Крымская ракета средней дальности

Глава 30 КРУТОЙ ВИРАЖ

Ирэн не пришла ночевать в спортклуб. Впрочем, меня это не слишком обеспокоило. Она была свободна от меня и делала то, что считала нужным, что позволяла ей совесть и диктовали цели. Я даже не стал забивать голову предположениями касательно того, где она провела ночь, с кем и чем при этом занималась. Мне было ровным счетом наплевать на это. Все эти мелкие вопросы не стоили моего внимания. Я видел впереди цель, достигнув которую получил бы ответ на самый главный вопрос: кто убийца и кто его сообщник.

Я прекрасно выспался. Впервые с того дня, когда убили Тосю, я спал глубоко, не вздрагивал от постороннего шума и не видел снов. Небо очистилось от туч, море успокоилось. Я поднялся на верхнюю надстройку пирса, встал на перила и сиганул оттуда в воду. Мне показалось, что я голым залез в гнездо ежей. Когда вышел на берег, моя кожа по цвету могла сравниться с восходящим над горами солнцем.

Завтракал я в компании атлетов. Заворачивал ломтик козьего сыра в лист салата, сверху клал кусочек холодной баранины, приправленной хреном, все это крепко прижимал к тонкой грузинской лепешке и отправлял в рот. Славка не сводил с меня глаз. Я видел, как его подмывает спросить, что за странные отношения связывают нас с Ирэн: в прошлую ночь я где-то болтался, в эту – она и чего следует ждать от следующей. Но я знал, что он будет мучиться в неведении, строить догадки, но никогда не спросит меня об этом. Казалось, что мы оба негласно договорились вести эту странную игру, в которой победит тот, кто меньше узнает о сопернике.

После завтрака мы распрощались. Я поблагодарил Славку и сказал, что вряд ли сегодня приду. Он спросил: «А как же инспектор по чистоте коммерческих сделок?» Я пожал плечами. Наверное, Ирэн ему понравилась. Если бы у нас со Славкой были иные отношения, я дал бы ему добрый совет: выкинуть ее из головы и стараться держаться от нее подальше. Хотя второй совет уже не актуален. Ирэн никогда больше не придет сюда. Я думаю, что она сейчас там, где ее почти невозможно достать.

Я поймал такси и поехал в аэроклуб. Не знаю, кто придумал ему название «Персей». Этот мифологический герой, насколько мне известно, не имел ничего общего с полетами. Кроме того, столь светлый и героический образ менее всего подходил к бывшему аэродрому ДОСААФ, летный парк которого состоял из одного вертолета и двух самолетов, отлетавших все мыслимые и немыслимые сроки. Мне кажется, что название «Ступа» (имеется в виду летательный аппарат Бабы-яги) было бы точнее и скромнее.

Как бы то ни было, я не знал о существовании других организаций, которые позволили бы мне два раза в неделю подниматься в небо в самостоятельном полете. Я летал потому, что не знал других способов избавиться от стрессов и усталости, отвлечься от тягостных мыслей о захлестнувшем Побережье криминале. Вино не могло тягаться с полетами по силе целебного воздействия на психику. Ручка управления, при помощи которой я вращал вокруг самолета Землю, не только доставляла удовольствие от власти над законами тяготения, но и позволяла взглянуть на человечество и нашу грешную суетную жизнь свысока, то есть с позиции бога и глазами бога. Во всяком случае, мне так казалось.

Я попросил таксиста остановиться у ворот и дошел до летного поля пешком. Сегодня у будки диспетчера было необыкновенно много народа. Только что приземлившиеся парашютисты несли в охапках разноцветные комки шелка и строп. Воздушные акробаты последний раз перед посадкой в самолет отрабатывали какую-то сложную фигуру: было похоже, что они, взявшись за руки, водят хоровод. Худая, мелкая, похожая на очкастую крысу иностранка через переводчика разговаривала с пилотом спортивного «Як-52». Она хотела, чтобы он покатал ее на самолете и заодно продемонстрировал все фигуры высшего пилотажа. Пилот, глядя на крысу с состраданием, поинтересовался, надежно ли держатся на ее носу очки и завтракала ли она сегодня.

