Крыса-любовь

Эпилог, или последнее слово Арта

Прошел ровно год с тех пор, как я последний раз видел Джули Тринкер в больнице.

— Алло? Привет, солнышко.

— Арт?

Голос удивленный. Уже неплохо.

— Минутку, — сказала Джули. — Я съеду на обочину.

Черт! Она за рулем? А вот это хуже. Совсем никуда.

— Извини, я перезвоню. Не останавливайся. Но я говорил сам с собой — мобильник Джули, видимо, уже лежал у нее на коленях (везет же некоторым!). Она отложила телефон, чтобы выбраться из потока машин. Джули — очень сознательный водитель.

— Эй, солнышко! — взывал я. — Алло!

Я не хотел разговаривать с ней вот так, когда она за рулем. Надеялся, что мой звонок застанет ее в каком-то другом месте. Ну, например, в мягком кресле у большого окна… с бокалом вина на столике рядом… а там, в конце комнаты, — большая пустая кровать… и чтобы Джули было ее видно из кресла. И еще лунный свет. А может, даже легкий тихий дождик. Но лунный свет — обязательно.

Я выглянул в окно. Тьфу, мать вашу! Который час? Солнце еще и не думало садиться. Безнадега. Надо было подождать. Теперь придется выкладывать все, что я заготовил, пока Джули мается в машине на обочине. Ну что мне было не потерпеть? Трудно, что ли? Беда в том, что я и так уже прождал слишком долго.

Ее главы «Крысы— любви» утром принес курьер из редакции. Наверное, в то же самое время мои главы доставили ей. Я, конечно, проглотил ее часть в один присест. Хотя сначала собирался дождаться вечера. Доделать работу, потом самому сесть в кресло у окна, открыть бутылочку мерло, которую припас для особых случаев… Как бы не так! Ждать я не смог. Да и кто бы смог на моем месте? Я разодрал конверт и уже к обеду дочитал последнюю строчку («Она принесла цветы. Он принес инжир»). А потом стал ждать. И ждал… и ждал…

— Извини, Арт, — трубка ожила голосом Джули. — Все, можешь говорить.

— Да ладно, солнышко, я потом перезвоню. Ничего срочного.

— Можешь говорить, — повторила она. — Я слушаю.

— Нет, давай я…

— Арт, я уже остановилась. Так что говори.

— Солнышко, ты же не в настроении. Я чувствую… флюиды.

— Ах, флюиды?

Она что, хихикнула?

— Ну как хочешь, — сказала Джули. — Если это не важно, могу подождать.

Не важно?

— Э-э… Солнышко, я просто хотел сказать… что получил твои главы и…

— Да, я твои тоже получила.

Ага. Отлично. Класс. Будем ковать железо, пока горячо.

— И я с удовольствием их почитаю, Арт.

Еще не прочла? Получила их утром и до сих пор не читала?

— Что ты говоришь?

— Надеюсь, к выходным у меня дойдут до них руки.

К выходным?!

Что ж, все предельно ясно (если учесть, что сегодня вторник). Я как-никак разбираюсь в конвертах. Тот конверт от издателя так и просил, чтоб его поскорее вскрыли. Слова Джули могли значить только одно: между нами все кончено.

Будь мужчиной, брат. Не теряй лицо. Надо выпутаться из этого с достоинством. Хотя бы.

— Я просто хотел сказать… Ты очень здорово все написала, солнышко. Я тобой горжусь.

— Тебе правда понравилось? — Еще как! Написано честно и прямо. Это дорогого стоит в наших обстоятельствах.

А стиль… Я, конечно, не писатель. Но по-моему, стиль прекрасный. Вот. Я хотел тебе все это сказать и еще… пожелать успехов.

— И?..

И что? Что?

— И удачи. Обязательно удачи, — добавил я. — И… счастья в жизни.

— А еще?

Как, и этого мало? Чего же ей надо? О «Букере» размечталась?

— Вроде все. Поздравляю.

— Нет, это не все, Арт, — сказала Джули. — Что тебе не понравилось?

— Да все понравилось, солнышко. Там все классно. Просто классно. Правда.

— Думаешь, я по голосу не слышу? Ты считаешь, что я была к тебе слишком сурова?

— Ничуть, — возразил я. — Я же сказал, ты все написала честно. И справедливо.

— Но ведь есть что-то еще? Ты что-то недоговариваешь.

Конечно, она попала в точку.

— Ну… пожалуй… меня удивил конец, — сознался я.

— Тебе не понравился конец? — Она явно расстроилась.

