В то время как люди Макрона и другая центурия составляли заднюю часть пехотной коробки, еще три центурии распределились по каждой из фланговых сторон. Вскоре после этого центурион Керан и его ауксилларии заполнили брешь во главе формирования. Они были наиболее легко вооруженными из людей Катона, но он был уверен, что их пращи расчистят путь сквозь повстанцев, которые заблокируют их отступление к Артаксате. По обе стороны уже вовсю улепетывали иберы. Некоторые уже побросали свои щиты и копья, а те, кто уже проскочил мимо строя римлян, теперь осознали опасность, приближающуюся со всех сторон. Слепо движимые страхом, некоторые изменили направление и направились к уменьшающимся разрывам между силами повстанцев. Другие замедлили шаг, остановились и с тоской смотрели им вслед. Катон увидел, как к каре бежит офицер, пытаясь собрать больше людей в небольшую группу, которая все еще следовала за ним. Когда он подошел ближе, Катон окликнул его, размахивая руками, чтобы привлечь внимание офицера. Иберийец поднял глаза и поманил своих людей присоединиться к римлянам. Когда люди Макрона отошли в сторону, чтобы пропустить их, Катон увидел, что этим офицером был Нарсес. Рукав выше его левого локтя был разорван и окровавлен.
- Где Радамист? - потребовал ответа Катон.
Нарсес покачал головой.
- Нас разбросало в пылу битвы, когда он атаковал линию врага. В последний раз, когда я видел его, он прорвался через их центр. Я думал, мы находимся на грани победы. Затем раздался сигнал, и повстанцы повернулись на нас, как дикие звери. - Он от стыда опустил глаза. - Именно тогда мою лошадь проткнули копьем. Я откатился и, когда подошел обратно, получил касательное ранение. Затем я попытался найти дорогу в тыл, увидел убегающих людей и попытался их остановить.
- С тех пор ты не видел царя?
Нарсес покачал головой.
Катон стиснул зубы и указал на пращников.
- Возьми своих людей и выстройся позади ауксиллариев. Если противник подойдет слишком близко, тебе придется защищать переднюю часть коробки. Ясно?
- Да.
- Тогда вперед.
Катон поднял глаза и увидел, что построение замкнуто и готово к движению. Подбежал Макрон.
- Я видел этого Нарсеса. Он знает, что случилось там впереди?
- Иберы дрогнули. Царь был отрезан. Мы проиграли. - Катон кивнул в сторону Артаксаты. - Это наш единственный шанс. Давай пробиваться.
Макрон выкрикнул приказ двигаться, а затем начал свой ритмичный отсчет, чтобы люди не отставали, пока каре отходило к городу. Перед ними повстанцы из лагеря выстроились в грубую линию, и их лидеры доводили их до безумного исступления, размахивая оружием, а их боевые кличи наполняли воздух. Еще больше иберийцев проносилось мимо римлян, некоторые пешком, но многие скакали верхом, и преторианцы подняли хор насмешек.
- Заткнись! - крикнул им Макрон. - Я не услышу своих мыслей, если вы, fellatores, не заткнетесь! Молчать!
Приструненные солдаты вновь замолкли, и Макрон продолжил отсчитывать темп отступления ровным голосом, которым он пользовался на плацу.
Центурион Керан подошел к Катону, который шел рядом со штабной группой.
- Вы хотите, чтобы я попытался обстрелять мятежников впереди нас, господин?
Примерив расстояние между квадратом римской пехоты и ожидающей их линией врага, Катон увидел, что расстояние все еще велико. Он хотел приберечь полный ошеломляющий эффект от метания пращников до тех пор, пока они не подойдут достаточно близко, чтобы произвести разрушительную серию залпов.
- Нет, подожди моего приказа. Но когда я его отдам, я хочу, чтобы твои парни производили броски как можно быстрее.
Керан сумел мрачно улыбнуться.
- Они сделают свою работу, господин.
- Если они этого не сделают, то вы весь месяц будете бегать вокруг лагеря.
Они обменялись быстрой ухмылкой, и центурион-ауксилларий поспешил обратно к своим людям, пока каре подбиралось ближе к городу. Люди царя, спасающиеся от избиения, теперь устойчиво потекли по открытой местности, пока мятежники приближались с флангов, отчаянно пытаясь не натолкнуться на них, прежде чем они смогут убежать. Первые из мятежников из своей первоначальной боевой линии осторожно выходили из пыльного облака, и как только они увидели, что их враг бежит разбитый перед их строем, они испустили победный крик и бросились вперед. Среди них были отдельные иберийские конные лучники и катафракты, а также несколько небольших групп, пытавшихся пробиться на свободу.
Катон побежал к центуриону Керану и Нарсесу и увидел, что мятежники между ними и городом продвигаются вперед, набираясь храбрости для атаки. Хотя Катон не услышал никакого приказа, раздался рев, и противник устремился вперед. Лучники остались позади и позволили своим стрелам лететь по высокой дуге над головами своих товарищей. Катон крикнул предостерегающе, но большая часть стрел не достигла цели, поскольку дистанция была большой. Лишь горстка достигла головы римского отряда, попав в укрытых щитами преторианцев по флангам квадрата и поразив двух пращников. Одного стрела пронзила под ключицей, и наконечник вошел в его жизненно важные органы. Он сделал несколько шагов, затем упал на колени, затем перекатился на бок и закорчился, истекая кровью. Другой получил удар в плечо, упал и подозвал одного из хирургов.
Было время для еще одного рваного залпа, ранившего еще троих ауксиллариев, а затем атакующие приблизились почти вплотную, и лучники не могли рисковать дальнейшей стрельбой. На расстоянии пятидесяти шагов Катон приказал строю остановиться и повернулся к Керану.
- Твоя очередь.
- Третья Балеарская! Готовь пращи!
Мужчины умело полезли за свинцовыми зарядами в своих подсумках, затем передние солдаты шагнули вперед на два шага и начали раскручивать пращи и поднимать их над головами.
- Метай! - крикнул Керан.
В тот же момент как смертоносные снаряды понеслись по открытой местности к повстанцам, передний ряд пращников отступил назад, в то время как следующий ряд выступил вперед и выпустил свой залп в то мгновение, когда первый уже нанес свой смертоносный эффект в рядах приближающегося врага. Хотя Катон и раньше видел пращников в действии, он все еще был впечатлен силой простого на вид оружия. В то время как дротики и стрелы было легко увидеть, небольшие рубленые куски свинца были почти невидимы, и это усиливало их эффект. По крайней мере, десяток повстанцев рухнули замертво, как если бы они врезались в стену, когда смертельные попадания разорвали их плоть и раздробили кости. Повстанцы повалились на землю, а те, кто находился позади, споткнулись о них, и передовые ряды немедленно пришли в беспорядок. Те, кто не бежал напротив пращников, продолжили атаку, не обращая внимания на смерть своих товарищей, и бросились к преторианцам по обе стороны каре.
Катон позволил пращникам сделать еще несколько быстрых залпов и увидел, что на пути впереди нет врагов, которые еще стояли, хотя земля была покрыта телами мертвых и раненых, пораженных пращами. Он быстро приказал Нарсесу выставить своих копейщиков впереди пращников, а затем отдал приказ:
- Строй! Продвигаться!
Макрон снова начал отсчет, и коробка солдат двинулась вперед, когда первые повстанцы достигли фланговых центурий, и преторианцев охватил обволакивающих их строй бой. В передней части каре иберийские копейщики начали колоть раненых пращниками мятежников, не щадя никого, несмотря на их жалкие крики о пощаде. Пращники, затем Катон и Керан, шли по телам и залитой кровью земле. Теперь пращники, собрав камни и найденные свинцовые заряды, начали метать их поверх голов преторианцев во врагов, скопившихся с каждой стороны.
Построение замедлило свою поступь, пока люди отбивались от нападающих, и Катон посмотрел вперед, чтобы оценить расстояние до городских ворот. Они все еще были открыты, и он мог разглядеть центуриона Николиса и его людей, выстроившихся напротив входа в город. «Это было слишком рано», - взбесился Катон. Каре находилось недостаточно близко к городу, чтобы перед ним открылись ворота. Николис просто предлагал противнику заманчивую цель. И уже мятежные лучники набросились на них, начав свой обстрел. Темная фигура выскочила между людьми Николиса и метнулась в сторону повстанцев, прежде чем исчезнуть из поля зрения, и Катон проклял человека, который должен был присматривать за его собакой. Но не было времени уделять Кассию дальнейшие мысли.
- Господин, посмотри туда, царь! - Макрон протянул руку и указал в направлении битвы. Пыль все еще кружилась, и было видно множество фигур в расплывчатых очертаниях, некоторые все еще сражались. Группа всадников выскочила из облака пыли, и Катон увидел высокую фигуру Радамиста среди нескольких его телохранителей. Штандарта с ними не было. Как только увидев каре, они поскакали к нему. Макрон приказал своим людям пропустить их, и они ненадолго разомкнулись в стороны, пока лошади проносились мимо, а затем вновь сомкнули строй. Катон поспешил к царю и увидел пятна крови, блестевшие на черной его мантии и доспехах, а также размазанные по бокам его лошади. Некоторые из его стражей были ранены, а один сгорбился над луками седла, кровь капала с кончиков его пальцев.
- Ваше Величество! Вы ранены?
Радамист выглядел ошеломленным, затем взглянул на свою мантию, ощупал свои конечности и грудь и покачал головой.
- Нет ... Ни царапины.
Катон не мог не задаться вопросом, спасают ли боги безрассудного царя с какой-то целью, настолько Фортуна оберегала его жизнь.
Радамист огляделся, осознавая ситуацию теперь, когда ему не угрожала непосредственная опасность.
- Что ты делаешь, трибун? Почему твои люди отступают? Разверни их и атакуй врага.
- Ваше Величество, битва проиграна. Это была ловушка, враг значительно превосходил нас числом. Мы должны спасти всех, кого можем. Чтобы мы могли сразиться в другой день, - добавил он, чтобы успокоить своего союзника.
- Нет. Мы должны нанести удар сейчас, пока мы можем изменить ход битвы в свою пользу.
- Битва проиграна, - твердо сказал Катон. – Она была проиграна еще до того, как началась. Останьтесь здесь, с нами.
Он повернулся к преторианцам, охранявшим штандарты когорты.
- Возьмите их поводья. Не позволяйте им покинуть строй каре.
Катон двинулся прежде, чем царь смог протестовать против его приказов, и увидел, что все больше врагов приближается к ним с флангов и с тыла. Вскоре они исчерпают свою жажду крови на иберах и двинутся на убийство римлян. До города было более 800 метров, и Катон боялся, что его люди не доберутся до него. Они могут даже не добраться до заброшенного лагеря, если повстанцам удастся прибыть в достаточном количестве, чтобы окружить их и остановить их продвижение. Несколько раненых преторианцев уже выпали из строя, и им помогали медики внутри формирования, но вскоре, как знал Катон, они будут вынуждены оставить раненых.
