Кровь в пыли

Посинел и уже не сражался так яростно, как раньше.

— Но знаешь что, Годфри? Больше всего на свете это для меня. Когда я вошла в это место сегодня, в меньшинстве и не в своем уме, я подумала про себя, что ни за что не уйду отсюда целой и невредимой. Но потребность убить тебя была слишком сильна. Теперь я вижу, что Бог — настоящий Бог, а не ты, Годфри, — на моей стороне. Не потому, что я хорошая, а потому, что я честная. Вот почему я лечу в Англию на том самолете, на котором ты собирался улететь сегодня вечером, и убью Кэмдена. Я заберу всех, кто забрал меня, и спасу своего брата. Время слишком дорого для второго шанса, помнишь? Твои слова.

При упоминании имени сына Годфри испускает последний мучительный кашель, прежде чем его тело обмякло. Движимая паранойей и страхом, я продолжаю душить его еще несколько минут для ровного счета. Затем я приложила два пальца к его горлу, проверяя пульс. Ничего. Пришло время выяснить, как мне выбраться отсюда, когда Арийские Братья толпятся снаружи. Я не взяла свой телефон. Он все еще с Нейтом.

Зная о присутствии в комнате мертвого тела, я выглядываю в окно. Я не уверена, сколько из них стоит за дверью этой комнаты, но по крайней мере четверо ходят туда-сюда у входа в дом. Я смотрю вниз, вычисляя высоту. Если я спрыгну вниз, я сломаю ногу. Может быть, руку. Наверное оба. Я не смогу убежать достаточно быстро, чтобы уйти от них. И я понятия не имею, как далеко я должна бежать. Может быть, на мили. Никаких обещаний Нейт застрял рядом.

Хотя я знаю, что он тут. Я знаю своего любовника. Мой мужчина. Мой мир.

Дрожащие пальцы, обтянутые поношенной кожей моего пиджака, хватаются за дверную ручку, намереваясь распахнуть ее, когда слышу выстрел. Потом еще один.

Они исходили не из моего пистолета.

Что за черт?

НЕЙТ

Десять минут спустя, мальчик официально теряет свое дерьмо.

Черт возьми. Я иду внутрь, и если я умру, по крайней мере боль от осознания того, что она не выжила, уйдет. Мертвые не чувствуют. Призраки не могут быть преследуемы.

Я не знаю, как мне удалось продержаться больше секунды, зная, что она может быть в опасности. То, что длилось, наверное, всего десять минут, казалось гребаным веком.

Да, оружие для слабаков, но когда дело доходит до жизни Кокберна, я не смелый. Я киска. Я могу рискнуть собственной жизнью. Взять пистолет, который мы украли у Себастьяна, и разобраться самому. Но Прескотт? Я использую все грязные уловки в книге и вне ее, чтобы убедиться, что она в безопасности.

Я считаю пули в пистолете, прежде чем войти. Шесть патронов.

Шесть. Это значит, что по крайней мере с некоторыми из них мне все равно придется справиться кулаками. Первые двое, кто спустится, — это Арийские Братья, стоящие у входной двери. Я никогда не использовал пистолет, но моя цель хороша. У меня твердые руки и умение делать все, что связано с насилием.

По всей видимости, выстрелы слышали люди из соседних домов. На тупиковой улице Годфри всего два дома, и, судя по тому, что они позволяют банде преступников торчать здесь часами, не вызывая полицию, есть шанс, что у меня будет немного больше времени, чтобы собраться с мыслями. Может быть, в это время года их нет дома, этих богатых ублюдков. Вот чертовски надеюсь.

Я врываюсь в дом, и ко мне бегут еще два придурка с кулаками и ножами.

Бум. Бум. Ушел.

— Горошек? — кричу я, оглядывая открытое фойе. С этого ракурса мне видна большая часть кухни, и она пуста. Я прыгаю по лестнице, поднимаясь по две за раз, мои квадрицепсы горят.

— Прескотт! — Я толкаю, пинком открывая первую дверь в коридоре. Пусто.

— Кексик? — Мой голос срывается. Из дальнего угла коридора появляются еще два Арийских Брата, и я сразу их сбиваю.

У меня кончились пули, но мне плевать.

— Попробуй пнуть что-нибудь, пошуметь, — подсказываю я ей.

Если она мертва, я сожгу весь этот дом со мной внутри. Но это не так. Она жестче, чем Годфри, а он даже не знает об этом.

Может быть, он узнал.

Я уже собираюсь пнуть дверь второй комнаты, когда она распахивается, и я инстинктивно делаю шаг назад, но вижу лицо любви всей моей жизни, смотрящее на меня. С широко раскрытыми глазами, потрясенная и дрожащая. . .но здорова и все еще стоит.

Хвала Господу.

— Господи, черт возьми, Кокберн. Почему ты мне не ответила?

— Я побежала и спряталась в его туалете, когда услышала выстрелы, — бормочет она и бросается мне в объятия. Я заключаю ее в удушающие объятия, которые, надеюсь, склеят ее снова. Когда мы отрываемся, я провожу пальцами по ее лицу, носу и рту, затем прикасаюсь к ее волосам. Делаю инвентаризацию, убеждаюсь, что все на месте. — Где Годфри? — Я спрашиваю. Она делает шаг в сторону, и я вижу его на полу, его гавайская рубашка порвана на шее. Она убила его своими руками.

— Оружие для слабаков. — Она ухмыляется, прижимаясь своим горячим сладким ртом к моему, и мне хочется трахнуть ее прямо здесь, на полу, но с этим придется подождать.

— Пойдем, — я хватаю ее за руку. — Нам нужно пересмотреть этот закон об оружии. Если увидишь, что кто-то идет, стреляй в него. У нас нет времени, и у меня нет пуль. — Я указываю на пистолет, который она сжимает.

Спустившись по лестнице, она останавливается у первой ступеньки лестницы, берет меня за рукав и вытирает перила.

— Отпечатки пальцев? — Я спрашиваю. Она кивает. Я хватаю одного из нацистских ублюдков, лежащих замертво у подножия лестницы, и бьюсь об него головой. Кровь брызжет на перила. — Это покроет все.

Мы выбегаем из дома и садимся в машину в рекордно короткие сроки. Когда я завожу двигатель, моя девушка говорит мне: — У нас еще одна остановка. Лондон, Англия.

— А как же Вальехо? — Я спрашиваю.

— Престон с Кэмденом. — Она улыбается. — Я чувствую это. Кроме того, ты прав, если он в Вальехо, я могу вернуться за ним, когда мы больше не нужны.

Я наклоняю воображаемую шляпу вниз.

Поездка в Сан-Франциско проходит так быстро, что мы едва успеваем перевести дух.

Моей малышке осталось склеить последний кусочек, прежде чем ее душа снова станет целостной. Я намерен помочь ей всем, чем смогу.

ПРЕСКОТТ

Поддельные паспорта или нет, но и Нейт, и я — подозрительны, когда показываем наши удостоверения личности на стойке регистрации. Его, наверное, уже ищет каждый сотрудник правоохранительных органов в штате, и, к сожалению, его привлекательная внешность, бесконечные татуировки и огромное телосложение в данном случае работают только против нас. Его лицо до смешного запоминающееся.

Просим у девушки за стойкой United Airlines два билета до Лондона первым рейсом. Я переминаюсь с ноги на ногу, жуя внутреннюю сторону щек и глазея на всех и вся, как будто они хотят мне навредить.

Нейт стойкий, тихий и спокойный, но он также человек. Внутри него тоже бушует буря, просто он лучше ее скрывает.

— Мэм? — Ее лоб морщится, и я качаю головой.

— Мой отец только что умер, и мне нужно поторопиться на похороны, — говорю я ей из-за своих больших теней, хотя уже почти рассвело. Только так я могу оправдать солнцезащитные очки.

— Мне жаль это слышать. — Молодая женщина кладет наманикюренную руку на грудь и переключает внимание на моего спутника. В ее глазах что-то блестит, и на секунду я беспокоюсь, что она узнает Нейта. Но нет. Ее интересует не признание. Дело в том, что он ходячий, говорящий шедевр.

— Сэр, можно ваш паспорт, пожалуйста? — Она улыбается, и он протягивает ей паспорт Кристофера Делавэра.

— Мистер Делавэр, — бормочет она себе под нос. Он кивает. Она начинает вводить информацию в свой сенсорный монитор, ее взгляд испытующий. Я хочу крикнуть ей, чтобы она остановилась, но знаю, что это не лучшая идея.

Мое сердце бешено колотится, и я чувствую его всем телом, вплоть до кончиков пальцев. За очками мой взгляд останавливается на фотокопии, прикрепленной скотчем к рабочему месту женщины. Это одна из нескольких фотографий с пометкой «не летать», которые смотрят на нее снизу вверх, включая лицо Натаниэля Вела.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Я пытаюсь сказать себе, что теперь он выглядит по-другому. Он не брился несколько недель, а его зачесанные назад волосы превратились в растрепанный беспорядок кудрей. Нейт изменился после того, через что мы прошли. Он старше, холоднее.

Она снова берет мой паспорт и изучает фотографию, снова переводя взгляд на меня и опуская на фотографию. По рукам и спине бегут мурашки. Я человек на картинке. Тогда почему так трудно дышать?

Мои глаза дергаются, и я хочу почесать лицо, пока не сотру его полностью. Она могла бы положить конец всему нашему путешествию. Я не могу этого допустить.