— Не бери в голову. Кто я такой, чтоб рассуждать о концовках? Ты же знаешь, у меня с этим как-то не очень…

Хотя, по справедливости сказать, теперь у меня с этим стало получше. За прошедший год я доделал (вернее, переделал) скульптуру для Марлен. Ноги новой фигуры она возлюбила и с гордостью признала своими. Еще я закончил кое-какие работы для грядущей выставки, среди них одну очень славную вещицу — специально к помолвке Гордона с сестрой Крисси. А еще завязал с куревом. Десять месяцев, верняк. А еще — самый главный подвиг — дописал эту книгу. И вот теперь я резко поменял планы и пытался красиво закончить нашу с Джули историю — раз уж стало так безнадежно ясно, что Джули-то со мной давно покончила. До того, как она сказала про выходные, я еще надеялся, что у меня есть шанс.

— Так что там с концом? — гнула свое Джули. — Что именно тебе не понравилось?

— Ничего, Джули. Проехали.

— Нет уж, выкладывай.

Уф! Хваткая девочка. На мякине не проведешь.

— Просто я подумал… Может, они все-таки… в конце концов… могли бы быть вместе.

— Кто они?

— Ну, мы с тобой.

— Мы? — Похоже, я ее изумил. — Хочешь сказать, Арт и Джули?

— А ты кого имела в виду?

— Никого. Арт, я же знаю, чем все кончилось. Я там была, если помнишь.

— Да я не спорю. То, что ты написала, — это настоящий конец. Все, как было на самом деле. Но я подумал… искусство ведь тоже бизнес, рынок. А ты же знаешь, как читатели любят, чтоб был счастливый конец. Так, может, и надо им дать счастливый конец?

— А зачем?

— Ну, не знаю… Кому это повредит? Знаешь, капелька романтики… надежды…

Она часто задышала, но почему-то молчала. Недолго. Пока не…

— По-моему, у меня как раз и есть счастливый конец, Арт. Может, не совсем традиционный, но, думаю, читатели оценят. Чувствуется, что у меня дела пойдут на лад. Так ведь и вышло. Мы с мамой теперь — не разлей вода. Я набралась храбрости и пишу сама для себя. Для меня все кончилось очень хорошо. Ну, не считая Хэла, разумеется. Ты ведь знаешь, что он погиб? Томас тебе, наверно, рассказывал?

Конечно, рассказывал. Все случилось на глазах у Софи, его девушки. Одно из странных совпадений нашей жизни. Как-то утром, с полгода тому назад, Софи вышла из ванной и увидела, что парень с балкона напротив влез на табуретку и подглядывает за ней в бинокль. Тогда она еще не знала, что это Хэл. Когда он понял, что Софи смотрит на него, то потерял равновесие и стал падать. Он пытался ухватиться за перила, но на них как раз висел и проветривался коврик. Коврик соскользнул и утянул Хэла за собой. Софи сказала, зрелище было фантастическое. Хэл спланировал вниз, будто на ковре-самолете. Почти как в замедленной съемке — скользил вниз от этажа к этажу. А потом этажи кончились.

— Да, знаю, — ответил я.

— Это был тот самый зеленый коврик. Помнишь, он еще тебе понравился? Я подумала — не вставить ли в книгу падение Хэла? Это, конечно, ужасно, но очень зрелищно… Но все-таки решила не вставлять.

— И правильно, солнышко.

— Жалко, что тебе не нравится концовка, Арт. Лучше бы нас обоих все устраивало. Мы ведь соавторы.

— Что ж, придется согласиться на разногласия.

— Вообще-то я могу понять твою реакцию. Для наших героев не так уж трудно было бы придумать счастливый конец. В какой-то момент у них были все задатки, правда?

— Ты заставила меня гадать, солнышко. В этом весь интерес книги. Я все думал — а вдруг у них что-то сложится? Они очень разные, сразу видно. Почти что невозможная пара. И он втянул ее в паршивую историю, тут не поспоришь. Но вдруг бы из этого что-то вышло? Он-то раздолбай недоделанный, но ведь он ее любил.

— А что, если тебе переписать конец? Как вариант?

— Мне? Да нет, не стоит, солнышко.

— Почему? Напиши. А издатель пусть решает сам.

— Да нет, солнышко. Я даже не знаю, с чего начать.

— Мне всегда казалось, что твои скульптуры — их неподвижность — это очень сильный образ. Его можно как-то обыграть. Ну например, чтобы они вдруг задвигались.

— В смысле, подвески?

— Представь, если б они ожили? Если б все эти застывшие гиганты вдруг закачались под потолком?

— Солнышко, по-моему, нам стоит держаться правдоподобия. Зачем впадать в сюрреализм?