Он быстро оценил расстояние и степень замедления хода их коробки и принял решение. Лагерь предлагал ближайшую защиту, и они могли укрыться там, а затем попытаться прорваться в сторону города, когда стемнеет. Если они попытаются добраться до ворот сейчас, велика вероятность, что им это никогда не удастся. Он направился к Макрону, чтобы быстро объяснить свой план на случай, если он будет сбит, и ему понадобится его друг, чтобы довести его до конца.
- Лагерь? - Макрон засомневался. - Между нами и ними будет только ров и вал.
- Защита лучше той, что есть у нас сейчас.
- Верно. - Макрон втянул воздух сквозь зубы, обдумывая ситуацию. - Ты прав. Самый лучший шанс, который у нас есть.
Катон похлопал его по плечу. - Будь готов к этому, когда я отдам приказ.
- Да, господин.
Построение медленно продвигалось по дороге, поскольку все больше и больше повстанцев приближалось и заставляло их сражаться за каждый шаг в сторону города. У городских ворот лучники и толпа надвигающихся всадников заставили центуриона Николиса вернуться в столицу, и, на глазах у Катона, ворота были закрыты. Это зрелище вызвало на мгновение отчаяние, затем облегчение. По крайней мере, ворота были в безопасности, и центурион не рискнул своими людьми в какой-нибудь безрассудной попытке удержать путь открытым. Безусловно, у Катона и его людей был лишь минимальнейший из шансов прорваться к городу. Лагерь был теперь намного ближе, ближайшие ворота были не более чем в ста шагах от него. Пока что враг, похоже, не осознал эту возможность, которую он предоставил римлянам. Катон понял, что будет сложно и это отнимет много времени, чтобы попытаться постепенно повернуть строй, и решил, что решением будет продолжить наступление, затем остановиться напротив входа и просто повести центурии на левом фланге вперед и продолжить наступление под прямым углом.
Всадники, которые оттеснили Николиса и его преторианцев обратно в город, теперь приближались к иберийским копейщикам галопом на виду у пехотной массы. Пращники метали свои заряды в атакующих над головами копейщиков, нанося еще больший урон противнику. Как можно лучше рассчитав момент, Катон приказал остановиться, а затем сменить фронтальное направление, пока люди по периметру держали свои щиты сплошной стеной и наносили колющие удары по мятежникам, пытающимся прорваться сквозь них. Как только построение было готово, он отдал приказ двигаться снова, и каре двинулось к лагерю.
Сначала изменение направления сбило с толку врага, и те, кто столкнулся с двумя центуриями на бывшем левом фланге строя, ставшим теперь его фронтом, встревожились, поскольку их стали с удвоенным ожесточением теснить надвигающиеся ряды преторианцев. Те, кто был ближе всего к римлянам, попытались отступить, но были пойманы в ловушку сгрудившихся тел своих товарищей и представляли собой легкую мишень для копий преторианцев, разрывающих их обнаженную плоть. Начали раздаваться крики страха и паники, и первый мятежник в рядах врага развернулся от наступательного давления, вышел из массы сражавшихся и затем побежал. Это не было повальным бегством. Большинство по-прежнему продолжало сражаться, но тем не менее коробка могла двигаться в стабильном темпе. К этому времени Катон мог видеть, что повстанцы вокруг них исчисляются тысячами, и стало окончательно ясно, что любая попытка прорваться в город закончилась бы неудачей и резней.
Они почти достигли пандуса над внешним рвом, и следующая часть маневра обещала быть сложной, так как многое зависело от ситуации внутри лагеря. Катон подошел к центуриону Игнацию и указал на вход в лагерь.
- Когда мы приблизимся, ты со своими людьми бросишься вперед, пройдешь через ворота, а затем запрешь другие. Не останавливайся, чтобы добить тех врагов, кто все еще может оставаться внутри. Просто возьми и держи другие ворота под нашим контролем.
- Да, господин.
Как только повстанцы осознали, что они оказались зажаты между наступающими римлянами и рвом, последовала новая волна паники, когда люди начали падать в канаву, и некоторых пронзали короткие заостренные колья, которые были вбиты под углом, чтобы препятствовать продвижению вперед штурмующих. Катон остановил каре на краю рва и отдал приказ Игнацию. Тотчас же центурион призвал свою центурию, и они бросились по пандусу через открытые ворота, издав громкий боевой клич, чтобы поколебать дух всех мятежников, оставшихся внутри.
- Керан! - крикнул Катон вспомогательному командиру. - Следующие твои люди. Расставь их вдоль вала и пусть они метают по готовности.
- Да, господин!
Как только пращники вошли в лагерь, а затем Радамист и его телохранители, Катон начал пускать больше людей через рампу, выдергивая каждого пятого из строя, когда он обходил остальную часть построения, так что оно постепенно сжималось, пока не остались только Катон, Макрон и пятьдесят человек, сомкнувшись у конца мостика. Позади них и над ними пращники обстреливали повстанцев, упорно напирающих на римлян, все еще находившихся за пределами лагеря. Невозможно было промахнуться по такой цели и на таком расстоянии, и Катон видел, как мятежники бесперебойно получали прямые попадания по голове или по рукам, высоко державшим их оружие, забрызгивая кровью окружающих их товарищей.
Он похлопал человека по плечу.
- Ты. Отступай. Через рампу!
Преторианец ткнул своим скутумом вперед, затем отступил, и люди с обеих сторон сомкнулись, и крохотный периметр сузился еще немного. Катон продолжал вытаскивать их по одному, пока не осталось ровно столько, чтобы удержать конец мостика, по четыре человека по обе стороны от Макрона.
- Центурион! Когда я отдам приказ, ты и твои люди поворачивайтесь и бегите назад.
- Не заставляй нас ждать, - крикнул Макрон, не осмеливаясь оглянуться.
Катон перебежал по рампе в лагерь. Беглый взгляд на внутреннюю территорию показал, что его люди держали сиуацию под контролем. Остальные ворота были закрыты, и отряды пращников выстроились вдоль валов, чтобы поддерживать постоянный свинцовый ливень по врагу. Он повернулся к солдатам у ворот.
- Я хочу, чтобы они закрылись, как только последние наши люди перейдут через рампу.
Преторианцы кивнули, трое подняли запорную планку и встали наготове. Катон повернулся, чтобы увидеть арьергард из последних преторианцев, которые упирались своими подбитыми гвоздями калигами, выставляя вперед щиты, в попытке удержать нападавших.
- Макрон! Сейчас!
- Назад, ребята! - проревел Макрон, а затем бросился вперед к лагерю, отчаянно рубя своим гладием направо и налево, чтобы отогнать врага. Затем он повернулся и бросился за своими людьми. Пращники над воротами выпустили новый град свинцовых зарядов, чтобы прикрыть центуриона, и еще несколько врагов упали прямо за его спиной. Затем из бурлящих рядов повстанцев кто-то метнул топор. Он закрутился, летя вслед за Макроном, и ударил его тупой частью обуха о заднюю часть его шлема. Он споткнулся, сделав лишь два шага, затем рухнул на мостик, на полпути к воротам, оставшись лежать неподвижно.
*************
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В тот же момент, как Макрон упал лицом вниз на землю, Катон рванулся вперед. В голове не промелькнула мысль об ответственности перед другими людьми или необходимости командиру смириться с одной потерей ради всеобщего блага. Все, что он видел, – это растянувшийся и уязвимый Макрон и первый из мятежников, рвущийся вперед с разинутым ртом от победоносного рыка, когда он поднял оружие, чтобы добить римского центуриона. Гладий Катона вылетел из ножен, сделав несколько шагов, которые потребовались, чтобы добраться до своего друга, он встал над его телом, стиснув зубы и скривив губы в грозном рыке, когда он развернулся к врагу и приготовился защищать Макрона.
Первый из повстанцев ринулся на него с копьем наперевес, отчаянно пытаясь добиться чести убить старшего римского офицера. Катон звонким ударом срубил широкое железное острие копья, которое отлетело в сторону. Затем он схватил древко своей свободной рукой и вывернул его к себе, выведя мятежника из равновесия и нанеся ему жестокий удар с разворота, который вскрыл его лицо от щеки до щеки, устроив фонтан из крови, осколков костей и зубов. Мятежник резко ослабил хватку и, протянув руки к лицу, качнулся в сторону рампы и упал в канаву.
Подбежали еще двое мужчин, вооруженные длинными изогнутыми мечами и щитами. Катон знал, что не сможет сдержать их обоих. Когда первый сделал ложный выпад, и Катон двинулся, чтобы заблокировать удар, другой двинулся против его открытого фланга, подняв меч для удара. Но прежде чем он успел нанести удар, он испустил крик удивления и боли, когда Кассий прорвался сквозь мятежников сзади и сжал челюсти вокруг лодыжки человека, выводя его из равновесия. Мятежник упал назад, почти на голову пса, который выпустил его из своих челюстей и прыгнул в сторону, а затем быстро повернулся, ощетинившись рядом со своим хозяином, с шерстью дыбом и обнаженными клыками в свирепом хищном оскале, который заставил передних повстанцев заколебаться на одно короткое мгновение, решающее мгновение, спасшее жизни Катона и Макрона.
- Назад, господин! - крикнул голос, и Катон был грубо отпихнут плечом, когда преторианец занял позицию прямо перед ним, с щитом против врага и поднятым мечом. К нему присоединился еще один преторианец, когда вперед выступили новые повстанцы, размахивая изогнутыми мечами, направленными на широкие римские скутумы. Катон потянулся вниз, чтобы схватить Макрона за портупеи своей свободной рукой, и попытался протащить его к воротам.
- Вездесущие фурии, почему ты такой тяжелый, - выругался он, мощно напрягшись, но протащив тело друга лишь ненамного к воротам. Кассий издал последний рык и двинулся вслед своему хозяину.
Еще двое преторианцев бросились вперед. Первый присоединился к двум собратьям, сражавшимся с повстанцами, в то время как другой вложил свой гладий в ножны и схватил Макрона за руку.
- Тяните, господин!
Слаженно действуя с преторианцем, Катон сумел протащить неподвижное тело Макрона на оставшееся расстояние через рампу в лагерь. Затем он отпустил его и окликнул троих солдат, которые все еще прикрывали маленькую спасательную миссию.
- Отступать!
