Катон убрал меч в ножны левой рукой и прислонился спиной к стене, дрожа от возбуждения боя. Он сглотнул, когда различил гребень на шлеме Игнация.

- Господин? - позвал центурион так громко, как только осмелился. - Трибун Катон?

- Здесь, - хрипло ответил Катон. Он прочистил горло. - Сюда.

Игнаций подошел и замер, когда собака снова зарычала.

- Все в порядке, - усмехнулся Катон, глядя на центуриона. - Думаю, зверь на нашей стороне. Отнеси раненых в трактир вон там. Затем расставь своих людей. По десять в каждом здании. На крышах размести пращников.

- Да, господин. Кстати, что это были за люди? Почему они не поднимают тревогу?

Катон подошел к одному из оставшихся свертков и ткнул в него пальцем. Там было несколько кусков ткани, и послышался звон металлических кубков и блюд.

- Мародеры из Артаксаты. Вот почему они молчали.

Его прервал звук далекого рога, который использовали иберийцы. Мгновение спустя раздались слабые крики, тонкое ржание лошадей и лязг оружия.

- За работу! - резко приказал Катон. - Я хочу, чтобы эта территория была надежно укреплена к рассвету. Вперед!

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

- Вот это действительно уродливая собака, - сказал Макрон, оглядывая животное, сидящее рядом с Катоном, пока Берниша промывала ссадины и порезы на правой руке Катона, куда его ударила дубина. Тонкий свет, появившийся перед рассветом, достаточно освещал Бернишу, чтобы она могла заниматься своей работой, и позволял рассмотреть черты собаки. Ее нельзя было назвать красивой. Рыжая шерсть покрывала большую часть его исхудавшего тела, а на обнаженной коже виднелись шрамы. У него были длинные, мощные конечности и большая голова с длинной мордой, а мохнатое ухо с одной стороны не сочеталось с оторванным обрубком с другой. Пес прислонился к боку Катона и тихонько пыхтел, его взгляд настороженно метался между Макроном и Бернишей.

Катон пытался отогнать собаку, когда наблюдал за начальными работами над импровизированном бастионе, но зверь оставался рядом, а потом последовал за ним, когда тот вернулся в лагерь. К тому времени, как он достиг ворот, он сдался и взял в руки обтрепанный поводок. В конце концов, собака спасла его, и самое меньшее, что он мог сделать, это проследить, чтобы ее поили и кормили, прежде чем он решит, отпустить ее на волю или оставить у себя. Словно прочитав его мысли, собака обнюхала его руку, лизнула пальцы и жалобно заскулила, пока он не погладил ее по голове.

- О, я думаю, это любовь с первого взгляда, насколько он обеспокоен за тебя. - Макрон усмехнулся. - Что ты собираешься с ним делать?

- Еще не решил. - Катон посмотрел вниз. Как и сказал Макрон, он действительно был довольно уродлив – «плохая помесь охотничьей собаки с приплодом самого задиристого из шакалов», - подумал Катон. И все же, когда он посмотрел на собаку, она подняла на него глаза и начала вилять своим пушистым хвостом, радостно размахивая им по усыпанной гравием земле. В груди Катона зашевелилось что-то похожее на привязанность, и он похлопал его по боку. - О, он может пока остаться.

Макрон сморщил нос от отвращения. - Он воняет. Ему нужна ванна.

- Берниша позаботится об этом, - решил Катон. - Как только она закончит чистить и перевязывать мою рану. Но сначала ему нужно поесть.

- Дай-ка я, - вмешался Макрон, роясь в своей боковой сумке в поисках остатков мяса, которое он тайком принес из палатки Радамиста предыдущим вечером. Там было немного хряща и несколько полосок мяса, все еще прикрепленных к костям, и он бросил их собаке. Зверь вскочил на ноги и набросился на то, что сразу же оказалось съедобным, а затем принялся грызть кость, одной лапой прижимая ее к земле, пока его челюсти и язык яростно работали.

- Черт возьми, - размышлял Макрон. - Бедный ублюдок умирал с голоду.

Берниша надежно завязал повязку. Катон одобрительно кивнул, а затем указал на собаку и сделал скребущее движение. Она нахмурилась, но взяла поводок собаки и резко дернула его, после чего повела его к воротам лагеря, расположенным ближе всего к реке.

- Собаке нужно имя, если ты собираешься оставить ее у себя, - сказал Макрон. - Но если он будет досаждать, я могу позаботиться об этом. Я сделаю это быстро. Не люблю, когда животные страдают. Парфяне же – это совсем другое дело...

- Ну, да, естественно, - согласился Катон, наблюдая за собакой, бегущей рядом с Бернишей. Это было бы чудовищным предательством – позволить Макрону прикончить собаку, которая спасла ему жизнь. - Думаю, я оставлю его себе. Откорми его и хорошо выдрессируй, смею надеяться, что из него получится приличная охотничья собака.

- Охотничья собака? - Макрон поднял бровь на Катона. - С каких это пор ты стал охотником?

- Всегда есть время для новых интересов, - защищаясь, сказал Катон. - И я начну с... Плутон, ему нужно имя. - Он снова уставился на собаку. - Выглядит худым и голодным... Пожалуй, Кассий – самое подходящее имя.

- Кассий? - Макрон поджал губы. - Почему бы и нет? Тогда Кассий.

Катон встал и осторожно согнул локоть. В ране ощущалось резкое жжение, но, если не считать небольшой скованности, рука была вполне исправна. Он достал свой шлем и повернулся к Макрону. - Пора официально объявить о начале осады. Пошли.

Они прошли через лагерь и вышли за ворота, где возле своих лошадей их ожидал буцинатор и телохранители Катона. Пока Макрон взбирался в седло, Катон застегнул ремешки шлема под подбородком и сел на своего коня. С небольшого возвышения он с удовлетворением наблюдал за результатом ночного строительства. Передовой редут строился хорошо, изнутри доносился стук молотков и пил – рабочие продолжали возводить оборонительные сооружения. Промежутки между зданиями уже были заделаны брошенными повозками и телегами, а двери и ставни прибиты снаружи, чтобы служить импровизированным частоколом. На крышах виднелись еще люди, возводившие навесы напротив городских стен, чтобы защитить пращников и обеспечить укрытие для баллист, когда они будут подняты и собраны.

По одну сторону от зданий, не более чем в двадцати шагах, другая группа людей занималась тем, что наносила последние штрихи грубому земляному валу, обращенному к главным воротам Артаксаты. Он послужит укрытием для строительства вала для остальной части осадных механизмов после того, как будет закончено сооружение подходной траншеи. Третий отряд трудился над первым ее участком, расположенным на расстоянии выстрела из лука от городских стен, кирками взбивая каменистую почву, чтобы раздробить ее перед тем, как отсыпать с каждой стороны для защиты проходящих вдоль траншеи. Вокруг строительных работ иберийские патрули следили за любой попыткой вырваться из города.

Катон удовлетворенно кивнул.

- Будем надеяться, что наши усилия произведут на другую сторону такое же впечатление, как и на меня.

Макрон щелкнул языком. - Они будут еще более впечатлены, когда работы по возведению укреплений и сборка осадных орудий будет закончена и первые камни начнут летать над их головами.

Их прервал шум приближающихся всадников, и они повернулись, чтобы увидеть Радамиста и его придворных, которые рысью выехали из ворот лагеря навстречу им.

- О, замечательно, - прорычал Макрон. - Его лицо не выглядит довольным.

Катон повернул своего коня к иберийцу и поднял руку в приветствии.

- Прекрасное утро, Ваше Величество. Я собирался предложить условия сдачи царю Тиридату.

- Действительно, собирался? - Радамист нахмурился, глядя на редут и другие приготовления к началу осады. - Не мог бы ты объяснить, что это за подготовка? Меня об этом не уведомили.

Катон изобразил удивление.

- Я прошу прощения. Это обычные действия римской армии, осаждающей город. Я не подумал сообщить вам. Но, как вы видите, у нас хорошие результаты.

- Я бы предпочел, чтобы мне заранее рассказывали о ваших рутинных действиях, трибун.

Катон наклонил голову. - Конечно, Ваше Величество. В будущем я буду сообщать вам о каждом своем шаге. Так получилось, что я также хотел бы быть в курсе отчетов, которые докладывают вам ваши патрули. Прошлой ночью, когда я руководил нашими рабочими группами, со стороны дальней стены донеслось какое-то беспокойство. Я слышал звук рога одного из ваших отрядов. Могу ли я узнать причину?

Радамист бросил взгляд в сторону городских ворот, пытаясь скрыть свою вину.

- Небольшое дело. Один из моих патрулей наткнулся на отряд вражеских всадников. Произошло несколько стычек, после чего враги скрылись в долине. Один из моих людей получил небольшое ранение. Я не придал этому достаточного значения, чтобы сообщить тебе.

- Понятно, - невозмутимо продолжал Катон. - А этот вражеский отряд пришел из города или извне?

- Разве это имеет значение? - легкомысленно спросил Радамист. - Они были побеждены моими воинами и прогнаны. Это все, что имеет значение.

- Я надеюсь на это, Ваше Величество. - Катон жестом указал на Артаксату. - Вы хорошо выбрали момент. Хотите ли вы сопровождать меня, когда я буду требовать сдачи вашей столицы?

Радамист посмотрел в сторону стен. То тут, то там в лучах утреннего солнца коротко сверкал шлем в тот момент, когда защитники рисковали бросить короткий взгляд за городские стены, прежде чем снова скрыться из виду пращников на вершине редута. Он перевел взгляд на Катона и тонко улыбнулся.

- Нет ничего приятнее, чем приказать этим псам сдать мне Артаксату. Однако в последний раз, когда я стоял за этими стенами и требовал сдачи города, мне пришлось прибегнуть к хитрости, чтобы остаться победителем в тот день. Я боюсь, что некоторые из моих бывших подданных могут поддаться искушению не соблюдать правила ведения переговоров.

- Ах да. Я помню, что вы подкупили римский гарнизон, чтобы он выдал предыдущего царя, вашего дядю, и что вы немедленно убили его и его семью. - Катон сделал паузу, как бы размышляя. - Я понимаю, что такой поступок может подорвать доверие некоторых людей. Вы правы, Ваше Величество, возможно, будет лучше, если вы поручите переговоры мне.

Катон взял поводья и погнал своего коня вперед. Макрон и остальные последовали за ним, и небольшой отряд всадников направился к городским воротам. Некоторые из солдат в строительных отрядах посмотрели вверх, когда они проезжали мимо, прежде чем их офицеры отрывисто отдали приказ, и они поспешно продолжили выполнять свои обязанности. Солнце было уже далеко за горизонтом и почти у них перед глазами, так что Катону и его людям приходилось щуриться, когда они приближались к столице.

- Надеюсь, они не захотят нас встретить так, как они могли бы захотеть встретить Радамиста, - тихо сказал Макрон.

- Мы скоро узнаем. Будем надеяться, что у них к Риму осталось достаточно уважения, чтобы они не посмели нас обмануть.

- А если нет?

- Тогда, надеюсь, ты примешь мои извинения, когда мы встретимся в следующей жизни.

Макрон громко рассмеялся и покачал головой.

- Да, ты сама осторожность, трибун Катон. Кто-нибудь говорил тебе об этом?

- Разве что только сейчас... А теперь, что это?

Они только что прошли между редутом и передовым валом, установленным для осадных механизмов, когда раздался тупой грохот – городские ворота начали открываться.

Катон притормозил коня и поднял руку, чтобы остановить Макрона и остальных. Не успели большие шипованные бревна перестать раскачиваться, как из ворот вышли пешие люди и, взглянув на Катона, коротко посовещались. Затем одного из них, одетого в простую черную тунику и шапочку, легонько подтолкнули, и он настороженно направился к ожидающим всадникам. Когда он приблизился, Катон и остальные увидели, что это высокий, исхудалый и преклонных лет человек. Его глаза беспокойно метались из стороны в сторону, он настороженно наблюдал за людьми на вершине оборонительного вала и дозорными, стоявшими за валом. Не стоит позволять врагу видеть слишком много, решил Катон и, поднеся руку ко рту, позвал по-гречески, полагая, что этот язык распространен в Артаксате так же широко, как и на остальных землях, которыми когда-то правил Александр Македонский.

- Остановись там! Не подходи ближе!

Старик остановился и сцепил руки перед собой. Катон прищелкнул языком и подтолкнул коня вперед. Он подумал, не решил ли враг обсудить условия капитуляции. В таком случае лучше было бы взять их нахрапом. Мгновение спустя конные римляне остановились перед человеком.

- Кто ты и что тебе нужно? - потребовал Катон. - Говори быстрее, у нас нет времени тратить время на любезности. Мы должны начать осаду. - Он жестом указал на работы, ведущиеся на укреплениях. - Мы разрушим ваши стены в считанные дни, а затем разграбим город. Так что говорите, чего вы хотите?

- Прошу прощения, мой повелитель. - Старик низко поклонился и быстро выпрямился. - Я – Аргалис, распорядитель царского дворца. Меня послали армянские придворные, чтобы я говорил от их имени.

Катон навострил уши. «Придворные? Не Тиридат?»

- И что? Что они хотят сказать? - спросил он резко.

Тот сглотнул. – Мой повелитель, тиран Тиридат бежал из города. Он бежал прошлой ночью со своими остававшимися парфянами. Осталась лишь горстка дворцовых стражников.

Катон и Макрон обменялись удивленными взглядами, после чего Катон продолжил допрос. - Почему он ушел?

