Кто стоял за спиной Сталина?

Посвященный в партийные тайны

В свое время Л. Д. Троцкий не только объявил И. В. Сталина «самой выдающейся посредственностью»^{1}, но и попытался доказать, что вплоть до 1917 г. он представлял собой второстепенную политическую фигуру, приход которой к власти был связан не с его влиянием в партии, а с умением вести аппаратные интриги^{2}.

Действительно, если к 1917 г. имя Л. Д. Троцкого было широко известно как внутри РСДРП, так и за ее пределами, причем не только в России, но и за рубежом, то имя И. В. Сталина пользовалось известностью в партийных кругах главным образом на Кавказе, за пределами которого его знал лишь очень узкий круг членов партии.

Однако Л. Д. Троцкий был совершенно не прав, пытаясь придать политическому восхождению И. В. Сталина на вершину власти характер неожиданного взлета и стремясь объяснить его только аппаратными интригами.

Чтобы убедиться в этом, вернемся назад и посмотрим еще раз, как до 1917 г. складывалась политическая карьера И. В. Сталина и от чего она зависела.

Когда летом 1898 г. И. В. Сталин стал членом Тифлисской организации РСДРП, она насчитывала в своих рядах всего несколько десятков человек. Ее деятельность сводилась только к пропаганде и не выходила за рамки отдельных рабочих кружков, руководителями которых являлась еще более малочисленная группа интеллигентов, совмещавших свою нелегальную деятельность с легальной.

И. В. Сталин был едва ли не первым, кто изъявил готовность полностью сосредоточиться на нелегальной работе и стать профессиональным революционером. С таким предложением в конце 1898 г. он обратился к тогдашнему лидеру Тифлисской организации РСДРП Н. Н. Жордании, но не встретил с его стороны поддержки. Позднее Н. Н. Жордания объяснял это недостаточной марксистской подготовкой семинариста И. В. Джугашвили^{3}.

Прошло немногим более года. В 1900 г. тифлисские социал-демократы переходят к активным действиям, которые, как и следовало ожидать, вызвали ответные меры со стороны жандармов. Под угрозой ареста в начале этого года перешел на нелегальное положение Л. Кецховели. Весной 1901 г., тоже спасаясь от ареста, на нелегальное положение вынужден был перейти И. В. Сталин. Л. Кецховели перебрался в Баку, И. В. Сталин остался в Тифлисе. Так внутри социал-демократического движения на Кавказе появились первые профессиональные революционеры, для которых революционная деятельность становится не только смыслом жизни, но и источником существования.

Почему же И. В. Сталин как профессиональный революционер оказался невостребован местной организацией РСДРП в конце 1898 г. и был востребованным в 1901 г.? Ответ на этот вопрос нужно искать не в том, что к этому времени он достиг необходимого уровня марксистской подготовки, а в том, что внутри социал-демократического движения на Кавказе появилась потребность в профессиональных революционерах.

Если первоначально Тифлисская организация РСДРП представляла собой объединение нескольких пропагандистских кружков, то в 1900–1901 гг. произошло ее превращение в боевую политическую организацию. Расширились ее ряды, от устной пропаганды она перешла к печатной (издание листовок), началась организация митингов, демонстраций и забастовок. Происходит деление организованных рабочих на изолированные друг от друга кружки^{4}, появляются конспиративные квартиры^{5}, входят в употребление партийные клички, пароли и шифры^{6}.

Одновременно с этим предпринимаются усилия, направленные на создание партийной разведки и контрразведки. Характеризуя трудности, с которыми приходилось сталкиваться органам политического сыска на Кавказе, ротмистр В. Н. Лавров сообщал 18 декабря 1902 г. в Департамент полиции, что одна из них — «это существование со стороны наблюдаемых (в данном случае социал-демократов. — А.О.) своего розыска и наблюдения. Самым вредным агентом такого наблюдения ранее был замечен привлеченный в начале нынешнего года к дознанию Михаил Гурешидзе; затем появился без определенных занятий почти неграмотный дворянин Дмитрий Пурцеладзе, в настоящее время в Тифлисе также существует какая-то невыясненная личность, ежедневно прогуливающаяся с очевидной целью наблюдения на углу Михайловской и Кирочной улиц (т. е. у здания Тифлисского розыскного отделения. — А.О.). В Баку роль наблюдательного агента несет рабочий Рожден Гогичилидзе»^{7}.

Прокатившаяся в начале 1901 г. волна арестов вызвала внутри Тифлисской организации РСДРП реакцию возмущения жандармами, под влиянием чего появилась идея расправы с ротмистром В. Н. Лавровым, занимавшим пост помощника начальника Тифлисского ГЖУ. И хотя этому замыслу не суждено было осуществиться, его возникновение можно рассматривать как первый известный нам симптом зарождения террористического направления внутри грузинской социал-демократии. О том, что в данном случае можно говорить не о настроениях, а именно о зарождении подобного направления, свидетельствует то, что в этом же году недовольство управляющим Закавказской железной дороги инженером Веденеевым привело к организации покушения на него.

В истории с этим покушением много неясного. Никаких данных о том, что оно было санкционировано Тифлисским комитетом РСДРП, нет^{8}. Но есть воспоминания, из которых явствует, что в его подготовке и осуществлении участвовали члены социал-демократического кружка, который до отъезда в Ригу возглавлял С. Г. Шаумян^{9}, а одним из участников покушения был Георгий Давидович Ртвеладзе^{10}.

По воспоминаниям Елизаветы Адамовны Есаянц (р. 1882), которая тоже была причастна к этому покушению, его подготовка началась не позднее 23 декабря 1901 г.^{11}, а совершено оно было 3 января 1902 г.^{12} «Около 10 час. вечера, — телеграфировал в этот день Е. П. Дебиль в Петербург, — произведено покушение на жизнь начальника железной дороги Веденеева, выстрелом окно ранен правый бок»^{13}. 6 января 1902 г. Веденеев скончался^{14}.

Примерно тогда же (не ранее 1900 г. — не позднее 1902 г.) от руки Георгия Захаровича Лелашвили пали два филера Бакинского ГЖУ^{15}. Перебравшись из Баку в Батум, Г. З. Лелашвили принял участие в убийстве рабочего, заподозренного в провокации^{16}. По другим данным, в конце 1901 — начале 1902 г. в Батуме по обвинению в провокации были убиты двое рабочих^{17}. По возвращении в Тифлис Г. З. Лелашвили был арестован, но через полтора месяца освобожден. По выходе на свободу в том же 1902 г. он совершил покушение на секретного сотрудника Тифлисского ГЖУ рабочего Сергея Старостенко. Г. З. Лелашвили пытался зарубить его топором^{18}. По некоторым данным, в Батуме подобная организация возникла в конце 1901 г. при участии А. Цулукидзе^{19}.

Все это вместе взятое свидетельствует о зарождении в 1901–1902 гг. террористического направления в грузинской социал-демократии. К первым его проявлениям в Баку и Тифлисе И. В. Сталин не имел отношения, но расправа с батумскими рабочими, заподозренными в провокации, вряд ли могла произойти без его ведома.

Если руководство рабочим кружком самообразовательного или же пропагандистского характера требовало от его руководителя лишь нескольких часов в неделю и по этой причине он без особого труда мог сочетать свою нелегальную деятельность с легальной, то переход от устной пропаганды к печатной, начало активных действий и связанное с этим изменение характера Тифлисской организации РСДРП имели своим, следствием расширение нелегальной деятельности, осложняли сочетание легальной и нелегальной деятельности и порождали потребность в людях, которые могли бы полностью сосредоточиться на подпольной работе.

К этому необходимо добавить, что до тех пор, пока Тифлисская организация РСДРП была невелика, она не только не нуждалась в профессиональных революционерах, но и не могла их содержать.

Очевидно и другое. Если рабочие кружки, в которых велись общеобразовательные занятия или же революционная пропаганда, могли ограничиваться нерегулярным сбором денег для приобретения необходимой литературы, то начало печатной пропаганды, переход к активным наступательным действиям (особенно к организации забастовок), появление конспиративных квартир и профессиональных революционеров были невозможны без существования более или менее постоянного источника финансирования.

Значит, переход Тифлисской организации РСДРП к активным действиям в 1900–1901 гг. и превращение ее в боевую политическую организацию были связаны с притоком денежных средств.

Когда и как в Тифлисской организации РСДРП появились регулярно собираемые членские взносы, еще требует выяснения. Самые ранние сведения на этот счет, которые пока удалось обнаружить, относятся к 1898 г. В одном из кружков, который вел И. В. Джугашвили, подобные взносы составляли 2 % от заработка рабочего^{20}. Что же касается общепартийной кассы, то она возникла не позднее 1900–1901 гг.^{21} Некоторое представление о ней дает отчет кассы, обнаруженный в ноябре 1901 г. у Константина Ивановича Хомерики. На конец этого года в ней числилось 1500 руб.^{22}.

Даже эта сумма свидетельствует, что уже в 1901 г. денежные поступления в Тифлисской организации РСДРП состояли не только из членских взносов, но и из частных пожертвований. Что здесь было первичным: расширение рядов партийной организации или приток средств со стороны, сказать трудно. Но так как партийные расходы возрастали быстрее, чем расширялись партийные ряды, есть основания предполагать, что происходило сокращение роли членских взносов и возрастание роли частных пожертвований. Выше уже приводились данные, из которых явствует, что в 1904 г. в Баку членские взносы составляли лишь около 10 % всех денежных поступлений.

Следовательно, и переход Тифлисской организации РСДРП к активным действиям, и изменение принципов ее построения, и появление в ней профессиональных революционеров происходили одновременно с притоком денежных средств извне. Это значит, что произошедшее в начале 900-х гг. оживление социал-демократического движения было связано не только с ухудшением материального положения рабочего класса, но и с его поддержкой другими слоями общества, заинтересованными в развитии этого движения.

