Круг иных (The Society of Others)

Глава 13

Чем больше думаю обо всем случившемся, тем сильнее зло разбирает. Это жульническое интервью, заранее приготовленный конверт… Арестуйте или отпустите. Зачем устраивать друг другу лишние сложности? Если хотите, чтобы я оказался в нужном месте в нужное время, вышлите за мной машину с водителем. А если это какая-то проверка, считайте, что я провалился. Поставьте «неуд» и вычеркните из списков. Мне эти игры неинтересны. Я здесь оказался только потому, что путешествую без определенной цели. Как научил голубь. И если вам хочется на что-то меня подвигнуть, придется подсуетиться, потому что я иду своей дорогой.

Катись камешком, опадай листом, плыви облаком.

Вдруг на меня будто озарение снисходит: в конце-то концов, спешить мне некуда. Денек выдался отличный: снег, морозец. Гуляй, любуйся пейзажами, любезничай со старушками, улыбайся полицейским. То, что эти люди ко мне привязались, исподволь служит мне надежной защитой. Хотели? Вам и карты в руки: делайте свою черную работу.

Я неторопливо прогуливаюсь по широкому, обсаженному деревьями бульвару. По обеим сторонам – торжественные, давным-давно поблекшие здания с длинными фасадами. Как видно, меня занесло в столицу. Улицы расчерчены следами проезжающих машин. Снежок на тротуарах порядком утоптан. Миную махину, похожую на океанический лайнер – отель под названием «Бристоль»: надпись я в состоянии прочитать. Весь город напичкан роскошными «Бристолями». Видимо, кто-то зло пошутил, ведь исторически Бристоль был построен трудом рабов, а во время Второй мировой войны его до основания разбомбили, так что ни о какой роскоши говорить не приходится. Кстати сказать, где отель, там ванна – эх, сейчас бы погреться!

Был в нашей семейной истории такой момент, когда у отца только-только завелись деньжата, и он все еще жил с нами; вот тогда папа возил нас путешествовать, и мы всегда останавливались в шикарных отелях. Не скажу, что отец был от них в восторге, а вот мне очень нравилось, особенно ванные комнаты: хромированные ручки, зеркала, белый кафель. Когда попадаешь в эту сказку, возникает чувство, что можно смыть с себя беды и неудачи и начать все заново. Меня не интересуют бесплатные бутылочки и пузырьки с шампунями, главное чудо – большие полотенца и просторная ванна, куда влезаешь грязным и помятым, а выходишь чистеньким и свежим. Даже искупление грехов я представляю себе не в смысле встать перед Иисусом и открыть ему свою душу, а в виде огромной купальни.

Да только не светит мне такого чуда: я грязен, несвеж, денег лишился вместе с пальто. Вряд ли дежурная в фойе отеля «Бристоль» кинется освобождать для меня президентский люкс. Понуро прохожу мимо шикарной вывески.

Прямо по курсу полицейский. Я бы сказал, что он направляет движение, но на дороге почти нет машин. По снежной жиже время от времени все-таки проезжают автомобили, да только они не гонят и должным образом останавливаются на светофорах. Здешние пешеходы весьма законопослушны: толпятся на тротуаре, терпеливо поджидая, когда загорится зеленый человечек. Дальше мне на глаза снова попадается полицейский, потом следующий – и ни один из стражей порядка не обращает на меня ни малейшего внимания.

Прохожу мимо магазина мужской одежды. Надо же, на витрине – вполне приличное шмотье. Если бы мне взбрело в голову прикинуться кутилой-миллионером, я бы, пожалуй, как раз на такие вещицы положил глаз: очень ненавязчиво и страшно дорого. Вот интересно, на кого здесь рассчитаны элитные магазины? Вокруг – нищета полнейшая. Напрашивается ответ: держать в своих руках бразды правления – доля тяжкая, и облеченным властью иногда хочется себя побаловать.

