Крылья урагана

26

Девяносто дней спустя дела на побережье обстояли еще более скверно. Горы обломков на берегу только выросли, скалы усеивало брошенное оружие. Деревушку раз за разом обшаривали вдоль и поперек ради материалов для сооружения укрытий, дров, а то и просто ради удовольствия разрушить что-то, что не сможет ответить тем же.

Рочийские лучники и арбалетчики убивали их исподтишка, поджидая в засаде какого-нибудь неосторожного воина и делая эту неосторожность последней в его жизни. Еще больше народу погибало из-за того, что лорд Хэмил упорно считал, будто рочийцы будут только «уважать» дирейнцев за агрессивное патрулирование. Поэтому каждую ночь дирейнцы выходили в дозор и попадались в засады.

Но самую обильную жатву собирали болезни. На засушливом Калабасском полуострове свирепствовали странные недуги, часть из которых убивала быстро, другие же заставляли человека умолять о смерти как о милосердии.

У них уже не было места, чтобы хоронить своих мертвецов, поэтому жрецы и колдуны сжигали тела на высоких погребальных кострах. Солдаты божились, что никогда больше не смогут есть баранину, настолько ее запах походил на запах горящей человеческой плоти.

И это был только один из многих зловонных запахов — запахов разлагающихся людских и конских тел, гнилой провизии, тлеющих деревяшек, дерьма и мочи, которые висели над полуостровом, точно невидимый туман.

Никто не предвидел зимних штормов, бушевавших даже в более спокойном Южном океане, поэтому свежего провианта отчаянно не хватало и войска питались в основном запасами из бочек, банок и мешков, почти не видя свежей еды. Офицеры и штабные никогда не упускали возможности «позаимствовать» кочан капусты или окорок, зная, что одиночной пропажи никто и никогда не хватится. Разумеется, к тому времени, когда каждый успевал урвать свой кусок на пути к плато, солдатам съестного почти не оставалось.

Прибывавшие пополнения прикреплялись к различным подразделениям, пытались прорваться на вершину плато и возвращались обратно вниз, израненные, убитые или обезумевшие.

У Хэла остался всего десяток всадников и одиннадцать драконов, и он не мог бы сказать, кто из них находился в худшей форме: драконы с запавшими боками и нервозно хлещущими хвостами или всадники с подергивающимися лицами и отсутствующими взглядами.

И все это при том, что ему удавалось вопреки всем воинским уставам немного облегчить жизнь своим всадникам, попарно отсылая их патрулировать морские территории, «чтобы убедиться, что рочийский флот не возвращается».

Разумеется, патрули отправлялись прямиком на Ланданисские острова, крошечный оазис покоя в обезумевшем мире, разрушавшем самое себя. Островитяне с радостью принимали золото и невиданную новую еду, а всадники с радостью избавлялись от черствых галет и солонины, выменивая их на рыбу и птицу.

К этому времени выращивание поросят стало на острове главным промыслом, поэтому драконы Одиннадцатой эскадрильи выглядели чуть менее тощими и усталыми, чем у всех остальных.

Но не намного.

У Хэла болела голова буквально обо всем, и это было самым худшим в его командирстве. Иногда, теряя очередного всадника, он начинал думать, что ему легче было погибнуть самому, чем писать письмо семье убитого и лгать о том, что всадник погиб мгновенно, не мучаясь, когда на самом деле он был сбит с дракона и пролетел сотню футов до земли, истошно крича, цепляясь за воздух, пытаясь остаться в живых. Или того хуже — убит собственным же драконом в приступе раздражения на то, что его слишком рано разбудили для патрулирования.

По крайней мере, на полуострове не было рочийских драконов.

Пока не было.

Хэл ломал голову и над этим тоже, потом нашел возможное объяснение — рочийцы и так прекрасно знали, где находятся дирейнские войска, и не испытывали нужды в разведчиках.

Он гадал, почему на Калабасский полуостров не бросили убийственных черных драконов, потом с полной безысходностью осознал, что королева Норция и герцог Ясин отлично понимали, что выброшенного на берег дирейнского кита вполне сдерживают имеющиеся силы. Но больше всего его заботило, когда же наконец рочийцы переймут его тактику вооружения всадников, которая сейчас ограничивалась лишь случайными экспериментами.

Их вторжение, на взгляд Кэйлиса, действительно превратилось в выброшенного на берег и теперь медленно умирающего кита.

Но дирейнские плакаты и листовки в один голос трубили об их ошеломляющем успехе.

— Чтоб мне провалиться! — присвистнул сэр Лоу-рен. — Взгляни-ка на эту листовку. Ты у нас снова герой.

