Кто стоял за спиной Сталина?

Истоки

С именем И. В. Сталина связано много легенд. Легендами окружено и его появление на свет. В уже упоминавшейся повести А. Адамовича «Каратели» (глава «Дублер») описывается, как в воспаленном мозгу вождя неожиданно выстраиваются факты: приезд Александра III в Тифлис, его пребывание во дворце наместника на Кавказе, молоденькая служанка, которую «внезапно сплавили в глухое Гори», торопливая ее выдача «замуж за незаметного осетина сапожника», появление у молодоженов первенца, нареченного Иосифом; и невольно мелькает догадка: а не был ли он, сын сапожника, «нищим принцем»?^{1}.

Версия эффектная. Но она рассыпается в прах при первом же соприкосновении с фактами. Достаточно сказать, что Иосиф родился через несколько лет после свадьбы его родителей^{2} и был у них третьим сыном^{3}.

Однако, оказывается, Александр III не единственный «претендент» на отцовство вождя народов. В очереди претендентов мы видим известного исследователя Центральной Азии М. Н. Пржевальского^{4}, тифлисского фабриканта Г. Г. Адельханова^{5}, горийского виноторговца Я. Эгнатошвили (другое написание — Егнатошвили)^{6}, «влиятельного чиновника при царе», некоего «зажиточного князя»^{7} и «даже купца-еврея»^{8}.

Никаких доказательств на этот счет не приводится. И вряд ли они могут быть приведены. Поэтому мы должны исходить из имеющихся документов. А они свидетельствуют, что отцом И. В. Сталина был крестьянин Виссарион (Бесо) Иванович Джугашвили, родившийся в 1850 г. в селении Диди Лило^{9}.

Фамилия Джугашвили буквально означает «сын Джуги», но в Грузии нет имени Джуга, а в грузинском языке отсутствует слово с подобным корнем^{10}. Это значит: или данная фамилия не грузинского происхождения, или же первоначально она писалась иначе^{11}. Впервые вопрос о ее происхождении был поднят в 1939 г. академиком И. Джавахашвили в его статье, которая так и называется — «О происхождении фамилии вождя народов». По его мнению, когда-то предки И. В. Сталина жили в кахетинском селении Джугаани и по его названию получили фамилию Джугашвили^{12}.

Между тем в архиве бывшего ГФ ИМЛ хранится рукопись статьи неизвестного автора под названием «Детские и школьные годы Иосифа Виссарионовича Джугашвили (Сталина)», которая содержит совершенно иное объяснение происхождения его фамилии:

«По рассказу Ольги Касрадзе (близко стоящей к семье И. В. Джугашвили-Сталина) и крестьян из селения Лило, — читаем мы здесь, — фамилия Джугашвили произошла, как они слышали от самого Виссариона, следующим образом: их прадед жил в горах Мтиулетии (современная Южная Осетия. — А.О.) и служил пастухом. Он очень любил животных, ревностно оберегал стадо от всяких невзгод и печалей, и поэтому ему дали прозвище Джогисшвили (что означает „сын стада“)». Это прозвище позднее трансформировалось в фамилию Джугашвили^{13}.

Убедительность этой версии придает то, что она нашла свое отражение в воспоминаниях матери И. В. Сталина Екатерины Джугашвили, которая утверждала, что первоначально предки ее мужа именовались Берошвили^{14}.

Если первый Джогисшвили приходился Бесо прадедом, он мог жить в XVIII в., когда в горах Мтиулетии еще шла борьба между грузинами и вторгшимися на их территорию с севера осетинами. Как известно, к концу XVIII — началу XIX в. эта борьба завершилась победой осетин, которые не только подчинили себе, но и заселили территорию, позднее составившую северную часть Горийского уезда, а сейчас называющуюся Южной Осетией^{15}. К какой из двух этнических групп, между которыми шла борьба, принадлежал прадед Бесо Джугашвили, мы не знаем.

Первого Джугашвили, чье имя нам известно, звали Заза.

«Есть сведения, — вспоминал учившийся вместе с Иосифом (Сосо) Джугашвили в духовной семинарии Г. И. Елисабедашвили, — что дед Виссариона жил в Анануре (Душетского района) и его звали Заза. Устроив восстание крестьян и спасаясь от князя Эристави, он сбежал в Горийский уезд. Здесь повторилось то же самое, и он скрывался в горах, где есть церковь Геристави (т. е. вершина Гери. — А.О.). Когда там его проследили, он оттуда перешел в Диди Лило и жил там до смерти»^{16}.

«Прадед Сталина по линии отца Заза Джугашвили, — писал друг детства Сосо А. М. Цихитатришвили, — участвовал в крестьянском восстании в Анануре (Душетский уезд Тифлисской губернии), был арестован, бежал в Горийский уезд и здесь стал крепостным князей Эристави. Снова принял участие в крестьянском волнении и снова бежал. Был пастухом в Геристави, а затем поселился в Диди Лило, селении близ Тифлиса»^{17}.

В связи с этим обращает на себя внимание статья Е. Стуруа «Сталин в период учебы в Гори», опубликованная в 1939 г. на страницах ленинградской газеты «Смена». В ней говорилось: «Его (т. е. Сталина. — А.О.) предки в начале прошлого столетия проживали в Арагвинском ущелье. В 1802–1804 гг. они принимали участие в крестьянских выступлениях против царских колонизаторов и дворянства. После кровавого подавления восстания они переселились в селение Диди Лило»^{18}.

Возникает вопрос, не прадед ли И. В. Сталина фигурировал в показаниях священника Иосифа Пурцеладзе из селения Мерети. Эти показания были даны им 8 декабря 1805 г. майору Рейху и касались участников одного из первых антирусских восстаний в Грузии, возглавлявшегося князем Элизбаром Георгиевичем Эристави. «Я знаю и видел, — сообщил И. Пурцеладзе, — что к сыну кулар агаси Элизбару хаживали осетины, жившие по ту и сю сторону; не проходило и ночи, чтобы одни из них не приходили, а другие не уходили. Элизбаром посылаемые люди были Джука-швили Заза и Таури-хата, но Заза чаще хаживал днем и приводил осетин по ночам»^{19}.

Где именно жил Заза Джугашвили, мы не знаем. Можно лишь утверждать, что одним из таких мест могло быть селение Гери, находившееся в северной части Горийского уезда, неподалеку от названного выше селения Мерети и будущей столицы Южной Осетии Цхинвали. Селение Гери расположено на берегу Большой Лиахвы и удалено от Гори на расстояние около 40 км. В 1869 г. это был горный аул, в котором насчитывалось 52 «дыма» и 341 человек. Все они были осетинами^{20}.

О том, что предки И. В. Сталина когда-то действительно жили в Гери, свидетельствуют воспоминания жены его троюродного брата Нины Ивановны Джугашвили (урожденной Циклаури). «Мой свекор, Георгий Джугашвили, — вспоминала она, — рассказывал, что их предки — выходцы из села Гери — переселились в селение Диди Лило. Он с удивлением добавлял, что ему непонятно это переселение, так как из окрестностей Диди Лило семь деревень сбежало из-за постоянных ветров»^{21}.

И далее: «Точно не могу сказать, кто переселился из Гери — Иван (отец Виссариона) или Николай (отец моего свекра Георгия) или же их отец, но Георгий и Виссарион рождены в селении Диди Лило и жили на восточной окраине села (около теперешнего сельсовета) (писано в 1949. — А.О.). Тут они жили в одной землянке (теперь на этом месте построен дом, дом сыновей Георгия — Сандро и Николо)»^{22}.

Об этом же писал и А. М. Цихитатришвили: «Предки Джугашвили рождены не в Гори. Они жили в селении Гери (Горийский уезд, Лиахвинское ущелье). Как все крестьяне этого ущелья, они также были крепостными князей Мачабели», «о том, что живущие в Лило Джугашвили являются выходцами из Гери, я слышал как от своего отца, так и от самой тети Кеке (матери И. В. Сталина. — А.О.). Кроме того, в моей памяти не изгладилось, что Бесо и Кеке часто вспоминали Гери и ходили туда молиться как в молельню своих предков»^{23}.

В воспоминаниях А. М. Цихитатришвили содержится описание обстоятельств, при которых произошло переселение Джугашвили из Гери в Диди Лило. «У Джугашвили, — отмечал он, — был старый дедушка, не то Зура, не то Заза (если только я не ошибаюсь), который находился в сношениях с князем Мачабели. После его смерти его дети и внуки вместе с частью деревни собрали свои пожитки и попросили нового владетеля Мачабели, бежавшего из персидского плена и известного своей добротой, поселить их где-нибудь по направлению к Кахетии. Этот Мачабели как бежавший из плена был награжден тогдашним правительством большими поместьями и дианбегством в Йоркском ущелье до Тифлиса. Он уважил просьбы горцев и поселил их в селении Лило»^{24}.

В данном случае речь идет о правнуке князя Баадура Мачабели — Хусейне, бежавшем из Турции, принявшем христианство, получившем имя Михаил Васильевич и перешедшем на русскую службу. Став подполковником, он в 1812 г. был назначен правителем селений Лило, Марткоби и Нори^{25}. А поскольку, как установил грузинский историк А. Г. Матиашвили, впервые фамилия Джугашвили упоминается в документах селения Диди Лило в 1819 г.^{26}, можно утверждать, что сюда Джугашвили переселились не ранее 1812 г. — не позднее 1819 г.

Селение Лило располагалось на расстоянии примерно 15 км от Тифлиса^{27}. В ведомости 1802 г. о разделении Грузии на уезды оно значится как казенное, а о его жителях сказано: «окрещенные из осетин»^{28}. Со временем это селение расстроилось, часть его жителей перебралась на новое место, в результате чего возникло два селения: одно стало называться Диди Лило, что означает Большое Лило, другое — Патара Лило, т. е. Малое Лило^{29}.

По всей видимости, именно здесь, в Диди Лило, М. В. Мачабели получил земельное пожалование, которое в конце XIX — начале XX в. фигурирует среди имений, заложенных в Тифлисском дворянском земельном банке. До сих пор в Диди Лило имеется здание, которое жители называют «домом Мачабели»^{30}. К началу 70-х гг. XIX в. Диди Лило состояло из 81 двора, в которых проживало 477 человек. К этому времени оно являлось административным центром Лилойской волости и входило в состав Сартачальского полицейского участка, центром которого была немецкая колония Мариенфельд^{31}.

По сведениям грузинского историка А. Г. Матиашвили, первого Джугашвили, упоминаемого в документах в селении Диди Лило, звали Иосиф. У него был сын, получивший известность под именем Вано или Иван, но носивший еще несколько имен (факт, распространенный в Грузии того времени), в том числе имя Милий^{32}. Как утверждала жена одного из троюродных братьев И. В. Сталина, Н. И. Джугашвили, Вано имел брата Николо^{33}.

У Николо были сын Георгий, женатый на Марте Пухашвили, и два внука: Сандро (1884–1923) и Николо (1888–1945). Николай Георгиевич Джугашвили женился на Машо Каркусадзе и умер бездетным, его могила сохранилась в селении Диди Лило. Сандро от брака с Ниной Ивановной Циклаури (1902–1975) из селения Швиндадзе имел только дочь Елену (1918–1961), ставшую женой Георгия Арсошвили (не вернулся с Великой Отечественной войны). После него остались дочь Венера (1937–1961), умершая незамужней, и сын Нугзар (р. 1940). Таким образом, эта ветвь Джугашвили пресеклась. Сейчас в Диди Лило живут потомки Арсошвили: Нугзар Георгиевич (женат на Манвелите Вахтанговне Квелашвили, р. 1941) и их дети: Георгий (р. 1964) и Манана (р. 1965), сын Коба (р. 1973) в 1996 г. служил на границе^{34}.

«Среди поселившихся в Лило Джугашвили, — вспоминал А. М. Цихитатришвили, — выдвинулся Вано, у которого родились два сына: Бесо и Георгий^{35}. Вано развел виноградники и установил связь с городом, куда возил и своего сына. После его смерти Георгий был убит разбойниками в Кахетии, а Бесо ушел в город (Тифлис) и здесь стал работать на заводе Адельханова, где выдвинулся и получил звание мастера»^{36}.

Поскольку виноградником в Грузии никого не удивишь, приведенные слова, по всей видимости, следует толковать таким образом, что Вано Джугашвили не только обеспечивал виноградом себя, но и занимался его продажей в городе. С этим вполне согласуются сведения, что сын Вано Георгий уже не занимался сельским хозяйством, а владел харчевней на проезжей дороге в селении Манглис (одно из мест отдыха грузинской аристократии)^{37}.

Если бы события развивались естественным путем, вероятнее всего, сыновья Вано Джугашвили пополнили бы ряды формировавшейся грузинской буржуазии. Однако в 60-е гг. в семье Джугашвили что-то произошло. Сравнительно молодым (ему еще не было 50 лет) умер Вано. Вскоре погиб Георгий. По словам Нугзара Арсошвили, он был убит грабителями, напавшими на его харчевню, после чего Бесо вынужден был покинуть Диди Лило. В семье Арсошвили, со слов их предков, это объясняется тем, что он бежал, спасаясь то ли от налогов, то ли от долгов. Первоначально он нашел убежище в Цинандали, затем перебрался в Тифлис^{38}.

Считается, что здесь Бесо стал рабочим на обувной фабрике Г. Г. Адельханова^{39}. Однако фабрика Г. Г. Адельханова была создана только в 1875 г.^{40} Следовательно, или первоначально Бесо работал в Тифлисе в каком-то другом месте, или же если находился на службе у Г. Г. Адельханова, то не в качестве рабочего обувной фабрики.

Согласно мемуарным источникам, на рубеже 60–70-х гг. горийский купец Иосиф Барамов (Барамянц) заключил соглашение с военным ведомством на поставку и ремонт обуви для горийского гарнизона и с этой целью открыл в Гори обувную мастерскую, в которую пригласил около 25 сапожников. Среди них был и Бесо Джугашвили^{41}.

«Виссарион в Гори приехал из Тбилиси, — вспоминала мать А. М. Цихитатришвили Мария Кирилловна (урожденная Абрамидзе), — торговец обувью В[ано] Барамов (видимо, сын Иосифа. — А.О.) выписал его из города (Тбилиси) как лучшего мастера»^{42}. «Он, — вспоминала о Бесо Джугашвили Ефимия Зазашвили, — снимал комнатку в Русском квартале в доме Кулумбегиани[11] недалеко от нас»^{43}.

Когда именно произошло переселение Бесо из Тифлиса в Гори, остается пока неустановленным. В литературе фигурирует дата — 1870 г.^{44} Она ничем не подтверждена, но представляется близкой к действительности. Если это так, то в Гори Бесо появился, когда ему было около 20 лет.

Имеются сведения, что он умел читать по-грузински и на память цитировал целые фрагменты из поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»^{45}. По данным переписи 1897 г., в Тифлисской губернии только 16 % всего населения знало грамоту, этот показатель поднимался в городе до 46 %, а в сельской местности опускался до 8 %. Если же учесть возраст Бесо, можно смело утверждать, что среди его ровесников грамоту знало не более 5 %^{46}. Имеются также мемуарные свидетельства, что на бытовом уровне он мог общаться на четырех языках: армянском, грузинском, русском и тюркском. А поскольку он не имел образования, эти знания были получены им самостоятельно, что характеризует его как очень способного человека.

До сих пор известна только одна фотография Бесо, которая демонстрируется в Доме-музее И. В. Сталина в Гори. С этой фотографии на нас смотрит уже старый человек в кепке, с лицом, заросшим бородой^{47}. К сожалению, оригинал ее не известен. Не удалось обнаружить сведений ни о ее происхождении, ни о времени, к которому она относится. В результате остается неясным, на основании чего было установлено, что на ней изображен Бесо Джугашвили^{48}.

Весьма ограничен круг материалов, которые содержат описание и характеристику Бесо. Одно из описаний принадлежит Нико Тлашадзе, бывшему сверстнику Сосо Джугашвили, жившему по соседству с ним.

«Когда приходил отец Сосо, Бесо, — вспоминал Н. Тлашадзе, — мы избегали играть в комнате. Бесо был очень своеобразным человеком. Он был среднего роста, смуглый, с большими черными усами и длинными бровями, выражение лица у него было строгое, он ходил всегда мрачный <…>, носил короткий карачогельский архалук и длинную карачогельскую черкеску, опоясывался узким кожаным поясом, надевал сапоги, заправляя шаровары в голенища, шапку носил с козырьком»^{49}. Котэ Хаханишвили запомнил Бесо высоким, худым, в черной черкеске^{50}.

