Крым. Пирамида времени

Глава 29

Несколько дней Таня провела в особняке, обдумывая сказанное Глебом Сергеевичем, готовясь к новому путешествию в прошлое и просиживая за большими стопками газет и книг, оказавшихся в одной из комнат дома. С библиотекой активно работал, в основном, Андрей, меньше Глеб Сергеевич, и уж совсем ею не интересовался Михалыч. Как выяснилось, в этой троице было довольно четкое распределение ролей. Андрей — аналитик. Михалыч — боевик. Глеб Сергеевич — центр принятия решений, организатор, стоявший у истоков и указывавший главное направление, — одним словом, альфа и омега проекта.

Михалыч не появлялся в доме в последние два дня, Глеб Сергеевич тоже редко баловал Таню беседами, зато Андрей охотно предоставлял и комментировал Тане всякие бумажные диковинки, которыми была доверху завалена целая комната. Здесь были пожелтевшие газеты — в основном, крымские — и фотографии столетней давности, целые альбомы фотографий: и семейные, и выпускные, и полковые, и сборные-вперемешку. Карты городов, расписания поездов и пароходов. Пачки открыток. Паспорты, удостоверения, пропуски, бланки, печати различных эпох, государств и ведомств. Значки, кокарды, погоны. Какие-то маленькие бытовые мелочи — портсигары, зажигалки, перочинные ножички. Ксерокопии старинных документов, ксерокопии свежих научных статей, альбомы с образцами военной формы и знаков различий. Несколько стеллажей книг, в основном по истории.

Целый шкаф, с множеством выдвижным ящиков, оказался забит бумажными деньгами: царскими, советскими, а также выпускашимися множеством всяческих временных властей 1917–1921 годов.

Как выяснилось из пояснений Андрея, содержимое одного лишь ящичка с красивыми царскими двадцатипятирублевыми купюрами можно было поменять весной 1914 года на 10–12 килограммов золота, примерно по 25 граммов за каждую двадцатипятирублевку. На эти деньги можно было скупать недвижимость целыми улицами. А теперь, в начале двадцать первого века, эти двадцатипятирублевки можно было оптом купить на антикварном базарчике в любом областном городе за смешную сумму. Например, в Киеве возле станции метро «Нивки», заплатив всего лишь по доллару за одну такую бумажку.

Пока Андрей рылся в Интернете и в каких-то электронных базах данных, сверялся то с одной, то с другой книгой, Таня листала антикварные журналы мод и прочую периодику. СМИ эпохи, когда твердый знак царил в текстах. Эпохи, когда закрученные к скулам напомаженные усы вызывали у женщин не насмешливую улыбку, а сексуальное возбуждение. Обладатели же усов считали престижным видеть рядом с собой женщин в таком теле, которое в двадцать первом веке назвали бы жертвой «Макдональдса». Пухленькие круглолицые дамочки, с десятком-другим килограммов лишнего веса, явно предполагались быть отличной заманухой в рекламных блоках этих журнальчиков. Булгаков очень метко назвал в «Белой Гвардии» этот престижный типаж «сдобными женщинами».

Таня продиралась сквозь яти, твердые знаки и прочие музейные довески к словам, дивилась фразеологии, но постепенно все более свободно вчитывалась в сообщения, свыкаясь с образом мыслей, чувств, быта людей, печатавших и читавших эти тексты. Как ни странно, экзотика состояла, в основном, в немногих формальностях. В самой же сути, да и в большинстве деталей, жизнь начала двадцатого века была бы очень знакомой и понятной, даже не будь у Тани опыта личного знакомства с этой эпохой и ее людьми.

Больше всего на газетных страницах бросалась в глаза реклама, конечно.

КУРОРТ

Статьи о политике и экономике Таня пропускала. Среди других тем неожиданно оказалась одной из главных тема «похождений проводников». В газетах смачно описывали курортные романы в Крыму с местными мусульманами и жарко спорили о нравственности отдыхающих женщин, пользующихся услугами татар-проводников на конных прогулках. Писали, что прибывавшие в одиночку на отдых российские дамы, в основном состоятельные и скучающие, с удовольствием выезжали на одиночные конные прогулки в сопровождении татарского наездника-проводника. Эти проводники были все как на подбор высокие, с хорошей фигурой, которую подчеркивали броской одеждой. Журналисты и авторы писем в редакцию возмущались, что татары-поводники составили в крымских городах целые профсоюзы и зарабатывают не столько своими прямыми обязанностями, сколько мужской проституцей, соблазняя скучающих славянских женщин.

Вот мать и дочь, поездив в окрестностях Ялты с 18-летним проводником, похитили его и вывезли на пароходе в Одессу. Молодой парень сбежал от них, мать снова приехала за ним в Крым, бросилась к ногам торговца фруктами, с просьбой посодействовать браку проводника с ее дочерью: «Дочь моя или умрет, или сойдет с ума. Ради Бога, спасите нас!».

А вот «вдовствующие московские купчихи, не довольствуясь летними флиртами с проводниками, решили иметь их постоянно под рукой и для этого выписали из Ялты настоящих проводников себе в Москву». Кто-то назвал таких татарских парней «кокотками мужского пола», и вот в их защиту выступила читаельница в опубликованном письме: «Это вовсе не „кокотки мужского пола“… а мужчины (sic!) с душою и… темпераментом, о каком наши русские мужчины и представления не имеют».

В другой газете обнаружилось еще более интересное письмо на эту тему: «Я буду откровенна. Состояние мое значительно. Я второй раз замужем. Супруг мой — сановная особа, но очень ветх и древен… Я искала утешения в окружающем меня обществе, но каждый раз убеждалась, что любят меня не как женщину, а как источник доходов, и что в окружающем меня обществе найти человека, который не оскорблял бы во мне женщину, невозможно. Счастливая случайность привела меня в Ялту, и проводник Ахметка невольно меня убедил в том, что утешители юга — люди сердца. А утешители севера — люди грубого расчета… Правда, я им платила деньги, но платила ничтожную часть того, что приходилось платить северным утешителям. Северные требовали денег, а Магометы и Сулейманы каждый раз от таковых отказывались, и мне приходилось упрашивать их взять… Верить им, конечно, было бы наивно, но это говорили они всегда так нежно, что невольно хотелось верить их словам…».