Еще один взгляд на паспорт.

Еще один взгляд на меня.

Счастливые мысли.

Слушаю The Lovecats группы «The Cure» на повторе.

Поцелуй щенка, мокрый, вонючий язык и все такое.

Нейт смотрит на меня.

Нейт улыбается мне.

Нейт внутри меня.

Нейт, Нейт, Нейт.

Почему мы не пересекли границу с Мексикой на машине? Как я могла быть такой идиоткой?

Она поднимает трубку на своем участке. Нет. Пожалуйста, не делай этого.

Она говорит в телефон, но я не слышу, что она говорит. Воздух вокруг меня белый и густой от паники. Нейт хватает меня за руку и крепко сжимает. Это не может происходить с нами.

Я хочу кричать, вернуться в прошлое, выбрать другой стол, другой рейс. Другой план. Я должна была уделять больше внимания тому, кто будет нас обслуживать.

Нет, нет ,нет.

Приходит ее менеджер. Он мужчина. Я больше ничего не вижу в нем сквозь пелену слез. Он задает мне вопросы. Моя дата рождения и другие вещи, на которые я отвечаю на автопилоте. Я помню дату рождения Кокберн, потому что делала домашнюю работу.

Проходят долгие минуты, но нас отпускают. Когда они это делают, я покрываюсь холодным потом. Я такая липкая, мои ноги без носков скрипят в ботильонах.

Когда мы получаем обратно паспорта с спрятанными внутри билетами, я взвизгиваю от облегчения. Мы проходим мимо охраны, несмотря на то, что наш рюкзак набит наличными. Мой парень хватает меня за талию и ведет к терминалу. Бегаем по аэропорту. У нас нет сумок. Только мой единственный рюкзак. Вероятно, это может вызвать некоторые вопросы, но, кажется, никто этого не замечает. Нам просто нужно сесть на этот самолет, и все будет хорошо.

Время.

Я хочу, чтобы оно двигалось быстрее и провело меня на другую сторону планеты.

Нейт плюхается на один из пластиковых стульев у ворот, пока мы ждем посадки на рейс, и я покупаю нам сока «Джамба». Его лицо закрыто толстовкой, и он молчит. Я кладу голову ему на бедро и сворачиваюсь в клубок. Мы слишком нервничаем, чтобы говорить. Слишком нервные, чтобы даже моргнуть. Мы просто сидим там. Два немых человека, желающие, чтобы мы оставались невидимыми во время полета.

Как только мы садимся в самолет, я глубоко вздыхаю и закрываю глаза. Только когда наш самолет поднялся в воздух, Нейт снова выглядит хорошо. Из вертикального и бдительного состояния он возвращается к своему обычному состоянию. Твердость исчезла, сменившись очаровательным взглядом, с которым он родился. Когда мы пересекаем границу Калифорнии и маленький экран на подголовнике показывает, что мы над Невадой, я слегка улыбаюсь. Его губы находят мое ухо, и ему все равно, что мимо нас проходит стюардесса со своей тележкой, предлагая напитки.

— В ту минуту, когда мы приземлимся в Великобритании, мы регистрируемся в отеле и трахаем друг друга до усрачки. Я все еще должен тебя наказать за то, что ты набросилась на задницы этих арийских братьев.

Я облизываю губы и оборачиваюсь, слегка касаясь зубами его подбородка.

— Тебе нравятся опасные, не так ли, Делавэр?

— Да. А что может быть опаснее Кокберн?

***

Он засыпает в крошечном узком кресле, и я часами просто смотрю на него. Я так люблю его, я чувствую тяжесть этой любви на своем теле. Клянусь, я как будто беременна чувствами.

Во многом, он единственное, что удерживало меня в здравом уме. За последние три недели меня похитили, бросили в подвал, я соблазнила своего похитителя, сбежала с ним, влюбилась в него и убила двух человек. И я знаю, что Нейт убил еще как минимум шестерых в доме Годфри.

Это не шутка. Это кровавая баня. Годфри сказал, что у Кэмдена есть ответ на вопрос об исчезновении Престона. Жгучий вопрос: действительно ли он держит Престона? Старая Прескотт не стала бы рисковать. Она отправится в Вальехо перед тем, как сесть в самолет, к черту последствия, чтобы сделать все возможное, чтобы найти своего брата. Но я больше не прежняя Прескотт. Натаниэль Вела изменил меня. Он изменил мои приоритеты. Он изменил мое сердце.

Что удерживает меня в здравом уме, так это осознание того, что мы делаем правильно.

Я убила Себастьяна, Годфри, а теперь собираюсь убить Кэмдена, потому что они не заслуживают жизни. Они забрали у меня жизнь. Не только в духовном смысле. Они буквально разорвали меня вешалкой, засунули ее глубоко внутрь и вырвали жизнь, которую я держала. Жизнь, которую они сами в меня вложили.

Око за око. Жизнь за жизнь.

Мы приземляемся в Хитроу, нас встречает легкий лондонский холодок. Этого достаточно, чтобы заставить меня содрогнуться в моем рваном красном мини-платье. Нейт, проснувшийся после восьми часов сна, замечает это и натягивает свою толстовку — грязную от всего, через что мы прошли — через голову и предлагает ее мне, а затем обнимает меня рукой.

Мы стоим на таможне сорок минут, прежде чем нас выпустят, но когда они это сделают — когда мы пройдем через эти раздвижные стеклянные двери, пройдем мимо магазинов Duty Free, пройдем мимо места встречи, где десятки людей ждут за барьерами, сжимая воздушные шары и цветы и вывески с именами, которых мы не знаем, — мы смеемся. Счастливый, радостный смех. Мы сделали это. Взявшись за руки, наши груди гремят. Симфония блаженства. Мы свободны.

Больше не на территории США.

Арийского Братства больше нет.

ФБР больше нет.

Нет больше Себастьяна Годдарда.

Годфри Арчера больше нет.

Мои пальцы впиваются ему в спину для еще одного благодарного объятия. Среди всего хаоса в аэропорту, происходящего вокруг нас, он останавливается, поворачивается ко мне лицом, берет мои руки в свои и выравнивает эти медовые коричневые тона на моих.

— Моя вина, моя неудача не в моих страстях, а в том, что я не контролирую их, — говорит он, повторяя слова из своего дневника. Слова его первой татуировки. Слова, которых он так сильно хотел коснуться. — Спасибо, что помогла мне найти мою страсть, Кокберн. Моя страсть, как оказалось, это ты.

НЕЙТ

Кэмдена Арчера было нетрудно найти.

Он был во всех новостях, давая интервью о смерти своего отца. Он сказал, что умер во сне, вероятно, потому, что не хотел говорить миру ужасную, отвратительную правду. Теперь Кэмден официально является наследником бизнеса своего отца, и меньше всего он хочет, чтобы люди узнали, что произошло в доме его отца в ночь, когда Горошек забрала его жизнь.

Долгожданная свадьба Арчера с леди Хилари Томпсон (Вы можете поверить в это дерьмо? Парень, который постоянно насиловал мою девушку, женится на женщине ) закончилась. Я бы сказал, что мне жаль его, но правда в том, что я не могу дождаться встречи с ним, чтобы он мог узнать мой кулак.

Одно можно сказать наверняка — Кэмден Арчер знает, что мы убили его старика и что мы идем за ним. Его смерть не будет такой легкой, как смерть Себастьяна, или такой удачливой, как смерть Годфри. Нам нужно больше. Больше ресурсов, больше планирования, больше удачи. Еще чертовски всего.

Согласно новостям, Кэмден вылетел в Калифорнию, чтобы заняться организацией похорон своего отца, и вернется в следующую пятницу. Мы разработали для него план. Он вернется в дом своего отца в Кенте, думая, что мы будем ждать его возле его квартиры на Марбл Арч в Лондоне.

Но он ошибется. Мы будем ждать в Кенте. На этот раз с настоящим оружием и подробной стратегией, как его победить.

Пока мы ждем его возвращения в Англию, у нас есть время на отдых. Последние четыре дня были не чем иным, как гребаным раем.

Как только мы приземлились в Лондоне, мы с Горошком поселились в Piccadilly Backpackers, общежитии в центре английской столицы. Мы делили общие душевые и туалеты с выпускниками средних школ со всей Европы и Австралии и спим на одном уровне на двухъярусной кровати, свернувшись клубочком друг к другу, как сардины. Мы едим чипсы Kettle на завтрак, обед и ужин и пьем пинты Гиннесса в Дублинском замке в Камден-Тауне. В какой-то момент мы даже решили разориться и потратить несколько фунтов, чтобы попасть в Музыкальную комнату и послушать выступление местной инди-группы.

Группа дерьмовая, но нам все равно. Целуемся на деревянной скамейке все время. Мои руки скользят в ее новую юбку Primark (она заставила нас пройти весь путь до Тутинга Бродвея, потому что не хотела посещать Primark в Мраморной арке. Это слишком напоминает ей Кэмдена). Я перебираю ее через промокшие трусики спереди куча пьяных людей, которых мы не знаем. Заглушая ее стоны на моих губах. Заставляю ее кончить против моего гребаного кулака.

Мы идем в Музей мадам Тюссо, и я фотографирую, как она обнимает яйца Дэвида Бекхэма, а она фотографирует, как я притворяюсь, что трахаюсь с Кайли Миноуг сзади.