- У Тиридата не было достаточно людей, чтобы противостоять тебе. Как только он получил известие о приближении твоей армии, он послал в Парфию за помощью. Никто не пришел. Большинство парфянских солдат были отозваны Вологезом несколько месяцев назад, мой повелитель. Ходят слухи, что парфянам нужны все люди, чтобы справиться с восстанием в Гиркании. У него не было надежды противостоять вашей армии. И вот народ Артаксаты радуется возвращению царя Радамиста. - Он наклонился на одну сторону и посмотрел мимо Катона туда, где за пределами лагеря ждали ибериец и его советники. - Я полагаю, это Его Величество там?

Катон проигнорировал вопрос.

- Кто же отвечает за Артаксату? Армянская знать?

Распорядитель кивнул.

- Они хотят сдаться?

У старика сделалось озабоченное лицо.

- Они хотят обсудить условия, мой повелитель. В обмен на сдачу города аристократы требуют, чтобы вы гарантировали их и мою безопасность от репрессий.

- Репрессий? Не удивлюсь, если армянский народ может захотеть отомстить тем, кто сотрудничал с парфянами. Но их судьба – это не вопрос, который я должен решать. Это будет решать царь Радамист.

Выражение беспокойства, появившееся на лице Аргалиса, приобрело новую интенсивность, и он развел руками.

- Мой повелитель, мы боимся не гнева простых людей, а гнева Его Величества. Интересно, известно ли вам, при каких обстоятельствах он был вынужден покинуть Армению, когда Тиридат захватил трон? Преданность была несколько... разделена среди придворных, можно сказать так.

- Думаю, можно, - холодно ответил Катон. - Это дело между вами, знатью и вашего царя. Как только вы сдадитесь. И позволь мне сказать тебе вот что... - Он наклонился вперед в седле и пристально посмотрел на распорядителя. - Не будет никаких гарантий безопасности для тебя и твоих друзей. Ты сдашь Артаксату законному царю Армении, и сделаешь это немедленно. Если же ты этого не сделаешь, и мне придется взять город силой, то я гарантирую, что выслежу тебя, этих благородных людей и их семьи, и повешу ваши головы на пиках вокруг стен города на корм воронам. - Катон выпрямился и с презрением посмотрел на мужчину. - Таковы условия. Единственные условия, которые мы можем предложить. Принимай их или уходи. Я даю тебе время до полудня, чтобы принять решение. Если ты сдашься, то откроешь ворота, и я поведу своих людей в город. Если ворота останутся закрытыми, мои люди разрушат ваши стены и обрушат огонь и меч на вас и ваш народ, без пощады. Все ясно?

- Да, мой повелитель.

- Тогда проваливай!

Распорядитель резко повернулся и побежал обратно к тем, кто ждал у ворот.

Макрон усмехнулся, глядя, как старик спотыкается и набирает скорость, в ужасе оглядываясь через плечо.

- Ну, парень, ты вселил в них страх всех богов. Они обделаются, когда он расскажет им то, что ты сказал. Отличный ход, насчет голов, которыми накормят ворон.

- Я говорил совершенно серьезно. Если мы потеряем хоть одного человека больше, чем должны, я заставлю виновных заплатить за это. - Катон развернул свою лошадь и рысью направился обратно в лагерь, чтобы доложить Радамисту. Макрон недолго смотрел ему вслед и надул щеки, прежде чем призвать своего коня следовать за ним. Он надеялся, что его друг оставил свои проблемы позади и вновь стал тем человеком, которого Макрон знал раньше. Но теперь, почти все время, в нем чувствовалась какая-то напряженность, усталость от мира, которая являлась лишь слабым отблеском того легкого дружеского юмора, который существовал между ними. Казалось, будто Катон что-то скрывает от него, что-то, что он не смеет открыть Макрону. И это было похоже на отсутствие доверия, которое Макрон считал обидным после всего, что они пережили вместе. Но Макрон уже давно усвоил одну вещь: бессмысленно пытаться выудить это из своего друга. Катон порой бывал упрямым ублюдком и был готов взвалить на свои плечи все тяготы мира, чем рисковать тем, что его сочтут неспособным справиться с такой непосильной задачей. «Парень был витисом для его же собственной спины», - заключил Макрон. Все, что он мог сделать, - это быть рядом с другом и делать все возможное, чтобы уберечь Катона от опасности, когда ее можно было избежать. Именно так друзья и товарищи поступали друг с другом.

Что касается Макрона, мир солдата характеризовался лишениями и насилием по приказу коварных государственных деятелей, в которых честности было не больше, чем в полуголодной крысе. В таком мире величайшим сокровищем были люди, на которых можно было положиться. Люди, которым можно было безоговорочно доверить свою жизнь. Катон был одним из таких редких людей.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Макрон прищурился глядя на солнце, затем постучал витисом по ладони, вышагивая взад-вперед перед колонной. Первые четыре центурии преторианской когорты были выстроены в тесных порядках в трехстах шагах от городских ворот. Радамист и его небольшая группа знати со своими телохранителями сидели на лошадях в промежутке между второй и третьей центуриями, где они были хорошо защищены, когда колонна пойдет по городу. Катон же со штабным отрядом и десятью отборными людьми шли во главе с Макроном.

- Пора, - объявил Макрон. - Полдень, я бы сказал. Или чуть позже.

Катон стоял неподвижно, расставив ноги, сцепив руки за спиной, и не двигался уже почти полчаса, к большому раздражению своего друга. Рядом Кассий с удовольствием грыз кость, пытаясь добраться до костного мозга. Катону было важно вернуть себе ту непоколебимую личность, которую он демонстрировал своим людям до того, как мир рухнул на него при Лигее, и он со стыдом думал о том, что его сочтут слабовольным и неспособным справиться с командирской нагрузкой. Офицер, особенно такого звания, должен заслужить уважение своих людей, чтобы они могли уверенно следовать за ним. Для человека, страдающего от самобичевания, как Катон, сама мысль о том, что его люди будут относиться к нему с презрением или, что еще хуже, с жалостью, вызывала у него тошноту. Постукивание Макрона по витису прервало его размышления, и он зашевелился.

- Терпение, - мягко сказал он и посмотрел на сверкающее в небе солнце. Насколько он мог судить, Макрон был прав. Был полдень. Но ничего нельзя было добиться, если проявить бездумную пунктуальность и отдать приказ распустить людей и продолжать осаду. Лучше дать жителям Артаксаты еще немного времени для тяжелых размышлений.

- Им лучше придерживаться своей стороны сделки, - кисло сказал Макрон. - Не то чтобы от этих долбанных восточных людей можно было ожидать большой честности. Коварные псы, все они. Я люблю, когда мои варвары играют честно. Как эти германские ублюдки. Они могут выглядеть как прямоходящие охотничьи собаки, но они сражаются честно и держат свое слово.

- Правда? - Катон посмотрел на него. - Я припоминаю, как некий Арминий завел полководца Вара на лесную тропу, и это не очень-то хорошо закончилось для Рима.

Макрон нахмурился.

- Ну, Арминий был исключением, очевидно же. Но мое мнение об этих людях на востоке остается верным, и я не позволю никому доказать обратное.

Учитывая то, что ему рассказала Берниша, Катон был склонен согласиться, и эта мысль испортила ему настроение.

- Ах, да неужели, - Макрон перестал постукивать своим центурионским жезлом и повернул шею. - И как раз вовремя, черт возьми.

Катон повернулся и увидел, что ворота снова распахиваются, а мгновение спустя небольшой отряд солдат, не более двадцати человек, по его оценке, вышел и расположился по обе стороны от них. Следом за ними появились те самые знатные вельможи, которые вытолкнули вперед незадачливого Аргалиса, чтобы вновь обговорить условия.

Стук копыт заставил Катона оглянуться через плечо, и он увидел Радамиста в развевающихся одеждах, скачущего галопом впереди колонны. Он резко затормозил, его лошадь подняла небольшое пыльное облако, которое застряло у Катона в горле и заставило его закашляться. Кассий зашевелился, его морда сморщилась, а в горле раздалось низкое рычание.

- Ваше Величество, - Катон старался не вдыхать пыльный воздух. - Видите, ваш народ приветствует ваше возвращение.

Радамист усмехнулся.

- Действительно! Армения снова моя.

- Да, Ваше Величество. Вы получили свое царство и трон обратно. И я полагаю, что очень скоро вы воссоединитесь со своей женой.

Губы Радамиста приподнялись в забавной улыбке.

- Да. Я снова буду с ней. Не будем медлить ни минуты, трибун. Прикажи своим людям вступать в город.

Катон кивнул.

- По вашему приказу, Ваше Величество. Но, ради безопасности, могу я попросить вас вернуться к своим телохранителям?

- Нет. Я буду маршировать во главе своей армии, как и подобает царю, возвращающемуся с триумфом. Ты можешь ехать прямо за мной, на почетном месте, как мой верный союзник и слуга.

Катон заставил себя улыбнуться.

- Я благодарю вас, Ваше Величество.

- Тогда давайте поторопимся и начнем!

Катон приказал одному из штабных писцов взять поводок собаки, затем сел на коня и кивнул Макрону. Тот набрал в легкие воздух и встал лицом к колонне преторианцев, выстроившихся по четыре в ряд, в аккуратных шеренгах, которые украсили бы любой парад в Риме.

- Вторая когорта преторианцев! Приготовиться к движению в ровном темпе... Вперед!

В тот же миг тишина была нарушена: колонна двинулась вперед, калиги с подбитыми гвоздями подошвами захрустели по каменистой земле в равномерном ритме по мере того, как каждая центурия приближалась к городу. Радамист ткнул пятками в бока своего коня, и та пошла впереди, а Катон – на полкорпуса позади и чуть справа от иберийца. Когда колонна приблизилась к воротам, Катон увидел лица, появившиеся вдоль стены по обе стороны от них. Большинство из них были гражданскими лицами и поэтому не представляли особой опасности. Он почувствовал, как его врожденная настороженность начинает ослабевать. Он должен испытывать ликование, укорял он себя. В конце концов, кампания закончилась. Она была успешной. Радамист был на пороге возвращения своего трона, и в город не попало ни одного камня или стрелы. Но Катон также знал, что те, кто спешит праздновать, часто имеют повод пожалеть об этом. Пока Радамист не будет благополучно восседать на своем троне, а Артаксата не окажется в руках римских солдат и их иберийских союзников, Катон не оставит ничего на волю случая. Он повернулся в седле, чтобы обратиться к Макрону.

- Держать строй, центурион.

- Да, господин.

Возможно, это был ненужный приказ, но Катону нужно было быть уверенным, что люди будут готовы к бою в случае какой-либо хитрости. Чем ближе они подъезжали к воротам, тем сильнее он ощущал знакомое ледяное напряжение в затылке. Когда Радамист приблизился к солдатам по обе стороны от ворот, они вытянулись по стойке смирно и уставились прямо перед собой. За ними распорядитель и горстка знати опустились на колени и склонили головы. Ибериец остановил свою лошадь прямо перед ними, так что ближайшие из них вздрогнули от топота копыт. Позади него Катон поднял руку, чтобы остановить колонну, и Макрон прокричал приказ. Затем в тишине раздался пронзительный голос распорядителя.

- Ваше Величество, мы приветствуем вас от имени народа Артаксаты и всей Армении. Царство приветствует возвращение нашего истинного и единственного правителя. Все приветствуют царя Радамиста!

- Слава царю! - завторили вельможи и стражники. - Слава царю Радамисту!

Когда эхо отразилось от городских стен, Радамист суровым взглядом оглядел стоявших перед ним людей, прежде чем ответить на приветствие.

- Да, я вернулся. Нам многое предстоит сделать, так что давайте не будем терять времени. Как твое имя и титул? - потребовал он.

- Аргалис, Ваше Величество. - Голос распорядителя дрогнул. - Я царский распорядитель.

- Ах, да. Я помню тебя. Ты раньше управлял кухней. Не так ли?

- Да, Ваше Величество.

- И после того, как я был смещен, тебя повысил Тиридат, я полагаю?

- Да, Ваше Величество. После того, как он казнил твоего распорядителя, ему нужна была замена. Он выбрал меня. У меня не было выбора, Ваше Величество, - умолял он.

- Так вы все говорите. Я скоро узнаю правду, и во дворце произойдет много перемен. Пока же ты можешь оставаться моим распорядителем.

- Я благодарю вас, Ваше Величество. Со всей моей...

- Позже, Аргалис. Я хочу немедленно вернуться в свой дворец. Ты и эти другие можете вести меня и мою армию и очистить дорогу от встречающих толп. Встаньте, все вы!

Распорядитель и остальные поднялись и поспешили обратно через ворота в город, пока Радамист вел свою лошадь под аркой, а Катон и остальные следовали за ним на почтительном расстоянии, но достаточно близко, чтобы в случае опасности выскочить вперед и защитить Радамиста. По другую сторону ворот находилась открытая площадка с фонтаном, где вода вытекала из пастей изваянных львов. С другой стороны находились караульное помещение, конюшни и лавки сборщиков налогов, готовых взимать пошлину с въезжающих в город и с товаров, привезенных купцами. Впереди простиралась довольно широкая улица, утыканная колоннами, которая тянулась в самое сердце города. В конце улица поднималась к акрополю, на котором был построен дворец и откуда правители Армении могли обозревать столицу и суетившуюся толпу, живущую в ее пределах. Но, оглянувшись вокруг, Катон не увидел никаких признаков приветствующей толпы. Немногочисленные гражданские лица на стенах по обе стороны от сторожки молча смотрели на Радамиста. На улицах было несколько человек, но как только они увидели своего царя и его солдат, они тут же скрылись, затворились за дверями и исчезли в боковых переулках, не желая привлекать его внимание.

Макрон, шедший рядом с Катоном, не мог не почувствовать некоторую тревогу из-за задумчивой тишины вокруг них, поэтому он негромко произнес.

- Подозрительный человек вполне может подумать, что нас заманивают в ловушку.