Еще более ограниченными сведениями мы располагаем о матери И. В. Сталина. Как явствует из ее собственных воспоминаний, она была дочерью крепостного крестьянина князей Амилахвари^{51}. В одних случаях фамилия ее отца пишется Геладзе, в других — Гелашвили, а имя обозначается как Глах, Габриэль и Георгий. Поэтому и его дочь называется то Георгиевной, то Гавриловной, то Габриэловной^{52}. Фамилия Геладзе широко распространена в районе Казбеги (Южная Осетия)^{53}, на основании чего, по всей видимости, возникла версия об осетинском происхождении матери И. В. Сталина^{54}.

Глах Геладзе жил в селении Свенети, неподалеку от города Гори, и, по некоторым данным, являлся гончаром или кирпичником. Его женой стала Мелания Хомезурашвили, тоже бывшая крепостной князей Амилахвари и проживавшая в селении Плави Горийского уезда. По воспоминаниям Е. Г. Джугашвили, поженившись, ее родители покинули родные места и в поисках заработка отправились в селение Гамбареули (предместье Гори)^{55}.

Это селение получило свое название по фамилии находившейся в нем усадьбы армян Гамбаровых (Гамбарянц). В начале XIX в. ее владельцем, по всей видимости, был Захарий Гамбаров, после смерти которого осталось по крайней мере три сына — Кикола, Георгий и Захарий. Георгий скончался в 1849 г., Кикола — не позднее 1852 г. Поэтому в 50-е гг., когда Глах Геладзе поселился в Гамбареули, владельцем этого селения мог быть Захарий Захарьевич Гамбаров^{56}.

Гамбареули славилось своими садами. Одним из садовников стал Глах Геладзе^{57}. От брака с Меланией Хомезурашвили он имел двух сыновей (Глаха и Сандала) и дочь Кеке, Екатерину^{58}. Известно, что у Глаха (Георгия Георгиевича) была жена, которую звали Софьей, жену Сандала (Сандро) звали Кеке. Глах не оставил потомства, и на нем эта ветвь Геладзе пресеклась. Были ли дети у Сандала, неизвестно^{59}.

В некрологе, опубликованном 8 июня 1937 г. на страницах «Зари Востока», говорилось: «Екатерина Георгиевна Джугашвили (урожденная Геладзе) родилась в 1856 г. в селении Гамбареули близ города Гори в семье крепостного крестьянина. До 9 лет Екатерина Георгиевна росла в деревне и вместе со своей семьей испытывала нужду и гнет помещика. В 1864 г. после отмены крепостного права семья Геладзе переселилась из деревни в город Гори»^{60}.

По воспоминаниям Ефимии Зазашвили, семья Геладзе обосновалась в Русском квартале^{61}. Глах Геладзе умер очень рано, и оставшаяся с тремя детьми на руках Мелания вынуждена была искать поддержки у своего брата Петра, тоже жившего в Гори^{62}. Вскоре умерла и Мелания, в результате чего все ее дети оказались на попечении брата. «Я, — вспоминала троюродная сестра И. В. Сталина по матери Нина Михайловна Баланчивадзе (урожденная Мамулова, Мамулашвили), — слышала от матери, что Екатерина Джугашвили, оставшись в детстве круглой сиротой, воспитывалась в семье моего деда Петра Хомезурашвили»^{63}.

С детства Екатерину не только приучили к труду. Она получила домашнее образование: научилась читать и писать по-грузински^{64}. Если в середине XIX в. редкостью был грамотный крестьянин, еще большей редкостью была грамотная крестьянка. Это свидетельствует о том, что семья бывшего крепостного Петра Хомезурашвили тоже была необычной семьей.

В 1872 г. Кеке исполнилось 16 лет, и ей стали искать жениха. За дело взялись свахи, которые сосватали ее за Бесо Джугашвили^{65}.

Как явствует из метрической книги горийского Успенского собора, они поженились 17 мая 1874 г. Обряд венчания был совершен протоиереем Хахановым, запись о бракосочетании сделал священник Николай Яковлевич Касрадзе. Свидетелями со стороны жениха были жители Гори крестьяне Алексей Николаевич Зазаев (Зазашвили), Николай Ясеевич Копинов и Иван Иосифович Шарамов (видимо, описка, и нужно читать: Барамов), а со стороны невесты — горийские горожане Иван Степанович Мамасахлисов, Иван Глахович Мечитов и Степан Георгиевич Галустов^{66}.

Первый ребенок у Бесо и Кеке появился на свет 14 февраля 1875 г. Его окрестили Михаилом (так звали того Мачабели, при котором произошло переселение Джугашвили из Гери в Диди Лило). В качестве восприемника, т. е. крестного отца, был приглашен крестьянин с княжеской фамилией Шалва Бежанович Мачабелишвили (Бежаном звали брата Михаила Васильевича Мачабели). Первенец прожил лишь одну неделю и 21 февраля умер^{67}.

Второй ребенок родился 24 декабря 1876 г., его окрестили Георгием. Так звали родного и двоюродного братьев Бесо, так звали брата Михаила Мачабели. Восприемником при крещении Георгия стал местный виноторговец Яков Эгнатошвили. Георгий тоже прожил недолго и 19 июня 1877 г. умер от кори^{68}.

Долгое время считалось, что третий сын Бесо и Кеке Иосиф (Сосо)[12] родился 9/21 декабря 1879 г.^{69}. Однако, как свидетельствует запись в метрической книге горийского Успенского собора, Иосиф Джугашвили появился на свет 6/18 декабря 1878 г. и был крещен 17/29 декабря того же года^{70}. Первым на это в 1990 г. обратил внимание историк Л. М. Спирин^{71}.

М. К. Абрамидзе-Цихитатришвили утверждала, что роды принимала ее сноха Мариам^{72}. Восприемником при крещении Сосо стал Михаил Шиоевич Цихитатришвили^{73}. Однако Екатерина Джугашвили почему-то называла крестным отцом своего третьего сына Якова Эгнатошвили^{74}.

Первые десять лет

Город Гори, в котором встретились родители Сосо Джугашвили, в котором он появился на свет и провел свои первые годы, представлял собой один из захолустных уездных городов Российской империи. Однако удаленный от столицы на тысячи верст, он выгодно отличался от многих других уездных центров страны.

Прежде всего необходимо учитывать, что Гори возник на скрещении трех дорог: одна из них вела на запад, к Черному морю, другая — на восток, к Каспийскому морю, третья — через Цхинвальский перевал на север, в Европейскую Россию^{1}. В результате этого Гори долгое время являлся важным торговым и военно-стратегическим пунктом на Кавказе, для обороны которого была возведена крепость^{2}. Под защиту ее стен стекались со своими грузами купцы, среди которых на Кавказе особую роль играли армяне^{3}.

Необходимо также учитывать, что в основе грузинского языка лежит карталинский диалект, а столицей Картли с XVII в. был город Гори^{4}. Именно поэтому в нем самом и вокруг него раскинулись усадьбы многих представителей грузинской дворянской аристократии, в том числе представителей правящей династии Багратидов (получившей позднее титул светлейших князей Грузинских), а также таких ветвей этого рода, как князья Багратион-Мухранские и Багратион-Давыдовы^{5}.

Значение Гори и Горийского уезда определялось и тем, что бывший с 1862 по 1881 г. наместником на Кавказе брат Александра II великий князь Михаил Николаевич (1832–1909)^{6} облюбовал расположенное близ Гори селение Боржоми, создал здесь свою летнюю резиденцию и добился передачи ее ему в собственность^{7}. В результате Боржоми превратилось в место летнего отдыха не только семьи великого князя, но и других членов императорской фамилии.

Город Гори подразделялся на несколько районов. «Старая часть города, расположенная у подножья крепости, называлась Цихис-убани, т. е. крепостной участок. Средняя часть города, где были сосредоточены новые строения и церкви, носила название Вардис-убани — родовой участок. Окраина города именовалась Гарет-убани. Впоследствии прибавился еще новый участок, Руссис-убани, т. е. Русский участок, названный так потому, что там жили русские переселенцы»^{8}.

Как явствует из описания города, составленного в 1881 г. А. И. Джаваховым (Джавахишвили), к этому времени в нем насчитывалось 36 улиц, 1360 зданий и около 6 тыс. жителей, из которых 3495 человек составляли армяне, затем шли грузины — 2250 человек, остальные 254 человека считались русскими, хотя правильнее было бы назвать их русскоязычными^{9}.

В 1886 г. в семейных списках города Гори значилось 7243 человека, из них 3807 — грузины, 2894 — армяне, 373 — русские, 169 — представители других национальностей^{10}.

Одна из причин расхождения между данными 1881 и 1886 гг. связана с тем, что значительную часть населения города составляли огрузинившиеся армяне, т. е. армяне, хотя и сохранявшие сознание о своей принадлежности к армянскому этносу, но уже перешедшие в православие и забывшие свой родной язык.

В городе имелось 7 армяно-григорианских храмов, 6 православных церквей и один римско-католический собор. По принципу вероисповедания население распределялось следующим образом: православные — 4166 человек, армяно-григорианская община — 2876, католики — 118, молокане — 53, иудеи — 18, лютеране — 8 и суниты — 4 человека^{11}.

Особое место в Гори занимала римско-католическая община, которая имела связи не только на территории Кавказа и России, но и далеко за ее пределами. Горийские купцы торговали с Персией, Турцией, со странами Западной Европы.

Несмотря на то что Гори представлял собой небольшой уездный городок на далекой окраине Российской империи, на рубеже XIX–XX вв. в нем было шесть учебных заведений: учительская семинария, женская прогимназия; три училища: городское, духовное православное и духовное армянское, а также женская начальная школа. Причем один ученик приходился примерно на десять жителей города. В Тифлисе это соотношение составляло 1:15, а на территории всего Кавказа 1:30^{12}.

В этом разноплеменном, разноязыком, разделенном на разные сословия и поклонявшемся разным богам мире, где рядом уживались роскошь и нищета, сила и бессилие, закон и произвол, образованность и невежество, в этом мире предстояло начать свою жизнь сыну сапожника Сосо Джугашвили.

Кто же окружал его? С кем он общался? Кто открывал ему глаза на окружающий мир? Кому сознательно или же неосознанно он пытался подражать? Кто помогал ему делать первые шаги на этой земле, а может быть, и оказал влияние на его будущее?

Прежде всего, это были его родители и самые ближайшие родственники.

Что касается родственников Бесо, то они находились в Диди Лило, и контакты с ними имели только эпизодический характер.

Иначе обстояло дело с родственниками по материнской линии. В первую очередь это касается братьев Кеке, Глаха и Сандала. Один из них был кирпичником, другой — гончаром^{13}.

Кроме них в Гори жил дядя Кеке по матери Петр Хомезурашвили, о котором пока известно лишь, что он имел дочь Марию, ставшую женой владельца местной харчевни Михаила Мамулова (Мамулашвили). По воспоминаниям их дочери Нины Михайловны Мамулашвили (в замужестве Баланчивадзе), ее семья находилась в родстве с семьей горийских дворян Алхазовых, которые в свою очередь были связаны родственными узами с князьями Эристави[13]^{14}.

Имеются сведения, что Кеке дружила с Елизаветой Алексеевной Хабелашвили, бывшей женой местного фельдшера Тлашадзе. «Наша семья, — вспоминала Мария Зааловна Хабелашвили (в замужестве Китиашвили), — жила напротив семьи Джугашвили. Мы были дальними родственниками»^{15}.

К числу лиц, составлявших ближайшее окружение Бесо и Кеке Джугашвили, принадлежали те, с кем они находились в так называемом крестном родстве. Здесь прежде всего следует назвать семью Кирилла Абрамидзе, дочь которого Мария стала женой М. Ш. Цихитатришвили. «Мать Кеке Мелания, — вспоминал А. М. Цихитатришвили, — и моя бабушка были крестницами»^{16}. В свою очередь Бесо Джугашвили являлся кумом горийского жителя Давида Гавриловича Шебуева^{17}. В этот список необходимо включить Ш. Б. Мачабелишвили, участвовавшего в крещении первого сына Бесо Джугашвили, Якова Эгнатошвили, крестившего его второго сына, и крестного отца Сосо — Михаила Шиоевича Цихитатришвили.

В ближайшее окружение семьи Джугашвили входили также лица, присутствовавшие на свадьбе Бесо и Кеке в качестве свидетелей: И. И. Барамов, С. Г. Галустов, А. Н. Зазаев, Н. Я. Копинов, И. С. Мамасахлисов, И. Г. Мечитов.

Что представлял собой Ш. Б. Мачабелишвили, остается пока неизвестным. Я. Эгнатошвили имел винный погреб, «торговал главным образом белым атенским вином»^{18}, М. Ш. Цихитатрищвили владел бакалейной лавкой напротив духовного училища^{19}. Колониальными товарами торговал И. С. Мамасахлисов^{20}. С торговлей были связаны С. Г. Галустов^{21} и И. Г. Мечитов^{22}.

Иван Иосифович Барамов являлся купцом 2-й гильдии и, по всей видимости, был сыном того самого Иосифа Барамова, по предложению которого Бесо Джугашвили переселился из Тифлиса в Гори. Умер он рано, оставив после себя жену Елену Антоновну, о которой известно, что она была немкой, и двоих детей: сына Иосифа и дочь Елену^{23}.

С кем еще дружили или же поддерживали отношения родители Сосо?

Вероятнее всего, с соседями. Из их числа нам известны семьи Гогнидзе и Надирадзе. «Мать Коба, — писал Элизбар Ревазович Гогнидзе, — была хорошим другом нашей семьи, ежедневно ходила к нам в дом к моей матери»^{24}. «Родились мы, — вспоминал Илья Павлович Надирадзе, — в соседних хатах», а невестка И. П. Надирадзе (жена его брата) Анико утверждала, что они находились с Кеке в приятельских отношениях^{25}. Имеются сведения, что Кеке поддерживала отношения с Марией Андреевной Айвазовой, которая стала женой армянского торговца Аршака Нерсесовича Тер-Петросянца, матерью знаменитого боевика Камо^{26}.

Э. С. Радзинский называет еще одну подругу Кеке — Хану Мошиашвили, бывшую женой торговца Иосифа Мошиашвили, но никаких доказательств в обоснование этого не приводит^{27}. В справочнике «Вся Россия» на 1903 г. фигурирует торговец Иосиф Мошиашвили, но не в Гори, а в находившемся неподалеку от него селении Карели^{28}.

Э. С. Радзинский утверждает также, что семья Джугашвили пользовалась покровительством местного торговца Давида Писмамедова^{29}. Однако обнаружить в документах и справочной литературе эту фамилию не удалось. Не исключено, что в данном случае допущена ошибка, которыми пестрит вся книга Э. Радзинского, и фамилию Писмамедов нужно читать как Паписмедов. Но проживали ли представители этой фамилии в Гори и тем более были ли знакомы с Джугашвили, остается неизвестным.

Те очень скудные, фрагментарные сведения о ближайшем. окружении, в котором рос Сосо Джугашвили, показывают, что в основном это была мелкая городская буржуазия, представители самых разных национальностей: армяне, грузины, евреи, немцы, осетины, русские.

После свадьбы молодожены поселились на новом месте. Первые годы своей жизни Сосо провел на Красногорской улице в доме 10 (фото 1)^{30}. «Семья Бесо, — вспоминала М. К. Цихитатришвили, — жила в доме осетин, которых называли „османул“, дом был из двух комнат, оштукатуренный, под низом был подвал. В одной узкой маленькой комнате, где жила семья Кеке, пол был кирпичным»^{31}.

Бесо оставил работу у Иосифа Барамова и открыл собственную мастерскую.

Первые пять лет в жизни Сосо были самыми беззаботными. Есть сведения, что в это время мастерская Бесо процветала, заказы увеличивались, и наконец наступил момент, когда он перестал справляться с ними один. Тогда в его мастерской появились помощники. Удалось установить фамилии двух его учеников: Давид Гаситашвили и Вано Хуцишвили. Оба не только трудились в мастерской, но и жили в семье Джугашвили^{32}.

«Когда меня определили к Бесо, — вспоминал Давид Гаситашвили, — Сосо только начинал говорить». Следовательно, это было около 1880 г. «Среди людей нашего ремесла, — отмечал Давид Гаситашвили, — Бесо жил лучше всех. Масло дома у него было всегда. Продажу вещей он считал позором»^{33}.

В эти годы Кеке могла заниматься только домашним хозяйством и воспитанием ребенка. Сосо рос болезненным и требовал особого внимания. Ему было около двух лет, когда он тяжело заболел. При одной мысли, что она может лишиться третьего сына, Кеке не находила себе места^{34}. Отличаясь набожностью, она часто ходила молиться за здоровье своего сына в селение Арбо, которое располагалось неподалеку от селений Гери и Мерети^{35}. Кеке казалось, что бог услышал ее мольбы и сохранил жизнь ее единственного ребенка.