Впоследствии нас выгоняют из музея мадам Тюссо, но мы так сильно смеемся, спотыкаясь, что у нас болит пресс. Это определенно стоит удара по запястью.

Мы пробираемся в автобусы и стоим два гребаных часа в капсуле «Лондонского глаза» рядом с японской парой, которая яростно ругается, и их ребенком, который размазывает сопли по всему стеклу.

Ночью я обнимаю ее так близко, что мое сердце расширяется, заполняя каждый дюйм моего тела. Я занимаюсь с ней любовью и ненавижу ее, потому что иногда лучший вид секса — это злобное дерьмо, которое ты просто хочешь выкинуть из своей системы.

Но в Лондоне Прескотт не просит Бита. Она просит Нейта. Впервые в жизни я копаюсь внутри себя, пытаясь найти, кто он. Как бы он вел себя в постели с любимой женщиной.

Оказывается, я могу быть нежным маленьким засранцем. Не ванильным, я все еще люблю покусывать, щипать и дергать ее соски и клитор, пока она не оттолкнет меня плечом и не вывернется, но Прескотт знакомит меня с чем-то под названием "секс в отношениях".

— По сути, это ленивый трах, — она трется о меня сверху в стиле наездницы, кладя пальцы на свои губы, целуя их, а затем прикасаясь ими к моим. Она двигается неторопливо, и я наслаждаюсь своим видом с расслабленной ухмылкой на губах. — Так люди трахаются, когда за ними не гонится весь чертов мир, — подмигивает она.

— Хм, — я провожу руками вверх и вниз по ее телу, потирая ее соски большими пальцами, прежде чем двигаться вниз, чтобы провести пальцем по ее набухшему клитору. — Я не знаком с этой концепцией, и, честно говоря, меня это не волнует. Какого хрена мне делать со своей жизнью, если никто не охотится за моей задницей?

— Живи этим, — выдыхает она, наслаждаясь моим прикосновением к своей коже. Я щипаю ее клитор и кусаю ее запястье. — Наслаждайся этим.

— Мне это нравится, — я сосу ее пальцы. Мы слышим, как итальянки в соседней комнате хихикают. Они уже несколько дней подслушивают, как мы занимаемся сексом. — Тебе нравится трахать меня так же, как убивать людей, Кокберн?

— Да, — задыхается она. — Конечно.

Я засовываю палец в ее киску и скручиваю ее. В этот момент она наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я шепчу ей в лицо. — Потому что иногда мне кажется, что ты жаждешь крови больше, чем члена.

Она кончает на меня, дрожа и улыбаясь, а я вхожу в нее, стону и смеюсь.

Я мог бы привыкнуть к этому. Жить так вечно. Я бы взял с собой долбанный багаж Берлингтон-Смит, включая Престона. Но моя девушка хочет убить человека, который ее погубил, и мы это сделаем, так или иначе.

Ей нужно собрать еще одну частичку души.

Разговор с Кэмденом лопнет наш пузырь. После того, как мы закончим, мы выясним, где мы хотим жить, что мы хотим делать.

Сегодня мы обсудим наш план загнать его в угол после похорон его отца. Мы сидим в маленькой кофейне в Челси, чертовски дорогой, но это заведение дорого сердцу Горошка. Именно здесь она часто убегала от своего парня-изменщика в витрину. Я встаю со своего места, потягиваюсь, залпом выпиваю небольшую порцию эспрессо и хлопаю ею о деревянный стол.

— Я иду поссать. Жди здесь.

— Не волнуйся, я никогда не покину тебя, — говорит она, подмигивая.

Я целую ее губы и иду к туалету. Пока я спускаю воду, я насвистываю и смотрю на свой член ленивыми глазами. За последнее время он столько раз зарывался в киску и задницу Прескотт, что уже практически может назвать ее домом. Я мою руки и смотрю на себя в зеркало, и по моей дерьмовой ухмылке, которую я демонстрирую в эти дни, люди могут подумать, что я счастлив. Шокирующе, но это так. Я действительно чертовски счастлив, впервые в жизни.

Я прошел через столько дерьма, недавно убил так много людей, и все же я никогда не чувствовал себя более живым.

Живым, потому что есть еще одно сердце, ради которого мне нужно жить.

Оно бьется о мое каждую ночь.

Бьется, бьется, бьется.

ПРЕСКОТТ

Я смотрю на свой телефон, переписываясь с парнем из Брикстона, который предлагает наемную силу. Нам понадобится вся помощь, которую мы сможем купить, когда мы нападем на Кэмдена в Кенте. Быстро набирая текст, яростно постукивая подушечками пальцев по экрану, я приостанавливаюсь, когда в ноздри ударяет запах дорогого одеколона. Мои руки замирают, брови нахмуриваются. Это знакомо...и отвратительно.

Я не смею оторвать глаз от экрана.

— Диабла, — его низкий голос настолько леденит кровь, что он звучит как сам Жнец. — Такая красивая, поцелованная калифорнийским солнцем. Жаль, что ты больше никогда этого не увидишь.

Я вскакиваю со своего места, собираясь броситься через дверь и бежать, спасая свою жизнь, но я слишком озадачена. Кэмден сжимает меня в объятиях, прежде чем я успеваю ускользнуть, заключая меня в объятия. Его руки обвивают мою шею, как будто мы старые друзья, разделяющие мгновение, и я чувствую, как лезвие давит на мою сонную артерию. Люди этого не видят. Его руку закрывают мои длинные волосы. Но она там, и безумие, кружащееся в его сапфирах, говорит мне, что он все еще сумасшедший. Достаточно безумен, чтобы убить меня.

Он зарылся лицом в мое плечо и обнял меня крепче, вдыхая мой запах, как наркоман, нюхающий дорожку кокаина.

— Покажи малейший признак бедствия, и я перережу тебе горло и оставлю умирать на этом полу, милая.

Я сглатываю, глядя на машину, ожидающую его снаружи. Яркая Альфа Ромео. Я узнаю его водителя через опущенное окно. Саймон. Он возил меня, когда мы с Кэмденом были вместе. Мой бывший говорил, что мы были слишком хороши для метро.

— Следуй за мной. Не волнуйся, твой любовник скоро присоединится к тебе. — Он выхватывает салфетку из-под моей кофейной кружки и записывает свой адрес тем же предметом, которым угрожал мне. Один конец — ручка, а другой — нож. Умно. В стиле Кэмдена.

Я позволила ему бросить меня на заднее сиденье его машины только потому, что я в шоке. Он не должен быть здесь. И все же он очень даже здесь.

Кэмден крадется на кожаное сиденье, скрещивает ноги и небрежно закуривает. Он смотрит в окно, когда говорит. — Ты оказала мне огромную услугу. Я всегда хотел унаследовать семейный бизнес. Мой старик стал неряшливым с возрастом и с гордостью. Это то, что обычно убивает.

Мне напасть на него? Двери заперты, и только мы и Саймон. Кэмден не Нейт. Он не такой высокий, сильный и чудовищный. Словно читая мои мысли, мой бывший парень пожимает плечами, переводя взгляд на меня. Он пускает дым мне в лицо, когда говорит. — Видишь эту ручку? — он перебирает свое оружие. — Это лезвие, изготовленное на заказ. Острое, как охотничий нож. Он может порезать твою кожу, как масло. Великолепно, правда. Моя невеста купила его мне на Рождество.

— Мило, — я скрещиваю руки на груди, имитируя его шикарный акцент. — Я рада, что она лелеет твоего внутреннего психопата. Я позволила ему голодать годами.

Кэмден смеется и цокает, приближаясь ко мне. Он убирает мои волосы с шеи и нежно целует их, говоря в мою кожу приглушенным тоном. — Я скучал по нашим шуткам, Диабла.

Я втягиваю воздух. Меня душит запах сигарет и дорогого одеколона. — И я бы не стал называть людей психопатами с твоим послужным списком. Ты убила моего отца.

— Твой отец убил мою душу, — шиплю я в ответ, приближаясь так близко к своей стороне машины, что всем телом прижимаюсь к двери. — И моего ребенка.

Он издает стон, искажая мое лицо, сжимая мою челюсть своей ладонью, заставляя наши взгляды встретиться. — Посмотри на меня сейчас, Прескотт. Мой отец действительно изнасиловал тебя?

Я медленно киваю, не прерывая зрительного контакта. — Иначе я бы его не убила.

Его лазурь тонет в моем орешнике. Он теряется глубоко внутри меня, а я? Я втягиваю его внутрь. Я вижу это сквозь его расширенные зрачки. Сострадание. Парень, который купил мне билет в Лондон после первого полусвидания под звездами. Парень, который влюбился в девушку, чей отец стал сиротой. Это все там, в нашей грязной, грязной правде. Его взгляд падает на мои губы.

— Прескотт. — Он дышит. Он движется, чтобы поцеловать меня, и я инстинктивно поджимаю губы. — Отпусти меня.

Это приказ.

— Никогда.

Это обещание.

Он снова целует меня, на этот раз сильнее, в губы. Я слегка задыхаюсь, но сохраняю самообладание. Когда его губы покидают мои, он все еще смотрит на меня, молча затягиваясь сигаретой.

— Скажи мне правду, Прескотт. Этот гигантский ублюдок — пешка?

Я медленно качаю головой. — Я влюблена в него. — Я нахожу в себе силы улыбнуться. Это последнее, что я говорю, прежде чем он врезается кулаком мне в нос, и мои глаза снова закатываются в темноту, и я вижу звезды.