Для понимания характера этой поддержки необходимо учитывать, что и приток денежных средств, и расширение рабочего движения на Кавказе характеризовались перерастанием экономической борьбы рабочих в борьбу политическую. Это дает основание предполагать, что первые кредиторы рабочего движения были заинтересованы прежде всего в достижении определенных политических целей. Показательно, что именно в это время поднимает голову либерально-национальная оппозиция, которая нуждалась в союзниках и по этой причине была заинтересована в расширении рядов РСДРП.

В связи с этим особое значение имеет следующее свидетельство Г. А. Караджева: «В первые годы рабочего социал-демократического движения и организационного строительства партии в Тифлисе, — признавался он, — существовал не один, а два комитета. В состав первого входили как „инородцы“ социал-демократы, так и грузины, следовательно, он был составлен интернационально. Второй же комитет состоял исключительно из грузин, т. е. по своему составу он был национальным; причем в нем преобладающее влияние имели месамедисты и „квалисты“, они же диктовали свою волю остальным членам»^{23}.

Характеризуя взаимоотношения между двумя этими комитетами, Г. А. Караджев писал: «Когда в 1900 г. в Тифлисский социал-демократический комитет вошли новые элементы — русские, армяне, и руководящая роль перешла к большинству „инородцев“ (из числа 6–7 членов двое были грузины), то „национальный“ комитет неистовствовал, прибегал к саботажу, ко всякого рода придиркам, создавал всевозможные препятствия к правильному функционированию социал-демократического комитета. Это положение очень напоминало „нижнюю“ и „верхнюю“ палаты Англии. Очень часто решения „нижней“ палаты (социал-демократический комитет) кассировались „верхней“ палатой лордов (грузинский национальный комитет), представители „палаты лордов“ в социал-демократическом комитете получали указания и директивы, согласно которым объявляли veto в тех случаях, когда вопросы решались не в духе грузинского собрания. Иногда единогласно принятое решение по тому или иному вопросу не санкционировалось, возвращалось обратно с требованием перерешить его. Это „национальное“ собрание, о существовании которого „инородцы“ узнали только позднее, играло странно таинственную роль. Для характеристики всей дальнейшей политической деятельности большинства вожаков грузинской рабочей демократии, еще более деятельности последних лет, это пресловутое „грузинское национальное собрание“ представляет замечательную историческую иллюстрацию»^{24}.

Что же позволяло «грузинскому национальному комитету» играть подобную роль, а «социал-демократический комитет» заставляло идти ему на уступки, когда их позиции расходились? Ответ на этот вопрос может быть только один — материальная зависимость «социал-демократического комитета» от «грузинского национального». Но в таком случае получается, что Тифлисский комитет РСДРП фактически не являлся самостоятельным и его деятельность во многом зависела от «национального комитета».

Как утверждал Г. Караджев, в 1900 г. в «национальном комитете» главную роль играли месамедисты и квалисты. Это значит, что нити к нему вели через редакцию газеты «Квали», в которую входили Н. Жордания, Ф. Махарадзе, И. Хаситашвили (секретарь), В. Чичинадзе, Н. Элиава и некоторые другие^{25}. О том, что редакция «Квали» вплоть до арестов 1901 г. играла роль руководящего центра Тифлисской организации РСДРП, свидетельствуют и документы^{26}. Однако здесь возникают два вопроса.

Во-первых, в 1904 г. «Квали» прекратила свое существование^{27}. Между тем Г. Караджев утверждал, что «грузинский национальный комитет» продолжал существовать вплоть до «самого последнего времени», т. е. до начала 20-х гг.

А во-вторых, если принять во внимание воспоминания Г. А. Караджева, получается, что начавшаяся в 1899–1900 гг. борьба между «стариками» и «молодыми» внутри Тифлисской организации РСДРП в значительной степени была связана со стремлением части организации выйти из-под контроля редакции «Квали», а следовательно, и «национального комитета». И победа «молодых» означала или радикализацию позиций этого комитета, или же то, что «молодые» получили материальную поддержку из каких-то других источников, заинтересованных в более активной деятельности кавказских социал-демократов.

Поскольку первоначально И. В. Сталин был единственным профессиональным революционером в Тифлисской организации РСДРП, именно на его плечи прежде всего должен был лечь целый ряд новых обязанностей, которые возникали в руководстве организацией в связи с переходом ее к активным действиям.

Мы видим его среди лиц, обслуживавших в 1900 г. первый мимеограф. Он играл важную роль в подготовке первомайской демонстрации 1901 г. В 1901 г. при его участии возникла подпольная типография Тифлисской организации РСДРП на Лоткинской улице. С ним и С. Джибладзе в это же время вел через А. Енукидзе переговоры о создании типографии в Баку Л. Кецховели^{28}. Он, И. В. Сталин, принимал участие в создании первой нелегальной газеты на грузинском языке «Брдзола» («Борьба»)^{29} и был близок к М. Гурешидзе, на которого была возложена организация партийной разведки.

Это дает основание думать, что И. В. Сталин имел самое непосредственное отношение к тем переменам в деятельности Тифлисской организации РСДРП, которые произошли в 1900–1901 гг. В результате он, еще совсем недавно рядовой член организации, постепенно превращается в одного из ее руководителей. Изменение его статуса было закреплено 11 ноября 1901 г., когда его избрали в состав Тифлисского комитета РСДРП.

Если в Тифлисе И. В. Сталин был одним из членов комитета, то с переездом в Батум стал руководителем местной социал-демократической организации.

Столкнувшись с некоторыми трудностями в поисках заработка, первоначально он вынужден был искать уроки, а затем устраиваться на работу. Но уже через месяц после приезда ему удалось найти средства для существования, и он снова переходит на положение профессионального революционера.

Более того, ему удалось изыскать средства не только для себя. По воспоминаниям Д. Вадачкория, уже во время забастовки рабочих завода Манташева, которая происходила с 31 января по 17 февраля 1902 г., бастовавшим выдавалась денежная помощь^{30}. Кроме того, были получены средства, позволившие в начале марта 1902 г. организовать нелегальную типографию. Это касается расходов, связанных с приобретением печатного станка, шрифта, краски, бумаги, их доставки из Тифлиса в Батум, переезда типографии с одного места на другое, содержанием наборщика Георгия Годзиева и т. д.

Откуда же у только-только возникшей организации появились деньги? По воспоминаниям Османа Гургенидзе, вскоре после приезда в Батум И. В. Сталин выступил с предложением организовать забастовочный фонд, после чего среди рабочих начался сбор. И это позволило во время забастовок оказывать наиболее нуждающимся рабочим материальную помощь^{31}.

Сам факт создания подобного фонда не вызывает сомнения. Но сомнительно, чтобы за один-два месяца те несколько десятков рабочих, которых И. В. Джугашвили удалось объединить вокруг себя в декабре 1901 — январе 1902 г., могли за счет собственных взносов, которые, по утверждению И. М. Дарахвелидзе, составляли 20 коп. с человека^{32}, создать сколько-нибудь значительный денежный фонд на случай забастовки.

Еще более сомнительно, что за счет этих взносов можно было организовать типографию, содержать И. В. Джугашвили, а затем пригласить ему на помощь Г. Годзиева. Кроме Г. Годзиева И. В. Сталин приглашал в Батум для нелегальной работы С. А. Тер-Петросяна^{33}, а когда он сам был арестован, его мать получила предложение переселиться в Батум на партийное содержание^{34}. Следовательно, почти с самого начала у Батумской организации РСДРП появились денежные поступления извне.

Один из источников нам известен. В январе — апреле 1902 г. И. В. Сталин жил за счет тех средств, которые ему выдавали руководители воскресной школы^{35}. Причем они финансировали не только его лично. «С Сосо Джугашвили, — вспоминал племянник Исидора Рамишвили Иван, — мы установили связь через рабочего Котия Канделаки (впоследствии члена Государственной Думы), который часто приходил к моему дяде, навещал и меня и которому я передавал деньги, собранные в пользу рабочих»^{36}.

Таким образом, если в Тифлисе одним из каналов поступления денежных средств могла быть редакция газеты «Квали», то в Батуме роль подобной передаточной инстанции играли руководители воскресной школы. Это значит, что и содержание И. В. Сталина как профессионального революционера, и те забастовки в Батуме, к организации и руководству которыми он был причастен, и появление здесь нелегальной типографии — все это через руководителей воскресной школы финансировалось определенной частью батумского общества.

Деньги в кассу Батумской организации РСДРП поступали и из других источников. В этой связи особого внимания заслуживает директор завода Ротшильда Франц Францевич Гьюн, который почти сразу же после своего появления в Батуме попал в поле зрения жандармов^{37}.

«В связи с похоронами С. Ломджария, — писал грузинский историк И. С. Чулок, — батумская жандармерия отметила один любопытный факт: явное сочувствие рабочим со стороны нового директора завода Ротшильда француза Ф. Гьюна. Начальник Батумского охранного пункта ротмистр Рожанов доносил начальству, что Ф. Гьюн приблизил к себе покойного С. Ломджария, выдал на его похороны более 400 руб., назначил пенсию жене и отцу Ломджария. Жандармерия отметила, что Ф. Гьюн всегда знал о готовящихся беспорядках, помогал рабочим деньгами из кассы завода, взял на работу С. Ломджария и К. Калантарова, когда те были выпущены из тюрьмы, и выдал С. Ломджария около 3000 руб. Ф. Гьюн никогда не передавал властям прокламаций, обнаруживаемых на заводе»^{38}.

Итак, оказывается, Ф. Гьюн не только «знал о готовящихся беспорядках», но и «помогал рабочим деньгами из кассы завода», а лично С. Ломджария выдал «около 3000 руб.». Что же полезного для возглавляемого Ф. Гьюном завода сделал С. Ломджария, чтобы получить такое вознаграждение?

Ф. Ф. Гьюн мог не знать, что на квартире его приказчика некоторое время проживал И. В. Сталин, а затем находилась подпольная типография, но ему хорошо было известно, что С. Ломджария принимал активное участие в организации забастовок на заводе Ротшильда и именно по этой причине был арестован. Если же, несмотря на это, Ф. Гьюн не только не уволил С. Ломджарию (а ведь им было рассчитано около 400 рабочих), но и выдал ему столь крупную сумму, это может означать только одно: то, что делал С. Ломджария, не только не противоречило интересам Ф. Гьюна, а даже, наоборот, соответствовало им.