По воспоминаниям Софьи Чантурия, около 1883 г., «когда Иосифу исполнилось четыре года», Джугашвили «переселились на Артиллерийскую улицу»^{36}. С этого момента они в буквальном смысле этого слова начали кочевать по городу, перебираясь с одной квартиры на другую. Пока не удалось восстановить всю последовательность этих перемещений. Но известно, что с 1883 по 1888 г. они сменили не менее четырех адресов: Красногорская улица (до 1883 г.), Артиллерийская улица (не ранее 1883 г.), Меджврисхенская улица (около 1886 г.), переулок Павловской улицы — дом Чарквиани (около 1887–1888 гг.)^{37}.

«После Чарквиани, — вспоминала Ефимия Зазашвили, — они еще несколько раз меняли квартиру». Имеются сведения, что «одно время» Джугашвили «жили в районе Чуткеровых, ныне по улице Церетели», возле сада Эристави^{38}, затем снимали комнату во дворе дома Кипшидзе, а также «напротив учительской семинарии», видимо, на Семинарийской улице, которая позднее была названа именем И. В. Сталина^{39}, наконец обосновались «возле собора», по одним данным, на Соборной, по другим — на Церковной улице, переименованной в улицу Руставели^{40}. Причем и здесь в воспоминаниях фигурируют не одно, а по крайней мере два места жительства: «дом Грикурова»^{41} и «дом Баградова»^{42}.

Получается, что за десять лет родители Сосо сменили как минимум девять мест жительства.

Объяснение этого, видимо, заключается в том, что около 1883 г. семья Джугашвили стала распадаться.

Обычно причину семейного разлада видят в увлечении Бесо вином. Однако и сама причина такого увлечения тоже требует объяснения. Рискну высказать предположение. Не относятся ли к этому времени первые слухи о неверности Кеке, которые продолжают жить в Грузии даже сейчас и которые привели к появлению названных выше версий об отцовстве Сосо? Мы не знаем, имели ли они под собой основание, но то, что они могли отравить семейную жизнь и стать причиной запоев Бесо, вполне вероятно.

С этого момента Бесо начал терять клиентуру. Его мастерская перестала обеспечивать семью. И Кеке была вынуждена искать дополнительные заработки. В связи с этим Сосо все больше и больше был предоставлен сам себе. И чем меньше становилось влияние семьи, тем сильнее становилось влияние улицы.

Сохранившиеся воспоминания в своем подавляющем большинстве рисуют почти идеальные отношения между Сосо и его сверстниками. Однако есть основания усомниться в этом.

Здесь прежде всего необходимо учитывать, что около 1884 г. Иосиф перенес оспу. А. М. Цихитатришвили вспоминал: «Сосо в детстве был очень слабым. Особый отпечаток на него наложила оспа, которой он сильно болел», «Сосо выжил, только лицо и руки у него остались рябыми»^{43}. В результате у него появилась кличка Чопур, что означает Рябой^{44}. Так позднее не стеснялись называть его на Кавказе даже взрослые, в связи с чем эта кличка попала в жандармские документы. А среди петербургских меньшевиков он был известен позднее как Иоська Корявый^{45}.

Вряд ли в детстве сверстники Сосо, особенно его недруги, были великодушнее.

Известно также, что И. В. Джугашвили имел дефект левой руки. В медицинском деле вождя на этот счет сказано: «Атрофия плечевого и локтевого суставов левой руки вследствие ушиба в шестилетнем возрасте с последующим длительным нагноением в области локтевого сустава»^{46}. Это значит, что дефект левой руки появился около 1884–1885 гг.

О причине его появления имеются несколько версий. По свидетельству П. Чарквиани и П. Гаришвили, Сосо вывихнул руку, «катаясь на санках»^{47}. М. Монаселидзе утверждал, что «Сосо повредил себе левую руку во время борьбы»^{48}. А. И. Хуцишвили вспоминал, что в детстве Сосо попал под фаэтон^{49}.

В любом случае с шести лет Сосо стал терять способность играть в некоторые детские игры. А поскольку он с детства был склонен к лидерству, это не могло не затрагивать его детское самолюбие и, видимо, являлось одной из причин его постоянных конфликтов со сверстниками. «До того как его (Сосо. — А.О.) не определили в училище, — вспоминал Котэ Чарквиани, — не пробило дня, чтобы на улице кто-либо не побил его и он не возвратился бы с плачем или сам кого-либо не отколотил»^{50}.

Все это вместе взятое должно было способствовать формированию у него некоторой отчужденности по отношению к сверстникам, озлобления и жестокости по отношению к обидчикам.

К этому необходимо добавить, что на протяжении столетий Грузия была ареной непрекращающихся войн. Поэтому воспитание жестокости было неотъемлемой частью общественного воспитания. Мужчина готовился стать воином. А воин должен быть способным убивать. Эти традиции сохранялись и в последующем. Одной из форм подобного воспитания были кулачные бои, проводившиеся взрослыми по праздникам и воспроизводившиеся детьми между праздниками.

Воспитанию жестокости способствовали и некоторые детские игры. Многие сверстники Сосо имели рогатки и самопалы. Имел их и Иосиф. «Сосо, — вспоминала его соседка Аника Надирадзе, — был живой и шаловливый ребенок. Я помню, он очень любил убивать птичек из рогатки»^{51}. Об этом вспоминали и некоторые другие его сверстники, отмечая, что Кеке не ругала сына за подобные «шалости»^{52}.

В 1886 г., когда Сосо шел восьмой год, по всей видимости, была сделана первая попытка определить его в школу. Об этом свидетельствуют два сохранившихся документа: копия его метрического свидетельства, датированная 19 августа 1886 г.^{53}, и справка о состоянии его здоровья, тоже выданная в августе того же года, правда, без указания конкретного числа^{54}.

Кеке хотела, чтобы ее сын стал священником.

Однако, кроме того, что двери Горийского духовного училища были открыты главным образом для выходцев из духовного сословия, на пути к осуществлению желания Кеке имелось еще одно важное препятствие: обучение в училище велось на русском языке. Между тем, несмотря на то что Сосо жил в русском квартале, с детства слышал русскую речь и, вполне возможно, даже понимал отдельные фразы, для того чтобы сесть за парту духовного училища, этого было недостаточно.

В 1886–1887 гг. семья Джугашвили переселилась в дом, принадлежавший священнику Христофору Чарквиани, который в это время имел приход в окрестностях Гори.

«Сосо Джугашвили было около семи лет, — вспоминал сын Христофора Котэ, — когда я впервые познакомился с ним. Мы тогда жили в Гори. В переулке Павловской улицы имели двухэтажный дом. На одном этаже жили мы: я, брат мой Петя, сестры и бабушка; второй же мы сдавали внаем. Мне было тогда 12 лет, учился я во втором классе духовного училища. Как раз в это время освободилась наша вторая комната. Очень скоро мы приобрели новых квартирантов — Кеке и Бесо Джугашвили со своим сыном Сосо»^{55}.

Это было время, когда Бесо уже крепко запивал и семья понемногу распадалась. «Дядя Бесо, — отмечал Котэ Чарквиани, — с каждым днем сворачивал с пути, начал пить, бывали неприятности с тетей Кеке. Бедная тетя Кеке! Входила, бывало, к нам и изливала душу с бабушкой. Жаловалась, что дядя Бесо уже не содержит семью»^{56}.

Поскольку поступление Сосо в духовное училище в 1886 г. не состоялось, Кеке обратилась к детям Христофора Чарквиани с просьбой, чтобы они обучили ее сына русскому языку. Те согласились. Занятия начались. Они шли настолько успешно, что уже к лету 1888 г. Сосо приобрел необходимые знания и навыки^{57}.

Летом 1888 г. Христофор Чарквиани отвел Сосо в духовное училище и, согласно легенде, которая жила в семье Чарквиани, выдал его за сына своего дьякона^{58}. Однако этого быть не могло, так как при поступлении представлялись соответствующие документы, в том числе свидетельство о рождении.

В духовном училище

Из свидетельства об окончании Горийского училища, которое было выдано И. Джугашвили в 1894 г. (фото 7), явствует, что он поступил в училище «в сентябре 1890 г.»^{1}. По воспоминаниям же, он начал учиться здесь в 1888 г.^{2}.

Причина этих расхождений заключается в следующем. Поскольку преподавание в училище велось на русском языке, а большинство грузинских мальчиков даже из духовного сословия не знали его или же знали очень плохо, при училище был открыт подготовительный класс, главным образом по русскому языку^{3}. Одного года для овладения им оказалось недостаточно. В начале 80-х гг. XIX в. срок предварительного обучения был увеличен до двух лет^{4}, а в конце 80-х — до трех^{5}.

Поэтому, прежде чем сесть за парту училища, Сосо тоже должен был пройти предварительную подготовку. Между тем к 1888 г. он настолько хорошо овладел русским языком, что его приняли сразу в старший подготовительный класс. «Маленький Сосо выгадал целый год, — вспоминал один из его однокашников Петр Капанадзе. — Его приняли не в первый подготовительный класс духовного училища, а сразу во второй»^{6}. Этот факт отмечал и Давид Силаридзе: «В подготовительное отделение Горийского духовного училища я поступил в сентябре 1886 г. Товарищ Сосо Джугашвили меня догнал во втором классе, в котором я остался на второй год», т. е. в 1888 г.^{7}.

Среди тех, с кем Сосо познакомился в училище, прежде всего следует назвать сына священника из селения Тквиави Вано Кецховели. Вспоминая о своем знакомстве с будущим вождем, В. Кецховели писал: явившись 1 сентября 1888 г. в училище, «я <…> увидел, что среди учеников стоит незнакомый мне мальчик, одетый в длинный, доходящий до колен архалук, в новых сапогах с высокими голенищами. Он был туго подпоясан широким кожаным поясом. На голове у него была черная суконная фуражка с лакированным козырьком, который блестел на солнце»^{8}.

Что же поразило Вано?

Оказывается, «ни одного ученика в архалуке ни в нашем, ни в каком-либо другом училище не было. Ни сапог с высокими голенищами, ни фуражек с блестящими козырьками, ни широких поясов ни у кого из наших сверстников не было. Одежда Сосо, которую он носил в то время, была совершенно непривычна для нас. Учащиеся окружили его и щупали его архалук, пояс, фуражку и сапоги с голенищами»^{9}.

Имеются и другие описания внешнего вида Сосо, относящиеся, правда, к разным периодам его обучения в Горийском духовном училище.

Илья Размадзе: «Маленького роста, худощавый, на нем узкие брюки в сапогах, рубашка, сзади в складках собранная, на шее шарф (шарф была детская гордость), на голове карталинская круглая шапка, через правое плечо висела сшитая из материи сумка, довольно длинная, в ней книги, из сумки выделялся ломтик хлеба, а как поспешит, сумка била по левому боку»^{10}.

Учитель пения С. П. Гогличидзе: «Сосо был одет небогато, но все на нем было чисто и аккуратно. Летом он ходил в белом — в парусиновой рубахе и таких же брюках, а зимой в полушалевой одежде. В холодные дни он надевал пальто, он носил сапоги и простую фуражку»^{11}.

«Иосиф, — писал Г. Глурджидзе, — был в училище одним из самых опрятных учащихся. Любившая его до безумия мать, несмотря на свой ограниченный заработок, не скупилась на одежду Сосо. Мальчик носил хорошие сапоги, пальто из серого кастора. Помню даже его зимний башлык домашнего изготовления. Иосиф выглядел всегда чистеньким и аккуратным»^{12}.

А вот другое свидетельство: «На Иосифе было синее пальто, сапоги, войлочная шляпа и серые вязаные рукавицы. Шея обмотана широким красным шарфом… в школу он ходил, перевесив через плечо сумку из красного ситца»^{13}.

Что бросается в глаза во всех этих описаниях? Оказывается, Сосо не только не выглядел самым бедным, а наоборот, несколько выделялся из общей массы учеников своей одеждой и опрятностью.

В 1888 г. педагогический коллектив Горийского духовного училища состоял из 15 человек. Если одна часть преподавателей была настроена консервативно, то другая придерживалась либерально-оппозиционных и народнических взглядов. К числу последних принадлежали ставший позднее писателем Сапром Мгалоблишвили, активный сторонник автокефалии грузинской церкви Георгий Садзагелашвили, избранный в 1917 г. первым католикосом-патриархом Грузии под именем Кирион I, а также преподаватель старшего подготовительного класса Захарий Алексеевич Давиташвили, который и стал первым учителем Сосо^{14}.

З. А. Давиташвили (ок. 1848–1944)^{15} происходил из дворян Горийского уезда, был знаком с И. Г. Чавчавадзе и являлся племянником писателя Шио Эдишеровича Давиташвили^{16}, который в начале 80-х гг. оказался причастен к возникшему в Грузии народовольческому кружку и полтора года провел в Метехском замке^{17}. У Джибраила Владимировича Давиташвили, внука Захария Алексеевича, хранилось адресованное последнему письмо Екатерины Джугашвили. «Я, — писала она 15 сентября 1927 г., — хорошо помню, что Вы особо выделяли моего сына Сосо, и он не раз говорил, что это Вы помогли ему полюбить учение и именно благодаря Вам он хорошо знает русский язык», «Вы учили детей с любовью относиться к простым людям и думать о тех, кто находится в беде»^{18}.

В 1889 г. Сосо успешно закончил подготовительный класс и был принят в училище. По воспоминаниям П. Капанадзе, когда-то у него на полке стоял учебник грамматики, на котором рукой будущего вождя была написано: «Сия книга принадлежит ученику первого класса Горийского духовного училища Иосифу Джугашвили. 1889 г.»^{19}.

К тому времени, когда Сосо пошел в первый класс, его семья, видимо, в очередной раз сменила место жительства. «Великого вождя и его родителей, — вспоминал Давид Папиташвили, — я знал с 90-х гг. прошлого столетия. Тогда тов. Сталину было 9 или 10 лет (следовательно, это могло быть в 1889–1890 гг. — А.О.). В то время их семья жила в городе Гори против собора, рядом с магазином Петра Абуева <…>. Виссарион работал выше собора, на углу возле лестницы, ведущей в закрытый рынок <…>. Наша семья тогда жила выше собора в маленьком тупике в доме Нины Патарашвили»^{20}.

Несмотря на то что Сосо сел за парту первого класса осенью 1889 г., а обучение в училище было четырехгодичным, он закончил его не в 1893, а в 1894 г. Почему?

Ответ на этот вопрос, по всей видимости, нужно искать в том происшествии, которое случилось в Гори 6 января 1890 г. в день Крещения. Вот как описал случившееся учитель пения духовного училища С. П. Гогличидзе:

«Возле Акопской церкви в узкой улочке собрался народ. Никто не заметил, что сверху мчится фаэтон с пассажиром. Фаэтон врезался в толпу, как раз в том месте, где стоял хор певчих. Сосо хотел перескочить через улицу, но неожиданно на него налетел фаэтон, Ударил его дышлом в щеку, повалил на землю и, на счастье, переехал лишь через ноги. Нас окружила толпа. Подняли потерявшего сознание ребенка (Сосо было тогда 10–11 лет) и доставили его домой»^{21}.

Рассказывая об этом эпизоде, разные авторы по-разному характеризуют его последствия. Одни утверждают, что Сосо отделался Легким испугом^{22}, другие пишут о том, что он пострадал, и довольно серьезно. «Помню, — вспоминал, например, Георгий Хабелашвили, — как Сосо попал под фаэтон и на волосок спасся от смерти»^{23}. Причина отмеченных расхождений, по-видимому, заключается в том, что в детстве Сосо дважды попадал под фаэтон. О первом случае, который произошел у дома Мгеброва[14] и в результате которого он мог повредить свою левую руку, уже упоминалось^{24}. Второй случай оказался не менее серьезным. Об этом свидетельствует не только то, что кучер, правивший фаэтоном, был оштрафован и приговорен к месячному заключению^{25}, но и то, что после описанного происшествия Сосо перестал посещать училище.

Данный факт нашел отражение в упоминавшейся выше статье неизвестного автора «Детские и школьные годы Иосифа Виссарионовича Джугашвили», хранящейся в архиве бывшего Грузинского филиала ИМЛ при ЦК КПСС. «Мчавшийся экипаж, — говорится в этой статье, — сшиб Иосифа на землю и переехал ему ногу, которую повредил настолько, что пришлось его везти в Тифлис в лечебницу, где он пробыл долго, вследствие этого принужден был прервать занятия почти на целый год»^{26}.

О серьезности полученной травмы свидетельствует и то, что впоследствии, через много лет, уже в семинарии, объясняя, почему он ушел из церкви во время всенощного бдения, Сосо ссылался как на известный администрации семинарии факт — свои «больные ноги»^{27}. Показательно также утверждение Михаила Монаселидзе, близко знавшего И. В. Джугашвили, что для Сосо была характерна особая походка, «походка бочком»^{28}. Это утверждение перекликается с имеющимися сведениями о том, что в детстве у Сосо имелось прозвище Геза, что означает Кривой или Кривоходящий^{29}.

