Крымская ракета средней дальности

Глава 15 УБИЙЦА ДУМАЛ ТАК ЖЕ

Я остановил машину за квартал до конторы. Ирэн вынула из сумочки ключи и сжала их в ладони. Если ей очень хочется, пусть зайдет в агентство первой. Но сначала надо убедиться, что у дверей не выставлены постовые.

Мы пошли по дворам, выбирая не самый короткий путь. Свет редких фонарей с трудом пробивался через могучую листву деревьев. Из раскрытых форточек доносилось приглушенное бормотание телевизоров. Это был обыкновенный жилой район, отодвинутый подальше от моря, поближе к горам. Курортники здесь отродясь не водились, и потому ни музыка, ни свет никому здесь не были нужны. Вокруг было темно и тихо.

Я заметил, что чем меньше оставалось до конторы, тем быстрее мы шли. Когда поравнялись с углом дома, в котором находилось агентство, Ирэн уже едва ли не бежала. Я положил руку ей на талию и попросил, чтобы она обняла меня за шею. Так, скрутившись бубликом, ходят влюбленные подростки – захочешь, не оторвешь друг от друга. Ирэн часто приходилось играть разные роли. Эту она играла с удовольствием. Склонила головку мне на плечо, стала ноготочками по щеке скрести, ее бедра увеличили амплитуду движения, туфельки лениво шарк-шарк по асфальту, будто от истомы ножки совсем ослабели…

Мы свернули к фасаду и медленно поплыли вдоль акаций, где я когда-то, очень давно, в другой жизни, парковался и очень сердился, если место в тени было занято кем-то другим. Ирэн приподняла голову и стала пялиться на козырек подъезда, табличку и дверь агентства. Я уже увидел все, что хотел, и уводил Ирэн в темноту кустов, но она изо всех сил старалась притянуть меня к конторе. В какой-то момент я перестал сопротивляться, Ирэн мгновенно захватила инициативу, остановилась, повернула меня спиной к агентству, встала на цыпочки и обвила мою шею руками.

Мы стояли под тусклым фонарем на пустынном «пятачке» под стенами неряшливого, опутанного бельевыми веревками жилого дома, набитого ругающимися, пьющими, храпящими людьми. Мы стояли неподвижно и демонстративно, как памятник последним романтикам, и Ирэн, пользуясь актерской вседозволенностью, целовала меня, я бы даже сказал, вцеловывалась в меня; она сосала, смаковала мои губы так, что я чувствовал языком влажный ряд ее зубов, и вкус шампанского, и волнующий запах помады, и мне не хватало воздуха, и, наверное, я слишком громко сопел. Роль Ирэн была сложной, глубокой и драматической. Ее героиня прощалась со своим возлюбленным навеки. Последний поцелуй – и она уедет из этого милого курортного города куда-то на север, и они больше никогда не встретятся, и память о нем превратится в маленький рубец на ее сердце… Ирэн отстранилась, почти оттолкнулась от меня, опустила лицо, руки и снова стала маленькой – почти на голову ниже! – и мне уже казалось невероятным, что она смогла дотянуться своими губами до моих.

Я взял ее под локоть и быстрым шагом повел куда-то в кусты – напролом, не отыскивая тропинок и дорожек, что со стороны должно было смотреться правдоподобно: всякий нормальный мужчина после такого поцелуя должен потерять голову и потащить свою девушку в кусты.

– Куда тебя понесло? – зашептала Ирэн. Колючие ветки царапали ей ноги, но она не обращала на это внимания и нетерпеливо звенела ключами, как козочка колокольчиком. – Там же никого не было!

Я прижал ее к стволу могучего вяза, тень от которого сразу нас поглотила, приподнял подбородок Ирэн, затем немного повернул ее голову в сторону и зашептал, словно артиллерийский корректировщик в тылу врага:

– Десять метров левее подъезда. Видишь малиновую точку?.. Это первый в кустах курит. А чуть дальше, у третьего подъезда, блестит крыша автомобиля. Это милицейский «УАЗ», в нем еще один.

Ирэн долго смотрела на кусты и подъезд. Ей хотелось сказать, что я ошибся, что у страха глаза велики, но тут из кустов мотыльком вылетел окурок, упал на асфальт, рассыпавшись на искры, а вслед за этим на фоне мутно светящегося окна показался силуэт фуражки. Милиционер устал сидеть в засаде, у него, наверное, уже затекли ноги, и ему хотелось к морю, где вино рекой, закуска камнепадом и музыка форсажными децибелами…