Они не нуждались в дальнейшем ободрении и отступили от врага, рубя и нанося удары на ходу. Пока они пробегали под караульной сторожкой над воротами, пращники выпустили залп в лицо мятежникам и поразили ближайших людей, остудив пыл преследователей и подарив пару драгоценных мгновений преторианцам. Мгновение спустя троица ворвалась в лагерь, и их товарищи немедленно закрыли ворота, вставив запорную планку в скобы, в тот момент когда первый из врагов врезался в воротные бревна.
- Навалились на ворота! - приказал Катон, прижимаясь к запорной перекладине, чтобы удерживать ее на месте, когда железные петли начали усиленно протестовать. С другой стороны он мог слышать разачарованные крики повстанцев, и пыль поднималась от ворот, когда они в отчаянии колотили и ломились в ворота снаружи. Он мог слышать продолжающиеся треск и грохот, когда свинцовые заряды врезались в шлемы и броню. Враг смог выдержать такой ливень еще немного, прежде чем их потери поколебали их штурмовой дух, и они поспешно отступили через рампу в поисках любого скудного укрытия, которое они смогли найти, чтобы укрыться от пращников.
Катон отвалился от ворот и поспешил к Макрону, которого перевернули на спину, рядом с ним на корточках сидел хирург и осматривал его в поисках ран.
- Есть несколько порезов и царапин, но я ничего не вижу.
- Он получил удар по шлему сзади, - ответил Катон, расстегивая ремни и снимая шлем и шапочку со слипшихся волос Макрона. Он увидел неглубокую вмятину на задней части шлема и показал ее медику. - Там.
Глаза Макрона задрожали, и он издал низкий стон. Затем его голова повернулась набок, и его вырвало. Медик перевернул его, чтобы он не захлебнулся, и наморщил нос от едкой вони.
- По крайней мере, это доказывает, что он жив.
Кассий подошел и нетерпеливо понюхал рвоту, и Катон с чувством отвращения оттолкнул его, прежде чем собака почувствовала искушение лизнуть ее. Катон повернулся к медику.
- Присмотри за центурионом и присмотри за моей собакой, - приказал он, а затем встал и взобрался на сторожку. Звуки битвы почти прекратились, и, осматривая пространство вокруг лагеря, он увидел, что повстанцы отступили ото рва. Керан приказал своим людям опустить пращи и сохранять заряды. Стрельба прекратилась и вражеские лучники отступили за пределы досягаемости. Единственное движение на земле непосредственно перед Катоном было среди раненых тел, разбросанных вдоль пути отступления преторианцев. Большинство из них были мятежниками, но все же там было много римлян и иберийских копейщиков, и Катон пожалел их на минуту; он ничем не мог им помочь. Им суждено было быть приконченным врагом, когда тот начал осматривать поле битвы, грабя тела. Еще больше мертвых было разбросано по гораздо более обширной территории, и, как знал Катон, в основном это были погибшие и раненые разбитых иберийских войск. Вдалеке широкая полоса трупов отмечала исходную линию боя до точки, когда ловушка обнаружила себя.
Он вздохнул и осознал, что его конечности слегка болят после напряженного боя, и потребовалось мгновение, прежде чем его разум успокоился достаточно, чтобы тщательно обдумать ситуацию, в которой он и его люди оказались теперь. Беглый осмотр лагеря выяснил, что большинство солдат двух когорт выжили. Кроме них, единственными оставшимися иберами были выжившие из контингента копейщиков, Радамист и его телохранители, всего не более тридцати человек. Вместе с тремя сотнями преторианцев и чуть более чем двумя сотнями пращников этого было недостаточно для защиты валов лагеря, если противник решит атаковать со всех сторон одновременно. «Конечно, была еще горстка людей под командованием центуриона Николиса», - подумал Катон, взглянув на город. В тот момент он увидел, что ворота открылись и группа конных повстанцев небрежно проезжает под арочным входом. Он почувствовал укол отчаяния при виде этого. «Николиса и его центурию, должно быть, предали изнутри города, и теперь Артаксата оказалась в руках повстанцев. А значит, что у оставшихся в живых не было надежды. Они оказались в ловушке, в абсолютном численном меньшинстве и были отрезаны от последней линии обороны в акрополе города. Надежды на подмогу извне тоже не было – ближайшие римские войска находились за сотни километров. У них не было еды, а вода была только в их же флягах. Все потеряно», - с горечью осознал он.
Катон отвернулся и сел на валу, осматривая ситуацию в лагере. Рядом были разбросанные остатки связок сена и соломы, где прятался противник. Это зрелище оскорбило его профессиональную гордость. Он должен был догадаться, что что-то пошло не так, когда они с Макроном ранее этим утром внимательно осматривали лагерь со стен. «Кажется, это было давным-давно», - подумал Катон. - «Но не время для таких снисходительных самообвинений», сказал он себе. Он должен был придумать план, любой план. Его люди ожидали этого от него. Осмотрев лагерь, он быстро решил, что защищать весь периметр шансов нет. Им нужно будет построить какой-то редут в одном углу, но единственными инструментами на руках было их оружие. Их кирки и лопаты были вместе с повозками и осадными машинами в дворцовых конюшнях. Все это попало в руки врага.
Катон обдумал несколько оставшихся вариантов. Они могли защищать лагерь до тех пор, пока враг неизбежно не найдет путь через валы и не заполонит их, или, если мятежники поступят мудро, они будут ждать, пока жажда и голод не приведут защитников к отчаянию. Катон рассматривал еще одну возможность. Он и другие могли попытаться вырваться и пробиться обратно к границе. Бесполезность идеи заставила его насмешливо покачать головой. В конце концов, дело сводилось к тому, чтобы сдаться или сражаться насмерть. С полной ясностью этого выбора, звенящей в его голове, он вернулся к Макрону и обнаружил, что его друг сидит, прислонившись к одному из столбов, поддерживающих караульную сторожку. Медик оставил его там, пока он ухаживал за другими ранеными. Катон расстегнул ремни под подбородком, снял шлем и расправил плечи, прежде чем присесть на корточки.
- Как ты себя чувствуешь?
- Словно меня трахнули все три фурии разом, - вздрогнул Макрон. - Голова похожа на кузнечную наковальню. Твоя долбанная собака продолжает лизать мне лицо, все крутится и ... . - Он наклонился, и его вырвало.
- У тебя был сильный удар по голове, мой друг, - сказал Катон. - Чего ты хотел?
Макрон вытер рот тыльной стороной ладони, затем осторожно повернулся и вздрогнул, когда его пальцы наткнулись на шишку размером с куриное яйцо.
«Всегда какой-то трусливый ублюдок позади тебя сбивает тебя с ног». - Он закрыл глаза на мгновение и продолжил.
- Какова ситуация, парень?
Катон покачал головой.
- На этот раз мы действительно облажались. Выхода нет. Мы либо умрем здесь, либо сдадимся.
- Сдаваться? Ни хрена подобного. После того, что наш иберийский друг сделал с местными жителями, они возжелают наши головы наряду с его. Я лучше рискну и умру с мечом в руке.
- Рискнешь? - спросил Катон. - Да, тут нет никакого риска, с нами покончено в любом случае. Так или иначе, ты сейчас не в форме, чтобы сражаться.
- Не в форме? - проворчал Макрон. Он резко поднялся и встал на ноги, затем постоял, покачиваясь, прежде, чем он упал на столб и соскользнул обратно на землю с разочарованным стоном. - Хрены ослиные ... Да, поразит их молнией Юпитер.... Сраные повстанцы...
- Совершенно верно, - с чувством согласился Катон. Он хотел сказать своему другу несколько слов утешения, но их не было. Было заманчиво сесть рядом с Макроном и уступить обстоятельствам, но это была роскошь, которой не имел права позволить себе командир. Он должен был позаботиться о людях, как мог, до самого конца. Только тогда его долг перед ними будет выполнен.
- Оставайся здесь, Макрон, пока не будешь готов к бою. Это приказ.
Катон протянул руку и убрал со лба прядь мокрых от пота волос, надел промокшую войлочную шапочку, а затем и шлем. Затем, уходя, он выкрикнул: -Офицеры! Ко мне!
Приказав опционам доложить о потерях, назначив каждому центуриону участок вала для защиты вместе со своими людьми, а также проинформировав их о своих мрачных выводах относительно их положения, Катон направился к тому месту, где на небольшом расстоянии на груде соломы сидел Радамист, поодаль от остальной части его людей. Его рукав был срезан, а рука перевезяна импровизированной повязкой. Выражение его лица было мрачным, когда он взглянул на римского офицера, а затем выдавил улыбку.
- Я могу представить, что скоротечность моего правления принесет мне особое место в истории, а?
Катон улыбнулся в ответ.
- Более чем вероятно.
Улыбка царя дрогнула.
- Значит нет никакой надежды?
- Абсолютно никакой, Ваше Величество.
- Величество? - пожал плечами Радамист. - Царь без царства. Если бы Зенобия могла видеть меня сейчас, она бы наверняка усмехнулась.
Катон в этом сомневался. Даже если бы Зенобия еще не была схвачена, она бы переживала по поводу собственной судьбы от рук мятежников.
- Что со мной теперь будет, трибун?
Катон почувствовал укол презрения. Где было сострадание Радамиста к людям, которых он заманил в ловушку? К людям, чьи тела лежали разбросанными по земле перед столицей, или к тем, кто еще жив и за кем охотились в данный момент повстанцы? Где было его сопережевание Катону и его преторианцам, вынужденным последовать за ним, чтобы усадить его на трон? Он не заботился ни о ком, кроме себя и Зенобии. Катон решил, что это не тот человек, который должен быть царем. Рим выбрал неправильного союзника. Он попытался очистить свой разум от таких соображений, когда ответил: - Вы можете попытаться сбежать. У вас отличная лошадь, но если бы я был человеком, делающим ставки, я бы не дал хороших шансов на то, что вы сможете оторваться от ваших врагов. Но если вы останетесь здесь, у вас будет выбор такой же, как и у всех нас. Сдаться или бороться до конца. Кто-то может сказать, что благородный царь выберет последнее.
Радамист задумался на мгновение. - А что ты посоветуешь?
- Не мне давать советы по таким вопросам. Выбор остается за вами.
- Понятно. - Радамист пристально посмотрел на Катона. - Ты никогда по-настоящему не восхищался мной, не так ли?
- Восхищался? - Катон был не готов к такому повороту. До сих пор он жил в страхе перед тем, что этот человек может сделать с ним и другими по прихоти или в результате какого-то циничного расчета. - У вас, конечно же, есть замечательные качества. У вас есть смелость. И сила, и этого достаточно, чтобы вдохновить других следовать за вами…
- Но?
- Но вы человек, который готов использовать предательство и убийство, чтобы добиться своего. Жизни других не имеют значения в вашем выборе. Вы также жестоки, как и глупы. И более того, вы человек, которого направляет человек, еще более корыстный, чем вы.
