Кто стоял за спиной Сталина?

Последний год в семинарии

В мае 1898 г. Сеид Девдориани закончил семинарию и поступил в Юрьевский университет^{1}. Руководство ученическим кружком, который он возглавлял, перешло к Сосо Джугашвили. «Через несколько месяцев, — вспоминал С. Девдориани, — в Юрьеве я получил письмо от кружковцев: после твоего отъезда все согласились с Сосо»^{2}. Это значит, что в кружке возобладала политическая направленность.

Распространено мнение, что к этому времени наряду с тем кружком, в состав которого входил Сосо Джугашвили, в семинарии существовал еще один^{3}.

«В первый революционный марксистский кружок, так называемый „старший“ — писал Л. П. Берия, — входили семинаристы Тифлисской духовной семинарии Давиташвили (Давидов) Миша, Долидзе Арчил (Ростом), Паркадзе Гуца, Глурджидзе Григорий, Натрошвили Симон, Размадзе Гиго, Ахметелов Ладо, Иремашвили Иосиф. Во второй кружок, так называемый „младший“, входили Елисабедашвили Георгий, Сванидзе Александр, Гургенидзе Дмитрий, Сулиашвили Датико, Бердзеношвили Васо, Кецховели Вано, Ониашвили Д. и др.»^{4}.

Однако, как обратил на это внимание еще И. Книжник-Ветров^{5}, некоторые из семи названных Л. П. Берией членов «младшего» кружка в 1898–1899 гг. в семинарии вообще не обучались^{6}.

Поэтому вопрос о существовании здесь в 1898 г. двух ученических кружков и тем более об их персональном составе следует считать открытым. Вместе с тем есть основания утверждать, что и после отъезда С. Девдориани в деятельности того ученического кружка, который возглавил Сосо Джугашвили, определенное место продолжало занимать изучение легальной светской литературы. Об этом свидетельствует запись, сделанная в кондуитном журнале 28 сентября 1898 г.:

«В девять часов вечера в столовой инспектором была усмотрена группа воспитанников, столпившихся вокруг Джугашвили, что-то читавшего им. При приближении к ним Джугашвили старался скрыть записку и только при настойчивом требовании решился обнаружить свою рукопись. Оказалось, что Джугашвили читал посторонние, не одобренные начальством семинарии книги, составил особые заметки по поводу прочитанных им статей, с которыми и знакомил воспитанников Хвадачидзе, Нестроева, Давидова и Иремашвили. Был произведен обыск у воспитанников, но ничего запрещенного обнаружено не было» (Дмитрий Абашидзе). Резолюция на этом рапорте гласит: «Иметь суждение о Джугашвили в Правлении семинарии»^{7}.

Не исключено, что именно после этого на заседание Правления семинарии инспектором Дмитрием Абашидзе был вынесен вопрос об исключении Сосо из семинарии. Поддержки данное предложение не получило^{8}.

Между тем наказания И. В. Джугашвили продолжали следовать одно за другим: 9 октября 1898 г. — карцер за отсутствие на утренней молитве, 11 октября — карцер за нарушение дисциплины во время литургии, 25 октября — карцер за опоздание из отпуска на три дня, 1 ноября — строгий выговор за то, что не поздоровался с преподавателем С. А. Мураховским, 24 ноября — строгий выговор за то, что смеялся в церкви, 16 декабря — карцер за пререкание во время обыска, 18 января — лишение отпуска в город на один месяц, 31 января — карцер за уход со всенощной и т. д.^{9}.

Столь же красноречивы и оценки по поведению: сентябрь 1898 г. — три, октябрь — три с минусом, ноябрь — четыре с минусом, декабрь — три, январь — три с минусом, февраль — три с плюсом, март — четыре, апрель — три^{10}.

Превращение Сосо в одного из самых недисциплинированных и неуспевающих воспитанников семинарии было связано с тем, что именно в это время его все больше и больше занимала общественно-политическая деятельность. Став членом Тифлисской организации РСДРП, он получил возможность расширить свои связи, особенно в рабочей среде. Не указывая используемых источников, Л. П. Берия утверждал, что в 1898–1899 гг. И. В. Джугашвили руководил сразу несколькими рабочими кружками^{11}.

Частично эти сведения подтверждаются воспоминаниями рабочих В. Бакрадзе (железнодорожное депо)^{12}, А. И. Бедиашвилй (обувная фабрика Г. Г. Адельханова)^{13}, К. Калантарова (завод М. Карапетова)^{14}, Л. Латанишвили (табачная фабрика)^{15}, Д. Лордкипанидзе (железнодорожные мастерские)^{16}, Е. Сартания (кузнечный цех железнодорожных мастерских)^{17} и др.

Однако если учесть, что И. В. Джугашвили был более или менее свободен только по воскресеньям, а с начала сентября до конца декабря 1898 г. насчитывалось только 18 воскресений, станет понята но, что, располагая столь ограниченным временем, он не мог руководить сразу несколькими кружками. Вероятнее всего, в большинстве из них он выступал не в роли руководителя, а в качестве одного из пропагандистов.

В любом случае его деятельность способствовала политическому просвещению тифлисских рабочих и пробуждению их социальной активности. Одним из ее проявлений стала забастовка в железнодорожных мастерских^{18}, которая началась в понедельник 14 декабря^{19} и продолжалась до субботы 19-го^{20}. 20 декабря «почти все рабочие» вернулись на свои места^{21}. Был ли причастен Сосо Джугашвили к ее организации, остается неясным^{22}. Едва ли не единственным на этот счет является свидетельство рабочего Н. Выгорбина, который утверждал, что в субботу 12-го и в воскресенье 13 декабря он встречался с Сосо Джугашвили в железнодорожных мастерских^{23}. Но вероятнее всего, за развитием забастовки он наблюдал главным образом со стороны, так как с понедельника 14-го имел возможность контактировать с рабочими в лучшем случае на протяжении одного-двух часов в день.

16-го, в среду, в общежитии семинарии был произведен обыск, во время которого Сосо вступил в спор с представителями администрации. «Пререкался с преподавателем», — сказано в кондуитном журнале. За этим последовало наказание — очередной карцер^{24}. Обыск имел профилактический характер: 25 декабря начинались рождественские праздники и семинаристы разъезжались по домам.

Возобновились занятия, по всей видимости, в понедельник 4 января 1899 г. Вскоре после этого произошло событие, о котором мы пока ничего не знаем и которое имело своим следствием то, что с понедельника 18 января И. В. Джугашвили был на месяц лишен права выходить в город^{25}.

Не исключено, что подобное наказание было связано с историей, которая нам известна со слов бывшего семинариста П. Талаквадзе. Однажды в 1899 г. после обеда, когда группа воспитанников находилась в Пушкинском сквере, им сообщили, что в семинарии обыскивают Сосо. Когда мы прибежали, вспоминал П. Талаквадзе, Д. Абашидзе уже взломал «гардеробный ящик», забрал запрещенные книги и поднимался на второй этаж. «Вдруг в это время к инспектору неожиданно подбежал ученик шестого класса Василий Келбакиани и толкнул монаха, чтобы выбить из его рук книги. Это оказалось безуспешным. Тогда Келбакиани набросился на инспектора спереди, и книги тут же посыпались на пол. Тов. Сосо и Келбакиани быстро подхватили книги и бросились бежать»^{26}.

Что дает основание связывать между собой этот эпизод и наказание, которому подвергся И. В. Джугашвили? 19 января 1899 г. одновременно с лишением его права выходить в город на протяжении месяца воспитанник шестого класса Васо Келбакиани был исключен из семинарии^{27}.

Возобновить свою кружковую деятельность в городе Сосо мог только с конца февраля. Кроме двух воскресений в феврале (21 и 28) в его распоряжении было четыре воскресенья в марте (7, 14, 21, 28) и не более двух воскресений в апреле (4 и 11). Удалось разыскать воспоминания рабочего Ягора Торикашвили, который утверждал, что в 1899 г. до исключения из семинарии Сосо вел занятия в кружке, членами которого были рабочие токарного цеха железнодорожных мастерских^{28}. Имеются также сведения о его занятиях в 1899 г. в кружке, существовавшем с конца 1898 г. на табачной фабрике Бозарджианца^{29}.

Последний раз Сосо Джугашвили фигурирует в классном журнале 3 апреля, когда ему была поставлена тройка по литургике^{30}. Записи в классном журнале обрываются на пятнице 9 апреля^{31}. 7 апреля датирована последняя запись в кондуитном журнале, из которой явствует, что в этот день И. В. Джугашвили не поздоровался с преподавателем А. П. Альбовым, за что получил очередной выговор^{32}.

Затем семинария была закрыта на пасхальные каникулы, которые продолжались, по-видимому, до 25 апреля, после чего начались экзамены, а когда они завершились, то 29 мая 1899 г. появилось решение об исключении И. В. Джугашвили из семинарии. Оно гласило: «Увольняется из семинарии за неявку на экзамены по неизвестной причине»^{33}.

Но как можно исключить человека из учебного заведения, не зная причин его отсутствия на экзаменах? Ведь они могли быть и уважительными. К тому же нередко воспитанников, не сдавших экзамены, оставляли на второй год. Учитывая это, можно с полным основанием утверждать, что официальная версия имела чисто формальный характер и должна была скрыть какую-то другую причину отчисления.

Как объяснял произошедшее сам И. В. Джугашвили? В «литере Б» от 13 июля 1902 г., заполненной в батумской тюрьме, мы читаем: «До пятого класса воспитывался на казенный счет, после была потребована плата за обучение и за содержание как не из духовного звания, за неимением средств вышел из училища»^{34}.15 марта 1913 г. в Петербургском ГЖУ на вопрос «Где обучался?» И. В. Джугашвили дал подобный же ответ: в 1894 г. «поступил в духовную семинарию, из которой вышел, не окончив курс, в 1899 г. по неимению средств, так как был лишен казенной стипендии»^{35}.

Данная версия тоже вызывает вопросы: если все обстояло именно так, почему названная причина не нашла отражения в решении Правления семинарии? И почему деньги за обучение потребовали именно весной 1899 г., а не раньше? Очевидно, даже в том случае, если весной 1899 г. действительно возник вопрос о. внесении платы за обучение, это было следствием какой-то другой; причины, которую И. В. Джугашвили тоже не пожелал назвать.

В 1932 г. в одной из анкет И. В. Сталин сформулировал другую версию своего отчисления: «Вышиблен из православной духовной семинарии за пропаганду марксизма»^{36}. Эта версия была включена в его «Краткую биографию» и с тех пор приобрела хрестоматийный характер^{37}.

С одной стороны, она согласуется с целым рядом воспоминаний. Так, например, Васо Хаханишвили писал, что Сосо был исключен из семинарии «после стычки с инспектором Дмитрием»^{38}. О том, что главную роль в его исключении играл инспектор Д. Абашидзе, вспоминал Доментий Гогохия^{39}. Как бы уточняя эти свидетельства, Поликарп Талаквадзе отмечал: «Товарищи рассказывали мне, что у товарища Сосо произошла большая стычка с Абашидзе, которому наконец-то удалось поймать тов. Сосо за чтением нелегальных книг, после чего Сосо был уволен из семинарии»^{40}. С этими воспоминаниями перекликаются воспоминания Вано Кецховели: «В конце концов семинарские ищейки напали на след тайных кружков и начали репрессии против нас»^{41}. Об этом же писал С. Девдориани, который в это время находился в Юрьеве: «Мне сообщили — кружок провалился, а его членов исключили из семинарии»^{42}.

Однако всему этому противоречит тот факт, что в справке об окончании И. В. Джугашвили четырех классов семинарии фигурирует оценка «пять» по поведению^{43}. Маловероятно, чтобы воспитанник, исключенный из духовной семинарии «за пропаганду марксизма», получил подобную оценку, особенно если учесть его оценки по поведению за последние два года пребывания в семинарии.

Известна еще одна версия, исходившая от Екатерины Джугашвили, которая утверждала, что она сама забрала сына из семинарии, потому что у него начался туберкулез и возникла необходимость его лечения^{44}. Если бы это действительно было так, данная причина нашла бы свое отражение в решении Правления семинарии об отчислении И. В. Джугашвили, а ему самому в 1902 г. и позднее не нужно было бы придумывать другое объяснение.

Таким образом, вопрос о причинах его исключения из семинарии пока остается открытым[23].

В поисках ответа на него следует обратить внимание на уже цитировавшиеся воспоминания П. Талаквадзе, из которых явствует, что когда он после пасхальных каникул вернулся в семинарию, то уже не застал в ней И. В. Джугашвили^{45}. Это значит, что события, повлекшие за собой его исключение, произошли до начала экзаменов.

О том, что во время каникул Сосо действительно находился в Тифлисе, свидетельствовали позднее Н. Выгорбин и Я. Торикашвили, которые утверждали, что И. В. Джугашвили принимал участие в маевке, состоявшейся здесь 19 апреля 1899 г.^{46}

Начало самостоятельной жизни

В апреле 1899 г., когда Сосо Джугашвили оказался за дверями семинарии, ему было уже двадцать лет. Где же он жил? На какие средства существовал?

Если обратиться к имеющейся литературе, можно заметить: после исключения из семинарии в его биографии «белое пятно». «Некоторое время Сталин перебивается уроками, а затем (в декабре 1899 г.) поступает на работу в Тифлисскую физическую обсерваторию». Вот и все, что говорится об этом в его «Краткой биографии»^{1}.

Довольно скупо освещают эти полгода в его жизни и сохранившиеся воспоминания. И все-таки они позволяют наполнить приведенные выше строки более конкретным содержанием.

Прежде всего воспоминания свидетельствуют, что исключенный из семинарии, не имея ни крова, ни работы, И. В. Джугашвили вынужден был вернуться в Гори. Но там его никто не ждал с распростертыми объятиями.

«Когда Сосо исключили из семинарии, — вспоминала Мария Махароблидзе (в замужестве Кублидзе), — мать очень рассердилась на него, и Сосо прятался несколько дней в садах селения Гамбареули. Я со своими товарищами ходила тайком к Сосо и носила ему пищу»^{2}.

Исключение И. В. Джугашвили из семинарии было тяжелым ударом для Кеке. Оно не только не могло не задеть ее самолюбия, но и означало крушение ее надежд на благополучное будущее единственного сына. Поэтому возникновение конфликта между ним и матерью представляется вполне реальным. Но неужели в Гори Сосо не мог найти приюта у своего дяди Глаха, других родственников или знакомых?

Возникает мысль о том, что в садах Гамбареули он скрывался не только от матери. В связи с этим несомненный интерес представляет свидетельство Г. Елисабедашвили, который утверждал, что перед исключением из семинарии «товарища Сталина хотели арестовать»^{3}.

В последних числах мая — начале июня, когда в семинарии закончились экзамены и ее воспитанники стали разъезжаться по домам, в Гори появился Миха Давиташвили, который забрал Сосо с собой в Цроми.

Из воспоминаний брата Михи Петра Давиташвили: «Здесь Сосо самозабвенно принялся за самообразование <…>. Миша и Коба как раз здесь начали свою конспиративную жизнь. В Цроми к ним часто приезжали товарищи <…>. Между прочим <…> приезжал Ладо Кецховели»^{4}.

Можно лишь предполагать, что скрывается за словами «начали свою конспиративную жизнь» и с какой целью Ладо Кецховели приезжал в Цроми. Однако пребывание И. В. Джугашвили здесь летом 1899 г. действительно стало важным моментом в его биографии.

Именно в это время горийский уездный начальник получил из Тифлиса распоряжение произвести в доме священника Н. Э. Давиташвили обыск^{5}. Никаких документов, связанных с этим обыском, обнаружить пока не удалось. Ничего не известно и о его причинах. Сам Н. Э. Давиташвили политической деятельностью не занимался. Нет никаких данных о том, что к этому времени в поле зрения полиции находился его сын Миха.

Исполнение полученного распоряжения было доверено секретарю уездного правления Д. В. Гогохия. А поскольку его жена приходилась Н. Э. Давиташвили племянницей, прежде чем нагрянуть к своему родственнику, Д. В. Гогохия отправил в Цроми «осетина Джиора Гасишвили», чтобы он предупредил Н. Э. Давиташвили о предстоящем визите. Неизвестно, нужна ли была такая предосторожность. Во всяком случае, обыск не дал никаких результатов^{6}.

Так летом 1899 г. произошло первое известное нам знакомство И. В. Джугашвили с полицией.

После этого он возвратился в Гори. Имеются сведения, что здесь на квартире В. Т. Хаханишвили он встречался с Михаилом Монаселидзе и Ладо Кецховели. Одним из вопросов, который обсуждался ими, был вопрос о необходимости изменения характера деятельности местной социал-демократической организации. Речь шла о переходе от пропаганды марксизма к активным действиям и создании нелегальной типографии^{7}. Приехавшему в августе этого же года из Петербурга в Гори Давиду Багдавадзе запомнилось, что Ладо Кецховели выступал с инициативой организации забастовки рабочих тифлисской конки^{8}.

Когда 1 сентября возобновились занятия в Тифлисской православной семинарии, среди тех, кто продолжил их, был и Миха Давиташвили. Однако, едва сев за парту, он уже 16 сентября подал заявление об уходе из семинарии^{9}.

Ежегодно на страницах «Духовного вестника грузинского экзархата» публиковались списки воспитанников, окончивших семинарию, переведенных в следующий класс или же отчисленных за неуспеваемость и по другим причинам. По окончании 1898/99 учебного года количество отчисленных не отличалось от количества отчисленных в предшествовавшие годы^{10}. Если же сравнить списки выдержавших переводные экзамены (май 1899 г.) со списками дошедших до конца следующего учебного года (май 1900 г.), обнаруживается отсутствие в них значительного количества воспитанников^{11}.

Знакомство с документацией семинарии показывает, что более Двадцати человек исчезли из ее списков в июле — сентябре 1899 г., т. е. уже после того, как были подведены итоги 1898/99 учебного года^{12}.

Существует версия, будто бы, уходя из семинарии, И. В. Джугашвили выдал начальству своих товарищей по ученическому кружку. Подобным образом он якобы хотел увлечь их за собой в революционное движение^{13}. Данная версия вызывает сомнения. И не только потому, что некоторые воспитанники ушли из семинарии сами, и не только потому, что некоторые члены сталинского ученического кружка продолжали обучаться в семинарии после рассматриваемых событий, но и потому, что И. В. Джугашвили не мог не понимать, что если бы он действительно выдал своих товарищей, такой поступок имел бы для него самые печальные последствия.

«Весь этот эпизод, подхваченный легковерными биографами, — писал Л. Д. Троцкий, которого никак нельзя заподозрить в симпатиях к И. В. Сталину, — несет на себе явственное клеймо измышления <…>. Если бы даже Сосо оказался способен на такой шаг <…> совершенно невозможно допустить, чтобы партия потерпела его после этого в своих рядах»^{14}.

Когда волна отчислений прошла, И. В. Джугашвили вернулся в Тифлис.

2 октября ему было выдано свидетельство об окончании четырех классов. В нем говорилось, что он «при поведении отличном оказал успехи». И далее шел перечень 20 предметов. По двум из них (церковно-славянское пение и логика) значилась оценка «5», по трем — (гомилистика, основы богословия, церковная история) — оценка «3», по остальным — оценка «4»^{15}. Если вспомнить, как И. В. Джугашвили учился в третьем-четвертом классах, а также принять во внимание его оценки по поведению, данное свидетельство не может не вызвать удивления.

В свидетельстве об окончании четырех классов семинарии важное значение имели не только значившиеся в нем оценки, но и следующая запись: «Означенный в сем свидетельстве Джугашвили в случае непоступления на службу по духовному ведомству обязан уплатить Правлению Тифлисской духовной семинарии по силе Высочайше утвержденного 26 июня 1891 г. определения Святейшего Синода от 28 марта, 18 апреля того же года за обучение в семинарии двести (200) руб. Кроме того, Джугашвили обязан уплатить Правлению Тифлисской духовной семинарии восемнадцать руб. 15 коп. (18 руб. 15 коп.) за утерянные им из фундаментальной и ученической библиотек названные семнадцать книг»^{16}.

И далее: «Вышепоименованный Джугашвили во время обучения в семинарии содержался на счет епархии, которой остался должен четыреста восемьдесят руб. (480 руб.) В случае непоступления его, Джугашвили, на службу по духовному ведомству или на учебную службу в начальных народных школах согласно параграфа 169 Высочайше утвержденного 22 августа 1884 г. Устава православных духовных семинарий он обязан возвратить сумму, употребленную на его содержание и означенную в этом свидетельстве семинарским правлением»^{17}.

Таким образом, перед И. В. Джугашвили открывалась перспектива: или пойти на духовную службу, или же стать учителем. В противном случае он обязан был вернуть семинарии 680 руб. Для человека, не имевшего в кармане ни гроша, эта сумма являлась почти фантастической.

При желании И. В. Джугашвили мог найти место и на духовной службе, и в системе народного образования. Однако оставшись в Тифлисе, он избрал другой путь. Едва ли не единственным источником, свидетельствующим о том, чем он занимался после исключения из семинарии, является «литера Б», заполненная во время его пребывания под арестом помощником начальника Кутаисского ГЖУ по Батумской области летом 1902 г. На вопрос «средства к жизни» И. В. Джугашвили ответил следующим образом: «Служба в учреждениях, в конторе Абесадзе, обсерватории и иногда давал уроки»^{18}. Кому именно он давал уроки, какие учреждения имел в виду и что представляла собой контора Абесадзе, остается неизвестным.

Более определенными сведениями мы располагаем о его местожительстве. «В 1899–1900 гг., — вспоминал Д. Е. Каландарашвили, — на бывшем Михайловском проспекте в доме № 102 я занимал три комнаты. В одной из лучших комнат у меня жил товарищ Сосо Джугашвили <…> со своим товарищем Михой Давиташвили. Сильвестр Джибладзе привел его к нам как в надежную семью»^{19}.

Пробыл И. В. Джугашвили в этой «надежной семье» недолго. Расставание с ним Д. Е. Каландарашвили позднее объяснял своим переездом на другую квартиру. Однако если это переселение произошло в 1900 г., то И. В. Джугашвили оставил квартиру Д. Е. Каландарашвили в 1899 г.^{20} Следовательно, или последнего подвела память, или же он не пожелал называть действительную причину расставания со своим ставшим к моменту написания воспоминаний знаменитым квартирантом. А поскольку после 1899 г. Д. Е. Каландарашвили и И. В. Джугашвили, продолжая жить в одном городе и являясь членами одной партийной организации, не только больше не поддерживали отношений, но даже не встречались, невольно возникает мысль, что их расставанию предшествовал конфликт^{21}.

Этот конфликт мог быть связан с теми разногласиями, которые осенью 1899 г. возникли внутри Тифлисской организации РСДРП. И. В. Джугашвили снова появился в Тифлисе в тот момент, когда Ладо Кецховели развернул агитацию за переход к активным действиям^{22}. Для обсуждения поднятого им вопроса редакция «Квали» созвала специальное совещание. Возражения оппонентов Л. Кецховели сводились к тому, что организация мала и первое же открытое выступление приведет к ее разгрому. Эти аргументы были поддержаны большинством собравшихся, в результате чего, по свидетельству С. Аллилуева, Ладо Кецховели ушел с совещания, что называется, хлопнув дверью^{23}.

Не сложив оружие, он продолжал искать сторонников и к концу 1899 г. сумел склонить на свою сторону Сильвестра Джибладзе, Севериана Джугели, Раждена Каладзе, А. Окуашвили, Вано Стуруа, Г. Чхеидзе, А. Н. Шатилова и некоторых других^{24}.

Первоначально возникшие разногласия не выходили за рамки актива Тифлисской организации РСДРП. Одним из первых, кто вынес их на суд рабочих, был И. В. Джугашвили. На заседании своего кружка он подверг Н. Жорданию и других руководителей организации резкой критике^{25}. Об этом стало известно редакции «Квали». По одним данным, возникший конфликт удалось ликвидировать^{26}, по другим — против И. В. Джугашвили последовали санкции — у него отобрали кружок, которым он руководил^{27}.

Отголоски этого конфликта нашли отражение в воспоминаниях Д. Е. Каландарашвили: «Тов. Сосо, — отмечал он, — упрекал Силибистро (речь идет о С. Джибладзе. — А.О.), — в том, что они ведут среди рабочих преимущественно культурно-просветительную работу и не воспитывают их революционерами». И далее: «Мне часто приходилось слышать от наших, что взгляды Сосо совершенно иные, чем у других»^{28}. А поскольку сам Д. Е. Каландарашвили, по всей видимости, разделял позицию редакции «Квали», конфликт между И. Джугашвили и руководителями организации превратился в конфликт между хозяином квартиры и его квартирантом. Не стало ли это одной из причин, которые заставили И. В. Джугашвили покинуть квартиру Д. Е. Каландарашвили?

На этот раз на помощь Сосо пришел Вано Кецховели, который после ухода из семинарии с 20 октября работал и жил в Тифлисской физической обсерватории^{29}. «Товарищ Сталин, — вспоминал он, — очутившись вне семинарии, не имел ни квартиры <…>, ни работы. Он знал о моем устройстве в обсерватории и поселился со мной»^{30}.

Через некоторое время в обсерватории появилась вакансия. «В конце 1899 г., — читаем мы в воспоминаниях Н. Л. Домбровского, — вследствие ухода одного сотрудника, А. Вайсермана, освободилась должность практиканта-наблюдателя, на которую был принят И. Джугашвили»^{31}. По свидетельству В. Кецховели, вакансия появилась «в конце ноября»^{32}.

Это значит, что И. В. Джугашвили покинул квартиру Д. Е. Каландарашвили не ранее 20 октября — не позднее конца ноября.

Между тем хорошо известно, что в Тифлисскую физическую обсерваторию он был принят 28 декабря 1899 г.^{33} Подобное расхождение, вероятно, объясняется тем, что оформлению на службу предшествовал испытательный срок, «требовалась предварительная трех-четырехнедельная практика, — объяснял В. Кецховели, — после чего новый работник зачислялся в штат»^{34}.

В своей книге, посвященной И. В. Сталину, писатель Э. С. Радзинский, которого почему-то считают историком, пишет о том, как будущий вождь, которому «суждено было определять» ход событий XX в., став наблюдателем Тифлисской обсерватории, вглядывался на рубеже столетий «в глубь Вселенной»^{35}. Между тем Тифлисская физическая обсерватория не имела никакого отношения к астрономии. Она являлась обыкновенной метеорологический станцией.

О том, как протекала работа наблюдателя этой обсерватории, мы можем судить на основании воспоминаний В. Бердзеношвили:

«В неделю два раза нам приходилось дежурить, — писал он. — Дежурство дневное начиналось рано утром, в полседьмого, и длилось до 10 часов вечера. Ежечасно мы обходили все приборы, имевшиеся на территории метеорологической площади, отсчитывавшие температуру, наблюдали за облачностью, ветром, давлением и результаты наблюдения заносили в специально на то предназначенные тетради. Ночное дежурство начиналось вечером, в половине девятого, и продолжалось до восьми утра. Тут уже никаких перерывов на обед не предполагалось <…>. После бессонной ночи, проведенной у метеорологических приборов, дежурный имел свободный день <…>. Заработная плата вычислителю-наблюдателю не превышала 20 рублей в месяц. И только прослужившему полгода надбавляли рублей 5, не больше <…>. Наблюдатели занимали четыре жилых комнаты при самой обсерватории <…>. Над нами во втором этаже находилась квартира директора обсерватории <…>. Наблюдателей было шесть, так называемых вольных, и один штатный, который в неделю раз замещал каждого наблюдателя»^{36}.

А вот что писал Н. Л. Домбровский: «Дежурный наблюдатель обязан был являться к семи утра <…>. Дневной дежурный производил наблюдения до девяти вечера, к этому времени являлся сменяющий его ночной дежурный <…>, сменившийся дневной дежурный на следующий день являлся на работу в вычислительную, где и производил обработку наблюдений, поступивших в обсерваторию со всего Кавказа. Ночной же дежурный после дежурства отправлялся на отдых и на работу в вычислительную являлся уже на следующий день, а через день вновь вступал на дневное дежурство»^{37}.

Сохранились документы, из которых явствует, что первоначально И. В. Джугашвили получал 20 руб. в месяц^{38}, с 20 апреля 1900 г. его жалованье было увеличено до 25 руб.^{39}

От первых кружков к массовой партии

Новый 1900 г. открылся в Тифлисе событием, которое некоторые авторы рассматривают как начало поворота в развитии социал-демократического движения на Кавказе.

1 января 1900 г. остановилась тифлисская конка. Отказавшись обсуждать выдвинутые рабочими требования, ее администрация вызвала полицию. Еще совсем недавно достаточно было полицейского свистка, чтобы рассеять любую толпу. На этот раз рабочие отказались подчиняться требованиям полиции, а когда она попыталась применить силу, оказали сопротивление. И хотя после ареста наиболее активных участников забастовка была прекращена, произошедшие события имели большой общественный резонанс^{1}.

С ними связан еще один важный факт. В городе появились прокламации, посвященные забастовке и выдвинутым в ходе нее требованиям^{2}. Первая известная нам листовка была выпущена в Тифлисе кружком Ф. Майорова осенью 1893 г.^{3} Еще одна листовка появилась в 1896 г.^{4} Однако первоначально они были рукописными, распространялись тайно, в индивидуальном порядке и по этой причине не могли привлечь к себе широкое внимание и оказать заметное влияние на рабочих. Прокламации, появившиеся в начале 1900 г., были не только отпечатаны, но и разбросаны по городу^{5}. Так была сделана одна из первых попыток перехода от устной пропаганды в рабочих кружках к открытой массовой агитации.

Вскоре жандармам удалось установить, что главную роль в организации стачки играл Ладо Кецховели. Начались его поиски, узнав о которых он перешел на нелегальное положение и уехал в Баку^{6}.

Примерно к этому времени относится первый арест И. В. Джугашвили.

О нем известно пока только из воспоминаний Г. И. Елисабедашвили, который датировал его концом 1899 г., отмечая, правда, что он произошел тогда, когда И. Джугашвили уже работал в обсерватории^{7}. Если же учесть, что его зачислили в штат 28 декабря 1899 г., то, вероятнее всего, арест имел место в начале 1900 г.

Обращение к сохранившимся документам обсерватории позволяет получить следующую картину дежурств И. В. Джугашвили в этом году: 13, 17, 19, 23, 25, 28, 29, 31 января; 3, 4, 6, 10, 12, 16, 22, 24, 28 февраля; 2, 6, 8, 12, 14, 20, 24, 26, 30 марта; 5, 7, 11, 13, 17,19, 23, 25, 29 апреля; 5, 7, 11, 13, 17,19, 23,25, 31 мая; 4, 6, 10,12,16, 18, 22, 24, 28, 30 июня; 4, 10, 12, 16, 18, 22, 24, 28, 30 июля; 5, 9, 11, 15, 17, 21, 23, 27, 29 августа; 2, 4, 8, 14, 16, 20, 22, 26, 28 сентября; (за октябрь записей обнаружить не удалось); 1, 3, 7, 9, 13, 19, 21, 25, 27 ноября; 3, 7, 9, 15, 21, 25, 27, 31 декабря^{8}.

Получается, что принятый на службу И. В. Джугашвили на протяжении первых двух недель на работу не выходил. Это дает основание предполагать, что его пребывание под арестом относится ко времени до 13 января 1900 г.

Заслуживает внимания и другой факт — появление в Тифлисе его матери. Точная дата ее приезда неизвестна, но ориентировочно определить ее можно. «В конце января 1900 г., — вспоминал В. Кецховели, — приехал к нам В. Бердзеношвили», а «через некоторое время» «мать т. Сосо Екатерина Георгиевна». Когда Е. Г. Джугашвили уже жила у сына в обсерватории, сюда «в один апрельский день» явилась какая-то подозрительная личность, разыскивающая Ладо Кецховели. «Прошел еще месяц», и Вано Кецховели вызвали в местное жандармское управление, после чего он предпочел оставить работу в обсерватории^{9}.