Приближалось мое время, и я заглянул к диспетчеру.

– С инструктором полетишь! – сказал он мне, не выпуская микрофона из рук.

– Почему?

– Да какая-то комиссия приехала! По безопасности полетов… Только деньги мне не суй, потом рассчитаемся!

Солнце уже свирепствовало. Девушки и парни, ожидающие своей очереди на прыжки, стали кучковаться под крыльями «Ан-2», где была тень. Кому не хватило места, повязали на головы майки и футболки. Разогретый воздух дрожал над полем, словно заливное. Спортивный самолет с иностранкой, которой захотелось острых ощущений, сделал «свечку» и стоматологическим буром впился в белую мякоть облака. На мгновение он исчез из виду, затем, сверкнув крыльями уже над облаком, несколько раз перекрутился вдоль своей оси. Земное притяжение держало его за хвост подобно крючку с резинкой. Самолет поднимался вверх все медленнее, и наконец подъемная энергия закончилась, он остановился, замер на какую-то секунду. Лопасти винта, казалось, месили воздух в бешеном отчаянии, будто хотели ухватиться за край облака. Но тут звук мотора примолк, наступила тишина, и самолет стал нелепо и страшно валиться вниз: сначала на левое крыло, затем носом вниз, потом опрокинулся кверху днищем. Он падал беспорядочно, как детская игрушка, сброшенная с балкона, и солнце короткими вспышками отражалось то на крыле, то на хвосте, то на каплевидной сфере фонаря. Когда до земли осталось совсем немного, самолет снова издал пронзительный пчелиный зуммер, перестал вращаться и нацелился носом в будку диспетчера. Затем резко приподнял нос, по широкой дуге пролетел над линиями электропередачи и опять взмыл в небо. Выполнив «бочку» и боевой разворот, самолет угомонился, перестал хулиганить и, приглушив двигатель, пошел на посадку.

Я перешагнул ограждение, обозначенное белыми флажками, куда через минуту подрулил самолет. Выстрелив сизым дымом, двигатель затих, лопасти остановились. Иностранка, постаревшая лет на десять, тараща во все стороны сумасшедшие подслеповатые глаза, долго и неуклюже выбиралась из кабины. Очков на ее лице уже не было. Как, собственно, и наивно-любознательного выражения, с каким она садилась в самолет. Заталкивая деньги в карман комбинезона, пилот подошел ко мне.

– Готов? – спросил он меня. – Сегодня летим вместе.

Я кивнул. Пилот хотел пить. Облизнув пересохшие губы, он пошел к ларьку, торгующему напитками. Зеваки обступили самолет, начали трогать крылья и лопасти. Я сказал им, что иногда у самолета случается самопроизвольный запуск, после чего работникам аэродрома приходится собирать отрубленные головы по всему полю. Толпа немедленно отступила от самолета. Я привычно поднялся на крыло и забрался в свою кабину. Наушники не стал надевать, задвинул фонарь и надавил кнопку стартера. Лопасти пришли в движение и начали взбивать сизый дым выхлопов словно миксером. Я поставил ноги на педали… «Это безумие! – сказал я сам себе и тут же начал полемизировать с собой: – А все то, что я делал последнюю неделю – не безумие? Вся моя нынешняя жизнь, мои мысли, мои цели – не безумие? А разве не с безумцами – жестокими и хитрыми – я имею дело?»

Через мутный фонарь я смотрел на земной мир, который уже мне не принадлежал. Между нами стояла непреодолимая стена, сотканная из моей воли и вплетенными туда же нитями авантюризма. Зеваки пялились на меня с благоговением и отходили от самолета все дальше – уж больно страшно и громко он рычал. Я увидел своего инструктора. Зажав под мышкой бутылку с водой, он бежал к самолету, махал рукой и, судя по широко раскрытому рту, что-то кричал мне… Я безумец! Наверное, мне слишком многое сходило с рук, раз я позволяю себе то, что выходит за пределы здравого разума… Я становлюсь непредсказуемым и неуправляемым и потому опасен для общества. Общество избавляется от таких типов. Может быть, это произойдет в ближайшем будущем. Но мне не хочется думать о нем. Я отгородился от людей. Никто мне сейчас не нужен, никто не способен остановить меня…