Отмечая перерыв в обучении Сосо, произошедший в первой половине 1890 г., нельзя не обратить внимание на то, что во многих воспоминаниях рассказывается о том, как Бесо поссорился с Кеке и, оставив семью, уехал в Тифлис, а затем вернулся в Гори и увез с собой Сосо. Кеке не смирилась с этим, отправилась в Тифлис, забрала сына и снова отдала его в Горийское духовное училище^{30}. Невольно напрашивается вопрос: не были ли связаны между собой история, разыгравшаяся в Гори 6 января 1890 г., и попытка Бесо уехать в Тифлис, забрав с собой сына?

И хотя ответить на этот вопрос пока не представляется возможным, есть основание утверждать, что 1890 г. стал важной вехой в процессе распада семьи Джугашвили. Прежде всего обращает на себя внимание то, что 13 июля 1902 г., находясь под арестом в батумской тюрьме, при заполнении «литеры Б» на вопрос о родителях И. В. Джугашвили ответил: «Мать живет в г. Гори. Место жительства отца за последние 12 лет неизвестно»^{31}. «За последние 12 лет» — это значит с 1890 г. 23 ноября 1902 г., касаясь в прошении на имя главноначальствующего гражданской частью на Кавказе взаимоотношений своих родителей, И. В. Джугашвили писал о матери как «оставленной мужем вот уже 12 лет», т. е. тоже в 1890 г.^{32} Еще более категорически на этот счет высказывалась она сама, утверждая, что ее муж погиб, когда Сосо было 11 лет, т. е., если исходить из официальной даты его рождения, в 1890 г.^{33}.

Это дает основание думать, что в 1890 г., видимо после происшествия 6 января, между родителями Сосо действительно произошел разрыв. И вполне возможно, что именно тогда Бесо, который и так отрицательно относился к учебе своего сына, не только отвез его в тифлисскую лечебницу, не только решил не возвращаться более в Гори, но и изъявил намерение оставить сына у себя. Имеется свидетельство самой Е. Джугашвили о том, что когда Бесо забрал сына и уехал в Тифлис, она тоже отправилась с ними и жила там несколько месяцев, после чего вместе с Сосо вернулась в Гори, а Бесо остался в Тифлисе^{34}.

Здесь мы сталкиваемся со следующим противоречием. С одной стороны, факт возвращения Сосо осенью 1890 г. в духовное училище, снова в первый класс, подтверждается документально^{35}, с другой стороны, имеются сведения, что осенью того же года Бесо тоже находился в Гори. «Отец Сосо, Бесо, — вспоминал севший за парту Горийского духовного училища 1 сентября 1890 г. Дормидонт Гогохия, — имел будочку около магазина богача Дондарова и сапожничал с утра до вечера. Помощи семье он не оказывал, все свои заработки тратил на себя»^{36}.

Объяснение этого противоречия, возможно, содержат воспоминания Котэ Хаханишвили, из которых явствует, что хотя «Бесо бросил семью» и «уехал в Тбилиси», однако «несколько раз» возвращался в Гори и «пытался помириться с семьей»^{37}. О подобных попытках писала также М. К. Цихитатришвили: «Бесо после переезда в Тбилиси, — отмечала она, — часто приезжал в Гори и просил Кеке примириться»^{38}.

Когда в сентябре 1890 г. Сосо снова сел за парту первого класса, среди новых одноклассников, с которыми он познакомился, находился уже упомянутый ранее Дормидонт Гогохия. Д. Гогохия был родом из селения Пахулани Зугдинского уезда Кутаисской губернии^{39}. Появление его в Гори было не случайным. Здесь в уездном Управлении служил его дядя Виссарион Давидович Гогохия, который был женат на сестре З. А. Давиташвили Анастасии^{40}. Обосновавшись в Гори, В. Д. Гогохия поселился в доме свояка Андро Симоновича Кипшидзе, женой которого являлась другая сестра З. А. Давиташвили, Агафья. В этом доме примерно с ноября 1890 г. стал жить и Дормидонт^{41}.

Рядом с ними после возвращения из Тифлиса поселилась семья Джугашвили^{42}, в результате чего Сосо и Дормидонт сблизились и стали дружить.

Тогда же, осенью 1890 г., в училище появился сын полкового священника Петр Адамишвили, который оставил следующее описание своего знаменитого одноклассника:

«Я заметил, что он очень наблюдателен, вечно носится с книгами, никогда с ними не разлучается»; «Сосо не мог быть мне товарищем, ибо на переменах никакого участия не принимал в шалостях и играх. Отдых он проводил за чтением книг. Кушал хлеб или яблоки. Он не говорил с нами. А если и заговаривали с ним, отвечал кратко, лаконично: „да“, „нет“, „не знаю“. Более этого от него нельзя было добиться»; «Сосо вообще не любил выходить во двор»; «не было случая, чтобы он пропустил урок или опоздал», а когда был дежурным, «неумолимо» отмечал опоздавших и неявившихся, никогда не подсказывал и никому не давал списывать. При этом во всем стремился быть первым^{43}.

В училище Сосо был на хорошем счету и пользовался особым доверием преподавателей. Даже учитель русского языка Владимир Андреевич Лавров, которого ученики звали «жандармом», сделал Сосо своим заместителем и разрешал ему вместо себя выдавать ученикам книги^{44}.

Вспоминая школьные годы, одноклассник Сосо А. Гогебашвили писал:

«В училище у нас ученики старших классов обязаны были читать в церкви псалмы, часослов, акафисты и другие молитвы. Сосо как лучший чтец пользовался большим вниманием и доверием в училище, и ему было поручено обучать нас чтению псалмов, и только после пройденной с ним тренировки нам разрешали читать в церкви. Сосо считался главным клириком, а на торжественных молебнах главным певчим и чтецом»^{45}.

Однако завершить первый класс Сосо снова не удалось. По всей видимости, причина этого заключалась в том, что Бесо отказался платить за его обучение. Необходимых денег (25 руб. в год) Кеке не имела, и в 1891 г. Сосо был исключен из училища «за невзнос денег за право учения»^{46}. Правда, у него нашлись защитники. Он не только был восстановлен в училище и переведен во второй класс, но и стал получать «стипендию», по одним данным, в размере 3 руб. в месяц^{47}, по другим — 3 руб. 30 коп.^{48}.

К этому времени отношения между родителями Сосо достигли крайней остроты и в 1891–1892 гг. завершились окончательным разрывом. «Сосо был еще во втором классе Горийского духовного училища, — вспоминал Котэ Чарквиани, — когда дядя Бесо бросил семью и уехал в Тифлис»^{49}. Но прежде чем окончательно порвать с женой, Бесо поставил сына перед выбором: или прекратить учебу и уехать с ним, или же продолжить обучение и остаться с матерью. Сосо сделал выбор в пользу матери и обучения. В ответ на это Бесо отказался помогать Кеке в содержании сына. Об этом свидетельствует заявление на имя ректора Тифлисской православной духовной семинарии, которое было написано И. В. Джугашвили 28 августа 1895 г.: «Отец мой уже три года (т. е. с 1892 г. — А.О.) не оказывает мне отцовского попечения в наказание того, что я не по его желанию продолжил образование» (фото II)^{50}.

С этого момента мать Сосо должна была полностью обеспечивать и себя, и сына. «После развода с мужем, — вспоминала М. К. Цихитатришвили, — Кеке работала в семьях, стирала, шила одеяла, убирала, так содержала Сосо»^{51}. Что представляла собой клиентура Кеке, мы не знаем.

Э. С. Радзинский без ссылки на источники утверждает, что Е. Г. Джугашвили работала «в домах богатых торговцев-евреев — туда рекомендовала ее подруга Хана»^{52}. Однако мы уже знаем, что в это время в Гори проживало всего лишь 3–4 иудейских семьи. Поэтому подобное утверждение вызывает сомнения.

Пока удалось обнаружить упоминание только двух домов, в которых Е. Г. Джугашвили выполняла домашние работы: дом ее кума Якова Эгнатошвили^{53} и дом председателя правления и смотрителя духовного училища Василия Иокинфовича Беляева^{54}. Заслуживает внимания также свидетельство Анастасии Давидовны Кокочишвили^{55}, по словам которой мать Сосо работала в семье ее деда Антона Яковлевича Зубалова^{56}.

Однако случайные заработки не могли устроить Е. Г. Джугашвили. Поэтому она начинает искать постоянный и более надежный источник существования. «В Гори, — вспоминала Анико Надирадзе, — проживали женщины-портнихи сестры Кулиджановы, которые устроили Кеке портнихой»^{57}. Куда? А. Надирадзе не уточняла. Ответ на этот вопрос мы находим в воспоминаниях Ефимии Зазашвили: «Тогда в Гори славились кройкой и шитьем женщины Чичигоговы… Кеке поступила к ним»^{58}.

Овладев швейным мастерством, она стала исполнять заказы сама. «…Кеке себя и сына содержала шитьем, — вспоминала, например, Наталья Михайловна Азиани (урожденная Дондарова). — Много раз она работала в нашей семье»^{59}. Об этом же писала и Ольга Дидебуладзе: «С Кеке Джугашвили я встретилась в семье Джапаридзе, где она шила (она жила тогда в доме Багратова на Соборной улице)»^{60}. Позднее как портниха или модистка Е. Г. Джугашвили фигурировала в полицейских и жандармских документах^{61}.

С этого момента прекращается кочевая жизнь семьи Джугашвили. Кеке с сыном осели в доме на Церковной или Соборной улице^{62}.

По всей видимости, уже после того как Бесо окончательно оставил семью, Сосо заболел. «Однажды, — вспоминал А. Гогебашвили об И. В. Джугашвили, — он тяжело заболел, кажется, воспалением легких, и родители чуть не потеряли его», но «Сосо спасся от смерти». «Если до болезни он получал стипендию 3 руб. 30 коп., то теперь [ее] повысили до 7 руб. Раз в год как примерному и прилежному ученику [ему] выдавали одежду»^{63}.

Пребывание в Горийском духовном училище привело к расширению круга общения Сосо. Особое значение для него имело знакомство с Ладо и Вано Кецховели. Их старший брат Николай был исключен из Тифлисской духовной семинарии за участие в народническом кружке, а его жена Мария Михайловна Коринтели являлась племянницей горийского помещика Васо Мегвинет-Ухуцеси, который в начале 80-х гг. XIX в. был связан с народническим кружком Михаила Кайхосровича Кипиани, тем самым, в принадлежности к которому в 1883 г. был обвинен Шио Эдишерович Давиташвили.

В сентябре 1892 г., когда Сосо сел за парту третьего класса, четвертом классе появился новый ученик, Миха Давиташвили (р. 1877). Он был сыном священника Николая Эдишеровича Давиташвили из селения Цроми и приходился двоюродным братом Захарию Алексеевичу Давиташвили. До этого Миха жил у дяди (Шио Эдишеровича) в Тифлисе и учился в Тифлисском духовном училище, но был исключен оттуда. И, видимо, по протекции Захария Алексеевича поступил в Горийское духовное училище^{64}.

В Гори Миха мог поселиться как у З. А. Давиташвили, так и у Агафьи Алексеевны Кипшидзе и, видимо, через Дормидонта Гогохия, жившего в доме последней, вскоре познакомился с Сосо Джугашвили. Как и Сосо, Миха тоже имел физический дефект. Он «прихрамывал на левую ногу»^{65}.

Та среда, в которой вращались Миха Давиташвили и братья Кецховели, не могла не накладывать своего отпечатка на формирование их мировоззрения. Есть основание думать, что знакомство с ними, несомненно, оказало влияние и на формирование взглядов Сосо.

Проследить данный процесс можно только на основании воспоминаний, однако многие из них в этом отношении или вообще, не содержат никакой информации, или же дают такую характеристику взглядов юного Сосо, которая вызывает сомнения. Некоторое исключение из этого правила представляют воспоминания Георгия Елисабедашвили.

Отмечая, что Сосо очень рано стала занимать проблема социальной несправедливости, Г. Елисабедашвили писал, что первоначально устремления Сосо отличались невероятной скромностью И он мечтал только о том, чтобы, выучившись, стать писарем и помогать обиженным в составлении прошений и жалоб^{66}. Тогда ему казалось, что многие несправедливости существуют только потому, что о них не знают те, в чьих руках находится власть. Прошло немного времени, и однажды Сосо заявил, что, когда вырастет, станет не писарем, а волостным старшиной, чтобы иметь возможность навести порядок хотя бы в своей волости^{67}.

Показательно, что уже тогда он не собирался служить богу, как того хотела мать, но в своих детских мечтах не мог представить себя даже в должности уездного начальника или губернатора.

Со временем у Сосо зарождаются иные социальные стремления.

«Еще в раннем детстве, — писал Г. Елисабедашвили, — маленький Сосо наслушался от отца много рассказов о похождениях народного героя Арсена Одзелашвили. Арсен воевал против богатых, притеснявших бедных тружеников, нападал на поместья князей, грабил их и все добытое добро раздавал крестьянам, себе ничего не оставлял. Стать защитником угнетенных — было мечтой Сосо еще в детстве»^{68}.

Последние слова, вероятнее всего, в значительной степени были продиктованы тем, как сложилась последующая судьба И. В. Джугашвили. Но для нас в словах Г. Елисабедашвили более важно другое. Еще в период пребывания Сосо в Горийском училище в его душе зарождается если не осознанное стремление к социальному протесту, то, по крайней мере, чувство социальной неудовлетворенности.

В связи с этим его не могли не заинтересовать те известия, которые принесли в декабре 1893 г. из Тифлиса в Гори Ладо Кецховели и Миха Давиташвили. К этому времени они учились в Тифлисской духовной семинарии: Ладо в третьем классе, Миха — в первом. От них Сосо мог узнать, что, недовольные порядками в семинарии, ее воспитанники прекратили занятия и предъявили администрации свои требования. Администрация семинарии отказалась от их рассмотрения, прекратила до осени следующего года занятия и отчислила 87 наиболее активных участников забастовки. Среди них были Ладо Кецховели и брат Дормидонта Гогохии — Алексей^{69}.

События, произошедшие в Тифлисской духовной семинарии, могли заинтересовать Сосо не только как проявление социального протеста. Дело в том, что через несколько месяцев он завершал свое обучение в Горийском духовном училище и перед ним вставал вопрос о выборе дальнейшего пути. Считая, что он должен продолжить обучение, учитель пения С. П. Гогличидзе предложил ему свою помощь. Получив в 1894 г. возможность перейти из Горийского духовного училища в Тифлисскую учительскую семинарию, он готов был забрать Сосо с собой и устроить его в эту семинарию на казенный счет. Кеке отказалась от его помощи. Она хотела, чтобы ее сын посвятил себя служению богу^{70}.

В мае 1894 г. Сосо с отличием закончил Горийское духовное училище (фото 7)^{71} и был рекомендован к поступлению в духовную семинарию^{72}.

ПРИМЕЧАНИЯ

В семинарии

От Гори до Тифлиса около 75 км^{1}. В 1871 г. их соединила между собой Закавказская железная дорога. Если раньше путь из одного города в другой требовал не менее двух суток, теперь это расстояние можно было преодолеть за несколько часов^{2}.

Перепись 1897 г. зарегистрировала в Тифлисе около 160 тыс. человек. Несмотря на то что он являлся грузинским городом, в 1897 г. около 30 % его населения составляли русские, почти столько же — армяне и менее 26 % — грузины. Кроме того, здесь проживали немцы — 3 %, евреи — 3 %, татары — 3 % и около 5 % приходилось на другие национальности^{3}.

«Армяне… — читаем мы в „Тифлисском настольном календаре“ на 1894 г., — занимаются преимущественно фабричной и заводской промышленностью, торговлей и ремеслами… Русский элемент наиболее заметен в чиновничестве и войске. В Тифлисе находится также много молокан и вообще русских сектантов, занимающихся преимущественно извозом; они живут в Дидубэ и на Песках… Татары и персияне живут в старой части города Сейд-Абаде»^{4}.

Тифлис был не только губернским центром, но и столицей Кавказа^{5}. До 1881 г. здесь находилась резиденция кавказского наместника, а с 1881 г. — после упразднения наместничества — резиденция главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, который одновременно являлся командующим войсками Кавказского военного округа. С 1896 по 1905 г. этот пост занимал князь Г. С. Голицын^{6}.

По данным 1892 г., в городе насчитывалось 110 заводов и фабрик (в основном это были предприятия легкой промышленности), на которых трудилось 2600 рабочих, а общая стоимость производимой ими продукции составляла 3,5 млн руб.^{7}.