Если подходить к названным воспоминаниям формально, получается, что В. Кецховели ушел из обсерватории в мае 1900 г. Между тем имеются сведения, что расчет он получил 20 марта^{10}. Следовательно, появление в обсерватории подозрительной личности, искавшей Ладо, относилось ко времени до 20 февраля. Именно в этот день в штат обсерватории был зачислен В. Бердзеношвили. После ухода из семинарии он некоторое время жил в городе Грозном, «в начале января 1900 г.» вернулся в Тифлис и сразу же, еще до поступления в обсерваторию, поселился здесь у своих товарищей^{11}.

Исходя из этого, можно утверждать, что Е. Г. Джугашвили приехала в Тифлис не ранее декабря 1899 — не позднее февраля 1900 г. А следовательно, ее приезд вполне мог быть связан с арестом сына.

Что же послужило причиной ареста?

«Когда Сосо работал в обсерватории <…>, — вспоминал Г. И. Елисабедашвили, — к нему пришли неожиданно и забрали <…> в полицейский участок. Сосо не знал в чем дело, но скоро понял, что это дело касается „недоимок“, которые отец его должен был платить Дидилиловскому сельскому правлению. Он принял вид, что готов отвечать за „свой долг“. Его держали у себя, чтобы заставить заплатить, но не было у него денег, и думал как-нибудь заплатить <…>. Товарищи выручили его, уплатив требуемое»^{12}.

В этом свидетельстве много неясного.

С одной стороны, позднее, в 1901 г., при обыске у И. В. Джугашвили действительно обнаружили «квитанцию о сдаче податей»^{13}. С другой стороны, его отец не жил в Диди Лило более тридцати лет, землей в Дидилиловском сельском обществе не пользовался и по этой причине к поземельным, в том числе выкупным, платежам отношения не имел, а подушная подать давно была отменена. Но даже если допустить факт существования задолженности Бесо Джугашвили, возникает вопрос: почему за решеткой оказался не он сам, а его сын?

Удивительно и другое. Если бы причина ареста заключалась в необходимости взыскания отцовских недоимок, И. В. Джугашвили сначала должен был получить требование на этот счет, и только в случае уклонения от его исполнения к нему могли применить меры воздействия. Причем такая мера, как арест, предполагала злостное уклонение от платежей. Но между 6 декабря 1899 г., когда И. В. Джугашвили стал правоспособным^{14}, и его арестом прошло всего лишь около месяца.

Невольно вспоминается уже известный нам факт — фотография вождя, включенная во второе издание его «Краткой биографии» и датированная 1900 г. Как мы уже знаем, в официальных изданиях 30-х гг. она сопровождалась пояснением, указывающим на ее жандармское происхождение. И хотя есть основания думать, что эта фотография относится к более позднему времени, указание на то, что она была сделана в 1900 г. в Тифлисском губернском жандармском управлении означало официальное признание не только факта самого ареста И. В. Джугашвили в 1900 г., но и его политического характера[24].

А поскольку данный факт по времени совпадает с забастовкой тифлисской конки, возникает вопрос: не было ли между ними связи?

Несмотря на то что Ладо Кецховели оставил Тифлис, борьба между сторонниками и противниками активных действий внутри Тифлисской организации РСДРП продолжалась. Особое значение в этом отношении имела маевка, состоявшаяся весной 1900 г. В ней участвовало около 500 человек^{15}. И хотя ряды членов Тифлисской организации РСДРП по-прежнему оставались немногочисленными, а ее влияние на рабочих города было невелико, празднование 1 мая 1900 г. показало, что положение организации начинает быстро меняться.

Поэтому, как вспоминал С. Я. Аллилуев, «после маевки борьба между „стариками“ и „молодыми“ еще более обострилась». Обсуждению вопросов дальнейшей тактики было посвящено несколько специальных собраний, которые, судя по всему, свидетельствовали о том, что среди рядовых членов организации тактика активных действий находила все больше и больше сторонников. Особую роль в начавшемся повороте в деятельности Тифлисской организации РСДРП, по мнению С. Я. Аллилуева, играли ссыльные^{16}. Из их числа, в качестве примера, можно назвать рабочего Мирона Демьяновича Савченко. Сын смоленского крестьянина^{17}, он ушел на заработки в столицу и там, став членом «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», участвовал в кружке Людвига Карловича Мертенса, получившего позднее известность как Мартене и ставшего в 1919 г. первым официальным представителем Советской России в США^{18}. После ареста летом 1896 г. М. Д. Савченко был приговорен к четырем месяцам тюрьмы и двум годам гласного надзора полиции. В Тифлис он прибыл не позднее 26 октября 1898 г.^{19}.

Здесь М. Д. Савченко связался с местной организацией РСДРП и вскоре возглавил кружок в железнодорожных мастерских, одним из членов которого летом 1900 г. стал рабочий Михаил Иванович Калинин, тоже бывший членом петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», тоже после ареста высланный на Кавказ^{20} и 30 июня 1900 г. принятый токарем в Главные мастерские Закавказской железной дороги^{21}.

Приезд М. И. Калинина в Тифлис совпал с волной забастовок, которые прокатились по городу. В конце июня прекратили работу наборщики типографий. В начале июля остановилась табачная фабрика Сафарова, 26 июля — табачная фабрика Бозарджианца, 2 августа — табачная фабрика Энфианджианца и завод Яралова, 6 августа началась новая стачка на фабрике Сафарова, 10 августа — на заводе Адельханова^{22}. И хотя нам пока почти ничего не известно о подготовке этих стачек, на всех названных предприятиях уже имелись рабочие кружки.

Около 1 июля началось брожение в железнодорожных мастерских (токарный цех), 11-го числа рабочие этого цеха предъявили администрации свои требования. 28-го токарей поддержал вагонный цех, 1 августа забастовка охватила все мастерские^{23}.

Подобного власти еще не видели. В город были введены дополнительные воинские части^{24}, начались увольнения рабочих, обыски и аресты^{25}. Но правительственные репрессии лишь усилили недовольство.

Именно в это время тифлисские социал-демократы сделали попытку создания первой нелегальной типографии. Для этого, по воспоминаниям Артема Тио, ему было поручено выкрасть из Управления Закавказской железной дороги мимеограф^{26}. По одним данным, его разместили на квартире В. Гогиладзе, по другим — на квартире В. Мгеладзе.

«Во время забастовки, — вспоминал Б. Бибинейшвили, — по поручению Тифлисской организации Щестор] Каладзе и наборщик Влас Мгеладзе у меня на квартире на Красногорской улице (это была квартира землемера тов. В. Гогиладзе, который на лето уехал на дачу, оставив меня и Н. Каладзе на своей квартире) устроили примитивную типографию»^{27}.

«В 1900 г., — отмечается в биографической справке о Несторе Варфоломеевиче Каладзе, — во время забастовки в Тифлисе рабочих Главных мастерских и депо Закавказской железной дороги он по поручению организации вместе с Бибинейшвили и наборщиком Власом Мгеладзе устроил на квартире последнего примитивную типографию, в которой они печатали прокламации по поводу забастовки»^{28}.

Не исключено, что типография помещалась сначала на одной квартире, затем на другой. В ее деятельности принимали участие П. А. Джапаридзе, С. Джибладзе, И. В. Джугашвили и А. Г. Цулукидзе^{29}.

Первая изданная ими листовка датирована 1 августа 1900 г. Она содержит в основном экономические требования, предъявленные рабочими железнодорожных мастерских (повышение заработной платы, выплата ее два раза в месяц, отмена вечерних сверхурочных работ). За рамки этого выходили только требования человеческого обращения и освобождения арестованных^{30}. Известны также листовки 3, 4, 8, 10 и 11 августа^{31}.

Забастовка продолжалась около месяца. К 1 сентября она закончилась поражением. Когда рабочие вернулись на свои места, многие из них были уволены. Получив расчет, не все из них смогли устроиться в Тифлисе, поэтому должны были искать счастья за его пределами, прежде всего в Баку и Батуме, разнося таким образом искры мятежа по другим городам.

Одновременно с увольнениями были произведены массовые аресты.

Когда в 1897 г. полковник Е. П. Дебиль возглавил Тифлисское ГЖУ, в Метехском замке находилось всего 16 политических заключенных. В 1898 г. их было уже 77 человек, в 1899 г. — 102 и в 1900 г. — 224 человека^{32}.

К дознанию за участие в железнодорожной стачке было привлечено 112 человек: среди них С. Я. Аллилуев, К. Гогуа, М. З. Гурешидзе, П. А. Джапаридзе, Н. С. Ериков, М. И. Калинин, Г. З. Jlелашвили, А. Г. Окуашвили, Г. Д. Ргвеладзе, М. Д. Савченко, И. Стуруа, З. Чодришвили, А. Н. Шатилов и некоторые другие^{33}.

Несмотря на то что репрессии коснулись многих видных деятелей организации, она не была разгромлена, как предрекали противники активных действий. Более того, за выступлением рабочих железнодорожных мастерских последовали выступления работников других предприятий. «В августе 1900 — апреле 1901 гг. бастовали рабочие хлопчатобумажной фабрики Читахова, кожевенного завода Адельханова, табачных фабрик Энфенджианца, Бозарджианца, Сапарова, Бутулова, „Мир“, механических заводов Яралова, Карапетянца, Катрана и ряда типографий»^{34}.

После железнодорожной стачки вопрос о допустимости активных действий уже более не стоял. На первый план стал выдвигаться вопрос о форме и характере этих действий.

Распространено мнение, что начавшийся поворот в деятельности Тифлисской организации РСДРП был связан с появлением летом 1900 г. в Тифлисе уже упоминавшегося выше Виктора Константиновича Курнатовского^{35}, того самого, под влиянием которого находившийся в архангельской ссылке И. И. Лузин перешел на позиции марксизма, того самого, который вместе с О. А. Коганом принимал участие в создании «Союза русских социал-демократов за границей»^{36}.

Закончив Цюрихский политехнический институт, В. К. Курчатовский в 1896 г. вернулся в Россию, где сразу же был арестован и выслан в Сибирь^{37}. Новую ссылку он отбывал в Енисейской губернии. Здесь в это же самое время находился руководитель петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» B. И. Ульянов (Ленин). Вместе с ним В. К. Курнатовский подписал известный протест 17-ти против «Кредо» Е. Д. Кусковой и C. Н. Прокоповича, которые утверждали, что первоначально рабочее движение должно развиваться исключительно на экономической почве и только после того, как оно приобретет массовый характер, можно будет перевести его на рельсы политической борьбы. Противники «Кредо» считали, что экономическая борьба в России неразрывно связана с политической^{38}.

Никакого отношения к летним забастовкам 1900 г. в Тифлисе В. К. Курнатовский не имел. Дело в том, что по окончании ссылки он только 5 сентября 1900 г. «выехал из г. Красноярска в г. Воронеж»^{39}, «откуда, — как сказано в одном полицейском документе, — 19 октября того же года выбыл в город Харьков»^{40}. Харьков был для него лишь транзитным пунктом. В Воронеже В. К. Курнатовский встретился со своим старым знакомым О. А. Коганом (Ерманским) и, получив от него адрес И. Я. Франчески^{41}, мог добраться до Тифлиса в лучшем случае к концу октября.

И хотя В. К. Курнатовский не имел никакого отношения к летним забастовкам 1900 г., его появление в Тифлисе стало важным событием, потому что у него существовали разветвленные связи в социал-демократических кругах не только Европейской России, но и за рубежом. В частности, это касается В. И. Ленина, который в это время находился в Германии и вел активную работу по подготовке к печати первого номера газеты «Искра». По замыслу ее организаторов, она должна была стать центром консолидации разрозненных социал-демократических организаций в России и объединения их в партию.

Во второй половине 1900 г. кроме В. К. Курнатовского в Тифлисе находилось еще несколько видных участников социал-демократического движения. Из их числа можно назвать уже известного нам И. Я. Франчески^{42}, будущего командира боевых дружин в декабре 1905 г. на Пресне З. Я. Литвина (Седого)^{43}, проделавшего эволюцию от народничества к марксизму Андро Лежаву^{44}. Здесь, вероятно, следует напомнить, что А. Лежава в ссылке женился на Людмиле Степановне Александровой, которая вместе с братом Михаилом, получившим известность под фамилией Ольминский, упоминалась выше как член «Группы народовольцев»^{45}.

Показательно, что именно в конце 1900 г. деятельность Тифлисской организации РСДРП стала приобретать политический характер. Первым свидетельством этого является листовка, выпущенная ею 18 декабря 1900 г. и содержавшая политические требования. Подводя итоги железнодорожной стачки, листовка призывала: «Завоюем себе право собираться для обсуждения наших нужд, открыто выражать наши мысли, словом, завоюем то, что называется свободой союзов, собраний и стачек, свободой слова и печати, тогда ничто не сломит объединенного рабочего движения»^{46}.

Тогда же стали обнаруживаться и другие перемены.

По некоторым данным, именно в 1900–1901 гг. начинается деление членов организации на изолированные друг от друга десятки и сотни, входят в употребление пароли и клички, появляются специальные конспиративные квартиры.^{47}.

«В 1900 и 1901 гг., — вспоминал Г. Ф. Вардоян, — по указанию Тифлисской социал-демократической организации я нанял конспиративные квартиры на улице Соломоновской и Нарашенской»^{48}. По воспоминаниям Г. Паркадзе, «такими были квартиры Ротинова и Георгия Ананиашвили по Красногорской улице. Конспиративные квартиры помещались на Церковной улице, на Давидовой горе и в других местах»^{49}.

ПРИМЕЧАНИЯ

В качестве обвиняемого

Рубеж 1900–1901 гг. характеризовался оживлением общественного движения в России^{1}. 11 (24) декабря в Лейпциге вышел первый номер газеты «Искра», редакция которой постепенно превратилась в центр объединения разрозненных социал-демократических организаций России^{2}. Тогда же в целом ряде городов России началась подготовка к открытому празднованию 1 мая^{3}.

В связи с этим Тифлисское ГЖУ решило нанести по местной социал-демократической организации превентивный удар. Готовясь к нему, оно составило «Обзор» деятельности Тифлисской организации РСДРП. В нем отмечалось:

«К наблюдаемому кружку, по-видимому, принадлежат следующие лица: 1) Сильвестр Джибладзе, 2) Иосиф Джугашвили, 3) Николай Домостроев, 4) Владимир Мещерин, 5) Виктор Курнатовский, 6) Михаил Гоглидзе, 7) Павел Пушкарев, 8) Акоп Степанян-Заргарянц, 9) Георг Караджев, 10) Аршак Казарянц, 11) Филипп Махарадзе, 12) Василий Цабадзе, 13) Каладзев, 14) Севериан Джугели, 15) Полиевкт Каландадзе, 16) Виссарион Каландадзе, 17) Павел Каландадзе, 18) Николай Соколовский, 19) Георгий Мафферт, 20) Анна Краснова, 21) Ипполит Франчески, 22) Борис Перес и нижеследующие мастеровые, являющиеся ближайшими сотрудниками интеллигентов в деле революционной пропаганды и организации рабочих кружков: 23) Иван Егоров, 24) Владимир Джибладзе, 25) Кузьма Крылов, 26) Алексей Никаноров, 27) Георгий Чхеидзе, 28) Федор Шмыков и 29) Ольшевский»^{4}.

Давая характеристику каждому из названных выше лиц, жандармское управление писало:

«Иосиф Джугашвили, наблюдатель в Физической обсерватории, где и квартирует. По агентурным сведениям, Джугашвили социал-демократ и ведет сношения с рабочими. Наблюдение показало, что он держит себя весьма осторожно, на ходу постоянно оглядывается; из числа его знакомых выяснены: Василий Цабадзе и Севериан Джугели; кроме того, нужно думать, что и Сильвестр Джибладзе заходил в обсерваторию именно к Джугашвили»^{5}.

Первый пробный арест по этому списку был произведен в ночь с 10 на 11 марта, его жертвой стал И. Я. Франчески^{6}. 21 марта жандармы нагрянули на квартиру Николая Гавриловича Домостроева, а в ночь с 21 на 22 марта были арестованы Михаил Георгиевич Гоглидзе, Владимир Георгиевич и Сильвестр Виссарионович Джибладзе, Полиевкт Антонович и Павел Алексеевич Каландадзе, Кузьма Иванович Крылов, Виктор Константинович Курнатовский, Филипп Иесеевич Махарадзе, Владимир Николаевич Мещерин и Алексей Иванович Никаноров^{7}.

Явились жандармы и в Тифлисскую физическую обсерваторию. Не застав И. Джугашвили, они произвели обыск в его отсутствие. «21 марта 1901 г., — читаем мы в „Краткой биографии“, — полиция произвела обыск в физической обсерватории, где жил и работал Сталин. Обыск и ставшее потом известным распоряжение охранки об аресте заставляют Сталина перейти на нелегальное положение»^{8}.

«Краткая биография» обходила стороной вопрос о том, где в момент обыска находился И. В. Джугашвили. Из воспоминаний же В. Бердзеношвили, который оказался свидетелем этого события, явствует, что, добравшись до обсерватории, И. В. Джугашвили заметил жандармов и вернулся домой только тогда, когда они ушли. Узнав об обыске, он перешел на нелегальное положение^{9}.

Но вот что свидетельствуют документы. Рапорт ротмистра Тифлисского ГЖУ Д. А. Цысса:

«Вследствие личного распоряжения Вашего Высокоблагородия, — сообщал он своему начальнику полковнику Е. П. Дебилю, — мною в ночь с 21 марта на сие число были проведены обыски у Иосифа Джугашвили, Николая Домостроева, Георгия Авалиани, Павла Каландадзе, Филиппа Цхомосидзе и в „будке“ (конторе) дровяного склада [Капанадзе и Новакидзе]. Джугашвили дома не было, почему был подвергнут обыску первоначально проживающий с ним наблюдатель обсерватории Василий Бердзенов, а за прибытием Джугашвили установлено наблюдение, коим он и был обнаружен по пути в Муштаид и подвергнут личному обыску»^{10}.

По всей видимости, именно этот факт нашел отражение в воспоминаниях Н. Л. Домбровского:

«В 1901 г., в конце марта или первых числах апреля, вскоре после того как И. Джугашвили перестал посещать занятия Тифлисской физической обсерватории, я видел из окна канцелярии помещения обсерватории, как его вели два уездных стражника от Муштаида в сторону Воронцовского моста. Я обратился с вопросом к В. Бердзеношвили, что случилось с Иосифом Джугашвили и за что его арестовали, на что Бердзеношвили ответил, что у И. В. Джугашвили не в порядке паспорт»^{11}.

Не исключено, правда, что в памяти Н. Л. Домбровского переплелись два задержания И. В. Джугашвили: в начале 1900 и весной 1901 г.

Обыски и аресты не дали жандармам основания для возбуждения формального дознания, поэтому 23 марта начальник Тифлисского ГЖУ полковник Е. П. Дебиль приказал адъютанту жандармского управления ротмистру Владимиру Александровичу Руничу начать на основе «Положения о государственной охране» переписку «Об исследовании политической неблагонадежности лиц, составивших с целью пропаганды среди рабочих социал-демократический кружок интеллигентов в г. Тифлисе»^{12}. Удалось обнаружить «Список обвиняемых по настоящей переписке». Однако он сохранился не полностью^{13}.

И хотя И. Джугашвили арестован не был, а в сохранившейся части названного выше «Списка обвиняемых» его фамилия отсутствует, есть все основания утверждать, что в первоначальном его варианте она значилась. Основанием для такого утверждения является постановление, принятое 23 марта ротмистром Тифлисского ГЖУ В. А. Руничем:

«1901 г. марта 23 дня в городе Тифлисе, я, Отдельного корпуса жандармов ротмистр Рунич, принимая во внимание, что по агентурным сведениям, изложенным в „Обзоре наблюдения за социал-демократическим кружком“, служащий наблюдателем в физической обсерватории Иосиф Джугашвили ведет сношения с рабочими, принадлежит, весьма возможно, к социал-демократам, а равно, что беглым просмотром отобранной у него по обыску переписки обнаружена [книга] „Рабочее движение на Западе“ С. Н. Прокоповича без цензурной даты, в каковой книге имеются выписки и ссылки на разные запрещенные издания и проведена программа проповеди социал-демократических идей, постановил привлечь названного Иосифа Джугашвили и допросить обвиняемым по проводимому мною в порядке Положения о государственной охране исследованию степени политической благонадежности лиц, составивших социал-демократический кружок интеллигентов в г. Тифлисе»^{14}.

Постановление известно давно. Удивительно, однако, что, отмечая его появление, биографы И. В. Сталина ограничивались и ограничиваются только констатацией данного факта. Между тем немаловажное значение имеют два вопроса. Во-первых, что, решив привлечь И. В. Джугашвили к ответственности в качестве обвиняемого, делало Тифлисское ГЖУ для исполнения своего решения? А во-вторых, имело ли это решение какие-либо последствия для И. В. Джугашвили?

После того как 23 марта Тифлисское ГЖУ направило в Департамент полиции так называемую «литеру А» за № 1216 о возбуждений переписки^{15}, в 4-м делопроизводстве было заведено дело № 171 «О лицах, составивших среди рабочих социал-демократический кружок». Разыскать это дело не удалось. Не сохранилась и дореволюционная опись 4-го делопроизводства за 1901 г. В нашем распоряжении имеется лишь ее копия, сделанная уже в советское время и находящаяся сейчас в составе 7-го делопроизводства за этот же год. Из нее явствует, что дело № 171 имело по меньшей мере 33 части, а значит, по начатой переписке проходило не менее 33 человек. Правда, в копии данной описи в перечне частей дела № 171 отсутствуют ч. 5, 13–15, 18, 22–24 и в качестве обвиняемых фигурируют только 25 человек. Фамилии И. В. Джугашвили среди них нет^{16}.

Между тем сохранилось донесение Тифлисского ГЖУ в Департамент полиции от 28 марта 1901 г., в котором сообщалось о начатой переписке и среди прочих подследственных под № 3 значился И. В. Джугашвили^{17}. Поэтому в 1901 г. его фамилия появилась в картотеке Департамента полиции, из которой явствует, что в деле № 171 он упоминался по крайней мере дважды: в документах № 5415 и 6381^{18}. Что это были за документы, мы не знаем, так как за 1901 г. не удалось найти ни журнал исходящих бумаг Тифлисского ГЖУ, ни журнал входящих бумаг 4-го (с 1902 г. — 7-го) делопроизводства Департамента полиции^{19}.

Поскольку И. Джугашвили попал в списки обвиняемых, в действие вступал циркуляр Третьего отделения Собственной е. и. в. канцелярии от 20 февраля 1877 г. за № 812, подтвержденный Департаментом полиции 12 января 1881 г. № 174 и продолжавший действовать до начала XX в. Он гласил:

«В случае побега обвиняемых как во время производства дознания, так и после его окончания следует принимать меры к их обнаружению, для сего в Департамент полиции следует представлять (без особой предварительной бумаги) особую ведомость о розыске по прилагаемой форме (приложение № 20) с препровождением подробных примет обвиняемых, а также в случае возможности и их фотографических карточек». Примечание: «Так же следует поступать, когда неизвестно местожительство привлеченного в качестве обвиняемого»^{20}.

После издания в 1882 г. «Положения о государственной охране» это требование распространялось и на следственные мероприятия, проводившиеся на основании этого «Положения» и называвшиеся перепиской. Поэтому, включив И. В. Джугашвили в число обвиняемых, Тифлисское ГЖУ обязано было начать его поиск. Но в розыскных циркулярах 1901 г., издаваемых Департаментом полиции, фамилия И. В. Джугашвили отсутствует, не удалось обнаружить материалов о его розыске и в фонде Тифлисского ГЖУ.

Наблюдая за ходом переписки по делу о социал-демократическом кружке, производившейся Тифлисским ГЖУ, Департамент полиции пришел к выводу, что в распоряжении ГЖУ достаточно данных для передачи начатого им дела в суд, и 22 июня (№ 3231) предложил Тифлисскому ГЖУ перевести начатую переписку в формальное дознание^{21}. 30 июня Е. П. Дебиль официально поставил в известность об этом ротмистра В. А. Рунича^{22}, и 16 июля 1901 г. на основании полученных в ходе переписки свидетельских показаний было начато формальное дознание, о чем ГЖУ уведомило Департамент полиции «литерой А» (№ 3021) от 18 июля 1901 г.^{23} В списке привлеченных к дознанию значатся 24 человека. Фамилии И. В. Джугашвили в нем нет^{24}.

О начатом формальном дознании Тифлисское ГЖУ уведомило Тифлисскую судебную палату. 5 сентября 1901 г. прокурор палаты Е. Хлодовский поставил об этом в известность Временную канцелярию Министерства юстиции по производству особых уголовных дел^{25}, и 12 сентября здесь появилось на свет специальное дело № 11296^{26}.

Знакомство с ним вызывает много вопросов. Прежде всего обнаруживается, что уведомление № 1 о начале дознания, которое должно было быть приложено к письму Е. Хлодовского и которое не могло быть датировано позднее 5 сентября 1901 г., в деле отсутствует. А имеющийся в нем экземпляр уведомления № 1 имеет дату 5 декабря 1902 г.^{27} Этим же числом датировано и уведомление № 2 о завершении дознания, из которого явствует, что оно было закончено 21 августа 1902 г. и представлено прокурору Тифлисской судебной палаты 5 октября^{28}. Следовательно, первоначальный экземпляр уведомления № 1 исчез. Еще более странным является то, что рассматриваемое дело, начатое 12 сентября 1901 г., находится в обложке с типографской датой «1903 г.».

Если для переписки вполне достаточно было агентурных данных, то для формального дознания, которое предполагало передачу дела в суд, требовались более весомые доказательства, поэтому дальнейшая судьба И. В. Джугашвили как обвиняемого во многом зависела от материалов, обнаруженных в его комнате во время обыска в обсерватории. Единственной вещественной уликой, которая в связи с этим имелась на руках у жандармов, являлась упомянутая ранее книга С. Н. Прокоповича. Тот факт, что она не имела цензурного штампа, давал основание думать о ее нелегальном происхождении. Однако она была издана в Петербурге в 1899 г. совершенно легально и по непонятной причине не имела на титуле указания на прохождение цензуры. Установив данный факт, ротмистр В. А. Рунич 4 сентября 1901 г. подписал постановление о признании изъятых у И. В. Джугашвили бумаг имеющими чисто личный характер^{29}.

В результате отпало основание, которое давало возможность привлечь его к формальному дознанию. В этих условиях у Тифлисского ГЖУ, располагавшего только агентурными данными о принадлежности И. В. Джугашвили к местной организации РСДРП, оставались две возможности: или отказаться от выдвинутого против него обвинения, или же предложить Министерству внутренних дел разрешить дело в административном порядке на основании «Положения о государственной охране».

Когда и как был решен данный вопрос, мы не знаем.

Переход на нелегальное положение

Перейдя на нелегальное положение, И. В. Джугашвили нашел приют в той самой конспиративной квартире, которая была снята, Г. Ф. Вардояном на Нарашенской улице еще в 1900 г., которую он до этого неоднократно посещал и в которой зимой 1900/01 г. некоторое время проживал.

«В 1901 г., кажется, весной, — вспоминал рабочий А. Литанишвили, — тов. Сосо жил на Нарашенской улице в д. 18 (теперь улица Азира). Он жил один в маленькой комнате, где стояла тахта и этажерка для книг. Я часто приходил к нему на эту квартиру»^{1}.

И. В. Джугашвили продолжал вести занятия в рабочих кружках^{2}, но более важное место в его деятельности весной 1901 г. занимала подготовка первомайской демонстрации^{3}.

Перед демонстрацией в городе снова появились листовки, в которых повторялось требование политических свобод и формулировался лозунг «Долой рабство!»^{4} Листовки были отпечатаны в одной из легальных типографий. Причина этого заключалась в том, что после железнодорожной забастовки, по всей видимости, из-за опасения провала руководство Тифлисской организации РСДРП, в которой тогда еще было велико влияние редакции «Квали», постановило уничтожить типографию. «Типография была ликвидирована, — вспоминал Б. Бибинейшвили, — кассу сожгли, шрифт выбросили».^{5}.

Поскольку жандармам стало известно о подготовке демонстрации, уже с 15 апреля «по городу маршировали драгуны, казаки, артиллерия и пехота. Маленькие сборища, даже из трех человек, энергично разгонялись полицией. На всех площадях Тифлиса были расположены на бивуаках по две, по три роты солдат»^{6}.

Однако Тифлисский комитет РСДРП от своего плана не отказался. Первоначально демонстрацию планировалось начать у железнодорожных мастерских, где можно было пополнить свои ряды за счет находившихся там рабочих, и уже оттуда двинуться к центру города^{7}. Затем руководство Тифлисской организации отказалось от этого замысла и решило начать демонстрацию в воскресенье 22 апреля на площади перед Солдатским базаром^{8}.

Выбор места был неслучайным. Солдатский базар до сих пор один из самых оживленных рынков города, расположенных в непосредственной близости от его центра. Организаторы демонстрации рассчитывали увлечь за собой обывателей, которых всегда было много в воскресный день на базаре, и в считанные минуты выйти к центру города — на Головинский проспект, а затем и на Эриванскую площадь^{9}.

Первоначально все развивалось по плану. Не привлекая к себе внимания, демонстранты по одному и небольшими группами собрались на площади возле Солдатского базара. Обычно называют цифру около 2–3 тыс. человек^{10}. Вероятнее всего, это общее количество людей, находившихся в то время на площади и застигнутых здесь событиями.

В условленный момент был дан знак, демонстранты по команде собрались вместе и начали строиться в колонну. Над ними взвилось красное знамя. В этот момент из подворотен и переулков, которые вели к площади, тоже по команде хлынули городовые и солдаты. Завязалась схватка. Силы были неравные. По одним данным, через 15, по другим — через 45 минут все было кончено. Обыватели Разбежались, многих демонстрантов, принявших участие в схватке с полицией, арестовали^{11}. Арестованными оказались и некоторые обыватели, наблюдавшие за происходившим со стороны^{12}.

Сразу же после этого события, получившего название первомайской демонстрации, появилась посвященная ей листовка, которая впервые заканчивалась лозунгом: «Долой тиранию! Да здравствует свобода!»^{13}.

Так весной 1901 г. Тифлисская организация РСДРП открыто подняла знамя борьбы против самодержавия.

События у Солдатского базара и провозглашенный лозунг «Долой тиранию!» означали не только окончательную победу «молодых» над «стариками», но и переход Тифлисской организации к сочетанию экономической борьбы с борьбой политической.

Сразу же после демонстрации И. В. Джугашвили уехал в Гори, здесь переждал волну обысков и арестов, которая прокатилась по Тифлису^{14}, а затем, уже в мае, снова вернулся в Тифлис и включился в нелегальную работу.

«Был 1901 г., кажется, конец мая, — вспоминал Цхалоба Сологошвили, — мы собрались в доме Чхеидзе на Андреевской улице <…>. Миха Бочаришвили привел товарища Сталина». Обсуждался вопрос о восстановлении нелегальной типографии^{15}. Восстановление типографии стало одной из важнейших проблем, которыми занимался в 1901 г. И. В. Джугашвили.

Одновременно с этим он продолжал вести занятия в рабочих кружках. Известен также факт его выступления под именем Давид на одном из нелегальных собраний в Тифлисе, на котором присутствовал представитель Северного союза РСДРП рабочий М. А. Багаев^{16}.

К этому времени относится сближение И. В. Джугашвили со своим земляком Семеном Аршаковичем Тер-Петросянцем, который получил позднее известность под кличкой Камо. Летом 1901 г. он готовился к поступлению в военное учебное заведение. Занимались с ним студенты Учительского института Георгий Вардаян и Георгий Годзиев. По некоторым данным, в этих занятиях принимал участие и И. В. Джугашвили^{17}.