Ирэн стало обидно. Она никак не хотела верить глазам и держалась за ствол дерева, как за спасательный круг. Она думала о деньгах, об этих проклятых бумажках, без которых она не сможет меня накормить, умыть, уложить в постель, не сможет заботиться обо мне и без которых наша странная отшельническая жизнь станет жалкой и унизительной. Я же был удручен смертью моей слабой надежды на то, что милиция махнула на нас рукой. Не махнула! Целых двух милиционеров снарядили ловить меня, и у каждого стража порядка наверняка «калаш» с полными магазинами, да рации, да бронежилеты на широкой груди, да перспектива карьерного роста…

Я шепнул Ирэн, что надо пробраться к тыльной стороне дома и посмотреть на окна конторы – не торчат ли рядом с ними силуэты фуражек? Если там чисто, то можно попытаться проникнуть в кабинет через окно. Эта идея ее вдохновила, ее надежда ожила, чего нельзя было сказать о моей. Я давно заметил, что Ирэн, в отличие от меня, подпитывала свой оптимизм сущими мелочами и очень быстро и легко становилась жизнерадостной. Подал я новую идею, как можно выцарапать из сейфа деньги, – и Ирэн уже вся засветилась от предвкушения чего-то светлого и радостного. А я так не умел. Деньги не решали главной проблемы: меня подозревали в двойном убийстве, меня разыскивали, в то время как о существовании настоящего убийцы, владельца черного «Лендкрузера», милиция даже не подозревала. И эта проблема отравляла мне жизнь.

Мы пошли по газонам, перепрыгивая через трубы поливальной системы. Я держал Ирэн за руку, ощущая тепло ее пальцев. Пальцы были послушными, податливыми. На безымянном сидело тонкое колечко с каким-то мелким камешком. Ногти крепкие, с безупречно гладкими краями. Сегодня утром, когда Ирэн осматривала рану, я чувствовал прикосновение этих ногтей к своей руке. И это оказалось для меня неожиданным и необыкновенным ощущением. Я словно узнал об Ирэн нечто весьма любопытное, что раньше было для меня тайной.

– Это не милиционер? – шепнула Ирэн, когда мы залезли в кусты и, высунув головы, стали смотреть на темные окна агентства.

– Нет, это можжевельник.

– А вон там кто на корточках сидит?

– Это Байкал. Он в этом месте всегда ночует. Я сюда ему курицу ношу.

– Он лаять не станет?

– Пойду спрошу…

Я выбрался из кустов, быстро пересек дорожку и слился с тенью дома. Ирэн, не предупреждая, увязалась за мной. Чтобы каблуки не стучали, она пошла на цыпочках. В туфлях сделать это оказалось не так-то просто. Пришлось Ирэн согнуть ноги и подать плечи вперед. Походка ее стала настолько неуклюжей, что большой дворовый пес, известный в округе своей лаской и добротой, вскочил на лапы, взъерошил загривок и тихо зарычал. Я негромко прикрикнул на Байкала, но пес твердо решил изгнать неопознанную каракатицу со своей территории и с угрожающим видом двинулся на Ирэн.

Мне ничего не оставалось, как уступить даме право первой залезть в окно. Несмотря на каблуки и короткое тесное платье, Ирэн необыкновенно ловко пролезла между рамой и створкой, но запуталась в полосках жалюзи, потеряла равновесие и негромко упала на пол.

Я погрозил Байкалу кулаком, на что он радостно завилял тяжелым хвостом, и тоже полез в окно.

– Ты не ушиблась? – шепотом спросил я Ирэн, которую нашел сидящей на полу и потирающей коленку.

– Милиция уже побывала здесь, – едва слышно ответила Ирэн. – У тебя случайно фонарик нигде не завалялся?

В кабинете царил полный мрак, но про обыск Ирэн догадалась по бумагам, газетам и журналам, которыми, как ковром, был устлан пол. Я на ощупь двинулся к своему столу и задел ногой опрокинутую корзину для мусора. Хорошо, что она была сделана из пластика, иначе на грохот сбежалось бы все районное отделение… Вот кресло… Вот чайный столик… Я опустился на корточки. Ящики стола были выдвинуты, но книги и пособия по криминалистике, которые в них лежали, оказались не тронутыми. Я нащупал тумбочку, в которой держал всякий хлам вроде банки с кофе, ножа, компьютерных дисков и фотоаппарата, у которого не работала вспышка. Тут же должен был валяться тонкий, как сигара, фонарик. Просунув руку в тумбочку, я сразу же нащупал его и включил. Батарейки были очень слабые, фонарик оставлял на полу хилое световое пятнышко, похожее на медный пятак. Экономя крохи энергии, я тотчас направил луч на сейф.

– Черт возьми, Кирилл, мы опоздали! – сдавленно прошептала Ирэн.

Одного взгляда на сейф было достаточно, чтобы оценить масштабы катастрофы. Хранилище моего скромного состояния было взломано. Стальная дверка открыта настежь. Вокруг замочной скважины шла цепочка мелких сквозных дырочек, а сам замок болтался на единственном уцелевшем болтике.

