или несколько историй о том, как используют спорт в политических играх.
Калвин Кулидж увлекался водным слаломом. Современники умилялись: даже борясь со стихией, президент оставался джентльменом во фраке и с накрахмаленным воротничком. Дуайт Эйзенхауэр утверждал, что больше всего на свете любит поиграть в гольф. Джон Кеннеди отдавал предпочтение гребле и американскому футболу. Линдон Джонсон, будучи президентом, достаточно ехидно отзывался о способностях Джеральда Форда, тогда еще не президента: «Зря Джерри в молодости увлекался футболом. Видно, во время матчей его слишком часто били по голове…» Форда это высказывание, видимо, мало задевало, он и сам не раз в многочисленных интервью повторял слова Джонсона, но уточнял: футбол футболом, но истинное его призвание — горные лыжи.
Реклама — двигатель не только торговли, но и американской политики. Никто из президентов США толком ничего не сделал, чтобы спорт в стране стал доступен всем, в том числе и самым неимущим слоям общества. За редчайшим исключением руководители Америки этих проблем вообще не касались, зато многие просто-напросто обожали в своих выступлениях затронуть спортивную тему или даже продемонстрировать собственные футбольные или легкоатлетические способности. В Америке спорт любят, и хозяева Белого дома всегда умело пользовались этим обстоятельством. Для саморекламы.
Даже мешковатый Ричард Никсон, личность стопроцентно антиспортивная, в соответствии с рекомендациями своих советников публиковал в журналах (довольно-таки легковесные) статьи на футбольные темы, дабы продемонстрировать заинтересованность и осведомленность в вопросах спорта. Показать, что он такой же восторженный болельщик, как и миллионы простых американцев. И именно Никсон взял за правило звонить (опять же не как президент, упаси боже, а как рядовой болельщик) известным спортсменам и поздравлять их с победами.
Вы спросите: зачем? Вот мнение знаменитого американского футболиста Лэрри Гзонки: «Используя свое влияние, президент обманывает болельщиков, дает понять, что является одним из них, и таким образом надеется получить их голоса».
Голоса! Тот же Никсон, пытаясь привлечь на свою сторону негритянских избирателей, пользовался услугами популярных чернокожих спортсменов, в том числе баскетболиста Уилта Чемберлена. В 1976 году достоинства Форда рекламировали теннисистка Крис Эверт, фигуристка Пегги Флеминг, ряд популярных тренеров футбольных команд. Но рекордсменом по части спортивной рекламы, точнее саморекламы, был до поры до времени Джимми Картер. В 1976 году в пропагандистской команде Картера было более пятидесяти (!) спортивных знаменитостей, в том числе теннисист Артур Эш и бейсболист Хенк Аарон. Призывал голосовать за Джимми и «самый великий», как он себя называл, боксер Мохаммед Али.
Картер рвался в Белый дом, выдавая себя за простого фермера из Джорджии, человека из народа. Он старался играть роль рядового американца, который хочет навести наконец-то порядок в Вашингтоне, положить конец взяточничеству и коррупции, остановить инфляцию путем сокращения военных расходов. Чего только не обещал он избирателям! И поначалу многие попались на крючок, поверили — он ведь казался таким откровенным, сердечным, простым. Казался типичным американцем. И так любил спорт!
Джеральд Форд увлекся горными лыжами как раз в тот момент, когда в Америке начался горнолыжный бум. Затем спортом номер один в США стал теннис, и новый хозяин Белого дома Картер срочно стал теннисистом. Прошло совсем немного времени, и американцы стали поклоняться бегу трусцой. Мог ли Картер упустить эдакую армию потенциальных избирателей? Конечно, нет. И вот он уже не теннисист, а джоггер.