Ф. Ф. Гьюн был французским подданным. Значит, в рабочем движении 1902 г. в Батуме определенную роль играли «французские деньги». В связи с этим необходимо обратить внимание на то, что первые сведения об иностранных деньгах в рабочем движении. Кавказа относятся еще к 1900 г., когда забастовали рабочие Главных мастерских Закавказской железной дороги.

Из агентурного сообщения: «По секретным данным установлено, что забастовочный комитет имеет маленькую типографию, а также товарищеский фонд, откуда получают помощь нуждающиеся забастовщики, а также семьи арестованных», установлено также, «что забастовщики получают помощь деньгами, а между агитаторами имеются приезжие из других мест, и что денежная помощь идет из-за границы с политической целью»^{39}.

Это наводит на мысль о том, что и поворот Тифлисской организации РСДРП к активным действиям, и превращение ее в боевую политическую организацию были связаны с притоком средств как со стороны радикально настроенной части состоятельного общества на Кавказе, так и со стороны иностранных фирм[101].

В 1904 г. после возвращения из сибирской ссылки И. В. Сталин был введен в состав Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП. На первый взгляд это означало понижение его статуса по сравнению с тем, который до этого он имел в Батумской организации РСДРП. Однако если деятельность Батумской организации в основном ограничивалась пределами города, то деятельность Имеретино-Мингрельского комитета распространялась на всю Кутаисскую губернию. Поэтому в действительности включение И. В. Сталина в состав этого комитета означало превращение его из партийного работника городского масштаба в партийного работника губернского масштаба.

В Кутаисской губернии, где основную социальную базу местных социал-демократов составляли чиатурские рабочие, ко времени возвращения И. В. Сталина из ссылки получают распространение радикально-демократические настроения. Если еще в начале 1901 г. шла борьба вокруг вопроса о переводе рабочего движения на путь политической борьбы, то уже на II съезде Кавказского союза РСДРП Д. С. Постоловским был поднят вопрос о необходимости «подготовки вооруженного восстания»^{40}. Тогда его предложение не получило поддержки, но прошло совсем немного времени, и весной 1904 г. на III съезде Кавказского союза была создана «Комиссия для разработки проекта об организации вооружения» и принято решение, «чтобы каждая организация отчисляла известный процент на дело вооружения»^{41}.

Первоначально имелось в виду создание боевых отрядов для охраны демонстраций и митингов. «Комиссия вскоре разработала проект и через одного из своих членов представила его в ЦК для обсуждения вместе с членом военно-революционной организации». Правда, оказалось, что подобной организации внутри РСДРП еще не существовало, но «на частном собрании одного члена ЦК и нескольких его агентов — вместе с представившим проект членом Союзного комитета — идея вооружения и необходимость пропаганды и агитации ее по всей России была признана неотложной, а равно предоставлено было организациям подготовлять и вооружать ядра, без которых вообще дальше не рекомендовалось устраивать демонстрации»^{42}.

Таким образом, Кавказский союз РСДРП стал инициатором перехода к вооруженным формам борьбы с существующим политическим режимом. И уже летом 1904 г. на Кавказе начали создаваться первые боевые дружины. Лидировала в этом отношении Имеретино-Мингрельская организация.

Если к созданию этой первой известной нам социал-демократической боевой дружины И. В. Сталин не имел отношения, то уже после его возвращения из ссылки предпринимаются усилия, направленные не только на распространение «кутаисского опыта», но и на создание в рамках Кавказского союза РСДРП специального «бюро вооружения».

«Комитетами — Батумским, Гурийским и Имеретино-Мингрельским, — отмечалось весной 1905 г. на III съезде РСДРП, — единогласно [была] принята резолюция, по которой организация бюро вооружения поручается Союзному комитету, отдельные комитеты дают ему по одному человеку»^{43}. К весне 1905 г. боевые дружины существовали и в других губерниях Кавказа, а в Баку для координации ее действий был создан «даже так называемый организационный комитет с участием гнчакистов»^{44}.

Оставаясь членом Имеретино-Мингрельского комитета, И. В. Сталин уже в конце лета 1904 г. был введен в состав Кавказского союзного комитета РСДРП, после чего мы видим его в постоянных разъездах. За год и несколько месяцев (до осени 1905 г.) он выезжал из Тифлиса более десяти раз, неоднократно бывал в Баку и Кутаисе, кроме того, посетил Батум, Владикавказ, Гори, Диди Джихаиши, Кобулети, Перевеси, Тифлис, Хони, Чиатуры и некоторые другие населенные пункты, причем некоторые из них по два-три раза. Это дает основание думать, что на него были возложены обязанности так называемого разъездного агента.

В чем могли заключаться его функции? Во-первых, в осуществлении особых конспиративных контактов между руководителями местных организаций, во-вторых, в координации их действий, в-третьих, в осуществлении контроля за этими организациями, в-четвертых, в мобилизации и распределении денежных средств и т. д.

Прежде всего это открыло перед И. В. Сталиным возможность получить довольно широкую известность среди наиболее активной части грузинской социал-демократии и установить, по крайней мере с некоторыми из них, деловые, а может быть, и дружеские связи. Вместе с тем эта деятельность способствовала расширению его контактов в тех околопартийных слоях общества, которые оказывали революционному подполью материальную помощь.

Что же касается конкретных дел, к которым он был причастен, то из их числа можно назвать следующие: создание типографии в Чиатурах (1904–1905 гг.), причастность к декабрьской стачке 1904 г. в Баку, сбор денег (1905–1906 гг.), вооружение рабочих в Баку во время армяно-татарской резни (февраль 1905 г.), организация «красных сотен» в Чиатурах (лето 1905 г.), попытка захвата Кутаисского цейхгауза (сентябрь 1905 г.), участие в издании большевистских газет (1905–1907 гг.), формирование боевых отрядов в Тифлисе (осень 1905 г.), причастность к подготовке покушения на генерала Ф. Ф. Грязнова, разработка плана несостоявшегося восстания в Тифлисе (конец 1905 — начало 1906 г.), отправка добровольцев в Персию (1906–1907 гг.), кратковременное пребывание там[102], причастность к тифлисской экспроприации (лето 1907 г.), создание отрядов самообороны в Баку (осень 1907 г.), нападение на Бакинский арсенал (1907–1908 гг.).

В 1905 г. большая часть социал-демократических организаций Кавказа перешла под руководство меньшевиков. Одним из немногих большевистских бастионов остался лишь Имеретино-Мингрельский комитет. Затем начинает возрастать влияние большевиков в Баку, в результате чего им в 1907 г. удается взять Бакинский комитет РСДРП в свои руки. В сложившихся условиях влияние И. В. Сталина как одного из лидеров кавказской социал-демократии заметно снизилось, но зато укрепились его позиции как лидера кавказских большевиков.

В этом отношении показательно письмо 8 июля 1906 г., вышедшее из-под пера одного из первых месамедистов, ставшего марганцепромышленником, Раждена Каладзе, в котором он характеризовал Кобу как «кавказского Ленина»^{45}. Именно в это время И. В. Сталин выходит на общепартийный уровень: в 1905 г. он принимает участие в Таммерфорсской конференции, в 1906 г. присутствует на IV, а в 1907 г. — на V съезде РСДРП. Особое значение для последующей политической карьеры И. В. Сталина имела его причастность к тифлисской экспроприации, позволившая ему приобщиться к сверхконспиративной деятельности партии.

Осенью 1909 г. после ареста П. А. Джапаридзе на И. В. Сталина были возложены обязанности секретаря Бакинского комитета РСДРП. Некоторое представление о том, какую роль играл секретарь, дают воспоминания С. Черномордика, исполнявшего в 1905 г. обязанности секретаря Московского комитета РСДРП. «Центральным нервом всей организации, — писал он, — был секретарь МК. На его обязанности было созывать заседания МК, держать связь со всеми членами МК, иметь сношения с „техникой“, организовывать хранение и распространение литературы, сношения с другими городами и центрами и вообще все ответственные технические функции, заведование финансами организации, он (секретарь. — А.О.) представлял МК во вне: в обществе, в сношениях с другими партиями, на разных внепартийных собраниях и заседаниях»^{46}.

Особого внимания заслуживает следующее агентурное донесение, полученное Тифлисским охранным отделением в ноябре 1909 г.: «На Тифлисской общегородской конференции, — сообщал, например, в ноябре 1909 г. секретный сотрудник Тифлисского охранного отделения, — присутствовал приехавший в Тифлис из Баку Коба (Сосо) — Иосиф Джугашвили, благодаря стараниям которого конференция решила принять меры к тому, чтобы партийные члены находились на службе в разных правительственных учреждениях и собирали бы нужные для партии сведения»^{47}.

Вспомним свидетельство Г. Варшамян о том, как в Баку «один из работников охранного отделения», встретив И. В. Сталина на улице, передал ему «список 35 человек», которых предполагалось арестовать. С этим воспоминанием перекликается приведенное ранее агентурное донесение секретного сотрудника Бакинского охранного отделения Фикуса от 27 сентября 1909 г., что к И. В. Сталину и П. Г. Мдивани явился неизвестный человек и сообщил, что местное жандармское управление планирует ликвидировать типографию Бакинской организации РСДРП в момент печатания очередного номера газеты «Бакинский пролетарий»^{48}.

В связи с этим несомненный интерес представляет следующий эпизод, нашедший отражение в книге Р. А. Медведева. По свидетельству одного старого большевика, однажды, направляясь на встречу с И. В. Сталиным, он столкнулся с выходящим от него жандармским офицером. На недоуменный вопрос автора воспоминаний И. В. Сталин заявил, что встреченный им офицер сотрудничает с большевиками^{49}. О том, что бакинские большевики действительно имели своего человека в Бакинском жандармском управлении, мы уже знаем. Им был помощник начальника жандармского управления ротмистр Ф. В. Зайцев. Если приведенное выше свидетельство соответствует действительности (а есть основания отнестись к нему с доверием), получается, что И. В. Сталин контактировал с Ф. В. Зайцевым.