Мы с Ирэн шагнули к сейфу и, столкнувшись плечами, замерли с раскрытыми ртами. Я посветил внутрь, ожидая увидеть печальную пустоту, но агонизирующий лучик врезался в пухлую стопку купюр, перетянутую резинкой.

Не веря своим глазам, Ирэн схватила деньги и поднесла их к глазам. Я приблизил фонарик к пачке.

– Это что? – прошептала Ирэн.

Я не сразу понял, почему она удивляется, а не радуется.

– Мои деньги, – ответил я. – Так сказать, «черный нал», предназначенный для выплаты материального поощрения…

– Кирилл! – перебила Ирэн и провела большим пальцем по торцу пачки – трррык! – Я ошиблась. Это сделала не милиция! Разве они оставили бы деньги? Ты можешь поверить в то, что они вскрыли сейф и не прикоснулись к деньгам?

– Кто ж, по-твоему, его вскрыл?

Я спросил машинально, оставляя себе шанс, что у Ирэн на этот вопрос будет иной, не столь убийственный ответ, к которому я уже сам пришел. Она не ответила, снова заглянула в сейф и выудила оттуда лист бумаги.

Я не видел, что было на нем, но по тому, как болезненно скривились губы Ирэн, догадался.

– Еще одно предложение поиграть в прятки? – спросил я.

Ирэн кивнула и протянула мне лист. Та же фраза из трех слов, те же печатные буквы.

Мы на минуту оба онемели от стыда и бессилия. Мне ничего не оставалось, как снова скомкать лист и швырнуть его в угол кабинета. Конечно, можно было для разнообразия съесть его или применить еще для каких-нибудь целей, но все равно это не спасло бы наше оплеванное тщеславие.

– Он просчитывает все наши ходы, – произнесла Ирэн.

– О том, что мы рано или поздно зайдем в контору, догадался бы даже дурак, – ответил я, стараясь смягчить ситуацию.

– Теперь я понимаю, почему он не позвонил тебе в восемь часов. Он и не собирался это делать. Ему нужна была гарантия, что в это время мы с тобой будем старательно перемешиваться с толпой на многолюдной набережной и никто не помешает ему забраться сюда… Дай-ка я посвечу!

Фонарик совсем обессилел, и Ирэн, чтобы разглядеть нутро сейфа, пришлось просунуть туда голову. Она была похожа на кошку, которая исследует содержимое кастрюли. По-моему, моя милая сотрудница, пользуясь уникальным случаем, решила через сейф заглянуть в мою личную жизнь: нет ли там писем от любимых женщин, фотографий в рамочках, одеколонов и бритвенных приборов в подарочной упаковке…

– Да. Можно не сомневаться. Никакой милиции здесь еще не было, – произнесла она из глубины сейфа, и ее голос прозвучал так, словно она сидела в железной бочке. – Наверное, еще не получена санкция на обыск… Кстати, тебе пора сделать перевязку…

Я не понял, почему мне пора делать перевязку и почему «кстати». Но ответы на эти вопросы я получил очень скоро. Ирэн вылезла из сейфа, держа в руке упаковку стерильного бинта и коробочку с каким-то лекарством. Сунув фонарик в рот, чтобы освободить руку, Ирэн вскрыла коробочку, извлекла оттуда голубой тюбик и стала читать инструкцию. Она бормотала невнятно, как древнегреческий оратор, ради тренировки набивший рот камешками.

– «Мазь „Комбат“ предназначается для обеззараживания открытых ран, в том числе огнестрельных…» Замечательно! Ты прямо как в воду глядел.

– Что это? – спросил я, чувствуя, что происходит нечто такое, чему я пока не могу дать исчерпывающего объяснения.

– Как что? – удивилась Ирэн. – Забыл уже, что у тебя в сейфе лежит? Мазь и бинт.

– Никаких мазей и бинтов у меня в сейфе отродясь не было, – сказал я настолько твердо и уверенно, насколько было необходимо, чтобы Ирэн не пыталась убедить меня в обратном.

– Откуда это, в таком случае? – спросила Ирэн, поднося к моим глазам тюбик.

– Оттуда же, откуда и записка, – ответил я и, не сдержавшись, наотмашь ударил по тюбику, выбивая его из руки Ирэн. – Мне надоела эта идиотская игра! Когда мы поймаем этого урода, я накормлю его этим кремом! Я намажу его на хлеб и заставлю сожрать! Ему очень смешно! Он забавляется! «Смотрите, какой я необычный, оригинальный! Какое у меня чувство юмора! Я забочусь о здоровье своей жертвы! Я хочу вылечить ее, а потом убить!»

– Успокойся, – произнесла Ирэн. – Ты очень громко говоришь.

Она наклонилась и стала искать на полу тюбик. Во мне все клокотало от гнева. Этот негодяй забрался в мой офис, взломал сейф, перерыл все шкафы и ящики.