Вот этот замшевый пиджачок на мне очень бы даже неплохо смотрелся. Медово-золотистого цвета, прекрасной выделки, шелковистый – даже щупать не надо, текстура в глаза бросается. Такую вещицу в дождь не наденешь – мигом погибнет, и не для улицы она. А вот в баре покрасоваться или в клубе – в самый раз. Конечно, не с джинсами, упаси боже. У меня папуля такие штаны носит. Нет, сюда отлично подойдут брюки-хаки, сапоги с высокими голенищами, «Тимберленд» или «Кейтерпиллар». В обычной жизни я не такой уж фирмач, а здесь, вдали от дома, забавно пофантазировать. Тем более что карманы пусты.

А кстати, кое-кто мог бы об этом и позаботиться. Как прикажете жить, пока я доберусь по указанному на конверте адресу? Никому и дела нет.

И тут меня как огорошило: моим «покровителям» не только есть дело, они наверняка за мной наблюдают, причем именно сейчас. Оглядываюсь – никого. Так, снуют прохожие, да и тех по пальцам пересчитать, и ни одного человека, которого можно было бы принять за агента секретной службы. Но ведь они здесь, иначе быть не может! Эти люди вцепились в меня бульдожьей хваткой: устроить такое шоу в студии… Они так запросто не отпустят: я им нужен, еще как нужен.

И тут вспышка озарения: а что, если испробовать систему в действии? В полицейском государстве налицо обилие стражей порядка – тут уж ни отнять, ни прибавить. Если нужен – мигом появятся, только свистни.

Захожу в магазин эксклюзивной мужской одежды, беру с витрины приглянувшийся мне золотистый пиджак, киваю грустному дряхлому педерасту за прилавком и как ни в чем не бывало выхожу на улицу. С чувством, с расстановкой, без лишней суеты. Взяв вещицу, я даже не попытался ее спрятать или сунуть за пазуху. Иду себе по бульвару и жду, что случится дальше.

За спиной истошно завопили. Ко мне подбегает полицейский. Непринужденно поворачиваюсь, ион влепляет мне дубинкой мощную оплеуху. Н-да, это уже отклонение от плана. Падаю на тротуар, из уха кровища хлынула прямо на краденую замшу. В нашу сторону мчится черный фургон: полицейский машет водителю рукой. Я – нежелательный элемент, от которого необходимо избавить общество.

И вот тут-то появляются мои ангелы-хранители. Что-то вы припозднились, братцы. Ухо болит до одури. Вот они, двое громил в штатской одежде и черных очках. Ох уж мне эти очки! Опомнитесь, здесь у вас, на чертовых куличках, зима вовсю разгулялась! Или вы в горы собираетесь, на лыжах кататься? Ладно вам, ребята, уж нацепили бы сразу беджи с надписью «тайная полиция». Впрочем, дело свое они знают: едва эти проходимцы материализовались на улице, постовых след простыл, а грустный дряхлый фрукт из модного магазина, который высунулся на холод понаблюдать, как мне переломают ребра, всем своим видом воплощает полное отсутствие материальных претензий.

Когда я сумел встать на ноги, моих «опекунов» и след простыл. Потрясающе. Ухо разбито, голова гудит, прохожие упорно меня не замечают, словно я растворился в пространстве, да еще в карманах пусто. Ну и катитесь к черту.

Возвращаюсь в магазин модной одежды. Грустный дряхлый гомик даже духом воспрянул – решил, дурашка, пиджачок свой обратно заполучить. Неверно, дружите, вторая попытка. Хожу по рядам, капаю кровью на кашемир и выбираю себе шмотки. Хватит, походил я в крестьянском тряпье. Кое-что мне приглянулось: темно-серая льняная рубашка, просторный темно-синий свитер из хлопка, брюки хаки, носки, трусы, ботинки. Все перемерил – за исключением носков и трусов; хозяин наблюдает за мной со скорбным унынием. Подхожу со всем этим барахлом к старику, жестами прошу завернуть. Он все аккуратно складывает, шовчик к шовчику, и упаковывает в новенькие хрустящие пакеты, даже не предпринимая попыток послать меня куда подальше.