- Мне это тоже приходило в голову, - сказал Катон, затем он жестом указал на распорядителя и вельмож, идущих на небольшом расстоянии впереди Радамиста. - Пока они все еще с нами, я думаю, мы в безопасности. Эти люди не кажутся мне теми, кто добровольно подвергнет себя опасности.

Он уставился на фигуру иберийского царевича, который вот-вот должен был вновь стать царем. Радамист неподвижно сидел в седле и смотрел прямо перед собой. Волнение и веселость, которые он проявил, когда открылись ворота, быстро угасли.

- Я думаю, они могут быть в большей опасности, чем думают.

- Что ты имеешь в виду?

- Это не то триумфальное возвращение домой, которого ожидал наш друг.

- У меня сложилось впечатление, что он хотел, чтобы его ненавидели и боялись.

Катон пожал плечами.

- Полагаю, так поступают все деспоты, пока им не нужно, чтобы их любили, а потом уже слишком поздно. Попомни мои слова, он воспримет это как оскорбление, а значит, кто-то за это заплатит. - Он посмотрел на своего друга с язвительной улыбкой. - Это одно и то же, как здесь, так во всем остальном мире. Мы видели это достаточно часто в Риме. Когда сильные мира сего чувствуют обиду и разочарование, они выплескивают свою ярость, и тогда остальным приходится искать безопасный уголок, где можно укрыться, пока все не уляжется. Что-то подсказывает мне, что назревает буря.

Пестрая процессия без происшествий достигла подножия пандуса, ведущего ко дворцу. Впереди дорога поднималась на небольшое расстояние, затем поворачивала в одну сторону и начинала двухступенчатый зигзаг, прежде чем достигала дворцовых ворот на вершине акрополя. Вблизи Катон мог видеть, что он был не более чем в два раза ниже Капитолийского холма в Риме, но все равно представлял собой легко обороняемый опорный пункт, возвышавшийся над городом. Горстка стражников опустила копья, когда старый-новый царь проехал через арку под надвратной башней. Возможно, это те же самые стражники, которые за несколько часов до этого стояли во всеоружии, когда предыдущий обладатель трона бежал, размышлял Катон. Также вероятно, что многие, если не большинство, слуг во дворце были теми, кто служил Радамисту до его изгнания. В таком случае их реакция на его возвращение многое расскажет о характере царя и его правления.

Низкая стена проходила по линии скалы, на которой был построен дворец, а земля внутри была выровнена, чтобы обеспечить достаточно места для жилья, садов и кладовых. Несмотря на роскошь зданий и обстановки, Катон был удивлен, что здесь так мало слуг. Те, что были, упали на колени и склонили лица к земле, как только увидели Радамиста, и не шелохнулись, пока он не прошел мимо и не прошел еще на метров пятнадцать или около того. Распорядитель остановился перед портиком с колоннами, и вельможи отступили в сторону и склонили головы, когда их царь легко соскочил с седла и прошел ко входу в величественный зал. Распорядитель и остальные поспешили за ним.

Катон сошел с коня и передал поводья одному из своих людей, окинув взглядом внутреннюю часть дворцового комплекса, быстро заполнявшуюся преторианцами и первыми из иберийских катафрактов, вошедших во дворец. Он повернулся к Макрону.

- Твой первый контуберний должен идти со мной. Остальные могут разойтись, но я не хочу, чтобы они бродили по городу. Они останутся здесь. Я знаю, какими легкомысленными могут быть некоторые из них. Но мы гости, а не завоеватели. Проследи, чтобы они не забывали об этом.

Макрон поднял свой витис и подмигнул. - Ты можешь положиться на это.

- Я рассчитываю на это. Тем временем, возьми людей и посмотри, какое жилье здесь есть для нас. И где можно оставить Кассия?

Макрон оглянулся и увидел, что собака напряглась на поводке, принюхиваясь к запахам дворцового комплекса. - Не знаю, что ты нашел в этой дворняге.

- Может быть, он станет хорошим питомцем для Луция, когда все закончится.

- А я думаю, может быть, Луций станет для него хорошей закуской.

Катон улыбнулся, затем вернул разговор к текущему делу.

- Я бы предпочел, чтобы мы перевели обе когорты и обоз в безопасное место. Если места не хватит, тогда найди какой-нибудь квартал как можно ближе. Если я тебе понадоблюсь, я буду там с царем.

- Уж лучше ты, чем я, парень, - с чувством ответил Макрон. Затем он повернулся, чтобы приказать первым восьми преторианцам своей центурии выступить в качестве эскорта трибуна.

Катон проверил, ровно ли надет его шлем, поправил портупею гладия, чтобы ножны аккуратно висели на боку, затем глубоко вздохнул. - Итак, идем.

Он вывел их из солнечного света в тенистый портик, а затем в зал ожидания – довольно скромное помещение по сравнению с императорским дворцом в Риме, но, тем не менее, внушительное: колонны вдоль стены поддерживали сводчатый потолок, выкрашенный в темно-синий цвет и усеянный золотыми звездами и большим серебряным полумесяцем, так что казалось, будто смотришь в ясное ночное небо. С обеих сторон открывались коридоры, а впереди находился дверной проем высотой в три человеческих роста и три метра в ширину. Двери были открыты, и, проходя через них, Катон заметил, что они были из темного дерева, инкрустированного слоновой костью и серебром с изображением сцен охоты. За дверями находилась царская зала для аудиенции, потолок которой был даже выше, чем в зале ожидания, а высокие окна пропускали свет и легкий ветерок. Катон тихо приказал своим людям охранять дверь и занял позицию с одной стороны и немного в стороне от группы вельмож. Мгновение спустя в зал вошли те, кто сопровождал царя в его походе из Сирии, вместе с конными катафрактами, его личными телохранителями, образовав отдельную группу.

Радамист уже взошел на помост у дальней стены, где за троном висел гобелен, усыпанный золотыми звездами на фоне богатой темно-синей ткани. Сам трон был сделан из черного дерева, украшенного геометрическими узорами из слоновой кости, а сиденье покрывала большая шелковая подушка. Радамист с минуту осматривал трон под тревожными взглядами распорядителя и небольшой группы знати и придворных, не более двадцати человек.

- Здесь воняет Тиридатом, - объявил он по-гречески, срывая подушку с трона и отбрасывая ее на одну сторону помоста. - Сожги ее и прикажи немедленно принести новую.

Распорядитель поспешил к подушке, чтобы поднять ее.

- Не ты, болван! - огрызнулся Радамист. - Прикажи слугами разобраться с этим.

- Да, Ваше Величество.

Усевшись на голое дерево, Радамист оглядел покои.

- Кстати, где они все? Слуги?

Аргалис опустил голову, чтобы не встречаться взглядом с хозяином, и ответил:

- Многие из них покинули дворец, Ваше Величество.

- Царь не может жить без слуг. Пошли за ними и скажи, что я приказываю им вернуться.

Распорядитель вздрогнул.

- Ваше Величество, я имел ввиду, что они покинули дворец и Артаксату. Как и многие из его жителей, услышав о вашем возвращении и о судьбе, постигшей Лигею... Только самые верные из ваших подданных остались во дворце.

- Только самые преданные? - повторил Радамист с тяжелой иронией. - Те же самые подданные, которые еще вчера были верны Тиридату? - Он посмотрел на вельмож, которые встречали его у городских ворот. - Вы служили этому узурпаторскому псу. Все вы. Вы предатели. Не прошло и двух лет, как вы предпочли его мне.

- Ваше величество, - начал объяснять один из аристократов, сделав шаг вперед, - у нас не было выбора, кроме как смириться с тираном, которого навязала нам Парфия. Все это время мы были преданы вам. Поэтому сейчас мы здесь, чтобы приветствовать вас. Я клянусь, что это правда. Клянусь своей честью. Перед всеми богами Армении я клянусь, что буду верен вам до самой смерти.

- Правда? До самой смерти? - Радамист откинулся на спинку трона и положил руки на его подлокотники из слоновой кости, пристально глядя на придворного. - Я глубоко тронут твоей преданностью, Петроден. Глубоко тронут. Столь прекрасные чувства заслуживают того, чтобы подвергнуть их испытанию. - Он повернулся к командиру своих телохранителей. - Отруби ему голову. Посмотрим, как ты будешь исповедовать свою верность, умирая.

Глаза вельможи расширились в тревоге, он бросился вперед на помост и бросился к ногам своего царя. - Ваше Величество, я умоляю вас. Пощадите меня и позвольте мне доказать вам свою преданность. Я верен, клянусь. Преданнее, чем любой из тех, кто называет вас повелителем. - Он отчаянным жестом указал на остальных членов группы, которые были с ним у городских ворот.

Радамист посмотрел на него с презрением и поднял ногу в сандалии, чтобы оттолкнуть аристократа. Затем он бросил взгляд на тех, кто остался во дворце. - Похоже, наш друг ставит под сомнение степень вашей верности мне.

Вельможи не осмелились заговорить, но одни резко закачали головами, а другие вздрогнули. Тем временем глава стражи и двое его людей взошли на подиум и схватили придворного, скорчившегося перед троном. Пока катафракты брали его за руки и заставляли наклониться вперед, стоя на коленях, их командир достал свой кривой клинок и посмотрел на царя в ожидании приказаний.

- Чего ты ждешь? Я сказал, отруби ему голову.

- Нет! - закричал аристократ. - Ваше Величество! Я умоляю вас. Я верен! Я…

Лезвие вонзилось и зацепилось под неудобным углом, где шея мужчины сгибалась, когда он смотрел вверх, умоляя царя. Глухой звук, с которым лезвие прорезало хрящ и кость, заставил Катона вздрогнуть. Но ужасу не было конца. Меч телохранителя прорубил лишь половину пути, и теперь голова его жертвы свисала набок, из раны хлестала кровь, а из горла все еще вырывалось мучительное бульканье.

- Сделай это как следует, дурак! - свирепствовал Радамист.

Командир стражи поднял меч и ударил еще раз, потом еще, и только на четвертый раз изуродованная голова отлетела от тела, и скопившаяся внизу кровь брызнула во все стороны. Солдаты ослабили хватку, и труп повалился вперед, а затем вдруг забился в судорогах, разбрызгивая кровь по мантии и лицу царя.

- Уберите эту мерзость отсюда! А голову прикрепите на крюк на стене дворца, чтобы все в городе могли ее видеть. Сейчас же!

Командир отдал приказ одному из своих людей, и солдат вцепился пальцами в волосы головы и поспешил прочь, держа ее стороной, с которой капала кровь, вниз.

Затем в комнате воцарилась тишина: Радамист с выражением отвращения вытирал рукавом кровь с лица. Он перевел взгляд на командира телохранителей и указал на людей, сгрудившихся позади распорядителя. - Убей остальных. Их головы могут составить компанию первому. Но не его! Не Аргалиса. Он пусть живет!

Представители знати закричали в панике и протесте, когда солдаты сгрудились вокруг них с оружием наизготовку. Распорядитель пошатнулся в одну сторону, его колени подкосились, он упал и закрыл лицо. Позади него командир стражи указал на дверь.

- Не снаружи, - сказал Радамист. - Здесь, где я могу видеть их собачью смерть... Убей их.

Не успел прозвучать приказ, как солдаты навалились, нанося удары и рубя мечами. Катон беспомощно наблюдал, как аристократы поднимают руки, пытаясь защититься, как кровь брызжет в воздух, а тела и отрубленные конечности падают на пол среди окровавленных одежд и луж крови. Один из вельмож сумел увернуться от резни и, прихрамывая, стремительно пересек зал в сторону Катона, протягивая руки и умоляя спасти его. Но прежде чем он успел добежать до римлянина, один из катафрактов бросился за ним, ударил его по голове и сбил с ног.

Шквал ударов и крики смертельно раненых прекратились, и катафракты, покрытые кровью, с вздымающимися грудными клетками, стояли над телами, наваленными у их ног. Слышно было только тихое всхлипывание распорядителя, лежавшего на земле и свернувшегося калачиком. Радамист встал, подошел к Аргалису и пнул его ногой.

- Хватит рыдать! Вставай на ноги!

Распорядитель застонал и сильно задрожал.

- На ноги, я сказал! Или я сам отрублю тебе голову там же, где ты лежишь.

Тот сразу же откатился в сторону и поднялся на ноги, полуприсев от смертельного ужаса и глядя на своего царя.

Радамист указал на него пальцем.

- Ты отправишь послание каждому знатному человеку в Армении. Главам советов в каждом городе и поселении. Ты сообщишь им о том, что здесь произошло. Если они не явятся ко мне в течение тридцати дней и не принесут клятву верности мне под страхом жизни своих семей, я осужу их как предателей, а их головы, а также головы их жен и детей будут добавлены к остальным на дворцовой стене. Только тридцать дней. Я не приму никаких оправданий за задержку. А теперь иди, собака, и разошли послания, пока я не передумал и не добавил твою сморщенную голову к остальным.

Аргалис зашаркал прочь, низко наклонившись, а затем повернулся, приблизившись к двери, и поспешил прочь с царских глаз. Радамист властно поднял подбородок, обращаясь к своим приближенным.

- Вы можете прибрать к рукам богатства и поместья этих предателей. А ты, трибун, какую награду требует от меня мой верный римский союзник?

Катон оцепенел от зрелища кровавой расправы, но он контролировал свое выражение лица и заставил себя ответить четко и беззвучно.

- Нет нужды награждать меня, Ваше Величество. Я обязан служить вам. Эта земля – только ваше царство, и ни один римлянин не должен быть его частью. А теперь, с вашего позволения, я должен позаботиться о размещении и снабжении моих людей.

Радамист махнул рукой в сторону входа.

- Можешь пока оставить нас. Но сегодня вечером будет пир, трибун. Мы должны отпраздновать мое возвращение домой. И мое воссоединение с моей царицей.