Из числа наиболее крупных и известных промышленных предприятий можно назвать бумагопрядильню Г. М. Мирзоева, обувную фабрику Г. Г. Адельханова, табачные фабрики Н. И. Бозарджианца и А. Н. Энфианджианца, коньячный завод Д. З. Сараджева, пивоваренные заводы, владельцами которых были Ф. Г. Ветцель, О. Э. Гребнер и Л. Д. Мадер, машиностроительный завод М. Карапетова, чугунолитейный завод Алиханова и Яралова^{8}. Самыми крупными предприятиями города являлись железнодорожные мастерские и паровозное депо. Здесь была сконцентрирована почти половина всех рабочих города^{9}.

Вплоть до начала XX в. Тифлис представлял собой не столько промышленный, сколько торговый центр. Достаточно сказать, что на 110 промышленных предприятий приходилось около 3 тыс. торговых заведений, на 2,6 тыс. рабочих — 6 тыс. человек, имевших торговые свидетельства. Объем товарооборота достигал 38 млн руб. и более чем в 10 раз превосходил объем промышленного производства^{10}. Кроме 6 тыс. лиц с торговыми свидетельствами в городе было около 600 купцов 2-й и около 80 1-й гильдии^{11}.

В городе имелось отделение Государственного банка, действовали Тифлисский коммерческий банк и Тифлисский дворянский земельный банк, а также Тифлисское общество взаимного кредита^{12}.

Свои представительства в Тифлисе имели иностранные фирмы, из числа которых можно назвать торговые дома «Братья Гольдлюст», «Сименс и Гальске», «Карл Стукен», американское страховое общество «Эквитебл», магазин известной германско-американской компании по производству швейных машинок «Зингер и K^o», ателье модных товаров француза Эрвье, именовавшего себя на русский манер Иваном Ивановичем, и т. д. В Тифлисе можно было купить билет на пароход и отправиться из Батума в Западную Европу. Путь до Марселя обслуживала французская фирма «Н. Паке и K^o», располагавшаяся на Сионской улице в доме И. М. Арцруни^{13}.

Необходимость защиты интересов иностранных подданных привела к открытию здесь консульств целого ряда иностранных государств, как азиатских, так и европейских^{14}.

Если обратиться к податным спискам Тифлиса 90-х гг. XIX в., то можно узнать, что богатейшими людьми в городе, т. е. владельцами самого крупного имущества в Тифлисе, были: 1) Иван Алексеевич Читахов — 2931 руб. налога, 2) князь Иван Константинович Багратион-Мухранский — 2493 руб., 3) наследники Иосифа Алелова — 2179 руб., 4) Александр Иванович Манташев — 2064 руб., 5) Давид Захарович Сараджев — 1647 руб., 6) Исай Мартынович Цовьянов — 1300 руб., 7) Иван Гаврилович Тамашев — 1275 руб. Никто кроме них в городе не платил городского налога более 1000 руб.^{15} За исключением князя И. К. Багратион-Мухранского и И. Алелова самые богатые люди города были армянами.

Тифлис являлся одним из важнейших культурных центров Кавказа.

В городе издавалось шесть газет на армянском языке, в том числе «Нор дар» («Новый век») под редакцией доктора права Лейпцигского университета С. А. Спандаряна^{16} и «Мшак» («Работник») под редакцией А. А. Калантара, пять газет на русском языке, в том числе «Кавказ» (редактор — Ю. Н. Милютин), «Новое обозрение» (редактор — князь В. М. Туманов), «Тифлисский листок» (редактор — Х. Г. Хачатуров)^{17}, четыре газеты на грузинском языке, самыми известными из которых были «Иверия» («Грузия») (редактор — И. Г. Чавчавадзе) и «Квали» («Борозда»), Официальным редактором последней являлась Анастасия Михайловна Церетели (урожденная княжна Туманова, сестра редактора «Нового обозрения»), а фактически — ее муж писатель Г. Е. Церетели^{18}.

В конце XIX в. в Тифлисе не существовало ни одного высшего учебного заведения. Вместе с тем здесь находились учительский институт, четыре гимназии, реальное училище, православная духовная семинария.

Семинария располагалась в самом центре города, недалеко от Эриванской площади, на углу Лорис-Меликовского проспекта и Пушкинской улицы (фото 9)^{19}. Сюда летом 1894 г. и пришел Сосо Джугашвили.

На что надеялась Кеке, отклоняя предложение С. П. Гогличидзе о помощи? Ведь она знала, что в духовную семинарию прежде всего брали выходцев из духовного сословия и что за обучение необходимо было платить.

По свидетельству Г. В. Паркадзе, когда Сосо поступал в семинарию, «за него хлопотал историк-археолог Федор Жордания»^{20}, который в рассматриваемое время преподавал в Тифлисской православной семинарии церковные грузинские предметы^{21}. Но откуда ему был известен сын горийского сапожника? По словам того же Г. В. Паркадзе, Ф. Жордания «знал его по отзывам преподавателей» Горийского духовного училища, а также «зубного врача Сологова»^{22}.

Кто именно из преподавателей Горийского духовного училища был близко знаком с Ф. Жорданией и кто из них порекомендовал ему Сосо, мы не знаем. Что же касается «зубного врача Сологова», то это был Александр Георгиевич Сологошвили, ставший зубным врачом несколько позднее^{23}. До 1893 г. он учился в Тифлисской духовной семинарии и был членом ученического кружка, в состав которого входил Ладо Кецховели и который нередко собирался на квартире А. Г. Сологошвили^{24}. В декабре 1893 г. за участие в забастовке вместе с Л. Кецховели тоже был исключен из семинарии^{25}. Таким образом Сосо А. Г. Сологошвили мог знать через Л. Кецховели.

Кроме Ф. Жордании у Сосо был еще один покровитель. Дело в том, что к этому времени брат Кеке Сандал перебрался из Гори в Тифлис и поселился по адресу: Ведзинский переулок, дом № 6. Владельцем этого дома являлся Георгий Чагунава, который служил в Тифлисской духовной семинарии и занимал там должность эконома^{26}. Обращает на себя внимание то, что в его доме, будучи семинаристом, некоторое время жил Ладо Кецховели^{27}. Когда Кеке привезла Сосо в Тифлис, она, остановившись у своего брата, обратилась за помощью к жене Г. Чагунавы и получила ее поддержку^{28}.

«Поступающим в семинарию, — вспоминал Кита Николаевич Тхинвалели, — необходимо было быть в Тифлисе 15 августа», однако Сосо Джугашвили и Васо Хаханишвили уехали туда «на несколько дней раньше»^{29}. 22 августа Сосо подал заявление о допуске его к вступительным экзаменам (фото 10)^{30}, в течение нескольких дней сдал восемь предметов^{31} и 2 сентября «на общих основаниях» был зачислен в семинарию^{32}.

Чтобы понять смысл этой формулировки, необходимо учитывать, что если утвержденный 22 августа 1884 г. «Устав православной духовной семинарии» не предусматривал плату за обучение^{33}, то затем она была введена для «иносословных» лиц, т. е. лиц, не принадлежавших к духовному сословию^{34}. Поэтому в «Журнале общего педагогического собрания Правления Тифлисской духовной семинарии» № 20 за 2 сентября 1894 г. говорилось: «Из принимаемых ныне в 1-й класс воспитанников следующие должны быть причислены к иносословным, обязанным в силу Высочайшего повеления от 30 октября 1890 г. вносить установленную плату за право обучения в семинарии по 40 руб. в год». Далее шел список иносословных воспитанников, среди которых фигурировал и Сосо Джугашвили^{35}.

Но дело заключалось не только в плате за обучение. «Устав православной духовной семинарии» предполагал возмещение расходов за содержание семинаристов: проживание их в общежитии, питание и одежду. А поскольку не все семинаристы были способны платить за это, они подразделялись на две категории: своекоштных и казеннокоштных. Первые должны были нести расходы по обучению сами, вторые находились на содержании государства. Причем «Устав» допускал возможность как полного, так и частичного содержания воспитанников за счет государства. В нем говорилось, что «казеннокоштные, живя в семинарии, пользуются от нее полным или половинным содержанием», а «своекоштные принимаются или полными пансионерами, или в качестве полупансионеров, не получающих из полного содержания только одежды»^{36}. И далее: «Плата за полных пансионеров, также и за тех, которые пользуются в семинарии только помещением и столом, определяется по представлению Правления семинарии епархиальным архиереем для каждой местности особо, сообразно с потребными на то или другое содержание расходами»^{37}.

О том, как в это время определялась подобная плата в Тифлисской семинарии, можно узнать из первого номера «Духовного вестника грузинского экзархата» за 1 января 1895 г. В нем говорится: «Воспитанники, не содержащиеся на казенном содержании и не получающие пособия, вообще не поименованные в настоящем списке, но содержащиеся в общежитии, обязаны вносить за свое содержание по 100 руб. в год»^{38}.

Следовательно, Сосо, принятый на общих основаниях как своекоштный, должен был не только одеваться за свой счет, но и платить 40 руб. за право обучения и 100 руб. за содержание в общежитии, т. е. 140 руб. в год.

«Плата, — говорилось в „Уставе православной духовной семинарии“ 1884 г., — вносится по третям года, в течение первой половины первого третного месяца»^{39}, т. е. до 15 сентября, 15 января и 15 мая. Это значит, что Сосо обязан был немедленно приобрести форменную одежду и не позднее 15 сентября 1894 г. внести 46 руб. 67 коп.

Таких денег у Кеке не было. Поэтому, несмотря на успешно сданные вступительные экзамены, ее сын уже через две-три недели после его зачисления мог оказаться за стенами семинарии.

Имел ли он право на казенное содержание? Устав 1884 г. разрешал принимать на подобное содержание только «сирот, а из имеющих родителей тех, которые представили надлежащее удостоверение и бедность и недостаточное имущественное положение которых известно Правлению и которые, кроме того, оказали лучшие успехи и поведение, преимущественно из воспитанников духовного звания»^{40}.

Из этого явствует, что Сосо мог быть принят на полное или половинное казенное содержание только в виде исключения. «На счастье, — вспоминал С. П. Гогличидзе, — у Кеке среди преподавателей оказались знакомые, они знали, как нуждается Кеке, сказали об этом ректору, заявив (об этом. — А.О.) также на собрании, и Сосо был принят в пансион»^{41}.

Действительно, сразу же после того, как ему стало известно о зачислении в семинарию на общих основаниях, в этот же день, 2 сентября 1894 г., Сосо Джугашвили подал прошение на имя ректора семинарии, в котором просил принять его «в пансион», хотя бы «на полуказенное содержание»^{42}. 3 сентября прежнее решение было пересмотрено, и он был зачислен в качестве полупансионера^{43}.

Это означало бесплатное проживание в общежитии и пользование столовой. Но Сосо должен был платить 40 руб. в год за право обучения и одеваться полностью за свой счет.

В 1894 г. педагогический коллектив семинарии состоял из 23 человек, его возглавлял ректор, кандидат богословия, архимандрит Серафим, помощником которого был инспектор семинарии, кандидат богословия иеромонах Гермоген[15]^{44}.

«Осенью… — вспоминал Доментий Гогохия, — мы приехали в Тифлис, впервые в нашей жизни очутились в большом городе. Нас ввели в четырехэтажный дом, в огромные комнаты общежития, в которых размещалось по 20–30 человек. Это здание и было Тифлисской духовной семинарией. Жизнь в духовной семинарии протекала однообразно и монотонно. Вставали мы в семь часов утра. Сначала нас заставляли молиться, потом мы пили чай, после звонка шли в класс. Дежурный ученик читал молитву „Царю небесному“ и занятия продолжались с перерывами до двух часов дня. В три часа — обед. В пять часов вечера — перекличка, после которой выходить на улицу запрещалось. Мы чувствовали себя как в каменном мешке. Нас снова водили на вечернюю молитву, в восемь часов пили чай, затем расходились по классам готовить уроки, а в десять часов — по койкам, спать»^{45}.

Таким образом, воспитанники почти в течение всего дня находились под постоянным контролем своих преподавателей и имели лишь полтора-два свободных часа личного времени в обычные дни (между 15.00 и 17.00) плюс воскресенье.

Сосо появился в Тифлисской семинарии после того, как она пережила волнения 1893 г. и на протяжении почти девяти месяцев была закрыта^{46}. В связи с этим в 1894 г. в семинарии оказалось два отделения первого класса. Одно состояло из поступивших в 1893 г., другое — из поступивших в 1894 г. Так Сосо догнал Миху Давиташвили. Они оказались в разных отделениях одного и того же первого класса^{47}.

Вместе с И. Джугашвили из Гори в семинарию поступили Гриша Глурджидзе, Дормидонт Гогохия, Иосиф Иремашвили, Петр Капанадзе, Валико Касрадзе, Гриша Паркадзе, Кита Тхинвалели, Васо Хаханишвили. К ним присоединились Симон Натрошвили из Телави и Арчил (Ростом) Долидзе из Озургет^{48}. Позднее, в 1896 г., Сосо сблизился с Михаилом Монаселидзе^{49}.

В семинарии воспитанники прежде всего группировались по месту жительства и национальности. Г. Паркадзе утверждал, что горийцы теснее всего дружили с телавцами^{50}.

Первоначально Сосо чувствовал себя в большом городе и в новой среде неуверенно. Вот каким вспоминал его учившийся в

1894 г. в третьем классе Сеид Девдориани: «Тихий, предупредительный, стыдливый, застенчивый — таким я помню Сосо с первых дней семинарии до знакомства»^{51}.

С воспоминаниями С. Девдориани перекликаются воспоминания В. Кецховели, который утверждал, что после поступления в семинарию Сосо стал более сдержанным, молчаливым и даже замкнутым: «В этот период характер товарища Сталина совершенно изменился: прошла любовь к играм и забавам детства. Он стал задумчивым и, казалось, замкнутым»^{52}.

Однако он очень быстро освоился на новом месте. 21 сентября 1894 г. его фамилия впервые появилась в кондуитном журнале^{53}. Правда, допущенные им прегрешения были несерьезны, и первый класс он закончил по первому разряду с оценкой «отлично» по поведению, причем в списке класса по итогам года значился 8-м^{54}.

Где и как Сосо провел свои первые летние каникулы, мы точно не знаем. Но заслуживают внимания воспоминания Г. Елисабедашвили, который писал: «Летние месяцы Сосо часто проводил в деревне Цроми (около железнодорожной станции Гоми)[16], что находится по правую сторону Куры, в доме покойного Миши Давиташвили»^{55}.

Имеются сведения, что летом 1895 г. в Гори Сосо встречался с приехавшими на каникулы студентами медицинского факультета Московского университета Иосифом Барамовым и Петром Дондаровым. Оба к этому времени уже приобщились к существовавшим в университете студенческим кружкам, и от них Сосо мог узнать о той жизни, которую вели московские студенты и которая принципиально отличалась от жизни воспитанников семинарии^{56}.

Покидая по окончании первого класса Тифлис, Сосо посетил редакцию газеты «Иверия» и принес сюда свои стихи. Если верить воспоминаниям, его принял сам Илья Чавчавадзе, которому стихи понравились, и он направил их автора к секретарю редакции Григорию Федоровичу Кипшидзе. Тот отобрал пять стихотворений^{57}, и вскоре (17 июня, 22 сентября, 11, 25 и 29 октября) они появились на страницах газеты^{58}. Позднее, 28 июля 1896 г., еще одно стихотворение Сосо было опубликовано на страницах газеты «Квали»^{59}.

Второй класс тоже прошел без особых событий в жизни Сосо. Он тоже закончил его по первому разряду, тоже с оценкой «отлично» по поведению, а по итогам года передвинулся в списке класса с 8-го на 5-е место^{60}.

Совершенно другой мир

Между тем за стенами семинарии находился другой мир. От него как китайской стеной воспитанники были отгорожены запретами. И чем более строгими были они, тем заманчивее представлялся этот мир. Одних семинаристов тянуло на улицы города, по которым соблазнительно стучали каблучки женских туфелек, других звали к себе насытить чрево или насладиться стаканом вина базары и духаны, третьих манили запрещенной в Семинарии светской литературой книжные лавки и библиотеки.

Как относился ко всем этим соблазнам Сосо, мы не знаем. Но есть сведения, что до него доходили отрывочные и поначалу не совсем понятные ему слухи о существовании совершенно другого мира, в котором жили люди, отрекшиеся отличного счастья и посвятившие себя не служению богу, а борьбе за изменение того общества, в котором он жил.