Показательно также, что именно И. В. Сталин занимался разоблачением провокатора Н. Леонтьева. Именно из-под его пера 29 сентября 1909 г. вышла листовка о провокации внутри Бакинской организации РСДРП. Именно ему позднее, в начале 1910 г., уже из тюрьмы было направлено письмо П. А. Джапаридзе с дополнительными сведениями о провокаторстве Н. Леонтьева.

Все это вместе взятое дает основание думать, что в 1909–1910 гг. И. В. Сталин возглавлял внутри Бакинского комитета РСДРП разведку и контрразведку.

К концу 1909 г. И. В. Сталин уже был известен во внутрипартийных кругах за пределами Кавказа и пользовался среди профессиональных революционеров признанием как опытный организатор. Неслучайно поэтому в январе 1910 г. была сделана первая известная нам попытка кооптирования его в состав ЦК РСДРП. Тогда она по не до конца ясным причинам не состоялась. Но В. И. Ленин и его ближайшее окружение продолжали рассматривать И. В. Сталина как работника общепартийного масштаба. Поэтому в конце 1910 г., находясь в Сольвычегодске, он получил новое предложение войти «в один из двух [партийных] центров, не дожидаясь окончания срока» ссылки. Летом 1911 г. срок ссылки закончился, и, по данным охранки, И. В. Сталин был приглашен на должность разъездного агента ЦК РСДРП. Имеются также сведения, что он был введен в состав Организационного комитета по подготовке Пражской конференции. К самой конференции И. В. Сталину принять участие не удалось, но по ее окончании в январе 1912 г. он был введен в состав ЦК РСДРП, а затем стал одним из трех членов Русского бюро Центрального комитета и сразу же занял в нем влиятельное положение.

Какие обязанности были возложены на него, мы не знаем. Но обращает на себя внимание то, что весной 1912 г. в Москве на обратном пути из Баку им вместе с Г. К. Орджоникидзе была создана Финансовая комиссия ЦК^{50}. 16 июня этого же года в Петербурге была арестована Е. Д. Стасова. В участке ее сразу же, еще до обыска, посетил брат, бывший мировым судьей. «И я, — вспоминала Е. Д. Стасова, — успела передать ему деньги»^{51}. Поэтому когда в сентябре 1912 г. И. В. Сталин вернулся из нарымской ссылки, он посетил семью Стасовых и получил на руки партийную кассу^{52}.

После этого им была совершена поездка на Кавказ, которая по времени совпала с новой экспроприацией (24 сентября 1912 г.), совершенной под руководством бежавшего к этому времени из Метехского замка Камо (С. А. Тер-Петросяном), но на этот раз оказавшейся неудачной.

С. А. Тер-Петросян бежал из Метехского замка 1 августа 1911 г. Уехав за границу, он посетил в Париже В. И. Ленина, а затем отправился на Балканы, где им была предпринята организация транспорта оружия в Россию. Здесь он несколько раз «арестовывался в Константинополе, Софии и на пароходе с оружием», после чего вернулся в Россию. Начав подготовку новой экспроприации, он отправился в Петербург, где Л. Б. Красин, тоже к этому времени вернувшийся в Россию и занимавший кресло одного из руководителей электротехнической фирмы «Сименс-Гальске», не только «принял его очень хорошо», но и «достал ему необходимые для нового предприятия деньги»^{53}.

Поскольку эта экспроприация имела своей целью пополнение партийной кассы, она не могла быть совершена без ведома Центрального комитета РСДРП(б). Осенью 1912 г., оказавшись в Кракове, И. В. Сталин принял участие в борьбе большевиков за возвращение ЦК РСДРП так называемого «наследства Шмидта», находившегося на хранении в кассе социал-демократической партии Германии. Добыванием денег для партии он был озабочен и в начале 1913 г., по возвращении из-за границы.

Это дает основание думать, что одним из вопросов, который в 1912–1913 гг. входил в компетенцию И. В. Сталина как члена ЦК РСДРП (б), являлся вопрос о финансах. Однако в нашем распоряжении нет данных, которые подтверждали бы утверждение Г. Уратадзе, будто бы в это время «он (И. В. Сталин. — А.О.) был главным финансистом российского большевистского центра»^{54}.

Таким образом, мы видим, что как профессиональный революционер И. В. Сталин был занят главным образом организационно-технической деятельностью. Причастные к ней лица редко выступали на митингах и собраниях, лишь урывками занимались журналистской деятельностью, зато они ведали революционными кадрами, в их руках находились деньги, связи, партийная разведка и контрразведка. Оставаясь малозаметными и малоизвестными широким кругам партии и околопартийной массе, они обладали влиянием, которое намного превосходило их популярность внутри партии и за ее пределами.

К 1917 г. И. В. Сталин принадлежал уже к ветеранам революционного подполья. Его партийный стаж превышал 18 лет. Точных данных о численности РСДРП в 1898 г. нет. Но есть основания предполагать, что тогда в ее рядах насчитывалось не более двух-трех тысяч человек. Со временем многие из первых социал-демократов отошли от революционной деятельности. Поэтому в 1917 г. ветераны партии, к которым принадлежал И. В. Сталин, составляли не более 10 % ее членов. Еще более узким был круг профессиональных революционеров. Вряд ли на 100 членов партии их приходилось более пяти человек. Это значит, что в 1917 г., когда партия большевиков вышла из подполья и в ней насчитывавлось 24 тыс. человек^{55}, численность профессиональных революционеров не превышала 1000 человек, а круг профессиональных революционеров, имевших такой же партийный стаж, как и И. В. Сталин, включал в себя всего лишь несколько десятков человек. Встречаясь в тюрьмах, на этапах, на каторге, в ссылке, в эмиграции, принимая участие в различных партийных форумах, почти все они знали друг друга если не лично, то по крайней мере заочно.

Уже один революционный стаж и принадлежность к когорте профессиональных революционеров имели своим следствием то, что к 1917 г. И. В. Сталин занимал особое положение в партии. Однако этого было недостаточно для восхождения по ступеням партийной иерархии.

Политической карьере И. В. Сталина, несомненно, способствовали некоторые его личные качества. Так, Л. Д. Троцкий писал: «Ленин ценил в Сталине характер: твердость, выдержку, настойчивость, отчасти и хитрость как необходимые качества в борьбе»^{56}. Л. Б. Красин отмечал, что у Сталина была «дьявольская смекалка и хитрость, помноженная на осторожность»^{57}. Осторожность и выдержку как необходимые качества для лидера, позволяющие не поддаваться чувствам и не терять голову в самой критической ситуации, отмечали и другие современники. Вспомним, что писал об этом Г. Уратадзе. А вот свидетельство Н. Н. Жордании: «Коба был <…> всегда спокоен, замкнут, даже голоса не повышал, на оскорбления сразу не реагировал, но не забывал и ждал удобного момента, чтобы отплатить сторицей»^{58}.

Но более важны были организаторские способности И. В. Сталина, которые вынуждены были признавать даже его политические противники. «От всех других большевиков, — вспоминал Р. Арсенидзе, — Коба отличался, безусловно, большей энергией, неустанной работоспособностью, непреодолимой страстью к властвованию, а главное, своим огромным и своеобразным организаторским талантом»^{59}.

Невидимые связи

Приобщение И. В. Сталина к конспиративной и сверхконспиративной деятельности способствовало возникновению и расширению его связей как внутри партии, так и за ее пределами.

Большое значение в этом отношении прежде всего имело его знакомство с братьями В. и Л. Кецховели, И не только потому, что именно Ладо Кецховели способствовал его вступлению в Тифлисскую организацию РСДРП. Как мы уже знаем, старший брат Ладо Николай был женат на Марии Коринтели^{1}, которая находилась в родстве с народником Михаилом Кайхосровичем Кипиани^{2}, а после смерти отца воспитывалась в семье дяди по матери Васо Мегвинет-Ухуцеси^{3}, который сам принадлежал к народническому кружку и был связан с такими видными общественными деятелями, как писатель Нико Ломаури, Илья Дмитриевич Мачавариани, Давид и Антон Николаевичи Пурцеладзе^{4}.

Определенное значение для последующей карьеры И. В. Сталина имело также его знакомство с Михой Давиташвили, приходившимся племянником писателю-народнику Шио Давиташвили. Занимая в начале 80-х гг. XIX в. должность секретаря Горийского уездного управления^{5}, Ш. Э.Давиташвили был связан с народовольческим кружком, выданным в 1883 г. провокатором С. Дегаевым. В качестве обвиняемых по делу об этом кружке проходило более 20 человек, в том числе Михаил Кайхосрович Кипиани, Илья Дмитриевич Мачавариани, Александр Теймуразович Нанейшвили, Степан Федорович Чрелашвили, княжна Мария Александровна Шервашидзе и др.^{6}.

Не позднее 1900 г. И. В. Джугашвили познакомился с Александром Григорьевичем Цулукидзе, который был сыном князя Григория Симоновича Цулукидзе от его брака с княжной Олимпиадой Григорьевной (Гигоевной) Цулукидзе^{7}. Если Григорий Симонович являлся единственным сыном в семье, то Олимпиада Григорьевна имела восемь братьев и четырех сестер^{8}.

Брат Олимпиады Григорьевны Александр (1844–1897) был женат на княжне Екатерине Александровне Шервашидзе (1857–1929)^{9}, одна сестра которой, Елизавета, стала женой уже упоминавшегося народника Михаила Кайхосровича Кипиани^{10}, другая, Мария, сама принимала участие в народническом движении и около трех лет провела в ссылке^{11}. Сестра Олимпиады Григорьевны Минадора находилась замужем за генерал-майором князем Дмитрием Аслановичем Церетели, являвшимся троюродным братом поэта, марганцепромышленника и социалиста-федералиста А. Р. Церетели (1840–1815) и двоюродным — кутаисского губернского предводителя дворянства, камергера императорского двора князя Симона Георгиевича Церетели^{12}, который, как мы уже знаем, принадлежал к числу сторонников восстановления грузинской государственности^{13}. Своим человеком в доме Цулукидзе являлся князь Давид Александрович Микеладзе, огласивший в 1901 г. в дворянском собрании Кутаисской губернии требование об отделении Грузии от России^{14}.