Он передал ему лист, и Хэл прочитал историю, принадлежавшую, разумеется, перу Тома Лоуэсса и повествовавшую о том, как на экспедицию напали варвары-рочийцы с дальнего востока, которых и людьми-то назвать можно было только с большой натяжкой, и как они прорвали дирейнские рубежи к северу от плацдарма, и лишь сэр Хэл Кэйлис со своей Одиннадцатой драконьей эскадрильей, герой Дирейна, предмет восхищения всей нации и так далее и тому подобное, остановили их атаку, приземлив драконов и сражаясь в пешем бою, пока друг сэра Хэла, Бэб Кантабри, лорд Черного острова, в самую последнюю минуту не прибыл с подкреплением и не оттеснил рочийцев обратно на свои позиции.

Разумеется, никакой подобной атаки и в помине не было, а уж Хэл определенно ни за что не позволил бы своим ребятам глупо рисковать своими жизнями, ввязываясь в пеший бой.

— Замечательно, — пробормотал Хэл, отдавая листок обратно. — Неужели там народ еще не тошнит от этой белиберды? Неужели ни у кого не закралось ни тени мысли о том, что, если мы все до единого уж такие герои, что ж тогда мы до сих пор торчим в этой песчаной пустыне, чтоб ей!

— Ну разумеется, нет, — пожала плечами Сэслик. — Неужто ты не понимаешь: те, кто не участвуют в сражениях, никогда не хотят знать никакой правды. В противном случае никаких войн вообще бы не было, разве что нашлись бы идиоты вроде нас, готовые сражаться друг с другом.

— Отлично. Это ж просто замечательно, — сказал Мария, — что нам довелось служить с такими трахаными героями. Я почти не жалею, что не остался дома и не стал учиться, как следует наводить любовные чары, правда, Феччиа?

Тот рассеянно кивнул, выдавил улыбку и вышел на палубу «Авантюриста».

Хэл только диву давался, как в такие времена Феччиа умудрялся не отощать. Потом решил, что и не хочет этого знать. Этот человек просто изо всех сил старался оттянуть свою смерть и, стремясь к этой цели, ни разу не сделал ничего большего, чем от него требовали приказы и устав.

Сейчас и этого было более чем достаточно.

Хэл, облетавший полуостров с дозором, увидел новые части рочийских солдат, движущихся к фронту.

Другое звено, патрулировавшее верховья реки Ичили, заметило транспортные корабли, направлявшиеся к устью.

Но на фронте боевые действия приняли позиционный характер, и относительное спокойствие нарушалось лишь ежедневными вылазками и ночными нападениями — надо полагать, затем, чтобы никого не настигла смерть от старости.

Солдаты, повеселевшие было, когда им сообщили, что на зиму они отойдут на юг, не могли найти достаточно крепких ругательств, в особенности когда поняли, что зима уже подходит к концу и им не остается ждать ничего иного, как все усиливающейся весенней жары и иссушающего летнего зноя.

— Я приняла решение, — сообщила Сэслик, когда однажды ночью они прогуливались голышом по одному из пустынных пляжей за Джарраквинтой. — Я хочу, чтобы меня убили раньше тебя.

— О, боги! — изумился Хэл. — Мы поспали, выкупались, на обед была свежемаринованная рыба, были свежие овощи, а жареный цыпленок и вовсе изничтожил даже воспоминания о соленом обезьяньем мясе, потом самый настоящий салат, затем снова поплавали, повалялись, а ты вдруг выдаешь такое! О, женщина, да ты — настоящий романтик!

— Нет, просто реалистка, — пожала плечами Сэслик. — Я предпочитаю быть убитой до окончания войны в частности потому, что ни один чертов штатский просто никогда не сможет меня понять.

— Ладно, — сказал Хэл, — ты явно не исчерпала эту тему. Но почему ты хочешь погибнуть первой — разве ты забыла, что я решил быть бессмертным? Так что тебе ничто не угрожает.

— Потому что ты большой, храбрый и сильный. — Она запнулась. — И глупый. Поэтому ты перенесешь этот удар легче, чем перенесла бы я, если бы тебя разорвал в клочья какой-нибудь дракон.

— Замечательная мысль, — сказал Хэл. — Ведь я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — сказала Сэслик. — Хотя ты и глупый, как я уже сказала.

Рочийцы ударили по ним на заре, через день после того, как Хэл и Сэслик вернулись из своей самоволки. Они нанесли удар очень умно, послав свои войска в самоубийственную лобовую атаку, которую дирейнцы и сэйджинцы остановили, буквально утопив в крови первый и второй эшелоны.