- Как пожелает Ваше Величество. - Катон склонил голову и повернулся, чтобы как можно быстрее выйти из зала, отчаянно желая оказаться на свежем воздухе, подальше от запаха крови, мочи и дерьма тех жертв, которые выпустили свои кишки, когда их резали ради удовольствия царя.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Катон признал, что страх был мощной мотивацией, входя во дворец в тот вечер в компании Макрона и других центурионов и опционов из экспедиционной колонны. Дворцовый распорядитель сумел организовать изысканный пир за считанные часы, и зал, в котором были изрублены придворные, был преобразован до неузнаваемости. Исчезли лужи крови и кусочки плоти, а на их месте стояли низкие диваны, ложи и кушетки, расставленные рядами по обе стороны от чаш и тарелок, заваленных деликатесами, свежеприготовленным мясом и испеченным хлебом. Стены и колонны зала украшали цветы и ленты из яркой ткани. Сбоку небольшая группа музыкантов играла веселые мелодии на дудуках в сопровождении цимбал и некоторых струнных инструментов.

Радамист сидел один на возвышении, опираясь на резной большой диван, заваленный подушками. Один из его телохранителей стоял на каждом углу помоста, а его дегустатор сидел под столом и старался пробовать каждое блюдо и кубок вина, которые были поставлены перед царем. «Для человека, которого только что вернули на трон, Радамист не источал радости и приподнятого настроения», подумал Катон. Вместо этого он смотрел на своих гостей с задумчивым выражением лица. Немногие из них, похоже, тоже наслаждались этим событием, и хотя Катон узнал лица большинства ближайших последователей царя и старших офицеров иберийских войск, остальные гости, должно быть, были из Артаксаты: богатые торговцы, мелкие придворные, сборщики налогов и тому подобные. И все они явно не хотели привлекать внимание Радамиста или его соратников.

Когда римляне вошли в комнату, Катон заметил, что Аргалис стоит у входа, наблюдая за слугами, чтобы у хозяина не было повода ругать его. Распорядитель поднял свой посох и трижды постучал им по мраморному полу, чтобы привлечь внимание ко вновь прибывшим.

- Его Величество приветствует трибуна Квинта Лициния Катона и его офицеров. Верные союзники Армении и герои, сражавшиеся на стороне могущественного Радамиста!

Его представление было встречено хором аплодисментов со стороны тех, кто вышел маршем из Сирии, и менее радушным приемом со стороны других гостей, которых, несомненно, возмущали римские интервенты почти так же сильно, как они боялись царя, вернувшегося из изгнания. На возвышении Радамист поднял чашу, улыбнулся и произнес тост за Катона и его офицеров, и все в зале поспешно последовали его примеру.

Катон торжественно поклонился в ответ на приветствие. Тем не менее он сознавал, что римляне будут выделяться своими простыми шерстяными туниками, прочными кожаными поясами и калигами, в то время как армяне и иберы будут носить их национальные наряды, и удивлять ароматами и косметикой на лицах. Поскольку не было возможности конкурировать с богатым внешним видом местной знати, Катон решил, что было бы лучше проявить добродетель в том, чтобы оставаться простым, стойким воином и оставил свою лучшую тунику и тогу в своем дорожном сундуке. Он надеялся почистить тунику к празднику, но Берниши нигде не было. В последний раз он видел ее до того, как когорта собралась, чтобы войти в город. Никто из штаба или стражи, стоявшей неподалеку, не знал, куда она ушла, и Катон предположил, что она решила исчезнуть в городе, прежде чем вернуться к своей семье. Он чувствовал острое чувство обиды за то, что девушка бросила его, и чувство вины за то, что он спровоцировал это, слишком подозрительно относясь к ее мотивам.

- Ваши места вон там, Ваше Превосходительство. - Распорядитель указал на два ряда пустых кушеток в стороне от центра зала. - Займите свои места, и я доставлю вам еду и вино как можно скорее.

Макрон приподнял бровь.

- Кажется, мы уже недостаточно хороши, чтобы разделить еду с Его Величеством или даже рядом с ним. Можно было подумать, что его союзники заслуживают большего.

- Может быть, для него важно показать этим людям, что он не слишком зависит от Рима, - предположил Катон. - Кроме того, я лучше сосредоточусь на вкусностях на столе, чем на светской беседе сегодня вечером.

- Вот теперь ты говоришь о той светской беседе, которая нравится мне. - Макрон похлопал себя по животу.

Катон кивнул в знак благодарности Аргалису и повел своих офицеров вокруг пиршества к выделенным им кушеткам. Как старший офицер он занял место, ближайшее к царю, Макрон напротив, а затем другие центурионы сели впереди опционов. Глядя на своих людей, Катон был поражен их естественным поведением, затем ему пришло в голову, что как солдаты преторианской гвардии они привыкли к таким развлечениям, в отличие от солдат легионов и вспомогательных когорт, стоявших на границе. И это было такое же празднество, как и многие другие. Несмотря на то, что это был пир по случаю возвращения Радамиста, настроение было подавленным и тревожным. Большинство других гостей делали вид, что ели, и почти не прикасались к еде, как будто боялись, что она была отравлена, но еще больше боялись нанести оскорбление, создавая видимость страха перед тем, что она могла быть отравлена. Лишь небольшая группа, казалось, наслаждалась едой и дружелюбием: те, кто вернулся из изгнания, и другие, которые остались верными Радамисту в его отсутствие, или недавно перешли на его сторону, быстро заявив о своей верности, и предложили ему подарки из золота и серебра. Некоторые, без сомнения, надеются нажиться на новом режиме или, по крайней мере, спасти свои головы.

Казалось, организаторы не сильно-то спешили подать блюда новоприбывшим, и Катон переключил свое внимание на более профессиональные дела.

- Как обстоят дела с размещением парней, Макрон?

- Очень недурно, как оказалось. Тот парень, который нам показал наши места только что, не мог быть более услужливым.

- Это не удивительно. Продолжай.

- Как ты знаешь, офицеры располагаются в крыле дворца, ближайшем к конюшням и складам, где размещены остальные солдаты. Первые четыре центурии вычистили большую часть отведенных нам конюшен, и теперь они устроились поудобнее. Наш друг распорядитель угостил их местным солдатским рационом. Вполне неплохо, скажу я. И вином.

- Убедись, чтобы его не было слишком много. По крайней мере, пока мы не закрепимся здесь получше.

Макрон кивнул, делая мысленную заметку, затем продолжил.

- Последним из парней было поручено доставить повозки. Я оставил приказ снести походный лагерь, но этот иберийец, Нарсес, сказал, что иберы хотят использовать его, чтобы загнать своих лошадей. Я не видел в этом никаких проблем.

Катон на мгновение задумался. - В этом есть логика. Лучше так, чем если наши парни будут вынуждены оставить конюшни.

Макрон ухмыльнулся.

- Это то о, чем я подумал, господин. Во всяком случае, повозки оставлены под охраной в торговом дворе ниже акрополя. Люди из оставшихся двух центурий, которым у нас нет места во дворце, живут в домах возле двора. Это центурии Игнация и Порцина, а также ауксилларии. Им также обеспечили питание, по крайней мере, так говорит распорядитель.

Они взглянули на Аргалиса, порхавшего в задней части зала, с тревогой наблюдая за всем, чтобы убедиться, что все потребности гостей удовлетворены.

- Я думаю, мы можем рассчитывать на то, что он сдержит свое слово, - сказал Катон с кривой улыбкой. - Это одна из работ, которую я был бы счастлив переложить на чужие плечи.

- А, пора! - глаза Макрона загорелись, когда к нему подошла очередь слуг с тарелками и винными амфорами. Они поставили их перед римскими офицерами и поспешили обратно к двери, ведущей на кухню. Макрон пробежался глазами по еде и потянулся к глазированному каплуну, а затем опомнился, чтобы посмотреть на Катона, ожидая, что тот первым начнет трапезу.

- Давайте, ребята, - ухмыльнулся Катон. - Набросились.

Его офицеры не нуждались в дальнейшем поощрении и дружно навалились на разложенную перед ними еду и питье со всем желанием людей, которые на протяжении большей части кампании мирились с простым походным рационом, приправленным случайными грабежами. Подход Катона был более сдержанным, поскольку он сознавал необходимость выдерживать стандарт изысканного поведения, соответствующего его рангу. Он взял несколько маленьких пирожков и, неуклонно жевая, откинулся на кушетке и оглядел других гостей и их хозяина. Напряженная атмосфера, царившая над большей частью зала, была ощутима, и Катон решил, что он и его люди останутся здесь ровно настолько, насколько это будет нужно, а затем извинится и сошлется на другие различные обязанности, требующие их внимания. У него не было желания оставаться свидетелем каких-либо дальнейших проявлений жестокого деспотизма Радамиста.

И как раз тогда поведение Радамиста резко изменилось. Кислое, задумчивое выражение сменилось широкой улыбкой, когда он сел и посмотрел на вход. Катон проследил за его взглядом и увидел, что прибыла новая группа: четыре женщины в вуалях и струящихся платьях ярких цветов и рисунков. За ними шла еще одна женщина в платье из богатой темно-синей ткани. Она держалась властно, ее глаза были подведены сурьмой, так что они были еще более выразительны над вуалью, закрывавшей ее нос и челюсть тонкими цепочками из золота и серебра, пронизывавшими благородную ткань. На ее руках было еще больше золота: браслеты, украшенные драгоценностями, тянулись от ее запястий почти до локтей. Шум в комнате быстро утих, когда все взгляды обратились на нее.

Макрон тяжело сглотнул и пробормотал: - Клянусь богами, эта женщина – выкуп, достойный царя.

Катон кивнул, сразу понимая, кем она должна быть, еще до того, как распорядитель объявил о ней. Стук его посоха эхом отдавался от окружающих стен, требуя тишины, которой она уже добилась своим ослепительным появлением.

- Ее Царское Величество, царица Зенобия...

Послышался шелест мантий, гости поспешно поднялись на ноги и почтительно склонили головы. Слуги в центре зала отошли в сторону и низко поклонились, в то время как спутницы Зенобии величественным шагом следовали впереди владычицы. Когда они подошли к помосту, Радамист поднялся на ноги и протянул руки. Остальные женщины отошли в сторону и заняли свои места за накрытым для них маленьким столиком, а Зенобия поднялась по ступеням на помост и взяла мужа за руки.

- Моя дорогая жена, - произнес он нараспев. - Мое сердце наполняет безмерная радость от того, что я могу видеть тебя вновь подле меня.

Она наклонила голову, прежде чем ответить ясным голосом: - И мое сердце также, Ваше Величество.

- Пойдем, сядь рядом со мной. - Радамист указал на свое ложе, и она осторожно опустилась, чтобы не позволить складкам ее объемного платья неловко запутаться под ней. Как только она села, гости вернулись на свои места, и разговор, в таком виде, в каком он был, постепенно увеличивался в объеме.

- Как трогательно, - тихо пробормотал Макрон. - Похоже, у иберийского парня все-таки есть мягкая сторона.

Но Катон не улыбался, глядя на помост. Удовольствие от хорошей еды и хорошего вина в компании Макрона и других офицеров обратилось в пепел, когда его желудок сжался от беспокойства и стыда из-за разоблачения своей жалкой глупости. Макрон посмотрел на него с радушным удовольствием от распробованного каплуна.

- Катон? Парень, что случилось? Похоже, ты только что потерял денарий и нашел сестерций, засунутый тебе в задницу... Катон?

Когда Катон не ответил на его попытку юмора, улыбка Макрона исчезла с его губ. - Что не так, во имя Плутона? Яд? Тебя отравили?

Он в ужасе посмотрел на еду и позволил выпечке, которую он собирался съесть, упасть на его тарелку.

- Нет, - холодно сказал ему Катон. - По крайней мере, не такой яд. Посмотри на нее ... Посмотрите внимательно.

Когда царице принесли еду, она потянулась, отстегнула вуаль и положила ее рядом с собой, прежде чем наклониться вперед, чтобы поднять инжир.

- Трахни меня... . - Макрон покачал головой. - Это же она. Берниша.

- Да ... Хотя я сомневаюсь, что это когда-либо было ее именем. - Катон стиснул зубы, когда на него обрушился весь масштаб ее обмана. – Значит, Зенобия.

- Но что, черт возьми, творится, во имя долбанного Плутона? - потребовал ответа Макрон. - Как тогда понимать тот факт, что она была пленницей Радамиста? Что она его тогда боялась? В чем их игра?

- Я не знаю. - Катон покачал головой, все еще пытаясь обдумать это, а затем его поразил холодный, ошеломляющий страх перед тем, что могло бы случиться с ним, если бы ее муж узнал о той ночи, когда она переспала с ним. Люди умирали из-за гораздо менее вопиющих проступков, причиненных Радамисту. Людей сжигали заживо и обезглавливали за то, что они так или иначе навлекли на себя его гнев. «Он уже доказал, что готов убить Петиллия и два десятка преторианцев для достижения своих целей... Или он? Может, это тоже был обман? Может быть, все таки парфяне их убили. Или же ... или против Катона была сыграна еще более глубокая игра?» - Он нахмурился, пытаясь обдумать это. Возможно, Радамист с подозрением относился к своим союзникам. В конце концов, Рим был склонен использовать различных вельмож и царей в качестве фигур в великой игре имперского влияния против своих врагов. Царя-клиента можно было легко сдержать, если бы он знал, что Рим может заменить его одним из заложников, живущих в качестве «гостей» императора. Что, если Радамист задумал, чтобы Катон увел Бернишу-Зенобию в свой шатер? Она могла бы подслушать Катона и его офицеров и доложить своему мужу, если бы обнаружила, что римляне бросают Радамиста словно игральные кости, чтобы отвоевать для него Армению, прежде чем свергнуть его и захватить новую территорию для Империи. Было много вещей, которые она могла почерпнуть от Катона, особенно если бы она соблазнила его. Но зачем рассказывать ему то, что она якобы знала о судьбе Петиллия? Что от этого можно было выиграть? Катон рассудил, что он почти собирался ее выгнать. Ей нужно было сделать что-нибудь, чтобы сохранить свое место в его палатке. Поэтому она рассказала ему историю, настолько шокирующую, но убедительную, что он купится на нее, и она обманом заставила его «защитить» ее от Радамиста.

