Крылья урагана

6

Хэл смотрел со стены вниз, на разведчиков и драгун наступающей рочийской армии, грабящих окраины Паэстума.

В небе реяли два дракона, кружа в потоках штормового ветра, дующего с моря. Хэл предположил, что это наблюдатели рочийских командиров, которые, удобно расположившись в тылу своих войск, планируют штурм.

Многие века назад, захватив на сэйджинско-рочий-ской границе приморский город, впоследствии ставший Паэстумом, дирейнцы сделали его неприступным, обнеся весь полуостров высокими каменными стенами шестнадцати футов толщиной и тем защитив город от нападения как с моря, так и с суши. Шло время, и Паэстум, самый процветающий торговый порт в Чикорских проливах, разросся, подступив к самым стенам и выйдя за их пределы. Ведь никто не ожидал войны, в особенности между тремя самыми могущественными государствами известного мира.

Эти-то пригороды и стали хорошим плацдармом для рочийской армии, подошедшей к городу. Под прикрытием колдовского тумана кавалерия — драгуны и уланы — первой атаковала дирейнские позиции на окраинах. Необстрелянные дирейнцы в сумятице заколебались, и тут рочийцы обрушили на них две волны отлично подготовленных гренадеров.

Дирейнцы отступили, сохранив остатки боевого духа, в древнюю крепость.

Хэл благодарил судьбу за то, что в тот день со своим новехоньким, еще не опробованным мечом, шипастым щитом и в кожаных латах он защищал стену. «Это было... э-э... — припомнил он смутно, — три, нет, четыре дня назад. А может, и больше».

Хэл был приписан к кавалерийскому подразделению, которому не хватало лишь одного — лошадей. Он должен был находиться на дежурстве полдня, а все остальное время выполнять прочие обязанности, в числе которых были также и еда и сон. Но поскольку в городе царила непрекращающаяся паника и их то и дело вызывали к бойницам, он уже и не помнил, когда ему в последний раз удавалось спокойно посидеть пару часов, не говоря уж о том, чтобы поспать.

Теперь рочийцы двинули на них основную силу — Хэл видел, пока над ними не разразилась буря, похожие на гусеницы колонны в яркой, пусть и испачканной в боях форме, нескончаемо ползущие к городу.

В соседней башне двое солдат суетились у дротикомета, представлявшего собой размещенный на специальной подставке большой лук с плечами из жестких железных полос. Солдаты до отказа натянули волосяную тетиву, прицелились и выпустили длинную стрелу ввысь, в одного из драконов. Стрела пролетела в десятке футов от цели, и всадник поднял своего дракона еще выше. Следующий дротик прошел далеко внизу под зверем, и парочка продолжила кружить, как ни в чем не бывало.

Рочийцы, бесстрашные и самоуверенные, послали на защитников стен окруженного города четырех драконов. Нескольких человек разорвали в клочья. После этого под покровом темноты на башню подняли дротикометы.

Дротики с железными наконечниками, в ярд длиной, разбили клин драконов, атаковавших их на следующее утро. Драконам досталось сильно, и они, крича и пытаясь ухватить зубами торчащие из их тел древки, рухнули наземь. Арбалетчики прикончили одного из них, барахтавшегося в грязи рядом со своим мертвым всадником. Второй спикировал прямо в пылающее здание, где и сгорел — тоже вместе со своим всадником. Их страшные крики до сих пор стояли у Хэла в ушах.

После этого всадники стали более осторожными, летали на большой высоте и занимались исключительно наблюдением.

Хэл смотрел на них, задрав голову, и страстно желал оказаться там, наверху, даже в эту крепчающую бурю — бурю, которая, как утверждали все, была вызвана магией рочийцев, наведенной затем, чтобы не дать дирейнцам морем подвезти в Паэстум подкрепление.

Хэл не знал, так это или не так, — впрочем, ему было все равно. Зато он понимал, что в такую погоду, пока бушевал ветер, а дождь лил как из ведра, рочийцы не полезут штурмовать стены.

Он снова оглядел свой сектор. Никакого движения заметно не было, если не считать мелькавших время от времени мародеров. Потом он уловил запах дыма и увидел пламя, рвущееся из одного дома, потом из другого.

Рочийцы подожгли брошенные дома и лавки. Нарочно или случайно, Хэл не знал. Возможно, это все-таки спьяну нечаянно сделали грабители, поскольку после этого примерно час ничего не происходило.