И не заметили другие части, подобравшиеся к ним по оврагам и ущельям изборожденного складками полуострова. Поэтому сочли атаку завершенной и расслабились, а некоторые, ликуя, даже выбрались из окопов, чтобы обобрать мертвых и прикончить корчившихся от боли безнадежных раненых.

Вот тут-то с рочийских позиций и хлынули две новые волны наступающих, и началась паника. Еще одна волна врезалась прямо в свалку рукопашного боя, и этой волне удалось прорваться в дирейнские траншеи.

Рочийцы не стали переходить к окопному бою в траншеях, как было в прошлые разы, когда они пытались убить каждого находившегося в них дирейнца или сэйджинца, но просто перепрыгивали через окопы, устремляясь к краю плато.

Дирейнцы уже собирались напасть на них с тыла, когда вдруг поднялась еще одна волна рочийцев, двинувшаяся в стремительное наступление.

Через миг все вокруг обратилось в хаос. Рочийцы, разделившись надвое, фактически окружили дирейнско-сэйджинские позиции.

Хэл, ожидавший приказов на флагманском корабле, увидел взлетевшие сигнальные флаги. Офицер-шифровальщик вдруг побелел как мел.

— Лорд... лорд Кантабри пал.

У Хэла внутри все сжалось, хотя он давно уже понял, что никто не может быть столь же бесстрашным, как Кантабри, и при этом надеяться жить вечно.

— Погиб?

Офицер взглянул на него, потом снова навел подзорную трубу на флаги, реющие над береговым плацдармом.

— Нет. Ранен в грудь... Отказался сдать командование... сейчас его везут в один из плавучих госпиталей. С ним врач. Никто не знает, выживет он или нет.

Лорд Хэмил метался по палубе, крича, чтобы спустили на воду шлюпки. Он судорожно пытался прицепить к поясу меч и твердил всем и каждому, что лично возглавит контратаку.

Хэл отправился на своей шлюпке обратно на «Авантюрист».

Плывя на шлюпке, он увидел звено черных драконов, несущих вымпелы, которые, как Хэл понял, когда они подлетели ближе, принадлежали ки Ясину. Всадники на драконах пронеслись над вершиной плато, покружили над кораблями и улетели обратно.

К тому времени, как Хэл добрался до «Авантюриста», они успели истребить поднявшееся в небо дирейнское патрульное звено до последнего человека.

У некоторых рочийцев были арбалеты, и не простые, а новой конструкции, основу которой составляла витая пружина — как в часах.

Но большинству из них вполне хватало и бессмысленной жестокости своих драконов, которые торжествующе ревели всякий раз, когда им удавалось сорвать всадника с его зверя, а потом расправиться и с самим вражеским драконом.

Хэл махнул своему звену, приказывая подняться в воздух. Они попытались набрать высоту и подняться над черными драконами, но тут послышались крики. Рэй Гэредис указывал вниз, на лежащую в руинах деревушку.

Там развевалось знамя лорда Хэмила, укрепленное в груде каменных обломков. На деревушку шла приступом рочийская пехота, эшелон за эшелоном. Хэл не заметил, как они спускались к деревне, но теперь увидел рочийскую конницу, галопом скачущую с плато.

Смерть подступала к ним сверху и снизу, но Хэл Кэйлис четко знал свои обязанности.

Он затрубил в горн и спикировал навстречу обложенному со всех сторон лорду Хэмилу. Краешком глаза он заметил дирейнско-сэйджинские войска, отступавшие с плато обратно к берегу.

Но впереди не было ничего, кроме изорванного знамени его командира, и драконы Хэла, все десять, пронеслись над полем боя, выпустив тучу арбалетных болтов.

Захваченные врасплох рочийцы на миг замешкались, но этого воинам лорда Хэмила хватило, чтобы перестроиться и начать отступление на своих шлюпках.

Его накрыла темная тень, и Хэл стремглав метнулся в сторону, едва успев спастись от нацеленных на него когтей черного зверя.

И тут же на него устремился другой дракон, хищно разинув пасть.

Дракон Сэслик метнулся между ними. Он отважно молотил когтями, не испугавшись неизмеримо превосходящего его размером врага.

Мир Хэла остановился, когда он услышал отчаянный вскрик Сэслик, увидел, как когти черного гиганта раздирают Нанта. Вниз полетело оторванное крыло, Нант закувыркался, теряя высоту, и Сэслик снова закричала, выпав из седла и полетев навстречу своей смерти, в инферно кипящего внизу боя.

Хэл изо всех сил пнул Урагана, разворачивая его и пытаясь догнать Сэслик, но мир вдруг потемнел, превратившись в ночь и наполнившись запахом смерти. Это не замеченный им дракон, спикировав с высоты, вцепился когтями ему в плечо, в бок — и через миг все померкло.