Крым. Пирамида времени

Глава 20

Михалыч объявил, что все дела в Судаке сделаны, и завтра утром едем в Коктебель.

Таня вдруг остро почувствовала, что ей ужасно не хочется снова трястись по пыльной дороге в дребезжащей и чадящей повозке.

— Ну, вот почему не проложили вместо этого шоссе железную дорогу! Я соскучилась по поездам. В них не так пыльно и не так тряско. Вон в Феодосии поезд подходит к самому пляжу.

Семен Терентьевич ухмыльнулся в клочковатую бороду:

— Могу вам подробнейшим образом рассказать. Между прочим, и вам, Александр Михайлович, это может быть любопытно. Как деловому человеку. Я ведь, любезнейшая Татьяна Ивановна, на железной дороге два десятка лет прослужил. Вот этими самыми руками новые дороги прокладывал, — и он выставил перед лицом слушателей холеные ладошки, без единого мозоля. — С самим Гариным работал! Да-с! — Семен Терентьевич гордо выпрямил сутулую шею и пригладил бороду.

— С Гариным? — Таня вспомнила советский фильм про двадцатые годы. Там актер, игравший в молодости Голохвастова, — Борисов, — с черной мушкетерской бородкой, громил заводы и горы лазерным лучом, он-то и назывался в фильме инженером Гариным. Фильм был по роману Алексея Толстого, но сам роман Таня не читала. — Я слышала только об инженере Гарине, но это же художественное… литература…

— Да-с, тем самым знаменитым Гариным, его многие барышни знают за художественные произведения. «Детство Темы», «Студенты» — все он. Однако же по делам путей сообщения более известен как Михайловский. На Транссибирской магистрали с ним поработать не довелось, а вот в Крыму встречаться приходилось. Он ведь как раз и занимался южнобережной железной дорогой. Исследовал Южный берег на предмет проведения железной дороги: из Севастополя через Ялту в Алушту, а от Алушты в дальнейшем предлагал вдоль моря и до Феодосии. Вот оно как!

Таня поскребла по сусекам памяти о будущем и обнаружила там факт полного отсутствия железных дорог в приморской части Крыма от Севастополя до Феодосии. Выходит, так и не удосужились построить за сто лет, хотя знаменитый инженер Гарин и планировал.

— Семен Терентьевич, ну вот исследовал этот Гарин, и что? Почему не построили?

— Почему? Это долгая история. Ведь еще в девяностые годы кто только не предлагал Министерству путей сообщения проекты южнобережной дороги! Ведь не только инженеры или хоть бы коммерсанты, но и помещики, и даже врачи! И всем им не было успеха. Еще при государе Александре Третьем инженер Баталин предложил провести железную дорогу от Севастополя до Ялты по самому по бережку морскому. Ну, этому, однако, воспротивились чрезвычайно влиятельные лица. Вы же понимаете, великие князья и прочие знатные особы не для того обустраивали свои южнобержные имения, чтобы по этим землям, прямо над самым пляжем, пыхтел поезд со всякой простецкой публикой. Аристократы приезжали в Крым, чтобы, значит, насладиться идиллией и аркадией, всякими там глициниями, магнолиями, отдохнуть от великосветской столичной суеты, направиться в лоно, так сказать, матушки природы. А тут — нате вам! Как певцы в театре поют:

Семен Терентьевич проблеял известную песенку классического вокального репертуара нарочито противным голоском и продолжил рассказ, хихикнув своему удальству и видя, как весело рассмеялись от неожиданности его слушатели:

— И конечно, особам такого высокого положения неохота, чтобы между домом и морской купальней у них насыпь сделали, шпалы положили, и путевые обходчики по шпалам тем ходили, и гимназисты из окон поездов рожи корчили. Как узнали они про этот проект, так сразу ему и воспротивились. Нет, мол, шалишь! Нам тут коммерции и туристов не надобно! У нас дел и доходов в столице хватает, с избытком. Нам тут покой докторами прописан.