Такие люди существовали всегда. И всегда, то затихая, то обостряясь, в обществе шла и идет борьба за его изменение. На Кавказе с начала XIX в. она дополнялась стремлением к независимости от России. Уже в 1804 г. здесь вспыхнуло антирусское восстание, центром которого был Горийский уезд и в котором, по всей видимости, принимал участие Заза Джугашвили^{1}. А в 1832 г. был раскрыт антирусский заговор, к которому оказались причастны многие представители грузинской аристократии^{2}.

Общественное движение в России берет начало с декабристов, на Кавказе — с первого поколения грузинских студентов, которые появились в Петербурге в середине XIX в. и здесь получили революционное крещение. Особую известность среди них позднее приобрели Николай Яковлевич Николадзе, Георгий Ефимович Церетели и князь Илья Григорьевич Чавчавадзе^{3}.

По свидетельству М. Цхакия, в 80-х гг. в Тифлисе существовало «два-три народнических кружка», которые в 1886 г. отважились выступить с воззванием «О Кавказской федерации»^{4}. К числу тифлисских народников этого периода принадлежали А. М. и П. М. Аргутинские-Долгоруковы, А. А. и И. А. Вермишевы, С. А. Дандуров, И. С. Джабадари, С. В. Джибладзе, А. В. Домбровская, А. Б., З. Б. и Я. Б. Евангуловы, А. М. Калюжный, О. С. Любатович, В. С. Мосешвили, А. Окуашвили, А. Н. Пурцеладзе, И. Рамишвили, Н. А. Худадов, М. Г. Цхакая, Г. А. Читадзе, З. И. Чичинадзе, З. и М. Чодришвили и некоторые другие^{5}. С 1890 по 1893 г. в Тифлисе жил автор известной в свое время книги «Положение рабочего класса в России» Василий Васильевич Берви-Флеровский^{6}, в 1891–1893 гг. — бывший народоволец Николай Михайлович Флеров^{7}.

К этому кругу лиц принадлежала дочь управляющего Тифлисским отделением Государственного банка Владимира Ивановича Кайданова[17]^{8} Ольга, ставшая женой младшего сына В. В. Берви-Флеровского, профессора Юрьевского университет, Николая Васильевича Берви[18]^{9}. 17 октября 1885 г. она открыла в Тифлисе женскую вечернюю школу, а 20 сентября 1888 г. — «Дешевую библиотеку» для народа^{10}. Позднее при ее участии возникла «Комиссия народных чтений», приступившая к популяризации научных знаний^{11}. Характеризуя свою деятельность, О. В. Кайданова заявляла, что таким образом она надеется подготовить «борцов за справедливость»^{12}.

На рубеже 80–90-х гг. XIX в. на Кавказе зарождается тенденция к консолидации революционно настроенных элементов и образованию политических партий.

В 1887 г. в Женеве вышел первый номер газеты «Гнчак» («Колокол»), редакция которой стала ядром армянской революционной партии под тем же названием^{13}. Почти одновременно с формированием партии «Гнчак», которая со временем эволюционировала к марксизму, стала складываться другая армянская революционно-демократическая партия. Она возникла в Тифлисе в 1890 г. и получила название «Дашнакцутюн», что по-армянски означает «Союз»^{14}.

26–29 июня 1892 г. в Кутаисе состоялся студенческий съезд, на котором был «рассмотрен вопрос о необходимости установить между окончившими курс студентами такую организацию, благодаря которой можно было бы основать общий руководящий союз», и «об участии грузин в русской организации, стремящейся к уничтожению абсолютизма»^{15}. Обсуждению конкретной программы действий в этом направлении было посвящено последнее, третье, конспиративное заседание, которое, по предположению жандармов, проходило на квартире князя Давида Александровича Микеладзе^{16}. Бывший вольнослушатель Московского университета, он некоторое время жил за границей и участвовал там вместе с Н. Я. Николадзе и П. А. Измайловым в издании журнала «Знамя»^{17}.

Почти сразу же после «студенческого съезда» произошли два важных события. В том же году была сделана попытка создания «Лиги свободы Грузии», которая ставила перед собой цель «доставить кавказским народностям возможность создать независимость и объединить их в одну федерацию». Один из путей достижения данной цели автор программы «Лиги», бывший воспитанник Тифлисской духовной семинарии Ной Жордания, видел в «пропаганде среди рабочих»^{18}. Тогда же в селении Зестафони Шоропанского уезда Кутаисской губернии, являвшемся центром марганцедобывающей промышленности на Кавказе, возникает организация, члены которой считали необходимым повернуться лицом к рабочему классу.

Первоначальное ядро этой организации составили агроном Евгений Вацадзе, вернувшийся из штрафных рот, бывший воспитанник Тифлисской духовной семинарии Сильвестр Виссарионович Джибладзе, марганцепромышленник Иосиф Павлович Какабадзе, сын священника Дмитрий Евктимович Каландарашвили, начинающий писатель Эгнате Ингорква (Ниношвили), бывший студент Харьковского ветеринарного института Николай (Карл) Семенович Чхеидзе^{19}.

Летом 1892 г. эти шесть человек собрались на совещание и приняли решение о необходимости создания революционной организации, которая позднее с легкой руки Г. Е. Церетели получила название «Месаме даси», что означает «третья группа»^{20}. 25 декабря 1892 г. в Зестафони на квартире И. П. Какабадзе состоялось второе, расширенное совещание этой группы, в котором, по свидетельству М. Г. Цхакаи, участвовало уже около 20 человек. Пока удалось установить фамилии 12 из них. Кроме шести уже названных лиц это были Исидор Квицаридзе, Исидор Рамишвили, Арсен Цитлидзе, Миха Цхакая и Тедо Сохокия. С этой организацией были связаны обучавшиеся тогда в Варшаве и являвшиеся членами «Лиги свободы Грузии» Н. Н. Жордания и Ф. И. Махарадзе^{21}.

Весной 1893 г. в Тифлисе было проведено еще одно совещание. Если верить М. Цхакае, оно избрало бюро организации из трех человек. Ими стали Степан Алексеевич Дандуров (армянин), Николай Михайлович Флеров (русский) и Михаил Григорьевич Цхакая (грузин)^{22}. Что представляли к этому времени взгляды М. Г. Цхакая — нам неизвестно, но Н. М. Флеров и С. А. Дандуров еще оставались народниками^{23}.

Избранное бюро решило начать свою деятельность с того, чтобы взять под контроль существовавшие в Тифлисе ученические кружки самообразования и придать им политическую направленность. Один из таких кружков существовал в Учительском институте, его возглавлял Андро Лежава^{24}, другой — в Тифлисской духовной семинарии. Последний кружок до 1891 г. собирался на квартире Ф. Махарадзе, а после его отъезда в Варшаву у А. Г. Сологошвили^{25}. Этот кружок был связан с М. Г. Цхакаей и в декабре 1893 г. сыграл важную роль в организация забастовки воспитанников Тифлисской духовной семинарии^{26}.

Деятельность, начатая «Месаме даси», захлебнулась в самом начале. В 1893 г. после окончания Учительского института Тифлис покинул А. М. Лежава^{27}, а после декабрьской забастовки того же года в семинарии — М. Г. Цхакая^{28}, в результате оба ученических кружка распались. В том же году из Тифлиса в Харьков перебрался Н. М. Флеров. Исчез с горизонта С. А. Дандуров^{29}. И едва только созданное, бюро «Месаме даси» прекратило свое существование.

Поставив перед собой задачу придать кружкам самообразования политический характер, члены «Месаме даси» сделали попытку организовать доставку на Кавказ нелегальной литературы. Решение этой задачи было возложено на учившихся в Варшаве Н. Жорданию и Ф. Махарадзе^{30}. Однако первый же транспорт нелегальной литературы, который был организован ими с помощью польских социалистов (И. Миль и др.), провалился^{31}. Ф. Махарадзе оказался в тюрьме, Н. Жордания вынужден был уехать за границу^{32}. Вскоре по коммерческим делам за границу отправился И. П. Какабадзе^{33}. 12 мая 1894 г. скончался Э. Ниношвили^{34}. Н. С. Чхеидзе переселился в Батум^{35}, а Д. Е. Каландарашвили вернулся в свою деревню^{36}.

В результате оформившееся в Зестафони ядро «Месаме даси» Распалось. Но именно в этот момент, не позднее лета 1895 г., идея «укрепления нового сборища» получила поддержку со стороны Г. Е. Церетели. 17 июня он обратился к Н. Н. Жордании с письмом, в котором писал: «Моя обязанность — поработать для укрепления нового сборища, поэтому я хочу всех, кто борется на экономической и политической почве, соединить в одну группу». «Экономическая борьба наша, — писал он далее, — вместе с тем и борьба за свободу нации»^{37}. Центром, объединяющим «всех, кто борется на экономической и политической почве», становится редактируемая Г. Е. Церетели газета «Квали»^{38}.

А пока отдельные представители грузинской интеллигенции еще только начинали поворачиваться лицом к рабочему классу, на Кавказе возникают первые рабочие кружки.

Особую роль в этом отношении сыграл Федор Ермолаевич Афанасьев. Он родился в селении Манглис Тифлисской губернии и был сыном николаевского солдата. Получив домашнее образование, долгое время служил механиком в магазине швейных машинок Зингера. В 80-е гг. познакомился с А. М. Калюжным, который приобщил его к народничеству^{39}. Проявив интерес к общественной жизни, Ф. Е. Афанасьев стал приобретать книги «тенденциозного» характера, в результате чего возникла редкая общественно-политическая библиотека «до полутора тысяч экземпляров»^{40}.

Квартира Ф. Е. Афанасьева стала превращаться в политический салон, через который до 1897 г. прошло около 200 человек^{41}. Одним из читателей его библиотеки был живший тогда в Тифлисе и делавший самые первые шаги в литературе А. М. Пешков (Горький). Среди тех, кто посещал квартиру Ф. Е. Афанасьева, были и рабочие, из числа которых следует назвать Федора Ивановича Майорова и Ивана Матвеевича Маругина. Ф. И. Майоров появился у Ф. Е. Афанасьева в 1892 г. и в конце того же — начале следующего года создал в железнодорожных мастерских кружок самообразования, одним из членов которого стал будущий тесть И. В. Сталина Сергей Яковлевич Аллилуев^{42}.

Тогда же под руководством И. М. Маругина возник рабочий кружок в депо, в который входили около 12 человек. Из числа членов этого кружка нам пока известен лишь Константин Тадеозович Двали, двоюродная сестра которого, Като Сванидзе, стала первой женой И. В. Джугашвили^{43}.

В конце 1893 г. Ф. Е. Афанасьев решил создать кружок для изучения марксизма. В него были приглашены С. Я. Аллилуев, Ф. И. Майоров, И. М. Маругин, помощник машиниста на железной дороге П. Идзиковский и некоторые другие^{44}. Однако, как признавался позднее С. Я. Аллилуев, из этой затеи ничего не вышло. Недостаток образования не позволил членам кружка освоить новое учение. Поэтому очень скоро его деятельность в данном направлении стала угасать^{45}. Но она продолжалась в другом направлении — просветительском. По воспоминаниям Ивана Стуруа, С. Я. Аллилуев и Ф. И. Майоров создали в депо рабочую библиотеку, учредили при участии А. Б. Евангулова Общество трезвости, стали организовывать театральные представления и беседы с рабочими на научные темы, пытались приобщить грузинских рабочих к чтению произведений русских писателей^{46}. Вокруг них начали группироваться наиболее грамотные рабочие, многие из которых позднее активно участвовали в политической борьбе.

Потерпев неудачу с организацией рабочего кружка, Ф. Е. Афанасьев в начале 1894 г. создал кружок изучения марксизма, членами которого стали представители интеллигенции: учительница Анна Адольфовна Киселевская (Зильберштейн)^{47}, студент Учительского института Михаил Иосифович Климиашвили, преподаватель Школы садоводства Коки, ученик Землемерного училища Станислав (Юстус) Ренингер, выпускник ремесленного училища Василий (Васо) Григорьевич Цабадзе^{48}.

Необходимую литературу, которой не было у Ф. Е. Афанасьева, члены этого кружка брали из других личных библиотек. Некоторую помощь в этом отношении им оказывал бывший народник Антон Николаевич Пурцеладзе^{49}, внук того самого священника Иосифа Пурцеладзе^{50}, в показаниях которого фигурировал Заза Джукашвили^{51}.

Весной 1894 г. заболел и уехал в Крым М. И. Климиашвили^{52}. Вскоре закончил училище и покинул Тифлис С. Ренингер^{53}. В 1896 г. отправилась в Петербург Анна Киселевская^{54}. И этот кружок Ф. Е. Афанасьева тоже распался.

Однако его библиотека по-прежнему продолжала существовать и пользоваться популярностью. Более того, летом 1897 г. была сделана попытка пополнения ее за счет нелегальной литературы. Но едва ли не первая же посланная на имя Ф. Е. Афанасьева посылка с запрещенными книгами была вскрыта, после чего 19 июня 1897 г. у него на квартире последовал обыск^{55} и 20 июня началось следствие^{56}, которое продолжалось около двух лет^{57}. По этому делу проходили многие лица, связанные с Ф. Е. Афанасьевым, в частности А. М. Пешков (Горький)^{58}.

Несмотря на то что в 1896 г. кружок Ф. Афанасьева окончательно распался, именно этот год позднее рассматривался как поворотная веха в формировании социал-демократического движения на Кавказе. «Социал-демократическое движение в Грузии, — отмечалось в 1901 г. на страницах нелегальной газеты „Брдзола“, — явление недавнее, ему всего лишь несколько лет, точнее говоря, основы этого движения были заложены только в 1896 г.»^{59}.

Что же произошло в этом году?

Если первые рабочие кружки состояли в основном из русских рабочих, то в середине 90-х гг. возник первый рабочий кружок, состоявший из грузин. Его организатором стал Васо Цабадзе^{60}. Членами созданного им кружка были Арчил Аравиашвили, Миха Бочаридзе (Бочаришвили), Давид Двали, Илико Копалейшвили, Аракел Окуашвили, Давид Ростомашвили, Вано Стуруа, Георгий Чхеидзе и Захарий Чодришвили^{61}.

В вопросе о времени возникновения этого кружка нет единства. Разброс мнений составляет около полутора лет: от середины 1895 до конца 1896 г.^{62} Объяснение подобных расхождений, по всей видимости, следует искать не только в памяти отдельных мемуаристов, но и в том, что разные лица стали членами этого кружка в разное время. Иначе говоря, процесс его организационного оформления растянулся более чем на год.

Характеризуя появление этого кружка, необходимо учитывать не только скромный уровень марксистских познаний В. Цабадзе, но и его ограниченные возможности, связанные с получением марксистской литературы. Неудивительно поэтому, что первоначально возглавляемый им кружок имел общеобразовательный характер. Положение дел стало меняться только тогда, когда в Тифлисе появились первые революционеры, имевшие не только хорошую марксистскую подготовку, но и необходимые связи в революционных кругах за пределами Кавказа.

Одним из них был инженер Осип Аркадьевич (Иосиф Шмиелевич) Коган, получивший позднее известность под фамилией Ерманский.

О. А. Коган родился в 1866 г. в Аккермане Бессарабской губернии в семье ремесленника^{63}. В 1887 г., будучи студентом Новороссийского университета, принял участие в студенческих беспорядках, за что был выслан на Кавказ. Здесь некоторое время жил в Кутаиси, где познакомился с бывшим тогда еще гимназистом Н. С. Чхеидзе. В 1888 г. получил разрешение отбывать гласный надзор полиции на родине. В Аккермане стал членом марксистского кружка, в который входили Давид Борисович Гольдендах (Рязанов), С. К. Розенблит, братья Георгий и Ипполит Яковлевичи Франчески, Вергилий Леонович Шанцер (партийная кличка Марат)^{64}. С 1891 по 1895 г. О. А. Коган учился в Цюрихском политехническом институте. За границей он познакомился с членами группы «Освобождение труда», а также с некоторыми другими политическими эмигрантами, из числа которых следует назвать Виктора Константиновича Курнатовского.

Сын врача, В. К. Курнатовский родился в Риге, в 1886 г. поступил на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета и уже в следующем году был исключен из него по подозрению в связях с народовольческой группой А. И. Ульянова. Став в 1888 г. студентом Московского университета, он здесь приобщился к марксизму, в марте 1889 г… был арестован и выслан в Архангельскую губернию, по окончании ссылки уехал за границу, где тоже поступил в Цюрихский политехнический институт^{65}.

Вместе с В. К. Курнатовским О. А. Коган принял участии в создании «Союза русских социал-демократов за границей» и стал одним из его представителей на Цюрихском конгрессе II Интернационала^{66}.

Когда О. А. Коган в 1895 г. вернулся в Россию, он хотел поселиться в Москве, где у него были знакомые Вера Михайловна Величкина и ее жених Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, но из-за отказа полиции в прописке вынужден был отправиться на Кавказ. Здесь он получил место на строительстве Карской железной дороги^{67}.