Я увеличил шаг винта и толкнул вперед левую педаль. Лопасти, изменив угол, стали засасывать воздух и с силой толкать его назад. Самолет тронулся с места и, подпрыгивая на каждой кочке, покатился в сторону вытоптанной, протертой до красной глины полосы. Инструктор понял, что его худшие опасения оправдались. Он не стал, как идиот, бежать за самолетом. Остановился у белого флажка, развевающегося в мощном потоке воздуха, и посмотрел по сторонам, словно призывал свидетелей обратить внимание на происходящее безобразие и самоуправство.

Не надо думать, что будет потом, когда я вернусь. Это обыкновенная земная суета, возня червяков в консервной банке рыбака. Надо все выкинуть из головы, все, что не имеет отношения к пилотированию самолета. Я – пилот. Все внимание на приборы и на землю, которая еще была совсем близко и давала знать о себе буграми и кочками… Вот я на взлетке. Выровнял педали. Левая рука легла на рычаг газа и сдвинула его вперед до упора. Мотор по-звериному взвыл, словно я сделал ему больно. Ручку управления – чуть вперед. Самолет побежал по красной плеши. Меня прижало к спинке сиденья. Стрелка спидометра ожила и пошла по кругу, задевая цифры: «50, 70, 90…» Быстрее, быстрее от глупой комиссии, которая наверняка приняла меня за воздушного хулигана! Прочь от этих людей, которые привыкли устраивать свою жизнь между пунктов и параграфов летных инструкций. О чем они думают, глядя вслед моему самолету? Что они знают обо мне? Хмурят брови, цедя сквозь зубы ругательства, обещают мне большие неприятности, вплоть до полного отстранения от полетов, грозят строгими оргвыводами диспетчеру и инструктору…

Есть взлетная скорость! Ручку на себя… Убрать шасси. Втянуть закрылки. На панели вспыхивают зеленые лампочки – значит, все команды выполнены. Обратного пути уже нет, самолет в воздухе, все пути ведут только в небо. Теперь правую педаль вперед и сразу же подать в сторону ручку. Можно прибрать газ на половину хода… Самолет, быстро набирая высоту, лег на крыло и по большой дуге полетел над аэродромом. Я посмотрел вниз. С такой высоты уже трудно было различить, кто есть кто: где инструкторы, где зеваки, где парашютисты. Лишь яркие пятна парашютов украшали выжженное поле, словно распустившиеся маки… Все! Самое страшное позади. Я уже переступил черту закона и инструкций, я уже сотворил то, на что не сразу смог решиться. Странно! Теперь я чувствовал облегчение. Необходимость выбора зачастую мучит человека больше, нежели страх за содеянное. У меня выбора уже не было, я его сделал. Теперь надо постараться извлечь максимум выгоды из ситуации, коль я принес в жертву свою репутацию самого опытного и аккуратного стажера-пилота.

Самолет добрался до облаков. Казалось, я медленно двигаюсь по улице, расчищенной от снега и сдавленной с обеих сторон огромными сугробами. Ослепительно белые, комковатые, неповоротливые, как ламантины, облака словно с высокомерием смотрели на меня и удивлялись: что это за летающая вошь затесалась в их общество? Я еще раз накренил самолет на правое крыло. Желтая от людских тел набережная расстелилась под крыльями. Пирсы впились в голубое полотно моря, словно кровельные гвозди в лазурный шифер.