Нейт.

НЕЙТ

Еще до того, как я вернулся на свое место у окна, я понимаю, что что-то не так. Я чувствую это своими костями. Они холодные. Когда я сворачиваю за угол и Прескотт не сидит на диване с видом на оживленную улицу, холод превращается в жар. Когда я подхожу к тому месту, где мы сидели, прорезая заряженный воздух, в котором, кажется, не хватает кислорода, жар превращается в тошнотворный. На столе лежит небольшая салфетка с адресом, нацарапанным на ней. Я искал его на Google Maps и не удивился, увидев, что он находится в Мраморной арке.

Чертов Кэмден.

Я выбегаю и сигналю такси, но все заняты. Это ранний полдень. Мужчины и женщины в костюмах входят и выходят из такси. Время потрачено впустую, и я ненавижу, что оно у меня заканчивается. Она нужна мне сейчас.

Наконец передо мной останавливается черное такси, я запрыгиваю в него и отчаянно стучу в разделитель, сообщая ему адрес.

Он добрался до нас раньше, чем мы добрались до него. Он обманул нас, заставив думать, что его нет в стране. Мы были так пьяны от того, что были счастливы хотя бы раз в нашей гребаной жизни, что потеряли концентрацию.

Водитель пытается завязать приятную беседу с пластикового экрана, но вскоре понимает, что мое нынешнее состояние не позволяет говорить. Или дышать, если уж на то пошло.

Мы были так уверены, что Кэмден сбежит или спрячется за крепкими, безмозглыми солдатами, как и все остальные. Мы совершили те самые грехи, из-за которых песочные часы Себастьяна и Годфри превратились в песок. Нам стало удобно. И самоуверенно.

Нам с Горошком так много сошло с рук за эти короткие дни. Не запланировано и непредусмотрительно мы уничтожили их одного за другим. Это было почти слишком хорошо, чтобы быть правдой. Это заставляло нас чувствовать себя непобедимыми. Теперь я беспокоюсь, что вскоре могу узнать, что мы совсем не такие.

Когда такси останавливается перед домом Арчера, я выбегаю, оставив черт знает сколько денег. Может быть, больше, чем толстый наконечник. Может быть, недостаточно, чтобы покрыть стоимость проезда. Я взбегаю по лестнице на второй этаж, преодолевая их по три за раз, и без стука распахиваю дверь. Меня встречает здоровенный парень в форме — официант, или водитель, или черт его знает кто. Он вскакивает с дивана в смокинге в гостиной прямо в мою сторону, размахивая ручкой с испарителем в руке.

Под кайфом от адреналина и ярости я позволил ему добежать до моего места возле двери, прежде чем врезаться головой в ближайшую стену. Но потом я это чувствую. В моем животе.

Он вонзает ручку в мой пресс с горловым ревом, оставляя ее внутри, когда рушится на пол. Запах крови появляется перед жалом лезвия. Потом я вижу это. И когда я вижу это — оно повсюду.

Все красное.

Ручка не ручка. Ручка — это чертов нож. И острый, мать его, нож.

Я отшатываюсь, глядя на дыру в животе. Не слишком большая, но слишком глубокая.

Членосос выпотрошил меня. Мне нужно добраться до Прескотт, пока я не сдох от потери крови или гребаного перитонита.

Может быть, это больно. Я верю, что да. Желчь подступает к горлу, и пятно крови быстро растекается по моей белой рубашке. Я одним махом вытаскиваю нож, вздыхаю с облегчением, когда он не выходит вместе с моими кишками, переворачиваю нападавшего на спину и вонзаю его в горло. Нож скользит насквозь, пока не коснется пола. Его обмякшее тело оживает, дернувшись еще раз, прежде чем он сдается и падает замертво.

С ручкой в руке я, спотыкаясь, выхожу в коридор, капая, капая, капая своей кровью на половицу. Я вижу приоткрытую дверь и знаю, что ждет меня внутри. Я открываю ее. Я хочу пронестись сквозь нее, как вьюга, но с каждым шагом мое зрение становится все более расплывчатым, а шаги - все более шаткими. Я умираю? Возможно. Но мне все равно.

Прескотт.

Ублюдок стоит спиной к двери. Кто так делает? Кто дает сопернику спину? Тот, кто хочет умереть.

Тот, кто хочет удивить.

Кто-то, кто знает, что я не убью его, потому что у него есть что-то мое, что я хочу вернуть.

Я раскачиваюсь, как пьяный, натыкаясь на стену и комод в его спальне, пока нож не прижимается к его горлу. Вероятно, он думал, что я никогда не зайду так далеко, что меня перехватит в гостиной его мускулистый мужчина. Сюрприз, сволочь.

— Отпусти ее.

Я яростно моргаю, пытаясь сфокусироваться, и знаю, что забрызгал его кровью, но когда я вижу то, что передо мной, у меня проблемы посерьезнее, чем потеря сознания.

Кэмден Арчер растянулся на плюшевом кресле в своей комнате лицом к окну.

Под ним, на полу, сидит Прескотт, избитая до полусмерти.

Пистолет у ее виска. Рука, обхватившая ее шею, покрытая фиолетово-красными синяками. Я чувствую, как сжимается горло. Дышать. Вдох. Не теряй дерьмо.

— Диабла была единственной болезнью, от которой я не мог избавиться. — Его шикарный английский акцент сейчас звучит так далеко. Он гладит ее по голове. Почему он гладит ее по голове? Я хочу остановить его, но не могу. Я знаю, что если я не убью его в ближайшее время, то умру сам. Но я не могу случайно прижать нож к его горлу, потому что он может нажать на курок.

— Что такого в Прескотт Берлингтон-Смит, что ставит взрослых мужчин на колени — спрашивает он вслух. Мое тело подводит меня, я падаю и хватаюсь за спинку его сиденья для равновесия. Ему все равно, что я приставил нож к его горлу. У меня такое чувство, что его больше ничего не волнует.

Но меня волнует. Я так забочусь о девушке, которая вынуждена сидеть между его ног. И меня губит то, что я не могу ее спасти.

— Это нормально — падать, Натаниэль. Мы все иногда падаем. — Его пистолет убирает волосы с ее лба почти мило. — Знаешь, я видел тебя несколько лет назад, когда навещал своего отца в Сан-Димасе. Никто не пришел к тебе в гости. Ты проводил время во дворе. Ты казался таким невидимым внутри своего большого тела. Ты думаешь, что нашел ради чего жить, но она принадлежит мне. Искусство отпускать. . . — Он хихикает. — Я никогда не был хорош в этом.

— Убей нас обоих и уходи, Нейт. Я хочу, чтобы он умер, — командует моя смелая девушка на заднем плане, но я уже плохо слышу. Все становится белым. Голоса приглушены. Мои часы перестают тикать.

Я эгоист. Я никогда не позволю ему убить ее, даже если она этого хочет.

— Да, Натаниэль. Убей нас обоих, — слышу я его эхо сквозь красную, жгучую боль, пульсирующую между висками. — Наше время вышло.

Впервые с тех пор, как мы с Горошком встретились, меня что-то осенило. Я не смогу спасти ее. На этот раз она одна.

Мне потребовались долгие секунды, чтобы понять, что я лежу на полу с широко раскрытыми от ужаса глазами. Я смотрю на ножки кресла, спина Горошка между ног Кэмдена. Я хочу двигаться. Мне нужно двигаться. Чтобы выпрыгнуть из моей кожи и быть сильным для нее. Река моей крови начинает течь к ней.

Пытаясь держать глаза открытыми, я пытаюсь заговорить с ней, хотя едва могу шевелить губами. Белое становится черным, и наша совместная дикая поездка подходит к концу. Если бы я мог чувствовать что-то последнее перед смертью, я бы хотел, чтобы это был ее дурацкий стрессовый мячик, отскакивающий от моего лица. Она выглядела такой обнадеживающей и живой в тот день, когда мы вместе выехали из Стоктона. Это заставило меня влюбиться в нее. Весь этот дух. Она чертовски сверкала, динамитная шашка в кромешной тьме моего существования. Кантри Клаб не оставила мне выбора. Она вырвала мое сердце из груди. Удивительно ли, что я могу трахаться только с одной девушкой, что она мокрая только для меня? Она дает мне бурю, а я даю ей покой.

Но я не могу дать ей свой покой прямо сейчас.

Потому что я ушел.

ПРЕСКОТТ

Кэмден

Такой простой, что он не мог выделиться в черном море. Но он носит сшитые на заказ костюмы, хитрую улыбку и уверенность человека, которому никогда не приходилось считать свои гроши. Любит: пить, трахаться и использовать силу отца, чтобы добиться своего. Любит : Меня. Ненавидит: Все и всех, кто может встать между ним и мной.

***

— Опусти пистолет. — Мой тон танцует высоко и низко. Дерьмо. Все могло быть по-другому, если бы Нейта здесь не было. Меня бы гораздо меньше заботила моя смерть.

Я знаю Кэмдена, и если он убьет меня, то будет горевать обо мне больше, чем о своем отце. Он осыпал меня поцелуями, мокрыми от слез и вонючей сигаретной слюны, с тех пор, как ударил меня и вытащил из машины. Он приказал Саймону оставаться в гостиной и ждать Нейта, а тот потащил меня в свою спальню, целуя, плача, извиняясь и одновременно пиная меня по лицу.