Семен Терентьевич тяпнул бокал вина залпом, как стопку водки, и ткнул вилкой в поджаренную снедь.

Таня вспомнила, как в Феодосии рубежа ХХ и ХХI веков раздолбанные, густо запыленные, свистящие поезда тяжело громыхали туда-сюда вдоль пляжа и вереницы санаториев, в пятнадцати-двадцати метрах от окон и балконов, и подумала, что великие князья были не дураки. Уж во всяком случае, о себе позаботиться умели. А вот Айвазовский, приведший железную дорогу прямо на феодосийскую набережную, между своим домом и пляжем, учудил. Прямо паравозофил какой-то. Стимпанк. Нет, прикольно, конечно, смотреть, как через рельсы в центре города переходят толпы свежеприбывших северян с чемоданищем в одной руке и плащом на другой, а между этими бледными гражданами шлепают сандалиями по асфальту идущие с пляжа девушки в бикини. Но это ж смотреть — прикольно. А шлепать самой с такого закоптелого пляжа в свой закоптелый номер с видом на вагонные крыши?

Семен Терентьевич, прожевав кусок, продолжил.

— Государь, говорят, благосклонно отнесся к проекту. Но когда скончался в Ливадии, то уж баталинское дело под сукно положили напрочь. Был тогда и другой проект, инженера Гронского. Да только Гронский, бедолага, вместе со всеми чертежами новой дороги утоп в том же году, в девяносто четвертом, во время крушения нашего черноморского «Титаника».

— Черноморского «Титаника»? — переспросила Таня.

— Пароход «Владимир». Большое было судно, одно из крупнейших на всем Черном море. Шло из Крыма в Одессу. И вот, представьте, ночное столкновение.

— А что, в черноморских краях бывают айсберги? Насколько я знаю, в Одессе есть в изобилии вайсберги, айзенберги и рабиновичи, но айсбергов на Черном море никогда не встречал, — съязвил Михалыч, залихватски подмигнув Семену Терентьевичуу.

Железнодорожник на пару секунд подвис, соображая, и, наконец, засмеялся с понимающим видом.

— Нет, почтеннейший Александр Михайлович, там дело не в айсбергах. Это итальяшки попались на пути у «Владимира». Итальянский пароход. Удар — и пробоина в борту. Вода пошла трюм заливать. Пассажиры — в крик, паника. Шлюпок не хватает. Команда в растерянности. Полтора часа тонул «Владимир», и уж другие корабли подошли, а все ж не успели всех спасти. Некоторые из пассажиров и команды утопли. Среди погибших и господин Гронский, а с ним и бумаги, весь готовый проект южнобережной железной дороги потонул. Зато уж нет худа без добра. Гронский-то, когда за дорогу ратовал, то доказывал, что на нее средств жалеть не надобно хотя бы уж потому, что она избавит туристов от опасностей морского путешествия. Вот своею смертию и доказал, что, несмотря на технический прогресс, Нептун все еще суров, и с морем нашим Черным шутки плохи. Стали охотнее находиться капиталисты, которые идею дороги деятельно поддерживали. Но и тут злой рок вмешался. Взять, к примеру, господина Алчевского, основателя Алексеевского горнопромышленного общества. Он капитал сколотил на многие миллионы. На угле донбасском, да на металле криворожском зарабатывал. Угля и кокса его предприятия давали десятки миллионов пудов в год. Ну, и загорелся миллионщик Алчевский строительством этой самой южнобережной дороги. Изыскательские работы для дороги начал оплачивать. И то верно: двадцатый век на носу, а к нашим российским ривьерам все лошадками туристов возят! Срам, да и только. Тогда, помнится, очень пылко ждали все наступления века двадцатого. А он как наступил, так тут сразу и кризис в промышленности. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! По всей России тысяч десять рабочих пришлось уволить на заводах по производству металла. Беда! Пролетариат на улице. Алчевский — банкрот. И закончил он, как Анна Каренина: бросился в отчаянии под поезд в Петербурге, на Варшавском вокзале. Было еще потом много проектов, и господин Михайловский много этим занимался, проводил изыскания. Он даже почитал это главным делом своей жизни. Пока, говорит, не проведу железную дорогу к Южному берегу, — не помру. Однако же человек предполагает, а Бог располагает. Умер он в девятьсот шестом году, царствие ему небесное.