Желание выкинуть какой-нибудь финт захлестнуло меня. Ручка управления самолета – это наркотик. Удержаться невозможно… Я выровнял педали и резко потянул ручку управления на себя, едва не вдавив ее себе в живот. Солнце, похожее на большую медовую каплю, сорвалось вниз, пронеслось дугой над пластиковым сводом фонаря и на мгновение ослепило меня. Надрывно гудя мотором, самолет устремился вверх, рассекая упругий воздух крыльями. Я почувствовал, как мое тело, стянутое ремнями, становится необыкновенно тяжелым, и голова наливается свинцом, и ртутные капли пота неправдоподобно быстро стекают по лицу, и темнеет в глазах. Я стал дышать часто и неглубоко, ибо не было сил сделать глубокий вдох – легкие зажала чугунная грудная клетка. Я стискивал зубы, пялился на прибор, по которому бежали мелкие цифры, и отсчитывал в уме секунды. Шесть, семь, восемь… И вот над моей головой голубое небо сменилось бесконечной полосой пляжа; море повисло над фонарем, угрожая душем вылиться мне на голову. Пирсы, корабли, рестораны и кафе проносились над моей головой, едва не задевая мое темечко.

Перегрузка отпускала, самолет начинал пикировать, и земля вернулась под крылья. Я толкнул левую педаль и отвел ручку в сторону. Море, беспрекословно подчиняясь, начало вставать на дыбы за правым крылом, опять повисло над фонарем, но тотчас вместе с кораблями, пирсами, пляжными раздевалками ухнуло вниз… Представляю, какой фурор произвели мои пируэты на отдыхающих! Но вот уже центральный причал, городской парк… Еще небольшой доворот вправо… Где-то подо мной должна быть наша контора. Ага, вот она, спряталась под громадой жилого дома. Асфальтовый пятачок, на котором я когда-то очень давно парковал свой «жигуль», выглядит как набойка для дамской туфельки. Все сдвигается быстро, рассмотреть детали нельзя. Парки и скверы похожи на зеленые рваные мочалки, разбросанные по земле… Самолет на мгновенье накрыл облако, словно сожрало его. Несколько секунд я летел вслепую, окруженный молочной завесой. Словно не переварив, облако так же неожиданно избавилось от самолета. А подо мной уже другие декорации и игрушки. Южнобережное шоссе. Чуть левее, среди красных прямоугольников крыш, спрятался дом Фатьянова. А чуть правее – дом Тоси. Весь город я мог охватить одним взглядом. Неужели я в нем жил, переживал, убегал, прятался, стрелял? Я был ничтожно мелким, значит, мои мысли и деяния – еще мельче, еще ничтожнее.

Сквозь гул мотора до меня донесся едва различимый звук. Казалось, что в кабину попала муха, и вот она бьется своей глупой головой о плексиглас фонаря и жужжит. Я посмотрел по сторонам. Мухи не видно. Звук исходил откуда-то снизу, из-под моих ног. Я взялся за ручку управления левой рукой, а правую опустил и нащупал наушники. Диспетчер надрывал горло так, что наушники дрожали:

– «Полсотни второй»! Немедленно возвращайтесь на базу! Немедленно возвращайтесь на базу!..

Конечно, вернусь, куда же я денусь! Но в разговоры лучше не вступать. Это меня отвлечет. А сейчас надо собраться и сориентироваться в паутине дорог, опутавшей горный склон. Вот уже и поворот в лес. Подо мной проплыли серые коробки гаражей, трубы ТЭЦ… Я начал набирать высоту, чтобы идти параллельно склону. Повсюду лес. Лохматый, с ложбинами и подъемами, словно скомканный зеленый палас с длинным ворсом, который кинули на пол, да пока не расправили. Коричневой нитью подо мной извивалась грунтовая дорога. Вот первая развилка. Буквально сразу – вторая… Я прибрал газ и выпустил закрылки. Посадочный режим. Надо постараться лететь с минимальной скоростью, чтобы успеть увидеть то, что я хотел увидеть… Ручку от себя… Высота падает слишком быстро… Рычаг газа вперед – всего на несколько делений…

Я отчетливо увидел шлагбаум, похожий на тоненького полосатого червячка, лежащего поперек дороги. Дальше! Дальше! Грунтовка стала заметно шире. Теперь это уже не грунтовка, а асфальт! Бетонный забор, который словно нитка бус висит на склоне. Металлические ворота. Наблюдательные вышки по периметру… И целый городок внутри – с автопарком, большим плацем, спортивными площадками, казармами и служебными корпусами… Ручку управления чуть влево. Надо облететь гарнизон по периметру. И снизиться, насколько это возможно. Кажется, верхушки сосен сейчас чиркнут по днищу самолета. Круче, еще круче вираж! Я буквально навалился плечом на левый борт. Земля плыла подо мной… А это что? Похоже на огромный окоп, с одной стороны которого высится земляной вал. Стрельбище! Самое настоящее армейское стрельбище! И на нем полно людей! Не меньше дюжины лежат на огневом рубеже. Еще десятка три толпятся в тылу.