Катон был потрясен своей наивностью. Он чувствовал себя использованным, никчемным и испытывал отвращение к себе.

- Катон? - Выражение лица Макрона было невыразимо обеспокоенным. - Как эта сука тебе навредила?

Катон покачал головой. - Не сейчас. Не здесь.

Его голова кружилась, и комната внезапно показалась слишком горячей и удушающей. Он сглотнул и встал с кушетки. - Мне нужно помочиться. Оставайся здесь. Я скоро вернусь.

Двигаясь неторопливо, чтобы не привлекать внимания, Катон обошел зал и выскользнул через боковой вход. Он вышел в узкий служебный коридор. С одной стороны он мог видеть слуг, которые входили и выходили из кухни, вынимали пустые тарелки, а свежие продукты направлялись на пир через другой боковой вход. С другой стороны не было ни звука, ни движения, и он зашагал туда, желая попасть в прохладный ночной воздух. В дальнем конце коридора была дверь, он открыл ее и увидел, что она выходит во двор за конюшнями. Горстка преторианцев играла в кости на дальнем конце двора, и он держался от них подальше, когда выходил через ворота на открытую площадку перед дворцом. Напротив него стоял павильон с колоннами, выходивший на город, и он кинулся к нему. Единственными людьми, которые были в поле зрения, были фигуры часовых, стоявших дальше на невысокой стене акрополя. Приглушенный шум пиршества не уступал кутежу римских солдат в конюшнях. Под ним лежал город, искрящийся мерцающим светом факелов, из которого доносились крики пьющих мужчин, время от времени вопли младенцев и вспышки гневной перепалки. Он запрокинул голову и некоторое время смотрел в звездное небо, где висел серебряный полумесяц луны. Он тяжело дышал, изо всех сил пытаясь разобраться в предательстве тех, к кому он был обязан относиться как к союзникам.

- Желаю тебе хорошего вечера, трибун Катон.

Он быстро повернулся, рука потянулась к рукоятке кинжала, но она была одна, смутно видимая в слабом свете звезд и луны. «Ее лицо выглядело гладким и серебристым, как живот змеи», - с горечью подумал он. Ее темные глаза были устремлены на него, когда она сделала шаг ближе, но он отступил, сохраняя между ними безопасное расстояние.

- Неужели ты меня ненавидишь? - Ее губы приподнялись в легкой соблазнительной улыбке. - После всего, что мы разделили между нами по дороге в Артаксату? Ты не так уж сильно не хотел быть рядом в ту холодную ночь.

- Мы ничего не разделили, - отрезал Катон. - Все это было полной выдумкой. Ложью. Ты коварна, как змея. Я должен убить тебя сейчас же голыми руками.

- Но, конечно, не сделаешь этого. Нет, если ты хочешь жить и вернуться домой к своему маленькому сыну.

Катон почувствовал, как по его телу пошли мурашки от желания задушить эту женщину, которая играла на его наивности, как на дешевой лире. Он сделал выпад, схватил ее за руки, прижал к стене и толкнул так, что она склонилась над пустотой и скалами внизу.

Зенобия рассмеялась ему в лицо, ее лицо залилось возбуждением. Катон подержал ее там несколько ударов сердца, затем отвел и отпустил, его сердце колотилось.

- А Радамист знает? - спросил он.

- Знает ли он о том, что я сказала тебе, что он сделал с центурионом Петиллием? Или что ты трахнул меня? - Она провела языком по губам. - Конечно, знает. Он просто еще не решил, что с этим делать. К счастью, он достаточно умен, чтобы выслушать меня и прислушаться к моему совету, что было бы глупо с его стороны убить тебя. Пока что.

- Почему он послал тебя шпионить за мной?

- А почему, как ты думаешь? Риму нельзя доверять. Вы притворяетесь его союзником, и все это время Рим служит только своим интересам. Кто знает, какие секретные приказы тебе были даны? Только дурак не захотел бы попытаться выяснить, в чем заключалась твоя истинная цель. Теперь Армения в наших руках и нет необходимости в дальнейших уловках. Так Берниша стала Зенобией.

Катон покачал головой.

- Но ты не просто шпионила за мной. Ты пошла дальше этого.

- Это правда. Тебя нелегко читать, трибун. Мне нужно было подобраться ближе к тебе, под твою твердую оболочку, которую ты представляешь другим. Говорят, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Но что «они» знают? Она протянула руку и прижала руку к паху Катона, и он поспешно отступил.

Она снова засмеялась.

- Кроме того, у меня, как и у всех, есть потребности. Как и у тебя. Да ладно, трибун. Это было так плохо? В тот момент ты казался вполне довольным.

Катон покачал головой.

- Макрон прав. Ты сука. Скользкая, расчетливая, злобная сука...

На этот раз в ее самообладании появилась трещина, и она посмотрела на него с открытой враждебностью.

- Тебе лучше быть осторожным, трибун. Теперь ты живешь под моей крышей. С моими правилами. И если ты думаешь, как хорошо я играла с тобой, то тебе придется поверить мне, когда я скажу, что знаю, как играть с мужем еще более безжалостно и эффективно. Он действительно считает себя правителем Армении. Я сделала его таким, какой он есть. Он думает, что мы партнеры. Он доверяет мне, потому что это служит его интересам. Вместе мы достигли всего этого. - Она махнула рукой в ​​сторону города. - Он царь, а я его царица. То, на что ушли бы годы, если бы мы остались в Иберии и довольствовались ожиданием смерти его отца. Этот глупец, кажется, будет жить вечно... - Она помедлила и погрозила пальцем Катону. - Никогда не забывай, все это служит интересам Рима, чтобы на троне был Радамист, так что избавь меня от своего гнева и возмущения, Катон. Твой император нуждается в этом так же сильно, как и я, а твой долг – служить ему.

Катон почувствовал себя пойманным в ловушку ее слов. Она была права. Это было целью политики Нерона здесь, в Армении. Его миссия увенчалась успехом. Теперь оставалось только покинуть Артаксату, как только правление Радамиста станет безопасным.

Он выпрямился и указал на нее пальцем. - Держись от меня подальше.

Она склонила голову набок и пожала плечами. - Как хочешь. Наслаждайся остатком застолья, трибун. Несомненно, наши пути снова пересекутся в другой раз. Доброй ночи.

Она повернулась и с неспеша направилась обратно во дворец. Катон смотрел ей вслед, пока она не исчезла внутри, затем глубоко вздохнул и пошел, чтобы присоединиться к своим товарищам.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Катон старался держаться подальше от дворца в последующие дни. Поначалу ему было чем заняться. Защитные сооружения редута, построенные за пределами города, были демонтированы, когда владельцы вернулись в свои дома и на работу. Теперь, когда его солдаты удобно разместились, они могли отдохнуть и заняться починкой своего снаряжения. О раненых позаботились в одном из пустых зерновых амбаров дворца, и ежедневные отчеты когортного хирурга обнадеживали. Большинство больных и раненых поправлялись и вскоре вернулись к своим обязанностям. Некоторым повезло меньше: они получили увечье или были серьезно искалечены и уже никогда не смогут вернуться в строй. Их нужно будет списать со службы, когда колонна вернется в Сирию. «Мрачная перспектива для большинства из них», - сочувственно подумал Катон. Некоторые мужчины, огорченные потерей конечности или оставшиеся с изнурительной хромотой, растратят свою выплаченную компенсацию и потратят остаток своей жизни в качестве уличных попрошаек. Другим посчастливится вернуться в семью, и если они будут использовать свои скудные ресурсы, они смогут жить простой жизнью. Это было неплохо, как и для подавляющего большинства в их затруднительном положении. Жизнь в армии была достаточно тяжелой. Но жизнь за ее пределами в таких обстоятельствах действительно могла быть еще более суровой.

Безделье было главным врагом солдат в удобных стойлах конюшен, когда не было необходимости вести кампанию, и Катон приказал сохранить список дежурств, чтобы одна центурия всегда наблюдала со стен акрополя, в то время как другие центурии регулярно проверялись, маршировали и отправлялись в патрули по городу. В то время как рядовые преторианцы ворчали и проклинали его за это, центурионы и опционы не жаловались. Вынужденный досуг когорты был прекрасной возможностью вернуться к барачной рутине Рима с ее периодическими парадами, которой, к их сожалению, не хватало во время похода на Восток. Впервые за несколько месяцев Вторая когорта преторианской гвардии каждое утро выглядела безупречно и тренировалась с точностью до сантиметра во внутреннем дворе дворца.

Катон проводил большую часть времени за мелочами административных задач. Необходимо было распечатать и прочитать завещания тех, кто был заинтересован в этом. Некоторые мужчины оставили свои сбережения для своих семей еще в Риме, и их завещания пришлось отложить до возвращения когорты. Другие оставили свое имущество своим товарищам, и эти завещания можно было исполнить сразу, что принесло заинтересованным лицам небольшие состояния –

деньги, которые быстро спускались в питейных заведениях и публичных домах Артаксаты.

Однако Катону казалось, что в тех случаях, когда он решался прогуляться с Кассием, римские и иберийские войска были среди немногих, кто безудержно наслаждался прелестями города. Настроение людей было подалвенным, и царь Радамист мало что делал, чтобы развеять их страхи. Хуже того, он, казалось, провоцировал его безрассудным весельем. Не проходило и дня, чтобы не казнили другую группу людей, которых обвиняли в сотрудничестве с Тиридатом и парфянами или просто в том, что они не проявили безоговорочной лояльности царю. Катон был свидетелем того, как этих несчастных тащили по улицам к платформе посреди большого рынка, где их одного за другим казнили способом, провозглашенным Радамистом. «Удачливых» просто обезглавливали. Других заставляли вынести бесчеловечные муки сдирания кожи, сожжения и удушения. После этого тела вывозились из Артаксаты и складывались в общую могилу без их голов, которые добавляли к тем, которые уже украшали штыри, которые Радамист приказал установить вдоль городских стен.

Катон мог видеть страх почти на каждом лице, когда он шел по улицам столицы с Кассием, бежавшим рядом с ним. Мало кто осмеливался встретиться с ним взглядом или сделать что-нибудь, что могло вызвать его недовольство, поскольку, будучи римлянином, он считался близким союзником тирана, жившего во дворце. Неизбежно те люди, которые могли себе это позволить, начали покидать город, укладывая свои вещи на тележки и уезжая на фермы, которыми они владели за пределами столицы, или в дома дальних родственников и друзей в других городах и поселениях. Только бедняки не могли позволить себе уйти, но пока они опускали голову и не жаловались, они были в достаточной безопасности. После того, как число отъезжающих стало увеличиваться, Радамист постановил, что любой, кто попытается бежать из столицы, будет рассматриваться как враг и казнен. Что касается тех, кто уже уехал, он объявил, что они тоже предатели, и что их дома и все остальное имущество, оставшееся в городе, будут конфискованы и проданы на публичных торгах, а выручка будет добавлена ​​в царскую казну.

За день до крайнего срока, установленного Радамистом для придворных, чтобы почтить его визитом в качестве символа уважения и верности, Катон отдыхал на своей кровати, глядя через открытые двери своего балкона на далекие горы. Его пес лежал на спине у кровати, Катон гладил его по животу. Хотя разгар лета оставался уже как месяц или около того позади, около полудня было жарко, а на улицах было душно, и Катон предпочитал оставаться в прохладной тени до полудня. Кроме того, это уменьшало его шансы встретить Зенобию. Самая простая мысль о ней вызывала у него тошноту от беспокойства. Она держала его жизнь в своих руках и могла в одно мгновение обрушить на него гнев Радамиста.

До сих пор ни один из вельмож или управителей городов царства не вступил в Артаксату, отреагировав тем самым на ультиматум царя, и ходили слухи, что назревает восстание. Если так, то Катон опасался, что пройдут месяцы, если не годы, прежде чем Радамист окажется в безопасности на своем троне и римляне смогут вернуться в Сирию. Перспектива была устрашающей и удручающей, а настроение Катона было действительно горьким, даже когда он смотрел на поля и холмы окружающего ландшафта на фоне гор, вершины которых все еще блестели от снега.

В дверь постучали, Кассий перевернулся и навострил оставшееся ухо. Мгновение спустя вошел Макрон.

- Тебе лучше поторопиться, господин. В городе назревают проблемы.

Бордель располагался в большом дворе. По одной стороне проходил портик, выходящий на главную улицу города. Напротив находилась таверна со скамейками и столами, установленными снаружи, большинство из которых было перевернуто и окружено разбитыми винными кувшинами и глиняными амфорами. По обе стороны двора тянулись здания с обшарпанными портьерами, закрывающими вход в кабинки, где проститутки занимались своей торговлей. Несколько тел лежало среди перевернутых скамей и столов, а другие, раненые, сидели или лежали поблизости, стонали и кричали от боли.

К тому времени, как Катон и Макрон достигли места происшествия, большая толпа армян собралась на проспекте снаружи, раздались гневные крики и враждебные взгляды были брошены в их сторону, когда два офицера во главе отряда преторианцев прорвались сквозь толпу и вошли во двор. Один из дежурных патрулей сдерживал толпу, и старший опцион с облегчением увидел, что его командир прибыл, чтобы взять на себя ответственность за ситуацию.

- Что, во имя Плутона, здесь происходит? - спросил Катон.

Опцион повернулся и указал на группу не дежурных преторианцев, стоявших в углу двора.