В сентябре 1979 года положение Картера было критическим, его популярность резко падала. Что же сделал президент? Может быть, заключил какое-нибудь жизненно важное для государства соглашение или способствовал принятию исторического закона? Отнюдь. Он прибег к излюбленному маневру: занялся спортивной саморекламой и принял участие в забеге на 10 километров, что проводился недалеко от Кэмп-Дэвида.
Он бежал не один. Рядом с ним были телохранители и врачи. Позади бежали наиболее подобострастные советники и помощники. Но лавров Картер не снискал. Уже через несколько минут президент побледнел, стал терять равновесие, так что представители секретной службы еле-еле успели подхватить его под руки.
Фотографии, на которых был изображен неудачливый бегун, затем обошли весь мир. Они стали символом руководителя-дилетанта, не выполнившего ни одного из своих предвыборных обещаний. Стали символом фиаско, которое потерпел Картер на выборах 1980 года. Эти фотографии не раз потом использовали сторонники олимпийского единства: вот что случилось с человеком, который пытался уничтожить олимпийское движение!
Но не будем забегать вперед, пусть события идут своим чередом. Восьмидесятый год, год выборов, еще только приближался, положение президента было шатким, и необходимы были кардинальные меры, чтобы каким-то образом поднять его авторитет в глазах американцев.
Вот тогда-то в Белом доме и вспомнили об Олимпийских играх. О Москве-80. Расчет был прост: искусственно перенести внимание нации с внутриполитических проблем, в которых по уши завяз президент, на внешнеполитические. Дать ему возможность проявить себя человеком решительным, истинным лидером, тем, кому по плечу в экстремальной ситуации сплотить американцев вокруг себя. И заодно нанести мощный пропагандистский удар по главному противнику — Советскому Союзу.
Был найден и подходящий, с точки зрения Вашингтона, повод: размещение в Афганистане советских войск (ограниченного контингента. — Прим. ред.).
Картер утверждал, что бойкот был необходим, мол, для защиты неких «общечеловеческих ценностей». Так ли? Лицемерные аргументы тридцать девятого президента США разбил в своей книге «Мои олимпийские годы» почетный президент МОК Майкл Килланин. Одна из глав этого мемуарного труда посвящена событиям, предшествовавшим Играм в Москве.
Январь восьмидесятого. Килланин, который тогда возглавлял Международный олимпийский комитет, узнает: с ним хочет встретиться помощник президента США Ллойд Катлер.
«Я сразу понял, — пишет Килланин, — что господин Катлер прибыл из Вашингтона в Дублин отнюдь не для того, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Он прилетел диктовать. Катлер произнес длинную речь, в которой содержалось требование президента США отложить или отменить Игры.
Помню, как во мне вскипело негодование. В этом требовании, во всем подходе Белого дома к проблеме было столько высокомерия, что я пришел в ярость.
Наша беседа показала, что господин Катлер не в курсе структуры и правил МОК и международных федераций, не понимает роли национальных олимпийских комитетов. Я понял, что Белый дом абсолютно невежествен в олимпийских проблемах, и это источник опасности. Нас пытались заставить принять точку зрения одного человека, который, уже начав борьбу за выживание в президентском кресле, вознамерился использовать Олимпийские игры в своих политических целях…»
Вот оно: как видите, президент МОК сразу же понял, что причины бойкота отнюдь не в защите общечеловеческих ценностей. Все гораздо проще. Предвыборные интересы Картера, помноженные на невежество и высокомерие, — вот какой была формула антиолимпийской кампании. Бойкот был изобретен прежде всего для внутреннего пользования.
Картер потерпел неудачу. Антиолимпийская истерия обернулась против него самого. Спортсмены и любители спорта в США не смогли простить своему президенту того, что он отлучил Америку от Олимпиады. Не случайно на отборочных предолимпийских состязаниях легкоатлетов США, проводившихся в 1980 году и ставших по милости Картера отбором в никуда, самыми популярными были майки, на которых президент был изображен чудовищем, пожирающим атлетов. На тех же соревнованиях — в Юджине — болельщикам, чтобы удобней было сидеть на каменных скамьях, продавали подушечки с портретом Картера и надписью «Щека к щеке с Джимми».