Заслуживают внимания родственные связи и по линии крестного отца А. Г. Цулукидзе князя Варлаама Михайловича Эристави^{15}. Прежде всего это касается его брата Андрея Михайловича (р. 1855), который в 1875 г. проходил по делу «О пропаганде в Тифлисской и Кутаисской губерниях», а затем три года находился под надзором полиции^{16}. Отец Андрея и Варлаама Эристави Михаил Кайхосрович (1819–1871) по материнской линии являлся правнуком имеретинского царя Соломона I Великого (1735–1784), дочь которого Мариам (1759–1843) находилась замужем за одним из руководителей антирусского восстания 1804 г. в Грузии князем Элизбаром Георгиевичем Эристави (1751–1826)^{17}.

Нельзя не обратить внимание на то, что связи М. Давиташили, Л. Кецховели и А. Цулукидзе шли к одному и тому же кругу лиц, многие из которых, в свою очередь, имели родственные связи как с руководителями первого антирусского восстания в Грузии 1804 г., так и с представителями дворянской оппозиции начала XX в., стремившейся к возрождению грузинской государственности. Показательно и то, что именно с этой средой были связаны Заза Джукашвили, семья горийских дворян Алхазовых, князья Амилахвари, потомки полковника Михаила Васильевича Мачабели.

По мере восхождения И. В. Сталина по ступеням партийной иерархии его связи за пределами партии постепенно расширялись. Важную роль в этом отношении имело его участие в составе Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП (1904–1905 г.). Именно в это время он познакомился с Поликарпом (Буду) Гургеновичем Мдивани (р. ок. 1877).

Его отец Гурген Георгиевич и мать Ольга Давидовна (урожденная Жгенти), были дворянами Кутаисской губернии. Кроме Буду они имели еще трех сыновей: Симона, Павла и Николая. Симон учился в Новороссийском, Буду — в Московском университете, откуда за участие в студенческих волнениях 1899 г. оба были отчислены^{18}. Некоторое время П. Г. Мдивани играл на тифлисской сцене, а «после Тифлисского театра… — вспоминал Г. Уратадзе, — служил у „архибуржуя“ Хоштария в Персии и в его доме был несменяемым тамадой»^{19}.

Упомянутый «архибуржуй» — это предприниматель Акакий Мефодиевич Хоштария, который, по одним данным, был связан с партией эсеров, по другим — с социалистами-федералистами^{20}. Он тоже происходил из дворян Кутаисской губернии и, по всей видимости, был сыном церковного азнаура (священника) Мефодия Хоштария, который отличался настолько своенравным характером, что, как гласила молва, за неповиновение был посажен княгиней Екатериной Александровной Дадиани на цепь, а его брат Иоанн отправлен в монастырь^{21}.

А. М. Хоштария находился в браке с Минадорой Игнатьевной Туркия (ум. 1924)^{22}, дочерью купца 2-й гильдии, занимавшего пост директора Потийского общества взаимного кредита^{23}. А ее брат Артемий имел связи с революционным подпольем^{24}. Одной из родственниц Минадоры Игнатьевны являлась Варвара Матвеевна Туркия, бывшая женой Михаила Андреевича Алании^{25}, брат которого Андрей Андреевич тоже входил в директорат Потийского общества взаимного кредита^{26}. В свою очередь брат Варвары Матвеевны Владимир, как мы уже знаем, являлся мужем княжны Марты (Марфы) Ивановны Амилахвари, дочери генерала от кавалерии Ивана Гивича Амилахвари, принадлежавшего, поданным Тифлисского охранного отделения, к лидерам «грузинских националистов». Уже в эмиграции дочь А. М. Хоштарии, названная в честь матери Минадорой (1918–1985), стала женой князя Михаила Георгиевича Багратион-Мухранского, сестра которого Леонида Георгиевна находилась замужем за великим князем Владимиром Кирилловичем^{27}.

Если Буду Мдивани был близок к А. М. Хоштарии, то А. М. Хоштария находился в приятельских отношениях со Степаном Григорьевичем Лианозовым (ум. 1931)^{28}. Они оба входили в состав правления созданного в 1915 г. Русско-персидского лесопромышленного и торгового АО^{29}. Степан Григорьевич являлся сыном действительного статского советника Георгия Мартыновича Лианозова^{30}, в московском доме которого в 90-е гг. XIX в. собирались лица, связанные с армянским движением^{31}.

В 1904 г. в Баку пересеклись пути И. В. Сталина и Исидора Эммануиловича Гуковского. Позднее некоторые авторы называли последнего «близким другом диктатора Сталина, тянувшего его и стоявшего за него горой»^{32}.

И. Э. Гуковский родился в 1871 г. Его отец Эммануил Григорьевич был одесским купцом^{33}. Перейдя в православие и получив профессию провизора, Исидор Эммануилович некоторое время жил в Тамбове, где познакомился с будущим «золотым комиссаром» Тихоном Ивановичем Поповым, а затем переселился в Петербург и занял здесь должность помощника заведующего Статистическим бюро петербургской губернской земской управы. Став социал-демократом, он принял участие в организации, которая называлась «Группа рабочих революционеров». Она выделилась в 1897 г. из Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» и издавала газету «Рабочее знамя»^{34}. Будучи членом этой группы, И. Э. Гуковский руководил рабочим кружком в Колпине, где в это же самое время вела пропаганду уже знакомая нам по Тифлису А. А. Киселевская, ставшая позднее женой И. Ф. Дубровинского^{35}. В 1899 г. И. Э. Гуковский был привлечен сразу к двум формальным дознаниям и на основании высочайшего повеления 23 февраля 1900 г. выслан на 5 лет под гласный надзор полиции в Енисейскую губернию^{36}.

В 1904 г. по окончании срока ссылки он поселился в Баку^{37} и здесь получил место бухгалтера в Бакинской городской управе, которую тогда возглавлял А. И. Новиков^{38}. Одновременно с этим Э. И. Гуковский вошел в состав ревизионной комиссии нефтепромышленной фирмы «А. С. Меликов и K^o», одним из владельцев которой был А. И. Манташев^{39}.

Восстановив прежние связи, И. Э. Гуковский уже в 1904 г. стал представителем ЦК в Баку^{40}. 17 октября 1905 г. он встретил в Петербурге, где вместе с М. С. Ольминским принял участие в совещании, посвященном созданию большевистской газеты «Новая жизнь»^{41}. Став секретарем ее редакции, И. Э. Гуковский после закрытия газеты был арестован и привлечен к новому дознанию. Правда, вскоре благодаря хлопотам влиятельных лиц ему удалось выйти под залог на волю, после чего он сумел уехать за границу, но по возвращении оттуда снова оказался за решеткой. Рассмотрев в 1908 г. его дело, Петербургская судебная палата вынесла оправдательный приговор, но запретила И. Э. Гуковскому проживать в столицах^{42}.

Некоторое время он снова жил в Баку, в 1910 г., когда названное выше запрещение было отменено, перебрался сначала в Москву^{43}, а в 1912 г. — в Петербург и здесь возглавил контору Петербургского нефтепромышленного общества, в правление которого входили А. И. Путилов (председатель), Т. В. Белозерский, Н. Б. Глазберг, Г. Г. Кянджунцев и С. Г. Лианозов^{44}. Еще в 1907 г. И. Э. Гуковский купил участок нефтеносной земли и в 1914 г. создал нефтепромышленную фирму «И. Э. Гуковский» с уставным капиталом 300 тыс. руб. Позднее ее капитал оценивался в полмиллиона рублей^{45}. В адресной книге «Весь Петроград» на 1917 г. мы видим И. Э. Гуковского в кресле директора Бакинско-Астраханского нефтепромышленного и транспортного акционерного общества. Председателем правления этого общества был И. X. Озеров, содиректорами М. Я. Аникст и Б. С. Френкель^{46}.

Несмотря на то что, покинув Баку, И. Э. Гуковский отошел от участия в революционной деятельности, он не порвал связи с революционным подпольем. Из воспоминаний С. Я. Аллилуева явствует, например, что он был одним из тех, кто более или менее регулярно вносил деньги в фонд помощи арестованным и ссыльным[103]^{47}. Сразу же после Февральского переворота 1917 г. нефтепромышленник И. Э. Гуковский стал «казначеем ПК (большевиков)»^{48}.

Не позднее 1904 г. И. В. Сталин познакомился со Степаном Георгиевичем Шаумяном. В посвященной С. Г. Шаумяну литературе обычно отмечается, что он родился в семье приказчика^{49}. Это не совсем точно, так как его дед Лазарь был тифлисским купцом. Он имел трех сыновей: Артемия, Давида и Георгия^{50}, из которых наиболее удачливым оказался Артемий. В 90-е гг. XIX в. Артемий Лазаревич входил в число 12 «коренных купцов 1-й гильдии» города Тифлиса^{51}. Обучаясь в Тифлисском реальном училище, С. Г. Шаумян не только подружился с сыном А. И. Манташева Иваном (Гиго), но и стал своим человеком в доме кавказского миллионера^{52}. Более того, бытует легенда, будто бы А. И. Манташев хотел выдать за С. Г. Шаумяна одну из своих дочерей^{53}.

В 1898 г. И. А. Манташев и С. Г. Шаумян отправились в Петербург и поступили в только что открывшийся здесь Политехнический институт. Затем Степан Шаумян перевелся в Рижский политехнический институт, но через некоторое время по семейным обстоятельствам (был арестован его отец) вернулся в Тифлис и поступил в редакцию газеты «Новое обозрение»^{54}. 19 июня 1899 г. он женился на Екатерине Сергеевне Тер-Григорян^{55}, которая, по всей видимости, была дочерью выпускника Петербургского технологического института инженера-нефтяника Сергея (Сетрака) Минаевича Тер-Крикоряна, сыгравшего важную роль в становлении нефтяного бизнеса А. И. Манташева^{56}.