Находясь на нелегальном положении, он вынужден был постоянно менять место жительства. Одно время он укрывался в квартире М. Бочаридзе^{18}. «Я, — вспоминал П. Д. Хурцилава, — приход дил к нему на Потийскую улицу, где он жил в квартире рабочего Мито Гурешидзе»^{19}. «Приблизительно в августе 1901 г., — утверждал Н. Шахназаров, — тов. Сосо скрывался на моей квартире в продолжение целых 20 дней. Я жил в Тифлисе на Душетской улице, дом № 10. В то время тов. Сталин находился уже на нелегальном положении и за ним гонялись с целью арестовать»^{20}. «Много раз, когда тов. Джугашвили скрывался от полиции, — отмечал А. С. Челидзе, который владел книжной лавкой на Георгиевской улице, — он ночевал у меня в подвальном этаже дома по Семеновской улице, дом № 23. Я был тогда еще холостяком, стелил ему на диване. Он приходил поздно, читал еще перед сном, уходил рано утром»^{21}.

Несмотря на конспирацию, И. В. Джугашвили вскоре снова оказался в поле зрения жандармов. Осенью 1901 г. им стал известен еще один его адрес: Семеновская, 16^{22}. Жандармам удалось установить наблюдение и за его деятельностью.

9 ноября помощник начальника Тифлисского ГЖУ ротмистр Владимир Николаевич Лавров доносил Е. П. Дебилю: «Самый большой из рабочих кружков, именно железнодорожный, агентурою и наблюдением выяснен, и интеллигент, руководящий этим кружком, обнаружен, и квартира его установлена. Кружок имел три сходки своих представителей: 21 минувшего октября в Нахаловке в Дешевой библиотеке, 28 того же октября в винном подвале „Мелани“ на Вокзальной улице и 4 сего ноября в частной квартире на Дидубе»^{23}.

В. Н. Лавров не счел необходимым называть фамилию интеллигента, однако ее можно установить. Так, несколько позднее на основании сведений В. Н. Лаврова Е. П. Дебиль сообщал в Департамент полиции: «27 октября 1901 г. в субботу в духане „Мелани“ была сходка, на коей присутствовали рабочие: Моисей Шангелия (он же приглашал на сходки весьма многих), Петр Скоробогатько, Алексей Никаноров, Леонтий Золотарев, Никифор Семенов и Сергей Старостенко, руководил сходкой интеллигент Иосиф Джугашвили <…>. Семенов, Никаноров и Старостенко попали на эту сходку случайно», к концу сходки пришел Яков Кочетков. Есть основание думать, что в данном случае речь идет о той самой сходке, которая в донесении В. Н. Лаврова была датирована 28 октября^{24}.

Далее в донесении Е. П. Дебиля говорилось: «В воскресенье 4 ноября 1901 г. в доме на Елизаветинской улице была под руководством того же интеллигента сходка, на которой присутствовали рабочие: Леонтий Золотарев, Петр Скоробогатько, Михаил Гурешидзе, зазванный Скоробогатько Сергей Старостенко»^{25}.

Елизаветинская улица находилась в Тифлисе в районе, который до сих пор называется Дидубе^{26}. О том, что 4 ноября И. В. Джугашвили действительно присутствовал на сходке в Дидубе, свидетельствует другой документ — обзор наблюдения за Тифлисской организацией РСДРП, составленный местным ГЖУ: «Джугашвили… — читаем мы здесь, — 4 ноября утром был на сходке в Дидубе»^{27}.

Все это вместе взятое дает основание утверждать, что именно И. В. Джугашвили фигурировал в донесении ротмистра В. Н. Лаврова от 9 ноября 1901 г.

Аресты, произведенные жандармами весной-летом 1901 г., привели к тому, что почти все прежние руководители Тифлисской организации РСДРП оказались в тюрьме или же под особым надзором полиции. Это способствовало изменению роли И. В. Джугашвили внутри организации. Из рядовых ее членов он стал превращаться в одного из ее лидеров. Изменение его партийного статуса было официально закреплено на общегородской конференции, созванной 11 ноября по инициативе рабочих. Дело в том, что до этого состав комитета пополнялся и обновлялся путем кооптации. Рабочие потребовали его избрания^{28}. Никаких норм представительства на конференции не существовало, и ее организаторы приглашали членов отдельных кружков по своему усмотрению^{29}.

На конференции присутствовали 25 человек^{30}. Из воспоминаний М. З. Гурешидзе нам известны 24 фамилии:

1. Бибинейшвили Михаил. 2. Выгорбин Николай. 3. Гаришвили. 4. Гурешидзе Михаил. 5. Гогуа Калистрат. 6. Джугашвили Иосиф. 7. Джугели Севериан. 8. Закомолдин Алексей. 9. Золотарев Лев. 10. Караджев Георгий. 11. Лелашвили Георгий. 12. Мачарадзе Поликарп. 13. Мгеладзе Миха. 14. Окуашвили Аракел. 15. Паркусадзе Степан. 16. Ртвеладзе Георгий. 17. Скоробогатько П. 18. Старостенко Сергей. 19. Стуруа Вано. 20. Телия Георгий. 21. Цабадзе Василий. 22. Церцвадзе. 23. Чодришвили Захарий. 24. Чхеидзе Георгий^{31}.

Конференция проходила под руководством И. В. Джугашвили, С. Джугели, Г. Караджева и В. Цабадзе^{32}.

«Выборы комитета, — вспоминал М. З. Гурешидзе, — были тайные. Присутствовавшие писали на бумаге фамилии желательных членов и кандидатов, по этим спискам руководители конференции подсчитали результаты выборов по большинству поданных голосов за названных в списке товарищей. Результаты выборов на конференции не объявлялись, а выбранным в комитет об этом говорили отдельно»^{33}.

Уже 17 ноября ротмистр В. Н. Лавров не только поставил своего начальника в известность о прошедшей конференции (в его рапорте она именовалась «сходкой»), но и сообщил, что «на сходке состоялись выборы Центрального рабочего комитета в составе четырех членов и четырех к ним кандидатов»^{34}. По уточненным 28 ноября сведениям, в состав комитета было избрано четыре представителя интеллигенции и четыре рабочих^{35}.

Список членов комитета до сих пор неизвестен. В разных источниках можно встретить разные сведения на этот счет, но во всех фигурирует семь одинаковых фамилий: Васо Цабадзе, Георгий Караджев, Захар Чодришвили, Георгий Чхеидзе, Калистрат Гогуа, Аракел Окуашвили, Севериан Джугели. В одних источниках отмечается, что К. Гогуа вошел в состав комитета после отъезда И. В. Джугашвили в Батум, в других, — что его преемником стал С. Джугели^{36}. А поскольку в момент конференции К. Гогуа находился в тюрьме^{37}, первая версия представляется более правдоподобной. Кроме того, в качестве членов комитета можно встретить фамилии М. Бочаридзе, И. Вадачкория, М. Гурешидзе, некоего Кешешьянца, П. Мачарадзе, Я. Мегрелидзе и С. Н. Старостенко^{38}.

Пребывание И. В. Джугашвили в руководстве Тифлисской организации РСДРП оказалось непродолжительным. Уже на втором заседании комитета 25 ноября он не присутствовал. Из донесения Тифлисского ГЖУ в Департамент полиции: «В заседании участвовало: три интеллигента, четвертый Сосо по неизвестной причине не явился, все четыре члена от рабочих, кассир и библиотекарь»^{39}.

Позднее Тифлисское ГЖУ несколько детализировало имевшуюся у него информацию: «25 ноября 1901 г. в доме Аракела Окуашвили в квартире рабочего Николая Ерикова было вновь заседание комитета, причем из четырех выборных интеллигентов не было Иосифа Джугашвили, который в промежуток между 11 и 25 ноября был комитетом командирован в город Батум <…> с целью пропаганды. Из членов рабочих были: Захар Чодришвили и Аракел Окуашвили, кандидат Георгий Чхеидзе, хозяин квартиры Николай Ериков и пришедший из любопытства Сергей Старостенко»^{40}.

Есть три объяснения причин переезда И. В. Джугашвили из Тифлиса в Батум. Одно из них связывает его с конфликтом, который якобы возник внутри Тифлисского комитета, в результате чего И. В. Джугашвили был исключен из партийной организации^{41}. Если бы это соответствовало действительности и произошло до 25 ноября, то, располагая сведениями о составе Тифлисского комитета и его заседаниях, ГЖУ не могло не знать о подобном конфликте. Однако ничего подобного, даже намека на него в его донесениях нет^{42}. Кроме того, следует учитывать, что в случае исключения И. В. Джугашвили из партийной организации не могло быть и речи о его сотрудничестве с Тифлисским комитетом в последующем. Поэтому приведенная версия представляется сомнительной.

Другое объяснение сводится к тому, что И. В. Джугашвили был направлен в Батум Тифлисским комитетом для ведения там партийной работы. Этому соответствует агентурная информация, полученная Тифлисским ГЖУ от своего секретного сотрудника: «2 декабря вечером снова происходило совещание ЦК в том же доме Окуашвили. На этом совещании было решено отправить в Батум для пропаганды там Иосифа Джугашвили»^{43}. Однако эта версия хотя и представляется более убедительной, вступает в противоречие с тем, что, прибыв в Батум, И. В. Джугашвили вынужден был искать средства для своего существования.

В связи с этим заслуживает внимания утверждение автора одной из самых первых биографий Сталина Г. Л. Шидловского, который писал: «В конце 1901 г. у него (Джугашвили. — А.О.) был произведен обыск, после чего он переселился в Батум»^{44}. О том, что это «переселение» было связано с возникшей угрозой ареста, писал позднее, видимо, на основании ходивших в эмиграции слухов Лев Нусбаум^{45}.

Действительно, как мы уже знаем, осенью 1901 г. жандармы не только напали на след И. Джугашвили, но и установили за ним наблюдение. Ранее были приведены те сведения о нем, которыми Тифлисское ГЖУ располагало к началу ноября 1901 г. Вот более поздние данные на этот счет: «Джугашвили жил совместно с неизвестным по фамилии товарищем. 4 ноября утром был на сходке в Дидубе, 6 ноября заходил в лечебницу Гедеванова, что на Никольской улице (есть основания думать, что в названной лечебнице был у фельдшера Чачуа). 9 ноября Джугашвили вместе с упомянутыми товарищами ездил на Шемаханскую улицу в дом № 20. 18 ноября Джугашвили был на совещании комитета на Кубинской улице в доме № 9, а 22 того же ноября утром был на квартире Г. Караджева. С первых чисел декабря Джугашвили и его товарища в городе уже не видели»^{46}. К этому следует добавить, что жандармам было известно участие И. В. Джугашвили в конференции 11 ноября. Следовательно, с конца октября до конца ноября они держали его под постоянным наблюдением.

Если принять версию о возникшей угрозе ареста, становится понятно, почему И. Джугашвили совершенно неожиданно для товарищей не явился на заседание 25 ноября и почему после 2 декабря заседания Тифлисского комитета временно были приостановлены почти на полтора месяца.

В батумском подполье

Батум вошел в состав России после Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Первоначально его значение определялось главным образом тем, что он находился в непосредственной близости от русско-турецкой границы и по этой причине играл важную военно-стратегическую роль на юге России, а также являлся перевалочным пунктом во внешней торговле на Черном море^{1}. Значение города увеличилось в 1883 г., когда Закавказская железная дорога связала его с Баку и он стал превращаться в главный порт для экспорта бакинской нефти^{2}. Его значение в этом отношении еще более возросло после того, как в 1900–1905 гг. Баку и Батум соединил первый в России нефтепровод^{3}. Крупнейшими предприятиями, обеспечивавшими экспорт нефти, стали здесь заводы А. И. Манташева, братьев Нобель и французских Ротшильдов^{4}.

В литературе, посвященной И. В. Сталину, отмечается, что, перебравшись в Батум, он буквально через месяц-полтора создал достаточно массовую социал-демократическую организацию, которая уже в январе — феврале 1902 г. подготовила и возглавила несколько рабочих забастовок^{5}.

Не отрицая важной роли, которую сыграл И. В. Джугашвили в истории рабочего движения в Батуме, следует, однако, учитывать, что к его появлению в городе уже шел процесс формирования рабочей организации, начало которому было положено созданием здесь в середине 90-х гг. воскресной школы для рабочих. Так же как в Тифлисе «Дешевая библиотека», она явилась своеобразным центром, вокруг которого группировались рабочие, тянувшиеся к знаниям и желавшие понять причины своего бедственного положения.

Воскресная школа размещалась в доме Согоровых (Согорощвили), в котором братья Дариспан и Илья Михайловичи Дарахвелидзе специально для этой цели арендовали комнату. По воспоминаниям К. Канделаки, «в названной школе преподавали следующие лица: Н. Агниашвили, И. Гогилашвили, Н. Джакели, Ф. Мгеладзе, И. Рамишвили, Е. Согорошвили, К. Чхеидзе, А. Цулукидзе, С. Тотибадзе». В этот список следует включить брата Евгении Станиславовны Согоровой Григория и двух ее сестер Анну и Олимпиаду, последняя была женой Н. С. Чхеидзе^{6}.

В 1896 г. в Батуме поселился Г. Я. Франчески, а в 1897 г. — И. И. Лузин^{7}. Считая деятельность воскресной школы недостаточной, они решили перейти к пропаганде марксизма и с этой целью перевели на грузинский язык «Манифест Коммунистической партии», который им с помощью местного фотографа Михаила Ватоевича Каландадзе удалось отпечатать на гектографе в количестве 60 экземпляров^{8}.

Пребывание И. И. Лузина в Батуме оказалось краткосрочным. В сентябре 1897 г. его призвали на сборы нижних чинов и отправили в Кутаиси, а в 1898 г. И. И. Лузин, М. В. Каландадзе и Г. Я. Франчески были арестованы^{9}.

Но воскресная школа продолжала существовать, объединяя вокруг себя наиболее сознательных рабочих города. Одним из них был рабочий завода Ротшильда Порфирий Куридзе.

«Работать на заводе Ротшильда, — вспоминал он, — я начал в 1888 г. Здесь я познакомился с Иваном Мгеладазе, Иван познакомил меня с батумскими интеллигентами: Виссарионом Каландадзе, с его братьями Геронтием и Михако, затем с Карло Чхеидзе, Исидором Рамишвили, Григорием Согорошвили, Евгенией Согорошвили и др.»^{10}.

Как вспоминал другой рабочий завода Ротшильда, Ясон Александрович Каджая, уже с 1898 г. у него и некоторых его товарищей по воскресной школе (А. Барамидзе, Т. Гогоберидзе, Б. Долидзе, Ир. Котрикадзе, П. Куридзе, Б. Нинуа и др.) стало зреть желание не только расширить свои знания, не только понять причины социальной несправедливости, но и найти выход из существующего положения^{11}.

Такие же стремления возникают на других предприятиях города, в частности среди типографских рабочих. По воспоминаниям Ладо Думбадзе, среди них в 1900–1901 гг. наиболее выделялись Илико Сихарулидзе, Сильвестр Тодрия и Максим Цуладзе^{12}.

Определенную роль в распространении революционных настроений в Батуме сыграло появление здесь в 1900–1901 гг. тифлисских рабочих, высланных за участие в железнодорожной стачке 1900 г. (например, К. Каландарова, К. Канделаки, В. Мгеладзе), а также некоторых представителей интеллигенции, входивших в Тифлисскую организацию РСДРП и тоже вынужденных покинуть Тифлис (А. Цулукидзе, Н. Чичуа, А. Шатилов).

По имеющимся мемуарным свидетельствам, одним из первых, кто попытался объединить вокруг себя рабочих и заложить основу «нелегальной профессиональной организации» в Батуме, был приехавший сюда летом 1901 г. Влас Мгеладзе^{13}. Тогда же подобное объединение рабочих начинает складываться вокруг К. Канделаки^{14}, который по приезде в Батум установил контакты с Д. Джибути, А. Цулукидзе, Н. Чичуа, Н. С. Чхеидзе, А. Шатиловым и, видимо, получил их поддержку^{15}.

Главное внимание К. Канделаки обратил на рабочих завода Ротшильда. Вскоре после того как «в Батум приехал К. Канделаки», вспоминал Я. А. Каджая, на заводе Ротшильда образовался рабочий кружок. «Мы, — писал он, — основали маленький союз, организовали кассу. Одно время я считался сборщиком»^{16}.

Расширению рядов этого союза и усилению его влияния среди рабочих способствовало развитие конфликта, который именно в это время возник на заводе между рабочими и администрацией. В результате рабочими на имя главноначальствующего по гражданской части на Кавказе была составлена жалоба, под которой к 23 июня 1901 г. было поставлено 49 подписей, а к 10 августа — уже 60^{17}.

Процесс консолидации по крайней мере части рабочих^{18} не остался не замеченным жандармами. 18 октября 1901 г. В. Н. Лавров сообщил Е. П. Дебилю: «По полученным мною агентурным сведениям, в г. Батуме начинает соорганизовываться социал-демократический кружок. Из интеллигентов этого кружка агентуре известны фельдшер городской больницы Чичуа и служащий в городской управе гуриец, по фамилии невыясненный, низкого роста, с черной бородкой буланже, в очках, а из рабочих-демократов наборщик типографии Таварткеладзе — Сильвестр Тодрия, литейщик Пасека Константин Канделаки и человек пять его товарищей, квартирующих вместе с ним, по фамилии неизвестных. Нелегальная литература кружка хранится в трупном покое городской больницы»^{19}.

Когда именно И. В. Джугашвили перебрался из Тифлиса в Батум, мы не знаем. Широко распространено мнение, что это произошло в конце ноября 1901 г. Между тем грузинский историк К. Хачапуридзе датировал его приезд в Батум 10 декабря^{20}.

В Батуме И. В. Джугашвили прежде всего разыскал Коция Канделаки, явившись к нему прямо на завод, и остановился у него на квартире (Пушкинская улица, дом № 13), где он жил вместе с Котэ Калантаровым. По воспоминаниям К. Канделаки, «на второй или третий день по своем приезде» И. В. Джугашвили познакомился с Михако Каландадзе, а через него с Е. С. Согоровой и другими преподавателями воскресной рабочей школы^{21}. Об этом же свидетельствует С. Тодрия^{22}. Из числа тех, с кем у И. В. Джугашвили установились наиболее близкие отношения, К. Канделаки называл Капитона Гоголадзе, Дмитрия Джибути и Никиту Чичуа^{23}.

Одним из вопросов, обсуждавшихся И. В. Джугашвили и Е. С. Согоровой во время их первой встречи, являлся вопрос о средствах его существования. Ему была обещана материальная помощь^{24}. Это свидетельствует о том, что с самого начала И. В. Джугашвили получил поддержку того круга батумской интеллигенции, которая группировалась вокруг воскресной школы. Косвенное подтверждение этого мы находим в одном жандармском документе. Характеризуя в 1906 г. обстоятельства возникновения Батумской организации РСДРП, начальник Кутаисского ГЖУ утверждал, что, приехав в Батум, И. В. Джугашвили сумел завершить формирование местной социал-демократической организации, «будучи поддержан прежними членами этой партии, не проявившими открытой деятельности после вышеуказанного ареста в 1898 г.»^{25}.

Сразу же по приезде в Батум, в воскресенье, И. В. Джугашвили пожелал встретиться с рабочими завода Ротшильда. «Первое собрание, — вспоминал К. Канделаки, — состоялось в Барцханах в комнате Порфирия Куридзе»^{26}. По предложению И. В. Джугашвили кассиром рабочего кружка, который существовал здесь, вместо Я. А. Каджаи стал К. Канделаки. Было также принято решение вербовать новых членов. Каждый участник собрания должен был привести еще хотя бы по одному человеку^{27}.

Вскоре после этого И. В. Джугашвили познакомился с рабочим завода Манташева Доментием Алмасхановичем Вадачкорией и у него встретился с рабочими этого завода^{28}.

«Первое рабочее собрание, — вспоминал Д. А. Вадачкория, — состоялось у меня в комнате. Молодой человек, оказавшийся Сталиным, просил пригласить на это собрание семерых рабочих. За день до назначенного собрания Сталин просил меня показать ему приглашенных товарищей. Он был в доме, стоял у окна, а я прогуливался с приглашенными по очереди по переулочку. Одного из приглашенных Сталин просил не приглашать»^{29}. «В назначенное время, — читаем мы далее в воспоминаниях Д. А. Вадачкории, — когда все товарищи собрались у меня, пришел Канделаки со Сталиным. Фамилии его никто не знал, это был молодой человек, одетый в черную рубаху, в летнем длинном пальто, в мягкой черной шляпе… В заключение беседы Сталин сказал — вас семь человек, соберите каждый по семи человек у себя на предприятии и передайте им нашу беседу»^{30}.

Обосновавшись в Батуме, И. В. Джугашвили вскоре познакомился с семьей Ломджария, состоявшей из двух братьев (Порфирия и Сильвестра) и их сестры Веры, в замужестве Джавахидзе^{31}. Они были детьми крестьянина, который участвовал в восстании 1841 г. в Гурии. Сильвестр тоже пытался бунтовать, был арестован и после освобождения уехал из деревни в Батум^{32}. Поступив на завод Ротшильда простым рабочим, он затем стал приказчиком^{33}.

31 декабря на квартире братьев Ломджария под видом встречи Нового года собралось более 25 человек:

1. Габуния Миха. 2. Гогоберидзе Т. 3. Гомон Г. Н. 4. Дарахвелидзе Дариспан. 5. Дарахвелидзе Илларион. 6. Долубадзе П. 7. Дудугава Иван. 8. Дудугава Иосиф. 9. Дудугава К. 10. Каджая Я. А. 11. Каладзе Герасим. 12. Калантаров Котэ. 13. Канделаки Коция. 14. Кикава П. 15. Котрикадзе И. 16. Куридзе П. 17. Ломджария Вера. 18. Ломджария Порфирий. 19. Ломджария Сильвестр. 20. Ломтатидзе Д. 21. Ломтатидзе Ф. 22. Нинидзе П. 23. Тодрия Сильвестр. 24. Хвичия Г. 25. Церцвадзе К. 26. Чарквиани Д.^{34}.

Разумеется, те несколько десятков человек, которых удалось объединить И. В. Джугашвили, в лучшем случае только слышали имя Карла Маркса. Главное, что двигало ими, — это чувство социальной неудовлетворенности, поэтому создаваемая И. В. Джугашвили организация лишь условно может быть названа социал-демократической. В действительности она имела радикально-демократический характер.

Перед самым Новым годом рабочий Мкуриани устроил И. В. Джугашвили на склад досок завода Ротшильда с окладом 1 руб. 20 коп. в день, т. е. около 35 руб. в месяц. «На второй или третий день» после этого на складе «вспыхнул пожар»^{35}. Он произошел 3 января 1902 г.^{36} Несмотря на то что в его тушении участвовали главным образом рабочие, администрация завода отметила премией только мастеров и бригадиров. Тогда по инициативе И. В. Джугашвили началась забастовка, в которой рабочие потребовали не только оплаты их участия в тушении пожара, но и отмены работы в воскресные дни, работы^{37}, которая, кстати, с 1897 г. запрещалась законом^{38}.

Именно в это время в руководстве завода произошли перемены. Новый его директор Франц Францевич Гьюн не только признал законным право рабочих на выходной день, но и выдал всем участвовавшим в тушении пожара по 2 руб.^{39}.

Так произошло первое боевое крещение зарождавшейся в Батуме организации РСДРП.

По воспоминаниям Г. Елисабедашвили, «за время пребывания в Батуме» Сосо «несколько раз приезжал в Тбилиси»^{40}. Если исходить из воспоминаний Порфирия Ломджария, первая поездка И. В. Джугашвили имела место после пожара на заводе Ротшильда^{41}. Столь же неопределенно датировал ее и Илларион Михайлович Дарахвелидзе: «В январе 1902 г. тов. Сталин на несколько дней, уехал в Тифлис»^{42}. Причем оба связывали эту поездку с намерением И. В. Джугашвили организовать в Батуме нелегальную типографию.

Примерно к тому же времени (первая половина января 1902 г.) относится его обращение к своим товарищам по Тифлисской организации РСДРП с просьбой о предоставлении ему нелегальной литературы. Просьба была рассмотрена Тифлисским комитетом РСДРП 12 января. З. Чодришвили сообщил, что «Сосо просит выслать нелегальной литературы и что о том же просит один знакомый Сосо, находящийся вТелави». По предложению Г. Караджева «было решено послать Сосо одну из четырех брошюр каждого образца. Телавскому же интеллигенту отказать, так как он комитету не известен»^{43}.

23 января в кассу Тифлисского комитета РСДРП было внесено 14 руб. 5 коп., и затребованная литература передана И. В. Джугашвили^{44}.

Среди тех рабочих, которые вошли в состав создаваемой И. В. Джугашвили организации, были и рабочие завода Манташева, в подавляющем большинстве армяне. Между тем И. В. Джугашвили не знал армянского языка, поэтому он пригласил в Батум Г. Годзиева и предложил ему быть переводчиком. Но на заводе Манташева было много турецких армян, которые плохо понимали Г. Годзиева. После нескольких занятий с ними от этого опыта пришлось отказаться^{45}.

Однако политическая активность рабочих росла. Уже 11 января батумский полицмейстер вынужден был поставить губернатора в известность о «до сих пор небывалом беспокойственном поведении рабочих завода Манташева»^{46}. Одной из причин этого было разъяснение рабочим их права на выходной день. 31 января они прекратили работу^{47} и выдвинули три требования: а) введение воскресного отдыха; б) запрещение ночных работ и в) вежливое обращение администрации^{48}.

Если вопрос о поездке И. В. Джугашвили в Тифлис в январе 1902 г., сразу же после пожара на заводе Ротшильда, остается открытым, то вопрос о его поездке туда в первых числах февраля не вызывает сомнений. Более того, имеется возможность датировать ее.

Из воспоминаний явствует, что в Тифлисе И. В. Джугашвили посетил квартиру К. Сулуквадзе и оставил в ней какие-то «вещи», а вечером сюда нагрянули жандармы, в руки к которым попали П. Абрамишвили, Г. Вардоян, В. Урушадзе и Н. Церцвадзе^{49}. Имеются точные данные, свидетельствующие, что Г. Вардоян был арестован 4 февраля 1902 г.^{50} Это значит, что 4 февраля И. В. Джугашвили находился в Тифлисе. Не исключено, что именно этот приезд имел в виду Г. Годзиев, который писал, что после его возвращения из Батума в Тифлис сюда «на две ночи» приезжал И. В. Джугашвили и останавливался у студента Учительского института Василия Мамулова^{51}.

О целях приезда И. Джугашвили мы можем только предполагать. Вероятнее всего, одна из них была связана с предпринимавшимися им усилиями по созданию в Батуме нелегальной типографии, причем такой, которая могла бы издавать листовки не только на грузинском, но и на армянском языках.

На этой почве произошло знакомство И. В. Джугашвили с сыном редактора армянского журнала «Нор дар» С. А. Спандаряна Суреном. «В начале 1902 г. товарищ Сталин приехал из Батума в Тифлис на несколько дней для организации подпольной батумской типографии и получения шрифта. Тифлисский комитет связал товарища Сталина с Суреном, который должен был снабдить батумскую типографию шрифтом и другими типографскими принадлежностями». «Сурен очень умело использовал типографию своего отца… Так началось партийное содружество Сталина и Сурена»^{52}.

Когда И. В. Джугашвили вернулся в Батум, администрация завода Манташева еще пыталась сломить рабочих арестами и увольнениями, но желаемого результата не добилась.

«Не добившись ничего репрессиями, — вспоминал Д. А. Вадачкория, — через десять дней (т. е. около 10 февраля. — А.О.) администрация изъявила желание вступить с нами в переговоры»^{53}. После этого рабочие выдвинули еще ряд требований: оплатить забастовочные дни, увеличить заработную плату на 30 %, вернуть штрафные деньги. 17 февраля на заводе появился новый директор, и в этот же день забастовка завершилась удовлетворением требований рабочих^{54}.

18 февраля 1902 г. помощник начальника Кутаисского ГЖУ по Батумскому округу сообщил: «18 сего февраля рабочие завода Манташева в полном составе во всех отделениях завода с 6 ч. утра стали на работу, и забастовка с этого числа считается оконченной», «на других заводах тоже спокойно»^{55}.

Между тем, пока И. Джугашвили разворачивал свою деятельность в Батуме, жандармы нанесли удар по Тифлисскому комитету РСДРП. Так как 19 февраля по всей России намечались массовые выступления, то вечером 15 февраля, когда Тифлисский комитет собрался на свое очередное заседание в доме З. Чодришвили, сюда под руководством ротмистра В. Н. Лаврова нагрянули жандармы. «По уходе с него (заседания. — А.О.) двух лиц, не подлежащих задержанию и обнаружению^{56}, каковой уход последовал уже после выхода двух членов — интеллигентов, ротмистр Лавров, окружив дом филерами, — провести унтер-офицеров было невозможно ввиду густой цепи наблюдавших рабочих, занявших все улицы, ведущие в ту часть Нахаловки, где происходило совещание, — вошел в комнату совещания, где оказались следующие лица: упоминаемый выше Калистрат Гогуа и три постоянных члена комитета: рабочие Георгий Чхеидзе, Захар Чодришвили и Аракел Окуашвили»^{57}.

В руки жандармов попали: «1) все металлические части нового типографского станка, 2) четыре экземпляра писанного рукой Чодришвили отчета кассы за декабрь 1901 г. с печатью „ТК РСДРП“ на русском, грузинском и армянском языках, 3) нелегальные издания и записная книжка, из которой видно, что местный кружок имел 450 экземпляров привозной подпольной литературы, произведения местной печати записаны отдельно…»^{58}.

Окрыленные успехом, жандармы в ночь с 15 на 16 февраля произвели аресты еще 13 человек. Были задержаны Дмитрий Биланов, Михаил Гурешидзе, Севериан Джугели, Семен Джугели, Давид Капанадзе, Георгий Караджев, Георгий Кокошвили, Яков Кочетков, Константин Лежава, Ясон Мегрелидзе, Петр Скоробогатько, Василий Цабадзе и Ираклий Цуладзе. Был произведен обыск у Анны Красновой. 17 февраля за решеткой оказались: Георгий Арабелидзе, Трифон Рамишвили и Аммон Чхаидзе^{59}.

20 февраля Тифлисское ГЖУ начало переписку «О Тифлисском кружке РСДРП и образованном им тайном Центральном комитете», которая была поручена прикомандированному к управлению ротмистру Кравченко^{60}.

Тогда же, по свидетельству К. Канделаки, угроза ареста нависла над И. В. Джугашвили. Дело в том, что во время забастовки на заводе Манташева их квартира, игравшая роль своеобразного штаба, оказалась в поле зрения полиции. Поэтому, писал К. Канделаки, после окончания стачки «Сосо перебрался в дом армянина на нынешней улице Цхакая, д. № 100[25], а я перешел в городок в дом С. Ломджария»^{61}.

По воспоминаниям К. Канделаки, новое его местопребывание тоже быстро стало известно полиции, и полицейский пристав Чхикваидзе[26] несколько раз наведывался в дом Ломджария. Причем однажды полиция явилась в тот самый момент, когда в одной из комнат проходило собрание с участием И. В. Джугашвили. Хозяин дома С. Ломджария сумел отвлечь внимание полицейских и дал возможность собравшимся разойтись. После этого Г. Каландадзе предложил К. Канделаки квартиру в доме Матэ Русадзе, которую занимал И. Шапатава. Рядом жили братья Дарахвелидзе: Дариспан, Илларион и Илья Михайловичи^{62}.

Вскоре после окончания забастовки на заводе Манташева И. В. Джугашвили узнал об арестах в Тифлисе и не позднее 26 февраля снова отправился туда. Объясняя цель его поездки, О. Инжерабян писал: «Он выехал на несколько дней в Тифлис за типографским станком и шрифтом»^{63}.

Едва только И. В. Джугашвили уехал из Батума, как здесь на заводе Ротшильда возник новый конфликт.