- Зенобия?
Катон кивнул.
- За все это мне жаль вас. Но не так сильно, как мне жаль всех тех, кому пришлось страдать, потому что вы такой, какой вы есть, - он замолчал. - У меня есть сын. Маленький мальчик, которого я, скорее всего, никогда больше не увижу, благодаря вам. И среди моих людей много тех, кто из-за вас оставит вдов и сирот. - Было облегчением избавиться от всех этих мыслей; холодное удовольствие представить голую правду могущественному человеку, увлеченному убеждением в своей непогрешимости и лести слуг, до тех пор, пока поражение не лишит его всех его нарядов и высокомерного самоуважения. В конце концов, он был просто человеком.
Радамист нахмурился. - Я тебе не нравлюсь, трибун.
Катон понял, что даже сейчас ему не хватало осознания, чтобы увидеть чистую правду, и горько рассмеялся.
- Что здесь смешного? - потребовал ответа Радамист.
- Да, Ваше Величество, - просто сказал Катон. - Вы не достойны даже, чтобы вас жалели. Неприязнь – слишком слабое слово для всего того, что я чувствую к вам.
Некоторое время они смотрели друг на друга, и Катон увидел, что гнев соперничает с разумом в выражении лица другого мужчины. В какой-то момент он был уверен, что Радамист вот-вот вскочит и попытается в ярости сразить его. Но прежде чем это могло произойти, раздался крик часового над воротами.
- Господин! Трибун Катон! - Центурион Керан махал рукой, чтобы привлечь его внимание. - Что-то происходит. У городских ворот.
Катон был благодарен за возможность отвернуться от царя, поспешить к валу и подняться наверх, чтобы присоединиться к Керану, и пращники разошлись по обе стороны от него. Компактная группа конных лучников вышла из ворот и приближалась к походному лагерю. Во главе их ехали двое мужчин. Один поднял рог и начал издавать серию нот, в то время как другой был одет в мантию знатного ранга и носил нагрудник и шлем. За стеной столб дыма поднимался в небо по направлению к царскому дворцу.
- Хочешь, я немного подбодрю их, чтобы они развернулись и поскакали обратно в город? - спросил Керан.
- Нет. Послушаем, что они скажут. По крайней мере, это даст нам еще немного времени в этом мире.
Группа приблизилась на сотню шагов, прежде чем они остановились, двое всадников продолжили движение к воротам и остановились. Армянский вельможа взглянул на Катона и обратился к нему по-гречески.
- Ты – римский офицер?
- Я. Чего ты хочешь?
Парламентер слегка улыбнулся.
- Высший совет армянской знати послал меня потребовать твоей сдачи.
На мгновение Катону захотелось грубо отвергнуть такое предложение. -Каковы ваши условия?
- Очень благоприятные, я думаю, такими ты их найдешь. Мы позволим тебе и твоим людям покинуть лагерь и беспрепятственно вернуться в Сирию. Армения не желает ссориться с Римом. Мы просто стремимся управлять своими собственными делами без вмешательства Рима или Парфии. Мы считаем Рим другом Армении.
- Друзья не убивают друг друга.
- Друзья тоже не навязывают друг другу тиранов. - Улыбка знатного армянина погасла. - Твой император совершил серьезную ошибку, когда снова попытался навязать нам Радамиста. Ибериец – иностранный узурпатор, и мы его не потерпим. Не более, чем мы станем терпеть другого правителя, навязанного Парфией. Если бы боги даровали нам справедливость, мы бы взяли Радамиста на большой рынок Артаксаты и повели бы его вдоль всех тех жертв, кого там замучали до смерти сквозь жестокие мучения, которые он применял к ним, и подарили бы ему такую же медленную смерть, какую многие встретили от его рук. Однако наше предложение не позволяет нам избавиться от тирана.
- Да? И почему же нет?
- Наше восстание поддерживается иберийским золотом и иберийским оружием. Взамен царь Фарасман также предложил нам выкуп за благополучное возвращение своего сына. Он поклялся нам, что Радамисту больше никогда не будет позволено въехать в Армению.
Катон изо всех сил пытался контролировать свою реакцию на новости. Это был действительно странный поворот событий. «В какую игру играл царь Иберии? Зачем ему предлагать помощь повстанцам свергнуть его сына, когда именно благодаря его поддержке Радамист стал царем в первую очередь?» - Он вздохнул.
- В чем конкретно заключается ваше предложение?
- Вы немедленно сдадите нам лагерь, Радамиста и всех его людей. Ваши люди сложат оружие и будут нашими пленниками, пока ты вместе с небольшим эскортом римских солдат не доставишь Радамиста к границе и не передашь его иберийскому управителю в городе Искербалис. Когда ты вернешься, остальные твои люди будут освобождены. Ваше оружие будет возвращено, а затем вы отправитесь обратно в Сирию, взяв с собой письмо для своего императора, в котором говорится, что мы останемся союзниками Рима. Несмотря на действия последних месяцев. Понятны ли вам условия?
- Зачем моим людям нужно сопровождать Радамиста в Иберию? Вы могли бы сделать это сами. Мы тебе не нужны.
- Царь Фарасман не верит в то, что мы сможем доставить и передать его сына живым. Римский эскорт – его гарантия безопасности.
- Понятно, - кивнул Катон. - А с чего ты решил, что я не возьму Радамиста в Сирию, чтобы можно было сделать новую попытку посадить его на трон Армении?
- Римлянин, я доверяю тебе даже меньше, чем царь Иберии доверяет нам. Вот почему мы будем держать твоих людей в заложниках, пока ты не вернешься после передачи Радамиста. Если ты по какой-либо причине не справишься с этой задачей, мы убьем твоих людей. Тех, кто в лагере с тобой, и тех, кого мы захватили в городе. Он повернулся и выкрикнул команду. Всадники отошли в сторону, обнаружив группу людей в туниках преторианцев. Они были лишены щитов, оружия и доспехов. С ними была еще одна фигура, женщина, и Катон сразу понял, кем она должна быть. Всадники махнули пленным и двинулись в сторону лагеря. Пленные осторожно двинулись вперед.
- Этих людей и царицу, мы возвращаем вам в знак нашей доброй воли, - продолжил вельможа. Он взглянул и прикрыл глаза. - Даю тебе возможность обдумать наши условия до полудня. Если ты откажешься, то мы подождем, и пусть жажда ослабит вас. Когда наступит подходящий момент, мы войдем в лагерь и убьем всех, кто еще жив, внутри, кроме Радамиста. До полудня, римлянин. Он склонил голову, развернул коня и поскакал обратно к городу, минуя пленников, которые заспешили в другом направлении. Катон подождал, пока отчетливо узнал Николиса и некоторых других, чтобы убедиться, что это не уловка. Затем он отвернулся и увидел, что Радамист стоит на полпути к валу и смотрит на него.
- Я полагаю, вы все это слышали? - сказал Катон.
- Да, слышал … - Радамист прочистил горло. - А что ты решишь делать с их предложением?
Катон выпрямился и посмотрел вниз на него. - Я уже решил.
*************
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Месяц спустя Катон сидел в саду виллы управителя Искербалиса, городка, расположенного недалеко от границы Иберии с Арменией, где он и другие находились под стражей в течение предыдущих двенадцати дней. Отряд преторианцев, который он привел с собой, играл в кости в тени кедрового дерева в углу сада. Был жаркий летний день, воздух был неподвижен и душен, и он предпочел бы кататься верхом или гулять по холмам, окружавшим город, или плавать в прохладных водах реки, протекавшей мимо его стен и обозначавшей границу между двумя царствами. Однако управителю было дано твердое указание обеспечить, чтобы его гости, под таким статусом он должен был их рассматривать, оставались на вилле под строгой охраной. С ними обращались достаточно хорошо, с достаточным количеством еды и питья и удобными жилыми помещениями, но входы и выходы были заперты, и они прибегали к развлечениям в стенах виллы, в то время как звуки улиц за ее пределами служили им лишь напоминанием об их жизни в заточении. К тому же Катон оставил Кассия в Артаксате; собака ненавидела, когда ее запирали, и наверняка быстро исчерпала бы радушие гостеприимства управителя.
Катон обычно тренировался и тренировал своих людей каждое утро, прежде чем отпустить их и направиться в бани виллы, где он наслаждался парной перед тем, как окунуться в небольшой резервуар, вода в котором ежедневно обновлялась из реки, которая питалась горными ручьями, и поэтому вода была восхитительно холодной. После водных процедур он гулял по саду во внутреннем дворе до полудня, когда управитель с радушием пригласил его на террасу на крыше, чтобы пообедать и весело поговорить о перипетиях Катона в путешествиях и походах по всей Империи. Управитель был с виду дружелюбным человеком с аппетитом к познанию окружающего мира, и у него была небольшая по римским меркам библиотека в комнате, ведущей на террасу. Большинство рукописей было написано на языках, которых Катон не видел ранее, но на греческом было достаточно работ, чтобы скоротать часы до ужина. Это была наименее приятная часть дня, так как управитель настаивал на том, чтобы развлечь Радамиста и Зенобию вместе с Катоном, и разговоры часто носили неестественный характер, за исключением тех вбросов, когда оптимизм иберийского царевича подпитывал его амбиции, и он говорил о своих планах на будущее, завоеваниях, как только его отец сочтет нужным снабдить его свежими солдатами. Все это время управитель вежливо слушал и даже время от времени, казалось, забавлялся высокомерием Радамиста. Катон, напротив, старался игнорировать царевича и отказывался втягиваться в какой-либо затяжной разговор с ним или с Зенобией. Тем более, что между бывшим царем и царицей Армении уже возникла ощутимая напряженность в отношениях после его унизительного поражения.
Шли дни, и его разочарование по поводу бездействия росло, и его мысли обратились к неизбежной перспективе доклада командующему Корбулону, когда колонна вернется в Сирию, не выполнив своей миссии. Краткое правление Радамиста закончилось, и в настоящее время Арменией правит совет знати. Катон предположил, что это не продлится долго. Ни Рим, ни Парфия не потерпят нейтральной независимой Армении. Контроль над несчастным царством был тем, что могло удовлетворить каждую из великих держав. То, что Тиридат был изгнан вместе со своими парфянами, было бы скудным утешением, а предложение армян о фактическом нейтралитете будет воспринято как неудача, когда известие достигнет Рима. А потом еще был вопрос об утере повозок с припасами и осадными механизмами. «По крайней мере, они не должны были достаться какому-либо потенциальному врагу», с некоторым удовлетворением подумал Катон. Как только он увидел, что битва проиграна, центурион Николис взял на себя инициативу, вывел своих людей из ворот и бросился обратно во дворец, чтобы поджечь обоз и осадное оборудование. Все было разрушено, как и большая часть дворца, когда вспыхнуло пламя, прежде чем Николис был вынужден сдаться.