Такой безумный. Такой сумасшедший. Такой ебанутый.

Он бормочет что-то о том, как мы могли бы быть отличными родителями. Я не слышу ни слова, которое он говорит. Единственный звук, который звучит внутри моего черепа, это Нейт, Нейт, Нейт.

Он ранен. Я не могу обернуться, чтобы посмотреть из-за пистолета, который вонзается мне в висок, кроме крови. . .Кровь Нейта пробивается к моим ногам. Я вижу, как она подбегает к тому месту, где я сижу на полу, как раненый зверь, умоляющий о спасении, медный запах настолько силен, что наполняет мой рот, хотя его и нет рядом с моим языком. Стараясь не захлебнуться, я двигаю шеей вперед-назад и глубоко вдыхаю.

Пожалуйста, не умирай. Пожалуйста, не уходи.

Это было бы намного больнее, чем побои, которые я вытерпела от моего бывшего парня.

— Мне нужно отвезти его в больницу, Кэмден. Ты не твой папа. Ты не можешь избавиться от двух тел, не оставив улик. Просто скажи мне, чего ты хочешь, и я это сделаю.

Он дергает меня за волосы так, что мое ухо встречается с его губами, кожа на моем лбу растягивается от удара его хватки.

— Ты не можешь дать мне то, что я хочу, потому что ты уже дала этому бедолаге, который умирает на полу позади нас. Между прочим, это было бы твое сердце.

Мои чертовы слезы снова предают меня. Меня сильно трясет. Он умирает. Мой покой, мое все, возможно, уже ушли.

— Кэмден, что угодно. Назови это. Я дам это тебе. Я пришла сюда за своим братом, а не за тобой, — лгу я. — Я забыла о том, что между нами произошло. Я просто хочу вернуть свою семью.

А Нейт - моя семья.

Я пытаюсь звучать твердо, но не отчаянно.

— Мне не нужна твоя жизнь, Прескотт. Я хочу того, к чему стремлюсь. Даже после всего, что ты сделала со мной. . .моей семье. Все что я хочу это ты. Эта холодная штука, которая бьется в твоей груди, — шипит он, хватая меня за левую грудь и сильно сжимая. Я чувствую, как моча течет между моих бедер, из-за чего у меня тоже слезятся глаза. — Это то, чего я жажду.

— Тогда возьми меня. Позволь мне отвезти его в больницу, освободить Престона, и я вернусь. Обещаю.

У Нейта есть поддельный паспорт и немного денег. Он смог бы сделать это и помочь Престону. Выполнить мой квест в мое отсутствие. Я доверяю ему. Это если он еще жив. Я могу отстать и снова стать рабом. Но это цена, которую я готова заплатить после всего, что он для меня сделал. Это цена, которую я хочу заплатить, несмотря на последствия.

Кэмден снова кладет свои губы на мою макушку, поглаживая ее, словно я хрупкая кукла. Это пугает. Его манера обращаться со мной как с не более чем объектом.

— Ты скучаешь по своему брату.

Осторожно, чтобы не реагировать, я безучастно смотрю в стену. Кэмден хочет выжать дерьмо из моего отчаяния и агонии. Разрыв только заставит его остановиться.

— Сколько ему сейчас? — размышляет Кэмден, щекоча пальцами чувствительное место за моим ухом. Он так делал, когда мы вместе засыпали. Теперь он делает это, чтобы насмехаться надо мной.

— Разве ты не должен знать? Твой отец сказал, что он с тобой, — шмыгаю я носом, не в силах больше держать это в себе.

Наступает драматическая пауза в словах и движениях, прежде чем он снова запускает пальцы в мои волосы. Его тон спокоен и пресыщен.

— Прескотт, любовь моя, о чем ты? Престон мертв. — Я чувствую укол боли прямо в сердце. Он слегка дергает меня за волосы, достаточно, чтобы у меня загорелся череп, все еще расчесывая мои светлые локоны. — Он практически умолял нас убить его. После того, как ты на долгие годы посадила моего отца и Себастьяна в тюрьму, — он улыбается, вспоминая то время так, будто это было приятное воспоминание, — я разозлился и, естественно, захотел отомстить. Я знаю, что ты не очень заботишься о своем отце, и что твоя мама в сумасшедшем доме. Это оставило меня с. . . — Он вытягивает мою шею, заставляя смотреть на его широкую улыбку. — Дорогим братишкой.

Я хочу плакать, кричать, но я слишком парализована, чтобы делать что-либо из этого. Престона уже нет в живых. Мой брат. Моя единственная настоящая семья. Нейт, судя по отсутствию звука или затрудненному дыханию, тоже мертв.

Все, что мне небезразлично, исчезло.

— Оглядываясь назад, я мог бы справиться с этим лучше. Он пришел ко мне, пытаясь найти тебя. Неудачное время.

Дерьмо, Престон, блядь. Я сказала ему не искать меня после того, как он дал мне деньги. Он хотел меня спасти и был за это убит.

— Когда он понял, что я сделал с тобой, это было уже слишком. Я предложил ему два варианта — стать моим рабом или попрощаться. Он даже не моргнул. — Кэмден прислоняется своим лбом к моему, и наши глаза находятся на одном уровне. — Престон прижался лбом к стволу, как солдат. У него были яйца, надо отдать ему должное.

Я писаюсь. Делаю именно то, для чего я хотела привести Кэмдена. Разбилась на мозаичные кусочки боли и агонии.

— Ты нажал на курок? — Мои зубы стучат.

— Да, — подтверждает Кэмден. — Прости, Диабла. Я был очень зол на тебя тогда. Ну, мы оба немного переборщили, не так ли? — Он усмехается.

Мои кулаки сгибаются, и мое зрение затуманивается. — Пожалуйста. Больше никаких смертей. Позволь мне отвезти Нейта в больницу. Ты хочешь меня? Я могу быть у тебя. Просто отпусти его.

Кэмден качает головой, тяжело вздыхая. Я смотрю на человека, которого, как мне казалось, раньше любила, и ненавижу себя за то, что впустила его в свою жизнь. Его лицо источает злобу, его обычный дерзкий блеск сменился безумным жаром. Это то же самое безумие, которое я видела в глазах его отца, прежде чем прикончила его. Электрическая интенсивность, которая отключится, как отключение электричества, в ту минуту, когда он умрет. Он окутывает меня запахом застоявшихся сигарет и ароматом Royal Mayfair. Его губы впиваются в мое горло.

— Ты никогда не будешь моей. Я видел, как ты смотрела на него. Если я буду держать тебя, ты убьешь меня. Это было бы только вопросом времени. Ты ураган, Диабла. Я не могу рисковать тем, что ты разрушишь мою жизнь.

— Нет. — Я качаю головой. — Не буду, не буду. Я обещаю. С меня хватит. Позволь мне забрать его, и я уйду. Даю слово.

Кажется, он обдумывает это. Его рука все еще зарыта в мои волосы, когда он слегка поглаживает их. С любовью. Болезненно. Кэмден хоть раз собирается поступить правильно? Он, наконец, поверил мне, когда я сказала, что его отец насиловал меня все то время, что я была заперта в этой квартире.

— Что с нами случилось, Прескотт? Нам было бы хорошо вместе. Теперь я должен убить тебя, чтобы ты не убила меня.

— Нет. Я буду держаться подальше.

— Ты будешь в отчаянии и бедности, — огрызается он. Его ладонь дергается, когда он борется с желанием дать мне пощечину. — И ты вернешься к тому, что у тебя получается лучше всего, — к хастлингу. Если я отпущу тебя, мне нужно будет убедиться, что о тебе позаботятся в финансовом плане.

Разговор меня смущает. Моя голова вот-вот взорвется. Кэмден хочет помочь мне сейчас? После убийства моего брата? После убийства моего любовника ?

— Мой отец прикасался к тебе. — Я слышу его голос над головой. — Неоднократно.

Я киваю, глядя в землю. — Себ наблюдал. Это было единственное, что заставляло его улыбаться.

Когда я поднимаю глаза, на его светлых ресницах висит слеза. Вот когда я вижу, что за изменщиком, обидчиком, человеком, который погубил меня, убийцей моего младшего брата, все еще стоит тридцатилетний парень, в которого я когда-то влюбилась. Его глаза мерцают, когда мои гаснут.

— Убей меня, — шепчу я. Я серьезно. Мне больше незачем жить без Нейта и Престона.

Он целует меня в губы, и я позволяю ему, потому что это уже не имеет значения.

— Нет, Диабла. Это было бы несправедливо. Знаешь, что справедливо? Русская рулетка. Азартная игра и смелость. В моем револьвере только один патрон. С другой стороны, — говорит он и мягко проводит стволом по моей щеке, шепча мне в ухо, — там моя счастливая пуля. Жизнь или смерть? Решай. Куда ты хочешь, чтобы я направил пистолет?

— В висок, — я сглатываю. Я хочу, чтобы это было быстро.

— Не очень оригинально, но как тебе больше нравится.

Я чувствую, как пистолет легко скользит по моему потному виску, вонзаясь в мою плоть, как неприятная мигрень, и зажмуриваюсь.

Звук вращающегося цилиндра танцует в моем ухе, так ужасно близко, и я задерживаю дыхание, воздух застрял в моих легких. Я хочу умереть. Мне нужен отдых. Мне нужен мой покой. Может быть, это будет не в образе Нейта, но, по крайней мере, будет тихо. По крайней мере, я буду в безопасности.