Еще будучи учеником Тифлисского реального училища, С. Г. Шаумян познакомился с Ладо Кецховели^{57}, а когда вернулся из Риги, оказался в центре кружка, члены которого явно тяготели к террористической деятельности^{58}. Вскоре Георгия Лазаревича Шаумяна освободили, и уже в 1900 г. его сын, получив стипендию А. И. Манташева, вернулся в Ригу, где находился с 1 сентября 1900 по 2 марта 1902 г. Весной 1902 г. за участие в студенческих волнениях его исключили из института^{59}, а «осенью 1902 г. он вновь был включен в список стипендиатов Манташева и вместе с женой Екатериной Сергеевной, сыном Суреном и свояченицей Лелюш выехал для продолжения образования в Германию», где стал студентом философского факультета Берлинского университета. К весне 1903 г. относится знакомство С. Г. Шаумяна с В. И. Лениным^{60}.

Ранее уже приводилось письмо неизвестного автора, датированное 25 февраля 1913 г. и адресованное из Петербурга в Астрахань С. Г. Шаумяну, из которого явствует, что даже в 1913 г., когда жизненные пути И. А. Манташева и С. Г. Шаумяна разошлись, когда последний стал известным революционером, а А. И. Манташева, который поддерживал революционное движение на Кавказе, уже не было в живых, члены его семьи продолжали питать к С. Г. Шаумяну расположение и готовы были оказывать ему материальную помощь^{61}.

Обучаясь в реальном училище, С. Г. Шаумян познакомился и подружился не только с И. А. Манташевым, но и с Бейбутом Джеванширом. Последний тоже получил высшее образование в Германии. Он закончил Горную академию и по возвращении на Кавказ стал играть видную роль в бакинской нефтяной промышленности. В то же время он не порвал отношений со своим школьным другом и неоднократно помогал ему, когда тот попадал в руки жандармов^{62}.

Приведенные примеры свидетельствуют, что расширение внутрипартийных связей открывало перед И. В. Сталиным возможность установления опосредованных связей за пределами партии: в предпринимательских кругах, среди грузинского дворянства, в офицерской и чиновничьей среде. В то же время происходило установление прямых связей И. В. Сталина в тех кругах за пределами партии, от которых во многом зависела ее деятельность.

21 декабря 1996 г. на страницах «Независимой газеты» появилась публикация Александра Образцова, в которой излагались фрагменты записей, якобы принадлежавшие одному из умерших работников советских спецслужб Якову Прокофьевичу Иванову и свидетельствующие, что будто бы еще в период пребывания в Батуме И. В. Сталин установил контакты с английской и турецкой разведками. «Первая встреча Сталина с английским и турецким резидентами, — говорится в названной публикации, — произошла зимой 1901 года в Батуме… Он отыскал английского коммерсанта, имел с ним несколько встреч. Затем он встречался с турецким резидентом… Когда… Сталин был арестован за организацию беспорядков, в тюрьме его навестил английский друг». Сенсационно звучит и другое утверждение А. Образцова: «Первая встреча Сталина и Черчилля произошла в Лондоне в мае 1907 г.»^{63}. Несмотря на то что сами по себе подобные контакты вполне могли иметь место, никаких, даже косвенных данных, подтверждающих эту публикацию, в нашем распоряжении нет.

Вместе с тем есть основания предполагать, что в Батуме И. В. Сталин мог непосредственно контактировать с некоторыми предпринимателями. По воспоминаниям рабочего завода Ротшильда Чакветадзе, когда после пожара на этом заводе И. В. Сталин с депутацией рабочих посетил нового директора завода Ф. Ф. Гьюна, у рабочих возникло впечатление, что к этому времени И. В. Сталин и Ф. Ф. Гьюн уже были знакомы^{64}.

Более определенные сведения о подобных связях относятся к 1904–1905 гг. и связаны с пребыванием И. В. Сталина в Чиатурах. Здесь он появился в конце ноября — начале декабря 1904 г., и тем домом, где ему был дан приют, стал дом марганцепромышленников братьев Кекелидзе: Александра, Бартоломе, Георгия и Датико^{65}. Весной — летом 1905 г. в Чиатурах И. В. Сталин жил у марганцепромышленников Сачино Вашадзе^{66}, Джакели, по всей видимости, Александра^{67} и Уплиса Сосиевича Чачанидзе^{68}. Кроме того, он посещал дом племянника последнего — Якова Чачанидзе^{69}. А история с розыском денег, похищенных у представителя Гельзенкирхенского акционерного общества на Кавказе И. С. Персинаки, дает основания утверждать, что если И. В. Сталин и не был знаком с ним лично, то, по крайней мере, пользовался его материальной поддержкой.

Удалось обнаружить данные о кредиторах большевистского подполья, с которыми прямо или опосредованно контактировал И. В. Сталин и в Баку. В этом отношении особого внимания заслуживает агентурное донесение, полученное Бакинским охранным отделением осенью 1909 г.

«При Бакинском комитете, — сообщал секретный сотрудник Бакинского ГЖУ, — существует финансовая комиссия, членами которой состоят районный фабричный инспектор Семенов, заступивший летом место старшего фабричного инспектора, далее Исаак — конторщик Каспийского нефтепромышленного товарищества и некто Иосиф, заведующий нефтепромыслом Тер-Акопова. Деятельность означенных лиц в активных действиях не проявляется, а всецело только направляется на сбор денег под руководством Семенова. Последний брал деньги у Ландау, управляющего Балаханскими промыслами Ротшильда, Браиловского, управляющего Московско-Кавказским нефтепромышленным товариществом, Багдатьяна, управляющего техническим надзором в Совете съездов нефтепромышленников, Манчо, директора нефтяного товарищества „Шибаева“»^{70}.

Поскольку в сентябре 1909 — марте 1910 г. И. В. Джугашвили был секретарем Бакинского комитета РСДРП и деятельность финансовой комиссии осуществлялась под его непосредственным руководством, то со всеми названными в этом донесении лицами он мог быть знаком лично.

Что же представляли собой названные в приведенном агентурном донесении кредиторы Бакинской организации РСДРП?

В 1909 г. управляющим техническим надзором Совета съезда нефтепромышленников был Михаил Саркисович (Сергеевич) Багдатьян (Богдатьян). Он родился в 1874 г., вместе с Л. Б. Красиным учился в Харьковском технологическом институте, участвовал в студенческих волнениях 1899 г., был привлечен к дознанию при Харьковском ГЖУ, но доказать его причастность к организации этих волнений жандармам не удалось. В дальнейшем мы видим М. С. Багдатьяна преподавателем бакинского Коммерческого училища, а затем в «должности инженера по замощению улиц». 29 августа 1904 г. новый инженер был застигнут полицией при перевозке нелегальной типографии, но сумел скрыться из Баку и эмигрировал в Женеву, откуда вернулся после 17 октября 1905 г. По возвращении он поступил на службу в Совет съезда нефтепромышленников и вскоре занял пост управляющего техническим надзором^{71}.

Управляющий Московско-Кавказского нефтепромышленного товарищества Петр Владимирович Браиловский (1863–1910) был земляком И. В. Сталина, так его отец Владимир Иванович с 1866 по 1871 г. служил в Горийском уездном управлении казначеем^{72}. В 1883 г. после окончания 1-й Тифлисской гимназии П. В. Браиловский отправился в столицу и поступил в университет на физико-математический факультет. Здесь до 1885 г. он учился на одном курсе с Г. П. Олейниковым и А. И. Ульяновым^{73}, затем перешел в Горный институт, который закончил не ранее 1889 г.^{74} В студенческие годы В. П. Браиловский подружился с Артемием Сергеевичем Бекзадяном, князем Иосифом Юлоновичем Дадиани, князем Давидом Георгиевичем Джорджадзе и Константином Ивановичем Хатисовым^{75}.

Иосиф Юлонович (1862–1937) являлся правнуком правителя Мингрелии Манучара Кациевича Дадиани и принадлежал к боковой ветви этого известного и влиятельного на Кавказе княжеского рода^{76}. Его сестра Елена (ум. 1920) находилась замужем за подполковником князем Александром Георгиевичем Цулукидзе (ум. 1906)^{77}, а их племянник — чиновник особых поручений Канцелярии наместника на Кавказе князь Владимир Григорьевич Цулукидзе^{78} состоял в браке с Евгенией Иосифовной Джакели^{79}.

Евгения Иосифовна была внучкой Ивана Степановича Джакели и Елены Георгиевны Зубаловой^{80}, сыновья которых Степан (1861–1906) и Иосиф (1834–1898), основав в 1880 г. фирму «С. и И. Джакели и K^o», получили известность как нефтепромышленники^{81}. После их смерти руководящее положение в фирме заняли братья Зубаловы, Петр и Яков^{82}, отец которых Константин Яковлевич (1828–1901), приходившийся двоюродным братом Елене Георгиевине Зубаловой^{83}, состоял в браке с княжной Елизаветой Михайловой Тумановой, а ее сестра Эмеренция была женой Степана Ивановичем Джакели (1861–1906)^{84}.

Брат Евгении Иосифовны Николай^{85} тоже занимался нефтяным бизнесом. Он входил в правление фирмы «С. и И. Джакели»^{86}, а также вместе с Иосифом Юлоновичем Дадиани являлся учредителем нефтепромышленного товарищества «Казбек»^{87}. Однако Н. И. Джакели был не совсем обычным нефтепромышленником. В 90-е гг. XIX в. он привлек к себе внимание жандармов контактами с проходившим по делу партии «Народное право» Николаем Германовичем Гопфенгаузом, его сестрой Марией, ставшей женой Н. Е. Федосеева, который, как известно, сыграл немаловажную роль в приобщении к марксизму В. И. Ульянова (Ленина)^{88}, и одним из создателей месамедаси Иосифом Павловичем Какабадзе^{89}. Н. И. Джакели проходил по делу о «Лиге свободы Грузии»^{90}, а затем мы видим его среди преподавателей батумской воскресной школы для рабочих^{91}.