— Нет, ты просто представь. Здорово бы вышло! Ты сидишь у себя, в кожаном кресле под большим окном, а солнце садится. Оно совсем низко, и фигуры отбрасывают длинные тени.

— Да, неплохо. Не поверишь, но именно там я сейчас и сижу.

— Здорово.

— От подвесок сейчас и правда потрясающие тени. На полу, да и на мне тоже. Вот как раз тень упала мне на лицо. Как повязка на глазах. Такая кривая, треугольная и…

— Ну ладно, пусть. Так на чем я остановилась?

— На тенях.

— А, да. Но ты ведь понимаешь, это только идея.

— Да, но она мне нравится. Давай дальше.

— Ты не обязан за нее хвататься.

— Да нет, все класс. Валяй дальше.

— Теперь представь, что Джули на улице, под окнами мастерской. Стоит возле машины и смотрит вверх. Все окна настежь, и…

— А я сижу тут, весь в тени? И не знаю, что она рядом?

— Вот-вот. Ты сейчас вроде бы трагический герой. Думаешь, что все кончено.

— А на самом деле ничего не кончено? Так, что ли?

— Никто пока не знает, Арт. Я даже не уверена, что это важно. На общем фоне это такой… проходной эпизод.

— Понятно. Это я так, просто хотел уточнить, что у нас с сюжетом. А как же Джули? Что она при этом чувствует? Мы не слишком зациклились на мне?

— За Джули не волнуйся. Трагедия-то у тебя. У нее все в ажуре.

— Ну ладно, ладно. Выходит, я все это время говорю с ней по телефону? Ты так придумала?

— По телефону? Зачем? Нет, этого я себе не представляла.

— Нет?

— Это как-то надуманно.

— Да, наверно.

— Хотя… Пожалуй, можно и по телефону. Или нет? Нет, лучше не надо. Это не к месту.

— Ну не надо, так не надо. Тогда как? Я тут сижу и… что я делаю?

— Ничего, Арт. В этом вся соль. Самый сильный образ. Ты сидишь под своими бедными, бессильными творениями. Под этими бесплодными, бесполезными чудищами, на которые ты убил годы жизни.

— Ладно, мысль понял.

— И… и… Что же дальше? Не знаю. Что-то должно случиться, чтоб они задвигались.

— Я забрасываю веревку и вешаюсь на одной из них?

— Очень смешно. Нет, я думаю, это должно быть что-то… Гм. Посильнее ветерка…

— Ураган?

— Да нет. Сильнее как образ.

— Гигантская птица? Как тебе? По-моему, сильно. Или пусть стая птиц хлопает крыльями.

— Может, куры?

Куры? Ей-то они как пришли в голову?

— Собственно, куры уже были. В последней главе.

— Правда? Какое совпадение!

— Да, целая стая кур. Жирных, с раздутым брюхом.

— Знаешь, я сейчас подумала, что куры, наверно, не годятся.

— И правильно. Куры нам не нужны. У них ведь даже крыльев нет. Им же подрезают, когда они еще совсем маленькие, да?

— Стоп! У меня мелькнула мысль…

— Хорошая?

— А как насчет… Нет, забудь.

— Что такое?

— Мысль ушла. Ну ничего. У тебя ведь теперь есть начало. Что-нибудь придумаешь.

— А может, нужен поцелуй? Просто, зато мощно. Могло бы сработать.

— Арт, она ведь внизу, под окнами. Это ж как надо вытянуть губы?

— Да нет, я про воздушный поцелуй. Она сдувает его с пальцев. Стоя внизу. В розовом платье.

— Каком розовом платье?

— У тебя есть. Потрясающее. С застежкой спереди. Хотя это неважно. Главное, она стоит под окном и шлет воздушные поцелуи. Они влетают в окно… И фигуры качаются.

— Да?

— И тени скользят по его лицу. По глазам — туда-сюда, туда-сюда. Тьма, свет, тьма, свет. Понимаешь, Тьма и Свет с большой буквы.

— Неплохо.

— Боже! Господи! Не может быть!

— Что там такое?

— Они качаются! Вот сейчас. Качаются!

И тут я понял. Я выскочил из кресла и выглянул в окно. На улице стояла Джули Тринкер, настоящий друг, моя сирена, и яростно сдувала с пальцев быстрые поцелуи. Дула изо всех сил и не сдавалась.

Она перестала дуть, когда увидела меня, и замахала рукой, засияла.

— Ну как? — крикнула Джули. — Сработало?

— Для меня сработало, солнышко. Еще как! По крайней мере, это начало!