Вообще это радует. Впервые в жизни меня осыпает благами система всеобщего неблагополучия. Вы хоть раз где-нибудь читали, чтобы юные Гитлер или Сталин грезили о том, как зайдут в магазин одежды и возьмут все, что им понравится, не обращая внимания на ценники? Неплохая мотивация для будущего диктатора. Хотя те пошли дальше: они попросту обрядили всех в униформу, асами обшивались у лучших портных. Главное – захватить власть и круто одеваться. Прикол с этими националистами.

Благодарю унылого дряхлого педераста и забираю покупки – тот лишь устало пожимает плечами. Выхожу на улицу и чешу прямиком к отелю «Бристоль». У меня созрел план. Не забывайте, что видок у меня еще тот: потрепанный рабочий класс с расквашенным ухом. Хотя в руках я держу три пакета с названием дорогого магазина, битком набитых эксклюзивной одеждой, громадный швейцар в дверях отеля не слишком впечатлен моим появлением (он еще не догадывается о моих ангелах).

– Вы говорите по-английски? – спрашиваю дамочку за стойкой. Она принадлежит к породе юных особ, которых разводят где-то в Милане специально для подобных должностей: прилизанная, волосы стянуты на затылке, высокие скулы, строгий темно-синий костюм, сочный макияж и улыбка, сияющая, но не душевная.

– Разумеется, – отвечает администраторша; от недостаточной эмоциональной подпитки улыбка тает на глазах.

– Мне нужен номер, – говорю я. – Только хороший. Самый лучший.

Она не торопится проверять наличие свободных мест – ее взгляд не переместился на монитор компьютера, на лице застыло своеобразное выражение, вроде бы как «по умолчанию» – такое, чтобы никого не обидеть и в то же время избежать мимических морщин.

– Как вы предпочитаете платить, сэр?

– О, я не буду платить. Я просто балдею.

– Мне только нужно воспользоваться номером, – уточняю я. Платить я не собирался.

– Понятно.

Я не сломил ее хладнокровия. Одним быстрым взглядом она передает портье микросигнал. Громила уже наготове. Подваливает, хватает меня под руку и со всей силищи толкает в сторону двери. И тут я включаю сирену.

– Полиция! – во всю глотку ору я. – ПОЛИЦИЯ! Такого поворота событий портье не ожидал. Он уже

открыл дверь и собирался вышвырнуть меня на заснеженный тротуар, и тут я призываю на помощь полицию, словно это я пострадавшая сторона, а не они. Стражи порядка тут как тут – всегда рады помочь незнакомцу в беде. Следом подкатывают мои «инструктора по горным лыжам».

Далее следует приглушенный обмен приказами, и я опять на свободе. Подбираю свои «приобретения» и вторично захожу в отель. Поколебалось-таки хладнокровие дамочки за стойкой: виду она не показывает, а вот тоненькая бровка-ниточка заметно подрагивает. Ну погоди, это только начало.

– Как я уже сказал, – смакую момент, – мне нужен номер.

Девица смотрит куда-то мимо меня.. Мне даже оборачиваться лень, я и так знаю, что там происходит – человек в черных очках жестом приказывает: делай что просят. Она повинуется.

На ключе, который она мне протянула, болтается шматок металла размером с Гонконг. Офигеть. Предполагается, что с таким грузилом в кармане из города точно не уедешь, а по мне так это явный показатель статуса отеля. Если ты с трудом поднимаешь ключ, значит, вошел в правильную экономическую прослойку.

Молоденький коридорный ведет меня к лифту. Вот он, венец жизни!

Не скажу, что мне выдали президентский люкс, но и этот тоже неплох. Мальчишка так и порхает по номеру, зажигая свет и открывая двери, в лучших традициях коридорной братии – выслуживает чаевые. Столько любезности – и все напрасно: денег у меня нет. Показывает мини-бар и вместительный шкаф, в котором довольно эффектно спрятан телевизор, который, судя по всему, ни для чего иного не пригоден. С балкона открывается чудный вид на местный собор.

– Прости, – говорю я. – Я совсем на мели. Зато если будут проблемы с полицией, обращайся.

Он бросает на меня долгий любопытный взгляд и принимает к сведению кровавую кляксу на месте уха.

– Хочешь девочку?

– Нет. Я помыться хочу.

– Ладно.