Сам Картер, правда, остался при мнении, что развязанная им антиолимпийская кампания была успешной. Уже в качестве экс-президента он не раз повторял в интервью: «Спорт — отличное средство воздействия на умы, только для достижения желаемых результатов необходимо более тщательно разрабатывать планы предстоящих операций».
Эти интервью словно инструкция тому, кто после Картера занял президентское кресло.
Многим известно, что в свое время Рональд Рейган был киноактером, но ведь еще до этого он был и тренером по американскому футболу, подвизался даже на поприще спортивной радиожурналистики. Став хозяином Белого дома, он, как никто из его предшественников, активно использовал тему спорта для саморекламы. Газеты и журналы пестрели фотографиями: Рейган в седле (каждое утро — прогулка верхом), Рейган в гимнастическом зале (каждый вечер — занятия на тренажерах и со штангой), Рейган на стадионе, среди спортсменов…
А ведь именно этому человеку принадлежит фраза: «Спорт — форма человеческой деятельности, наиболее близкая к военным действиям…»
Слова эти были произнесены в одном из первых интервью Рейгана-президента. Тогда же он подчеркнул, что поддерживает антиолимпийскую кампанию Картера.
Позже, правда, тон пришлось изменить. Конечно, не потому, что Рейган пересмотрел свои взгляды. Иной тон понадобился для достижения, если хотите, тактических целей. В Белом доме решили, что Олимпийские игры 1984 года удачно вписываются в предвыборную кампанию президента. Тем более что сам он из Лос-Анджелеса, долгое время занимал кресло губернатора Калифорнии.
Когда-то Джон Кеннеди сказал: «Престиж нации — это золотые олимпийские медали и полет на Луну».
Рейган думал о собственном престиже, но золотые медали ему нужны были как воздух. Победы на аренах Игр должны были раздуть националистический ажиотаж. Остальное, по мнению президента и его окружения, являлось делом техники.
Очевидный вывод: интересы предвыборной стратегии заставляли Рейгана делать все для того, чтобы в Лос-Анджелесе у американской команды серьезных соперников не было. Присутствуй на Играх делегации СССР, ГДР и ряда других социалистических стран, хозяева не могли бы надеяться на общекомандную победу.
И Белый дом подложил под Олимпиаду бомбу. Делалось все, чтобы основные соперники сборной США отказались от участия. То отказывали в чартерных авиарейсах, то — вопреки олимпийским правилам — пытались ввести визовую систему для участников Игр, то накладывали запрет на въезд советского олимпийского атташе. С полного согласия Вашингтона в стране была развязана антисоветская кампания, коалиция «Запретить Советы» и ей подобные открыто призывали к массовым террористическим актам против атлетов из социалистических стран…
Заявлению НОК СССР о невозможности участия в Играх за океаном откровенно обрадовались: цель была достигнута. Когда же стало известно о решении ряда других стран не посылать спортсменов на Игры, в Вашингтоне буквально-таки возликовали. Путь к медалям оказался открыт.
28 июля, за несколько часов до открытия Олимпиады-84, Рейган прибыл в Южнокалифорнийский университет, встретился с членами олимпийской сборной США. Он даже выступил перед ними с речью, выдержанной в духе традиционной для сорокового президента Соединенных Штатов демагогической риторики.
Конечно, не для спортсменов говорил президент выспренные фразы. Это была уже сугубо предвыборная речь, и адресована она была тем, кто в начале ноября восемьдесят четверного должен был прийти к избирательным урнам.
И это была ловко составленная речь. Рейган представал в ней большим любителем спорта, добрым умудренным дедушкой и одновременно истинным лидером нации, который умеет сплотить американцев.
«Сделайте это для меня!» — воскликнул президент. И на трибунах Игр в полном соответствии с указанием взметнулись тысячи звездно-полосатых флагов.