Потом он услышал за спиной крики, оглянулся и увидел процессию, движущуюся по земляной насыпи к соседнему брустверу. Он возблагодарил небеса за то, что они шли не к нему, ибо уже успел усвоить одну из главных солдатских заповедей: если к тебе приближается человек выше тебя рангом, это не может означать ничего, кроме неприятностей.

Группа состояла из четырех человек в кричащей желто-зеленой форме королевских защитников Паэстума — элитного полка, охранявшего правителя Паэстума, важных чиновников, знать и прочие вещи, способные заинтересовать неприятеля, — вроде казны.

Следом шагали два молодых человека в явно очень дорогой гражданской одежде, сгибающиеся под тяжестью ящичков и шкатулок.

За ними важно шествовала причина всей этой процессии: внушительный бородач в темном одеянии и высокой красной шапке, за которым шагали еще четверо стражников.

Хэл решил, что это может быть интересным. Все интересное привлекало внимание противника, поэтому первым делом он спланировал отступление — полдюжины шагов до ближайшей башни, внутри которой можно было укрыться от любой опасности.

Решив эту проблему, он принялся наблюдать за тем, как в сотне футов поодаль подмастерья мага открывали одну шкатулочку за другой, расстилали коврики и расставляли жаровни. После этого в них насыпали курения, и колдун прикоснулся к каждой жаровне, беззвучно шевеля Губами.

Несмотря на ветер и временами начинающий капать дождь, в жаровнях вспыхнул огонь. Встречный ветер швырнул клубы дыма в лицо Хэлу, и тот закашлялся. Запах пришелся ему не по душе — слишком уж он был пряным и незнакомым.

Один из подмастерьев и стражник обернулись в его направлении и нахмурились. Хэл тут же состроил невинную мину и принялся кругами расхаживать по своему участку стены, пока они не утратили к нему интерес.

Очевидно, колдунам для работы требовалась тишина.

На коврах выложили замысловатые узоры из ленты, и оба подмастерья заняли свои места, держа в руках по длинной и тонкой свече.

Два взмаха руки мага — и фитильки, коптя, загорелись.

Колдун взял в руки огромных размеров фолиант, очень древний и ветхий, раскрыл его и принялся читать заклинание.

Хэл поежился, ибо, несмотря на ветер, очень четко слышал каждое незнакомое слово заклинания, с каждой минутой становившегося все громче и громче. Голос же становился все ниже и ниже, пока не перестал даже отдаленно напоминать хоть что-то, что способна была произнести человеческая глотка.

Маг трижды повторил какой-то жест, направленный в сторону рочийских рубежей, и каждый раз Хэл ощущал удар грома, хотя никакой молнии он не видел.

Ветер сменил направление на противоположное, потом улегся, и сквозь плотные облака проглянуло солнце.

Колдун, должно быть, наводил защитные чары против вызванной неприятелем магической бури.

Сизые облака, мчавшиеся над головой, остановились, и с неба, точно гигантская стрела, ударил солнечный луч.

А потом маг вскрикнул. Хэл вздрогнул, увидев, как он пошатнулся, судорожно швырнул толстенный фолиант в воздух и принялся раздирать на себе одежду.

Свечи вдруг заполыхали, как факелы, пламя охватило двух подмастерьев, метнулось, будто живое, и протянуло огненную рыже-черную руку к колдуну.

Он что-то истошно кричал, возможно, заклинание, но огненная магия была сильнее. Она одерживала над ним победу, и в конце концов его тело окутало бушующее пламя. Он рванулся куда-то, но упал, пытаясь сбить с себя огонь.

Хэл нырнул в свое укрытие, чтобы не видеть этого, но до него донеслись новые крики, и он отважился выглянуть. Все люди на валу, солдаты и подмастерья, корчились в предсмертной агонии.

Буря забушевала с новой силой.

На следующий день на рассвете рочийцы пошли на штурм.

В тот день они атаковали трижды, с длинными приставными лестницами под прикрытием лучников, затаившихся в руинах. И каждый раз их удавалось заставить отступить, причем в последний — при помощи котлов с кипящей смолой.

Два дня все было тихо, потом рочийские солдаты принялись сооружать массивный деревянный шлюз для прохода к стенам. Пытаясь поджечь шлюз, на него обрушили из котлов пылающую смолу, но крыша сооружения была покрыта звериными шкурами, которые постоянно смачивали водой.

Деревянная змея подползала все ближе и ближе к тому участку стены, который охранял Хэл, пока не уперлась в стену.