«Вечером 26 февраля управляющий заводом Ротшильда в Батуме, — сообщал 16 марта 1902 г. в Департамент полиции главноначальствующий гражданской частью на Кавказе князь Григорий Сергеевич Голицын, — вывесил объявление о том, что через 14 дней, т. е. 12 марта, будут подлежать увольнению за сокращением работ 389 рабочих (из общего числа 900. — А.О.)^{64}. На другой день, 27 февраля, все рабочие завода, узнав о таком распоряжении, прекратили работы и разошлись»^{65}.

«27 февраля, — вспоминал П. Куридзе, — мы решили объявить забастовку во всех цехах. К тов. Сосо мы немедленно послали человека, но он оказался в отъезде в Тбилиси»^{66}. «На следующий день (т. е. 28 февраля. — А.О.), — писал П. Куридзе, — приехал тов. Сосо, тотчас же созвал нас на совещание в доме Ломджария»[27] и «составил план требований»^{67}.

Забастовка рабочих была направлена против объявленного увольнения, поэтому «попытки со стороны фабричного инспектора и местной администрации собрать рабочих для выслушания их заявления на 28 февраля, 1 и 2 марта, — констатировал князь Г. С. Голицын, — были безуспешными. Утром 2 марта прибыл в Батум кутаисский военный губернатор, которому удалось собрать 3 марта около 400 рабочих»^{68}.

«2 марта, — информировал Департамент полиции кутаисский военный губернатор генерал-майор Смагин, — я приехал вместе с начальником жандармского управления и ознакомился с положением дела. Вновь предложил собраться рабочим, на 3-е марта удалось собрать около 400 [человек], выслушав заявления, нашел их незаконными, почему предложил на сегодня стать на работу, что ими не исполнено. За отсутствием значительного числа рабочих, 900 человек, сделано распоряжение [по] выяснению и аресту вначале наиболее виновных <…>, затем будут произведены аресты остальных для высылки на родину с воспрепятствованием возвращения в Батум»^{69}.

Вечером 7 марта Смагин уехал в Тифлис, а в ночь с 7-го на 8-е по его распоряжению было арестовано 30 наиболее активных участников забастовки. В ответ на это 8 марта, в полдень, более 350 человек явились с требованием: или выпустить арестованных, или взять их всех под стражу. Помощник военного губернатора полковник Михаил Николаевич Дрягин «при помощи роты местного гарнизона к 7 часам вечера поместил всю толпу в пересыльном пункте»^{70}.

Собравшись ночью и обсудив сложившееся положение, организаторы забастовки приняли решение призвать рабочих на следующий день прийти к пересыльному пункту и освободить своих товарищей. Днем 9 марта у пересыльной тюрьмы появилась новая толпа в 300–400 человек. Однако кто-то донес о принятом ночью решении. К тюрьме подтянули войска. И когда рабочие пошли на ее штурм, а арестованные, взломав двери пересыльного пункта, вырвались на волю, солдатам была дана команда открыть огонь. В результате 20 человек оказались ранены, 13 — убиты^{71}.

А пока события разворачивались на улицах города, Котэ Каландадзе срочно оборудовал на квартире братьев Дарахвелидзе подпольную типографию^{72}.

«У нас, — вспоминала Екатерина Авалиани-Шароева, — были типографские части, которые хранились у Михи Ормоцадзе. Эти части по поручению Сильвестра Тодрия Миха Ормоцадзе перенес в Лиманмеле в дом Матэ Русадзе, в квартиру Ивана Шапатава. Товарищ Сталин дополнительно привез из Тбилиси типографские части, и таким образом была устроена типография. В этот период товарищ Сталин жил в доме М. Русадзе и помогал печатать прокламации»^{73}.

О том, что, вернувшись 28 февраля в Батум, И. В. Джугашвили «привез из Тифлиса шрифты и примитивный типографский станок», писал и К. Канделаки^{74}. К 9 марта 1902 г., когда у пересыльной тюрьмы произошло кровавое столкновение, типография была готова. В ночь с 9-го на 10-е в ней была отпечатана первая листовка, посвященная произошедшим событиям, на следующий день она появилась в городе^{75}. 12 марта была отпечатана еще одна листовка, после чего деятельность типографии приостановилась^{76}.

Это было связано с тем, что рабочий Георгий Мадебадзе заметил за домом Шапатава слежку^{77}, а «через некоторое время, — вспоминала Екатерина Авалиани-Шароева, — ночью к Ивлиану Шапатава явился пристав Чхикваидзе с двумя городовыми. В дверях загородила ему дорогу Деспине Шапатава с дубиной в руках и заявила им: „Дети спят, твое появление и шум могут их разбудить и испугать“. Чхикваидзе засмеялся и ушел. Таким образом Деспина Шапатава спасла типографию и товарища Сталина»^{78}.

В тот же вечер Ясон Джарнава на фаэтоне перевез печатный станок и другие типографские принадлежности к Сильвестру Ломджарии^{79}, а затем от него к Иллариону Качахмадзе на кладбище Соук-Су^{80}, где, по свидетельству Г. Н. Гомона, все «временно поместили в часовне… Быкова»^{81}.

Укрыв типографию в надежном месте, 24 марта И. В. Джугашвили вместе с К. Канделаки отправился в Тифлис. Вернулись они оттуда на следующий день, 25-го. Цель этой поездки остается неизвестной. Можно лишь отметить, что с их возвращением жандармы связывали появление в Батуме 28 марта новых листовок^{82}.

Тогда же из Тифлиса в Батум снова приехал Георгий Годзиев^{83}. По свидетельству К. Канделаки, «армянин Георгий» привез из Тифлиса армянский шрифт, после чего было решено перевезти типографию в другое место. Выбор остановился на селении Махмудиа (Махмудье), позднее получившем название Гантиади и находящемся в семи верстах от Батума. Здесь типография была размещена в доме крестьянина абхазца Хашима Смирбы, который был названным отцом Сильвестра Ломджарии^{84}.

Когда удалось наладить работу типографии на новом месте, мы не знаем.

После событий 9 марта И. В. Джугашвили была сделана попытка распространить свою деятельность за пределы Батума. В частности, 29 марта вместе с К. Канделаки он посетил Кобулети, где было проведено собрание и принято решение о создании социал-демократического кружка. Присутствовало около 20 человек^{85}.

ПРИМЕЧАНИЯ

Под арестом

Вечером 5 апреля на квартире Д. Дарахвелидзе состоялось собрание батумских рабочих. Завершилось оно около 22.00. Почти все присутствовавшие разошлись. Остались только 4 человека: хозяин квартиры — Дариспан Дарахвелидзе, жившие здесь же И. В. Джугашвили и К. Канделаки, а также пришедший к ним гимназист Вано Рамишвили. В это время нагрянули жандармы. Наличие многочисленных окурков в полупустой комнате свидетельствовало, что жандармы опоздали^{1}.

И хотя их ожидала другая удача, воспользоваться ею они не сумели. «При аресте товарища Сталина, — вспоминал Илья Михайлович Дарахвелидзе, — полиция не заметила чемодана с его рукописями, листовками и книгами, которые остались на квартире»^{2}. Правда, им в руки попал находившийся в квартире братьев Дарахвелидзе чемодан Георгия Годзиева^{3}, но в нем ничего предосудительного не оказалось. Несмотря на это, жандармы отправили всех четверых в полицейский участок^{4}.

На следующий день Д. Дарахвелидзе и В. Рамишвили были освобождены, а И. Джугашвили и К. Канделаки взяты под стражу и привлечены к производившейся Кутаисским ГЖУ в порядке положения об охране переписке, связанной с выяснением обстоятельств забастовки на заводе Ротшильда^{5}. Для контроля над этой перепиской 28 февраля 1902 г. в (4-м) 7-м делопроизводстве Департамента полиции было заведено дело № 214, которое, к сожалению, до нас не дошло. К началу апреля в качестве обвиняемых по этому делу фигурировали 8 человек. Девятое место в списке обвиняемых занял И. В. Джугашвили, десятое — К. Канделаки^{6}.

6 апреля они были допрошены помощником начальника Кутаисского ГЖУ по Батумской области ротмистром Георгием Давидовичем Джакели. Оба отвергли свое участие в забастовке на заводе Ротшильда и в событиях 9 марта, вошедших в литературу как батумская демонстрация. В частности, И. Джугашвили заявил, что после празднования 100-летия присоединения Грузии к России, т. е. после 20 сентября 1901 г., он вместе с Геурком Акоповым уехал из Тифлиса в Баку, оттуда в Гори и находился там до середины марта 1902 г.^{7}.

Существовавшие правила предусматривали одновременно с допросом оформление «литеры Б». По ее получении Департамент полиции в рамках дела № 214 открыл специальную папку, в которую должна была откладываться вся документация, касающаяся И. В. Джугашвили. Так в 7-м делопроизводстве появилось дело № 214. Ч. 9. Одновременно предполагалось фотографирование обвиняемых, составление протокола описания примет и снятие отпечатков пальцев. Обнаружить эти материалы не удалось. Судьба их неизвестна^{8}.

Еще 20 сентября 1881 г. Департамент полиции утвердил циркуляр № 1460, в котором говорилось: «При производстве дознания чины корпуса жандармов одновременно с начатием такового обязаны входить в сношения с жандармскими управлениями, в ведении коих проживал обвиняемый, для собирания сведений о его политической благонадежности, а также и о том, не был ли обвиняемый ранее привлекаем к делам политического характера»^{9}. Подобное требование существовало и в отношении переписки.

Исходя из этого, 8 апреля Г. Д. Джакели направил в Тифлисское ГЖУ письмо, в котором не только извещал об аресте И. Джугашвили, но и просил сообщить, «не был ли замечен названный Джугашвили в чем-либо предосудительном в политическом отношении, и допросить как его мать Екатерину Глаховну, так и его дядю Георгия Глаховича Геладзе»^{10}.

Трудно сказать, как бы развивались события дальше, если бы 8 апреля И. Джугашвили не дал в руки следствия уличающий его материал.

«8 сего апреля, — сообщал в Департамент полиции начальник Кутаисского ГЖУ, — арестантом Батумской тюрьмы Замбахидзе были выброшены в тюремный двор к посетителям две записки на грузинском языке, адресованные на имя Иллариона (по всей видимости, Иллариона Дарахвелидзе. — А.О.). Первая из них следующего содержания: „Адрес в городе Гори, Оконская церковь, около церкви приходская школа, и увидите учителя той школы Сосо Иремашвили, этому человеку скажите, что Сосо Джугашвили арестован и просит сейчас же известить его мать для того, чтобы, когда жандармы спросят: „Когда твой сын выехал из Гори?“, сказала: „Целое лето и зиму до 15 марта был здесь, в Гори“. То же покажут сам Сосо Иремашвили и мой дядя с женой“. Вторая записка: „Илларион, если посланный в Тифлис человек возвратился, то скажи, чтобы привез Георгия Елисабедова и вместе с ним повел (направил) бы дело“. Записки эти по сличении почерков с почерком Джугашвили писаны им, Джугашвили»^{11}.

На следующий день, 9 апреля, Г. Д. Джакели в дополнение к предыдущему письму проинформировал Тифлисское ГЖУ, что ему удалось установить руководящую роль И. Джугашвили в батумских событиях, а поэтому предложил допросить Иосифа Иремашвили и арестовать Георгия Елисабедова^{12}.

Прошло почти две недели, однако Тифлисское ГЖУ не спешило с ответом. 24 апреля Г. Д. Джакели направил в Тифлисское ГЖУ два новых письма (№ 402 и № 405) с просьбой ускорить ответ на его запросы 8 и 9 апреля, а также арестовать и отправить в Батум Георгия Годзиева^{13}, чемодан которого, как мы уже знаем, был обнаружен на квартире братьев Дарахвелидзе^{14}.

Только после этого 1 мая Тифлисское ГЖУ сочло возможным дать ответ на запрос Г. Д. Джакели о личности И. В. Джугашвили. Сообщив об обыске, произведенном в ночь с 21 на 22 апреля 1901 г. в Тифлисской обсерватории, и отметив его безрезультатность, генерал Е. П. Дебиль поставил своего батумского коллегу в известность о том, что И. В. Джугашвили фигурирует в агентурных материалах как член Тифлисского комитета РСДРП, и предложил для установления личности И. В. Джугашвили выслать фотографию последнего^{15}.

Можно объяснить сокрытие Е. П. Дебилем имевшихся в его управлении агентурных данных о принадлежности И. В. Джугашвили к Тифлисской организации РСДРП и избрании его членом ее комитета. Но что заставило его умолчать о привлечении И. В. Джугашвили в 1901 г. к переписке по делу о «Социал-демократическом кружке интеллигентов»?

Подобное умолчание было бы понятно, если бы к весне 1902 г. данное дело в отношении И. В. Джугашвили жандармам пришлось закрыть. Между тем в нашем распоряжении имеется «Список лицам, подлежащим привлечению обвиняемыми по дознанию и перепискам „О социал-демократическом кружке интеллигентов“, производимых ротмистром В. А. Руничем, помимо уже привлеченных по дознанию 22-х обвиняемых», составленный в Тифлисском ГЖУ и относящийся ко времени после 11 мая 1902 г. В этом списке под № 12 мы читаем: «Джугашвили Иосиф — подлежит привлечению обвиняемым [по] подозрению по ст. 318 и по всей, вероятно, 252. Находился в сношениях с большинством обвиняемых по дознанию… Установление деятельности не закончено. Будет поступлено по результатам… Содержится под стражей в Батуме по дознанию о беспорядках»^{16}.

4 мая в связи с истечением месячного срока содержания И. В. Джугашвили и К. Канделаки под стражей Кутаисское ГЖУ обратилось в Департамент полиции с просьбой о продлении их «ареста до окончания переписки»^{17}. 8 мая Департамент полиции принял два несовпадающих решения. Первоначально он предложил в зависимости от имеющихся материалов или прекратить переписку, или же перевести ее в формальное дознание^{18}, а затем в тот же день направил другое распоряжение: «По телеграмме № 276 и донесению № 712 возбудите дознание по 1035 ст. Продолжение ареста по охране представляется неосновательным ввиду достаточных данных для формального дознания»^{19}.

По всей видимости, причина изменения первоначального решения была связана с тем, что Департамент полиции получил дополнительные сведения о результатах переписки по делу о забастовке на заводе Ротшильда. Как явствует из постановления начальника Кутаисского ГЖУ от 11 ноября 1902 г., «…Иосиф Джугашвили и Константин Канделаки (131–133)[28] были изобличены свидетельскими показаниями Александра Галилова, Тимофея Фефера (139), Петра Дарбанянца (147), Естате Квашелава (150) и Иосифа Иремашвили (181) в преступлении, предусмотренном 251 ст. Улож. о наказ.»^{20}.

Получив соответствующее распоряжение Департамента полиции, Кутаисское ГЖУ 11 мая начало дознание по обвинению И. Джугашвили и К. Канделаки «в преступлении, предусмотренном 2 ч. 251 ст. Уложения о наказаниях»: призыв к возбуждению и неповиновению против верховной власти^{21}. В связи с этим в Департамент полиции была направлена новая «литера А», на основании которой в 7-м делопроизводстве появилось дело № 630 «Об Иосифе Джугашвили и Константине Канделаки»^{22}.

На следующий день Г. Д. Джакели поставил Е. П. Дебиля в известность о начале дознания и обратился к нему с просьбой «сообщить сведения о его (Джугашвили. — А.О.) выездах в Батум и протокол осмотра записной книжки с записью о расходах нелегальной литературы, о чем говорится в вашем № 2040 от 1 мая»^{23}.

16 мая Е. П. Дебиль переслал Г. Д. Джакели выписку из фигурировавшей в материалах дознания записной книжки («23 я[нваря]. Батум 14 р. 5 к.») и сообщил ему: «…По установлении его личности путем предъявления присланной Вами фотографической карточки имеет быть привлечен обвиняемым по указанной выше переписке при сем управлении»^{24}.

21 июня «в Батумской тюрьме жандармский ротмистр [Сергей Петрович] Шабельский допросил политического заключенного тов. Сталина и составил анкетный лист»^{25}. Это значит, что на И. В. Джугашвили была составлена новая «литера Б». После ее получения Департаментом полиции в 7-м делопроизводстве появилось дело № 630. Ч. 1[29]^{26}.

«Одновременно с этим ротмистр Джакели затронул вопрос об изменении первоначальной меры пресечения, ареста, на особый полиции надзор»^{27}.

Освобождение из-под стражи на время следствия и установление особого надзора полиции практиковались достаточно широко. Однако если при производстве переписки ГЖУ могло принять подобное решение самостоятельно, то при проведении формального дознания оно было обязано получить на это согласие прокурора судебной палаты. 24 мая член Тифлисской судебной палаты товарищ прокурора действительный статский советник Валериан Константинович Орловский запросил на этот счет Тифлисскую судебную палату и не позднее 28 мая получил ответ: «Канделаки и Джугашвили следует содержать под стражей»^{28}.

Как явствует из «Настольного реестра делам по государственным преступлениям на 1902 г.», который сохранился в фонде Департамента полиции, начатое 11 мая 1902 г. дознание было закончено 31 июля 1902 г. и в тот же день при рапорте за № 812 представлено помощником начальника Кутаисского ГЖУ своему шефу^{29}.

До сих пор в литературе не было приведено никаких документальных данных, подтверждающих или опровергающих утверждение Г. Шидловского о том, что это дознание закончилось для И. В. Джугашвили без всяких последствий. К сожалению, не удалось обнаружить материалы дознания и при написании этой книги.

Для дальнейших поисков необходимо учитывать, что существовавшие инструкции предусматривали следующую процедуру: «По принятому порядку оконченное дело представляется при рапорте начальнику губернского жандармского управления, который уже от себя препровождает его прокурору судебной палаты»^{30}.

Нам неизвестен упомянутый выше рапорт помощника начальника Кутаисского ГЖУ по Батумской области на имя начальника Кутаисского ГЖУ, не удалось обнаружить и письмо начальника Кутаисского ГЖУ на имя председателя Тифлисской судебной палаты с представлением результатов дознания, но в РГАСПИ сохранилась недатированная «Выписка из заключения прокурора Тифлисской судебной палаты по делу о Тифлисском социал-демократическом кружке рабочей партии», в которой говорится:

«Что же касается проявления преступной деятельности Джугашвили в г. Батуме, то хотя в этом отношении в произведенном помощником начальника Кутаисского ГЖУ по Батумскому округу дознании имеются некоторые указания на то, что Иосиф Джугашвили был причастен к рабочему движению, возбуждал рабочие беспорядки, устраивал сходки и разбрасывал противоправительственные воззвания, но все эти указания лишь вероятны и допустимы; никаких же точных и определенных фактов по сему предмету дознанием не установлено и указание на участие Джугашвили на сходках и на распространение им по г. Батуму революционных воззваний основывается единственно на предположениях, слухах или возбуждающих сомнение в достоверности подслушанных отрывочных разговорах. При таком положении дела характер деятельности Иосифа Джугашвили за время пребывания его в Батуме подлежит считать невыясненным»^{31}.

Когда именно было оформлено подобное заключение Тифлисской судебной палаты, установить не удалось. В любом случае оно Дает основание утверждать, что проводимое подполковником Сергеем Петровичем Шабельским дознание в отношении И. В. Джугашвили было прекращено Тифлисской судебной палатой без последствий для обвиняемого.

Дальнейшую судьбу постановления Тифлисской судебной палаты определяла ст. 1035 Устава уголовного судопроизводства. Она гласила:

«Всякое дознание представляется по окончании прокурором судебной палаты министру юстиции, который по сношению с министром внутренних дел делает распоряжение о производстве предварительного следствия или испрашивает высочайшее повеление о прекращении производства с оставлением в последнем случае дела без дальнейших последствий или же с разрешением оного в административном порядке»^{32}.

Это дает основание предполагать, что названное выше постановление Тифлисской судебной палаты было одобрено министром юстиции, министром внутренних дел и императором.

Когда 20 февраля 1902 г. в Тифлисском ГЖУ было начата переписка по делу «О Тифлисском кружке РСДРП и образованном им Центральном комитете», в ней сразу замелькала фамилия Джугашвили. Правда, против него имелись только агентурные данные и подтверждавшие их свидетельские показания^{33}.

3 апреля ротмистр Кравченко представил Е. П. Дебилю доклад о предварительных результатах проведенного им расследования (№ 75). Из него следует, что к переписке было привлечено 79 человек. Все они были разделены на четыре группы. К первой отнесены 20 человек, на которых существовали улики и переписку о которых можно было перевести в формальное дознание. Причастность 12 человек к Тифлисскому комитету доказывалась в основном агентурным путем (к ним принадлежал и И. В. Джугашвили). Третью группу составляли 4 человека — кружок Я. Кочеткова. Вину 43 человек требовалось установить. Исходя из этого, Кравченко предложил привлечь к дознанию 14 человек из первой группы, 4 из второй и весь кружок Я. Кочеткова, а судьбу остальных 57 человек решить «в зависимости от хода следствия». Среди этих последних фигурировал и И. В. Джугашвили^{34}.

9 мая из Батума на имя полковника Кравченко были направлены две фотографии И. В. Джугашвили, без которых Тифлисское ГЖУ почему-то не считало возможным привлечение его к данному делу^{35}. Их доставка по назначению, видимо, задержалась, так как 16 мая 1902 г. помощник начальника Тифлисского ГЖУ ротмистр Ф. А. Засыпкин еще не имел их на руках^{36}.

Между тем 18 мая было принято решение о переводе производимой переписки в формальное дознание «О тайном кружке Российской социал-демократической рабочей партии в городе Тифлисе». Производство дознания было передано ротмистру Ф. А. Засыпкину, а наблюдающим прокурором назначен товарищ прокурора Тифлисской судебной палаты действительный статский советник Ефим Николаевич Хлодовский^{37}.

Позднее, 15 октября, Тифлисская судебная палата одновременно с извещением о возбуждении дознания поставила Министерство юстиции в известность и о его окончании, после чего здесь во Временной канцелярии по производству особых уголовных дел было заведено специально дело № 15852^{38}.

Прошло еще около месяца, и только 21 июня появилось постановление о привлечении к этому делу И. В. Джугашвили^{39}. 25 июня Ф. А. Засыпкин направил Е. П. Дебилю рапорт № 483 (в дополнение к № 388 от 28 мая 1902 г.), в котором познакомил его с итогами порученного ему расследования и представил список обвиняемых. В нем значились 47 человек, последним фигурировал И. В. Джугашвили^{40}. На следующий день, 26 июня, Тифлисское ГЖУ предложило помощнику начальника Кутаисского ГЖУ в Батуме допросить И. В. Джугашвили по новому обвинению^{41}.

Первый допрос по этому делу состоялся 8 июля^{42}. 30 июля 1902 г. начальник Тифлисского ГЖУ сообщил в Департамент полиции: «8 сего июля согласно отдельного требования моего в г. Батуме был допрошен обвиняемым Иосиф Виссарионов Джугашвили, давший полное отрицание своей вины (250 ст. Уложения о наказаниях). Названный Джугашвили по постановлению от 8 сего июля на основании 416 и последующих ст. уст. угол. Суд. заключен под стражу в Батумской тюрьме»^{43}.

13 июля здесь же появилась на свет новая «литера Б» № 722, дошедшая до нас^{44}. Несколько позднее к ней были приобщены дополнительные биографические сведения об И. В. Джугашвили^{45}. Тифлисское ГЖУ получило «литеру Б» не позднее 25 июля^{46}, после чего один ее экземпляр поступил в Департамент полиции, и здесь в 7-м делопроизводстве в деле № 175 появилась ч. 43, специально посвященная И. В. Джугашвили^{47}.

17 июля батумский городской врач Г. Л. Элиава[30] под руководством подполковника С. П. Шабельского составил первое известное нам описание примет И. В. Джугашвили. Вот некоторые его детали: «Размер роста — 2 аршина 4,5 вершка» (164 см), «лицо длинное, смуглое, покрытое рябинками от оспы», «на левой ноге второй и третий пальцы сросшиеся», «на правой стороне нижней челюсти отсутствует передний коренной зуб», «на левом ухе родинка»^{48}.

В самое последнее время нам стало известно медицинское дело И. В. Сталина, из которого явствует, что он действительно имел такой дефект, как сросшиеся пальцы на левой ноге. В то же время его рост составлял не 164, а 170 см. Кроме того, у него была больная левая рука, и не одна, а две родинки, причем над правой бровью и под левым глазом^{49}.

Что это? Небрежность? Сознательное искажение примет? Или же приметы разных людей?

22 июля в соответствии с существовавшей инструкцией ротмистр Ф. А. Засыпкин обратился в Тифлисское ГЖУ с запросом № 770 о политической благонадежности И. В. Джугашвили. Сам запрос сохранился, и на нем нетрудно прочитать выписанные номера дел, в которых, по всей видимости, фигурировала его фамилия: «194/901 г. — 29, 27/902 г. — 511, 190/902–74–79–81, 89 до 114, 163–166–183–228, 171/902–233–234–290»^{50}.

8 августа полковник Е. П. Дебиль подписал ответ, в котором говорилось: «Сообщаю Вашему Высокоблагородию, что о упоминаемом в представлении вашем от 22 минувшего июля за № 770 Иосифе Виссарионове Джугашвили до момента привлечения его к производимому Вами дознанию никаких неблагоприятных сведений в делах вверенного мне управления не имеется»^{51}.

Таким образом, если в ответ на запрос Кутаисского ГЖУ Е. П. Дебиль счел возможным сообщить хотя бы об обыске 21–22 марта 1901 г., теперь от следствия был скрыт даже этот факт.

К этому времени жандармам удалось получить признательные показания более десяти человек, проходивших по данному делу в качестве обвиняемых или же свидетелей, в том числе показания Сергея Старостенко^{52} и некоего Кешешьянца (Кешиньяна)^{53}. В них фигурировал и И. В. Джугашвили, однако, допрошенный 4 августа по делу о Тифлисском комитете РСДРП вторично, он снова не признал себя виновным^{54}.

23 августа дознание по делу о Тифлисском комитете РСДРП было завершено, и на следующий день, 24 августа, Ф. А. Засыпкин направил Е. П. Дебилю письмо (№ 1098), в котором говорилось:

«При сем имею честь представить Вашему превосходительству оконченное производством 23 сего августа в порядке 1035 ст. 1–16 Уст. угол. суд. на 707 листах дознание „О тайном кружке Российской социал-демократической рабочей партии в г. Тифлисе“, список обвиняемых, опись вещественных доказательств, опись личным документам обвиняемых, означенные в описях вещественные доказательства и личные документы и черновик „лит. Г“ об окончании дознания и доложить, что дополнительно к дознанию будут представлены по получении протоколы допросов свидетелей Арсена Ормоцадзе, Самуила Микатадзе и Константина Лежава, сведения, собранные на основании Циркуляра Департамента полиции от 9 декабря 1897 г. за № 4230 о личностях обвиняемых Константина Лежава (по Охране), Кирилла Кахетелидзе, Александра Мерабашвили, Георгия Ртвеладзе и Иосифа Джугашвили и вещественные доказательства Арчила Долидзе и Арсена Ормоцадзе, означенные в описи под № 47 и 48. Из числа означенных вещественных доказательств Георгия Арабелидзе брошюра „Анархия“ находится у г. главноначальствующего гражданской частью на Кавказе»^{55}.

К этому времени из 46 проходивших по этому делу обвиняемых двое оставались неразысканными, двое были освобождены, 35 находились под особым надзором полиции и только 7 человек (Калистрат Гогуа, Иосиф Джугашвили, Севериан Джугели, Георгий Караджев, Аракел Григорьевич Окуашвили, Васо Цабадзе, Захарий Иосифович Чодришвили) содержались под стражей^{56}.

Получив материалы дознания «О тайном кружке РСДРП в г. Тифлисе», Е. П. Дебиль 29 августа 1902 г. направил дело товарищу прокурора Тифлисской судебной палаты действительному статскому советнику Е. Н. Хлодовскому (№ 4602)^{57}, который знакомился с ним около полутора месяцев и 12 октября подписал заключение по результатам дознания^{58}. Тифлисская судебная палата сочла нежелательным передачу дела в суд и предложила решить его в административном порядке. В заключении содержались рекомендации и о мерах подобного наказания. В частности, И. В. Джугашвили предлагалось выслать в Сибирь на 2 года^{59}.

15 октября материалы дознания были направлены Тифлисской судебной палатой в Канцелярию главноначальствующего гражданской частью на Кавказе^{60}, а 31 октября — в Министерство юстиции^{61}.

«На основании 1280 ст. Уст. угол, суд., — писал князь Г. С. Голицын, — препровождаю при сем Вашему превосходительству представленное мне прокурором Тифлисской судебной палаты от 15 сего октября за № 1371 произведенное при Тифлисском губернском жандармском управлении дознание о Тифлисском социал-демократическом кружке рабочей партии (в IV томах) вместе с заключением о дальнейшем направлении сего дознания и вещественными доказательствами в особом опечатанном тюке, имею честь сообщить, что я не встречаю препятствий к разрешению означенного дознания согласно с заключением прокурора палаты»^{62}.

С момента получения материалов дознания в Министерстве юстиции до вынесения окончательного решения по данному делу прошло более полугода.

«Когда наше следствие почти что пришло к концу, — вспоминал К. Канделаки, имея в виду дознание, проводившееся Кутаисским ГЖУ, — сперва Сосо, а потом меня с помощью врача Элиавы поместили в тюремную больницу»^{63}.

О том, что некоторое время И. В. Джугашвили действительно находился в тюремной больнице, свидетельствуют воспоминания Минаса Отаровича Чхаидзе, который был арестован в Гурии 18 августа 1902 г. Сначала он находился под стражей в сигнахской тюрьме, затем его перевели в Батум, где он пробыл более двух месяцев, до декабря 1902 г. Это значит, что в Батум его доставили не ранее середины сентября — не позднее середины октября. К этому времени, по воспоминаниям М. О. Чхаидзе, И. В. Джугашвили уже был в тюремной больнице. А когда автора воспоминаний освободили, он находился в одиночной камере 5^{64}.

Здесь мы сталкиваемся со следующим противоречием.

Когда производившееся в Батуми дознание было завершено и передано в Тифлисскую судебную палату, Кутаисское ГЖУ поставило ее в известность «о неимении… оснований к дальнейшему содержанию под стражей обвиняемых Иосифа Джугашвили и Константина Канделаки»^{65}. Такая позиция ГЖУ вызвала возражения прокурора Тифлисской судебной палаты, который 4 сентября письмом за № 1026 уведомил жандармское управление, что поскольку И. В. Джугашвили проходит обвиняемым еще по одному делу, речь может идти только об освобождении К. Канделаки, причем «с отдачею его под особый надзор полиции»^{66}.

Вслед за этим 10 сентября была составлена «литера В» об изменении меры пресечения^{67}, и К. Канделаки вышел из тюрьмы^{68}, а И. В. Джугашвили продолжал оставаться под стражей, что подтверждается как воспоминаниями^{69}, так и документами. Прежде всего это касается двух прошений, которые были поданы И. В. Джугашвили на имя главноуправляющего гражданской частью на Кавказе князя Г. С. Голицына.

В первом из них, датированном 30 октября 1902 г., он писал: прошу «освободить меня, по крайней мере хоть ускорить ход дела»^{70} (фото 15).

23 ноября 1902 г. И. В. Джугашвили снова обратился к князю Г. С. Голицыну:

«Нижайшее прошение.

Все усиливающийся удушливый кашель и беспомощное положение состарившейся матери моей, оставленной мужем вот уже 12 лет и видящей во мне единственную опору в жизни, заставляет меня второй раз обратиться к Канцелярии главноначальствующего с нижайшей просьбой освобождения из-под ареста под надзор полиции. Умоляю канцелярию главноначальствующего не оставить меня без внимания и ответить на мое прошение. Проситель Иосиф Джугашвили. 1902 г., 23 ноября»^{71} (фото 16).

19 января 1903 г. с подобным же, но исполненным достоинства прошением к князю Г. С. Голицыну обратилась Е. Г. Джугашвили^{72}.

Казалось бы, приведенные документы не оставляют никаких сомнений, что после завершения дознания и по одному, и по другому делу И. В. Джугашвили продолжал оставаться в батумской тюрьме.