Макрон был оставлен командовать римлянами, оставшимися в плену, и повстанцы заверили Катона, что о них будут хорошо заботиться до его возвращения. Даже в этом случае Катон боялся, что они не выполнят свое обещание справедливо обращаться с заложниками. Тем более, что после капитуляции они отвели всех иберийских солдат в сторону, а потом просто осыпали их стрелами. Спаслись только Радамист и Зенобия, поскольку это было все, что требовалось от мятежников, чтобы выполнить сделку, которую они заключили с царем Иберии. На следующий день Катон, его эскорт, свергнутые царь и царица выехали из Артаксаты и двинулись торговым путем к границе к городу Искербалис. Не было необходимости остерегаться побега, так как Радамист с нетерпением ожидал своего возвращения в Иберию и возможности осуществить новые мечты о власти. Большая опасность исходила от армян, когда они путешествовали по их земле, и Катон изо всех сил старался избегать городов и больших поселений, где он и его люди могли быть захлестнуты разъяренной толпой, возбужденной воспоминаниями о первом правлении Радамиста. По правде говоря, он устал от вида этого человека и его плетущей интриги жены и не мог дождаться возможности покинуть виллу управителя и вернуться в Артаксату.
Его единственной непосредственной причиной для беспокойства был отказ его хозяина разрешить римлянам уйти, пока царь Иберии не дал своего разрешения. Царю, как сказали Катону, было отправлено письмо, в котором сообщалось, что его сын благополучно достиг Искербалиса, и царский курьер вернулся, чтобы сообщить управителю, что Его Величество едет лично встретиться с сыном. В связи с этим возник вопрос, почему он просто не послал за своим сыном? И этот вопрос пришел в голову не только Катону. За сердечным ужином Радамист время от времени поднимал его, но управитель вежливо уклонялся от ответа, настаивая на том, что он просто следовал инструкциям и сам не вполне понимает мотивов царя.
В это прекрасное утро, через месяц после поражения у Артаксаты, Катон растянулся на диване в тепле и закрыл глаза, чтобы ненадолго задремать, когда он почувствовал, что тень упала на его лицо. Он моргнул, открыв глаза, и увидел, что Зенобия смотрит на него сверху вниз, с холодным и расчетливым выражением лица на мгновение, прежде чем оно было замаскировано сладкой улыбкой, которую, Катон теперь был уверен, она использовала на любом мужчине, которым хотела манипулировать, чтобы он служил ее целям.
- Прекрасное утро, трибун Катон, - ласково сказала она.
Он свесил ноги с края дивана и сел, осторожно глядя на нее. - Оно было таким всего лишь мгновение назад.
Она изобразила обиженный взгляд. - Я не думаю, что такой невоспитанный комментарий оправдан.
- Послушай, я устал от твоих игр, и ты не можешь играть со мной, как со своим мужем.
- Это так? Кажется, припоминаю, что мне удалось уговорить тебя отвести меня к себе в палатку. . . и твою кровать.
Катон нахмурился. - Это была ошибка. Я смогу не повторить ее впредь. - Он оглянулся.
- Если ты ищешь моего царя, он все еще спит или спал, когда я оставила его всего минуту назад. Я знаю, как утомить мужчину. - Она бросила на него кокетливый взгляд, прежде чем продолжить. - Чтобы мы могли поговорить с миром.
- Мне нечего тебе сказать.
Не дожидаясь приглашения, она села рядом с ним и накрыла его руку своей. Катон сердито стряхнул ее.
- Достаточно!
- Очень хорошо. - Выражение ее лица стало жестким. - На данный момент я не буду играть с тобой в какие-либо игры. Но я должна спросить твое мнение кое о чем. Говори свободно или нет, как хочешь.
Грудь Катона с горечью поднялась и опустилась. - О чем же?
Зенобия сложила руки на коленях и на мгновение подумала, прежде чем заговорить тихим голосом.
- Я не понимаю, почему нас здесь держат. По какой причине Фарасман заставляет нас ждать? Почему бы сразу не послать за Радамистом? Боюсь, что он не доверяет своему сыну.
- Можете ли вы его винить? И после всего, что ты и он заставили меня и моих людей пройти, я тоже не могу найти в себе силы доверять вам. Я скорее буду доверять скорпиону.
- Это неуместно, трибун.
- Позволю себе не согласиться. Я знаю тебя и Радамиста достаточно долго, чтобы понять, насколько вы расчетливы и опасны. Царь Фарасман должен еще глубже понимать предательскую природу своего сына. На его месте я бы не позволил Радамисту свободно передвигаться по Иберии. Он уже доказал, что способен предать и убить своего дядю в Армении. От убийства одного члена своей семьи до убийства другого нужно сделать не такой уж и большой шаг. Я бы предпочел, чтобы Радамист содержался где-нибудь, и где я мог бы за ним присматривать.
Зенобия задумчиво посмотрела на него.
- Значит, ты говоришь, что это место будет нашей тюрьмой?
- По всей видимости.
Ее плечи слегка опустились, когда она это восприняла.
- Ты повторяешь мои мысли, Катон.
Между ними наступило короткое молчание, прежде чем Катон снова заговорил.
- Вопрос, который я задаю себе, заключается в том, почему меня и моих людей держат здесь с вами.
- Да ... Я подумала об этом. Теперь, когда ты привел нас в Искербалис, тебе ничто не мешает вернуться к твоим воинам.
- Я уверен, что у царя Фарасмана есть веская причина. Надеюсь, мы скоро узнаем, в чем она заключается. Я очень быстро устаю от такого гостеприимства.
Она улыбнулась его ироническому тону.
- Да. Я уверена, мы скоро узнаем.
***
Ответ пришел позже в тот же день, в сумерках, когда на улице внезапно возникла суматоха возле виллы управителя, с шумом подъезжающей большой кавалькады всадников и выкриками обменивающихся реплик на местном языке. Катон был в библиотеке и отложил свиток, который читал, и вышел на террасу, чтобы оценить ситуацию. С одной стороны был виден большой двор перед зданием, и он увидел, как несколько слуг носятся туда-сюда, а затем и сам управитель спешит к дверям, выходящим на улицу. Когда слуги заняли свои места по краю двора, а его караульные выстроились в ряд по обе стороны от двери, управитель кивнул своему распорядителю, и тот отодвинул большую железную защелку и распахнул двери внутрь. Свет с улицы залил своими лучами все входное пространство, затем на мозаичный пол упали тени, а за ними проследовали десятки солдат в зеленых туниках и черных кирасах. Они рассредоточились по сторонам, и наступила пауза, когда появилась еще одна тень, а затем вошел высокий мужчина. На нем были простая синяя мантия и золотая диадема с большим рубином на самом верху, сдерживающая его седые волосы. При его появлении все, кроме его охраны, упали на колени, включая управителя. После короткой беседы управитель поднялся на ноги и повел царя в сторону крыла виллы, используемого для официальных дел.
Катон спустился в сад и увидел, что его люди собрались в группу, с тревогой перешептываясь по поводу шума и суматохи.
- Это иберийский царь, ребята. Наконец-то он приехал за сыном. Если повезет, мы скоро вернемся, чтобы присоединиться к остальной когорте.
Это принесло облегчение и несколько улыбок. Один из мужчин надул щеки.
- Нам было бы интересно узнать, как долго нас здесь продержат, господин. Начинаешь чувствовать себя пленником, если вы понимаете, о чем я?
Катон кивнул.
- Хотя в тюрьме все не так уж и плохо.
- Вы говорите по опыту пребывания там, господин? - крикнул другой солдат.
- Нет, - Катон погрозил пальцем. - И если ты снова будешь задавать мне подобные вопросы, преторианец Плавт, то ты там и окажешься.
Мужчины засмеялись, и ему было приятно видеть, что их беспокойство прошло.
- Оставайтесь здесь, ребята, я пойду посмотрю, что происходит.
Катон повернулся и направился к выходу в коридор, ведущий через дом. Выйдя во двор, он увидел, что Радамист и Зенобия сердито противостоят командиру царской стражи. Последний был бесстрастен, и он и его люди отказались уступить дорогу, заблокировав вход во флигель дома, куда незадолго до этого ушли управитель и царь. Они повернулись на звук от поступи калиг Катона, пересекающего двор, и Радамист с презрением махнул рукой на вооруженных людей.
- Эти собаки не разрешают мне увидеться с моим отцом! Я прикажу их выпороть, когда он узнает об этом безобразии.
Катон заметил, что Зенобия выглядела гораздо более подавленной, и в ее глазах было расчетливо-задумчивое выражение, когда она стояла в стороне.
Катон решил, что даже несмотря на то, что Радамист больше не был царем, он все еще был подвержен высокомерию: - Я уверен, что для этого есть веская причина, Ваше Величество. Эти люди лишь подчиняются приказам. Было бы неправильно настаивать на том, чтобы их наказали.
Месяцем раньше Радамист мог бы прийти в ярость из-за такого нарушения его воли, но поражение и потеря трона до некоторой степени унизили его, и после минутного размышления он вздохнул. - Ты прав, трибун. В данном случае я не допущу их наказания.
Он отступил в сторону и положил руку жене на плечо.
- Мой отец будет рад снова увидеть меня. Чтобы увидеть нас обоих, - он улыбнулся Зенобии. - Он всегда говорил мне, что считает тебя красивой и умной женщиной.
Она улыбнулась в ответ, словно от удовольствия от лести, но Катон заметил, что это было не более чем поверхностное выражение.
- Царь как следует поприветствует нас при своем дворе. Он найдет мне новых воинов, чтобы совершить новые завоевания во славу нашей царской семьи. Со временем я снова стану царем. И я не забуду твою преданность, трибун, ни того долга признательности, которым я обязан Риму, несмотря на то, как все обернулось. - Он выпрямился. - Я человек, который верен своим союзникам.
Катона поразил его вызывающий, высокомерный тон. Неужели он забыл все, что Катон сказал ему в лагере перед капитуляцией? Неужели он не догадывался, насколько опасно его затруднительное положение? Были ли его уверенность и высокомерие таковы, что он искренне верил, что царь Фарасман примет его как любящий отец и возложит на него новые почести и полномочия? Или это была просто бравада, направленная на то, чтобы скрыть страх и неуверенность, разъедающие его сердце?
Катон заставил себя склонить голову в знак благодарности. - Я очень рад это слышать, Ваше Величество.