Цилиндр перестает вращаться, и все озаряется тишиной.

Щелчок.

Я жива?

Я не знаю.

Я чувствую, как мое тело отчаянно дрожит, пот и собственная моча заставляют меня скользить по полу. Но я также чувствую боль. Мне нужно что-то сделать. Попробовать поднять мою руку или моргнуть. Почему так трудно двигаться? Мой мозг приказывает мне что-то сделать, но мое тело не подчиняется.

Мой мозг. Он все еще работает. Осознание посылает мурашки по моим рукам.

Я жива. Я буду в порядке. Если Нейт выберется из этой комнаты со мной ... Если нет, то пуля могла быть лучшим, что могло со мной случиться.

— Кэмден, — умоляю я. Он знает, о чем я прошу. Произносить это вслух необязательно.

— Этот парень тебя не заслуживает. — Кэмден откидывается на спинку кресла и хлопает себя по штанам в поисках пачки сигарет. Зажигая одну, он посылает к потолку прогорклое облако. — Кроме того, он, вероятно, мертв.

— Все кончено. Все получили по заслугам. Давай просто двигаться дальше. — Я подсказываю. Кроме тебя. Ты сможешь уйти незатронутым. — Я убила его отца, но Кэмдена всегда волновали только деньги и власть. Мысль о том, чтобы позволить ему уйти от этого, заставляет кислую желчь щекотать мне горло, но я больше забочусь о Нейте.

— Я хочу, чтобы ты ушла из моей жизни и с этого острова, Прескотт. И я готов заплатить. Сто штук. Наличными. Если ты уйдешь отсюда и пообещаешь не мстить. Считай это моим прощальным подарком тебе. . ...и в качестве извинения за Престона.

Он нас отпустит. Он действительно любит меня по-своему, извращенно.

Мой голос дрожит. — Обещаю.

— Итак, — говорит он, в то время как его рука змеится к моей челюсти, его палец засунут мне под подбородок, поворачивая меня лицом к себе. — Все, что мне нужно, это сувенир.

— Что-либо. — Я чувствую, как другой его кулак схватил меня от основания моих волос и притянул к своей промежности. На секунду мне кажется, что я понимаю, что он имеет в виду, и мне хочется откусить ему член. Было достаточно плохо пройти через это, когда мое сердце не принадлежало никому, кроме меня самой. Но пока Нейт лежит здесь, я никогда не смогу этого сделать.

— Кое-что от тебя, — продолжает он, поворачивая мою голову к себе. Я падаю назад и меняю положение так, что сижу лицом к нему. Ему это нравится. Его улыбка говорит о победе.

— Что? — Я продолжаю выглядывать из-за него, пытаясь поймать взгляд Нейта.

— Рука? Ухо? — спрашивает он вслух. — Палец. — Он хватает мою ладонь и гладит ее, его хмурый вид превращается в ухмылку. — У тебя всегда были красивые пальцы. Тонкие, нежные. . .и мои.

Белые точки заполняют мое зрение. Он хочет один из моих пальцев? Как, черт возьми, он. . .Я точно знаю как. Я поняла теперь. Кэмден хочет наказать меня. Не за то, что я сделала с его отцом и Себастьяном. Он хочет, чтобы меня пытали за то, что я отдала свое сердце кому-то другому.

— Это наказание за Нейта, не так ли? — выдавливаю я.

Он кивает. — Умная девушка.

— Ты просил чужой руки, — возражаю я. — Свадьбу можно отложить, но ты все равно возьмешь ее в жены.

— Брак по расчету, — просто говорит он и гладит меня по щеке, словно милого щенка. — Она чертова леди. И богатая, при том. Но мое сердце всегда будет принадлежать тебе.

Да, но твой член принадлежал всем остальным. Но мне уже все равно. Я просто хочу подползти к Нейту и тихонько оплакать его. К черту мои пальцы.

— Возьми палец, Кэмден. Только поторопись.

Он встает со стула. — Я никогда не тянул время, когда дело касается насилия.

Как только он выходит из комнаты, я соскальзываю к распростертой фигуре Нейта. Вокруг него столько крови, его белая рубашка промокла. Я плачу и хватаюсь за его холодные щеки, умоляю его сказать что-нибудь, но он обмяк. На шее слабый пульс. Мне нужно доставить его в больницу как можно скорее. У меня нет с собой телефона; Кэмден выбросил его из машины, когда забирал меня, и если я позову из окна на помощь, мой бывший парень может отказаться от своего предложения.

Кэмден возвращается в комнату с гаечным ключом.

— Дай мне руку, красотка. — Он все еще стоит, я стою перед ним на коленях, его указательный палец согнулся, давая мне возможность подползти поближе. Я делаю.

— Выбери палец.

Я предлагаю ему свой левый мизинец.

— О. Ну же. Дай нам что-нибудь, по чему тебе действительно будет не хватать. Как насчет указателя правой руки?

— Ладно, — кусаю я. Просто возьми всю руку и позволь мне заняться моим парнем, я хочу кричать.

Когда холодное железо касается моего костлявого пальца, я вздрагиваю и отвожу взгляд, но когда чувствую, как оно скручивается на моей коже, я думаю о Нейте. Каково было бы иметь все это с ним. Жизнь, которую он предложил мне. Мы бы уже добились этого, если бы я подавила жажду мести. Я больше не хочу даже жизни Кэмдена. Это так пусто и бессмысленно, теперь, когда я знаю, что такое настоящая боль.

Не гаечный ключ. Физическая боль ничто.

Нейт.

Когда мои кости разъединяются с леденящим душу звуком, Кэмден достает из заднего кармана нож и разрезает кожу вокруг него. Ожог мучительный. Боль повсюду. Я хочу, чтобы он разорвал мою конечность на части, чтобы я не чувствовала пульсацию между пальцами. Я качаю головой из стороны в сторону, сдерживая крик.

— Готово, — весело говорит Кэмден, засовывая гаечный ключ в задний карман и сжимая в кулаке мою разорванную часть тела. — Помни, милая, если ты пойдешь за мной, я вырву у тебя остальные органы один за другим.

Я падаю на живот и стону.

— Пожалуйста, позволь мне сделать один телефонный звонок. Я должна отвезти его в больницу, — я стону от боли.

— Не пользуйся моей добротой, — язвит он, смеясь про себя. — Вытащи его на улицу. Всего два этажа. Прощай любовь. Хотел бы я быть достаточно сильным, чтобы убить нас обоих. Но правда в том, что я слишком сильно тебя люблю, чтобы видеть, как ты уходишь такой молодой. Наслаждайся тем, что осталось от твоей жизни, Прескотт. Я полностью намерен наслаждаться своей.

С этими словами он выходит из комнаты, крепко сжимая мой палец в руке. Я в замешательстве, но у меня нет времени останавливаться на моем серьезном положении. Кэмден поймал меня разоблаченной и неподготовленной, вооруженной мускулистым мужчиной и планом, двумя вещами, которых у меня не было с собой.

Все еще истекая кровью из того места, где раньше был мой палец, я хватаю Нейта за подол его джинсов и тащу его из комнаты в коридор. Он чертовски тяжелый, слишком высокий, чтобы я смогла маневрировать с ним в одиночку. Я случайно ударяю его обмякшее тело о дверной косяк, но он даже не вздрагивает. Мои руки горят, а ноги трясутся под его весом, когда я вытаскиваю его в гостиную квартиры, дюйм за дюймом. Я ловлю Саймона лежащим на полу с перерезанной шеей. Я вытаскиваю Нейта из квартиры, но это старое викторианское здание. Лифта нет.

Адреналин, взорвавшийся в моих венах, утихомиривается, и я чувствую острую боль в руке, а бедра зудят от собственной мочи. Я должна торопиться, пока не потеряла сознание.

Неохотно я оборачиваюсь за голову Нейта и хватаю его за плечи, обеими руками сцепив подмышки и защищая его голову. Я стаскиваю его вниз по лестнице, все время пытаясь притянуть его к себе, чтобы он не получил удар по голове. Он выглядит таким хрупким, даже при своих огромных размерах, с закрытыми глазами и этой дырой в животе.

В ту минуту, когда я выхожу из здания, я теряю его. Каждая унция самоконтроля испаряется, когда я зову на помощь. Я хватаю незнакомцев за воротник, пачкая их своей кровью и потом, умоляю вызвать скорую помощь, зная, что они тоже вызовут полицию, но мне уже все равно. Застряв в пузыре безумия, я отчаянно хочу лопнуть. Какая ирония, мне нужно быть сильной для мужчины, который является моей единственной слабостью.

Я не могу потерять его. Не могу отпустить мой покой.

***

Пятнадцать минут спустя мы оба в больнице Святой Марии.

Нейта ведут в операционную, а я борюсь с персоналом, который пытается залечить мою рану и требует присоединиться к нему.

Искусство отпускать. Кэмден думал, что у него это плохо получается, но я еще хуже.

Пять часов спустя моя рука перевязана, а Нейт выздоравливает в другой комнате. Он потерял много крови, и ему пришлось сделать переливание, но Саймону не удалось добраться до внутренних органов. Мне не разрешили остаться рядом с ним, так как я не ближайшая родственница, но в ту минуту, когда он просыпается, он ищет меня. Медсестра подходит к моему унылому пластиковому столику в столовой и кладет ладонь на мою забинтованную руку. — Ваш спутник сказал, что хотел бы видеть мисс Кокберн?