– Если он не взял деньги, не взял нашу документацию, тогда что он здесь искал? – спросила Ирэн и, пытаясь сделать это незаметно для меня, спрятала мазь и бинт в сумочку.

– То же, что и в комнате Тоси, – мрачным голосом ответил я. – Компромат на себя.

– Откуда у нас компромат на человека, которого мы никогда в глаза не видели?

Вопросы были слишком просты даже для Ирэн, но она, желая подсластить пилюлю, которую я проглотил, нарочно делала вид, что ничего не понимает, что она глупее меня, что она недогадлива и потому не может без меня обойтись. Я не стал отвечать и промолчал. Что здесь не ясно? Убийца пришел сюда, желая развеять сомнения и убедиться, что никаких документов, кидающих на него тень, Тося у нас не оставила. Он добросовестно перетряс все папки, подшивки, обыскал ящики, взломал сейф и тем самым успокоил свои нервы. Продемонстрировав презрение к моим деньгам, он оставил в сейфе лекарство, записку и благополучно выбрался через окно.

Отсюда следует весьма удручающий вывод, который лишает нас перспективы поймать убийцу на крючок: моя жизнь ему больше не нужна. Убийца не пришел ни в кафе, ни в сквер, где мы его ждали, не только потому, что был занят обыском конторы. Просто у него отпала необходимость убивать меня. Он убедился, что я для него безопасен, что мы с Ирэн не посвящены в ту тайну, из-за которой он лишил жизни Тосю…

Створка окна тихо приоткрылась и со стуком уткнулась в ограничитель. Я невольно вздрогнул, Ирэн тихо вскрикнула. На фоне проема, освещенного снаружи фонарем, застыл странный силуэт.

– Байкал, черт тебя подери! – прошептал я и, подойдя к окну, оттолкнул тяжелую вислоухую голову пса. Горячий влажный язык прошелся по моей ладони. – Испугал, морда слюнявая… Нет у меня курицы, только пистолет за поясом! Понял? Иди отсюда!

Пес завилял хвостом, подметая траву, и неохотно отвалил.

– Видно, и у него тоже сдали нервы, – задумчиво произнесла Ирэн.

– Ты о ком? – спросил я, так как нервы у песика, не в пример мне, были крепкими и здоровыми.

Батарейки окончательно испустили дух. Мы сидели на разных углах моего стола в темноте, и каждый думал о своем. Мои глаза постепенно привыкали к мраку, и я начинал замечать контуры шкафа, кресла, открытую настежь дверь в коридор.

– Он не выдержал, понимаешь? – произнесла Ирэн. – Три дня ожидания для него – невыносимая пытка. Его терпения хватило только до вечера.

Так, началась любимая песня. Ирэн имела в виду Фатьянова. Я молчал, и Ирэн поняла, что я не собираюсь возражать, спорить, но готов выслушать ее до конца.

– Ты же помнишь, в каком он был состоянии! Фатьянова просто шокировало наше появление в его доме! Он увидел, что мы не в тюрьме, что ты жив и вполне здоров и нас обуревает желание продолжать поиск убийцы. Ему стало страшно, что мы найдем неопровержимые улики против него и тогда он не только лишится половины денег, которые припрятал на строительство коттеджа. Он надолго сядет в тюрьму! Опередив нас, он поехал в квартиру Тоси, представился милиционером и стал обыскивать ее комнату. Он хотел убедиться, что у шантажистки не осталось никаких документов про его машины, дачи, банковские счета, которые могли бы попасть либо в милицию, либо к нам в руки. Не нашел ничего, но все равно его душа была не на месте. Ведь оставался еще наш офис, детективное агентство, куда Тося могла отвезти компромат. И тогда он, зная, что мы на набережной, поехал сюда.

Я молчал. Я не нашел в версии Ирэн ничего, на чем можно было бы споткнуться. Только лишь интуиция упорствовала и никак не хотела признать, что Фатьянов убил Тосю, затем обстрелял нас на обрыве, потом прикончил Новорукова, после чего сжег автомастерскую вместе с жестянщиком. Но что такое интуиция? Может, люди оправдывают таким красивым словом обыкновенную твердолобость и ослиное упрямство? Может, ссылаясь на интуицию, мы прикрываем тщеславие и нежелание разделять позицию человека, которого считаем глупее себя?

Фатьянов, Фатьянов… Этот человек необыкновенно жаден и труслив, а потому уязвим. Что, если позвонить ему и сказать: Геннадий Петрович, все в порядке! Ваш договор у нас в руках. Как договаривались, мы выкрали его из милиции. И теперь мы собираемся вручить его вашей жене…

Если бы в тот момент я знал, что убийца думал приблизительно так же! Если бы я умел просчитывать его ходы, как он мои!