Интересной фигурой был инженер князь Давид Георгиевич Джорджадзе. Его сестра Нино (р. 1863) являлась женой народника князя Иорама Джорджадзе (р. 1858)^{92}, а брат Илья (р. 1861), находившийся в дружеских отношениях с семьей Н. Я. Николадзе^{93}, был женат на княжне Нине Захаровне Андрониковой (1858–1942)^{94}, являвшейся сестрой батумского городского головы, в прошлом тоже народника, Ивана Захаровича Андроникова^{95}.

Сам Давид Георгиевич находился в браке с княжной Ниной Давидовной Чавчавадзе (1858–1936), внучкой князя Александра Гарсевановича Чавчавадзе (1786–1846)^{96}. Одна сестра ее отца Давида Александровича (1817–1884), Нина (1812–1857), была замужем за автором знаменитой комедии «Горе от ума» Александром Сергеевичем Грибоедовым (1795–1829), другая, Екатерина (1816–1882), — за последним владетелем Мингрелии князем Давидом Левановичем Дадиани, третья, Софья (1833–1862), — за потомком знаменитого Неккера, бароном Александром Павловичем Николаи (1821–1899), вершиной карьеры которого был пост министра народного просвещения^{97}.

Характеризуя родственные связи Нины Давидовны, следует отметить, что сестра Д. Л. Дадиани Нино (1816–1886) находилась в браке с князем Иваном Константиновичем Багратион-Мухранским (1812–1895), занимавшим пост кутаисского губернатора, связанным с марганцепромышленным бизнесом и принадлежавшим к числу богатейших налогоплательщиков Тифлиса. Другая сестра Д. Л. Дадиани, Екатерина (ум. 1839), была женой князя Дмитрия Шервашидзе (1818–1858)^{98}, сын которого Георгий (1846–1918), приходившийся троюродным братом Елизавете, Екатерине и Марии Александровнам Шервашидзе и состоявший в браке с дочерью барона А. П. Николаи Марией Александровной^{99}, долгое время занимал пост тифлисского губернатора, а с 1897 по 1917 г. не только состоял при дворе императрицы Марии Федоровны, но и, как гласила молва, являлся ее гражданским мужем. От барона А. П. Николаи шла еще одна интересная генеалогическая линия. Его брат был женат на баронессе Мейендорф, сестра которой находилась в браке за Василием Николаевичем Чичериным. Их сын Георгий в 1918 г. стал наркомом иностранных дел Советской республики^{100}.

Матерью Нины Давидовны Чавчавадзе была внучка царя Грузии Георгия II светлейшая княжна Анна Ильинична Грузинская (1828–1905), приходившаяся двоюродной сестрой светлейшему князю Александру Багратовичу Грузинскому (1820–1865)^{101}, сын которого Георгий Александрович (1858–1922) входил в правление Каспийско-Черноморского товарищества^{102}. Сестра Анны Ильиничны Вера (1842–1861) являлась женой князя Николая Ивановича Святополк-Мирского (1833–1898)^{103}, брат которого Дмитрий занимал пост помощника наместника на Кавказе^{104}, а племянник Петр Дмитриевич получил известность на посту министра внутренних дел в 1904–1905 гг.^{105} Брат Нины Давидовны князь Илья Давидович Чавчавадзе (1860–1921) имел дочь Анну (1891–1943), которая была выдана замуж за графа Александра Илларионовича Воронцова-Дашкова, сына наместника на Кавказе^{106}.

Видимо, в Гори П. В. Браиловский познакомился с праправнучкой царя Грузии Ираклия II княжной Тамарой Николаевной Эристави (1872–1952), и она стала его женой. Отец княжны Тамары Николаевны — сын участника антирусского заговора 1832 г. генерал-лейтенант князь Николай Бидзинович Эристави (1831–1912) был внуком князя Реваза Георгиевича Эристави (ум. 1813), находившегося в браке с сестрой последнего царя Грузии Георгия XII царевной Анастасией Ираклиевной (1763–1838) и являвшегося родным братом неоднократно уже упоминавшегося руководителя антирусского восстания 1804 г. в Грузии князя Элизбара Георгиевича Эристави^{107}.

Брат Н. Б. Эристави Александр Бидзинович состоял в браке с Анной Захаровной Шаншиевой^{108}, сестрой того самого Константина Захаровича Шаншиева, который покровительствовал бывшему горийскому уездному начальнику Давиду Ивановичу Бакрадзе^{109}. А сестра Николая Бидзиновича Дарья находилась замужем за князем Александром Ивановичем Багратион-Давидовым и была матерью князя Георгия Александровича, принадлежавшего к числу лидеров грузинских националистов^{110}.

Сам Николай Бидзинович был женат на Екатерине Захаровне Сараджевой (1850–1929), дед которой Давид Григорьевич (ок. 1765–1846) занимался торговлей мануфактурными товарами, принадлежал к числу «тифлисских именитых граждан» и имел трех сыновей: Егора (р. ок. 1797), Захария (р. 1810) и Соломона (р. 1813). У Захария Давидовича было трое детей: Давид, Екатерина и Мария^{111}, Мария Захаровна стала женой поэта князя Давида Георгиевича Эристави (1847–1890)^{112}, а Давид Захарович получил известность как преуспевающий винозаводчик.

В то же время Давид Захарович принадлежал к числу тех немногих в России, кто в 90-е гг. XIX в. имел в своей библиотеке комплект центрального органа германских социал-демократов журнала «Neue Zeit». Причем Д. З. Сараджев не только был знаком с некоторыми лидерами грузинских социал-демократов, но и оказывал им материальную помощь. Так, по сведениям Департамента полиции, в 1910 г. «Жордания, находясь за границей, получал [от него] ежемесячную субсидию в 150 руб.»^{113}.

Жена Д. З. Сараджева Екатерина Ивановна была дочерью Ивана Адамовича Поракова (Поракишвили), брат которого Георгий являлся кумом известного нефтепромышленника Георгия Мартыновича Лианозова^{114}. Одним из друзей Давида Захаровича был марганцепромышленник Н. В. Гогоберидзе. О степени их близости свидетельствует тот факт, что последний завещал похоронить его рядом с Д. З. Сараджевым^{115}.

Один брат Тамары Николаевны, Александр (1873–1955), стал мужем Веры Яковлевны Малама (1887–1974), отец которой генерал от инфантерии Я. Д. Малама с 1905 по 1906 г. занимал пост помощника наместника на Кавказе по военной части, другой, Георгий (1875–1947), находился в браке с княжной Марией Прокофьевной Шервашидзе (1890–1986), дочерью генерал-майора князя Прокофия Левановича Шервашидзе, который был двоюродным племянником последнего правителя Абхазии князя Михаила Георгиевича Шервашидзе^{116} и троюродным братом не только народоволки княжны Марии Александровны Шервашидзе, но и состоявшего при императрице Марии Федоровне князя Георгия Дмитриевича Шервашидзе^{117}.

Таким образом, через П. В. Браиловского шли разветвленные связи в предпринимательские круги, в среду грузинской аристократии, в окружение наместника, самые высокие правительственные канцелярии и даже к императорскому двору.

Упоминаемый в приведенном выше агентурном донесении «управляющий Балаханскими промыслами Ротшильда» — это управляющий Каспийско-Черноморского нефтепромышленного товарищества инженер Давид Львович Ландау.

Давид Львович родился около 1868 г. Его предки по отцовской линии происходили из Дании, мать наполовину была немкой, наполовину — француженкой, сестра Мария жила в Петербурге и носила фамилию мужа — Таубе. От брака с Любовью Вениаминовной Гаркави Д. Л. Ландау имел сына Льва (р. 1908), ставшего известным физиком, лауреатом Нобелевской премии, и дочь Софью, бывшую женой профессора-революционера Сурена Зарафьяна^{118}.

Выйдя в 1889 г. из стен Петербургского технологического института, Давид Львович не позднее 1891 г. стал управляющим литейно-механического котельного завода в Батуме. В 1895 г. он перешел на должность главного инженера завода А. И. Манташева, а затем получил приглашение в Каспийско-Черноморское товарищество и проработал в Баку вплоть до 1920 г.: с 1895 по 1900 г. занимал пост помощника директора нефтеперегонных заводов, в 1900 г. был назначен помощником управляющего, а в 1911 г. вторым управляющим нефтепромыслами^{119}.

Д. Л. Ландау находился в приятельских отношениях с другим руководителем Каспийско-Черноморского товарищества, Казимиром Людвиговичем Бардским^{120}. Последний состоял в браке с Габриэлой Германовной Гольдлюст, дочерью австро-венгерского подданного и одновременно тифлисского купца 1-й гильдии^{121}, который вместе с братом Генрихом, тоже купцом 1-й гильдии, являлся владельцем известного на Кавказе торгового дома «Братья Гольдлюст»^{122}. Кроме Габриэлы Герман Гавриилович имел еще одну дочь, Ядвигу, ставшую женой своего кузена Эмиля Генриховича Гольдлюста^{123}.

От семьи Гольдлюстов шла еще одна важная нить. Дело в том, что сестра Эмиля Генриховича Гизель-Елизавета-Мария (р. ок. 1868) 27 июля 1886 г. обвенчалась с австрийским купцом Арнольдом-Константином Михайловичем Фейглем (р. ок. 1854). Свою предпринимательскую карьеру А. М. Фейгль начинал бакинским купцом 2-й гильдии^{124}, позднее стал коммерции советником, в 1906–1909 гг. входил в Совет бакинских нефтепромышленников и некоторое время являлся его председателем^{125}.

Когда в 1898 г. в Баку было открыто австро-венгерское консульство, его возглавил Генрих Гаврилович Гольдлюст^{126}. В 1907 г. его сменил сын Эмиль^{127}, занимавший этот пост вплоть до начала Первой мировой войны^{128}.