Вскоре оттуда начали доноситься глухие удары, и пошли слухи, будто рочийцы ведут под стену подкоп, чтобы разрушить ее.

— Ну-ка, молокососы, слушайте внимательно, — рявкнул Сэнкрид Броуда.

Пять десятков солдат мгновенно притихли.

Броуда, офицер, был для них всех, зеленых рекрутов, и ужасом, и загадкой в одном лице. Он был закаленным в боях ветераном с иссеченным шрамами лицом и жилистым телом. Он не был приписан к кавалерийской части Хэла, и форму он тоже не носил. Носил же он кожаные штаны, такие заскорузлые от грязи, что они, должно быть, могли стоять сами по себе, желтую рубаху, которая, наверное, когда-то, еще до начала войны, вполне могла быть белой, и кожаную куртку, даже еще более грязную, чем штаны. На ногах у него было что-то вроде домашних тапочек, а длинные седые волосы были перехвачены шелковым шарфом. Вооружен он был тяжелым молотом, и Хэлу пару раз довелось видеть, как он, оскалив в пугающей ухмылке гнилые желтые зубы, пускал его в ход против рочийцев, забравшихся на «его» стену.

Никто не знал, почему он оказался их командиром, но факт этот все знали твердо, и было полное ощущение, что упаси боги даже просто задавать по этому поводу вопросы. Хотя никто из них пока не видел, чтобы он сделал что-то более страшное, чем просто рявкнул на своих подчиненных.

— У меня здесь официальный документ от наших правителей, благослови их боги и награди их монаршими чирьями на задницах, — продолжил Сэнкрид. — Там по-всякому хвалят вас, балбесов, за то, что вы находитесь в самом опасном месте в Паэстуме, защищая тонкую границу между варварством и цивилизацией, тра-ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля... Я тут немного подсократил, потому как нам нужно скорее выяснить, что делать дальше, а если я стану читать всю эту чушь, вы у меня со скуки сдохнете. В общем, они там все страшно вами гордятся, что вы стоите насмерть, даже когда эти сучьи дети рочийцы роют подкоп прямо у нас под ногами.

Он помолчал, и все, сами того не осознавая, прислушались. Донесшийся снизу шум рочийских лопат был очень явственным.

Короче говоря, эти правящие ослы там, во дворце, — презрительно подвел итог Броуда, — хотят, чтобы вы расхаживали по стене, пока она не рухнет к чертям, а. потом погибли славной смертью на обломках, сдерживая рочийцев, пока не подоспеют другие войска и не отгонят их. Тогда они будут вами довольны. Он усмехнулся.

— Всякие придурки будут считать вас героями. Возможно, в честь ваших мертвых молодых задниц даже назовут какой-нибудь бульвар, если мы в этой идиотской войне победим. Так вот, этому не бывать. Сейчас четверо добровольцев отправятся на стену и будут следить, чтобы никто из этих сук к нам пока не залез. Это ты, ты, ты и ты. Марш на стену.

Четверка удалилась.

— Оставшиеся отойдут вон туда, в тот старый склад. Укроются от непогоды и все такое. Когда рочийцы подожгут фитили в этой своей шахте — глядите, чтобы никто не вздумал сделать какую-нибудь глупость, помереть, к примеру. Вместо этого нападете на них, поганцев. То-то, поди, они удивятся.

Пауза. Затем он решил, что личный состав все уяснил, и ободрил:

— Вот и славненько. А теперь офицеры позаботятся о своих отрядах и отведут их под прикрытие. Поспите там. Отдохните и поешьте, потому как, я мыслю, очень скоро здесь станет жарковато. Да. Нужны еще четверо добровольцев, которые будут слушать, когда закончат рыть подкоп. Ты, ты, ты и ты. За мной.

Хэл оказался одним из четверки. Он послушно последовал за Броудой к основанию башни. Старик подобрал связку факелов, при помощи кремня зажег один и принялся спускаться по узким, затянутым паутиной ступеням. Хэла окружали сырые каменные стены.

Звон лопат стал громче.

— Не шумите тут, — велел Броуда. — Похоже, эти болваны считают, что делают все это дерьмо в тишине, а мы тут — ни сном ни духом, что происходит.

Он фыркнул.

Ступени привели их в небольшую камеру. Стук стал доноситься не снизу, а откуда-то спереди — очень близко.