В Тифлисе О. А. Коган сблизился с бывшими народниками князем А. М. Аргутинским-Долгоруковым, И. С. Джабадари, А. Б. Евангуловым (имеются сведения, что некоторое время жил у него на квартире), Г. Ф. Здановичем, А. М. Калюжным, О. С. Любатович, Н. А. Худадовым, а через них с О. В. Кайдановой и таким образом вышел как на «Дешевую библиотеку», так и на «Комиссию народных чтений». Это позволило ему познакомиться с наиболее передовыми рабочими^{68}.

Вскоре в Тифлисе появился И. Я. Франчески. Он родился 17 февраля 1870 г. в Одессе^{69} и был сыном преподавателя французского языка, итальянца по происхождению^{70}. И. Я. Франчески участвовал в том самом марксистском кружке в Аккермане, в который входил О. А. Коган^{71}. После того как этот кружок распался, И. Я. Франчески уехал в Москву. Сюда осенью 1894 г. приехала сестра О. А. Когана Хая. По всей видимости, она приняла крещение, получила новое имя — Клара и под этим именем стала женой И. Я. Франчески^{72}.

В Москве супруги Франчески вошли в кружок М. Н. Котова, членами которого кроме них и Г. Я. Франчески были А. А. Жардецкая, А. Ш. Коган, К. А. Новгородцева, П. Ф. Теплов, С. Л. Франк, Б. Д. Фридман и еще около 10 человек. С этим кружком были связаны Н. С. Баранская, А. Н. Гесслер, Л. Н. Раевский, З. А. Серебрякова и некоторые другие^{73}.

Вскоре И. Я. Франчески попал в поле зрения жандармов и был привлечен к переписке по делу о кружке Павла Оленина и Виктора Захлыстова, состоявшем в связях с петербургской организацией «Группа народовольцев»[19]^{74}. Приговоренный к трем годам гласного надзора полиции в Аккермане^{75}, он получил возможность отбывать назначенный ему срок в Тифлисе, куда к брату уехала его жена^{76}. В том же году на Кавказ перебрался и Г. Я. Франчески, но поселился не в Тифлисе, а в Батуме^{77}.

О. А. Коган и И. Я. Франчески не знали грузинского языка, поэтому первоначально могли ориентироваться лишь на русскоязычных рабочих. Их положение изменилось, когда в Тифлисе появился Иван Иванович Лузин.

И. И. Лузин родился 7 января 1869 г. в Тамбовской губернии в семье крестьянина, который в поисках заработка отправился на юг, начал заниматься коммерцией и вскоре разбогател. В 1877 г. он поселился в Тифлисе, затем перебрался в Кутаис. Здесь, будучи гимназистом, И. И. Лузин познакомился с Н. С. Чхеидзе и О. А. Коганом^{78}.

В 1890 г. И. И. Лузин поступил в Московский университет, но в следующем году был арестован, приговорен Особым совещанием к ссылке на пять лет и выслан в Архангельскую губернию^{79}. Здесь он познакомился с В. К. Курнатовским, приобщившим его к марксизму^{80}, а также с учительницей местной сельской школы А. А. Жардецкой, с которой позднее, когда она перебралась в Москву, некоторое время состоял в переписке^{81}. Через нее он имел возможность заочно познакомиться с братьями Франчески^{82}. С 1892 по 1894 г. И. И. Лузин отбывал воинскую повинность, а с 1894 по 1896 г. — остающийся срок ссылки^{83}. В этот период он познакомился с новым ссыльным — А. П. Скляренко (Поповым)^{84}, который принадлежал к первому поколению русских марксистов и являлся одним из учителей В. И. Ульянова (Ленина)^{85}.

Срок ссылки И. И. Лузина закончился 19 июня 1896 г.^{86}, 30 июня он выехал из Холмогор в Архангельск, 17 июля из Архангельска отправился на юг^{87} и в августе, не позднее 11-го числа, прибыл в Тифлис^{88}.

В начале 1897 г. в Тифлисе появился врач Александр Николаевич Шатилов. Уроженец Тифлиса, он провел юность в Кутаиси и здесь в 1887 г. закончил ту же самую гимназию, в которой обучались И. И. Лузин и Н. С. Чхеидзе^{89}. По окончании гимназии A. Н. Шатилов поступил на медицинский факультет Московского университета, а в 1891 г. перевелся в Юрьевский (Дерптский). В Юрьеве он вошел в состав марксистского кружка, которым руководил уже упоминавшийся ранее В. Л. Шанцер (Марат). Закончив университет и с апреля 1897 г. поселившись в Тифлисе, А. Н. Шатилов через некоторое время встретил здесь «товарища по гимназии» И. И. Лузина, а также знакомых ему со слов В. Л. Шанцера О. А. Когана и И. Я. Франчески и вошел в состав формировавшейся Тифлисской социал-демократической организации^{90}.

По одним данным, в 1896^{91}, по другим — в 1897 г.^{92} из столицы в Тифлис за участие в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса», одним из руководителей которого являлся B. И. Ульянов (Ленин), был выслан рабочий Николай Гурьевич Полетаев^{93}.

Так в 1895–1896 гг. в Тифлисе появились первые марксисты, которые достаточно хорошо были знакомы с новым учением и имели разветвленные связи за пределами Кавказа, позволявшие им получать не только информацию о рабочем движении, но и необходимую нелегальную литературу.

Позднее А. Окуашвили специально отмечал большую их роль «в деле насаждения марксистских идей и создания социал-демократической организации в Тифлисе». «Первый рабочий социал-демократический кружок, основанный под руководством Васо Цабадзе, — подчеркивал он, — организовался под непосредственным идейным влиянием Когана и Ивана Лузина»^{94}. С их появлением связывал поворот в зарождении социал-демократического движения и Вано Стуруа^{95}.

Желание О. А. Когана и его единомышленников начать марксистскую пропаганду среди рабочих первоначально не встретило поддержки со стороны В. Цабадзе. «Коган, — отмечал М. И. Климиашвили, — захотел работать в железнодорожных мастерских, но Васо Цабадзе был против и не пустил его туда», более того, «Васо предпринял против Когана чуть ли не крестовый поход»^{96}.

Несмотря на это, О. А. Когану удалось установить связи с рабочими и создать два кружка. «В эти кружки, — вспоминал он, — входили, с одной стороны, русские рабочие, высланные из Питера: рабочий Путиловского завода Н. Г. Полетаев (впоследствии депутат Государственной Думы, большевик), рабочие и машинисты Кавказской железной дороги — Маругин, Идзиковский, Майоров и др., с другой стороны, грузинские рабочие: Аракел, Кавтарадзе и др.»^{97}.

Нетрудно заметить, что почти все названные О. А. Коганом русские рабочие, за исключением Н. Г. Полетаева, до этого были связаны с Ф. Е. Афанасьевым.

Ранее уже отмечалось, что первоначально кружок В. Цабадзе имел общеобразовательный характер. Имеются сведения, что подобный характер рабочие кружки сохраняли вплоть до 1897 г. и «все… были связаны с воскресной школой»^{98}. По всей видимости, положение дел в этом вопросе стало меняться только после того, как в 1896 г. О. А. Коган побывал в Европейской России и по возвращении обратно сумел через свою знакомую Елизавету Николаевну Федорову^{99} получить первую партию нелегальной литературы^{100}.

Некоторое представление о том, что это была за литература, дают воспоминания Вано Стуруа. «Мы, — вспоминал он, — восхищались брошюрами „Кто чем живет“ Дикштейна, „8-часовой рабочий день“, „Что нужно знать и помнить каждому рабочему“ и т. д. Принялись за Свидерского, „Краткий курс экономической науки“ Богданова и т. д.»^{101}.

Еще на стадии общеобразовательной деятельности кружка В. Цабадзе стало обнаруживаться, что его организатору не хватает знаний. Поэтому уже зимой 1896/1897 гг. члены кружка сами стали приглашать к себе для занятий отдельных представителей местной радикальной интеллигенции^{102}. Так среди пропагандистов оказались С. Джибладзе и Ф. Махарадзе^{103}.

Эти занятия конспирировались настолько, что, когда в начале 1897 г. Ф. Махарадзе стал покидать Тифлис и решил передать С. Джибладзе свой рабочий кружок, оказалось, что они параллельно занимались с одними и теми же рабочими. Только после этого рабочие решили поставить В. Цабадзе в известность о желании иметь в качестве своего руководителя С. Джибладзе^{104}. «Васо Цабадзе больше не мог удовлетворять возросшие требования железнодорожных рабочих», вспоминал М. И. Климиашвили, и «они пригласили для работы в Тбилиси Силибистро Джибладзе»^{105}. А поскольку весной — летом 1897 г. С. Джибладзе находился в филлоксерной партии[20], то встать во главе рабочего кружка он мог только осенью 1897 г.^{106}.

Между тем когда осенью 1897 г. С. Джибладзе снова появился в Тифлисе, сюда вернулись из деревни Ладо Кецховели^{107}, из-за границы — Ной Жордания^{108}. Последний получил предложение Г. Е. Церетели взять в свои руки редактирование «Квали»^{109}. После ряда совещаний Н. Жордания с товарищами у себя на родине, в селении Ланчхуты Озургетского уезда Кутаисской губернии^{110}, в Кутаисе^{111}, Батуме^{112} и, наконец, 6 декабря 1897 г. в Тифлисе^{113} было решено принять предложение Г. Е. Церетели и сделать «Квали» легальным марксистским органом, причем в качестве представителя от русской части складывавшийся социал-демократической организации в редакцию был введен И. И. Лузин^{114}.

С этого момента редакция «Квали» стала руководящим центром рождавшейся в Тифлисе социал-демократической организации, а Н. Жордания — фактически ее лидером. Укреплению его позиций способствовало то, что в 1898 г., спасаясь от преследования жандармов, О. А. Коган вынужден был покинуть Тифлис^{115}, а И. И. Лузин и братья Г. Я. и И. Я. Франчески оказались за решеткой^{116}.

Основное внимание редакции «Квали» было обращено на расширение своей аудитории, поэтому с 1898 г. она предпринимает активные усилия, направленные на создание новых рабочих кружков. Некоторое представление об этом дают имеющиеся в нашем распоряжении сведения о праздновании 1 мая. «Первая маевка, — вспоминал один из ее участников, — была организована у нас в 1897 г. подпольным кружком РСДРП, работавшим в то время в мастерских. Собрались мы небольшой группой в доме Шатиловй, в Ленинском районе»^{117}. В 1898 г. в праздновании 1 мая принимало участие около 35 человек^{118}, в 1899 г. — около 70 человек^{119}.

С одной стороны, эти цифры свидетельствуют о постепенном расширении рядов социал-демократической организации, с другой стороны, о том, что вплоть до конца 90-х гг. она объединяла в своих рядах незначительную горстку сторонников новых идей.

Выбор пути

Сосо Джугашвили был способным учеником и мог сделать успешную духовную карьеру. Однако он не воспользовался такой возможностью и стал революционером.

13 декабря 1931 г. в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом И. В. Сталин так охарактеризовал свое приобщение к революционной деятельности: «В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к подпольной марксистской литературе»^{1}.

Если учесть, что официальной датой рождения И. В. Сталина считался 1879 г., получается, что он познакомился с революционным подпольем и стал приобщаться к марксизму в 1894–1895 гг., т. е. сразу же по поступлении в Тифлисскую духовную семинарию. Между тем, как мы имели возможность убедиться, к этому времени в Тифлисе еще не было «подпольных групп русских марксистов».

Утверждая в 1931 г., что к революционному движению его приобщили «русские марксисты, проживавшие тогда в Закавказье», И. В. Сталин не назвал ни одного из своих наставников. Позднее при подготовке его «Краткой биографии» такая попытка была сделана. «В 1895 г., — читаем мы в ее корректурном экземпляре, — тов. Сталин связался уже с некоторыми высланными в Закавказье русскими социал-демократами: Франчески, Лузиным, Коганом»^{2}.

В опубликованный текст «Краткой биографии» приведенные выше слова включены не были. Однако три названные выше фамилии все-таки нашли отражение в печати. «Будучи в семинарии, — отмечал один из биографов И. В. Сталина, М. А. Москалев, — товарищ Сталин в конце 1894 г. установил связь с высланными из России в административном порядке революционерами (И. Коганом, И. Лузиным, Франчески и др.), которые оказали большое влияние на товарища Сталина и при помощи которых он познакомился с марксизмом»^{3}.

Если учесть, что О. А. Коган и И. И. Лузин позднее стали меньшевиками, а И. Я. Франчески перешел на еще более умеренные позиции, то признание их в качестве учителей И. В. Сталина не могло в 30-е гг. появиться в печати без ведома самого вождя. Однако О. А. Коган поселился в Тифлисе в конце 1895 г., а И. И. Лузин и Г. Я. Франчески — еще позже, летом 1896 г. Поэтому познакомиться с ними И. В. Джугашвили мог не ранее 1896 г.

В связи с этим обращает на себя внимание тот факт, что вплоть до 1896 г. не прослеживается никаких изменений в отношении И. В. Джугашвили к своим учебным обязанностям. Вспомним, что первый класс (1894–1895 гг.) он закончил по первому разряду со средним баллом 4,5 и оценкой 5 по поведению.

Вот его оценки за этот класс (годовые, экзаменационные, итоговые): Священное Писание: 4, 5, 4,5; церковно-славянское пение — 4, 5, 4,5; грузинско-имеретинское пение — 5, 5, 5; грузинский язык — 5, 5, 5; русская словесность — 4, 5, 4,5; греческий язык — 4, 4, 4; гражданская история — 3, 5, 4; математика — 4, 5, 4,5. Если сравнить годовые и экзаменационные оценки, можно заметить, что в течение года И. В. Джугашвили учился хорошо, но не блистал. Из восьми предметов он имел пятерки только по трем. Зато по гражданской истории у него была тройка. Если же он закончил учебный год только с двумя четверками, то лишь благодаря тому, что сумел блеснуть на экзаменах.

По первому разряду им был закончен и второй класс (1895–1896 гг.), тоже с оценкой 5 по поведению, но со средним баллом 4^{4}. Если в первом классе он по успехам занимал 8-е место, то во втором — 5-е^{5}.

За второй класс пока удалось обнаружить ведомость лишь с годовыми оценками. Если исходить из того, что в 1895–1896 гг. И. В. Джугашвили передвинулся по успехам с 8-го на 5-е место в классе, можно было бы ожидать, что учиться он стал лучше. Однако знакомство с годовыми оценками показывает, что из девяти предметов только по одному (церковно-славянское пение) он имел отличную оценку, по остальным предметам (Священное Писание, древние языки, церковное грузинское пение, словесность, библейская история, гражданская история, математика, грузинский язык) в его табеле стояли четверки^{6}. Это свидетельствует о том, что уже во втором классе он стал заниматься хуже и если по общим показателям передвинулся на три ступеньки вверх, то, видимо, только потому, что среди его одноклассников успеваемость понизилась еще в большей степени.

Более значительные перемены произошли в третьем классе (1896–1897 гг.), который Сосо закончил с оценкой 4 по поведению и средним баллом 3,5, перейдя в результате этого из первого разряда во второй и передвинувшись в списке успевающих с 5-го на 16-е место. Третий класс И. В. Джугашвили закончил уже без пятерок, У него сохранились четверки по церковно-славянскому пению, греческому языку, грузинскому языку, логике, гражданской истории, словесности, правда с минусом, зато по церковной истории и Священному Писанию появились тройки^{7}.

В четвертом классе (1897–1898 гг.) И. В. Джугашвили имел тройку по поведению, он был оставлен на осень для переэкзаменовки и в списке успевающих передвинулся на 20-е место. Из 10 предметов только по церковно-славянскому пению у него сохранилась четверка, по Священному Писанию красовалась двойка, по остальным предметам (церковная история, греческий язык, основы богословия, гомилетика, литургика, психология, физика, грузинская церковная история) были тройки^{8}.

Весной 1899 г. Сосо Джугашвили не сдавал экзамены за пятый класс. А результаты его учебы в течение года выглядели следующим образом: поведение, Священное Писание, основы богословия, догматика богословия, русская церковная история, гомилетика, литургика, краткое руководство для пастырей, раскол, церковные грузинские предметы, дидактика, церковно-славянское пение, церковное имеретинское и грузинское пение — 3, сочинение — 2,5^{9}.

Таким образом, из отличника в отстающего ученика И. В. Джугашвили стал превращаться в третьем классе, т. е. в 1896–1897 гг.

Показательно в этом отношении и то, что свои первые стихи летом 1895 г. он отнес в газету «Иверия», а 28 июля 1896 г. одно из его стихотворений появилось на страницах газеты «Квали»^{10}. В этом же году он становится читателем «Дешевой библиотеки»^{11} и членом ученического кружка, который возглавлял старшеклассник Сеид Девдориани.