Как известно, консул — это «должностное лицо, назначенное правительством в какой-либо город или район иностранного государства для защиты прав и интересов организаций и граждан своей страны»^{129}. Таким образом, торговый дом «Братья Гольдлюст» на протяжении почти 16 лет представлял и защищал в Баку интересы Австро-Венгрии. При этом нельзя не учитывать, что всегда и везде консульства являются центрами, вокруг которых группируются граждане соответствующих государств, находящиеся за границей. Всегда и везде дипломатические представительства используются для прикрытия спецслужб соответствующих государств. Причем если военные атташе собирают главным образом военную информацию, то консульства — прежде всего экономическую. Следовательно, отец и сын Гольдлюсты должны были контактировать со спецслужбами Австро-Венгрии в России и располагать в Баку собственной агентурой как в предпринимательских кругах, так и в правительственных учреждениях.

Упомянутым в агентурном донесении директором нефтяного общества «Шибаев» был Александр Иванович Манчо^{130} (р. ок. 1870), молдаванин по национальности. Получив техническое образование, он поселился в Баку и здесь через некоторое время поступил на службу в нефтяную фирму «С. М. Шибаев и K^o»^{131}. Созданная московским купцом С. М. Шибаевым, она после его смерти в 1889 г. перешла сначала к жене, а потом к сыновьям, которые привлекли английский капитал и преобразовали ее в акционерное общество^{132}. В 1905 г. в его правление входили Александр Федорович Дерю Жинский, Рудольф Александрович Липман, Давид Натанович Сакер и Лесли Андреевич Уркарт^{133}. Англичанин, родившийся в России, Л. А. Уркарт некоторое время возглавлял британское консульство в Баку, а затем был членом правления горнозаводского общества Кыштымских заводов, одним из акционеров которого являлся американский бизнесмен, будущий президент США Герберт Гувер^{134}.

Впервые в качестве заведующего фирмой «С. М. Шибаев и K^o» А. И. Манчо появляется на страницах справочника «Баку и его район» в 1907–1908 гг.^{135} Перемены в руководстве этой фирмы, по всей видимости, были связаны с тем кризисом, перед лицом которого она оказалась. Однако изменить положение простой перестановкой кадров не удалось, и в июле 1909 г. газета «Баку» сообщила о банкротстве акционерного общества «Шибаев и K^o»^{136}.

Общество перешло под так называемое административное управление, в состав которого вошли М. Винтернац, Я. В. Вишау, А. И. Манчо, И. А. Розов и Э. Эпштейн^{137}. Возглавил администрацию представитель английского банка «Братья Беринг» Яков Васильевич Вишуа, А. И. Манчо сохранил прежнюю должность, а управляющим промышленности стал Б. А. Джеваншир^{138}.

Новое руководство увеличило уставной капитал общества и таким образом ликвидировало возникшую задолженность, после чего администрация была упразднена, и акционерное общество снова перешло под руководство правления. В его состав вошли: от представителей администрации А. И. Манчо и И. А. Розов, от новых акционеров Э. К. Грубе (Сибирский торговый банк), Г. П. Эклунд («Братья Нобель»), кандидат — Д. С. Хрулев^{139}.

Произошедшие в составе правления изменения свидетельствовали, что «Братья Беринг» утратили контрольный пакет акций, и руководство обществом перешло под контроль Сибирского торгового банка и «Братьев Нобель», в которых до войны особую роль играл германский капитал.

На протяжении ряда лет А. И. Манчо состоял также управляющим Биби-Эйбатского нефтяного общества^{140}, которое возникло в 1900 г.^{141} Его учредителями были один из руководителей Волжско-Камского банка, В. П. Брадке, и отец будущего белого генерала П. Н. Врангеля барон Николай Егорович Врангель (1847–1923)^{142}. В 1905 г. членами правления Биби-Эйбатского нефтяного общества являлись Александр Францевич Кох, Николай Егорович Врангель, Август Эдуардович Гутман и Юлий Федорович Николаи^{143}. Несмотря на то что общество, как считается, было создано на английские деньги^{144}, Н. Е. Врангель сотрудничал с ационерным обществом «Сименс-Гальске», а А. Э. Гутман — с акционерным обществом машиностроительных заводов Гартмана^{145}, и оба — с Петербургским международным коммерческим банком^{146}, в которых преобладал германский капитал. Позднее в руководство Биби-Эйбатского нефтяного общества вошли Яков Вишау^{147} и ставший к 1917 г. вице-директором Петербургского международного коммерческого банка Д. И. Сережников^{148}. Это свидетельствует о том, что Биби-Эйбатское нефтяное общество имело не только английские, но и немецкие связи.

О том, что А. И. Манчо являлся одним из кредиторов Бакинской организации большевиков, мы можем судить не только на основании приведенного выше агентурного донесения, но и на основании некоторых мемуаров. Особую ценность среди них имеют воспоминания рабочего И. П. Вацека, который с лета 1903 г. работал в Биби-Эйбатском нефтяном обществе и на протяжении многих лет был кассиром Бакинской организации РСДРП^{149}.

«Мы, — вспоминал И. П. Вацек, — часто брали у Манчо деньги для организации». При этом он уточнял: «В таких случаях ко мне приходил тов. Сталин». Более того, характеризуя свои контакты с А. И. Манчо, И. П. Вацек подчеркивал: «Его и товарищ Сталин хорошо знал»^{150}. Именно у А. И. Манчо в сентябре 1909 г. были получены деньги для перемещения нелегальной типографии Бакинской организации РСДРП.

«Так как переноска типографии была сопряжена с расходами, — рассказывал И. П. Вацек, — т. Сталин прибежал ко мне на завод и поручил срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либерального управляющего». В другом месте по этому же поводу он писал, что, узнав о провале типографии, И. В. Джугашвили «побежал ко мне на завод с Будой Мдивани просить у меня, чтоб я достал денег рублей 200. В это время здесь оказался Манчо, он дал Сталину (узнав в чем дело) 300 руб. Через несколько дней Манчо дал еще 300 руб. Сталину. Типография была перевезена в другое место и спасена»^{151}.

Более подробно о контактах с А. И. Манчо И. П. Вацек поведал в «Воспоминаниях о своей жизни и революционной деятельности в Закавказье», которые хранятся в РГАСПИ^{152}.

Мы не знаем, что суммарно представляла собой денежная поддержка, оказываемая А. И. Манчо бакинским большевикам, но обращает на себя внимание следующий факт. Когда И. П. Вацек был вынужден покинуть Баку, он «за десять лет» получил от своего управляющего «выходное пособие» в размере 1600 руб.^{153} Если учесть, что среднемесячная заработная плата нефтепромышленных рабочих составляла около 40 руб., получается, что А. И. Манчо обеспечил И. П. Вацека средствами на три года вперед. Уже одна эта цифра дает основание думать, что А. И. Манчо передал через И. П. Вацека в кассу большевиков не один десяток тысяч рублей.

Таким образом, став профессиональным революционером, И. В. Сталин посвятил себя деятельности, которая, несмотря на свой малозаметный характер, имела для партии решающее значение, и получил возможность установить как опосредованные, так и прямые связи в тех внепартийных кругах, от материальной поддержки которых во многом зависела судьба революционного подполья.

А поскольку эти связи вели не только в деловой мир, но на самые разные этажи государственной власти, начиная с уезда и кончая столицей, то прежде всего именно здесь следует искать объяснение многих загадок в революционной биографии И. В. Сталина.

Вспомним те на первый взгляд совершенно непонятные факты, которые были связаны с его пребыванием под следствием весной — летом 1908 г. Знакомство с ними невольно рождало подозрения о его связях с охранкой. Как мы теперь знаем, эти подозрения, оказывается, не были лишены основания. Ведший следствие помощник начальника Бакинского ГЖУ ротмистр Ф. В. Зайцев действительно пытался спасти И. В. Сталина, но вовсе не потому, что тот находился на службе Бакинского ГЖУ, а потому, что сам ротмистр Ф. В. Зайцев находился на содержании Бакинской организации РСДРП.

Взятки брали не только на Кавказе, но и в столице, даже в Департаменте полиции, причем чиновники этого учреждения торговали не только оперативной информацией, о чем шла речь ранее, но и своим влиянием на принятие тех или иных решений.

Как мы уже знаем, И. В. Сталин ни разу не привлекался к судебной ответственности. Все наказания, которым он подвергался, имели административный характер и, за исключением одного только случая (1910 г.), исходили от Особого совещания при Министерстве внутренних дел. А поскольку роль канцелярии этого совещания играло 5-е делопроизводство Департамента полиции, то принятие им тех или иных решений во многом зависело от чиновников этого делопроизводства.

О том, как некоторые из них понимали свои обязанности, свидетельствует письмо, адресованное 4 июня 1909 г. из Вологды некоему С. Стаховичу. В нем в пересказе чиновника Департамента полиции говорилось: «Мое освобождение стоит столько-то, ибо все зависит от того, как сделает доклад служащий Департамента. Последний же говорит, что в этом все и заблуждение наше, что мы обращаемся к высшим, а не к низшим» чиновникам^{154}.

Известны и таксы, которые существовали в 5-м делопроизводстве за оказываемые услуги. Весной 1910 г. охранкой было перехвачено письмо следующего содержания: «Милый! К сожалению, ничем не могу помочь. За отмену за границей (т. е. за замену административной ссылки выездом за границу. — А.О.) чиновник просит 800 рублей за тебя и Якова Михайловича (Свердлова. — А.О.). Где же взять такую сумму? Вероятно, проси я настоятельно, папа достал бы, но мне не хочется взять такую сумму у них. Была я у Полетаева еще до твоего письма. Они ничем помочь не могут»^{155}.

Если были возможны переговоры о смягчении за плату наказания Я. М. Свердлова, то подобные же переговоры вполне могли иметь место и при решении судьбы И. В. Сталина. Ведь удалось же кому-то оказать влияние на расследование тифлисской экспроприации, а также на принятие судебных решений в отношении Арсения Корсидзе, партии «Дашнакцутюн», Петербургского Совета рабочих депутатов.

На выяснение подобного рода фактов и должно быть направлено дальнейшее изучении революционной биографии И. В. Сталина. Есть основания думать, что выявление его дореволюционных закулисных связей не только позволит объяснить многие «загадки» в его революционной биографии, но и откроет некоторые невидимые пружины его политической карьеры как до, так и после 1917 г.

ПРИМЕЧАНИЯ