Нейт все еще подавлен горами морфия, но при встрече сжимает мою здоровую руку. Его губы потрескались, а к его руке подключена капельница.

— Он мертв, — хриплю я, как только моя задница касается стула рядом с его кроватью. Я слишком устала, чтобы плакать. — Престон. Кэмден убил его.

— Кексик. — Он судорожно втягивает воздух, поглаживая мою ладонь своей. Ему не нужно говорить мне, что он сожалеет. Все дело в выражении его лица, окутанного горем.

Он знал это все время, я не хотела слушать.

Наши лбы встречаются, и я вдыхаю покой. Хрупкое и больное, оно все еще здесь. Раньше я смотрела на Нейта как на человека непобедимого, который может поймать пулю в руку. Теперь я знаю, что он смертен, как и я. Это заставляет меня любить его еще больше.

— Скажи мне что-нибудь красивое, — говорят его губы в мои. На этот раз мне не нужно копаться в мозгу в поисках ответа. Никакие слова, написанные кем-то другим, не могут воздать нам должное.

— Мы, — хриплю я. — Мы красивые, уродливые и сломленные. . .и целые.

Через четыре дня полиция наконец смирилась с тем, что ничего от нас не получила. — Стукач — это сука, — прошептал Нейт мне в шею, когда они впервые прибыли в его больничную палату. Я придерживаюсь своей версии о том, что группа подростков в шапочках загнала нас в угол в переулке, зарезала Нейта, отрезала мне палец, когда я не хотела отдавать им свою сумку, и убежала с нашими деньгами. Мы всего лишь два туриста из Америки, которые хотят вернуться домой и зализать раны. Это безумная ложь, в которую никто не верит, но правду из людей не вытолкнешь. Особенно таких, как мы.

Через неделю мы свободны. Я без пальца, Нейт с новым свежим шрамом на животе. Саймон попал в пятно, уже сильно запачканное чернилами. Его «испорченная» сторона, как ее называет Нейт. Шрама не будет видно под часами в стиле стимпанк, нацарапанными на животе.

Время.

Вся наша жизнь теперь впереди.

Мне нужно прожить свою в память о моем любящем брате, который не мог вынести того, как я страдала от рук монстров. В память о маме, которая сошла с ума от горя. И с учетом Нейта. За все время, что он потерял в тюрьме. Будучи помощником Годри. Но он не воспоминание. Он мое будущее.

Мы идем на станцию метро рука об руку, садимся на поезд обратно в нашу комнату, чтобы взять вещи и переехать в отель, который лучше подходит для нашей новой, хрупкой ситуации.

Отсутствие пальца беспокоит меня; кажется неестественным делать самые простые вещи, от листания страниц в книге до просмотра сенсорного экрана моего телефона или даже приготовления кофе.

Я беру бесплатную копию «Метро» из стопки газет, прежде чем войти в метро, мой разум умоляет отвлечься. Мы молча идем по платформе, прежде чем я замираю. Лицо Кэмдена улыбается мне в ответ с первой страницы, обнимая красивую молодую женщину, похожую на рыжую принцессу. «Свадьба состоялась!» Заголовок торжествует. Мои колени подгибаются, и меня снова охватывает тошнота.

Ноздри Нейта раздуваются, он хватает бумагу, сжимает ее в кулаке и, не оглядываясь, швыряет за плечо.

Прибывает наш поезд, и он обнаруживает, что тащит меня внутрь. Это было горьким напоминанием о моем поражении. Этот человек изнасиловал меня, убил моего брата и разрушил мою жизнь, и он ушел безнаказанным. Более того, он подкупил меня деньгами, и я их взяла. Потому что я трусиха. Потому что я неудачница. Потому что я тот самый отстой, каким он меня считал. Часть меня хочет погнаться за ним, нажраться на деньгах и убить его. Но большая часть знает, что я слишком дорожу своим вторым шансом с Нейтом, чтобы снова все испортить.

— Кэмден все еще жив. Мы проиграли, — говорю я Нейту, упираясь головой в синее сиденье метро и проводя ладонью по лицу.

— Нет, Кексик. — Он притягивает мою голову к своему плечу. — Мы выжили.

♡ ЭПИЛОГ♡

ТАНАКА

Даже проститутки здесь не выглядят такими подавленными и унылыми.

Неудивительно, учитывая, что они живут в месте под названием Ницца. Это мило. На самом деле, более чем приятно. Этот город, раскинувшийся на Французской Ривьере, предлагает вкусное мороженое, пляж с мелкой галькой — такой, которая нагревается под теплым солнцем и массирует ноги, когда вы ходите по ним, — и яхты. Красивые, великолепные яхты, на которые можно смотреть часами на набережной. Через дорогу проститутки стоят и ждут, когда их позовут туристы.

Зловонное богатство против невыносимой бедности.

Кричащий против унижения.

Все они живут здесь, под одним солнцем и звездами. Сильные и слабые. Берущие и дающие. Так же, как в США. Как и везде.

Но здесь я не даритель. Я не слабачка. Я свежее, чистое лицо.

Мне нравится маленький трамвайчик, проходящий через этот прекрасный город, уличные танцоры, которые выходят каждую ночь, устраивая шоу перед десятками туристов, и главные уличные рестораны.

Ницца — не хорошая. Ницца — идеальна.

Было много споров о том, где мы хотим жить после выписки из больницы.

Мы получили чемодан, набитый наличными, через несколько часов после того, как выписались из больницы — Кэмден послал одного из своих грязных рабочих, чтобы передать его, — и зарегистрировались в «Ритце». Нейт и я позвонили в обслуживание номеров, попросив кого-нибудь достать нам карту Европы, и заплатили посыльному пятьдесят фунтов на чай за его хлопоты. Мы расстелили карту на гигантской кровати, ели жирную пиццу и прихлебывали холодное пиво, обсуждая вопрос о том, где нам жить.

В итоге мы выбрали два места: Испанию и Францию.

Я хотела в Барселону. Нейт в Канны.

Мы заснули, продолжая спорить о таких вещах, как климат и здравоохранение. Никому из нас в этот момент не было до этого дела, мы были так увлечены тем, чтобы быть друг с другом, живыми и здоровыми, и так не хотели убивать Кэмдена, что все остальное не имело значения.

Одним ранним утром около пяти утра Нейт разбудил меня старым добрым способом, вылизав меня под простынями. Его огромное тело выпирало из-под одеяла надо мной, создавая впечатление, что я страдаю от самого большого утреннего леса в истории. Сильно посасывая мой клитор, заставляя теплые волны омывать мой пупок, он застонал.

— Я купил нам два билета в Ниццу, Франция. Ницца носит твое имя.

— Правда? — Я застонала, широко раздвинув ноги, чтобы дать ему больше доступа. Его зубы терлись о мою киску, создавая восхитительное трение, которое сделало мои соски твердыми и чувствительными.

— Я кое-что почитал о Франции, пока ты своим храпом будила мертвецов. — Его голос был приглушен, когда он говорил в мою киску. Не помогло и то, что я громко стонала.

— Давай послушаем.

— Знала ли ты, Кокберн, что залив Ниццы был назван в честь чуда, случившегося в третьем веке? Одна молодая христианка была арестована за свою веру в Палестине, прямо за Средиземным морем. Ее мучители сделали все возможное, чтобы обратить ее в веру, но она стояла на своем.

— Жесткая дама. — Я почувствовала, как мои бедра бесконтрольно трясутся у его головы, а конечности превращаются в желе. О Боже. Так близко.

— Она напоминает мне небольшую бурю, которую я знаю. Когда ее мучители поняли, что она не сдастся, они обезглавили ее. По обычаю после такой казни ее тело положили на плот и отправили за море.

— Придурки. — Я сбросила с него одеяло, мои пальцы зарылись в его волосы. Я оседлала его лицо с закрытыми глазами, чувствуя, как у меня текут слюнки от удовольствия.

— Они также напоминают мне некоторых людей, которых мы знаем. Логика подсказывает, что ее тело должны были осквернить чайки. Логика подсказывает, что ее красивая голова не успела бы пройти дальше Греции, как сгнила бы под солнцем. Но логика не живет там, где есть любовь. Миф состоит в том, что ангелы захватили ее плот и вели его через Средиземное море до самого залива Ниццы. Ее тело прибыло нетронутым и нетронутым. Чудо, сильнее обстоятельств и моря.

Я сильно кончила на его губы. Мой ангел хотел отвезти меня на Французскую Ривьеру. Я не собиралась спорить. Я бы последовала за ним по лестнице в рай или в бездну ада. Куда бы мы ни поехали, я всегда буду наслаждаться поездкой.

— Молодая женщина стала мученицей, святая Репарата, покровительница святого собора в старой Ницце, — сказал он, когда его лицо поднялось снизу, чтобы встретиться с моим, его губы блестели от моей страсти к нему. Я нежно поцеловала горячую плоть его шеи.

— Что случилось с ангелами? — Мой голос был хриплым от сна.

— Они назвали залив в их честь, — прошептал он. — Но дело не в ангелах. Им было плевать на славу. Все, чего они когда-либо хотели, — это провести девушку в ее путешествии и дать ей покой.