Опять разворот! Скорость упала до критической отметки. Еще мгновение – и начнется сваливание. Я толкнул вперед рычаг газа и надавил правую педаль. Теперь гарнизон проплывает по правому борту. Я таращил глаза, рассматривая газоны, белые полоски бордюров, крохотный памятник с протянутой рукой, похожий на шахматную пешку… Еще доворот… Казалось, крыло сейчас разрежет крышу особняка, на фасаде которого развевался флаг… Наверное, это штаб. Рядом с ним – беготня. Люди, как клопы, разбегаются в стороны. Кто-то машет руками. Может, мне? Солдаты в таких дебрях наверняка соскучились по цивилизации и проявляют обыкновенный мальчишеский восторг при виде самолета…

Ах, блин горелый!! А это что стоит рядом со штабом?! «Лендкрузер»!! Он!! Тот самый!! Я невольно заорал от избытка чувств, а рука, против моей воли, стала давить на рычаг, заставляя самолет опустить нос и нацелить его на джип. Как жаль, что я сейчас не в кабине «Су-27»! С каким бы наслаждением я надавил бы на гашетку, посылая огненный смерч в джип… Значит, вот где ты гнездишься, тварь! Вот твоя нора! И я сейчас парю над тобой, и мне хочется открыть фонарь и помочиться вниз! Поиграл в прятки, ублюдок? Спрятался от меня, выродок? Теперь я разворошу твое гнездо, чего бы мне это ни стоило!

Я вовремя опомнился, с силой толкнул рычаг газа вперед, и крылатая машина, которая уже едва держалась в воздухе, стала набирать скорость. Последний вираж… Плац, спортивный городок, казармы… Опять стрельбище… Эх, солдаты, знали бы вы, какой негодяй командует вами…

И тут вдруг мне показалось, что самолет своим брюхом зацепил острые колья забора. Он затрясся, как в судорогах, звук мотора захлебнулся и затих. Лопасть винта замерла прямо на моих глазах. Я услышал то, чего не слышал еще никогда: как шумит ветер за бортом, когда самолет летит. Вокруг меня, стремительно поднимаясь к облакам, засверкали желтые полоски трассеров. Раздалось несколько глухих хлопков, с каким, наверное, лопаются барабаны… Я не успел понять, что произошло, как самолет стал заваливаться набок. Ужас словно заморозил меня, сделал тяжелыми и бесчувственными руки и ноги. Кресло вместе с полом уходило из-под меня. Неимоверными усилиями я заставил себя схватиться за ручку управления двумя руками… Надо попытаться спланировать… Но высота слишком мала, чтобы выйти из сваливания и перейти в горизонтальный полет… Какой ужасный, невыносимый свист за бортом!.. Земля приближалась. Деревья росли, тянулись ко мне, словно щупальца гигантского осьминога… Самолет медленно выравнивался. Но слишком медленно! И все равно – разницы никакой, как он падает. Все равно ему некуда садиться – кругом деревья…

До крови закусив губу, я потянул ручку на себя, пытаясь хотя бы уменьшить скорость снижения и продлить еще на несколько секунд эту агонию. Я успел увидеть, как крылья срезали несколько самых верхних веток, мгновенно превратив их в силос, а потом раздался страшный треск, фонарь накрылся чем-то темным, спутанным; он лопнул и стал крошиться, словно плитка белого шоколада…

И все. Мрак забвения. Ни боли, ни мыслей, ни звуков. Жизнь ушла в пятки и там затаилась.