— Ладно, — сказал Броуда. — Ваш пост здесь. Двое слушают внутри, двое отдыхают снаружи. Будете слушать, когда они перестанут копать. Как я уже говорил вам, а вы, скорее всего, уже благополучно забыли, — когда они прекратят рыть, то будут готовы отойти и поджечь свои фитили, или что они туда засунули, чтобы обрушить туннель, а вместе с ним и нашу стену. Будете ждать, когда все утихнет, а после этого поживее выметайтесь отсюда, бегите наверх и ищите меня. Да не считайте ворон, а будьте начеку, вдруг учуете запах дыма или что-нибудь в этом же роде.

— И чтобы никакой засранец не смел мне разыгрывать тут из себя полоумного героя, — пригрозил он напоследок, и Хэлу показалось, будто его глаза сверкнули в темноте. — Если кто-нибудь окажется настолько тупым, что позволит себя убить, я лично с него шкуру спущу. Уяснили?

Почему-то ни одному из четверых слова Броуды не показались ни глупыми, ни смешными.

Ожидание тянулось еще полтора дня. Хэл дал зарок, что если выберется из этой мясорубки живым, то будет жить где-нибудь на дереве или под кустом, но ни за что больше по собственной воле не пойдет под крышу, не говоря уже о подземелье вроде этого, с крысами — и людьми, желавшими его смерти и неумолимо подкапывающимися все ближе и ближе.

Он вполне мог бы жить в своей постылой деревне, стать рудокопом и погибнуть в шахте во время обвала, если уж его непременно должна была постигнуть такая судьба.

С ним не должно было такого произойти. Он был... ну, собирался стать, всадником на драконе. Только бы остаться в живых, а если уж погибать, то пусть это произойдет хотя бы при свете солнца. Он даже собрался помолиться, но не мог вспомнить ни одного бога, в которого верил бы.

А вот его товарищ, похоже, верил, поскольку вполголоса взывал к множеству богов сразу. Хэлу казалось, что даже жрецу не под силу чтить столько богов одновременно.

При виде чужого страха он сам несколько оправился от собственного и толкнул напарника, велев заткнуться.

Тот — возрастом младше Хэла — подчинился.

Хэл с нетерпением ждал конца дежурства, когда они наконец смогут-подняться по этим ступеням и получить порцию баланды, которую здесь уже окрестили осадным рагу.

Некоторые поговаривали, что его делают из крыс, а все нормальное мясо в Паэстуме приберегают для богачей. Хэл не верил этим слухам, хотя за последние несколько дней не встретил на улицах города почти ни одной собаки.

Внезапно стало совсем тихо.

Два солдата переглянулись. Широко раскрытые глаза на закопченных лицах казались очень белыми. Товарищ Хэла бросился к лестнице.

— Постой! — прошипел Хэл. — Может, они просто меняют саперов.

Но стук кирок и лопат не возобновился.

— Ну и сиди здесь сам, если хочешь, — разозлился второй солдат и убежал.

Хэл подумал, что он прав, и пошел по ступеням следом за ним, в мелкий дождичек и на серый рассветный свет, радуясь тому, что покамест жив и будет жить столько, сколько ему удастся протянуть в грядущей атаке.

Они разыскали Броуду, который хмыкнул что-то себе под нос, приказав им оставаться на месте и ждать, и спустился по ступеням, по которым они только что с такой радостью взлетели.

Долгое время спустя Броуда показался снова, пытаясь притвориться, будто ничуть не спешит.

— Все верно, — сказал он. — Они приближаются. Эй, парень. Иди разбуди остальных солдат и скажи им, чтобы готовились.

Через два часа Хэл уловил запах дыма, а потом услышал скрежет сдвигающихся камней.

Выстроившиеся солдаты невольно вздрогнули, но ни один из них не дернулся с места.

Запах дыма стал сильнее, то и дело раздавался скрежет.

Глядите! — крикнул кто-то, и все вскинулись, глядя на пошатнувшуюся стену.

— Началось! — закричал Броуда. — Уже совсем скоро! Приготовиться!

Стена сдвинулась, накренившись внутрь, и с оглушительным скрежетом обрушилась наружу, разлетевшись облаком пыли и шквалом камней. Через миг ее уже не было, и валуны высотой больше человеческого роста с грохотом катились по сторонам.

— Они идут! — закричал кто-то, хотя в этом не было совершенно никакой необходимости.

Карабкаясь через горы мусора, на них устремилась волна рочийских пехотинцев.

Первыми шли копейщики, а следом — лучники.

Запели дирейнские луки, и стрелки дрогнули, отступив, но позади них двигались угрюмые цепи мечников.