Из коридора раздался голос, и Катон увидел управителя, стоявшего у входа в свою скромную комнату для аудиенций и подзывающего командира стражи. С вооруженными людьми с обеих сторон Радамист, Зенобия и Катон были препровождены к царю Фарасману. Комната была не более двенадцати метров в поперечнике, и не было ни возвышения, ни троноподобного кресла, только стол с мраморной столешницей и резное деревянное сиденье позади, с которого царь смотрел на тех, кого он вызвал. Его стража вошла в комнату и встала по обе стороны, как бы подчеркивая, что все трое были пленниками.
Взгляд царя остановился на Катоне, когда он обратился к нему по-гречески.
- Важно, чтобы вы понимали, что я говорю. Управитель сказал мне, что вы хорошо говорите по-гречески.
- Да, Ваше Величество.
- Это хорошо. - Царь обратил свои темные глаза на Радамиста. - Мне очень приятно видеть тебя, сын мой.
Радамист улыбнулся и сделал шаг вперед: - Отец, я…
Двое стражников опустили свои копья, чтобы не дать ему приблизиться к царю. Наступила тяжелая тишина, когда у Радамиста отвисла челюсть, затем царь степенно поднялся и, обогнув стол, остановился на небольшом расстоянии перед своим сыном. Вблизи Катон мог видеть, что его лицо покрыто морщинами, а его запавшие глаза были серыми и блестели словно серебро. Кончики его губ приподнялись в улыбке, когда он заговорил.
- Ты всегда был моим любимым ребенком. С того момента, как твоя мать представила тебя мне. Будучи мальчиком, ты был смелым, всегда первым говорил, о чем думаешь, всегда был первым в каждой гонке, в которой участвовал. А годы спустя – лучшим учеником, которого когда-либо обучал мой мастер фехтования. Ты ездил верхом так, как будто родился в седле. Такой сильный, такой красивый, такой всеми любимый, а некоторые даже страшились тебя. Радамист, ни один отец не мог бы так гордиться твоими качествами.
Он протянул руку и положил морщинистые руки на плечи сына, а затем привлек Радамиста вперед, чтобы поцеловать его в лоб, прежде чем обнять. На мгновение он подержал сына, и Катону показалось, что через плечо Радамиста он увидел мерцание слез в глазах старика. Затем царь резко отступил и отошел на шаг, и выражение его лица стало суровым.
- Я по праву хвалил твои качества. Но в твоем характере есть и недостатки, главный из которых – амбиции. Задолго до того, как ты стал мужчиной, я знал, что ты желаешь занять мое место на троне Иберии. Но ты поклялся мне в верности и был доволен ожиданием, когда я состарюсь и умру. Но я стал старше и не умер, и твои нетерпение стало отчеливо проявляться. Вот почему я дал тебе солдат пойти и захватить Армению для тебя и утолить твою жажду править. Либо так, либо рассматривать тебя как соперника и претендента на иберийскую диадему, - он помолчал и грустно покачал головой. - Но ты оказался непригодным для правления и был вынужден бежать и просить Рим о помощи в возвращении Армении. И тогда я наконец согласился с тем, что твои амбиции перевешивают все другие соображения. Тебе нельзя доверять, Радамист. Ты коварен и опасен. Такие люди не подходят для того, чтобы быть царями, и если они не довольствуются тем, что еще может предложить жизнь, то они не годятся для жизни.
Глаза Радамиста расширились от ужаса.
- Отец, мой царь, я твой слуга. Клянусь своей жизнью, что я верный сын.
- Ты слуга никому кроме как самому себе. Прости, сын мой. Мое дитя. Ты не оставляешь мне выбора. Пока ты жив, я в опасности. И твои братья и сестры тоже.
Радамист сложил руки вместе.
- Я умоляю тебя. Дай мне шанс доказать свою преданность.
- У тебя было много шансов. Гораздо больше, чем любой другой человек имеет право ожидать от судьбы.
Радамист повернулся к Зенобии и ткнул в нее пальцем.
- Она сделала меня таким! Это она, всегда она, отравляла мой разум шепотом и обещаниями о том, что будет. Планировала все, всегда плела свои интриги.
Катон увидел потрясенное выражение на ее лице, затем страх, а затем холодную ярость, и все это в мгновение ока, а ее губы скривились в усмешке.
- Вы обвиняете меня в интригах? Меня? Я была преданна вам так же, как вы никогда не были своему отцу. Если я замышляла что-либо, то только потому, что меня заставляли.
- Ты врешь! Я никогда не заставлял тебя. Отец, она лжет!
- Молчи, глупец, - огрызнулась она. - Да, глупец ... Как глупо увидеть, что царь уже решил твою судьбу. Слишком глупо осознать, что ты ничего бы не добился, если бы я не уговаривала тебя делать то, что было необходимо, и постоянно бороться, чтобы твоя жестокая натура не разрушила все, чего я заставила тебя достичь. - Она покачала головой. - Все кончено. Ваше Величество, это правда. У вашего сына дурная душа, и я сделала все, что могла, чтобы направить его к тому, что было правильно. Если я и поступала неправильно, то только из-за того, что пыталась заставить Радамиста сделать то, что было лучше для него и вас. Я не заслуживаю того, чтобы разделить его судьбу. Прошу меня пощадить.
Радамист задрожал от ярости при ее словах. Затем, прежде чем кто-либо успел среагировать, он прыгнул на нее. Она повернулась, ее рот открылся, чтобы закричать, но с ее губ сорвался только резкий вздох. Катон бросился вперед и ударил Радамиста кулаком в челюсть. Иберийский царевич отшатнулся, ошеломленный, и двое стражников быстро взяли его за руки и скрутили их за спину. В его руке был небольшой кинжал с тонким лезвием, измазанным малиновым оттенком. Катон повернулся к Зенобии. Она посмотрела вниз и увидела красное пятно на ее бархатном платье.
- Он зарезал меня... - тихо прошептала она с удивленным видом. Затем она отшатнулась и упала на землю. Катон поспешил к ней, разматывая шейный платок. В пропитанной кровью ткани была аккуратная дырочка, и он раздвинул ее, чтобы обнажить ее кожу. Он вытер кровь и на мгновение увидел входную рану, прежде чем из нее потекло еще больше крови. Повернув ее, он увидел еще одну дыру и понял, что лезвие только пронзило плоть и мышцы и не повредило никаких органов. Он разорвал свой галстук надвое и прижал узел к передней ране, обвязав ее талию и заставив Зенобию вскрикнуть.
- Скорее всего вы будете жить, - сказал он. - Просто сквозная рана на теле.
Катон поднял глаза и увидел потрясенное выражение лица царя, когда он посмотрел на раненую женщину, а затем на своего сына с дикими глазами. Он сглотнул и глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы, прежде чем заговорить.
- Царевич Радамист, я приговариваю тебя к смерти...
- Позволь узнать хотя бы по какой причине? - потребовал ответа его сын.
- А это имеет значение? Учитывая все, что здесь было сказано. - Царь пожал плечами. - Что ж, очень хорошо. Заговор против твоего царя, убийство твоего дяди. Покушение на убийство твоей жены. Одних этих причин достаточно.
Фарасман повернулся к командиру стражи и дал краткие инструкции. Прежде чем Радамист смог снова возразить, его выволокли из комнаты и потащили по коридору, скрывая из виду. Катон слышал, как он борется и проклинает стражников, пока он шел, вырываясь до самого конца. Раздался последний жалобный крик.
- Отец!
Потом тишина.
Царь Фарасман крепко закрыл глаза и на мгновение сжал кулаки, затем тяжело вздохнул и повернулся к Катону.
- Трибун, вы вернете его голову в Артаксату, чтобы показать людям. Вы скажете им, что я покину Армению с миром. Когда вы в конце концов вернетесь в Рим, скажите своему императору, что я смиренно предлагаю ему сделать то же самое. Никогда не выйдет ничего хорошего из того, чтобы тратить столько жизней и сокровищ в попытках завоевать власть над Арменией. Вы понимаете?
- Я понимаю, Ваше Величество. Но я не могу говорить от имени императора.
Царь Фарасман погладил морщинистую бровь.
- Я слышал, что новый император всего лишь мальчик. Я надеюсь, что он мудр не по годам на благо всех нас. Ни Рим, ни какое-либо другое государство не могут долго терпеть глупого хвастуна, ведущего свои дела... Возьмите голову моего сына и немедленно готовьтесь к отъезду. Вам, римлянам, не рады в Иберии. Прочь.
*************
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
город Тарс, октябрь
Смена сезона очевидно проявлялась в том, что листья падали с деревьев в окруженных стенами садах Тарса и выносились на улицы прохладным ветерком. Люди двух когорт, которых несколько месяцев тому назад Катон уводил в Армению, разбивали лагерь под бдительным оком Макрона, в то время как Катон вошел в город, чтобы доложить командующему Корбулону. Он нашел время, чтобы хорошенько обдумать это, прежде чем посвятить себя составлению письменного доклада. Миссия провалилась, поскольку человек, посланный Римом для управления Арменией, был мертв, а царство находилось в руках группы восставшей придворной знати, которым еще предстояло выбрать преемника. Несмотря на их заявления о нейтралитете, не было никаких гарантий, что следующий царь решит стать союзником Рима. А если вместо этого он решит присоединиться к Парфии, тогда Армения снова познает войну. Провал миссии усугубился потерями, понесенными двумя когортами, а также уничтожением осадных механизмов. Тот факт, что они были уничтожены и им не позволили попасть в руки армян, вряд ли станет для Катона преимуществом.
Когда он добрался до штаб-квартиры полководца, Катону сообщили, что Корбулон уехал на охоту в холмах, и его возвращение не ожидается до наступления темноты. Катон передал свой письменный отчет и сказал писцу, где его можно найти, а затем покинул здание, чтобы направиться к дому ювелира недалеко от Форума. Несмотря на перспективу воссоединения с сыном, на сердце Катона было тяжело, когда он шагал по улицам с Кассием на поводке в руке. С тех пор, как Катон приютил его, собака значительно поправила свой внешний вид. Большая часть его меха снова выросла на проплешинах и закрыла собой шрамы. С его отсутствующим ухом ничего нельзя было поделать, и это придавало ему однобокий вид, который мог бы вызвать смех, будь он маленьким животным и не выглядел бы столь свирепо. Как бы то ни было, люди держались подальше от него, когда проходили мимо римского офицера и его косматого зверя.
Катон не обращал внимания на впечатление, которое производили они с Кассием. Его мысли были глубоко обеспокоены. Неодобрение Корбулона будет передано в Рим, и Катон почти не сомневался, что его неспособность вернуть Армению в сферу влияния Рима будет подхвачена его врагами во дворце, чтобы лишить его командования Второй когортой. Это оставило бы его томиться в Риме в ожидании новой должности. Но из-за того, что за каждую вакансию боролись несколько офицеров аналогичного звания и с большим опытом, было мало шансов на назначение в новое командование.