Однако начальник Тифлисского розыскного отделения ротмистр В. Н. Лавров на этот счет придерживался совершенно иного мнения. Направив 29 января 1903 г. в Департамент полиции свой очередной доклад и назвав в нем ряд лиц, причастных в Тифлисе к революционному подполью, он отмечал: «Через перечисленных лиц между прочим выяснилось, что в Батуме во главе организации находится состоящий под особым надзором полиции Иосиф Джугашвили. Деспотизм Джугашвили многих, наконец, возмутил, и в организации произошел раскол, ввиду чего в текущем месяце в г. Батум ездил состоящий под особым надзором Джибладзе, коему удалось примирить враждующих и уладить все недоразумения»^{73}.

9 февраля В. Н. Лавров отослал в Департамент полиции новое сообщение. В нем говорилось: «Имею честь донести Вашему Превосходительству, что во главе Батумского комитета социал-демократической партии состоят: находящийся под особым надзором полиции врач Александр Шатилов, находящийся под особым надзором полиции Иосиф Джугашвили, известный под кличкой Чопур (Рябой. — А.О.), и некий грузин из окрестностей Казбека по кличке Мохеве. Раскол, начавшийся было в означенном комитете, о чем упоминается в моем донесении от 29 минувшего января за № 60, произошел вследствие пререканий между так называемыми старыми социалистами, представителем коих является в Батуме Александр Шатилов (в Тифлисе его поддерживали Семен и Прокопий Джугели), и новыми, упомянутыми выше Иосифом Джугашвили и Мохеве»^{74}.

15 февраля 1903 г. ротмистр В. Н. Лавров в письме на имя начальника Тифлисского ГЖУ генерала Е. П. Дебиля (№ 103), а 22 февраля Е. П. Дебиль в письме, адресованном в Департамент полиции (№ 813), снова характеризовали И. В. Джугашвили как «состоящего под особым надзором полиции»^{75}. Как находившийся в это время «под особым надзором полиции» И. В. Джугашвили значился и в картотеке Департамента полиции^{76}.

В Тифлисском розыскном отделении, которое в 1903 г. было переименовано в охранное отделение, настолько были уверены в пребывании И. В. Джугашвили под особым надзором полиции, что когда 9 апреля 1903 г. Батум включили в сферу деятельности охранного отделения, ротмистр В. Н. Лавров сразу же направил в туда предписание обыскать и арестовать И. В. Джугашвили^{77}. Однако 28 апреля подполковник С. П. Шабельский уведомил его, что «Иосиф Джугашвили уже год как содержится в тюрьме (ныне в кутаисской)»^{78}.

Как явствует из воспоминаний, И. В. Джугашвили находился в батумской тюрьме до весны 1903 г. и был переведен отсюда после того, как «организовал демонстрацию заключенных против экзарха Грузии, пожелавшего осмотреть батумскую гимназию и места заключения»^{79}. Батум экзарх Грузии Алексий посетил 17 апреля 1903 г., поэтому упоминаемая обструкция могла иметь место только в этот день^{80}.

По данным полиции, И. В. Джугашвили был отправлен в Кутаис 19 апреля^{81}, Наталья Киртава-Сихарулидзе утверждала, что это произошло на два дня позже^{82}. «1903 г., 21 апреля, — писала она, — я с окна сообщила ему: „Сосо, нас куда-то уводят“». Оказалось, что Наталью отправляли в Кутаис. В этой же этапной партии был, по ее словам, и И. В. Джугашвили^{83}. В кутаисской тюрьме он встретился с социал-демократом Григорием Уратадзе, который оставил следующее описание своего товарища по партии:

«На вид он был невзрачный, оспой изрытое лицо делало его вид не особенно опрятным. Здесь же должен заметить, что все портреты, которые я видел после того, как он стал диктатором, абсолютно непохожи на того Кобу, которого я видел в тюрьме в первый раз, и на того Сталина, которого я знал в продолжении многих лет потом. В тюрьме он носил бороду, длинные волосы, причесанные назад. Походка вкрадчивая, маленькими шагами. Он никогда не смеялся полным открытым ртом, а улыбался только. И размер улыбки зависел от размера эмоции, вызванной в нем тем или иным происшествием, но его улыбка никогда не превращалась в открытый смех полным ртом. Был совершенно невозмутим. Мы прожили вместе в кутаисской тюрьме более чем полгода, и я ни разу не видел его, чтобы он возмущался, выходил из себя, сердился, кричал, ругался, словом, проявлял себя в ином аспекте, чем в совершенном спокойствии. И голос его в точности соответствовал его ледяному характеру, каким его считали близко его знавшие»^{84}.

Описание, данное Г. Уратадзе (борода, длинные волосы, зачесанные назад), соответствует тому изображению, которое запечатлели коллективная фотография заключенных кутаисской тюрьмы г 1903 г. и фотография, сохранившаяся на регистрационной карточке Иркутского охранного отделения (фото 17)^{85}.

А пока И. В. Джугашвили продолжал томиться в тюрьме, рассмотрение дела о Тифлисском социал-демократическом кружке рабочей партии вступило в завершающую стадию. 7 марта 1903 г. Министерство юстиции направило свое заключение в Министерство внутренних дел. Поддержав рекомендацию Тифлисской судебной палаты о разрешении данного дела в административном порядке, оно сочло предложенные ею меры наказания недостаток ными. В частности, было предложено увеличить срок ссылки И. В. Джугашвили с двух до трех лет^{86}.

12 марта это заключение поступило в Департамент полиции, который нашел либеральными и предложения Министерства юстиции. Не исключая возможности передачи дела в суд, Департамент полиции считал, что в случае его административного решения следовало на основании высочайшего повеления выслать обвиняемых в Восточную Сибирь на срок до 6 лет^{87}. Однако эти предложения не получили поддержки со стороны курировавшего Департамент полиции товарища министра внутренних дел, который 28 мая полностью присоединился к предложениям Министерства юстиции^{88}.

7 июля Временная канцелярия Министерства юстиции по производству особых уголовных дел подготовила проект всеподданнейшего доклада по данному делу, который был представлен 9 июля Николаю II и получил его утверждение^{89}.

Первая ссылка

10 июля Министерство юстиции направило принятое постановление в Канцелярию главноначальствующего гражданской частью на Кавказе^{1}. 24 июля из Канцелярии главноначальствующего оно поступило в Тифлисскую судебную палату^{2} и на следующий день оттуда было препровождено тифлисскому губернатору^{3}, который начертал на нем: «Секретный стол. Сейчас же: а) проехать в губернское жандармское управление, узнать адреса и проверить приставам, сегодня же задержать и направить в Метехский замок; б) заготовить документы сегодня же»^{4}.

В канцелярии губернатора сохранился список лиц, в котором значатся 28 человек. На списке имеются две пометки: «К № 2515» и «25 июля. № 2515. Заведующему Метехским тюремным замком с десятью открытыми листами». Одиннадцатым в этом списке фигурирует И. В. Джугашвили. Против его фамилии отмечено: простым карандашом — «не зн[ают]», красным — «5 участок» и черными чернилами — «В Батуме»^{5}.

Смысл этих пометок раскрывает письмо тифлисского полицмейстера № 2515 от 25 июля 1903 г., которое было направлено губернатору во исполнение приведенной выше его резолюции от 25 июля и в котором после перечисления всех ссыльных с указанием их местонахождения значится: «Место нахождения Иосифа Джугашвили и Аракела Окуашвили еще не обнаружено»^{6}.

Получив ответ Тифлисского ГЖУ о том, что оно не знает, где находится И. В. Джугашвили, губернатор обратился с соответствующим запросом к тифлисскому полицмейстеру, который 8 августа переадресовал его заведующему Метехским замком: «Предлагаю Вам немедленно донести, содержится ли в заведуемом Вами замке политический арестант Иосиф Джугашвили и в утвердительном смысле, когда освобожден, по чьему распоряжению и в чье ведение передан»^{7}.

10 августа заведующий Метехским тюремным замком ответил полицмейстеру, что здесь И. В. Джугашвили не содержался и не содержится^{8}.

Видимо, после этого полицмейстер дал распоряжение произвести розыск И. Джугашвили и А. Окуашвили участковым приставам Тифлиса: «Предлагаю Вашему Высокоблагородию, — писал он, например, приставу 5-го участка, — произвести розыск рабочих Аракела Окуашвили и Иосифа Джугашвили, подлежащих высылке, и о месте жительства донести мне»^{9}. Ответ тоже был отрицательным^{10}.

Это заставило полицмейстера обратиться 29 августа к начальнику Тифлисского ГЖУ с просьбой указать, «куда выбыли по освобождении из-под стражи политические арестованные [список] и Иосиф Джугашвили, состоящие под особым надзором полиции, и где теперь находятся». Только после этого на письме полицмейстера появилась пометка: «Джугашвили в городе Батуме»^{11}.

А пока шли поиски «исчезнувшего» заключенного, губернатор поставил в известность об этом главноначальствующего гражданской частью на Кавказе князя Г. С. Голицына^{12}, и 13 августа последний обратился в Министерство юстиции с просьбой вернуть материалы дознания по делу о Тифлисском социал-демократическом кружке или же «сообщить выписку из означенного дознания о местонахождении обвиняемых»^{13}.

Несмотря на то что в апреле 1903 г. И. В. Джугашвили был переведен в Кутаис, в Главном тюремном управлении (ГТУ) он продолжал значиться в списках заключенных батумской тюрьмы. Поэтому 17 августа ГТУ направило письмо военному губернатору Батумской области, в котором говорилось: «Главное тюремное управление имеет честь покорнейше просить Ваше превосходительство сделать распоряжение о высылке помянутого Джугашвили, содержащегося в Батумском тюремном замке, в ведение иркутского военного губернатора через Новороссийск, Ростов, Царицын и Самару с очередной арестантской партией»^{14}.

Получив подобное указание, батумский губернатор 29 августа отдал распоряжение полицмейстеру о высылке И. В. Джугашвили в Иркутскую губернию «с очередной арестантской партией»^{15}.

Однако когда полицмейстер поставил в известность об этом заведующего Батумским тюремным замком, то 4 сентября последний сообщил ему, что И. В. Джугашвили еще 19 апреля был отправлен в кутаисскую тюрьму^{16}. Об этом полицмейстер сразу же поставил в известность батумского военного губернатора, и последний 9 сентября обратился к кутаисскому губернатору с просьбой о высылке И. В. Джугашвили в Сибирь^{17}.

Таким образом, для того чтобы установить местонахождение арестованного И. В. Джугашвили, понадобилось полтора месяца!

На протяжении всего этого времени И. В. Джугашвили продолжал томиться в кутаисской тюрьме^{18}. Здесь 28 июля 1903 г. при его участии был организован бунт заключенных^{19}.

«Сталин предъявил тюремной администрации следующие требования: устроить нары в тюрьме (заключенные спали на цементном полу), предоставлять баню два раза в месяц, не обращаться грубо с заключенными, прекратить издевательство тюремной стражи и т. д. Вслед за предъявлением этих требований заключенные начали наносить гулкие удары в тюремные ворота. Ворота были железные, и эти удары всполошили весь Кутаис. Тюрьму окружил полк солдат, приехал губернатор, прокурор, полицейские чины… Требования были удовлетворены», но «после этой забастовки всех политических согнали вместе сначала в пятую камеру, а затем в третью камеру нижнего этажа. Это была самая скверная камера. Сталина и его товарищей разместили здесь»^{20}.

Несмотря на то что местонахождение И. В. Джугашвили было установлено уже в первых числах сентября, распоряжение о его переводе из Кутаиса в Батум для дальнейшего этапирования в Иркутск последовало только через месяц. По свидетельству Владимира Ростомовича Бреладзе, который именно в это время находился в кутаисской тюрьме, его вместе с И. В. Джугашвили отправили в Батум вечером 8 октября 1903 г.^{21} Перед этим по просьбе заключенных была сделана коллективная фотография арестантов, на которой был запечатлен и И. В. Джугашвили^{22}.

Свидетелем прибытия заключенных в батумскую тюрьму стал К. Канделаки, который снова был арестован 23 августа 1903 г. «Не прошло много времени после этого, — вспоминал он, — как одной ночью открылась дверь нашей камеры и в нее вошли несколько человек со своими вещами. Среди вошедших оказались т. Сосо, Илико Копалейшвили, Севериан Хвичия и несколько человек из Гурии и Имеретии»^{23}.

Если верить К. Канделаки, здесь, в Батуме, И. В. Джугашвили тоже организовал бунт заключенных, после которого их требования были удовлетворены, а И. В. Джугашвили отправлен в ссылку^{24}.

Документальные сведения о том, когда И. В. Джугашвили из Батума ушел по этапу, обнаружить не удалось. Что же касается мемуарных свидетельств, то они разноречивы. Так, В. Р. Бреладзе писал, что его, Илико Копалейшвили, Севериана Хвичию и И. В. Джугашвили отправили дальше, в Новороссийск, на третий день после прибытия в Батум, в четверг^{25}. А Наталья Киртава-Сихарулидзе, которая 4 октября 1903 г. была приговорена к двум годам полицейского надзора по месту жительства в селении Барцханы близ города Батума^{26} и ознакомлена с этим постановлением 12 ноября^{27}, после чего вышла из тюрьмы и вернулась в Батум, утверждала, что только после этого «получила от Сосо записку: „Меня отправляют, встречай около тюрьмы“». «Я его проводила до парохода, — вспоминала Н. И. Киртава-Сихарулидзе. — Это было, если не ошибаюсь, в ноябре 1903 г. В тот же день сослали и гурийских крестьян»^{28}.

На пристани кроме Натальи И. В. Джугашвили провожала родственница М. Бочаридзе Бебе Лошадзе^{29}.

Как утверждал М. Цхакая, при отправке этого и некоторых других этапов Кавказский союзный комитет РСДРП выдал арестантам в дорогу небольшую сумму денег^{30}. Есть сведения, что И. В. Джугашвили получил также материальную поддержку со стороны некоторых батумских рабочих. Когда, вспоминал Луасарб Джанелидзе, «наш кружок узнал, что из Батума отправляется этап, в котором находится и тов. Сосо Джугашвили… мы собрали провиант и 10 руб. и послали тов. Сосо»^{31}.

Из Батума до Иркутска его этап проходил через Новороссийск, Ростов-на-Дону, Самару и Челябинск^{32}.

«Из Ростова, — вспоминал Л. Джанелидзе, — на имя Коция Канделаки мы получили телеграмму от товарища Сосо. Он просил выслать денег. Мы послали деньги без промедления»^{33}.

Когда И. В. Джугашвили покидал Батум, там заканчивался бархатный сезон. На пути к Уралу через решетку вагонного окна он впервые увидел настоящую зиму: покрытые белым снегом поля и леса, утонувшие в сугробах деревенские избы, закованные в лед озера и реки. В Сибири свирепствовали морозы, достигавшие минус 30 и более градусов. Для выросшего под кавказским солнцем И. В. Джугашвили это был совершенно новый мир, о котором до этого он мог судить только по рассказам и книгам.

Для него, родившегося и выросшего под кавказским солнцем, зима представляла не только необычное природное явление, но и серьезное испытание. Особенно если учесть, что на этап он был взят в демисезонном пальто, в ботинках и без рукавиц.

Если о решении выслать И. В. Джугашвили в Иркутскую губернию Министерство юстиции известило главноначальствующего гражданской частью на Кавказе, то 5-е делопроизводство Департамента полиции должно было поставить в известность о принятом решении иркутского военного генерал-губернатора. Это сообщение обнаружить не удалось. Но удалось обнаружить соответствующее письмо военного генерал-губернатора иркутскому губернатору от 28 августа 1903 г. за № 1128^{34}.

Здесь в канцелярии губернатора на основании данного письма должно было быть начато специальное дело о ссыльном И. В. Джугашвили. К сожалению, оно нам. не известно, не известна и его судьба. Что же касается названного выше письма иркутского военного генерал-губернатора, то оно сохранилось, но обнаружить его удалось не в Иркутске, а в Тбилиси в фонде тифлисского губернатора! На письме против фамилии И. Джугашвили красным карандашом отмечено «Новоудинское»^{35}. Это село Новоудинское, или Новая Уда, Балаганского уезда.

11 сентября иркутский губернатор поставил в известность об этом балаганского уездного исправника (№ 533) и Иркутское охранное отделение (№ 534)^{36}. Подобное же уведомление он был обязан направить в Иркутское ГЖУ. В результате на свет должна были появиться четыре дела, посвященных ссыльному И. В. Джугашвили. Однако на сегодняшний день нам известно только одно из них — дело Иркутского охранного отделения^{37}.

Из Иркутска И. В. Джугашвили доставили в уездный город Балаганск, который находился западнее губернского центра и был удален от ближайшей железнодорожной станции Черемхово на расстояние 75 верст^{38}.

В Балаганске в это время отбывали ссылку 7 человек: Абрам Аншелевич Гусинский, его жена [Малия] Лейбовна Гусинская, Ольга Аполлоновна Давыдова, Иван Осипович Малярчук, Франц Томашевич Оляшовский, Фадей Францевич Орлик и Александр Киприянович Сотников. По воспоминаниям ссыльного А. А. Гусинского, И. В. Джугашвили «задержался на некоторое время в Балаганске», пытаясь остаться здесь, однако «ему так и не удалось отбиться от поездки в Новую Уду»^{39}.

Первый известный нам документ о его ссылке — это донесение исполняющего обязанности балаганского уездного исправника начальнику Иркутского охранного отделения от 28 ноября 1903 г.: «Назначенный по предписанию Иркутского губернского управления от 11 сентября с. г. за № 533 на жительство в селении Новоудинское высланный по высочайшему повелению, последовавшему 9 июля 1903 г., под гласный надзор полиции Иосиф Виссарионов Джугашвили 26 ноября прибыл и водворен в названном селении, гласный надзор полиции за ним учрежден, о чем имею честь сообщить Вашему высокопревосходительству»^{40}.

Из Балаганска И. В. Джугашвили был отправлен далее, в селение Новая Уда, которое находилось на расстоянии 70 верст от Балаганска и 120 верст от ближайшей железнодорожной станции Тыреть^{41}. Здесь его фамилия была внесена в журнал административно-ссыльных Новоудинского волостного управления. Запись гласит: «Прибыл 27 ноября 1903 г.», «пособия не получает»^{42}.

Из статьи Б. Иванова: «В то время Новая Уда делилась на две части — верхнюю и нижнюю. Нижняя часть называлась Заболотье: на маленьком мысочке, окруженном с трех сторон топкими болотами, стоял десяток домишек, в которых жили крестьяне-бедняки. В верхней части села расположились две купеческие лавки, огромное здание острога, окруженное высоким частоколом, пять кабаков и церковь. Здесь жила новоудинская „знать“. Лучшие дома занимали местные купцы и торговцы… Ссыльные, направлявшиеся в Новую Уду, распределялись группами и в одиночку по крестьянским дворам. Каждый из них обязан был регулярно являться в волостное правление для отметки… Прибыв в Новую Уду, товарищ Сталин поселился в беднейшей части села — в Заболотье — у крестьянки Марфы Ивановны Литвинцевой. Убогий, покосившийся Домик Литвинцевой был расположен на краю болота, в нем было Две комнаты», одну из них и занял И. В. Джугашвили^{43}.

В конце ноября 1903 г. в Новой Уде отбывали ссылку 3 человека: Янкель-Мовша Залманович Закон[31], Иероним Иванович Линкевич и Абрам Залманович Этингоф^{44}.

Едва обосновавшись на новом месте, И. В. Джугашвили решил бежать. Имеются три версии о том, как был организован этот побег. Все они исходят от самого И. В. Джугашвили.

По одной из них, угрожая кинжалом, он заставил крестьянина отвести его к железнодорожной станции, а когда они добрались до нее, дал ему 3 руб.^{45} Эта версия не выдерживает никакой критики: до ближайшей железнодорожной станции было 120 верст, поэтому крестьянину, если он действительно был вынужден отправиться в это путешествие под угрозой оружия, не представляло никакого труда «сдать» И. В. Джугашвили полиции на пути следования.

Согласно другой версии, хотя И. В. Джугашвили «трудно было незаметно покинуть ссылку, но местное население помогло ему. Один крестьянин-чалдон согласился его везти до станции Зима на подводе, но выговорил себе условие, что товарищ Сталин на каждой остановке будет выставлять ему „поларшина“ водки». На станции он купил ему билет, и И. В. Сталин уехал^{46}. Эта версия тоже представляется малоправдоподобной. За содействие побегу крестьянину грозила тюрьма. Поэтому невероятно, чтобы кто-нибудь согласился променять свободу на «поларшина» водки.

Третья версия гласит, что И. В. Джугашвили сумел увлечь одного из ямщиков тем, что заявил о своем намерении послать жалобу на уездного начальника и, пользуясь этим, уговорил ямщика отвезти его до железной дороги^{47}. Если бы речь шла о жалобе на местного волостного старшину или полицейского пристава, подобное объяснение заслуживало бы внимания, но что было делить новоудинскому ямщику с балаганским уездным начальником? И стоило ли это риска привлечения к ответственности за содействие побегу?

Существование разных версий об обстоятельствах первого побега И. В. Джугашвили, исходящих от него самого, не может не настораживать.

Официально этот, побег датируется 5 января 1904 г., но тесть И. В. Джугашвили С. Я. Аллилуев оспаривал эту дату. Он утверждал, что его зять совершил из Новой Уды не один, а два побега, первый из которых оказался неудачным. «По рассказам двоих товарищей, Калистрата и Юлии, — утверждал С. Я. Аллилуев, — тов. Сосо сделал первую попытку бежать в средних числах ноября 1903 г. Прибыл из Новой Уды в Балаганск с отмороженными ушами и носом, потому что в то время стояли лютые морозы, одет он был по-кавказски, поэтому дальше бежать он не смог и вернулся обратно в Новую Уду»^{48}.

«Калистрат и Юлия» — это Калистрат Гогуа и его жена Юлия Николаевна Кольберг^{49}. К. Гогуа не только был лично знаком с И. В. Джугашвили, но и сам в 1903–1904 гг. отбывал ссылку в Балаганском уезде^{50}. Поэтому он мог располагать сведениями о побеге И. В. Джугашвили, исходящими как от него самого, так и от других ссыльных. С учетом этого свидетельство С. Я. Аллилуева несомненно заслуживает внимания, особенно если учесть, что оно было обнародовано в печати еще при жизни вождя и в противовес официальной точке зрения.

О том, что И. В. Джугашвили попытался бежать в 1903 г. вскоре после прибытия на место ссылки, свидетельствуют и мемуары уже упоминавшегося Абрама Гусинского: «Ночью зимой 1903 г. в трескучий мороз, больше 30 градусов по Реомюру… стук в дверь. „Кто?“… К моему удивлению, я услышал в ответ хорошо знакомый голос: „Отопри, Абрам, это я, Сосо“. Вошел озябший, обледенелый Сосо. Для сибирской зимы он был одет весьма легкомысленно: бурка, легкая папаха и щеголеватый кавказский башлык. Особенно бросалось в глаза несоответствие с суровым холодом его легкой кавказской шапки на сафьяновой подкладке и белого башлыка (этот самый башлык, понравившийся моей жене и маленькой дочке, т. Сталин по кавказскому обычаю подарил им). Несколько дней отдыхал и отогревался т. Сталин, пока был подготовлен надежный ямщик для дальнейшего пути к станции железной дороги, не то Черемхово, не то Тыреть, — километров 80 от Балаганска. Документы у него были уже. Эти дни… т. Сталин провел безвыходно со мной и моей семьей»^{51}.

Другим человеком, который оказался причастен к этому побегу, была Мария Айзиковна Беркова. Она родилась около 1881 г. в Киеве, но числилась мещанкой города Елисаветграда Херсонской губернии. Училась в Берлинском университете. При возвращении из-за границы была задержана с нелегальной литературой и по высочайшему повелению выслана в Иркутскую губернию, куда прибыла 9 июля 1903 г. Ссылку она отбывала в селении Малышевка, находившемся рядом с Балаганском, на другом берегу Ангары^{52}.

По воспоминаниям М. А. Берковой, однажды, проходя по улице Малышевки, она встретила «ссыльного М.», который попросил ее укрыть незнакомого ей мужчину, бежавшего из ссылки. Этот мужчина провел в ее комнате более суток. На следующий день вечером незнакомца перевели на другой берег Ангары и отправили из Балаганска к железнодорожной станции Зима. Этим мужчиной, по утверждению М. Берковой, был И. В. Джугашвили. И хотя она видела его впервые и затем до 1917 г. больше не встречала, он мог ей запомниться надолго, так как они наедине провели в ее комнате ночь и весь следующий день. Эта встреча могла произвести на нее впечатление еще и потому, что она была поражена, встретив незнакомца в разгар сибирской зимы «не в валенках, а в ботинках с галошами»^{53}.

В конце 1903 — начале 1904 г. в Малышевке кроме М. А. Берковой отбывали срок еще 6 человек: Сура Абрамовна Бернштейн, Александр Адольфович Коралевский, Ной-Неух Мордухович Лившиц, Казимир Адольфович (Адамович) Малаховский, Федор Иванович Осубко и Казимир Николаевич Ярошевский^{54}. Это дает основание думать, что под буквой «М» в воспоминаниях М. А. Берковой скрывался К. А. Малаховский.

М. А. Беркова датировала свою встречу с И. Джугашвили одной из первых суббот 1904 г.^{55} Однако, вероятнее всего, эта была одна из первых суббот после прибытия И. Джугашвили на место ссылки, т. е. 29 ноября или 6 декабря 1903 г., так как к этому времени он еще не успел обзавестись зимней обувью и одеждой.

По утверждению С. Я. Аллилуева, первая попытка побега оказалась неудачной, поскольку И. В. Джугашвили был «одет по-кавказски» и, едва не замерзнув в пути, вынужден был вернуться обратно. До Малышевки И. В. Джугашвили действительно добирался «одетым по-кавказски», но здесь ему «были куплены тулуп, валенки и теплая шапка»^{56}, и вторую половину пути до станции Зима он мог проделать вполне благополучно, поэтому причина его возвращения обратно была связана с чем-то другим.

Вернувшись в Новую Уду, И. В. Джугашвили, по всей видимости, поселился в другом доме, хозяином которого был Митрофан Иванович Кунгуров. С его помощью он совершил второй побег.

Основанием для такого утверждения является письмо, с которым М. И. Кунгуров обратился к И. В. Сталину 11 мая 1947 г.:

«Москва. Кремль.

Генералиссимусу Советского Союза товарищу Сталину И. В.

Я глубоко извиняюсь, что беспокою Вас. В 1903 г., когда Bы были в ссылке, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда, в то время жили у меня на квартире. В 1904 г. я увез Вас лично в село Жарково по направлению [к] станции Тырет[ь] Сибирской железной дороги, а когда меня стали спрашивать пристав и урядник, я им сказал, что увез Вас по направлению в г. Балаганск. За неправильное показание меня посадили в каталажку и дали мне телесное наказание — 10 ударов, лишили меня всякого доверия селу. Я вынужден был уехать из села Новая Уда на ст. Зима Сибирской железной дороги. А в настоящее время я пенсионер 2 группы. Пенсию получаю 141 р. в месяц. Жить очень стало тяжело нам обоим со старухой на 141 р. Подавал заявление в Министерство социального обеспечения, получил отказ. Поэтому прошу Вас как бывший партизан якутского партизанского отряда, где был 3 раза ранен, потерял здоровье, получил инвалидность 2 гр., если вспомните меня, то прошу помочь мне получить персональную пенсию. Жить еще и еще хочется.

Дорогой товарищ Сталин, при Вашей доброй памяти, прошу написать мне письмо как бывшему старому партизану и Вашему старому хозяину квартиры, где Вы жили, село Новая Уда Иркутской губернии Балаганского уезда. Я надеюсь, что Вы меня не забудете и поможете получить персональную пенсию.

Ваш старый хозяин квартиры Кунгуров Митрофан Иванович.

Г. Барабинск Новосибирской области, ул. Некрасова, 57.

Ожидаю от Вас письма. 11 мая 1947 г.»^{57}.

Ознакомившись с этим письмом, И. В. Сталин через ИМЭЛ предложил ответить автору, что он не помнит его и просит сообщить о побеге более подробные сведения^{58}.

Если бы М. И. Кунгуров не имел никакого отношения к побегу И. В. Сталина, то И. В. Сталин мог прямо написать ему об этом или же вообще не обращать внимания на его письмо. Если же факты, изложенные в письме М. И. Кунгурова, соответствовали действительности, как тогда понимать сталинские слова о том, что он не помнит хозяина квартиры, у которого жил и который помог ему бежать из первой ссылки?

Не менее странно выглядит и сталинская просьба сообщить более подробные сведения о побеге.

Через некоторое время после запроса, сделанного ИМЭЛ, из Новосибирской области пришло сообщение о смерти М. И. Кунгурова, извещалось также, что хотя он, по свидетельству родственников, и был разговорчив (утверждал, например, что встречался с М. И. Калининым), но об И. В. Сталине никогда не упоминал^{59}.

И все-таки маловероятно, чтобы в 1947 г. человек мог лично обратиться к генералиссимусу с приведенным выше письмом, если бы оно не соответствовало действительности.

В «Списке населенных мест», опубликованном в Памятной книжке Иркутской губернии на 1904 г., нет селения Жарково, но фигурирует селение Жернаково Гымыльской волости Балаганского уезда, расположенное на расстоянии 94 верст от Балаганска и 140 верст от Иркутска. Что же касается железнодорожной станции Тыреть, то она находилась восточнее станции Зима, на 25–30 верст ближе к Иркутску^{60}.

В связи с этим заслуживает внимания свидетельство Льва Нусбаума о том, что, бежав из Новой Уды и добравшись до железной Дороги, И. В. Джугашвили направился не на запад, а на восток, сделав остановку в Иркутске. Об этом же писал и французский публицист Ив Дельбар, утверждая, что здесь, в Иркутске, И. В. Джугашвили остановился у некоего Колотова, раздобыл документы и только после этого пустился в обратный путь на Кавказ^{61}.

На возможность пребывания И. В. Джугашвили в Иркутске указывают воспоминания М. Берковой. По ее словам, через некоторое время, после того как И. Джугашвили побывал в Малышевке, она получила весточку о том, что он благополучно добрался до Кавказа, а «вскоре… по указанному адресу одного „сочувствующего“ стала с оказиями получаться из Иркутска большевистская литература»^{62}.

С. Я. Аллилуев утверждал, что второй побег И. В. Джугашвили из Новой Уды был совершен до Нового года, т. е. в декабре 1903 г. Однако это утверждение находится в противоречии с имеющимися в нашем распоряжении документами. Прежде всего это список ссыльных Балаганского уезда на 1 января 1904 г., в котором значится и И. В. Джугашвили^{63}. Имеются также документы, свидетельствующие, что побег был совершен 5 января 1904 г.^{64}

6 января православная Россия отмечала Крещение. Расчет беглеца заключался в том, что в этот день полицейские, как и все верующие, будут гулять и не заметят исчезновение ссыльного, а если и обнаружат его, то вряд ли смогут организовать погоню.

Но отсутствие И. В. Джугашвили обнаружилось уже утром 6 января. И, несмотря на праздник, в Балаганск на имя уездного исправника было отправлено сообщение о побеге. В этот же день, 6 января, в 12.10 из Балаганска в адрес Иркутского охранного отделения полетела телеграмма: «Новоудинское волостное правление донесло, что административный Иосиф Джугашвили 5 января бежал. Приметы: 24 лет, 38 вершков, рябой, глаза карие, волосы голове, бороде — черные, движение левой руки ограничено. Розыску приняты меры. Телеграфировано красноярскому начальнику железнодорожной полиции. За исправника — Киренский»^{65}.

Подобная же телеграмма была направлена еще по четырем адресам^{66}.

На следующий день Иркутское ГЖУ поставило в известность о побеге И. В. Джугашвили Департамент полиции^{67}. 5 марта начальник Иркутского ГЖУ полковник Антон Иванович Левицкий[32] подписал розыскную ведомость^{68}, и 1 мая фамилия И. В. Джугашвили появилась в розыскном циркуляре Департамента полиции.