Пошли! — закричал Броуда, и Хэла бросило вперед, хотя его разум твердил ему, что надо бежать, что острия этих копий несут на себе смерть. Один из вражеских солдат бросился на него, и Хэл принял удар на щит, отразив его, как кто-то — Хэл не помнил кто — его когда-то учил, и по рукоять вогнал свой меч в грудь рочийца.

На него бросился еще один, с мечом, и он отпарировал удар, отклонился в сторону и ногой ударил нападавшего в коленную чашечку. Тот с криком согнулся пополам, и Хэл пинком отбросил его с дороги, прямо на копье третьего нападавшего.

Но его уже теснил еще один рочиец, прижимаясь грудью к щиту Хэла. Изо рта рачийца разило кислятиной, и Хэл всадил колено ему в пах, добив его, когда тот отлетел в сторону.

Хэл прижался спиной к высокому валуну, глядя на приближавшихся к нему двоих солдат, но через миг они оба упали с торчащими из груди стрелами.

Хэл не знал, кого ему благодарить за свое спасение, потом увидел Броуду, стоявшего в кругу мертвых тел с молотом, с которого стекала кровь.

Послышалось монотонное пение, и из ниоткуда вдруг материализовалось нечто — зеленокожий демон, сочащийся слизью и роющий землю когтями.

Кто-то завопил от ужаса, и Хэл вдруг понял, что это кричит он сам. Демон оглянулся, глаза без зрачков в единый миг нашли свою жертву, и жуткое существо прыгнуло на Сэнкрида Броуду.

Старик оказался на удивление быстрым — он успел откатиться в сторону и бросился на чудовище. Но демон отмахнулся от страшного молота, точно от легкого прутика. Чиркнули когти.

Броуда взвыл от боли. Из располосованной груди хлестала кровь. Он попытался снова замахнуться молотом, но упал навзничь, мертвый.

Хэл Кэйлис ощутил, как в душе у него разгорается всесокрушающая холодная ярость.

Демон оглянулся, выискивая очередную жертву, и увидел Хэла. А Хэл вдруг увидел перед исчадием ада совсем молодого мужчину с очень длинными и очень светлыми волосами. У него не было никакого оружия, кроме палочки, а его губы шевелились в такт ее движениям. Палочка неумолимо указала на Кэйлиса.

На миг опередив демона, подобравшегося для прыжка, Хэл, для которого время вдруг остановилось, схватил с земли булыжник размером с увесистый кулак и швырнул его волшебнику в голову.

Тот взвыл, прижимая ладони к кровавой каше, в которую превратилось его лицо, уронил палочку, и демон растаял в воздухе.

Хэл перескочил через валун, доходивший ему до груди, и вогнал меч в тело молодого колдуна.

Высокий рочийский воин с длинным двуручным мечом устремился к нему, и Хэл весь подобрался, чтобы встретить противника. Но прежде чем нападавший успел приблизиться, раздался зловещий вой и появились другие призраки. Ростом выше человеческого, с красными телами, похожими на ужасную насмешку над телами людей, они бросились на рочийских солдат и принялись рвать их на куски серповидными когтями на руках и ногах.

Рочийское войско в смятении и ужасе дрогнуло, и тут новые существа, похожие на ястребов, но в действительности вовсе ими не бывшие, спикировали из ниоткуда, раздирая противников когтями.

Ряды рочийцев сломались, и они обратились в бегство в тот самый миг, когда контрзаклинание их колдунов уничтожило красных демонов и ястребов.

Но паника уже овладела рочийцами, и они неслись, не оглядываясь и не разбирая дороги.

Мимо Хэла волна за волной проходила дирейнская пехота, двинувшаяся в контратаку и увлекшая его за собой, за разрушенные стены, а следом за ней из городских ворот на противника понеслась конница.

Рочийская магия не смогла вернуть своей армии наступательный порыв, и нападавшие поспешно отступали по разоренным окраинам обратно к своим лагерям. Осада была прорвана.

Хэл остановился, предоставив другим бежать дальше с этой волной, убивая направо и налево и грабя мертвых.

Это было не для него.

Он развернулся и отправился на поиски тела Сэнкрида Броуды. Нужно было еще найти кого-нибудь, кто сложил бы для него погребальный костер. Хэл откуда-то знал, что у него нет ни семьи, ни друзей, которые отдали бы последние почести этому ужасному человеку, спасшему его жизнь — и жизни многих других.

Высоко в небе, над обломками стен Паэстума, взревел дракон, круживший в ясном утреннем небе.