«Сделайте это для меня!» — и хлынул поток медалей, завоеванных все равно каким образом: в ход пошли и нарушения правил, и подкуп судей, и использование запрещенных стимуляторов.
«Сделайте это для меня!» — и средства массовой информации Америки, как по команде, начали безудержную шовинистическую кампанию.
Соединенные Штаты охватил психоз «нового патриотизма». О том, что творилось в те дни в Америке, чуть позже и весьма откровенно написала «Вашингтон пост»: «Напоказ выставлялась не подлинная любовь к стране, а раздутое до неимоверных размеров, театрализованное, преувеличенное самодовольство США, которое отражает не что иное, как жадность, являющуюся, как представляется, в настоящее время главной чертой нашего национального характера».
Печать других стран была еще более резкой в своих оценках.
«Газетт» (Канада): «На этой Олимпиаде вы либо видели США в лучах славы, либо ничего не видели. Это — оргия национализма, подхлестываемая высказываниями о «новом патриотизме» президента Рейгана».
«Работническо дело» (Болгария): «Несправедливое отношение к спортивным состязаниям, возбуждение низких страстей и националистических эмоций, спортивный и национальный эгоцентризм, пренебрежение спортивными традициями, достижениями спортсменов других стран, американский шовинизм — все эти разрушительные для олимпийского движения элементы были продемонстрированы в Лос-Анджелесе. Своеобразный американоцентризм Игр, националистическая надменность — результат шовинистического нажима национальных лидеров страны. Взрывы шовинизма точно отражают внешний курс Америки, построенный на принципах диктата, демонстрации силы и гиперболизации доллара».
«Мердека» (Индонезия): «Олимпиада в Лос-Анджелесе имеет самую плохую репутацию за всю историю олимпийского движения. Это были Игры Рейгана и для Рейгана».
«Фольксштимме» (Австрия): «Вместо мирного соревнования молодежи мира в Лос-Анджелесе бушевала шовинистическая оргия, в ходе которой другим государствам-участникам была отведена роль статистов — исключительно в интересах Соединенных Штатов. Все было направлено на то, чтобы доказать: «Америка превыше всего!». Это были Игры президента США, человека, который при открытии их вновь и вновь твердил о «мире», в то время как стратеги Пентагона и руководители Центрального разведывательного управления ведут подготовку к военной интервенции в Никарагуа, к атомной войне, которую можно выиграть…
Теперь совершенно очевидно, что был разработан настоящий боевой план победных выступлений любой ценой. Многие из стран-участниц протестовали не только против различного нарушения правил спортивных соревнований, но прежде всего против атмосферы дискриминации, вызванной безудержной пропагандистской истерией. Многие страны возмущались тем, что оказались на гигантском американском спектакле, который, несомненно, принесет президенту Рейгану голоса в ходе предстоящей предвыборной борьбы. Нельзя избежать впечатления, что с момента «коричневых» Игр 1936 года, устроенных Гитлером в Берлине, олимпийской идеей не злоупотребляли в таких масштабах, как в Лос-Анджелесе».
Кстати, сравнение между Олимпиадой-84 и «коричневыми» Играми проводили после Лос-Анджелеса многие. И это не удивительно: похожи, поразительно похожи по духу оказались эти два олимпийских, а точнее, антиолимпийских турнира, где были преданы забвению основополагающие принципы олимпизма. Различие, пожалуй, лишь в том, что нацисты использовали Игры прежде всего для достижения внешнеполитических целей — пропаганды своих человеконенавистнических идей, в Америке же Игры предназначались для внутреннего пользования — для рекламы республиканцев во главе с Рейганом.
Сразу же по окончании Олимпиады-84 американских призеров соревнований доставили в Вашингтон, где их вновь приветствовал президент. Затем — поездка по другим городам США, приемы, парады, речи. Последним пунктом «олимпийского турне» был Даллас, там в те дни проходил съезд республиканской партии.