В циркуляре отмечалось, что И. В. Джугашвили родился в 1880 г., и давалось следующее описание: «Приметы: рост 2 аршина 4,5 вершка, телосложения посредственного, производит впечатление обыкновенного человека, волосы на голове темно-каштановые, на усах и бороде каштановые, вид волос прямой, без пробора, глаза темно-карие, средней величины, склад головы обыкновенный, лоб прямой, невысокий, нос прямой, длинный. Лицо длинное, смуглое, покрытое рябинками от оспы, на правой стороне нижней челюсти отсутствует передний коренной зуб, рост умеренный, подбородок острый, голос тихий, уши средние, походка обыкновенная, на левом ухе родинка, на левой ноге второй и третий пальцы сросшиеся»^{69}.

Нетрудно заметить, что в основе циркуляра лежал протокол описания примет, составленный в 1902 г. после ареста И. В. Джугашвили в Батуме. Однако он был воспроизведен не совсем точно: в протоколе описания примет родинка была отмечена на правом ухе, в циркуляре — на левом.

Если же сопоставить приметы И. В. Джугашвили из телеграммы уездного исправника и розыскного циркуляра, получается, что из Новой Уды под фамилией И. В. Джугашвили бежали два разных человека: один имел рост 171 см, второй — 164 см, у одного были черные волосы, у другого — каштановые, один имел дефект левой руки, у другого он отсутствовал.

Что это? Опять небрежность? Или сознательное стремление затруднить поиски беглеца?

ПРИМЕЧАНИЯ

Возвращение

В 1904 г. Сибирская железная дорога с востока на запад шла до Челябинска. Отсюда одна ветка уходила на север: Челябинск — Екатеринбург — Пермь — Вятка — Котлас, другая — на запад до Сызрани, где она снова раздваивалась: один путь шел на северо-запад до Рязани и далее до Москвы, другой — на юго-запад до Ртищева, здесь тоже существовала железнодорожная развилка, а затем шла уже целая паутина дорог^{1}.

Независимо от того, как добирался на Кавказ бежавший из ссылки И. В. Джугашвили, по железной дороге он не мог миновать Ростов-на-Дону и Баку. Весь путь от Новой Уды требовал не менее 10 дней. Поэтому в Тифлисе он появился не ранее 15 января 1904 г.^{2}.

Имеются сведения, что здесь по возвращении он познакомился с Львом Борисовичем Розенфельдом, получившим позднее известность под фамилией Каменев, который нашел ему убежище на квартире рабочего Морочкова^{3}.

Л. Б. Розенфельд был сыном потомственного почетного гражданина инженера Бориса Ивановича (Иоахимовича) Розенфельда и родился 22 июля 1883 г., по одним данным, в Вильно, по другим — в Москве. В 1896 г. он был принят в 4-й класс Второй тифлисской гимназии, в которой обучался вместе с сыном Г. Е. Церетели Ираклием, ставшим позднее известным меньшевиком, и сыном Спандиара Спандаряна Суреном, который уже упоминался ранее^{4}. Закончив гимназию, в 1901 г. Л. Б. Розенфельд поступил в Московский университет^{5}. Осенью 1902 г. он побывал за границей, где на праздновании юбилея «Бунда» познакомился с Ольгой Давидовной Бронштейн (позднее она стала его женой), брат которой Лев в это время активно сотрудничал в газете «Искра» и был известен в партийных кругах под фамилией Троцкий^{6}.

Поскольку 30 января 1904 г. Л. Б. Розенфельд уже находился в Москве^{7}, его встреча с И. В. Джугашвили могла произойти не ранее 15 — не позднее 25 января.

К этому времени в Тифлисе прошли крупные аресты в ночь с 5 на 6, 13 и 20 января. «На Кавказе, — сообщала 20 января Н. К. Крупская в своем письме Л. М. Книпович, — взято около 150 человек»^{8}. Когда И. Джугашвили появился в Тифлисе, многие его товарищи и знакомые находились в ссылке или в тюрьме, многие вынуждены были покинуть Тифлис и переселиться в другие города Кавказа или же уехать за его пределы, в том числе за границу. В частности, его бывший школьный товарищ Миха Давиташвили к этому времени находился в Лейпциге. Одним из немногих, кого И. В. Джугашвили застал в Тифлисе, был Миха Бочаридзе^{9}. Именно у него в начале 1904 г. он познакомился с рабочим С. Я. Аллилуевым, который позднее, в 1918 г., стал его тестем^{10}.

Оставаться в Тифлисе было небезопасно, и И. Джугашвили решил вернуться в Батум. «Мы, — вспоминал батумский рабочий Федор Гогоберидзе, — получили письмо, нам сообщили, что Сталину удалось сбежать из ссылки и что ему необходимы деньги на дорогу. Мы, все рабочие, с радостью собрали нужную сумму и отослали ее, а через некоторое время Сталин приехал к нам»^{11}.

Одна из первых семей, которую он посетил в Батуме и где нашел убежище, была семья Натальи Киртава-Сихарулидзе. «На второй день, — вспоминала она, — Сосо дал знать комитету о своем приезде и желании продолжать работу»^{12}.

По свидетельству И. Цивцивадзе, данный вопрос действительно обсуждался на заседании Батумского комитета РСДРП^{13}. Казалось бы, комитет должен был сразу ухватиться за это предложение, поскольку И. В. Джугашвили хорошо знал город и имел широкие связи среди рабочих. Вопреки этому комитет, возглавляемый И. Рамишвили, не только отклонил сделанное ему предложение, но и постановил не допускать И. В. Джугашвили к партийной работе^{14}.

Более того, «меня же, — вспоминала Н. Киртава-Сихарулидзе, — Рамишвили вызвал в комитет и стал кричать: „У тебя остановился Джугашвили?“ — „Да“, — отвечаю. „Должна прогнать из дома, в противном случае исключим тебя из наших рядов“»^{15}.

Реакция, которая не может не вызвать удивления.

Когда Наталья сообщила о своем разговоре с И. Рамишвили, И. В. Джугашвили оставил ее квартиру, сказав, что уходит к Лаврентию Чичинадзе^{16}. К сожалению, восстановить полную картину его перемещений по Батуму в начале 1904 г. пока удалось только фрагментарно. Известно, что И. В. Джугашвили обращался с просьбой подыскать ему квартиру к бывшему рабочему завода Манташева Владимиру Максимовичу Джибути. «Так как моя квартира находилась на примете у полиции, — вспоминал В. М. Джибути, — я устроил тов. Сосо у Трифона Джибладзе, проживавшего по Тбилисской улице в доме Тер-Акопова. Он некоторое время жил у Джибладзе, а оттуда его перевели к Димитрию Джибути (помощнику врача…)»^{17}. Имеются сведения, что И. В. Джугашвили жил также у С. Джибути. Позднее С. Джибути вспоминал: «И. Рамишвили три раза приходил ко мне и требовал, чтобы я не укрывал тов. Сосо»^{18}. По воспоминаниям Косты Осепашвили, несколько Дней И. В. Джугашвили провел у него. «В 1904 г., — вспоминал он, — тов. Сосо опять приехал в Батум. Одно время был у меня, затем я перевел его в дом Коли Габуния (ул. Шаумяна, № 44)»^{19}.

Однако, как писала Н. Киртава-Сихарулидзе, «там же стали выслеживать его», и он вынужден был снова обратиться к ней, на этот раз с просьбой не только дать убежище, но помочь вернуться в Тифлис. Нужны были деньги. Речь шла всего лишь о полутора рублях, но и эту небольшую сумму оказалось достать непросто. Так, когда она обратилась с подобной просьбой к Владимиру Джибладзе, тот отказался помочь^{20}. Уехать из Батума И. В. Джугашвили удалось только с помощью Ермиле Джавахидзе^{21}.

Факт пребывания И. Джугашвили на квартире Е. Джавахидзе подтверждала его жена Вера (урожденная Ломджария). «Я, — писала она в своих воспоминаниях об И. В. Сталине, — снова увидела его в 1904 г. Он бежал из ссылки. У нас товарищ Сталин появился в солдатской одежде… Товарищ Сталин прожил у нас несколько дней». Из других воспоминаний Веры Ломджария-Джавахидзе: «Тов. Сосо до отъезда в Тбилиси две недели прятался в нашей квартире. Затем мой муж в своем вагоне довез его до Тбилиси»^{22}.

Не исключено, что помощь Е. Джавахидзе заключалась в том, что он передал его другому кондуктору, своему знакомому И. Мшвидабадзе. «В 1904 г., — вспоминал тот, — я видел тов. Сталина у Григория Джибладзе в Безымянном переулке… После совещания я надел на него железнодорожную форму и привез в Тифлис»^{23}.

Получается, что И. В. Джугашвили провел в Батуме не более месяца и за это время сменил как минимум восемь квартир. А затем ему было отказано даже в мизерной денежной помощи. В чем же дело? Почему Батумская организация так неприветливо встретила своего недавнего организатора и руководителя?

Ответ на этот вопрос частично содержится в черновике одной из статей Ф. Махарадзе, который отмечал: «Чтобы оправдать перед рабочими такое отношение к т. Сталину, по наущению Рамишвили пустили самые нелепые и вместе с тем возмутительные слухи про него. Ввиду этого т. Сталин вынужден был покинуть Батум»^{24}.

Ф. Махарадзе не уточнял, что это были за слухи. Однако показательно, что по времени возвращение И. В. Джугашвили в Батум совпало с появлением в организации слухов о провокации. «Распространились слухи, — вспоминал Ной Богучава, — что среди нас есть провокатор»^{25}.

Есть основания думать, что ни батумские, ни тифлисские товарищи не имели отношения к организации побега И. В. Джугашвили из ссылки. А между тем некоторые его обстоятельства не могли не вызвать подозрений. С одной стороны, у И. В. Джугашвили не было денег для переезда из Тифлиса в Батум, он не мог наскрести даже полутора рублей для отъезда из Батума, с другой стороны, в его распоряжении оказались средства, позволившие ему из Сибири добраться до Кавказа.

Чтобы иметь представление, о каких суммах идет речь, проделаем следующий расчет. В 1904 г. в Иркутской губернии проезд гужевым транспортом оценивался в 3 коп. за лошадь на одну версту^{26}. Если исходить из того, что путь от Новой Уды до станции Тыреть составлял не менее 150 верст^{27}, то даже при нормальных условиях дорога стоила не менее 4 руб. 50 коп. А так как И. В. Джугашвили ехал один и должен был уплатить за дорогу в оба конца, этот показатель следует увеличить как минимум до 9 руб. Если же учесть, что в дальний путь обычно запрягали пару, а то и тройку лошадей и что в плату необходимо включить цену за риск, то дорога от Новой Уды до станции Тыреть должна была бы обойтись И. В. Джугашвили не менее чем в 18–20 руб. От станции Тыреть до Иркутска самый дешевый билет третьего класса стоил 2 руб. 71 коп., от Иркутска до Самары — 22 руб. 40 коп.^{28}, от Самары до Тифлиса — не менее 15 руб.^{29} Следовательно, только дорога требовала более 50 руб. К этому нужно добавить расходы, связанные с приобретением зимней одежды и документов, а также на питание в пути. Поэтому «стоимость» побега из Сибири составляла около 100 руб.

Первый же вопрос, который должен был возникнуть у руководителей Батумской организации РСДРП, каким образом И. В. Джугашвили удалось раздобыть подобные средства и так просто оказаться на воле. Мы не знаем, как он отвечал, но его объяснения, вероятно, были встречены с подозрением.

Пищу для подобных подозрений могли дать и рассказы И. В. Джугашвили о некоторых обстоятельствах побега.

Вот один из них, который в 1936 г. со слов рабочего Д. Вадачкория записал художник М. Успенский. «Он, — вспоминал Д. Вадачкория об И. В. Сталине, — мне рассказывал, живя у меня, как он бежал из ссылки. Сделав себе поддельное удостоверение, что он является якобы агентом, он направился в Россию. В пути он заметил шпика, который стал следить за ним. Видя, что положение ухудшается, Сталин обратился на одной из станций к жандарму, показал ему свое удостоверение и указал на шпика как якобы подозрительное лицо, последний был снят с поезда и арестован. Сталин продолжал путь»^{30}.

Сохранились и воспоминания самого Д. Вадачкории^{31}, которые в 1937 г. были опубликованы на страницах сборника «Батумская демонстрация 1902 г.» и полностью соответствуют их оригиналу^{32}.

Что это было за удостоверение, мы не знаем. До сих пор ни одного факта выдачи подобных удостоверений не известно. Мог ли его И. В. Джугашвили изготовить сам? Выписать его от руки было нетрудно. Но для того чтобы оно приобрело хоть какую-то значимость, его обязательно должна была скреплять печать уездного полицейского исправника. Сделать это без помощи гравера или же мастера резьбы по дереву И. В. Джугашвили не мог. Маловероятно, чтобы такой мастер проживал в Новой Уде. Следовательно, если подобное удостоверение действительно существовало, оно или было подделано где-то в другом месте, или же на нем должен был быть оттиск настоящей печати.

Как бы там ни было, история с подложным удостоверением тоже могла вызвать подозрения в отношении рассказчика.

Покинув Батум, И. Джугашвили вернулся в Тифлис. Где он поселился и на какие средства жил, можно только предполагать. Но он не бедствовал. Об этом свидетельствуют воспоминания Н. Киртава-Сихарулидзе, из которых явствует, что через некоторое время он прислал ей письмо, в котором приглашал ее переселиться к нему в Тифлис. Она не приняла это приглашение^{33}.

Между тем 1 марта 1904 г. в Батуме произошла демонстрация, за которой последовали аресты^{34}. Был разгромлен почти весь прежний комитет^{35}. Во главе нового комитета встал Г. С. Согорошвили^{36}, который находился в близких отношениях с погибшим к этому времени в тюрьме Ладо Кецховели^{37}. Изменился и состав комитета^{38}.

Узнав об этом, И. В. Джугашвили снова отправился в Батум[34]. Одним из первых, кого он встретил здесь, был Георгий Кобулашвили, который устроил его к Ною Чхеидзе^{39}, затем И. В. Джугашвили перебрался к Доментию Вадачкории. «Жил у меня он около месяца… — вспоминал Д. Вадачкория. — Он ходил в черном тулупе и длинной шерстяной папахе»^{40}.

В нашем распоряжении нет сведений о том, что на этот раз И. В. Джугашвили был допущен к партийной работе, однако новый комитет, судя по всему, отказался от того бойкота, которому он был подвергнут первоначально. Более того, имеются данные, что, находясь весной 1904 г. в Батуме, И. В. Джугашвили участвовал в нескольких партийных собраниях^{41}. Во время одного из них в доме Илико Шарамадзе к нему подошла Н. Киртава-Сихарулидзе, «но, увидя меня, — вспоминала она, — он крикнул с озлоблением: „Уйди от меня“»^{42}. Видимо, ее отказ перебраться к нему в Тифлис был воспринят им как смертельная обида.

18 апреля / 1 мая 1904 г. батумские социал-демократы решили отметить Первое мая на море. В этой маевке принял участие и И. В. Джугашвили. В море среди ее участников произошла ссора, закончившаяся дракой на берегу. И. В. Джугашвили был серьезно избит^{43}.

После этого, совершенно неожиданно для хозяина квартиры, И. В. Джугашвили исчез из Батума^{44}. Не исключено, что и на этот раз ему помог кондуктор И. Мшвидабадзе и, вполне возможно, что именно к этому времени относятся его воспоминания о том, как он вывез И. В. Джугашвили из Батума в запломбированном товарном вагоне^{45}.

Куда мог бежать избитый и по кавказским обычаям опозоренный И. В. Джугашвили? В Тифлисе его никто не ждал. Более того, там ему пришлось бы давать объяснение произошедшему. Поэтому из Батума он направился домой, в Гори. Его появление у матери могло привлечь к себе внимание полиции. Поэтому, по воспоминаниям Марии Зааловны Катиашвили (урожденной Хабелашвили), убежище он нашел в доме своего дяди Глаха Геладзе^{46}.

Пребывание И. Джугашвили весной 1904 г. в Гори подтверждается воспоминаниями В. Кецховели. «Покинув Батум, И. В. Джугашвили приехал в Гори, — писал В. Кецховели и уточнял: — В апреле 1904 г. я вторично встретился с т. Сосо в Гори». Сообщая об этой встрече, В. Кецховели отмечал, что И. Джугашвили был болен и оставался дома, пока не поправился^{47}.

Оказавшись не у дел и понимая, что порочащие его слухи делают невозможным дальнейшее его участие в революционной деятельности, И. В. Джугашвили решил апеллировать к тому органу, который стоял во главе всех социал-демократических организаций на Кавказе. Дело в том, что в 1903 г., когда И. В. Джугашвили находился в тюрьме, состоялся Первый съезд социал-демократических организаций Кавказа, на котором было принято решение об их объединении в Кавкавказский союз РСДРП и избран единый руководящий орган — Союзный комитет. Старейшим по возрасту. и революционному стажу в нем был М. Г. Цхакая. К нему через недавно вышедшего из тюрьмы Арчила Долидзе и апеллировал И. В. Джугашвили^{48}.

«В 1904 г., во время Русско-японской войны, — вспоминал М. Г. Цхакая, — один из моих старых знакомых товарищей (по кружку, где я занимался), незабвенный т. Ростом (Арчил Долидзе), легально сотрудничавший в одной тифлисской газете, написал мне конспиративное письмо в мое тогдашнее глубокое подполье… В письме он мне сообщил, что вот уже чуть не несколько месяцев и в Батуме, и здесь, в Тифлисе, разыскивает меня и хочет во что бы то ни стало лично видеться бежавший из Сибири т. Сосо, он же Коба (Джугашвили). Я назначил место и время свидания»^{49}.

Встреча состоялась. «Он, — читаем мы в воспоминаниях М. Г. Цхакаи об И. В. Сталине далее, — мне рассказал тогда всю свою эпопею работы и борьбы в Тифлисе, в Батуме и в тюрьмах, а Равно подробно остановился на удачной попытке побега с места ссылки, затем рассказал о своем пребывании в Батуме, где надеялся найти старых знакомых работников, и вместо этого столкнулся с будущими меньшевиками (Рамишвили, Чхиквишвили, Хомерики и К) <…>. И, наконец, заявил о своем решении начать сверху, с Кавказского союзного комитета (тогдашний краевой комитет партии) для будущей более продуктивной конспиративной работы. Вот почему он хотел видеть меня <…>. И не ошибся. Я ему посоветовал немного отдохнуть в Тифлисе и за это время познакомиться с новой нелегальной литературой о II съезде партии и пр. <…>. Для облегчения ему занятия я познакомил его с двумя товарищами — Ниной Аладжаловой и Датушем Шавердовым… и попросил их оказать ему всяческое содействие»^{50}.

Получается, что после встречи с И. В. Джугашвили М. Цхакая не решился сразу же допустить его к партийной работе. И это в условиях, когда после январских арестов социал-демократическое движение Грузии лишилось многих своих активных работников. Если верить словам М. Цхакаи, получается, что сделанная им пауза была вызвана заботой об И. В. Джугашвили: «Я посоветовал ему немного отдохнуть». Между тем ему не могло не быть известно, что, после побега из ссылки И. В. Джугашвили «отдыхал» уже более трех месяцев. Поэтому причину сделанной паузы нужно искать в чем-то другом.

Ничего на этот счет не писала и Н. Н. Аладжалова, которая оставила воспоминания о своем революционном прошлом. Причем, несмотря на то что они были написаны еще при жизни Сталина, она предпочла обойти стороной обстоятельства своего знакомства с вождем^{51}.

М. Цхакая не спешил с использованием И. В. Джугашвили как профессионального революционера. «На одьом из следующих свиданий, — вспоминал он, — познакомил его с характером при-. нятых II съездом программы и устава, а равно с произошедшим расколом партии на меньшинство и большинство <…>. Я его попросил написать свое credo… Он это сделал через несколько дней. Я посоветовал ему <…> написать статью, хотя бы по параграфу 9 программы партии по национальному вопросу <…>. Через месяц он принес довольно объемистую тетрадь»^{52}. В своих воспоминаниях М. Г. Цхакая, по всей видимости, допустил ошибку. Написанная И. В. Джугашвили в это время статья по национальному вопросу, опубликованная в 1904 г. на страницах «Борьбы пролетариата», была невелика по объему^{53}. Поэтому, вероятнее всего, он имел в виду то самое «Кредо», которое разыскивал И. В. Сталин в 1925 г.^{54}.

Но и после этого И. В. Джугашвили продолжал оставаться не У дел. Только «через другой месяц, — писал М. Цхакая, — я отправил т. Сосо в Кутаисский район в Имеретино-Мингрельский комитет»^{55}.

Это значит, что между обращением И. В. Джугашвили к М. Г. Цхакаи через А. Долидзе и его возвращением к партийной работе прошло более двух месяцев. Что же удерживало М. Цхакаю от направления И. Джугашвили на партийную работу?

Вероятнее всего, взятая им пауза была связана с тем, что Союзный комитет проверял те самые «порочащие» слухи, которые заставили И. Джугашвили покинуть Батум. Если учесть, что, покинув 18 апреля Батум, он некоторое время провел в Гори, а затем более двух месяцев томился в Тифлисе, то к партийной работе мог вернуться не ранее июля 1904 г., т. е. только через полгода после побега из ссылки.

Эта датировка подтверждается воспоминаниями члена Имеретино-Мингрельского комитета Сергея Ивановича Кавтарадзе[35]. «Не то в конце июля, не то в начале августа 1904 г., — вспоминал он, — в Кутаис приехал представитель Кавказского союзного комитета Сосо Джугашвили. Он взял кличку Коба»^{56}. Сразу же было решено обновить Имеретино-Мингрельский комитет, в состав которого, по свидетельству С. И. Кавтарадзе, кроме него и И. В. Джугашвили вошли Б. Бибинейшвили, Н. Карцивадзе, С. Киладзе^{57}.

О том, что свою деятельность в Кутаиси И. В. Джугашвили начал с реорганизации Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП, писал и Б. Бибинейшвили: «Для руководства работой к нам приехал товарищ Сталин. Состав комитета был обновлен. В него вошли Сосо Джугашвили, С. Кавтарадзе, Н. Карцивадзе и члены Союзного комитета Саша Цулукидзе и Миша Окуджава»^{58}.

Обновленный комитет начал с организации типографии, которая была размещена в доме Васо Гогиладзе и находилась в нем до февраля 1906 г.^{59} Одновременно, как вспоминал В. Бибинейшвили, «во второй половине 1904 г.» усилилась «революционная работа по деревням», и вскоре «вся Кутаисская губерния покрылась нелегальными революционными организациями»^{60}.

В преддверии 1905 года

Первые же практические действия И. В. Джугашвили в качестве члена Имеретино-Мингрельского комитета РСДРП обратили на себя внимание его товарищей по партии и способствовали его Дальнейшей политической карьере.

«После одного из моих подпольных объездов России (Баку, Смоленск, Орел — места тогдашних общепартийных центров), — вспоминал М. Цхакая, — вернувшись в Тифлис, я оказался единственным (оставшимся) членом краевого комитета — все члены комитета оказались за решеткой. Тогда я один кооптировал немедленно моих близких соратников, которым я доверял <…>. В числе их были т. Коба и т. Каменев»^{1}.

Так И. В. Джугашвили поднялся еще на одну ступеньку партийной иерархии и вошел в число лидеров социал-демократического движения на Кавказе.

Когда именно это произошло, М. Цхакая не указывал, но датировал свою поездку летом 1904 г.^{2} Для более точного определения времени включения И. В. Джугашвили в состав Союзного комитета немаловажное значение имеет упоминание фамилии Л. Б. Каменева.

После знакомства с И. В. Джугашвили Л. Б. Каменев вернулся в Москву и здесь 15 февраля был арестован. Летом того же года его выслали на Кавказ. Прибыв 1 августа в Тифлис, он испросил разрешение на поступление в Юрьевский университет и, получив его, почти сразу же отправился туда, но принят в университет не был, после чего 4 сентября выехал из Юрьева в Тифлис^{3}. Это значит, что в состав Союзного комитета он мог войти не ранее начала сентября 1904 г.

В связи с этим обращают на себя внимание воспоминания Ц. С. Зеликсон. Около 1/14 августа 1904 г. она была направлена из-за границы в Россию^{4}. «Приехала я в Тифлис из Швейцарии, — вспоминала Ц. С. Зеликсон, — будучи послана Лениным на работу в распоряжение Кавказского союзного комитета. В день моего приезда туда меня известили, что чуть ли не накануне или два дня тому назад в Тифлисе был огромный провал. Тут же я узнала, что сегодня… произойдет партийное совещание»^{5}. По ее словам, на совещании присутствовали 7–8 человек, из числа которых она запомнила В. С. Бобровского (ставшего позднее ее мужем), М. Цхакая, А. Цулукидзе и И. В. Джугашвили, но не назвала Л. Б. Каменева. Свой приезд Ц. С. Зеликсон датировала осторожно: «приблизительно в августе»^{6}.

Это дает основание предполагать, что И. Джугашвили стал членом Кавказского союзного комитета не позднее конца августа — начала сентября 1904 г.

О том, что в августе 1904 г. он действительно находился в Тифлисе, свидетельствуют воспоминания Г. Бердзеношвили, который «в июле или начале августа» этого года приехал в Тифлис, поселился на Михайловском проспекте у своего родственника И. Хаситашвили и жил здесь до сентября. Ему запомнилось, что в это время рядом с ними снимал комнату И. В. Джугашвили^{7}.

Правда, прожил здесь он недолго. Вскоре к нему нагрянули: жандармы и, не застав его, оставили в его комнате засаду. Арест, казалось, был неизбежен. Однако визит жандармов заметили соседи, поэтому, когда И. В. Джугашвили возвращался домой, из квартиры И. Хаситашвили ему был дан предупреждающий знак. И. В. Джугашвили вовремя повернул обратно и успел ускользнуть от преследования^{8}.

По всей видимости, после этого Н. Аладжалова отвела И. В. Джугашвили к учителю Ашоту Оганезовичу Туманяну на Авчальскую улицу, дом 29^{9}, а затем Коба уехал в Баку, где 7 сентября должно было состояться заседание комитета РСДРП^{10}.

С этого момента до осени 1905 г. мы видим И. В. Джугашвили в постоянных разъездах, хронология и география которых до сих пор остаются не восстановленными.

Из Баку он уехал в Кутаисскую губернию, где провел некоторое время, разъезжая по отдельным селениям и, видимо, участвуя в создании тех самых местных организаций, которыми, как утверждал Б. Бибинейшвили, во второй половине 1904 г. покрылась вся Кутаисская губерния.

«В начале сентября 1904 г., — вспоминал Г. Такоишвили, — я сопровождал тов. Кобу в селение Джихаиши для создания организации. В Джихаиши мы останавливались в доме Алексея Хацава»^{11}. Сохранились и воспоминания Алексея Максимовича Хацавы, подтверждающие данный факт^{12}. По воспоминаниям Иллариона Вачарадзе, осенью 1904 г. И. В. Джугашвили приезжал в Хони и провел там около двух недель^{13}. Тогда же, по свидетельству И. Мшвидабадзе, он посетил селение Кобулети, находящееся недалеко от Батума.

Во время этой поездки И. В. Джугашвили снова едва не оказался в руках жандармов. Незадолго до его приезда в Кобулети произошло убийство, на ноги была поднята местная полиция. Собрание, на котором планировалось выступление И. В. Джугашвили, пришлось отменить. Об этом он узнал только по прибытии. До отъезда обратно оставалось много времени, и он вместе с И. Мшвидабадзе пошел к морю. Здесь они привлекли к себе внимание пограничников. «Так как мы не были похожи на местных жителей, — вспоминал И. Мшвидабадзе, — то один из патрулей арестовал нас и повел в местечко Цихисдзири к своему начальству». Однако, как утверждал И. Мшвидабадзе, им удалось убедить пограничников, что они приехали в Кобулети на рыбалку, после чего их отпустили^{14}.

И. В. Джугашвили вернулся к нелегальной работе, когда в стране назревал политический кризис, а внутри РСДРП развернулась острая борьба между двумя фракциями, возникшими летом 1903 г. на II съезде партии: большевиками и меньшевиками. Важное значение в этой борьбе имело совещание, состоявшееся во второй половине июля под Женевой. На нем было принято воззвание о необходимости созыва нового партийного съезда. Воззвание подписали 22 человека: А. А. Богданов, В. Д. Бонч-Бруевич, В. М. Величкина, Е. В. Голикова, Р. С. Землячка, Н. К. Крупская, В. И. Ленин, М. Лядов (Мандельштам), М. С. Ольминский и др.^{15} ЦК РСДРП признал созыв нового съезда несвоевременным и тогда же, в июле, печатно выступил с соответствующим заявлением^{16}. В результате во второй половине 1904 г. — начале 1905 г. вокруг вопроса о созыве съезда развернулась острая борьба, в которую оказался втянутым и Кавказский союз РСДРП.

Посетившему Кавказ представителю ЦК РСДРП И. Ф. Дубровинскому удалось убедить Совет Кавказского союза, Тифлисский и Имеретино-Мингрельский комитеты присоединиться к июльскому заявлению ЦК^{17}. Однако после того как здесь побывали посланцы Бюро комитета большинства Р. С. Землячка и Ц. С. Зеликсон, начался переход некоторых партийных организаций в оппозицию к ЦК РСДРП^{18}.

Первым это сделал Имеретино-Мингрельский комитет, который в значительной степени под влиянием И. В. Джугашвили пересмотрел свое первоначальное решение и высказался за созыв съезда^{19}. Не позднее 3 (16) сентября из Тифлиса было получено письмо В. С. Бобровского об отрицательном отношении к заявлению ЦК РСДРП со стороны Союзного комитета^{20}, а 26 сентября (9 октября) — от Р. С. Землячки «с известием, что Кавказский союз весь присоединился к воззванию 22-х»^{21}.

К этому времени И. В. Джугашвили удалось получить адрес находившегося в Лейпциге М. Давиташвили, и он вступил с ним в переписку. Первое известное нам письмо было направлено из Кутаиса на имя М. Давиташвили не позднее 30 сентября 1904 г. В этом письме И. В. Джугашвили критиковал позицию Г. В. Плеханова как лидера меньшевиков и писал: «Здесь был один приехавший из ваших краев, взял с собой резолюцию кавказских комитетов в пользу экстренного съезда. Напрасно смотришь на дело безнадежно: колебался только Кутаисский комитет, но мне удалось убедить их»^{22}.

Это письмо представляет интерес в двух отношениях. С одной стороны, оно свидетельствует о первых известных нам контактах И. В. Джугашвили с эмиграцией, с другой стороны, интересно тем, что стало известно В. И. Ленину, и таким образом произошло их заочное знакомство^{23}. Позднее И. В. Сталин сдвинул этот эпизод на год вперед, живописав, как непосредственно обратился к В. И. Ленину с письмом из сибирской ссылки и получил от него ответ^{24}.

Осенью 1904 г. И. В. Джугашвили снова появился в Тифлисе. По всей видимости, на этот раз он поселился на квартире Артема Торозова, который позднее писал: «Тов. Коба оста[ва]лся у нас две недели, <…> в продолжение этого времени он редко выходил <…>. К нему приходили Камо, М. Бочаридзе, и они совещались»^{25}. Точная дата приезда И. В. Джугашвили неизвестна, но ориентировочно определить ее можно. Дело в том, что в 1904 г. С. А. Тер-Петросян (Камо) был арестован, некоторое время провел в батумской тюрьме, сумел бежать из нее и возвратился в Тифлис 1 октября^{26}. Это значит, что И. В. Джугашвили снова обосновался в Тифлисе не ранее этой даты.