«Нас, — вспоминал С. Девдориани, — некоторых учеников в виду слабого здоровья перевели из общежития на отдельную квартиру. Там вместе очутились я и Сосо. Сразу после знакомства я предложил ему вступить в кружок. Он обрадовался и согласился <…>. Прекратилось сочинение стихов. Кружок был нелегальный. Организовался он с конца 1896 г. по моей инициативе. Сосо вступил в него в конце того же года, осенью»^{12}.

Исходя из этого, можно утверждать, что приобщение И. В. Джугашвили к нелегальной деятельности началось не ранее осени 1896 г., когда ему шел уже восемнадцатый год.

Что же представлял собой этот нелегальный кружок и кто в него входил? По свидетельству И. Иремашвили, первоначально в нем насчитывалось 10 человек, в числе которых могли быть Ал. Аладашвили, Миха Давиташвили, Сеид Девдориани, Иосиф Джугашвили, Вано Зедгенидзе, Иосиф Иремашвили, Симон Натрошвили, Васо Хаханишвили, Г. Хуцишвили^{13}.

Несмотря на то что кружок действовал нелегально, его члены читали и обсуждали совершенно легальные издания. Дело в том, что будущих священников стали интересовать вопросы, которые выходили за пределы богослужебной литературы. Между тем чтение светской литературы в семинарии было запрещено.

На это прямо указывал в своих воспоминаниях Симон Натрошвили: «В первом и втором классах, — вспоминал он, — мы читали главным образом художественную литературу и книги по естествознанию — геологии, биологии, физиологии, физике, химии и т. д. В третьем и четвертом классах (в 1896–1898 гг.) кроме естествознания главное внимание обращали на изучение истории культуры и политэкономии»^{14}.

«Для занятий кружка, — вспоминал Васо Хаханишвили, — наняли комнату на Мамадавидской площади, где мы собирались с 3 час. до 5 после обеда», «в воскресные дни учащиеся в обязательном порядке должны были присутствовать на обедне. После обеда мы с тов. Сосо шли в библиотеку „Общества распространения грамотности“, т. е. в „Дешевую библиотеку“»^{15}.

Наряду с «Дешевой библиотекой» члены этого ученического кружка стали получать книги от бывшего народника, владельца книжного магазина Захария Чичинадзе. «Для того чтобы достать легальные, но запрещенные в семинарии книги, — вспоминал С. Девдориани, — мы обращались к книжнику (букинисту) Захару Чичинадзе. У него была хорошая библиотека. В его библиотеке (с помощью его книг) выросло первое поколение грузинских социал-демократов»^{16}.

Сосо еще не имел опыта конспирации, поэтому очень скоро у него была обнаружена одна из запрещенных книг — роман Виктора Гюго «93-й год»^{17}. Через некоторое время он попался с новой книгой. 30 ноября 1896 г. в кондуитном журнале появилась запись: «Джугашвили <…> оказывается, имеет абонементный лист из „Дешевой библиотеки“, книгами из которой он и пользуется. Сегодня я конфисковал у него сочинение В. Гюго „Труженики моря“, где и нашел названный лист. Помощник инспектора С. Мураховский».

На это сообщение последовала резолюция инспектора семинарии иеромонаха Гермогена: «Наказать продолжительным карцером, мною был уже предупрежден по поводу посторонней книги „93-й год“ В. Гюго»^{18}.

Запись 3 марта 1897 г.: «В 11 час. вечера мною отобрана у Джугашвили Иосифа <…> книга „Литературное развитие народных масс“ Летурно, взятая им из „Дешевой библиотеки“. В книге оказался и абонементный лист. Читал названную книгу Джугашвили на церковной лестнице. В чтении книг из „Дешевой библиотеки“ названный ученик замечен уже в третий раз. Книга представлена мною инспектору. Мураховский». Резолюция: «По распоряжению ректора — продолжительный карцер и строгое предупреждение»^{19}.

Первоначально занятия кружка имели бессистемный характер. Затем было решено разработать программу, т. е. определить круг и последовательность изучения отдельных вопросов и книг. В связи с этим в кружке возникли первые разногласия. «Разногласия, — утверждал С. Натрошвили, — выявились, как я припоминаю, когда Сосо был в третьем классе, в апреле 1897 г., и были связаны с составлением программы занятий кружка»^{20}. На связь первых разногласий с разработкой подобной программы указывал в своих воспоминаниях и Сеид Девдориани, но относил их к концу 1897 г.^{21}.

Суть этих разногласий сводилась к тому, что С. Девдориани считал необходимым сохранение общеобразовательного характера кружка, а Сосо Джугашвили настаивал на том, чтобы первое место в программе заняли общественно-политические вопросы. Программа была составлена в соответствии с предложениями Сеида Девдориани. Однако Сосо, по всей видимости, добился вынесения разногласий на третейский суд.

«Однажды, — вспоминал С. Девдориани, — Вано Зедгенидзе повел меня к Сильвестру Джибладзе и Филиппу Махарадзе, они жили вместе. Оба сказали нам: слишком академично»^{22}. Если С. Девдориани не ошибся, называя среди третейских судей Ф. Махарадзе, то упомянутая им встреча могла произойти только в самом конце зимы 1896/97 г., так как по ее окончании Ф. Махарадзе уехал из Тифлиса^{23}. Это позволяет сблизить свидетельство С. Девдориани со свидетельством С. Натрошвили, который относил возникновение разногласий к весне 1897 г. С учетом этого следует обратить внимание на свидетельство самого Ф. Махарадзе, который датировал свое знакомство с семинаристом И. В. Джугашвили 1896 г.^{24}.

Однако возникшие разногласия весной 1897 г. не могли получить своего разрешения, так как уже к 1 апреля учебные занятия в семинарии завершились и воспитанники разъехались на пасхальные каникулы, а когда вернулись обратно, начались экзамены^{25}.

О том, что тогда разногласия между И. В. Джугашвили и С. Девдориани еще не имели принципиального характера, свидетельствуют воспоминания самого С. Девдориани: «Однажды, — вспоминал он, — я гостил у него в Гори», а «он гостил у меня в деревне». Их сближение произошло осенью 1896 г. Поэтому первый визит мог иметь место не ранее декабря 1896 г. (рождественские каникулы), а второй не ранее апреля 1897 г. (пасхальные каникулы)^{26}. Лето же 1897 г. Сосо провел у М. Давиташвили в селении Цроми^{27}.

Когда по окончании третьего класса И. Джугашвили вернулся в Гори, он снова мог встретиться с Иосифом Барамовым, который к этому времени находился здесь уже не на каникулах, а под гласным надзором полиции^{28}. Дело в том, что, обучаясь в Московском университете, он вошел в студенческий кружок, стал членом грузинского землячества и был избран в Союзный Совет, который возглавлял все студенческие землячества Москвы. 18 ноября 1896 г. Союзный Совет сделал попытку организовать массовую студенческую демонстрацию протеста, посвященную ходынской трагедии. В связи с этим было арестовано более 70 человек. 16 января 1897 г. Особое совещание при МВД постановило выслать самых активных участников этих событий из Москвы. Так И. И. Барамов оказался в Гори[21]^{29}.

По возвращении с летних каникул в Тифлис Сосо Джугашвили познакомился и затем близко сошелся с новым воспитанником семинарии Васо Бердзеношвили^{30}. Тогда же в четвертом классе он начал посещать книжный магазин Иосифа Захаровича Имедашвили. Известно, что он родился 20 марта 1876 г. и происходил из крестьян села Хамши Сартачальского участка Тифлисского уезда, в 1891–1893 гг. учился в Тифлисском ремесленном училище, но по болезни должен был бросить его. Оставшись в Тифлисе, И. З. Имедашвили открыл книжный магазин^{31}. Посещая этот магазин, И. В. Джугашвили вскоре стал своим человеком в доме И. З. Имедашвили и получил возможность познакомиться как с его друзьями, так и с родственниками^{32}.

Еще более важное значение для Сосо имело то, что осенью 1897 г. в Тифлис вернулся Ладо Кецховели.

После исключения из Тифлисской духовной семинарии Л. З. Кецховели поступил в Киевскую духовную семинарию. Здесь в марте 1896 г. у него на квартире была обнаружена нелегальная литература, в связи с чем он был привлечен при Киевском ГЖУ к переписке о выяснении политической благонадежности. От наказания его спасла амнистия, объявленная 14 мая 1896 г. в связи с коронацией Николая II. Вернувшись домой, Ладо некоторое время служил писарем в селении Тквиави, а осенью 1897 г. перебрался в Тифлис и здесь поступил корректором в редакцию грузинской газеты «Цнобис Пурцели»^{33}.

Первоначально он поселился вместе с Северианом Джугели и Ражденом Каладзе, затем вместе с Северианом Джугели перебрался к Захарию Чичинадзе. Имеются сведения, что к этому времени его уже занимала идея создания нелегальной типографии^{34}, в связи с чем в первой половине 1898 г. он оставил прежнее место работы и при содействии З. Чичинадзе перешел в типографию Хеладзе с окладом 15 руб. в месяц, где и проработал до 1899 г.^{35}.

Поселившись в Тифлисе, Ладо восстановил свои старые связи и очень скоро вошел в кружок, члены которого собирались на квартире Михи Дарчиашвили. Вспоминая об этом кружке, Михаил Иосифович Климиашвили писал:

«В основном я был связан с кружком, существовавшим на квартире Михи Дарчиашвили на берегу Куры, близ мельницы Далилова. Там я встречался с Ладо Дарчиашвили, Ладо Кецховели, Северианом Джугели, Ражденом Каладзе, Ирадионом Хаситашвили (Евдошвили) и другими»^{36}. Из числа этих других М. И. Климиашвили забыл назвать Сильвестра Джибладзе.

Приобщение И. В. Джугашвили к названному кругу лиц способствовало дальнейшей радикализации его взглядов и знакомству с марксизмом. Показательно, что в одной из анкет 1920 г. на вопрос «С какого времени Вы принимали участие в революционном движении?» И. В. Сталин ответил: «С 1897 г.»^{37}.

По свидетельству А. Енукидзе, вернувшись в Тифлис, Л. Кецховели установил связь с существовавшим в семинарии ученическим кружком и взял на себя роль его наставника^{38}. Если исходить из воспоминаний Г. Паркадзе, это произошло примерно осенью 1897 г.^{39} Одним из показателей начавшихся под влиянием этого перемен было то, что члены кружка стали чаще собираться за стенами семинарии. «Кружок, — вспоминал Гриша Размадзе, — собирался на немецком кладбище или около Арсенала. Зимой мы даже снимали с этой целью комнату на горе Давида, а потом на Авлабаре»^{40}. По свидетельству В. Кецховели, семинаристы собирались также на квартирах Л. Кецховели и А. Сологошвили^{41}.

Одновременно с этим усилились разногласия между И. В. Джугашвили и Сеидом Девдориани. «С конца 1897 г., — отмечал С. Девдориани, — между мной и Сосо начались разногласия. Я следовал более академической линии, он — практической»^{42}.

Зимой 1897/98 г. произошло постепенное приобщение И. В. Джугашвили к социал-демократическому движению. Особое значение в этом отношении некоторые авторы воспоминаний придавали появлению И. В. Джугашвили на квартире Вано Стуруа.

«В начале 1898 г. состоялась наша первая памятная встреча с молодым пропагандистом Сталиным, — вспоминал рабочий Георгий Нинуа, — это было на квартире Вано Стуруа, в доме № 194 по Елизаветинской улице. В двух небольших комнатах первого этажа жила группа железнодорожных рабочих. В этот вечер кроме В. Стуруа собрались Чодришвили, Бочаридзе, Мачарадзе, я и еще несколько рабочих». Потом пришел Сильвестр Джибладзе, который привел с собой Сосо^{43}.

Эту встречу описал и Аракел Окуашвили: «Впервые, — вспоминал он, — я встретился со Сталиным в 1898 г. Тогда он был совсем молодым. В „Нахаловке“ (так называлась тогда часть Тифлиса, заиленная рабочими Главных мастерских Закавказской железной Дороги) в доме айсора Айваза собрались Закро Чодришвили, Георгий Чхеидзе, Нинуа, я и еще несколько рабочих. Позднее к нам пришел Сильвестр Джибладзе, но не один, а с незнакомым нам молодым человеком. Это был Сталин»^{44}.

Запомнился этот эпизод и самому И. В. Сталину. «Я вспоминаю, — отмечал он в 1926 г., — как я на квартире т. Стуруа в присутствии Джибладзе (он был тогда тоже одним из моих учителей), Чодришвили, Чхеидзе, Бочаришвили, Нинуа и др[угих] передовых рабочих Тифлиса получил первые уроки практической работы»^{45}.

Ни А. Окуашвили, ни Г. Нинуа ничего не писали о цели появления И. В. Джугашвили на квартире В. Стуруа. По всей видимости, это были «смотрины», которые прошли успешно, и Сосо было решено использовать в качестве пропагандиста.

Имеются сведения, что С. Джибладзе познакомил Сосо с Калистратом Гогуа и «поручил ему составить для Сталина рабочий кружок, в котором (кружок был создан из молодых железнодорожников) Сталин и начал тогда же социал-демократическую пропаганду среди рабочих»^{46}. По свидетельству А. Окуашвили, первыми учениками Сосо Джугашвили были не грузинские, а русские рабочие-железнодорожники^{47}.

В 1898 г. Сосо Джугашвили действительно руководил в железнодорожном депо кружком, в состав которого входили Василий Баженов, Алексей Закомолдин, Леон Золотарев, Яков Кочетков, Петр Монтин (Монтян)^{48}. Возможно, в этот кружок входил и рабочий Н. Выгорбин, который относил свое знакомство с И. В. Джугашвили к весне 1898 г.^{49}.

Что к этому времени представляли собой взгляды Сосо Джугашвили, мы не знаем. Точно так же нам ничего не известно и о том, где, когда и как он впервые познакомился с марксизмом.

Если же обратиться к каталогу «Дешевой библиотеки», изданному в 1896 г., то из него явствует, что в библиотеке имелись только одно произведение К. Маркса, «Критика некоторых положений политэкономии», и книга Н. Н. Зибера «Давид Рикардо и Карл Маркс в их общественно-политических исследованиях», а также три рецензии на Маркса из «Вестника Европы» (К-н. «Точка зрения политэкономической критики у К. Маркса» (1872, № 5), Жуковский. «К. Маркс и его книга о капитале» (1877, № 9) и С-ский. «Новый том книги Маркса» (1885, № 9))^{50}.

Вероятнее всего, с этих работ и началось знакомство И. Джугашвили с марксизмом. «Если не ошибаюсь, — писал С. Натрошвили, — это было в 1898 г., когда мы прочитали на русском языке и изучили книгу Каутского „Экономическое учение Карла Маркса“». К марту 1898 г. С. Натрошвили относил и первое знакомств во с «Капиталом»^{51}. Это дает основание думать, что до четвертого класса Сосо в лучшем случае был знаком с марксизмом лишь в интерпретации Н. Зибера. А это значит, что решающий поворот в его идейной эволюции произошел не ранее 1898 г. О том, какое влияние на него оказало знакомство с новым учением, свидетельствуй то, что именно в 1898 г. у него впервые возникает желание изучив немецкий язык и познакомиться с работами К. Маркса и Ф. Энгельса в оригинале^{52}.

Часть лета 1898 г. Сосо провел в селении Ахалкалахи, где находилась усадьба потомков светлейшего князя Александра Багратовича Грузинского[22]^{53}. Разумеется, Сосо отдыхал не в имении князей Грузинских. Он был приглашен в Ахалкалахи местным священником Иваном Елисабедашвили, который находился в родственных связях с Михаилом Монаселидзе^{54}. Последний порекомендовал Сосо в качестве репетитора для подготовки сына Ивана Елисабедашвили Георгия к поступлению в Тифлисскую семинарию^{55}. Репетитор не только готовил ученика в экзаменам, но и рассказывал ему о жизни в семинарии, в том числе об ученическом кружке^{56}.

Во второй половине августа они оба отправились в Тифлис: Георгий сдавать вступительные экзамены, Сосо ликвидировать задолженность за четвертый класс. Если для Г. Елисабедашвили август 1898 г. оказался неудачным (ему не удалось выдержать экзамены в семинарию), то для Сосо Джугашвили стал поворотной вехой в его биографии: он был принят в члены Тифлисской организации РСДРП^{57}.

Так началась революционная карьера И. В. Джугашвили.

Характеризуя основные ее этапы, он позднее писал: «От звания ученика (Тифлис) через звание подмастерья (Баку) к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) — вот какова, товарищи, школа моего революционного ученичества»^{58}.

ПРИМЕЧАНИЯ