И при этом такую усмешечку выдает – мол, что ж, попробуй, желаю удачи – и уходит. Осматриваюсь в ванной. Оборудование здесь не обновлялось года, пожалуй, с тридцать девятого – в те времена санузлы устраивали с размахом, не жалея площади. Мне досталась ванная комната размером со скромный концертный зал, с кичливыми блестящими трубами шести дюймов в диаметре. Открываю вентили, наполняю ванну: из гигантских кранов льется вода со скоростью тысяча галлонов в минуту, натуральный кипяток, и через секунду хром и зеркала покрываются мягким налетом конденсата. Я в раю.

Скидываю шмотки, бросаю их на кровать, голым захожу в исходящую паром мечту и некоторое время прогуливаюсь: от ванны к спаренному умывальнику, от умывальника к унитазу, от унитаза к ванне и снова тем же маршрутом. Проверяю температуру воды и томно предвкушаю, что очень скоро стану розовым и свеженьким, как огурчик. Но вот огромная ванна полна. Закрываю краны. Наступает тишина, нарушаемая отдаленным плеском воды в трубах. Медленно погружаюсь в объятия исходящей паром жидкости.

Уж в чем, в чем, а в принятии ванн я знаю толк. Очень важно подобрать правильную температуру. Налей слишком много кипятка, и ванна превратится в пытку. В то же время, если с горячей водой выйдет недобор, тогда теряется весь смысл процедуры, состоящей в том, чтобы раздобрить злопамятное тело. Чуть тепленькая ванна хуже, чем перспектива остаться немытым. Уж лучше сразу оставить мечты и надежды, они все равно не сбудутся. Это самая настоящая энтропия: энергия вытекает из тебя капля за каплей, и ты медленно, но верно катишься к вселенской гибели. Чтобы такого не произошло, менее искушенные сразу наливают кипятка, а потом целый час ждут, когда же можно будет в него залезть. Я поступаю иначе: здесь у меня целая методика. Когда наливаешь воду, нельзя отвлекаться, ты должен постоянно проверять, насколько она нагрелась. Да, именно так: постоянно проверяй, пока не добьешься нужного результата. Если куда-нибудь отойдешь и примешься раскладывать по полочкам носки, непременно забудешься, и ситуация выйдет из-под контроля. Станешь исправлять, доливать то холодную, то горячую, а потом снова холодную – пиши пропало. Советую плюнуть на все и отправляться под душ. Главное – подобрать такую температуру, чтобы рука едва терпела, и в то же время не ошпариться, потому что телу будет горячее. И еще: обязательно оставьте место, чтобы потом, когда уже погрузитесь в ванную, подливать воду из горячего крана. Можете упрекнуть меня в том, что я объясняю прописные истины, но не говорите, что именно так вы всегда и поступаете, потому что я вам все равно не поверю.

И вот я лежу в ванне, неделю или две. Ушибленное ухо гудит и пощипывает, а тело медленно превращается в зефир. Потом, за микросекунду до того, как блаженство перейдет в отвращение к себе, я вскакиваю на ноги, намыливаюсь с головы до пят, ополаскиваюсь и утопаю в полотенцах.

Спешить после принятия горячей ванны не стоит. Походите завернутым, пока не начнете остывать, потом можете накинуть халат. Инспектирую мини-бар. Тут несколько рядов крохотных бутылочек со всевозможным спиртным и кучки пакетиков с орешками, чипсами и шоколадками. Съедаю все, что можно съесть. Выпиваю все, за исключением пяти крохотных бутылочек, не горя особым желанием пробовать их содержимое. И вот я владыка мира.

Облачаюсь в свои новые «покупки» – именно так я их называю, поскольку заплатил за них понтами. Обнаруживаю себя в полный рост в зеркале за дверью: внешний вид полностью соответствует внутреннему содержанию. Медовая замша поверх синего хлопка выглядит так эффектно, что я себя даже не сразу признал, но наконец в голове стрельнуло, что новый имидж выбран на редкость удачно. А я, оказывается, вовсе недурен собой. И даже запекшаяся кровь в ухе прибавляет этакого злодейского шарма. До сих пор я пребывал в уверенности, что у меня торчащие уши и куцый подбородок. Это, конечно, никуда не делось, что есть, то есть, но теперь меня запросто можно принять за киношную звезду второй величины после веселенькой ночки в кругу себе подобных. Так что я уговариваю оставшиеся пять бутылочек и готов на подвиги: облеките меня властью, и я буду управлять страной.