— Я так сильно тебя люблю. — Я сжала его лицо, заметив, что место, где когда-то был мой отсутствующий палец, начало заживать. Я пережила величайшие в мире пытки под хваткой могущественных мужчин, но именно этому бедняге из Стоктона удалось завладеть моим сердцем и душой, и я знаю, что он единственный человек, который когда-либо сможет сломить меня.

Я также знаю, что он никогда бы этого не сделал.

— Мученица моя, буря моя, страсть моя. . . — Он целовал каждый сантиметр моего лица. — Моя Кокберн, — закончил он с рокочущим смехом.

Я обняла его, его щека прижалась к моей, вдыхая его уникальный аромат.

— Нет, серьезно. Мой член чертовски горит. Мне нужно выстрелить зарядом. Раздвинь ноги, Кантри Клаб.

***

Я улыбаюсь своему соседу через коридор. Мы живем в старинном здании на улице Сегуран, достаточно близко ко всему, что нас волнует. Сады, магазины, рестораны и набережная. Мы с Крисом каждый вечер совершаем длительные прогулки и каждое утро пьем кофе на балконе с видом на нефритовое Средиземное море.

— Добрый день, мадемуазель Кокберн. — Орали, моя старая, дружелюбная соседка, даже не удосужилась запереть дверь после того, как закрыла ее бесшумно, чтобы не разбудить молодых студентов, которые всю ночь веселятся в коридоре. Я улыбаюсь в ответ и киваю, наклоняясь, чтобы погладить ее старого йоркширского терьера. Несмотря на свое дружелюбие, Орали, как и остальные мои соседи, отказывается общаться по-английски. Не потому, что она не говорит на нем. Подозреваю, она бегло его знает. Это дело принципа.

— Ça va ? (пер.Как вы ?) — спрашивает ее сладкий голос. Она всегда говорит слишком медленно для меня и Криса. Мы все еще учимся, и, позволю себе добавить, мы пока ужасные ученики.

— Jamais mieux (пер.Как никогда лучше) — Мои губы чмокают. Как никогда лучше. Никогда.

Я спрыгиваю вниз по лестнице, как головокружительный четырехлетний ребенок в рождественское утро, втыкаю наушники в «Вальс Амели» — саундтрек к этому прекрасному летнему дню.

Все мои любимые песни. Воссозданные вместе с ним.

Мой подарок ждет меня в одном квартале от того места, где мы живем, и мне не терпится развернуть то, что на нем надето. Держа свое длинное желтое летнее платье чуть выше щиколоток, чтобы не споткнуться о него, я несусь в одно из мест, которое сегодня называю домом.

Распахнув дверь кофейни, я врываюсь в наше заведение. Мы называли его «Le Journal Rouge». Красный дневник. Мы купили его, потому что он выглядел как дерьмо, но внутри была душа в виде библиотеки с сотнями и сотнями книг. На английском, французском и испанском. На иврите, мандаринском и арабском. Туристы приходят сюда и кладут свои любимые книги на наши полки, как к Западной стене, желая увековечить свою любовь к любимым романам. Здесь мы делимся прекрасными словами и душераздирающим искусством.

Клиенты любят сидеть здесь с 14:00 до 16:00, когда все остальное закрыто для дневного отдыха. Они пьют наш ужасный кофе и читают наши замечательные книги.

Мой парень поднимает глаза от кофемашины и швыряет держатель фильтра в мусорное ведро. Он вытирает паровую трубку тряпкой и перекидывает ее через плечо. Наклонившись вперед, упираясь локтями в стойку, он берет мои руки в свои. Люди смотрят на него странно здесь, в Ницце. Он выделяется еще больше своими размерами и зловещими татуировками. Ему все равно.

— Что я могу тебе предложить? — Мои ладони исчезают в его ладонях, и он подносит их к своим губам, оставляя поцелуи на костяшках пальцев, останавливаясь еще на несколько секунд на той, что без пальца.

— Я выгляжу слишком скромно в этом платье, чтобы сказать что-то грубое вроде «твой одиннадцатидюймовый член»?» — Я хихикаю в желтую бретельку своего платья.

— Да, знаешь, — подтверждает он, оглядываясь по сторонам так, будто ищет кого-то. Сейчас раннее утро, поэтому в магазине чертовски многолюдно. На диванах и барных стульях сидит много людей, попивая кофе и кушая выпечку. — Встретимся в туалете через две минуты.

Я не задаю вопросов. Я даже не хочу знать, как он собирается пренебрегать своей должностью бариста. Что я точно знаю, так это то, что быстрый секс, который у нас был сегодня утром, не поможет. Мне нужно больше от него, сейчас.

— Теперь меньше болтовни, больше показывай мне эту прекрасную задницу, пока она идет в туалет. Подвинься, Кокберн.

НЕЙТ

Так много имён уместилось за такое короткое время.

Бит.

Нейт.

Кристофер Делавэр.

Прескотт.

Горошек.

Кантри клаб.

Золотая ложка.

Танака Кокберн.

И в конце концов все сводится к одному — к нам.

Прескотт потребовалось некоторое время, чтобы пережить смерть Престона, но я подозреваю, что в глубине души она всегда знала, что он не выжил. Ее семья была разлучена после того, как разлучила Арчеров. У нее не было выбора, кроме как построить что-то новое, и я надеюсь, что когда-нибудь она сделает это вместе со мной.

Мой аргумент за последние пару месяцев был простым и обоснованным: я не могу быть с девушкой, чья фамилия Кокберн. Это неловко. Для меня, для нее, для всех участников. Танака сказала, что Кокберн — вполне законная фамилия, и даже вытащила из Интернета несколько бредовых фактов, в том числе страницу Википедии об актрисе Оливии Уайлд. Судя по всему, ее первоначальная фамилия - Кокберн (с этим не поспоришь. Она вполне трахабельная).

Так как моя девушка отказалась понять намек, я решил изложить это чертовски просто и прямолинейно, в стиле Стоктона. Никаких сердечек и дерьма с розовыми пони. Когда она пришла в кофейню, которой мы вместе владеем, в своем желтом платье, которое напоминает мне, что мы все еще живем под одним и тем же солнцем, из-за которого у нее на плечах вылезают веснушки, я направил ее в туалет. В этом платье она выглядит как золото. Чистая. Заветная. Драгоценная.

Даниэль, наш восемнадцатилетний сосед, который смотрел на нее так, что мне захотелось отрезать ему язык и засунуть его себе в глотку, выбежал из-за угла улицы, и я наблюдал из широкого окна, как он вошла в «Журнал Руж» как раз в тот момент, когда она исчезла за деревянной дверью туалета.

Теперь, когда он здесь, пришло время шоу. Мы всегда готовы к выступлению, Танака и я.

— Это не займет много времени, — рычу я, проскальзывая под прилавок и бросаясь в туалет.

Она ждет меня так же, как и в первый раз, когда у нас был секс. Руки у стены, ноги широко расставлены. Я люблю смотреть на ее руку без пальцев. Рана зажила, и теперь ее внешность совпадает с внутренней. Несовершенная, сломанная и обиженная, но такой красивая. Я поднимаю ее длинное платье и расстегиваю молнию.

— Никаких прелюдий, — шепчет ей на ухо Бит.

— Без проблем, — говорит она, как тогда. Я хорошо знаю эту женщину. Она всегда мокрая для меня. Он. Нас. Всегда.

Я сажусь на нее сзади, как и в первый раз. Только на этот раз я не злюсь. Немного беспокоюсь, да, но после того дерьма, через которое я ради нее прошел, ей лучше сказать "да". Одной рукой я держу ее за талию, а другой засовываю в задний карман, доставая обручальное кольцо, которое купил для нее на прошлой неделе. У нас есть деньги, благодаря покойному Кэмдену Арчеру, но ничего особенного. Просто серебряное кольцо с маленьким желтым бриллиантом, который сияет, как ее светлые волосы. Сцепив свои пальцы с ее пальцами, трахая ее, я надеваю кольцо на ее безымянный палец.

Не надо слов.

Никаких признаний в любви.

Никаких «ты моя» .

Все сказано в том, как мы движемся вместе.

— Боже мой, Нейт. — Мое старое имя проскальзывает между ее розовыми цветами. Я не вижу ее лица, но чувствую, как ее киска крепко сжимает мой член, как будто она вот-вот увидит звезды. — Ты. . .?

— Да, — подтверждаю. — И я буду. Навсегда. Блядь. Заботиться о тебе. То есть, если ты позволишь мне. Ты позволишь?

— Да, — говорит она, затаив дыхание.

Мы резко сближаемся, и я поворачиваю ее лицом к себе. Ее волосы прилипли к вискам, потные и красивые. Она - все амбиции, которые у меня когда-либо были.

ПРЕСКОТТ

Время.

Один мудрый, подлый покойник однажды сказал мне, что оно движется по-разному в зависимости от обстоятельств. Иногда медленно. Но иногда. . .оно движется именно так, как должно.

Я не хочу останавливаться и уж точно не перематывать. Во всяком случае, часть меня хочет ускорить перемотку вперед.

К жизни без шариков стресса.

К домашнему счастью.

Младенцам.

Стареть рядом с этим мужчиной, который занимает каждый сантиметр моей души.

Все, что вам нужно знать о жизни, это то, что она похожа на песочные часы. Иногда ты падаешь, а иногда поднимаешься.

И прямо сейчас я встаю, детка. Так. Поднимаюсь Высоко.

КОНЕЦ

Переведено каналом Книжный шкаф

https://t.me/lilybookcase