В конце ноября 1904 г. в Тифлисе в столярной мастерской М. Чодришвили состоялась партийная конференция Кавказского союза РСДРП. В ней приняли участие 12 человек: шесть — с решающим голосом, шесть — с совещательным (М. З. Бочаридзе, И. В. Джугашвили, Л. Б. Каменев, Г. С. Согоров, В. К. Таратута, А. Г. Цулукидзе, М. Г. Цхакая, З. Чодришвили, С. Г. Шаумян и др.)^{27}.

На конференции обсуждались следующие вопросы: «об отношении к партийным центрам», «о съезде», «о Бюро», «о литературе большинства», «о настоящем историческом моменте», «о либералах», «о бюджете Бюро», «об изменениях в Уставе Кавказского союза», «о брошюрном издании», «о листках», «о бюллетенях», «о листке и органе», «об использовании для переводов статей из „Социал-демократа“» и «о националистах». Среди этих вопросов особое значение имели два: отношение к созыву III съезда РСДРП и к так называемой земской кампании^{28}.

Ноябрьская конференция создала специальный орган — Кавказское бюро, перед которым была поставлена задача «принять все необходимые, по его мнению, меры по подготовке съезда»^{29}. Персональный состав Бюро неизвестен, но есть основание предполагать, что одним из его членов был И. В. Джугашвили.

Конференция закончилась 29 ноября^{30}, в тот же день ее участники стали разъезжаться^{31}. Видимо, именно тогда И. В. Джугашвили совершил поездку в Чиатуры, где останавливался в доме марганцепромышленника Бартоломе Кекелидзе^{32} и, по свидетельству Виктора Бакрадзе, пробыл здесь два дня^{33}, после чего вернулся в Тифлис, а оттуда сразу же выехал в Баку.

5 декабря там началась забастовка некоторых нефтепромышленных предприятий^{34}, инициатором которой являлась «Балахано-Биби-Эйбатская группа», группа рабочих, во главе которых стояли братья Шендриковы. Между тем Бакинский комитет РСДРП считал стачку несвоевременной^{35}.

Как вспоминал рабочий П. И. Бочаров, для обсуждения этого вопроса не позднее 9 декабря был созван митинг, на котором присутствовал И. В. Джугашвили. Еще до принятия митингом решения появилась полиция. Многие были арестованы, среди них и автор воспоминаний. Через два дня (не позднее 11 декабря) он был освобожден, после чего (не позднее 12-го) состоялся новый митинг, который и принял решение о поддержке начавшейся забастовки и превращении ее во всеобщую^{36}.

Для руководства стачкой был создан забастовочный комитет, в который вошли: от большевиков — П. А. Джапаридзе, А. М. Стопани, И. Фиалетов, от меньшевиков — Илья и Лев Шендриковы, Тарас, от партии «Гнчак» — Тигран Арутюнян, Овсен Тер-Вартанян, Давид Тер-Даниэлян^{37}.

«Забастовка рабочих в Балаханах началась в 6 часов утра 13 декабря с завода Каспийско-Черноморского нефтяного общества, затем перешла на промыслы Нобеля и Манташева и, наконец, весьма быстро распространилась по всем промыслам». «На Биби-Эйбатских нефтяных промыслах забастовка началась… около 9 часов утра, когда на промысле „Олеум“ был дан тревожный свисток… Таким образом, были прекращены работы на промыслах Манташева, Тифлисского товарищества, Борн, Шибаева…»^{38}.

Полиция вмешалась в ход событий только 23 декабря^{39}. Начались аресты. 3 января забастовка прекратилась^{40}, но завершилась подписанием первого в истории России коллективного договора между рабочими и предпринимателями^{41}.

О том, где в это время находился И. Джугашвили и какую роль он играл в стачке, имеются две версии. Обе исходят от Ц. С. Зеликсон-Бобровской. В опубликованном тексте ее воспоминаний говорится: «На следующий день после начала забастовки (т. е. 14 декабря. — А.О.) приехал в Баку тов. Сталин. Он здесь оставался в течение 10 дней, руководил забастовкой»^{42}. В неопубликованном тексте воспоминаний утверждается, что И. В. Джугашвили во время забастовки бывал в Баку только наездами и по этой причине не мог руководить ею^{43}. Причем Ц. С. Зеликсон-Бобровская прямо писала о том, что опубликованная версия была навязана ей Е. Ярославским^{44}.

По свидетельству Ц. С. Зеликсон-Бобровской, во время забастовки И. Джугашвили приезжал в Баку несколько раз и встречался как с членами забастовочного комитета^{45}, так и с находившимся здесь членом ЦК РСДРП В. А. Носковым^{46}.

Одна из причин, по которой в декабре 1904 г. И. В. Джугашвили вынужден был разрываться между Баку и Тифлисом, заключалась в том, что в это же время в Тифлисе тоже назревали важные события.

После того как 26 августа 1904 г. новым министром внутренних дел стал князь П. Д. Святополк-Мирский^{47}, кратковременное пребывание которого у власти получило название «либеральной весны»^{48}, оппозиция выступила с требованием реформ^{49}. 20 ноября в Петербурге в доме Павловой состоялся банкет, на котором была принята петиция^{50}, положившая начало так называемой банкетной, или петиционной, кампании. Она захватила более 30 городов России и вылилась более чем в 120 собраний^{51}.

В начале декабря в Тифлисе тоже состоялось собрание, 12-го числа прошло заседание городской думы, 20 декабря состоялся многолюдный митинг, а на 31 декабря в здании Артистического общества был назначен банкет^{52}.

Первоначально планировалось, что вход в здание Артистического общества будет открыт только по пригласительным билетам. Однако в самую последнюю минуту один из организаторов банкета, Н. А. Худадов, распорядился отменить этот порядок и открыть двери для всех желающих, поэтому когда организаторами банкета была оглашена заранее заготовленная петиция с либерально-оппозиционными требования, на трибуне появились социал-демократы, которые огласили свою резолюцию. Зазвучали революционные речи и революционные песни, банкет стал превращаться в митинг^{53}. По воспоминаниям, И. В. Джугашвили тоже участвовал в этом собрании и вместе со всеми пел «Варшавянку»^{54}.

Когда было предложено подписываться под оглашенной организаторами банкета петицией, она собрала 240 подписей. В ней содержались такие требования, как объявление политических свобод, отмена сословных, национальных и вероисповедных ограничений, введение народного представительства на основе всеобщих выборов, объявление политической амнистии. Вопрос о форме правления предлагалось решить Учредительному собранию^{55}.

Так Тифлис встретил 1905 г.

Раскол Кавказского союза

9 января тысячи рабочих Петербурга направились к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию со своими требованиями. Однако на улицах города их встретили войска, открывшие по ним огонь. Несколько сот человек было убито, более тысячи ранено. Этот день вошел в историю как Кровавое воскресенье, а Николай II, отдавший приказ о стрельбе и, видимо, поэтому возведенный церковью в ранг святых, еще раз продемонстрировал, что неслучайно получил в народе прозвище Николай Кровавый^{1}. После 9 января по всей стране прокатилась волна забастовок протеста. Брожение охватило и города Кавказа.

Где именно в это время находился И. В. Джугашвили и чем был занят, еще требует выяснения. Известно лишь, что после Нового года он из Тифлиса отправился в Баку. Было очевидно, что петербургские события представляют собой важную веху в развитии революционного движения. В новых условиях вопрос о единстве действий и, следовательно, о созыве нового партийного съезда приобретал особое значение.

Еще в конце ноября 1904 г. собравшиеся на одно из своих первых заседаний члены Кавказского бюро по подготовке к созыву III съезда РСДРП выступили с воззванием, в котором заявили о недоверии заграничным центрам и призвали местные организации взять подготовку съезда в свои руки. Это означало недоверие не только редакции «Искры», перешедшей после II съезда в Руки меньшевиков, но и редакции возникшей к этому времени большевистской газеты «Вперед», во главе которой стоял В. И. Ленин. Когда подобный смысл воззвания Кавказским бюро был Дознан, оно дезавуировало его. Не позднее 6 января 1905 г. И. В. Джугашвили поставил в известность об этом редакцию газеты «Вперед»^{2}.

15 января из Баку он обратился к редакции газеты «Вперед» с новым письмом:

«Товарищ!

Это заявление разослано во все кавказские комитеты с просьбой отозваться. Дело в том, что ноябрьская конференция представителей Кавказского союза поставила Агитационное бюро Кавказского союза в строго определенные рамки, ограничив его компетенцию задачами лишь агитации (см. 3-ю резолюцию конференции, по которой вопрос об Организационном комитете откладывается до новой конференции или съезда представителей Кавказского союза, стало быть, и не решается Агитационным бюро). Теперь шаг сделан, правда, не совсем уверенный, но все-таки шаг. Только некоторая трусость <…> и вызванный ею „цекистский фетишизм“ помешали Бакинскому комитету трезво взглянуть на дело и дать пощечину врагу (ЦК), который как таковой давно порвал с нами и систематически терзает партию. Но, судя по настроению бакинских товарищей, можно с уверенностью сказать, что „временный разрыв“ с ЦК скоро превратится в „постоянный“ — особое мнение пяти товарищей уже теперь имеет больше сторонников, чем заявление Бакинского комитета. 15 января 1905 г. Вано.

P. S. Скоро пришлю корреспонденцию из Баку. На днях выеду в Тифлис и напишу корреспонденцию из Тифлиса. Баку готовится к демонстрации. Получены два номера „Вперед“. На товарищей производит хорошее впечатление. Б[акинский] к[омитет] просит пустить в печать его заявление с особым мнением пяти товарищей»^{3}.

Если исходить из содержания приведенного письма, то в середине января 1905 г. И. В. Джугашвили должен был вернуться в Тифлис, где именно в это время произошло резкое обострение событий.

16 января у губернатора состоялось совещание, на котором было решено не дожидаться, когда развернувшаяся после Кровавого воскресенья агитация приведет к массовым волнениям в городе, и нанести по социал-демократической организации превентивный удар^{4}. К этому тифлисская охранка готовилась давно. И уже давно в ее архиве накапливалась информация о наиболее активных членах Тифлисской организации РСДРП.

Оказался в поле ее зрения и И. В. Джугашвили. В сентябре 1904 г., по всей видимости, через секретного сотрудника по кличке Панцулия охранке удалось установить факт его пребывания в Тифлисе. В результате в Тифлисском охранном отделении появилась специальная карточка на И. В. Джугашвили.

Вот первая запись в ней: «Сведения. Джугашвили. О лице, состоящем членом партии социал-демократов, имеющиеся в Тифлисском охранном отделении с сентября 1904 г. Ф. И. О.: Джугашвили Иосиф Виссарионович, кличка наблюдения по —…, кружковое прозвище —…, звание: крестьянин сел. Диди Лило Тифлисской губернии и уезда, занятие: ученик Тифлисской духовной семинарии, лета —…, вероисповедание —…, приметы —…, имеется ли фотографическая карточка —…, где ныне проживает —…, семейные связи: мать его Екатерина проживает в городе Гори Тифлисской губернии, революционные связи —… Деятельность по партии. В 1902 г. при Тифлисском ГЖУ был привлечен обвиняемым к дознанию о тайном кружке РСДРП и по этому делу, как видно из предписания Департамента полиции от 17 июля 1903 г. за № 4305, Иосиф Джугашвили подлежал высылке под гласный надзор полиции сроком на 3 года, куда и был выслан административным порядком полицией»^{5}.

Троеточие указывает на отсутствие соответствующих данных в распоряжении Тифлисского охранного отделения. Это означает, что в сентябре 1904 г. оно не располагало конкретными сведениями об И. В. Джугашвили и не имело его фотографии.

8 октября в карточке Тифлисского охранного отделения была сделана новая запись: «Джугашвили бежал из ссылки и в настоящее время является главарем партии грузин, рабочих»^{6}. После этого в регистрационной карточке появились его приметы, взятые из розыскного циркуляра Департамента полиции от 1 мая 1904 г.^{7} Дальнейшие записи имеют очень скупой и случайный характер^{8}, а в сводках наружного наблюдения за 1904–1905 гг. фамилия И. В. Джугашвили отсутствует^{9}.

Между тем, когда 2–3 октября в Тифлисе были произведены обыски и аресты, у жены П. А. Джапаридзе В. М. Ходжишвили было обнаружено письмо с упоминанием Кобы^{10}. 30 ноября 1904 г. жандармам удалось захватить революционный склад, где снова были обнаружены записи с упоминанием Кобы^{11}. По существовавшим правилам охранка должна была завести в своей картотеке карточку на Кобу и приступить к выяснению его личности. Но никаких данных на этот счет, как и самой карточки, обнаружить не удалось.

Несмотря на то что в поле зрения Тифлисского охранного отделения И. В. Джугашвили попал в сентябре, только 6 ноября 1904 г. (№ 2385) охранное отделение обратилось в местное жандармское управление с просьбой сообщить имеющиеся у него сведения о нем^{12}.

Ответ был дан 16 ноября (№ 7136):

«На запрос от 6 сего ноября за № 2385 сообщаю Вашему высокоблагородию, что Иосиф Джугашвили в 1902 г. при сем управлении был привлечен обвиняемым к дознанию „О тайном кружке Российской социал-демократической рабочей партии в г. Тифлисе“ и по этому делу, как видно из предписания Департамента полиции от 17 июля 1903 г. за № 4305, Иосиф Джугашвили подлежал высылке в Восточную Сибирь сроком на 3 года, куда был и выслан административным порядком»^{13}.

Жандармское управление не только не предоставило в распоряжение своих коллег биографических данных об И. В. Джугашвили, не указало его родственные связи, но и ни словом не обмолвилось об обыске у него 21 марта 1901 г., о его привлечении к делу о социал-демократическом «кружке интеллигентов» (1901 г.) и к делу о батумских беспорядках (1902 г.).

25 ноября Тифлисское охранное отделение обратилось в Тифлисское ГЖУ с новой просьбой — выслать фотографию И. В. Джугашвили^{14}.

16 декабря 1904 г. начальник Тифлисского охранного отделения Ф. А. Засыпкин представил в Департамент полиции обзор наблюдения за Тифлисской организацией РСДРП за октябрь-ноябрь 1904 г. К этому обзору был приложен «Список деятелей местной социал-демократической организации, поданным наблюдения, в октябре — ноябре (по 8 декабря) 1904 г.». В нем значились 131 человек. 19-м в этом списке фигурировал И. В. Джугашвили:

«19. Джугашвили Иосиф Виссарионов, крестьянин села Диди Лило Тифлисской губернии, разыскивается циркуляром Департамента полиции за № 5500 от 1 мая 1904 г. В 1902 г. привлекался обвиняемым при Тифлисском губернском жандармском управлении, последствием чего была высылка под гласный надзор полиции на 3 года в Восточную Сибирь (предложение Департамента полиции 17 июля 1903 г. № 4305), откуда 5 января 1904 г. скрылся. По указанию агентуры, проживает в городе Тифлисе, где ведет активную преступную деятельность»^{15}.

Представляя эти данные, Тифлисское охранное отделение тем самым ставило Департамент полиции в известность о готовящейся ликвидации Тифлисской организации РСДРП. Однако когда через месяц, в ночь с 16 на 17 января 1905 г., были произведены аресты, задержанию подверглись только 13 человек: Михаил Бочаридзе, Нина Гургенидзе, Нина Каландарашвили, Филипп Махарадзе, Кирилл Никадзе, Исидор Рамишвили, Мелитон Руссия, Николай Сулханов, Александр Цулукидзе, Захар Чочуа, Шалва Шарашидзе, Шалва Элиава, Юлиан Яшвили. Еще 5 человек (Вера Бессмертная, Теофил Гурешидзе, Арчил Джапаридзе, Нина Косюра, Мелани Чодришвили) сумели избежать ареста^{16}. Что же касается остальных, они были оставлены на «разводку».

Принятые меры не дали желаемых результатов, и 23 января в городе произошла первая массовая демонстрация. На Головинский проспект под красным знаменем вышла многочисленная процессия. В центре города зазвучали революционные песни. То, о чем мечтали организаторы первомайской демонстрации 1901 г., свершилось.

Как и тогда, против демонстрантов были брошены городовые И казаки. Однако если в 1901 г. им удалось навести порядок всего лишь за несколько минут, на этот раз произошло самое настоящее сражение. Многие его участники были избиты. Порядок был все-таки наведен, но произошедшие события свидетельствовали, что за прошедшие четыре года антиправительственное движение ушло далеко вперед и стало приобретать массовый характер^{17}.

Произведенные аресты способствовали изменению расстановки сил внутри Тифлисского комитета РСДРП, в результате чего на заседании Тифлисского комитета 17 января меньшевики оказались в большинстве. Произошел своеобразный переворот^{18}.

Этот переворот по времени совпал с возвращением из-за границы Ноя Жордании.

«До приезда Ноя Жордания, — вспоминал Б. Бибинейшвили, — все меньшевики, начиная с Чхеидзе и кончая Рамишвили, представлялись твердокаменными большевиками и колотили себя в грудь от досады, читая меньшевистские статьи»^{19}.

Понимая, что последует за переходом Тифлисского комитета на сторону меньшевиков, большевики в ночь с 17-го на 18-е перепрятали партийные библиотеку и кассу, а также отказались сдать типографию^{20}. Не найдя поддержки со стороны Союзного комитета, Тифлисский комитет 26 января заявил о выходе из Кавказского союза РСДРП. 30 января Союзный комитет потребовал от Тифлисского комитета не только отозвать свое заявление, но и ввести в свой состав новых членов^{21}, на что Тифлисский комитет ответил отказом. Более того, 7 февраля он выступил с открытым заявлением и тем самым предал возникшие разногласия широкой огласке^{22}.

Таким образом, обострение борьбы между правительством и обществом характеризовалось не сплочением перед лицом общего противника, а обострением борьбы внутри Кавказского союза РСДРП.

Было ли это отражением тех противоречий, которые существовали внутри рабочего движения или же кто-то сознательно способствовал подобному развитию событий, сказать трудно. Но нельзя не обратить внимание на то, что именно в это время на Кавказе наряду с обострением внутрипартийной борьбы происходит искусственное обострение национальных противоречий.

Еще при подготовке декабрьской забастовки между рабочими развернулась агитация, которая имела своей целью столкнуть армян и татар между собой. Тогда она не дала результатов, но несколько позднее привела к кровавым событиям.

«Вечером 6 февраля в Баку происходило нечто небывалое, — писал один из очевидцев этих событий. — Почти повсюду на улицах, особенно удаленных от центра, то и дело слышны были ружейные и револьверные выстрелы. Убитые и раненые насчитываются за ночь десятками. Весь город объят ужасом <…>. Мотивом к печальному событию послужило следующее. В центре города одним армянином был убит довольно состоятельный татарин. Единоверцы последнего вступились за убитого сородича и убили несколько ни в чем не повинных армян из прохожих. Таким образом, началось кровавое побоище», для ликвидации которого пришлось вызывать войска^{23}.

По воспоминаниям Мамеда Мамедьярова, в феврале 1905 г. Сталин был в Баку и пытался противодействовать армяно-татарской резне, которая, по мнению автора воспоминаний, была развязана нефтепромышленниками Дадаевым и Тагиевым^{24}.

А вот свидетельство Мухтара Гаджиева: «Под руководством тов. Сталина… в Балаханах во время армяно-татарской резни мы, пять товарищей, каким-то образом получили винтовки и собрались вокруг армянского района, по поручению тов. Сталина мы не должны были допустить здесь резни»^{25}. «Тогда же, — вспоминал один из участников этих событий, — Сталин дал боевой дружине задание захватить типографский шрифт, мы, 15 человек, сделали это и отвезли шрифт в крепость к Б.»^{26}.

Из этого явствует, что в феврале 1905 г. в Баку уже существовали боевая дружина местной организации РСДРП и что И. В. Джугашвили имел к ней самое непосредственное отношение.

Из Баку он вернулся в Тифлис не позднее 13 февраля. В этот день в Тифлисе возле Ванского собора был организован многотысячный митинг, в котором приняли участие армяне, грузины, татары, русские и представители других национальностей. К этому дню И. В. Джугашвили была написана специальная листовка, посвященная бакинским событиям. Отпечатанная в количестве 3 тыс. экземпляров, она призывала рабочих не поддаваться на провокации и не допустить повторения произошедшего. Под этим лозунгом и прошел митинг^{27}.

Армянское и тюркское духовенства заявили о необходимости примирения. Демонстрация примирения состоялась в понедельник 14 февраля^{28}. В этот день на Хлебной площади в квартире Хананяна И. В. Джугашвили встретился с Камо и здесь написал листовку, посвященную прошедшей демонстрации. Она была опубликована на следующий день^{29}.

После этого мы снова видим И. В. Джугашвили в разъездах. Имеются сведения, что не ранее 3 — не позднее 5 марта он посетил Баку[36], где вместе с членом Бюро комитета большинства М. Лядовым (Мандельштамом) участвовал в заседании обновленного городского комитета РСДРП^{30}.

По возвращении в Тифлис И. В. Джугашвили поселился на квартире Бердзеношвили (ул. Тамары) и здесь написал брошюру «Коротко о партийных разногласиях», которая представляла собой популяризацию ленинской работы «Что делать?» Точная дата ее написания неизвестна, однако упоминание в ней газеты «Социал-демократ» № 1 за 1 апреля дает основание утверждать, что работа над брошюрой началась не ранее этой даты^{31}.

И. В. Джугашвили еще работал над своей брошюрой, когда в Лондоне открылся III съезд РСДРП. Решающее значение в борьбе за его созыв имело событие, которое произошло 9 февраля 1905 г. В этот день на квартире писателя Л. Н. Андреева (1871–1919) почти в полном составе были арестованы ЦК РСДРП (Е. М. Александрова — бывшая жена М. С. Ольминского, Л. Е. Гальперин, И. Ф. Дубровинский, Л. Я. Карпов, А. А. Квятковский, В. Н. Крохмаль, В. А. Носков, В. Н. Розанов) и один из его агентов, М. А. Сильвин. В результате этого на воле остались только Р. С. Землячка, Л. Б. Красин и В. И. Ленин. 4 марта они выступили с заявлением, которое признавало правомерность действий Бюро комитета большинства, направленных на созыв очередного съезда партии, и призвали местные организации прислать своих представителей на съезд^{32}.

На этот призыв откликнулись и большевики, и меньшевики. Но если первые собрались в Лондоне, где 12 апреля открылся III съезд РСДРП^{33}, то вторые направили своих представителей в Женеву и здесь провели свою конференцию^{34}. Тем самым был сделан шаг на пути создания двух независимых друг от друга политических партий.

К этому времени раскол стал свершившимся фактом и внутри Кавказского союза РСДРП. 12 марта Тифлисский комитет поставил вопрос о роспуске Союзного комитета^{35} и начал готовить общекавказскую конференцию.

В разгар этой борьбы «Ной Рамишвили во время дискуссии, — отмечал С. Талаквадзе, — демагогически назвал Коба <…> агентом правительства, шпионом-провокатором»^{36}. Если бы лидер грузинских меньшевиков имел на руках соответствующие доказательства, он обязан был не только привести их, но и потребовать партийного расследования выдвинутого им обвинения. А поскольку ничего подобного он не сделал, есть основание думать, что в основе его обвинений лежали лишь подозрения.

Влияние меньшевиков продолжало расти. 14–15 апреля 1905 г. им удалось созвать общекавказскую конференцию и, выразив недоверие Союзному комитету, избрать свое Кавказское бюро РСДРП, которое противопоставило себя Союзному комитету РСДРП^{37}. Так возникли два общекавказских руководящих центра социал-демократического движения, и между ними развернулась борьба за влияние.

Чиатурский бастион большевизма

Сразу же после меньшевистской конференции И. В. Джугашвили отправился в Кутаис. Из Тифлиса он выехал не ранее 18 апреля^{1}. По пути сделал остановку в Гори и здесь не ранее 19 — не позднее 20 апреля в доме Элизбара Ревазовича Гогнидзе принял Участие в собрании местной социал-демократической организации. Во время собрания нагрянула полиция, однако хозяину удалось спрятать И. Джугашвили в подвал, куда полиция заглянуть не догадалась^{2}.

В Гори И. В. Джугашвили оставался недолго. В четверг 21 апреля он уже находился в селении Цхра-Цхаро и здесь участвовал в дискуссии с меньшевиками^{3}.

«Весной 1905 г., — вспоминал М. Е. Бибинейшвили, — Коба снова приехал в Кутаис. Как только Коба приехал в Кутаис, из Чиатур прибыли рабочие и сообщили Имеретино-Мингрельскому комитету о напряженном положении в Чиатури: они просили о помощи»^{4}. Речь шла об активизации меньшевиков. Для того чтобы не допустить переход организации под их руководство, в Чиатуры были направлены сначала А. Г. Цулукидзе, затем И. Джугашвили^{5}.

«В апреле 1905 г. или в начале мая, — писал Георгий Нуцубидзе, — приехал товарищ Сталин… Он остановился в доме Джакели, где в верхнем этаже помещался комитет Чиатурской большевистской партийной организации, а в подвале — нелегальная типография, и жил там до отъезда из Чиатур. Только в опасные моменты, когда нужно было скрываться от полиции, он покидал эту квартиру и переходил к кому-нибудь из товарищей. В один из таких переходов он жил у меня в течение двух или трех недель»^{6}.

Обосновавшись на новом месте, И. В. Джугашвили направил письмо за границу в большевистский центр:

«Я опоздал с письмом, товарищ. Не было ни времени, ни охоты писать. Пришлось все время разъезжать по Кавказу, выступать на дискуссиях, ободрять товарищей и т. д. Поход был повсеместный со стороны меньшевиков, и надо было дать отпор. Людей у нас почти не было (и теперь очень мало, в два-три раза меньше, чем у меньшевиков), и приходилось работать за троих… Положение дел у нас таково. Тифлис почти целиком в руках меньшевиков. Половина Баку и Батума тоже у меньшевиков. Другая половина Баку, часть Тифлиса, весь Елисаветполь, весь Кутаисский район с Чиатурами (марганцепромышленный район, 9–10 тыс. рабочих) и половина Батума у большевиков. Гурия в руках примиренцев, которые решили перейти к меньшевикам. Курс меньшевиков все еще поднимается».

Письмо было начато 29 апреля, закончено 8 мая 1905 г.^{7}.

Один из первых шагов, который сделал И. Джугашвили в Чиатурах, был связан с созданием местной типографии. «В 1905 г., — вспоминала Мария Белиашвили, — кажется, весной… к нам пришли тов. Сталин и С. Инцкирвели», они осмотрели дом, а через некоторое время принесли типографский станок и устроили в сарае типографию. В ней работали С. Инцкирвели, П. Галдава и В. Бакрадзе, помогал человек, приехавший из Тифлиса^{8}.

Причастность И. В. Джугашвили к созданию нелегальной типографии в Чиатурах подтверждает и Дементий Шервадзе: «Под руководством… тов. Кобы была устроена в Чиатурах нелегальная типография в удобном подвале дома И. Белиашвили. В типографии работали Пация Галдава, С. Инцкирвели, мой зять Белиашвили, моя сестра и я»^{9}.

Обосновавшись в Чиатурах, И. В. Джугашвили не только выезжал в разные места Кутаисской губернии, но и неоднократно бывал в самом Кутаисе.

В 1905 г. «Имеретино-Мингрельский комитет в Кутаисе имел хорошо законспирированную типографию в одном из окраинных районов Кутаиса, в подвале дома землемера Васо Гогиладзе». Управлял ею Барон (Б. Бибинейшвили). Листовки писали И. Джугашвили и С. Кавтарадзе^{10}.

Одним из эпизодов борьбы большевиков за влияние в Имеретино-Мингрельской организации РСДРП стала губернская конференция, которая прошла в мае 1905 г. в Кутаисе в доме Иосифа Павловича Гветадзе. На этой конференции присутствовал и И. В. Джугашвили^{11}.

27 апреля закончился III съезд РСДРП^{12}. Присутствовавший на нем М. Г. Цхакая вернулся на Кавказ только в начале июня^{13}. Его возвращение совпало со смертью от туберкулезного менингита А. Г. Цулукидзе. Он умер 9 июня. 12-го состоялись его похороны, в которых, по некоторым данным, участвовало около 50 тыс. человек. Таких похорон Грузия не знала. Гроб с телом на руках под пение «Марсельезы» и некоторых других революционных песен несли из Кутаиса до Хони. Ничего подобного еще год назад нельзя было даже представить^{14}. За гробом шли товарищи А. Г. Цулукидзе по партии, в том числе те, кого давно разыскивали жандармы. Среди них находился и И. Джугашвили.

После похорон в Хони состоялось несколько дискуссий между большевиками и меньшевиками. Они продолжались не менее трех дней и проходили в домах Д. Кацаравы, П. Кикалейшвили и Б. Мдивани. В центре обсуждения находились решения Лондонского съезда и Женевской конференции РСДРП. И. В. Джугашвили тоже участвовал в этих спорах^{15}.

Не ранее 16 июня И. В. Джугашвили и М. Г. Цхакая отправились в Кутаис. Здесь последний на заседании Имеретино-Мингрельского комитета сделал доклад о съезде, который, рассмотрев сложившееся в стране положение, констатировал, что развитие событий открывает перспективу свержения монархии, поэтому съезд призвал членов партии готовиться к решающей схватке со старой властью. Важнейшее значение в этом отношении придавалось подготовке всеобщей политической стачки и вооруженного восстания^{16}. Под руководством И. В. Джугашвили в Чиатурах активизируется создание отрядов красных сотен. «По инициативе Сосо, — вспоминал В. Киасашвили, — мы приступили к организации чиатурского большевистского отряда», его командиром стал В. Киасашвили^{17}.

В июне — августе 1905 г. И. В. Джугашвили находился в постоянных разъездах. Вот только некоторые факты, свидетельствующие об этом: в июне он посетил селение Худистави, затем мы видим его в Гурии, в селениях Гоми и Цители Мта Шемокмерской волости^{18}, «в первых числах августа» он выступал на митинге в селе Парцхва, затем — в Чохатаури, где провел «приблизительно десять дней», в середине августа побывал в Батуме^{19}.

А пока И. В. Джугашвили разъезжал по Восточной Грузии, в Баку снова обострились армяно-татарские противоречия, 20 августа начались столкновения, 22-го запылали нефтяные промыслы.

Позднее газета «Баку» писала: «Сгорели целиком с конторами: Каспийское товарищество, Руно, Тумаев, Ар[м]алуйс, Манташев (у Манташева целиком завод на Забрате), Питоев, Мирзоев, Красильников, Меликов, Арамазд, Адамов, Тер-Акоповы, завод „Ватан“, Ширван, Кавказское товарищество, Кавказ, Соучастники, Радуга, Петроль, Балаханское общество, князь Гагарин, Гальперин и много других мелких фирм», «у „Братьев Нобель“ осталось две трети; Каспийско-Черноморское общество — половина, Московско-Кавказское общество1 отделалось легко: сгорели только четыре буровые вышки, а остальное все осталось, Бенкендорф не пострадал, у Воронцова-Дашкова сгорело 6–7 вышек… фирма Хальфи пострадала мало, у Шибаева и компании осталась половина промысла. Остались целиком в Романах „Поляк“ и механический завод Строзера. Не тронуты фирмы Мусы Нагиева и Асадулаева. Также остались целиком в Романах механические заводы Биеринга, общества „Мотовилиха“… Сгорели „Тифлисское товарищество“, Товарищество „Набат“, Шихово, Милов-Таиров, Зубалов, завод Хатисова… Английские фирмы Олеум, Шибаев (Кубань) тоже пострадали, но меньше»^{20}.

По некоторым данным, погибла половина вышек, в результате чего добыча нефти сократилась почти вдвое, и восстановить прежний уровень до 1917 г. так и не удалось^{21}.

Не позднее 26–27 августа в предместье Кутаиса в усадьбе И. Чконии под председательством М. Г. Цхакаи и при участии И. В. Джугашвили состоялась новая конференция Имеретино-Мингрельской организации РСДРП^{22}, после которой И. В. Джугашвили отправился в Тифлис. Здесь на 29 августа в здании городской управы было назначено собрание представителей тифлисской общественности с целью обсуждения утвержденного Николаем II Положения о так называемой Булыгинской думе. Социал-демократы не только пришли на это собрание сами, но и привели рабочих. Для их удаления из зала были вызваны городовые и казаки. В результате произошедшего столкновения погибли около 100 человек^{23}.