Теперь, когда телесные потребности удовлетворены, я, если верить психологу Абрахаму Маслоу, должен перейти на более высокий уровень, а это, если не путаю, нужды эмоциональные, интеллектуальные и духовные. Вот чем я займусь, если выберусь из страны живым. Единственное, что стоит на моем пути, – аппарат секретной полиции. В приподнятом настроении сие препятствие кажется мне очень даже преодолимым. Я просто выйду в огромный лабиринт, называемый городом, и где-нибудь потеряю своих «опекунов». Потом обращусь за помощью к учителям, библиотекарям и всем, кто позитивно воспринимает Леона Вицино, и попрошу меня проводить. Разумеется, я не собираюсь наводить ребят с щипцами на тех, кто вооружен лишь томиком стихов английской поэзии.

Моя прежняя замаранная одежда разбросана на кровати. Стою, размышляю, как с ней поступить, и взгляд падает на закрытую балконную дверь. Единым движением, в коем слились овладевшие мною родственные чувства всесилия и презрения к опасности, собираю запачканные вещи, распахиваю окна, швыряю вниз одежду, и она парит на фоне собора.

Теперь на повестке дня дрянные местные улицы. Надо же, портье придерживает передо мной дверь – видно, не узнал. Как же, я ведь теперь чистенький, в свежей дорогой одежде (золотисто-коричневая замша, самая видная часть моего туалета, не фигурировала на входе). Но вот я на улице и смешиваюсь с толпой: разница между нами просматривается отчетливо. Местное население, бесцветное скопище людей, облаченных в пальто темных тонов. Некоторые предпочитают синий, кое-кто западает на серый, но критическая масса заявляет о себе в коричневой гамме. Я же двигаюсь в этом мраке как яичный желток на ножках – у «опекунов» сложностей с выполнением задачи не возникнет. В этом городе меня можно найти с завязанными глазами.

Как раз в связи с этим у меня созрел замечательный план – или по меньшей мере первая часть замечательного плана. Сколько я по пути ни оглядывался, шпиков так и не засек – знают свое дело. Между тем, судя по моим недавним приключениям, «опекуны» неизменно находятся где-то поблизости, следуют по пятам. Если ты их не видишь, как же понять, что оторвался? Вот это-то я и решил проверить.

Сворачиваю с проспекта в какой-то переулок и попадаю в сердце города: узкие улочки, где живет беднота. Тут и там распахнуты двери проходных подъездов, ведущих в коммунальные дворики. Здесь на каждом углу или бар, или ломбард. На ступенях сидит ребятня, с мололетства привыкают быть жертвами. Здешние тротуары не столь оживлены, как центральные. Один раз я неожиданно обернулся и заметил краем глаза двух шпиков в нелепых по здешним меркам прикидах и черных очках. Впрочем, я тоже не слишком-то вписываюсь в обстановку. Этак, если не поостеречься, могут и позариться на пиджачишко. Вот я и не остерегаюсь.

Торопливо сворачиваю за угол и ускоряю ход, новый поворот – и натыкаюсь на пьяную свару перед пивнушкой. Два усатых чувака в темных спецовках орут на третьего усатого чувака, тоже в темной спецовке, и между выкриками толкают его в плечи. Я поначалу отпрянул, рыпаюсь за поворот, но тут в дальнем конце улочки из-за угла выруливают два «горнолыжника» в темных очках. Тогда устремляюсь в обход, экстренно соображая на ходу. Мне нужно исчезнуть хотя бы на пару минут, при нынешнем раскладе я опережаю их от силы секунд на тридцать. Только две минуты – и ищи ветра в поле, ведь даже натасканная полицейская ищейка при всем желании не сможет прочесать каждый угол, пусть даже и на своей территории.

И вот тут созревает вторая часть моего потрясающего плана. Человек не столь решительный юркнул бы в какую-нибудь дверь или припустил во всю прыть, надеясь обогнать шпиков, я же пойду дальше и попросту исчезну без следа. Ныряю за угол и припускаю в обход, к тому бару, где пьянчужки выясняют отношения. Тут уже разгорелся настоящий мордобой. На ходу стягиваю замшевый пиджак и со всего размаху швыряю его в распахнутые двери бара, сам же, исступленно топоча по улице, со всего разбега бросаюсь к дерущимся и отваливаю добрую затрещину тому, кого колотят двое. Нечестно, но у меня есть на то свои причины. Взвыв от боли, бедолага дает мне сдачи. Тут я накидываюсь на него с кулаками. На кипучей подзарядке из водки, джина и виски боли не чувствуешь. Потасовка засасывает, как гигантский спрут, охватив щупальцами. В пылу драки ухо опять раскисло, кровь капает на плечо. Как раз тут торопливым шагом мимо проносятся «опекуны» и на скорости ныряют в бар, не удостоив меня даже взглядом. Что им жалкая кучка пьяниц, которые норовят вытрясти друг из друга душу. Готов побиться об заклад, что в этой стране девяносто процентов мужчин девяносто процентов своего времени заняты тем, что получают по зубам – неминуемое следствие безденежья, бессилия и отсутствия коммерческого телевидения. Неудивительно, что меня без вопросов приняли в компанию взаимного нанесения увечий. Опущенный люд не обременен скаредностью: к их досужим игрищам может присоединиться любой.

Но вот, вдоволь намахавшись кулаками, одинокий драчун решает, что пора закругляться, и, осыпая проходимцев нечленораздельными проклятиями, удаляется прочь. Двое других, не уступая своему недавнему противнику в эмоциональности, сотрясают воздух ответной руганью, пока тот не скрывается из виду. Дру-аны обмениваются рукопожатием, потом принимаются трясти руку мне, и мы втроем идем в бар. Меня дружески похлопывают по спине, мы сравниваем полученные ранения, и я принимаю полагающуюся порцию промокания ран полотенцем. Мне в руки втискивают бокал, до краев наполненный огненным варевом местного производства. Мои «подельники» хлопают зелье залпом – ну и я, глядя на них. Надо сказать, варево имеет выраженное обезболивающее действие, поскольку пульсация и жжение по всему телу тут же унимаются. Новые знакомцы осыпают меня вопросами, и я, решив оставаться глухонемым, отвечаю им кивками и улыбками. Я уже не англичанин, не в медовом пиджаке и, с благоволения фортуны, избавился от слежки.

К тому времени, как компания разошлась, за окнами наступила темень, и мое настроение в очередной раз переменилось. Оказаться бы сейчас на тихом кладбище, лечь в могилу и умереть. Напоследок мы жмем друг другу руки, трясем головами и обмениваемся горестными улыбками, которые надо понимать так: «Жизнь тяжела: от нее умирают». Расходимся каждый своей дорогой. В свете фонарей не видно силуэтов преследователей: план удался, выживу ли я – другой вопрос.

* * *

Тихо вечером на улице, непривычно тихо. Не знаю, может, у них тут действует комендантский час и в прохожих, замеченных на улице после захода солнца, стреляют без предупреждения. Страшно тянет присесть куда-нибудь и подпереть голову руками. И лучше, если это будет под чьей-нибудь крышей, где тепло и не завывает внезапно поднявшийся ветер. Дырчатый хлопчатобумажный свитер и льняная рубашка – не лучшая защита от ночной стужи.

Прямо по курсу просматривается церковь. Небольшая входная дверь приоткрыта, и из-под нее на тротуар льется тусклый свет. Оттуда же доносится музыка. Направляюсь туда. Играет струнный квартет. На миг представилось, будто я снова дома, бреду по тропке к черному входу, на кухне играет музыка – мать любила включать радио на полную громкость. Только передо мной – не наша дверь, а небольшой ход под аркой в высокой церковной стене. Стою на пороге, укрывшись от ветра, закрыв глаза, слушаю и очень скоро понимаю, что плачу и что музыка, которая растрогала меня до слез, – самая лучшая на свете.