Он пересек Форум и повернул за угол на улицу, где у серебряного мастера была его небольшая мастерская и дом. Его сердце запрыгало при виде знакомого пейзажа, и он улыбнулся про себя, вышагивая к двери дома. Он остановился на улице и наклонился, чтобы погладить здоровое ухо Кассия. Пес радостно завилял хвостом.
- Итак, мальчик, ты вызовешь небольшой переполох, когда мы войдем внутрь. Никаких укусов. Или наскоков. Скорее всего, ты построишь Луция, а Петронелла построит тебя, если ты попробуешь этот трюк с ней. Лизать – это нормально, при условии, что ты никого не утопишь в своей вонючей слюне. Ты понимаешь?
Собака беспомощно посмотрела на него, а затем еще раз завиляла хвостом, как бы не понимая, какого поведения от нее ожидают. Катон улыбнулся. - Ты прав. Я просто пытаюсь оттянуть момент. Тогда пошли.
Он повернулся и резко постучал в дверь. Он ждал, но ответа не было, и он громко стукнул кулаком.
- Хорошо, хорошо! - крикнула Петронелла изнутри. - Я иду!
Защелка отодвинулась, а затем задвижка, и дверь приоткрылась, когда появилось ее лицо. Вдруг ее усталое выражение лица исчезло, и она просияла, распахнув дверь. Потом она замерла.
- Что это, во имя Плутона?
- Это зовут Кассием. Он вроде как домашнее животное, - объяснил Катон, а затем продолжил более снисходительным тоном. - Чтобы Луцию было с кем поиграть.
- Поиграть? - Петронелла склонила голову набок, осматривая зверя. - Скорее ездить верхом. Он ручной?
- Смотря что ты понимаешь под ручным. - Катон переступил порог, и Кассий последовал за ним, осторожно глядя на Петронеллу, пока Катон успокаивающе говорил. - Она тоже ручная, мальчик. Не кусается.
- О, спасибо, - поморщилась Петронелла и с тревогой посмотрела мимо Катона на улицу. - Где мой мужчина? Где Макрон?
- Он в порядке. Просто устраивает дела в лагере, прежде чем прийти сюда.
- Устраивает дела в лагере? - нахмурилась Петронелла. - Его не было уже несколько месяцев, и он не потрудился найти меня, пока не поставит несколько палаток.
- Боюсь, из-за требований армейской жизни. Он не задержится дольше, чем должен.
- Лучше бы ему не задерживаться.
- Итак, где мой сын?
Петронелла кивнула в сторону интерьера.
- Я только что уложила его вздремнуть. Прошу прощения, маленький сорванец был настоящим кошмаром в последние несколько дней. Он был нервным, и его трудно было кормить. Не спал половину ночи, а на следующий день был в раздражении. Я учила его письму. Или пыталась.
Катон рассмеялся.
- Тогда ты должна быть рада, что мы с Макроном вернулись, чтобы привить немного дисциплины.
- Вы? - фыркнула она. - Вы двое возбуждаете в нем бурю энергии, еще большую чем эта.
Они повернулись от топота ног, а затем Луций издал восторженный визг и побежал через комнату. - Папочка!
Катон подхватил его и крепко поцеловал в щеку, и Луций отстранился от прикосновения его щетины. Затем испустил крик, когда Кассий вскочил, положил свои большие лапы на талию Катона и лизнул ступни Луция.
- Волк! - вскрикнул Луций. - Ест меня!
- Он просто хочет быть твоим другом, - объяснил Катон. - Хотя, если ты не начнешь хорошо себя вести, и делать то, что говорит Петронелла, то он может запросто тебя съесть.
Луций серьезно посмотрел на него.
- Я буду хорошо себя вести. Обещаю. Пожалуйста, не позволяй волку меня съесть.
- Ладно, - обнял его Катон и усадил на край стола у входа. Затем он передал поводок Петронелле и закрыл дверь. - Отведи пока Кассия во двор. Его можно будет покормить чуть позже, после того, как я смогу как следует поздороваться с Луцием.
Петронелла прищурилась.
- А я похожа на собачью рабыню? О, фурии!
Она наклонилась и погрозила собаке пальцем.
- Кассий, так же? Что ж, тебе лучше вести себя прилично, если не хочешь неприятностей.
Прежде чем она успела среагировать, он лизнул ее лицо и завилял хвостом.
- Думаю, ты произвел хорошее первое впечатление, - сказал Катон.
- Юпитер Всеблагой, ну уж нет, - Петронелла дернула поводок и направилась к задней части дома. - Давай, ты.
Катон склонился перед сыном.
- Итак, Петронелла говорит, что ты был непослушным мальчиком. Надеюсь, это неправда.
Луций слегка пнул ногой в воздухе и опустил свою головку, глядя на Катона из-под лба с озорной улыбкой.
*******
К тому времени, как Макрон добрался до дома, уже стемнело, и несколько ламп были зажжены, чтобы осветить внутреннее пространство. Катон впустил его, и когда Макрон снял сагум и повесил его на крючок у двери, Луций вскочил и бросился к нему. Макрон присел и обнял его, а затем взъерошил его волнистые волосы.
- Это намного больше нормы, парень. Нужно подстричь. И я знаю, что только уважаемая матрона может позаботиться об этом. Но где она? Где может быть Петронелла, а?
- Прямо здесь ... - Она стояла на пороге атриума, уперев руки в бедра. - И почему ты заставил меня так долго ждать?
- Ждать? - Макрон беспомощно посмотрел на Катона.
- Ой! Ты мой дурак. Иди ко мне! - Она засмеялась.
Макрон осторожно отвел Луция в сторону и поднялся на ноги, прежде чем Петронелла бросилась вперед, обняла его и крепко поцеловала в губы. Затем она отстранилась и взяла его за руки.
- Мне нужно поговорить с тобой наедине.
- Ты не возражаешь, господин? - повернулся Макрон к Катону.
- Конечно, - ухмыльнулся Катон. - Я уверен, вам двоим есть о чем поговорить.
Макрон подмигнул, а затем повел Петронеллу наверх, и мгновение спустя послышался скрип кровати, вздохи и ахи Петронеллы и ласковое бормотание Макрона.
Катон и Луций сидели в углу, играя с деревянными гладиаторами, и мальчик остановился на мгновение и посмотрел в потолок, прислушиваясь к звукам сверху.
- Дядя Макрон и Петронелла снова борются, не так ли, папочка?
- Да, они борются. Боюсь, это может быть довольно долгая схватка. - Катон улыбнулся и решил, что сейчас самое время сменить тему. - Итак, расскажи мне, чем ты занимался с тех пор, как мы уехали.
Под аккомпанемент любовного воссоединения Макрона и Петронеллы, которое длилось дольше, чем Катон мог подумать, прежде чем все стихнет, он с растущим удовольствием и любовью слушал, как Луций рассказывал ему об их ежедневных уроках, которые ему иногда нравились, и их прогулках по городу, на городской рынок, где он отсчитывал деньги за продукты, которые они покупали, которые ему всегда нравились. Он также рассказал об их попытках порыбачить и о том, что он был лучше Петронеллы. Как ему не нравилась девочка из соседнего дома, которая, казалось, всегда сидела на своих ступеньках, когда Луций выходил, и улыбалась ему. Все это было своего рода успокаивающей поэзией для ушей Катона, когда он погрузился в мир без солдат, без войны, без смертей или увечий, без политики и измен, без страха. На мгновение он почувствовал острую тоску по простым удовольствиям и невинному любопытству детства, которые временами испытывали все взрослые.
Стук кулаком в дверь прервал задумчивость Катона. Он похлопал Луция по головке и указал на его корзину для игрушек.
- Я думаю, тебе следует убрать их сейчас. Время спать.
Луций надулся. - А я должен?
- Я не Петронелла. Делай, как я говорю.
Катон встал и подошел к двери. Снаружи стоял солдат с факелом. Позади него стоял другой мужчина с поднятым капюшоном плаща. Солдат почтительно отступил в сторону, когда мужчина вошел и закрыл за собой дверь. Он откинул капюшон, и Катон напрягся, когда увидел оглядывающегося по сторонам полководца Корбулона.
- Мы одни? - Затем он заметил, что Луций тихонько убирает своих деревянных гладиаторов. - Кто еще в доме?
- Центурион Макрон и его женщина наверху, господин. Ювелир живет в дальнем конце дома.
- Хорошо, - Корбулон подошел и остановился над Луцием. - Твой мальчик?
- Да, господин.
- Хороший парень. Ты должен им гордиться.
- Я горжусь.
- И я уверен, что однажды из него выйдет отличный солдат.
Катон не ответил, затем наклонился и поставил Луция на ноги. - А теперь пора спать. Папочка должен поговорить со своим гостем.
Луций поднял глаза. - Вы друг папочки?
Корбулон тонко улыбнулся.
- Что-то в этом роде, молодой человек. А теперь сделай, как говорит твой отец, а?
После того, как Луций вышел из комнаты, Корбулон сел за стол, и выражение его лица стало жестким.
- Я просмотрел твой отчет, когда вернулся с охоты. Это не способствовало хорошему чтению.
Катон давно готовился к этой встрече и пристально встретил взгляд своего командира, когда Корбулон продолжил: - Я не думаю, что наши хозяева в Риме будут очень довольны результатом твоей миссии. Правда, не то чтобы это было предпринято по их приказу. Миссия была моей инициативой. Когда до Рима дойдет известие о том, что мы потеряли ценный актив в лице Радамиста, последует требование, чтобы кто-то был привлечен к ответственности за его смерть. Однако я смогу защитить себя – как и ты – на том основании, что Армения уже попала под власть Тиридата и парфян и что было необходимо хотя бы попытаться нанести удар, прежде чем враг укрепит свою власть над ней. Мы могли бы даже возразить, что нейтральную Армению следует считать успешной, даже если в процессе мы потеряли царя-клиента. Но ты знаешь, лучше меня как подобные вещи имеют тенденцию искажаться в политических целях.
- Верно, господин. Смерть Радамиста будет представлена как оскорбление престижа и власти Рима, и одна из сенаторских фракций потребует вашего отзыва, чтобы можно было послать нового человека преподать урок армянам, а также парфянам.
- Совершенно верно, - кивнул Корбулон. - И обязательно найдется какой-нибудь недалекий фаворит Нерона с ограниченным опытом, который воспылает желанием заработать себе репутацию. Ситуация достаточно опасна и без того, чтобы она усугубилась тем, что по пустыне станет бродить какой-нибудь идиот, подобный Крассу. Я не позволю этому случиться. Поэтому мы должны вернуть Армению, а затем нанести удар по Парфии, и мы должны сделать это как можно скорее, прежде чем мои враги, вернувшиеся в Рим, получат шанс причинить вред. Надеюсь, ты никому в моем штабе не говорил о содержании твоего отчета?