В этой главе я привел уже немало цитат. Вот еще одна — из статьи, помещенной в английской «Гардиан»:
«Было что-то неприглядное, почти зловещее в заключительных сценах, разыгравшихся в далласском Центре конгрессов. Когда президент заметил, что со времени его вступления в должность «ни один дюйм земли не отдан коммунистам», он вызвал первую из серии демонстраций, которые могли заставить учащенно забиться сердце у тех, кто помнит Берлинскую олимпиаду 1936 года.
Бравые молодые люди в серых костюмах и белых рубашках с красными платками подняли руки в знак приветствия, напоминавшего приветствие фашистов, тупо скандируя: «Еще четыре года, еще четыре года!». Они размахивали большими американскими флагами, оказавшись во власти какого-то гипнотического ритма. Это не был воодушевляющий и освежающий патриотизм, о котором вещал президент, это был патриотизм, более безобразный и угрожающий.
Олимпийцы-спортсмены играли в съездовском спектакле роль марионетки, это были создания самого президента. Делегаты поднимали карточки в форме американского флага, так же как это делалось на открытии Олимпиады в «Колизеуме». Прирученные Рейганом спортсмены, в частности обладательница золотой медали пловчиха Нэнси Хогсхэд, прошли торжественным маршем и Рейган в своей речи по случаю выдвижения его кандидатуры превозносил Олимпиаду, словно это были спортивные игры самой республиканской партии.
«Мы ликовали в Лос-Анджелесе, когда на стадионе появился факел, зажегший гигантский олимпийский огонь… Может быть, и вы так же, как я, были захвачены исключительностью того, что совершалось на наших глазах», — сказал президент делегатам, изо всех сил стараясь придать своему голосу торжественность.
Казалось, Рейган, подобно многим из тех, кто окружал его, совсем утратил чувство меры…»
С последним замечанием корреспондента «Гардиан» позволю себе не согласиться. Нет, чувство меры не покинуло президента. Он специально «дожимал», по-актерски переигрывал, уже не боясь, что его освистают.
Ошалелая, одураченная Америка рукоплескала ему. Безумные глаза, разгоряченные лица, море звездно-полосатых флагов…
Между прочим, купальники гимнасток и пловчих сборной США на Играх-84 тоже были звездно-полосатыми. Прыгунам с трамплина, стоило им взобраться на бортик бассейна, вручали разукрашенные под американский флаг полотенца с надписью: «Спасибо тебе, Америка! Ты — самая великая страна в мире!»
Но хватит о Рейгане. В конце концов и до него, читателю это теперь известно, находились охотники нажить политический капиталец на спорте, на интересе миллионов людей к Играм.
Тенденция наметилась давно. Лос-Анджелес явился лишь кульминацией…
Осенью восьмидесятого по поручению редколлегии «Советского спорта» я подготовил большое интервью с новым президентом МОК Хуаном Антонио Самаранчем. Беседа наша была долгой, пожалуй, откровенной, касалась многих проблем. Затронули мы тогда и тему, которой посвящена эта глава.
— О политизации, о попытках использовать спорт для решения внешне- или внутриполитических задач сейчас говорят много, и не без основания, — констатировал Самаранч. — Это, по сути, преступные попытки. Игры не игрушка для политиканов, это великое достояние человечества. Достояние, которое все мы призваны охранять. — Он вдруг улыбнулся, хотя и не очень весело: — Знаете, я иногда думаю о том, что олимпийскому движению не повезло. Мы по традиции проводим игры накануне президентских выборов в Штатах. Чем там беззастенчиво и пользуются. Опыт Московских игр, кампания бойкота, развязанная Картером в надежде завоевать авторитет у избирателей, должны нас многому научить. Может, стоило бы уговорить американцев выбирать своих президентов в какое-нибудь другое время?