- Эти люди виноваты, господин. Они пришли сюда, напились и завязали драку с местными жителями. Кто-то вытащил кинжалы, и дело вышло из-под контроля. - Опцион кивнул в сторону тел, и Катон стиснул зубы от эвфемизма.

- Я бы сказал, что ситуация вышла куда больше чем просто из-под контроля, опцион.

- Да, господин. Я предполагаю.

Макрон фыркнул.

- Ты предполагаешь? Я так понимаю, что многие не просто лежат, растянувшись во всей этой луже крови, просто, потому что это полезно для здоровья.

- Нет, господин.

Макрон положил руки на бедра.

- Так что именно произошло?

Опцион нервно потер подбородок.

- Мы услышали шум, когда я вел патруль дальше по улице, господин. Мы с ребятами побежали, и когда мы прибыли, они были повсюду. К тому времени, когда мы столкнули лбами несколько горячих голов и положили этому конец, уже было несколько убитых и раненых. Именно тогда я послал вестового за вами.

Катон оглянулся и увидел в другом углу нескольких мужчин и сильно накрашенных женщин, охраняемых двумя преторианцами из патруля опциона. Он чувствовал усталое разочарование из-за того, что напряжение между его людьми и теми, кого они должны были называть союзниками, снова привело к кровопролитию.

- Так кто это начал?

- Как только я остановил драку, я расспросил преторианцев, господин. Они считают, что хозяин этого места обманул их со счетом за вино. Когда они отказались платить, он вызвал своих громил. Хозяин вытащил кинжал. Одно привело к другому.- Опцион пожал плечами. - Вы знаете, как это бывает.

Макрон кивнул.

- Да, это то, что происходит постоянно. Долбанные жители Востока при каждой возможности пытаются общипать наших ребят.

- Что произошло по словам местных? - спросил Катон.

- Я пытался выяснить, господин, но все, что я мог получить, это их треп. Не мог понять ничего и сказал им заткнуться.

- Ты сказал им заткнуться?

- Фигурально говоря, господин, - с неохотой признал опцион. - Их нужно было немного встряхнуть…

- Понятно, - категорично сказал Катон, сдерживая гнев. - Жди здесь.

Он подошел к армянам, и они посмотрели на него настороженно.

- Кто-нибудь из вас говорит по-гречески? Хорошо?

Один из мужчин наполовину поднял руку. - Я, господин. Немного по-гречески.

- Как тебя зовут?

Глаза мужчины подозрительно сузились.

- А зачем вам мой имя?

- Просто скажи мне свое имя, - нетерпеливо выплюнул Катон.

- Филадат, господин.

Катон сомневался, что оно настоящее, но это не имело значения. Ему просто нужно было придать этому человеку уверенность в разговоре.

- Филадат, расскажи мне, что случилось?

Армянин коротко подумал и начал.

- Мы много раз видим здесь римлян. Они пить и использовать наших шлюх. До сих пор они платят за то, что получают. Но сегодня пришли эти люди. Мы их здесь раньше не видели. Они придут рано утром и пьют, пьют, пьют. Они использовать женщин. Затем владелец скажет им, что вы платите мне сейчас. Над ним смеются, мол, они гости царя и платить не будут. Они уходят, а он их останавливает. Призывает своих людей помочь ему. Один римлянин берет свой меч и говорит ему убираться. Хозяин говорит «нет» и достает кинжал.

- Подожди, - перебил Катон. - Где он? Кто из вас является владельцем?

- Вот, - Филадат указал на тело возле перевернутых столов. Катон увидел толстого человека, распластанного на спине. Его горло было разорвано, а туника пропитана кровью.

- Что случилось? Кто его убил?

- Вот этот человек. Близко к портику, - осторожно сказал Филадат, не желая указывать на него открыто. - Он наносит удар хозяину, как только видит кинжал. Затем идет борьба. А также … - Он указал на бойню и разрушения во дворе.

Катон кивнул. - Верно. Всем оставаться на месте.

Он подошел к дальнему углу, где его ждали преторианцы, и Макрон шагнул за ним.

- Так какую версию в свое оправдание он высказал?

- Он говорит, что причиной этого бардака стали наши парни.

- Еще бы он так не сказал, - фыркнул Макрон. - Ты знаешь, какие они. Тот инцидент с Глабием был достаточным доказательством.

Катон не ответил. Он пристально посмотрел на человека, на которого указал Филадат, тощего солдата с худощавым лицом и темными кудрявыми волосами, перевязанными сзади ремешком. Затем он быстро осмотрел остальных, прежде чем обратиться к ним.

- Опцион говорит, что драку начали местные жители. Это верно?

Несколько голов кивнули, и послышался шепот согласия. Катон заметил, что худощавый мужчина ничего не ответил, а затем продолжил с улыбкой: - А когда они начали, вы показали им, из чего мы сделаны, а, ребята?

На этот раз было больше согласия и немалой доли пьяного высокомерия по поводу того, что они преподали урок местным.

- Опцион говорит мне, что толстый ублюдок, владеющий этой свалкой, первым вытащил лезвие. - Катон с презрением покачал головой. - Меня это не удивляет. Эти люди, не моргнув, могут воткнуть в нашу спину нож, пока еще улыбка не сошла с их лиц.

Макрон беспокойно поерзал рядом с ним и пробормотал: - Господин, я не думаю, что ...

Катон проигнорировал его.

- Подонки получили то, чего они заслуживали. Я бы сделал то же самое на вашем месте, ребята.

Преторианцы теперь открыто улыбались, чувствуя себя непринужденно с такой позицией своего командира. Катон улыбнулся в ответ.

- Так кто же ему всадил наш гордый римский гладий, а?

Некоторые из них инстинктивно взглянули на худого мужчину, затем, поняв, что они натворили, опустили глаза. Катон повернулся к виноватому, который стиснул зубы и бросил презрительный взгляд на своих товарищей.

- Ты, шаг вперед.

Преторианец тяжело вздохнул, сделал два шага и встал, как мог, с учетом своего пьяного состояния.

- Имя?

- Тит Борен. Вторая центурия, господин.

- Борен. Местные жители говорят, что виноват ты и эти другие. Говорят, ты отказался платить, и когда хозяин схлестнулся с тобой в перепалке, именно ты нанес первый удар и убил его.

- Если они так говорят, то они лжецы, господин. Как я сказал опциону, он наставил на меня кинжал. Я должен был защищаться.

Катон указал на толстый труп. – Так это значит он, правда?

- Да, господин.

- Не могу не заметить, что его кинжал все еще в ножнах на поясе.

На лице Борена промелькнуло тревожное выражение, когда Катон продолжил обращаться к нему.

- Так ты утверждаешь, что он первым вытащил свое лезвие?

- Да, господин.

- И ты ударил его мечом в горло в порядке самозащиты. Затем он осторожно вложил кинжал в ножны, прежде чем упал замертво. Это так? … Я жду ответа!

Борен открыл, было, рот, чтобы ответить, но не произнес ни слова. Теперь он отказывался встретиться взглядом с Катоном и опустил глаза на землю между ними.

- Смотреть на меня, фурии бы тебя забрали! - рявкнул Катон, и преторианец неохотно подчинился. - Какого хрена ты и эти другие идиоты думаете, что делаете? Вы уже забыли, что случилось с Глабием? Нас послал сюда император, чтобы вернуть Армению на свою сторону. Мы должны быть их союзниками. Мы не их завоеватели, мы здесь, чтобы быть их друзьями, нравится им это или нет. Это означает, что мы платим по-нашему и хорошо к ним относимся. Но теперь вы, дураки, пролили их кровь, и они хотят вашей. Слушайте их. - Катон указал на толпу на проспекте. - Я готов бросить вас и позволить им разобраться с вами.

Теперь он увидел страх на лицах преторианцев и позволил ему пожирать их еще мгновение, прежде чем повернулся к Макрону.

Я хочу, чтобы у этой группы были связаны руки за головами, чтобы толпа могла это видеть. Затем мы отправим их обратно в акрополь и разберемся с ними там.

- Да, господин! - отсалютовал Макрон и повернулся к мужчинам. - Я получу по одному ремню от каждого парня. Прямо сейчас!

Катон оставил своего друга разобраться с этим и вернулся к опциону.

- Мы возвращаемся к акрополю, как только центурион закончит. Я хочу, чтобы твои люди плотно прижались к заключенным. Я хочу, чтобы они были защищены, но я не желаю, чтобы местные жители пострадали более этого. Скажи своим людям, что они не должны атаковать или даже наносить ответный удар, если я не прикажу. Это ясно?

- Да, господин.

- Тогда стройся.

Катон перешел к Филадату.

- Я верю, что ты сказал правду. Эти люди будут наказаны, и вам будет выплачена компенсация за гибель людей и нанесенный здесь ущерб. Даю слово.

- Слово? - насмешливо сказал Филадат.

- Да. И я придерживаюсь своего слова. Катон коротко кивнул на прощание и вернулся к опциону и его людям, которые выстроились в две шеренги с промежутком, предназначенным для пленников, которых Макрон толкнул в том направлении, после того как он связал руки каждого задержанного. Когда последний из них был на месте, Катон и Макрон замкнули тыл небольшой процессии.

- Опцион, вперед.

Опцион кивнул, а затем собрался с силами, чтобы отдать приказ достаточно громко, чтобы его можно было услышать сквозь шум толпы за пределами двора.

- Щиты вверх! ... Продвигайся!

Верным, размеренным шагом они направились к портику, а затем вышли на улицу. Ближайшие зеваки отступили, чтобы уступить им дорогу, но те, кто стоял позади, не успели среагировать, и опциону пришлось отталкивать и распихивать людей, прежде чем его патруль и заключенные смогли продвинуться вперед. Вокруг было море сердитых кричащих и размахивающих кулаками армян. Некоторые пытались протиснуться мимо преторианцев, чтобы ударить пленников, которым приходилось опускать головы и принимать удары по плечам, а также по рукам, связанным на шее. Некоторые в толпе били палками по щитам, когда римляне проходили мимо.

- Не отвечать им! - выкрикнул Катон. - Накажу любого, кто попытается это сделать!

Они двинулись дальше, пробираясь сквозь толпу вдоль улицы, и теперь их стали забрасывать камнями и кусками навоза. Макрон громко выругался, когда кусок дерьма ударил его по носу, и он потянулся за гладием. Катон схватил его за руку.

- Нет! Оставь это!

Его друг посмотрел в ответ и бессвязно зарычал, стряхнув руку Катона, а затем, нахлобучив шлем на глаза, он двинулся вперед. Впереди толпа стала редеть, когда они достигли края кричащей массы людей, а затем, к облегчению Катона, они вышли на открытое место и, ускорив шаг, оторвались. Более пылкие из местных жителей следовали за ними, выкрикивая оскорбления и насмешки, когда они бросали последние свои отвратительные снаряды в римлян. Затем со стороны акрополя он увидел, что к ним бегут еще преторианцы, и узнал центуриона Игнация во главе своих людей.

- Трибун? Господин?

- Мы здесь! - Катон поднял руку. - Пусть твои люди не подпускают толпу, а затем проследуют за нами обратно в акрополь. Но убедись, что никто не пострадает.

- Да, господин! Мои парни справятся с ними достаточно легко.

- Я имел в виду, чтобы никто из местных не пострадал.

- Ээ … Да, господин.

Когда люди Игнация образовали стену из широких скутумов поперек улицы, Катон и остальные поспешили дальше, радуясь тому, что сбежали от разъяренной толпы. Но облегчение Катона быстро исчезло и сменилось гневом, когда он посмотрел на преторианцев, окровавленных, покрытых синяками и дерьмом. Напряжение, которое накалялось на улицах Артаксаты, уже было достаточно опасным. Теперь ему нужно было найти способ наказать этих людей, что утолило бы гнев их жертв и помогло бы исправить нанесенный ими ущерб.

В тот вечер, когда пленники томились в кладовой в конце конюшни, Катона вызвали во дворец, чтобы он рассказал о том, что произошло днем. Радамист сидел на троне, слегка наклонившись вперед, слушая доклад Катона. Рядом с ним на диване лежала Зенобия, играя с кошкой и время от времени поднимая взгляд и понимающе улыбаясь Катону. Он изо всех сил старался не обращать на нее внимания, и когда их глаза на мгновение встретились, знакомый холод наполнил его сердце. Когда Катон закончил, царь откинулся назад и скрестил руки на груди.

- Что ты собираешься делать с этими твоими людьми, трибун?

- Они будут наказаны, Ваше Величество.

Радамист откашлялся.

- Я слышал, что семь моих подданных были убиты и еще шесть ранены. Сколько твоих людей погибло в результате инцидента?

Катон перенес вес на другую ногу.

- Ни одного, Ваше Величество. Пара человек получила лишь поверхностные ранения.

- Ни одного, - повторил Радамист с сильным ударением.

Катон пожал плечами.

- Мои люди обучены сражаться. Гражданские же нет.

- Довольно. Мои люди возмущены случившимся. И я тоже. Они хотят крови за кровь. И я тоже. Мы требуем справедливости.

- Должна быть справедливость, Ваше Величество. С этим мы согласны. Правосудие сдерживается рассмотрением обстоятельств, которые привели к этому прискорбному инциденту.

- Насколько мне известно, и твои собственные слова подтверждают это, обстоятельства были таковы, что твои люди вошли в таверну, напились, использовали тамошних женщин, отказались платить, а когда началась перебранка с владельцем, они обнажили свои мечи и зарезали нескольких из моих подданных. Таковы обстоятельства, не так ли?

Катон мог только кивнуть в знак согласия.

Радамист вздохнул.

- Я понимаю, что ты хочешь защитить своих людей, трибун. Но если я позволю их пощадить, то мы с тобой можем заслужить одобрение со стороны твоих людей, но это возмутит мой народ. Однако если я вынесу осуждающий приговор твоим людям, я завоюю одобрение своего народа, в то время как твои солдаты будут разгневаны. - Он покачал головой. - Это дилемма. Но правда в том, что через год мне все еще будет нужна лояльность моего народа, в то время как ты и твои люди почти наверняка покинете Армению. Казнив этих солдат, я выиграю больше, чем если бы я этого не сделал. Ты не согласен?

Вопрос был риторическим, и Катон не счел, что он заслуживает ответа. Вместо этого он задал собственный вопрос и произнес его тоном с оттенком презрения: - Вам не кажется, что вы уже убили достаточно моих людей?

В зале внезапно возникло ужасное напряжение. Руки Зенобии замерли, она перестала гладить кошку и уставилась на Катона. Царь стиснул челюсти, но Катон сначала не заметил гнева на его лице, затем он оправился от потрясения и быстро поднялся на ноги, возвышаясь над римским офицером.

- Как ты посмел так со мной разговаривать?

Катон не вздрогнул.

- Вы отрицаете это?

- Я царь Армении! Простой римский офицер не будет говорить со мной подобным образом. Ты встанешь на колени и будешь умолять меня о прощении, - Радамист ткнул пальцем в пол прямо перед помостом. - Встать на колени!

- Я не стану преклонять перед вами колени, - с нажимом сказал Катон.

Царские телохранители по обе стороны помоста начали продвигаться вперед.

- Тогда ты заплатишь за это своей головой.

- Прежде чем вы даже подумаете о том, чтобы причинить мне вред, вы, возможно, захотите вспомнить, что около тысячи моих людей находятся недалеко от вашего дворца. Если вы убьете меня, уверяю вас, они убьют вас и всех ваших последователей. Было бы лучше, если бы вы сели и послушали меня… Ваше Величество.

Двое мужчин посмотрели друг на друга, а затем царь вернулся на свое место, его лицо было залито кровью, когда он стиснул зубы. Катон воспользовался моментом, чтобы успокоить нервы, и продолжил спокойно говорить.

- Я позабочусь о том, чтобы семье трактирщика была выплачена компенсация за его смерть и ущерб, нанесенный его имуществу. Виновные солдаты будут наказаны поркой, а их главарь получит вдвое больше ударов, чем остальные. Наказание будет приведено в исполнение на большом рынке, чтобы все увидели, что справедливость восторжествовала.

- Ты имеешь в виду римское правосудие, - сказала Зенобия.

- Это единственное правосудие, перед которым я и мои люди в ответе.

- А если Его Величество откажется и будет настаивать на своей справедливости? Что тогда?

Катон не ответил, и, когда Радамист зашевелился, он испугался, что царица вот-вот сделает противостояние еще более опасным.

Прежде чем кто-либо смог снова заговорить, послышался звук бегущих ног, и Нарсес вбежал в комнату, задыхаясь и взволнованный.

- Ваше Величество!

- Как ты посмел нас прервать? - взревел Радамист. - Собака! Да, я тебя сейчас…

Нарсес был настолько обеспокоен, что продолжил свое обращение.

- Это придворные, Ваше Величество. Они пришли. Все они. И их последователи.

Выражение лица царя сразу изменилось, и он торжествующе усмехнулся.

- Я знал это! Я знал, что эти трусы преклонят колени и подползут ко мне, прося пощады. Где они?

Нарсес взглянул на Катона, и его нервное напряжение начало проступать отчетливее.

- Ваше Величество … Они уже сейчас приближаются к городу.

- Тогда мы должны встретиться с ними. Пошлите за моим командиром кавалерии. Трибун, призывай своих людей к оружию.

Радамист в восторге хлопнул в ладоши и повернулся к Зенобии.

- Ну вот! Все именно так, как я сказал.

Но царица уже почувствовала истинный смысл сообщения, когда она внимательно посмотрела на встревоженное лицо Нарсеса.

- Дурак, - пробормотала она. - Они не собираются сдаваться тебе.

Радамист выглядел удивленным. - Что ты имеешь в виду?

Но Зенобия обратила свое внимание на Нарсеса.

- Скажи ему. Скажи Его Величеству.

Катон увидел, как Нарсес сглотнул, прежде чем осмелился заговорить снова.

- Ваше Величество, они идут. Во главе со своим лидером. Боюсь, они пришли уничтожить вас.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

С самой высокой башни дворца открывался прекрасный вид на столицу и за ее пределы на холмистый пейзаж, окружавший Артаксату. На западе, примерно в восьми километрах отсюда, стояла огромная дымка пыли. Прежде, чем сквозь нее проступила линия всадников, и время от времени послеполуденное солнце отражало свои лучи от их шлемов, когда армия армянских аристократов продвигалась. За командиром патруля, обнаружившего в то утро врага, послали, и теперь он сбежал по лестнице вниз, чтобы его допросило начальство.

- Сколько у них солдат, Ваше Величество? - спросил Катон.

Катон знал, что оценка численности любого вражеского войска всегда была сложной задачей. Неопытные люди часто сильно завышали это число, и тогда возникал вопрос, какую часть общей силы они могли видеть. В холмистой местности или в пыльных условиях судить о размерах марширующей колонны было сложно даже опытному глазу. Офицер-конный лучник, стоявший перед ним, выглядел очень молодым, а его борода составляла лишь несколько пучков темных волос. Он задумался на мгновение, прежде чем ответить своему царю.

- Он говорит, что всего четыре, может, пять тысяч. Из них около тысячи всадников, - перевел Радамист.

«И все же впечатляет, что им удалось собрать столько людей, готовых взяться за оружие», - размышлял Катон, прикрыв глаза и глядя на облако пыли, пока он обдумывал рапорт солдата. – «Повстанческая знать собрала воедино вполне достаточное количество людей, чтобы соответствовать силам в распоряжении царя, хотя Катон не сомневался, что люди Радамиста и две когорты были лучше, чем силы, противостоящие им».

- Я так понимаю, осадных машин нет? - спросил он царя.

- Он говорит, что нет.

Катон нахмурился. Он должен был восхищаться отвагой армянской знати, выступившей с небольшими шансами на победу, несмотря ни на что. Или они действовали из отчаяния, а не из мужества? В конце концов, большинство из них были осуждены, и их выбор был ограничен. Они могли ждать печальный конец в своих поместьях или укрепленных городах один за другим, или они могли бежать из Армении и броситься на милость правителей соседних царств, таких как Парфия. Вместо этого они решили сразиться с Радамистом в надежде, что они смогут сокрушить его армию и снова заставить его бежать, если они не смогут выследить его и убить его первыми. Катон мог легко проследить ход мыслей, который привел их к такому образу действий, каким бы отчаянным он ни был.

- Было бы глупо атаковать столицу без осадных машин, Ваше Величество. Я не могу поверить, что они просто бросились бы на стены города. Это было бы немногим лучше самоубийства.

- Я согласен. - Радамист погладил себя по подбородку. - Как ты думаешь, в чем заключаются их намерения? Предложить бой за городом?

- Или блокировать город, окружить его циркумвалационной линией, попытаться заморить нас голодом и заставить капитулировать. - Катон задумался о реке, текущей вокруг столицы. - «Хотя она снабжала Артаксату водой и дренажем, скорость течения, а также участки отмелей и скал делали невозможной навигацию. Не было никаких шансов для помощи по реке или пополнения запасов воды из нее, поэтому длительная осада вполне могла увенчаться успехом. В конце концов, Цезарю удалось захлопнуть большие силы в Алезии и отбить атаки еще большей армии, посланной на помощь галлам».

- Тогда мы не должны давать им такую возможность, - решил Радамист. - Мы должны выйти им навстречу и решительно сокрушить их. Это положит конец любой мысли о восстании или вызове моему правлению. И это послужит целям твоего императора не меньше моих, а?

- Да, Ваше Величество.

- Тогда мы должны решить, когда нанести удар. - Он взглянул на небо. - Будет уже темно, прежде чем они доберутся до города. Было бы неразумно рисковать атаковать под покровом ночи.

Катон с чувством кивнул. В то время как рейд или другая небольшая операция была возможна в темноте, битва была действием в целом более масштабного характера и требовала четкого наблюдения за разворачивающимися событиями. Даже с хорошо обученными и дисциплинированными людьми, имеющими опыт ночных боев, это было рискованное начинание, которое чаще приводило к катастрофе, чем к успеху.

- Мы должны перевести людей и лошадей из походного лагеря, Ваше Величество.

- Покинуть лагерь? И пусть предатели захватят его?

- Мы могли бы защитить его, но это может стоить нам жизней людей, посланных удерживать лагерь. Даже если мы будем держать его, какая польза от него? Если мы используем его для наших осадных машин, то противник просто отступит за пределы досягаемости, прежде чем займет окончательные позиции. Я считаю, что нам следует отказаться от этого плана. Лагерь слишком далеко от городской стены, чтобы представлять какую-либо угрозу. За него не стоит бороться. Лучше сконцентрируем наши силы для главной битвы, Ваше Величество. Если мы хотим максимальных шансов на победу.

- Ты думаешь, есть какие-то сомнения в ее исходе? - засмеялся Радамист. - Трибун, я ожидал от тебя большего. - Его веселье угасло. - После того, как ты выступил против меня в зале для аудиенций, я подумал, что ты бесстрашный. Может, я ошибался.

Катон отказался реагировать на насмешку. Однако от неожиданного прибытия повстанческой армии было что отыграть в свою пользу.

- У ваших людей есть новое дело, чтобы отвлечь их, Ваше Величество. Их внимание будет переключено на угрозу, исходящую от армии повстанцев, которая угрожает разграбить Артаксату. Они будут смотреть на тех, кто их защищает. Сейчас не время наказывать моих солдат. Даю слово, что они будут наказаны настолько сурово, насколько позволяют правила, но их судьба больше не должна занимать наши мысли.

Радамист на мгновение задумался и согласно кивнул.

- Очень хорошо. Я пока отложу этот вопрос. Кто знает? Если повезет, может быть, эти люди погибнут в битве как герои и избавят меня от необходимости казнить их, а?

- В самом деле, - категорично ответил Катон. - Это было бы решением.

- Хорошо! - Радамист хлопнул в ладоши. - Тогда мы должны готовиться к битве! Готовь своих преторианцев и пращников. Завтра, на рассвете, ты выступишь во главе своих людей, а я поеду во главе своего войска, и вместе мы раздавим этих собак. К ночи будет еще много голов, украшающих стены моей столицы! - заключил царь с выражением жестокого удовлетворения.

- Да, Ваше Величество, - просто ответил Катон, хотя в тот момент он вознес молитву богам, чтобы те головы не оказались головами его самого и его людей.

Еще до того, как первые лучи рассвета поползли по горам на востоке, стены города были заполнены мирными жителями, стремившимися получить лучшую точку обзора, чтобы стать свидетелями зрелища надвигающейся битвы. За городскими воротами и вдоль широкой улицы за ними выстроились пехота и кавалерия царской армии, ожидая, когда Радамист выйдет из дворца и выведет своих людей за стены города. На башне сторожки Катон и Макрон вглядывались в сторону запада, где армия повстанцев уже выстроилась в линию, чуть более чем в полутора километрах от них. Их главной силой был большой отряд пехоты, вооруженный разношерстным оружием и доспехами, насколько Катон мог разобрать, напрягая глаза, чтобы разглядеть детали. На каждом крыле их войска были отряды кавалерии, около пятисот человек каждый, большей частью конные лучники, но небольшие группы были вооружены копьями и носили чешуйчатые доспехи катафрактов.

- Я считаю, что их не больше четырех тысяч, хотя едва ли. - Макрон покачал головой. - И они больше похожи на сельское ополчение, чем на обученных солдат. Надо отдать им должное, у них крепкие яйца, чтобы вот так бросить вызов нашим силам.

- В лагере тоже есть люди, - предупредил Катон.

- Вряд ли много! - усмехнулся Макрон. - Как повстанцы думают, что это поможет им, во имя Плутона? Им лучше также разместить их на главном боевом рубеже.

Они переключили свой взор на походный лагерь, который ночью был захвачен. Горстка царских конных лучников, которая оставалась там слишком долго, была сильно удивлена, когда мятежники выскочили из темноты, прорвались через открытые ворота и убили нескольких иберийцев, прежде чем остальные бежали. Теперь враг разместил в лагере скромный отряд лучников, который стоял на валах и был готов обстрелять любого из людей Радамиста, который отважился бы выйти из города и пройти мимо них. Некоторые из них наблюдали за городом, в то время как другие лежали на больших грудах корма и соломы, которые были брошены, когда царь отдал приказ своей кавалерии отступить за стены Артаксаты. При внимательном осмотре Катон усомнился, что там было больше сотни лучников. Едва достаточно, чтобы доставить неудобства. С ними будет легко справиться, как только основные силы повстанцев будут побеждены, или даже если они будут достаточно безрассудны, чтобы попытаться вмешаться в битву.

- Тем не менее, - продолжил Макрон, - я бы предпочел, чтобы с ними разобрались, прежде чем мы займемся главными силами повстанцев.

Катон кивнул. Но были и другие соображения: время, необходимое для уничтожения людей в лагере, и непропорциональные потери, которые придется понести при любой атаке на укрепление.

- Мне не нравится идея оставить их там как есть, но с ними можно будет разобраться после того, как мы победим других, если они не сдадутся сразу после этого.

- Полагаю, что да, - Макрон еще какое-то время смотрел на лучников, прежде чем снова обратить внимание на далекую армию повстанцев. - В любом случае, я не вижу, чтобы они начали движение вниз по склону.