- Нет, господин.
- Отлично. Тогда я предлагаю тебе держаться подальше от штаба, и я сохраню твой отчет среди своих личных бумаг, и никто из нас не будет говорить о прошедшей миссии, по крайней мере, пока я не приведу свою армию в Армению весной.
- Но, господин, как мы сможем сохранить это в секрете? Мои люди заговорят, как только они посетят таверны города и откупорят первую амфору вина. И я не могу запретить им что-либо говорить. Это самый верный способ начать сплетни.
- Я согласен. Итак, мы ничего не говорим. Если твои люди заговорят, то слух неизбежно достигнет ушей офицера или шпиона, работающего на противоборствующую сенатскую фракцию. Затем они напишут отчет и отправят его в Рим, где он будет обсужден и будет отправлено послание с требованием от меня подробного отчета. Я, конечно, отправлю сообщение, в котором сообщу, что дело о смерти Радамиста будет расследовано. Если повезет, я смогу растянуть это на достаточно долгое время, чтобы оно не имело последствий. Но ты тоже должен сыграть свою роль.
- Свою роль, господин?
- ... в том, чтобы держать язык за зубами. Если кто-то будет настаивать, ты можешь говорить, что доставил нашего человека в Артаксату, утвердил его на троне, а затем вернулся в Сирию, как было приказано. Если это означает упущение некоторых деталей, то в любом случае потребуется много времени, прежде чем станет известна вся история. К тому времени мы должны надеяться, что мы хорошо проведем кампанию и сможем отпраздновать одну или две победы. И мы оба знаем, как легко хорошие новости избавляются от зловония плохих.
Корбулон сделал паузу, чтобы дать Катону подвести итоги, а затем встал.
- Ты прекрасный офицер, Катон. Судя по тому, что ты раскрыл в своем докладе, ты стал жертвой обстоятельств и ошибок Радамиста. Но это не избавит тебя от осуждения Сената и крика толпы. Ты должен ради себя и Рима получить шанс на искупление. И этот шанс появится, когда армия выступит весной.
- Да, господин.
Корбулон снова поднял капюшон, направился к двери и распахнул ее. Солдат все еще ждал снаружи, и свет его факела осветил кроваво-красное лицо полководца. Он остановился на пороге и похлопал Катона по плечу.
- Не устраивайся здесь, в Тарсе, слишком комфортно. Мне нужно закалить парней. Зимой я возьму армию в горы для тренировок. Это будет тяжело, и они меня за это возненавидят, но когда мы атакуем Парфию, мне нужны люди за моей спиной, на которых я могу рассчитывать. Ты такой человек, трибун Катон?
- Да, господин.
Корбулон пристально посмотрел на него.
- Хорошо. Теперь наслаждайся временем со своим сыном как можно больше. Грядет война. Война с Парфией. И когда это произойдет, ты и остальные люди в моей армии будете испытаны как никогда раньше. Можешь смело на это рассчитывать.
*************
Примечание автора
Для человека, живущего в современном мире, трудно полностью оценить те вызовы, с которыми столкнулись римляне на территории, которую упрощенно называют «Ближним Востоком». Близость к чему? К востоку от чего? Как и многие часто используемые термины, он имеет тенденцию скрывать свои предположения и тем самым заманивать политиков на действия, основанные на ложных предпосылках или на простом незнании. Мы видели множество свидетельств этого в последние десятилетия, и довольно заманчиво делать простые выводы о том, что история повторяется в отношении западного вмешательства и вторжений Рима двумя тысячами лет назад. Однако история не повторяется просто так. Хотя, как мы увидим ниже, между тем временем и современной ситуацией существуют определенные сходства, которые больше говорят о моделях политики, чем о конкретных персонажах и событиях.
В «Крови Рима» говорится о соперничестве Рима с Парфией за царство Армении. Борьба между двумя империями длилась сотни лет без решающего исхода. Первая официальная встреча между двумя державами произошла в начале I века до нашей эры, когда римский полководец Сулла встретил парфянское посольство недалеко от реки Евфрат. С самого начала отношения между двумя сторонами характеризовались подозрительностью и невежеством. Это произошло в первую очередь из-за огромных культурных различий между Римом и Парфией. Последняя не имела постоянной армии и управлялась деспотом. Напротив, римляне в то время в значительной степени профессионализировали свою армию, и государством управляли соперничающие политические фракции. В то время как парфяне считали римлян агрессивными захватчиками земель, римляне считали своих противников изнеженными, ненадежными и варварскими. Эти взаимные стереотипы должны были формировать отношения между двумя державами с тех пор, и это стоило обеим сторонам огромных финансов и людских ресурсов.
Рим и Парфия были разными не только в культурном отношении, но и – что более важно – в военном отношении. Часто указывалось, что римская армия была тяжеловесной и поэтому в основном была привязана к своим линиям коммуникаций, что неизбежно ограничивало дальность и скорость операций. Парфянская армия в основном состояла из всадников – конных лучников и катафрактов – а знать отвечала за снабжение каждого отряда своих людей на службе у правителя Парфии, когда в этом возникала необходимость. Это означало, что парфяне могли быстро наступать и были очень эффективны в боях с размахом. В результате, когда римляне встретили парфян на открытой местности, римляне оказались в невыгодном положении. Стоит напомнить, что Красс и его легионы потерпели поражение от рук гораздо меньшего парфянского отряда, в основном состоящего из конных лучников, которые смогли противостоять и уничтожать беспомощных легионеров. Это означало, что более поздние римские полководцы решили отказаться от наступления через открытую местность Месопотамии и решили продвигаться через гористую местность Армении на север, что было гораздо более благоприятным театром военных действий для их пехоты.
К несчастью для народа Армении, они оказались на главном маршруте геополитической борьбы между двумя державами. Риму нужен был контроль над Арменией, чтобы обеспечить более безопасный путь в Парфию и защитить свой северный фланг. Вот почему Армения приобрела такое жизненно важное значение в римском сознании. С парфянской точки зрения значение Армении было основано на долгой истории относительно слабого контроля над царством и гораздо более тесных культурных связях, чем когда-либо имел Рим с народом Армении. Как это часто бывает, подобное восприятие значимости приза несоизмеримо превосходило его реальное стратегическое значение.
После того, как Рим был разбит Парфией, враг приобрел почти мифический статус главного соперника Рима. Римские полководцы рассматривали войну против Парфии и контроль над Арменией как возможность для личного возвышения и соперничали друг с другом и со своими предшественниками, чтобы добиться славы, уничижая Парфию. При этом им нужно было представлять Парфию как угрозу, несоразмерную реальной опасности, исходящей от вражеской империи. Как отмечалось выше, парфянские вооруженные силы были ориентированы на краткосрочную мобильную войну, и у нее никогда не было реальных серьезных намерений вторгнуться и завоевать восточную часть Римской империи. Однако, если бы римляне признали и приняли этот факт, это лишило бы их оправдания участвовать в поисках славы, что было ключевым аспектом их характера. Нужен был опасный враг, и поэтому опасным врагом стала Парфия и оставалась таковой вплоть до ее падения.
Если мы позволим себе провести исторические параллели, эта тенденция является характерной чертой многих политиков в последние десятилетия, как это было в случае с печально известной «теорией домино», которая привела к катастрофической войне и поражению США во Вьетнаме. Разумеется, реалистичная оценка любой угрозы, исходящей от Вьетнама и Парфии, могла бы гарантировать, что огромные затраты, понесенные как римлянами, так и американцами, были бы предотвращены. Дипломатическое решение в обоих случаях спасло бы очень много жизней и было бы более эффективным в долгосрочной перспективе. Но популистские лидеры никогда не уклонялись от бряцания оружием, чтобы разжечь националистический пыл в массах. Это гораздо легче продать, чем длительные дипломатические переговоры и компромисс, который влечет за собой мир. Действительно, императора Августа часто критиковали за то, что он заключил дипломатическое соглашение с Парфией, а не вел войну.
Это подводит нас к вопросу о проблемах, с которыми столкнулись римские полководцы, и которые сильно отличались от тех, с которыми сталкиваются современные армии, проводящие операции в этом регионе. Во-первых, медленное распространение новостей. Сегодня о любом событии можно сообщить мировой аудитории за считанные минуты. Две тысячи лет назад Риму могли потребоваться годы, чтобы узнать о наследовании одного правителя другим на землях к востоку от границы. Затем была природа самой местности. В отсутствие Google Earth или даже карт римские полководцы буквально не знали, что их ждет впереди. Куда мог вести маршрут, какие запасы воды были поблизости, какие города лежали впереди, оставалось загадкой до тех пор, пока легионеры фактически не прошли бы по рассматриваемой земле. Слепой марш по terra incognita был еще более опасен из-за ненадежности и предательства местных проводников, которые часто загоняли римские армии в ловушки или негостеприимную местность, сокращая их численность. Огромный масштаб Парфянской империи означал, что любые планы долгосрочного завоевания потребовали бы гораздо больше войск, чем римляне могли бы сосредоточить для выполнения этой задачи. Как и силы западной коалиции во время гораздо более позднего вторжения в Месопотамию или Советского Союза в Афганистан, они были рассредоточены слишком тонко, чтобы поддерживать какой-либо более чем номинальный контроль над территорией. Затем это привело к обычной неразрешимой политической проблеме: нежеланию вкладывать средства в достаточное количество кадров на местах для достижения решающего результата, и в то же время неспособность позволить себе политические издержки вывода войск. Неизбежным результатом этого, как мы слишком часто видели на протяжении всей истории, является длительное и дорогостоящее занятие, которое в конечном итоге заканчивается отступлением и нанесением ущерба репутации.
Несмотря на то, что я ранее предупреждал о простых параллелях, есть многое, что римские солдаты, такие как Макрон и Катон, и современные солдаты, такие как мой сын, признали бы в ситуации друг друга. Я почти не сомневаюсь, что они разделили бы фаталистический вздох по поводу бремени, которое ложится на плечи солдат их политическими хозяевами, которые слишком часто не обращают внимания на тела, похороненные под основанием будущего, которого они так жаждут.
*************
Переведено для группы: «Саймон Скэрроу | Eagles of the Empire» в 2021 году.
Любое коммерческое использование данного перевода запрещено!
Данный перевод не является коммерческим продуктом и предлагается в сугубо ознакомительных целях.
Если вам понравилось - можете поддержать нас донатом, нажав на соответствующую кнопку на верхней панели паблика Вконтакте: https://vk.com/simonscarrow_romaneagle
или на карточку Qiwi: 4890 4947 1154 2118
Все вырученные средства пойдут на дальнейшие переводы книг серии и не только.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги