Глава 5

Окна огромного кабинета Джона, располагавшегося в торце здания штаб-квартиры «Микрокона», выходили на парк с аккуратно подстриженными деревьями. Вместо обычной офисной мебели, которую ему предлагали дизайнеры фирмы, Джон использовал средства на покупку пуфиков-трансформеров [6], покрытых искусственной кожей кофейного цвета. Не меньше полудюжины бесформенных сидений были расставлены по комнате, а в центре находился кофейный столик, действительно сделанный из акриловых кофейных зерен. Джону больше всего в кабинете нравился этот столик.

Почти все стены кабинета были увешаны узкими полками. На них стояли не книги и даже не диски с программами, а солидная коллекция героев мультфильмов, которые он приобрел для работы, — в годовом бюджете на это отводилась внушительная сумма. Оставшееся место занимали бесчисленные игрушки-футляры с леденцами «Пез»; это была его собственная коллекция — более четырехсот тюбиков с головами героев мультфильмов. У него была даже Бетси Росс [7], единственная игрушка, прототипом которой послужил реальный человек.

Джону очень нравилась атмосфера его кабинета. В этом сумасшествии заключался определенный смысл. Люди легко здесь осваивались, приходили в игривое настроение и начинали фантазировать. Но на его рабочем столе не было ничего лишнего. Всего три фотографии в рамках из тика: мама; Джон и Трейси на выпускном; маленький Джон с мамой и папой сразу после того, как они посадили глицинию у двери своего дома, и непосредственно перед тем, как Чак ушел от них.

Джон достал полароидный снимок, который мать сделала во время последней встречи, и вставил его в уголок третьей рамки. Он смотрел на фото: Джон Делано, двадцати восьми лет, обнимал свою мать. Неожиданно картинка перед его глазами изменилась. Фотография стала черно-белой, пропали цветущая глициния и взрослый Джон. Маленький Джон и его молодая мама стояли обнявшись, а мистер Делано проходил мимо них, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов. Джон моргнул, и видение из прошлого исчезло. Он встал и отошел от стола.

Как же он устал! Не говоря о несчастном желудке, который вот-вот лопнет. Еще повезло, что Тони, его предпоследняя мачеха, в последнюю минуту отказалась от встречи, иначе его желудок просто не выдержал бы. Джон посмотрел в окно на залитый светом парк, окруженный темнотой. Было почти десять часов, но, несмотря на воскресенье, в «Микроконе» еще работали. Здесь все гордились количеством своих рабочих часов. Воскресенье было всего лишь еще одним рабочим днем, и даже сейчас стоянка была наполовину заполнена машинами. Джон погладил себя по животу, уселся на один из пуфиков и поерзал, устраиваясь поудобнее. Что-то в Дне матери всегда огорчало его. И не только шлейф покинутых женщин, который его отец оставил за собой.

Джон рос под аккомпанемент женских жалоб — не только брошенных жен отца, но и дам, приходивших в гости к матери на чашку кофе. Другие женщины рассказывали еще более ужасные истории о своих бывших мужьях. Истории, которые он подслушивал, прячась за диваном в гостиной. Подруги его матери, казалось, были не способны ни забыть своих мужей, ни найти себе новых, которые обращались бы с ними хорошо. «Почему они это терпели?» — удивлялся Джон. Он представил себе Барбару и ее кулинарные шедевры. После угощения последовал обязательный вопрос: «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?» Он вспомнил костлявые плечики Джанет, когда она повернулась к нему спиной, притворяясь, что ставит цветы в вазу, и спросила: «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?»

Нет, это был не День матери. По крайней мере, не для него. Для него это был День «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?» или День «Ты с кем-нибудь встречаешься?». Джон покачал головой, закрыл глаза и снял очки, чтобы потереть покрасневшую переносицу. У него в запасе было еще два часа перед традиционной полуночной встречей с Трейси и, несмотря на срочную работу, он просто закрыл глаза, чтобы подремать минуту или в крайнем случае минут десять.

Джону приснилось, что ему одиннадцать лет, и он сидит в ресторане за столиком напротив отца. Перед ним нетронутая яичница с растекшимися белками и засохшими желтками. Его отец отделяет ребром вилки куски жидкого белка, помещает на куски подгоревшего тоста и запихивает их в рот. Джон знал, что он спит, но мужчина напротив выглядел таким реальным, он так идеально воплотился в его сне — было просто невозможно поверить, что его нет рядом. Джон мог бы сосчитать все волоски на его обросшем к вечеру подбородке. Чак прикончил последний кусок яичницы, вытер тарелку одним из тостов Джона и принялся его жевать. Затем он наклонился вперед и доверительно сказал:

— Хорошенько запомни, сын, на свете не существует женщины, которая не поверит в ту ложь, в которую она хочет верить.

Джон резко открыл глаза. Видение исчезло. После долгих недель каторжной работы над проектом «Клифхангер» и провалов на свиданиях в пятницу и в субботу это проклятое воскресенье добило его окончательно. Ничего удивительного, что у него начались глюки.

Джон взглянул на часы: 10.31. Если бы у него хватило сил подняться с этого пуфа, у него был бы еще целый час, чтобы поработать перед встречей с Трейси, на которой они будут обсуждать, как ужасно прошли выходные. Несмотря на избыток женщин, которым ему пришлось нанести визиты, в это воскресенье он хотел быть особенно внимательным к Трейси. В День матери у нее всегда тяжело на сердце. Не говоря уже о статье. Он совсем забыл о статье! Она послала ее по электронной почте. Материал был классный, но никогда не знаешь, в каком виде его напечатают в газете. Джон так закрутился, что не смог ни купить «Сиэтл тайме», ни взглянуть на нее. Пожалуй, он сделает это по пути в «Хижину Джаббы».

Единственной частью его жизни, которая поддавалась планированию, была работа. В отличие от Трейси Джон успешно делал карьеру. Он уважал свою начальницу, сумасбродную женщину, которая работала здесь с самого начала проекта «Уникорн». Белла была потрясающей, его работа была потрясающей, и деньги он получал потрясающие. Теперь Джону был поручено управление проектом «Парсифаль», и если он справится, то взлетит выше некуда. И он вполне мог справиться. «Парсифаль» было кодовое название проекта, за который Джон начал бороться, как только пришел работать в фирму, уже почти шесть лет назад. Он пытался объединить беспроводную технологию ноутбуков, телевизоров и сотовых телефонов, чтобы получить продукт нового поколения, при этом нельзя было допустить утечки информации — одни рабочие группы не должны были знать, чем занимаются другие. Этот проект мог вознести Джона или сломать и заполнял его жизнь до последней секунды.

В последние три-четыре года у Джона совершенно не было времени для личной жизни, и даже когда оно находилось, жизнь эта была весьма далека от совершенства. Он снова вспомнил об ужасном пятничном вечере, за которым последовал еще худший субботний, и содрогнулся. Он объяснял неудачи в своей личной жизни напряженной работой. Но, возможно, одной из причин, по которой он работал день и ночь, было то, что ему это давалось намного проще, чем общаться с противоположным полом. Когда он пытался, как в этот раз, случалось то, что случилось.

Джон застонал и заерзал на пуфике. Кофейный трон изогнулся как раз под нужным углом. Ему не хотелось больше ни о чем думать и не хотелось смотреть, сколько сообщений он получил по электронной почте за те сутки, пока его разочаровывали женщины и он развлекал своих матерей, родную и неродных. Его ждала работа. Джон глубоко вздохнул. Каждый из его подчиненных считал свои проблемы самыми сложными и был не готов решать их без его помощи или в крайнем случае одобрения. Джон снова вздохнул. Он любил свою работу. Джон принялся разбирать почту — получаса должно было хватить. Завтра утром будет на одно дело меньше. Но в одиннадцать тридцать он обязательно уйдет. Он всегда считал встречу с Трейси своим самым главным делом за всю неделю.

Загрузка...