Катон решил, что даже с учетом небольшой силы в лагере, оценка Макрона верна. Мятежники едва ли могли сравниться с царской армией по численности, имели менее половины кавалерии, выставленной Радамистом, и имели большую часть плохо экипированных людей, моральный дух которых мог не выдержать даже первых минут атаки царской армии. Катон пожалел их, пока они стояли и ждали приближения Радамиста и его армии. Нетрудно представить себе отчаянное мужество людей, решивших не подчиняться царю, который уже доказал, что не может править Арменией, и чье возвращение было невыносимым. По правде говоря, он симпатизировал мятежникам, и он предпочел бы сражаться со своими людьми на их стороне, чем в одних рядах с жестоким тираном, терроризирующим народ Артаксаты. Но Рим выбрал сторону тирана, и Катон должен был выполнить приказ императора, и кислый привкус нечистой совести застрял у него в горле.

Послышался рев приветствия со стороны иберийских войск, и Катон и Макрон повернулись, увидев царя и его свиту, несущихся вдоль улицы. Впереди пехота и всадники отошли в сторону, пропуская отряд. Очень немногие из людей на стене откликнулись эхом. Большинство молча смотрели на них, и Катон не сомневался, что они будут благодарны, если царь будет побежден и убит на поле битвы перед городом. Их реакция на Радамиста была напоминанием об осторожности Катона, когда он решил оставить сторожку на попечение центуриона Николиса и его людей, чтобы люди Артаксаты не воспользовались кратковременным отсутствием царя, чтобы запереть ворота.

- Грозная фигура, не так ли? - прокомментировал Макрон, когда царь подъехал к воротам. Катон признал, что Радамист выглядел великолепно. Его и без того впечатляющее телосложение было облачено в черные одежды, сверкающие серебряной тесьмой. Черная кираса, инкрустированная золотой звездой, обрамляла его грудь, а конический шлем увеличивал его высокий рост.

- Пожалуй, пора начинать, - сказал Катон и направился вниз по лестнице на улицу, где римская пехота ждала сбоку длинной колонной, тянувшейся ко дворцу. С другой стороны иберы стояли у лошадей, ожидая приказа сесть в седла. План заключался в том, чтобы они возглавили наступление, рассредоточившись, чтобы прикрыть пехоту, прежде чем занять окончательную позицию на флангах. Катон опустился на колени рядом с Кассием, которого он оставил привязанным к кольцу замка рядом с воротами, и нежно погладил его по голове. - Тебе придется остаться здесь, мальчик. Невозможно присматривать за собакой посреди битвы. Даже такой смелой, как ты, а?

Кассий поднял нос и облизнул лицо Катона, и Катон улыбнулся, вытирая щеку. Он повернулся к одному из людей центуриона Николиса, которому было поручено защищать ворота.

- Позаботься о нем, пока мы не вернемся.

- Да, господин.

Катон должен был вести своих людей пешком, и он взял шлем, который держал для него один из людей Макрона. Выходя на улицу, он плотно прижал войлочную шапочку к голове, прежде чем также плотно нахлобучить шлем и застегнуть ремни под подбородком. Кассий пронзительно заскулил, а Катон повернулся и указал на землю. - Сидеть!

Собака послушно села, но продолжала тихонько поскуливать. К тому времени, когда Катон закончил последние ритуалы со своим шлемом и доспехами, Радамист достиг открытой площадки рядом с нимфеумом и остановился, жестом указывая на чистое небо.

- Прекрасный день для битвы! Боги добры к нам.

- Я надеюсь, что они будут, Ваше Величество.

- Ха, у нас две тысячи всадников и более полутора тысяч пехотинцев. Все хорошо обучены и вооружены. Они развеют эту чернь, как мякину по ветру. Тебя всегда омрачают такие мысли, трибун?

Макрон прищелкнул языком и пробормотал: - Видишь? Не только я так думаю.

Катон виновато склонил голову.

- Некоторые говорят, что мое проклятие в том, что я всегда проявляю осторожность, Ваше Величество.

- Так ли это? - Радамист не пытался скрыть своего веселья. - Не могу понять почему. Ты должен радоваться, трибун. Сегодня мы истребим тех предателей, которые отказываются подчиняться моей воле и подрывают интересы Рима. Прежде чем день вступит в полную силу, мы одержим победу и отпразднуем ее пиршеством и лучшим вином, разглядывая головы, взятые в битве.

- Перспектива действительно заманчивая, Ваше Величество.

Радамист указал в сторону врага.

- Я видел, что они уже выстроились к бою.

- Да, Ваше Величество.

- Тогда мы не должны заставлять их ждать. Откройте ворота!

Центурион Николис повторил приказ своим людям, и мгновение спустя, когда часть людей тащила толстые веревки, привязанные к железным кольцам позади каждой створки ворот, тяжелые бревна грохотали на их гигантских петлях, раскрывая вид на открытую местность за ними. Сразу же Радамист пустил свою лошадь рысью и помчался через арку, за ним последовали его люди, а затем и остальные конники, которые проворно вскочили на своих лошадей и помчались вслед за царем. Воздух наполнился грохотом копыт по булыжникам и удушающим вихрем пыли, которую они поднимали. Отряд иберийских копейщиков быстро двинулся за ними. Когда последний из копейщиков покинул сторожку, Катон кивнул Макрону, и тот закашлялся, чтобы прочистить легкие, а затем рявкнул, и приказ был передан центурионами дальше по улице.

Катон возглавлял штабной отряд и знаменосцев, а люди Макрона синхронно зашагали прямо за ними. Преторианцы и вспомогательные пращники вышли из города и двинулись по дороге, ведущей на запад, к врагу. Лагерь располагался справа, в двухстах шагах от них, и они должны были пройти на крайнем расстоянии от лучников, выстроившихся вдоль ближайшего вала. Небольшая группа иберийских конных лучников мчалась через переднюю часть лагеря, чтобы беспокоить защитников и поднимать пыль, чтобы скрыть остальную часть царской армии, марширующей на битву. В этот момент Катон увидел, как одинокая стрела взлетела высоко в воздух, замедляясь на вершине своей дуги, прежде чем нырнуть и стремительно устремиться к римлянам. Большинство других стрел упало, впившись в землю и ненадолго продолжая вибрировать древками и оперением, прежде чем принять вид тонкого пустынного цветка. Только один из преторианцев был ранен, на полпути вниз по колонне, когда наконечник пронзил его голень и вынудил его выпасть и сесть на обочине дороги, немедленно когортный хирург выбежал из рядов штабного отряда, чтобы осмотреть рану.

Вскоре они оказались вне зоны досягаемости, и перед ними была хорошо видна земля. Линия врага тянулась на невысоком возвышении, и Катон не увидел следов каких-либо резервных формирований позади нее. Кавалерия, в основном конные лучники, стояла подле своих коней на каждом фланге. Правый фланг доходил до широкой полосы тростника, произраставшего вдоль реки, а левый оставался на участке открытой земли. Слева, в 800 метрах дальше, виднелась тонкая полоса фруктовых деревьев. Катон видел, что у конницы Радамиста было достаточно места, чтобы обойти вражеский фланг, нанести ему удар с тыла и лишить всякой надежды на бегство, как только иберийские копейщики и римляне прорвут центр. Как только основная часть царской кавалерии приблизилась к противнику, она остановилась и начала выстраиваться длинной линией против мятежников. Копейщики выстроились сразу за ее центром, где на своих лошадях сидели Радамист и его телохранители. Чехол нового царского штандарта был снят, и мгновение спустя длинный шелковый вымпел уже лениво развевался на слабом ветру, утреннее солнце делало рисунок красного льва ярким и огненным.

Макрон ускорил шаг, чтобы догнать Катона.

- Похоже, Радамист хочет, чтобы его иберийцы победили в одиночку, господин.

- Меня это устраивает, - ответил Катон. - Я не тороплюсь с тем, чтобы наши люди оплачивали крупный счет мяснику, если этого можно избежать.

Макрон вздохнул.

- Не уверен, что ребятам понравится стоять и смотреть.

- Пусть так, но это спектакль Радамиста. Если он хочет заявить о своей победе без нашей помощи, это поможет ему выглядеть сильнее в глазах своего народа и, что более важно, парфян.

- А это еще означает, что он и его люди получат добычу с поля боя, - ответил Макрон с несколько менее стратегической точки зрения.

Катон не ответил, быстро прикинув расстояние до копейщиков, и остановил колонну.

- Центурион, развернуть строй направо и налево. Пращникам в свободном строю продвинуться на пятьдесят шагов впереди преторианцев. Пошли гонца к центуриону Керану, чтобы он был ознакомлен с диспозицией.

- Да, господин.

Когда центурии достигли штабного отряда, они развернулись вправо и влево по очереди и выстроились в линию лицом к тылу войска Радамиста. Они стояли по четыре человека в глубину, чтобы сформировать компактную группу резерва по сравнению с протяженной иберийской боевой линией. Пыль, поднятая лошадьми и задними рядами копейщиков, полностью заслонила мятежников, и Катон сомневался, что он и его люди увидят многое, если вообще что-нибудь увидят в столкновении, прежде чем враг неизбежно дрогнет и затем будет разбит. Было бы неприятно не следить за ходом сражения, но часто это было вынужденное неудобное положение тех, кто находился в тылу, что в результате нередко порождало определенную тревогу за ход и исход боя. Катон знал, что с этим ничего не поделать, но его люди были дисциплинированными ветеранами и вряд ли позволят своему воображению выбить их из колеи.

Когда последний из людей царя занял позицию, трубач, находившийся рядом с царем, поднял свой инструмент и выдул несколько медных нот. Когда сигнал стих, из глоток иберийских всадников вырвался рев, и конные лучники поскакали вперед по всей линии. Катафракты неслись вперед, держась в тесном строю, целеноправленно используя силу своих лошадей для атаки, чтобы они ударили как единое целое, на скорости, когда они врезались в линию врага, проскочив линию непродолжительного обстрела вражеских лучников. Заклубилась пыль, и за всадниками быстро повисла пелена, скрывшая их из виду, а через мгновение копейщики последовали за ними в неизвестность битвы. Периодический звук трубы и барабанный топот копыт смешивались с приглушенным барабанным топотом повстанцев и случайным глухим звоном оружия вместе со ржанием лошадей и выкрикиванием приказов.

- Как ты думаешь, бой разворачивается в нашу пользу? - спросил Макрон.

Катон указал на глыбу пыли, простирающуюся за ними.

- Мои гадания нисколько не отличаются от твоих.

- Возможно, нам следует продвинуться поближе, господин. На случай, если мы понадобимся.

Прежде чем Катон успел ответить, раздался новый трубный рев, но с большего расстояния, чем битва, бушевавшая перед ними. После короткой паузы им ответили сзади, и оба офицера повернулись, чтобы посмотреть в сторону походного лагеря у стен города. С этого направления раздался глухой возглас, который через мгновение отозвался эхом от реки, а затем от деревьев слева. Фигуры уже выходили из-за деревьев: люди, ведущие коней, садились на них и выстраивались для атаки. На другом фланге из тростников высыпало еще некоторое количество человек, которые устремились к иберийскому флангу.

- Это долбаная ловушка, - горько фыркнул Макрон. - Умные маленькие ублюдки, не так ли?

Когда Катон оглянулся в сторону лагеря, он увидел, что ворота распахнулись и орда людей направлялась прямо в тыл римской линии. Не горстка лучников, которых он видел раньше, а сотни пехотинцев, вооруженных копьями и мечами.

- Откуда, во имя Плутона, они взялись? - спросил Макрон. – Из под земли словно зубы убитого Кадмом дракона?

- Не совсем, - ответил Катон с едва скрываемым отчаянием, осознав, что враг их одурачил. - Из-под груд соломы.

Это была искусно сработанная ловушка. Патрулям Радамиста позволили увидеть только основные силы повстанческой армии, а затем под покровом темноты остальные их люди двинулись вперед и спрятались по периметру всего будущего поля битвы, где Радамиста спровоцировали развернуть свою собственную армию. Всякая перспектива легкой победы над повстанцами исчезла. Теперь все, что оставалось Катону и его людям, – это выбраться из ловушки и вернуться в город. Катон видел, как его люди тревожно оглядываются на приближающегося к ним врага с тыла и с обоих флангов. Он должен успокоить их нервы.

И подготовить их к борьбе за свою жизнь.

*************

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Катон глубоко вздохнул и прижал ладони ко рту.

- Вторая преторианская когорта, построение в каре! Штабная группа в центр!

Он позволил центурионам приготовиться, а затем взревел: - Стройся в квадрат!

Пока его офицеры повторяли приказ и контролировали маневры своих центурий, Катон пытался уловить важные детали окружающей местности и вероятное расположение сил, дружественных и вражеских. Радамист и его люди должны были теперь знать о ловушке, и Катон должен был поверить в то, что царь попытается выбраться из нее так же быстро, как и римляне. Он уже видел, как некоторые копейщики выходят из пыльного тумана и отступают в сторону города и пращников.

Катона на мгновение охватила паника. - Центурион Керан!

Центурион-ауксилларий обернулся посмотреть на своего командира.

- Верни своих людей! Я хочу, чтобы они были на фронтальной стороне квадрата! Быстрее!

Когда Керан отдал приказ своим людям, Катон остановился, чтобы оглянуться. Городские ворота находились на расстоянии почти полутора километров, а между римлянами и Артаксатой стояли лагерь и силы мятежников, которые были скрыты внутри. Он оценил их количество более чем в тысячу. Силы, выходящие из их укрытия в камышах, были примерно вдвое больше, как и конница, приближавшаяся с противоположного фланга. Последние были в основном конными лучниками, насколько Катон мог разглядеть на таком расстоянии. Катон понял, что обе фланговые силы устремились к Радамисту и его иберам. Это оставило его перед дилеммой. Следует ли ему выступить, чтобы поддержать царя, или удержать его людей и прикрыть отступление к городу? Он решил, что битва уже проиграна, так как он увидел еще больше копейщиков, бегущих к римлянам, а теперь и первых иберийских всадников. Вид убегающих иберийцев убедил Катона в пользу последнего выбора.