Семен Терентьевич задумчиво осушил очередной бокал и погрузился в задумчивое пережевывание закуски. Михалыч продемонстрировал живой интерес:

— А дальше? Кто ж подхватил упавшее знамя?

— Инженер Чаев несколько лет тому назад подал в Комиссию по новым дорогам Министерства путей сообщения свой проект электрической дороги. Бахчисарай — Ялта, с ветками на Симеиз и Алушту. Комиссия позволила ему организовать Акционерное общество электрических железных дорог и гарантировало облигационный капитал. Уж все, казалось бы, сложилось, да рано Чаев обрадовался. Владелец Фороса, господин Ушков, вознамерился из своего имения сделать город-сад, продать земельку под дачи да санатории. А место-то глухое, от шоссейных и железных дорог отдаленное, добраться до него туристам непросто. Тут бы железная дорога ему, понятное дело, шибко подсобила. А Ушков еще и со связями господин, да с какими связями! В самых высших сферах! Подал ходатайство о приостановлении чаевского проекта, представил свой, на основе проекта Михайловского, который подразумевал дорогу от Севастополя до Алушты, приблизительно вдоль берега. И пошла писать губерния. Такая драка развернулась — ого! Чего только не выдумывали! Ушков газеты рекламой завалил, проект свой нахваливал. Чаев тоже мастером по этой части оказался. Подумайте только: выпустил открытки с изображением будущего ялтинского вокзала своей компании и тоннеля пути Бахчисарай — Ялта! А тут еще и третий появился конкурент, да какой! Сам губернатор Княжевич выступил, с еще одним проектом: провести железную дорогу из Симферополя в Алушту, а оттуда впоследствии протянуть и до Ялты. И всем троим палки в колеса ставили пароходные компании, потому как терять клиентов никому не хочется.

— И кто же победил? — Спросил Михалыч. — Губернатор, небось?

Семен Терентьевич хитро прищурился и понизил голос:

— Есть силы и посильней губернатора. У господина Ушкова связи в таких кругах в Петербурге! Я вам так скажу, Александр Михайлович. Я на железной дороге зубы съел. И дело свое знаю, и нужных людей, по части сведений своевременных во всяких таких проектах своего ведомства тоже знаю преотлично! В прошлом году Комиссия по новым дорогам выбрала проект Ушкова как наиболее достойный содействия. Ушков получил твердые заверения, что правительство даст гарантии под облигации ушковского будущего акционерного общества. Смекаете? Полагаю, надо нам с вами, Александр Михайлович, обговорить это дельце подробнейшим образом. Тут ведь можно с самых разных боков подойти. И участки по линии строительства скупить, если где найдется такая возможность, и акциями поинтересоваться есть резон. А я ведь все ветры в этом проекте улавливаю, от старых-то знакомых по своему ведомству. Знаете, как говорится: не зная броду, не суйся в воду. А уж я-то в железнодорожном деле броды зна-а-ю. — И Семен Терентьевич широко осклабился, показав желтые полупрозрачные зубы, съеденные, по его словам, на железной дороге.

Михалыч с очень заинтересованным видом дослушал его и с энтузиазмом поднял бокал:

— Дело говорите, Семен Терентьевич! Есть нам, о чем потолковать, есть, Семен Терентьевич. Таня! Господа! За технический прогресс!!

Четыре бокала звякнули курантами.