«Помню, — вспоминал Артем Торозов, — как спустя два дня после расстрела полицейскими рабочих в Тифлисской городской думе (т. е. около 31 августа. — А.О.) у меня на квартире собрались во главе с товарищем Сталиным Степан Шаумян, Михаил Бочаридзе, Михо Чодришвили, Захар Чодришвили, Петр Монтин и ряд других товарищей. По предложению тов. Сталина было решено выпустить листовку по поводу злодейского убийства рабочих» с призывом к забастовке протеста^{24}.

После совещания у А. Торозова И. В. Джугашвили снова отправился в Кутаисскую губернию. «В начале сентября 1905 г., — вспоминал Михаил Евктимович Бибинейшвили, — мы поехали в Зестафони: Коба, Павел Сакварелидзе (Большой Павел), Андро Бебурашвили, Павел Масалкин»^{25}. Начало осени И. В. Джугашвили тоже провел в разъездах по Кутаисской губернии, побывав в селениях Кацхи, Ргани, Цхра-Цхаро, Чиатури и некоторых других^{26}.

В это же время большевиками была сделана попытка ограбления кутаисского цейхгауза. «В начале сентября 1905 г., — говорится в биографической справке о М. А. Гогуадзе, — вместе с Захарием Чодришвили, Маро Бочаридзе, Бабе Лошадзе [он] отправился с Кутаис с заданием снять в аренду дом, расположенный против военного цейхгауза, устроить подкоп и вынести из цейхгауза 2000 винтовок. Подкоп был начат, но не доведен до конца вследствие неблагоприятных почвенных условий»^{27}.

Одним из руководителей этой операции был И. В. Джугашвили^{28}.

В сентябре 1905 г., когда борьба вокруг вопроса о власти стала приобретать особую остроту, большевики и меньшевики приняли решение о необходимости преодоления раскола в партии и объединении своих усилий против общего политического противника — самодержавия. Ожесточенная конфронтация между Советом Кавказского союза и Кавказским бюро РСДРП стала затихать, появилась возможность сотрудничества между ними. В этих условиях И. В. Джугашвили вернулся в Тифлис^{29}.

Есть основание предполагать, что здесь он нашел приют на Фрейлинской улице в доме № 3. В рассматриваемое время часть этого дома снимала семья Сванидзе^{30}. Она состояла из трех сестер — Александры, Като и Машо, их брата Александра и мужа Александры Михаила Монаселидзе. Сестры Сванидзе имели швейную мастерскую, которая располагалась в этом же доме и пользовалась в Тифлисе известностью^{31}.

М. М. Монаселидзе, с которым И. В. Джугашвили был знаком по семинарии, писал: «В 1904 г. я женился на старшей дочери Сванидзе Александре (Сашико) и взял квартиру на Фрейлинской улице, № 3 в д. Байсогулова. Наша квартира была расположена со стороны двора и смотрела во двор Закавказского военного штаба»^{32}. «Жена моя Александра и сестра ее Като были известными во всем городе портнихами. Кто только не ходил к ним шить платья. Приходили жены генералов, крупных чиновников канцелярии наместника, жены офицеров и тому подобных лиц, которых во время примерок сопровождали их мужья. Поэтому наша квартира была гарантирована от всяких подозрений со стороны полиции»^{33}.

«Как-то мой шурин (Александр Семенович Сванидзе. — А.О.), — вспоминал Михаил Монаселидзе, — отозвал меня в сторону и сообщил, что желает привести к нам на ночевку товарища Сосо Джугашвили, он просил ничего не говорить пока об этом его сестрам. Я был согласен. С этой поры товарищ Сталин начал проживать в нашей квартире. Это было в 1905 г. Сюда к нему приходили Камо, Миха Бочаришвили, Миша Давиташвили, Г. Елисабедашвили, Г. Паркадзе и время от времени М. Цхакая, Ф. Махарадзе, С. Шаумян и др.»^{34}.

ПРИМЕЧАНИЯ

На пути к объединительному съезду

Осень 1905 г. характеризовалась дальнейшим обострением политического кризиса. В начале октября в массы был брошен лозунг всеобщей политической стачки, которая началась в ночь с 6 на 7 октября на Московско-Казанской железной дороге, а затем охватила всю страну, в том числе Закавказье.

13 октября в Тифлисе состоялось общегородское собрание партийного актива, на котором присутствовали и меньшевики, и большевики. Собрание попыталось выработать единую линию поведения в разворачивавшихся событиях. Среди его участников был и И. В. Джугашвили^{1}.

17 октября 1905 г. Николай II вынужден был пойти на уступки и подписать Манифест, в котором содержалось обещание предоставить Государственной Думе законодательные права, а также провозглашались свобода совести, слова, собраний, союзов и неприкосновенность личности.

И хотя после этого всеобщая стачка пошла на спад, политическая борьба не только не затихла, а даже, наоборот, приобрела более острый характер. 18 октября в Баку и Тифлисе прошли массовые демонстрации. 19-го и в том, и в другом городе были сделаны попытки освобождения арестованных. Затем прошли организованные контрдемонстрации, в результате которых пролилась кровь^{2}.

Известие о Манифесте 17 октября И. В. Джугашвили встретил в Тифлисе, здесь 18-го он принимал участие в одном из массовых митингов^{3}, затем мы видим его в Баку, где он оказался очевидцем кровавых столкновений на улицах города^{4}.

Если до этого создание боевых дружин происходило тайно, в октябрьские дни открыто был выдвинут лозунг организации отрядов самообороны, или же «красных партизан». «Главными вдохновителями их, — писал С. Талаквадзе, — были оказавшиеся в меньшинстве в Объединенном комитете лидеры большевиков Коба — Сталин, Миха Цхакая, Ф. Махарадзе, М. Бочаридзе, Б. Мдивани и другие. Среди руководителей был также лидер меньшевиков Сильвестр Джибладзе», «организаторами и техническими руководителями отряда были: Арсен Джорджиашвили, Котэ Цинцадзе, Камо, Миха (Володя) Хутулашвили, Степко Инцкирвели, Вано Каландадзе, Фома Чубинидзе, Элисо Ломинадзе, Коция Чачава, Н. Аладжалова, Пация Галдава и другие»^{5}.

Важным завоеванием октябрьской стачки была легализация партийной печати. В этом отношении особенно показательна история с «Кавказским рабочим листком». Рассказывая о его появлении, Ашот Хумарян, который до этого работал в Баку в общепартийной типографии «Нина», писал:

«Приехав в Тифлис, я встретился с одним моим знакомым, газетным работником, который предложил мне взять в свои руки издававшийся либеральным гласным городской думы Тамамшевым „Кавказский листок“. Я решительно отказался… Спустя некоторое время я встретился с товарищами Сталиным и Шаумяном и в разговоре в шутливом тоне рассказал им о сделанном предложении. Сталин и Шаумян, против моего ожидания, обратили на это предложение очень серьезное внимание… В тот же день состоялось партийное совещание, и по инициативе товарищей Сталина и Шаумяна мне было предложено воспользоваться предложением и „двинуть дело“. Соглашение было достигнуто довольно быстро, газета переименовалась в „Кавказский рабочий листок“»^{6}.

Первый номер этой газеты со статьей И. В. Джугашвили вышел 20 ноября 1905 г. В объявлении о ее издании открыто говорилось, что она представляет собой печатный орган социал-демократии^{7}. Факт еще совсем недавно совершенно немыслимый.

26 ноября в Тифлисе открылась конференция Кавказского союза РСДРП. Она работала пять дней и завершилась 30 ноября принятием решения о необходимости прекращения фракционной борьбы между большевиками и меньшевиками и избранием делегатов на IV объединительный съезд партии. Ими стали Иосиф Джугашвили, Петр Монтин и Георгий Телия^{8}.

Съезд был назначен на 10 декабря в Петербурге с явкой в редакции газеты «Новая жизнь», причем делегатам предлагалось собраться к 8-му числу^{9}. Между тем 2 декабря «Новая жизнь» опубликовала «Финансовый манифест» Петербургского Совета рабочих депутатов, содержавший призыв к борьбе с правительством. В тот же день последовало решение о ее закрытии. 3 декабря почти в полном составе оказался за решеткой Совет рабочих депутатов.

В сложившейся обстановке Организационный комитет принял решение о переносе съезда из Петербурга в небольшой финский городок Таммерфорс.

Видимо, уже после этого местные организации получили новую явку. «Для писем, телеграмм и для приезда, — доносил один из секретных сотрудников царской охранки, — дана явка: Загородный проспект, д. 9, кв. 8[37]. Явка дана для всех делегатов»^{10}.

Чтобы успеть к назначенному времени, Иосиф Джугашвили, Петр Монтин и Георгий Телия должны были уехать из Тифлиса не позднее 4 декабря.

О прекращении издания «Новой жизни» и аресте Петербургского Совета рабочих депутатов И. В. Джугашвили, вероятнее всего, узнал уже в пути. Поэтому, прибыв в Петербург и посетив редакцию «Новой жизни», он оказался у закрытых дверей.

Выйдя на Невский проспект, И. В. Джугашвили неожиданно встретил своего знакомого Ивлиана Куколаву. И хотя на квартире последнего хранилось оружие и по правилам конспирации сюда никого нельзя было приводить, он дал приют своему земляку. «Два с половиной дня, — вспоминал И. Куколава, — он прожил у меня и, возобновив явку», уехал в Таммерфорс^{11}.

Делясь своими воспоминаниями, П. Ф. Куделли писала: «Прежде всего нужно было приехать на явку в Петербург на Колпинскую улицу, где приезжих делегатов принимали Надежда Константиновна Крупская и Лидия Михайловна Книпович. Они обменивали удостоверения от местных комитетов на делегатские мандаты и снабжали, кто нуждался, небольшой суммой денег на дорогу»^{12}.

Из Петербурга делегаты тремя группами выехали на станцию Райвола. Здесь они собрались вместе и отправились в город Таммерфорс. Многие организации по разным причинам не прислали своих делегатов, поэтому вместо съезда было решено провести общепартийную конференцию, которая по своему составу оказалась большевистской. Она проходила с 12 по 17 декабря 1905 г.^{13} Среди участников конференции оказался провокатор, по сведениям которого на конференции присутствовал 41 делегат^{14}.

В 1930 г. Г. Крамольниковым была опубликована специальная статья, в которой он сделал попытку определить круг участников Таммерфорсской конференции. «Пока, — писал он, — удалось из 41 участника установить точно фамилии 36 товарищей (25–27 из них здравствуют и теперь)». Но почему-то к статье был приложен список, включавший только 35 человек:

1. Горев (Леонтьев) — Петербург. 2. Цыцарин — Петербург. 3. Радус-Зенькович — Николаев. 4. Сафронов — Николаев. 5. Старцев К. Н. — Таганрог. 6. Куделли П. Ф. (Тетенька) — Тула. 7. Фролов А. — Тула. 8. Квиткин О. О. (не приехал). 9. Сталин (Иванович) — Тифлис. 10. Телия Георгий — Тифлис. П. Буланов А. И. — Тверь. 12. Мостовенко П. Н. — Тверь. 13. КибардинА. В. — Уфа. 14. Мельситов П. М. (Воронов) — Саратов. 15. Сережников В. К. — Саратов. 16. Бородин (Кирилл) — Рига. 17. Васильев Н. С. — Тамбов. 18. Лозовский — Казань. 19. Алуф (Адашев) — Казань. 20. Рейснер М. А. — Нарва. 21. Муггу М. — Нарва. 22. Сибуль (Иван Народный) — Нарва. 23. Ярославский (Емельянов-Медведев) — Ярославль. 24. Горбачев В. А. — Вятка. 25. Невский В. И. — Воронеж. 26. Большаков Д. Г. — Воронеж. 27. Баранский Н. Н. — Сибирь. 28. Агарев (Павел) (опоздал) — Самара. 29. Мостаев (Коночкин) (опоздал) — Самара. 30. Ленин. 31. Крупская Н. К. 32. Красин Л. Б. 33. Румянцев П. П. 34. Книпович А. М. (Дяденька). 35. Фридолин (Варенька)^{15}.

Кроме того, имеются сведения, что в конференции участвовали: 36. Багаев М. А. 37. Павлов Д. 38. Мартов Ю. О. 39. Гуревич Э. Л. (Смирнов, Даневич). 40. Свердлов Я. М. — Пермь и 41. Правдина[38] — Пермь^{16}.

На конференции И. В. Джугашвили (здесь он выступал под фамилией Иванович) обратил на себя внимание уже тогда, когда ему было предоставлено слово для сообщения о положении дел на Кавказе. После этого конференцией, по предложению В. И. Ленина была принята резолюция «По поводу событий на Кавказе», в которой содержалась высокая оценка деятельности Кавказского союза РСДРП^{17}.

И. В. Джугашвили привлек к себе внимание и при обсуждении вопроса об отношении к Государственной Думе. Как вспоминала П. Ф. Куделли, его обсуждение началось с рассмотрения плана избирательной кампании, предложенного президиумом конференции. В соответствии с этим планом, авторство которого принадлежало меньшевикам, предполагалось участие РСДРП на двух первых этапах выборов и бойкот последнего, заключительного этапа. Меньшевики считали необходимым использовать губернские коллегии выборщиков не для выборов депутатов Государственной Думы, а для избрания членов Учредительного собрания, которое, по их замыслу, должно было собраться явочным порядком и объявить себя высшим органом власти в стране^{18}.

Этот план уже был подвергнут критике в большевистской печати, в том числе и со стороны В. И. Ленина. Но организаторы Таммерфорсской конференции вынесли его на обсуждение, по всей видимости, в качестве компромисса с меньшевиками. Когда начались прения по данному вопросу, И. В. Джугашвили резко выступил против предложенного плана избирательной кампании. После его выступления в зале воцарилась тишина. Все взоры устремились на В. И. Ленина. Неожиданно для многих он поддержал Ивановича^{19}. В результате этого И. В. Джугашвили вместе с Л. Б. Красиным, В. И. Лениным и Е. Ярославским был избран в комиссию для выработки резолюции конференции по данному вопросу. А принятая резолюция обосновывала необходимость бойкота выборов в Государственную Думу на всех этапах^{20}.

Оба эти факта свидетельствуют, что, появившись на общепартийном форуме, И. В. Джугашвили не только сразу же обратил на себя внимание его участников, но и получил возможность лично познакомиться с В. И. Лениным.

22 декабря, по окончании конференции, в Петербурге (Загородный проспект, д. 9, квартира Ивана Григорьевича Симонова) состоялось узкое совещание, на котором присутствовали делегаты от Воронежа, Казани, Перми, Петербурга, Риги, Тамбова, Твери и Тифлиса. Совещание было посвящено вопросу об объединении с меньшевиками и отношению к Государственной Думе^{21}. Персональный состав участников этого совещания неизвестен, а поэтому неизвестно, присутствовал ли на нем И. В. Джугашвили.

Таммерфорсская конференция началась под звуки баррикадных боев, которые произошли во многих городах России. Кто именно был организатором вооруженного выступления рабочих, исходила ли в данном случае инициатива от революционных партий или же все произошло стихийно, в ответ на провокационные действия правительства, мы до сих пор не знаем.

18–24 декабря бои развернулись и на улицах Тифлиса^{22}. Позднее двоюродный брат Е. С. Сванидзе К. Т. Двали утверждал, что 24 декабря 1905 г., когда в Тифлисе в районе железнодорожного вокзала еще шла стрельба, Сосо уже находился на квартире Сванидзе. «На четвертый день, — отмечал К. Т. Двали, — тов. Коба уехал в Баку»^{23}.

Если 24 декабря И. В. Джугашвили уже находился в Тифлисе, то он не мог участвовать в Петербурге 22-го на совещании в квартире И. Г. Симонова, если же он участвовал в этом совещании, то мог добраться до Тифлиса не ранее 26 декабря. Как именно обстояло дело в действительности, исследователям еще предстоит выяснить.

Требует объяснения и опубликованное в 1925 г. на страницах «Зари Востока» письмо начальника Тифлисского охранного отделения ротмистра Карпова, в котором об И. В. Джугашвили говорилось: «В 1905 г. был арестован, но бежал из-под стражи».

Ранее уже упоминалось о фотографии И. В. Джугашвили, на которой он запечатлен в клетчатом шарфе. Она была датирована 1900 г. и помещена в его «Краткой биографии». Первоначально утверждалось, что ее удалось обнаружить в архиве Тифлисского ГЖУ. Но когда она впервые появилась в печати 22 декабря 1929 г. на страницах «Бакинского рабочего», под нею значилось: «В центре: товарищ Сталин, снятый в 1905 г. в Бакинском губернском жандармском управлении».

Чему же верить?

Как явствует из письма начальника Тифлисского ГЖУ начальнику Бакинского ГЖУ 1908 г., в это время в Тифлисском ГЖУ не имелось ни одной фотографии И. В. Джугашвили^{24}. Можно было бы допустить, что фотография 1900 г. была передана в 1902 г. из Тифлисского ГЖУ в Тифлисское розыскное отделение, переименованное позднее в охранное отделение. Однако это допущение опровергается тем, что в 1904 г. Тифлисское охранное отделение тоже не имело ни одной фотографии И. В. Джугашвили. Из этого вытекают два возможных вывода: или данная фотография действительно была извлечена из дел Тифлисского ГЖУ, но относится к периоду после 1908 г., и, следовательно, после 1908 г. в Тифлисе имел место неизвестный нам арест И. В. Джугашвили, или же фотография была сделана в 1905 г. Бакинским ГЖУ и арест имел место не в Тифлисе, а в Баку.

В архиве бывшего Грузинского филиала ИМЛ хранится рукопись «Даты жизни и деятельности И. В. Сталина». В ней мы можем прочесть: «1906 г., первые числа января, г. Тбилиси. И. В. Сталину, З. Чодришвили и М. Бочаридзе удается скрыться от полиции, явившейся с обыском на квартиру Михаила Бочаришвили (по бывшему Михайловскому проспекту)». При этом дана ссылка на воспоминания М. Чодришвили, изданные в Тифлисе в 1927 г. на грузинском языке^{25}.

В это время Тифлисская организация РСДРП вынесла смертный приговор начальнику штаба Кавказского военного округа генерал-майору Федору Федоровичу Грязнову, под руководством которого в декабре 1905 г. были разгромлены тифлисские баррикады. Покушение готовилось одновременно и меньшевиками, и большевиками^{26}. Одним из тех, кто участвовал в подготовке покушения, являлся зять Камо — Котэ Цинцадзе^{27}. Из его воспоминаний следует, что к организации покушения имел отношение И. В. Джугашвили^{28}. 16 января 1906 г. генерал Ф. Ф. Грязнов был убит меньшевиками^{29}.

Примерно тогда же в жизни Кобы произошло событие, о котором до нас дошли только неясные отголоски. По одной версии, спасаясь от преследования, он пытался вскочить на ходу в конку, но упал и до крови разбил лицо^{30}. По другой версии, он пострадал, когда «садился в вагон конки у Воронцовского моста», но не потому, что очень спешил, а потому, что «конка столкнулась с повозкой»^{31}. Ранение было настолько серьезным, что Кобу доставили в Михайловскую больницу^{32} и уже оттуда после перевязки М. Цхакая отвел его на квартиру М. Бочаридзе^{33}.

Обе версии вызывают сомнения. Действительно, по сообщениям газет, 13 января 1906 г. у Воронцовского моста произошло столкновение конки с повозкой, но при этом никто не пострадал^{34}. Что же касается простого падения при посадке, то трудно представить, чтобы в результате этого можно было получить такое тяжелое повреждение. А у И. В. Джугашвили были раны не только на лице, но и на голове^{35}.

Когда его с паспортом Георгия Бердзеношвили устроили на квартире Б. Лошадзе (Гончарная улица), здесь под фамилией Костава скрывался Г. Телия. По свидетельству Б. Лошадзе, через некоторое время к ней на квартиру нагрянула полиция и едва не арестовала И. В. Джугашвили^{36}. В этом свидетельстве содержится маленькая неточность. 28 января 1906 г. на квартире Б. Лошадзе появилась не полиция — сюда нагрянул военный патруль.

Из рапорта капитана Квиквидзе:

«В момент обыска Георгий Бердзенов лежал в постели с повязкой на голове, под этой повязкой при осмотре видны были ссадины и кровоподтеки, а правый глаз был совершенно закрыт повязкой. Переплетчик Костава препровожден мною в комендантское управление вместе с найденными книгами, а Георгий Бердзенов в виду его болезненного состояния поручен присутствовавшему околоточному надзирателю 8-го полицейского участка [Войцвеху], которому и передан паспорт Бердзенова»^{37}.

По свидетельству Бебе Лошадзе, после того как солдаты удалились, И. В. Джугашвили, ссылаясь на болезнь, отказался идти в полицейский участок, поэтому околоточный надзиратель ушел за подводой, а когда вернулся, больного уже не было^{38}.

По всей видимости, от М. Бочаридзе И. В. Джугашвили перебрался на квартиру учителя Н. Г. Ахметели (Ахметелишвили) (Тумановская улица)^{39}. В пользу такого предположения говорит тот факт, что на квартире Н. Г. Ахметели он появился с пораненным лицом и перевязанной головой^{40}.

Здесь И. В. Джугашвили пробыл недолго. Об этом свидетельствует то, что в другое место он был переведен все еще с перевязанной головой. Новое убежище он нашел на Давидовой горе у Александра Микаберидзе, с которым Н. Г. Ахметели работал в одной школе^{41}. «Но было одно обстоятельство, которое затрудняло наше невольное путешествие с Тумановской на Давидовскую, — вспоминал Н. Г. Ахметели. — Дело было вот в чем. Сосо как-то упал с конки, и лицо у него было разбито, а потому голова и лицо были завязаны башлыком», между тем действовало «распоряжение властей обыскивать на улице всех сомнительных»^{42}.

Как позднее вспоминал Н. Г. Ахметели, «будучи сторонником вооруженного восстания, он (И. В. Джугашвили. — А.О.) все время мечтал о взятии Тифлиса. Я помню это хорошо, как он раздобыл где-то карту Тифлиса и лелеял мысль взять его вооруженными силами»^{43}.

Об этом свидетельствуют и воспоминания Александра Микаберидзе. Однажды его сын прибежал к нему и сообщил, что живущий У них «дядя» «играет в солдатики». А. Микаберидзе не поверил этому. Но, придя в комнату, в которой находился И. В. Джугашвили, обнаружил того на полу склоненным над картой Тифлиса и передвигающим по ней оловянных солдатиков. На вопрос хозяина он ответил, что Тифлисская организация РСДРП готовит вооруженное выступление. Для этого создан штаб. «Я, — признался он хозяину квартиры, — назначен начальником штаба». И далее И. В. Джугашвили сообщил, что он «разрабатывает план» восстания и определяет места «на тифлисских улицах», где предполагается «строить баррикады»^{44}.

Факт подготовки И. В. Джугашвили плана вооруженного восстания в Тифлисе подтверждается и другими источниками. В частности, это касается воспоминаний Рубена Даштаяна: «В первой половине 1906 г. на меня была возложена обязанность по подготовке рабочих боевых дружин… Нас было пять человек: я, Карапетян, бывший сапер, и три юнкера, уволенные из юнкерского училища за революционную работу. Фамилия одного из юнкеров Мачавариани, он был из Гори… Нами руководил тов. Сосо. В течение 1906 г. у нас было два или три собрания вместе с тов. Сосо. Собирались мы на Фрейлинской улице… Мы обсуждали военные вопросы, намечали пункты на плане города Тифлиса»^{45}.

К середине февраля раны на лице и голове должны были зажить, и И. В. Джугашвили снова получил возможность свободно перемещаться по улицам города. Об этом свидетельствует агентурная информация, которая была получена Тифлисским охранным отделением: «26 февраля [И. В. Джугашвили] должен был быть на собрании социал-демократов, предназначенном в доме [Лебедева] в конце Логинского переулка и в начале Лысогорской улицы, на коем также должны были быть С. Джибладзе, Н. Жордания, Хунхуз, М. Бочаришвили и другие», всего до 30 человек^{46}.

Через несколько дней охранка получила новое сообщение: «3 марта [И. В. Джугашвили] должен был быть опять на таком же собрании в том же доме [Лебедева], но таковое не состоялось»^{47}.

Находясь в марте 1906 г. в Тифлисе, И. Джугашвили под псевдонимом И. Бесошвили (т. е. сын Бесо) начал сотрудничать в газетах «Гантиади» («Рассвет») и «Элва» («Молния»)^{48}, издававшихся объединенной организацией РСДРП. 8 марта в № 3 «Гантиади» была опубликована его статья «Государственная Дума и тактика большевиков». 10 марта здесь же, в № 5, появилась статья «Партия независимцев и социал-демократия». 15 марта в газете «Элва» (№ 3) увидела свет статья «Политические хамелеоны», 17 марта в № 5 статья «Еще раз о хамелеонах». Одновременно с этим в № 5, 9 и 10 (17, 22 и 23 марта) была опубликована статья «Аграрный вопрос». 29 марта в № 14 появилось ее продолжение «К аграрному вопросу». В первой статье И. В. Джугашвили обосновывал идею бойкота Думы и необходимость использования непарламентских форм борьбы, в последней — идею раздела помещичьих земель между крестьянами^{49}.

Все эти вопросы обсуждались на партийной конференции, которая была созвана в марте 1906 г. Началась она в Тифлисе, а была завершена в Баку^{50}.

По всей видимости, именно в этот приезд И. В. Джугашвили выступил в Баку на одном из собраний, посвященном предстоявшим выборам в Государственную Думу. «Ясно помню его фигуру, — вспоминала Раиса Моисеевна Окиншевич, — помню, как он был одет: длинное пальто, не совсем бритая борода, характерное острое лицо, весь он острый такой, и пестрый шарф с поперечными полосками, похожий на еврейскую тору, и какой-то котелок на голове»^{51}.

Некоторые детали этого описания («пестрый шарф с поперечными полосками, похожий на еврейскую тору») совпадают с изображением И. В. Джугашвили на фотографии, которую принято датировать 1900 г. (фото 18 и 19).

На этой же конференции, по всей видимости, были избраны делегаты на IV объединительный съезд партии. Поскольку в организации полностью преобладали меньшевики, то именно они в основном и были делегированы на съезд.

8 апреля 1906 г. временно исполнявший должность заведующего полицией на Кавказе М. И. Гурович доносил в Департамент полиции: «По агентурным указаниям, на общий социал-демократический съезд делегатами от Тифлиса выехали: от группы меньшинства — интеллигенты Ной Жордания, Георгий Ерадзе, Калистрат Гогуа, рабочие — Степан Паркосадзе, он же Корпусадзе, Лев Золотарев, Калистрат Долидзе и Чубинашвили; от фракции большинства — Михаил Бочаридзе и некий Сосо-интеллигент»^{52}.

Обращает на себя внимание то, что почти все делегаты съезда от Тифлиса были названы по фамилиям и только один И. В. Джугашвили обозначен кличкой. Может быть, тифлисская охранка не догадывалась, кто именно скрывается под этой кличкой?

Нет, догадывалась. В одном из документов Тифлисского охранного отделения того времени мы читаем: «Камо — Цинцадзе Ясе Филиппович, бежал из Батумской тюрьмы и 26 декабря 1904 г. прибыл в Тифлис, где работал вместе с Иосифом Джугашвили (он же, должно быть, Сосо)»^{53}.

Догадывалось охранное отделение и о той роли, которую играл Сосо Джугашвили в деятельности местной организации РСДРП. Об этом свидетельствует «Обзор» наблюдения по городу Тифлису с 1 января 1906 г., представленный заведующему полицией на Кавказе 14 марта 1906 г. начальником Тифлисского охранного отделения Ф. А. Засыпкиным. В «Обзоре» отмечалось, что с помощью агентуры удалось установить фамилии «некоторых главарей» Тифлисской организации РСДРП, и далее шел список из 13 человек: Миха Бочаридзе, Евгений Вацадзе, Сильвестр Джибладзе, Иосиф Джугашвили, Ной Жордания, Константин Александрович Знаменский[39], Георгий Караджев, Кирилл Нинидзе, Нестор Тетрадзе, Ирадион Хаситашвили, Миха Цхакая, Степан Георгиевич Шаумян, Эрадзе^{54}.

Существует мнение, будто бы вскоре после избрания на съезд И. В. Джугашвили был арестован, находясь под стражей, выдал Авлабарскую типографию, после чего охранка инспирировала его побег, и он сразу же уехал на съезд^{55}.

«Закончу, — писал Р. Арсенидзе, — рассказом об аресте Сосо Засыпкиным, который предложил ему стать агентом охранки. Это событие, т. е. арест Сталина, действительно было, и я могу категорически заверить, что Сосо был отпущен из жандармского управления и в Метехском замке не появлялся. Отправка его в Метехский замок, выстрелы на улице, чуть ли не стоившие ему жизни, и торжественная встреча в тюрьме с аплодисментами — все, о чем Сталин рассказывал в ссылке, — это приятная фантазия самовлюбленного рассказчика. Я в то время сидел в Метехи… Если бы Сосо появился среди нас, мы, безусловно, встретили бы и его аплодисментами, как встречали и других. Но его не было. Его туда не приводили»^{56}.

Первоначально этот арест датировался 15 апреля^{57}, т. е. тем днем, когда тифлисскими жандармами была обнаружена Авлабарская типография^{58}. Однако 10 апреля И. В. Джугашвили уже находился в Стокгольме и присутствовал на открытии IV Объединенного съезда партии^{59}. Имеются сведения, что из Тифлиса он выехал 6 апреля^{60}. Но для того чтобы к 10 апреля добраться до Стокгольма, из Тифлиса необходимо было выехать не позднее 3–4 апреля. С учетом этого дата ареста И. В. Джугашвили произвольно была сдвинута на 2 апреля по старому стилю, что соответствовало 15 апреля по новому стилю^{61}. Но и эта поправка не придает убедительности версии о том, что Авлабарская типография была выдана И. В. Джугашвили, так как сведения о ее местонахождении тифлисская охранка получила из агентурного источника 29 марта^{62}. Поэтому факт ареста И. В. Джугашвили весной 1906 г. и его причастность к провалу Авлабарской типографии следует признать не доказанными^{63}.

Если, по данным охранки, от Тифлисской губернии на съезд было делегировано 9 человек, то в опубликованных материалах съезда фигурирует одиннадцать. Из них публикаторам протоколов съезда удалось расшифровать фамилии семи: Костров (Н. Н. Жордания), Давидов (К. Г. Гогуа), Брадин (Г. Эрадзе), Гришин (Уротадзе), Триадзе (В. Д. Мгеладзе), Бериев (И. И. Рамишвили), Иванович (И. В. Джугашвили). Кроме того, Тифлис на съезде представляли Бачидзе, Гарин, Иванов, Соломонов. Все они, за исключением И. В. Джугашвили, были меньшевиками^{64}.

В списке делегатов, приложенном к опубликованным протоколам IVсъезда РСДРП, значатся 153 человека^{65}. По окончании съезда Департаменту полиции удалось получить сведения о 140 делегатах^{66}. Среди них фигурировал делегат от Тифлиса журналист Иван Иванович Виссарионович: «Журналист Иван Иванович Виссарионович родился 12 декабря 1879 г. в Тифлисе, сын сапожника Ивана Виссарионовича и его жены Екатерины. Служит при тифлисской газете „Демократическая конституция“, рост ниже среднего, полный, волосы и борода черные, глаза карие, нос большой, лицо корявое»^{67}. Если отбросить характеристику «полный» и сделать поправку на рост, перед нами описание И. В. Джугашвили.

Сопоставление опубликованного списка делегатов съезда и списка, полученного Департаментом полиции, обнаруживает почти полное расхождение между ними. Так, если в опубликованном списке И. В. Джугашвили фигурирует как Иванович, то в департаментском списке он значится как Виссарионович. Объяснение этого заключается в том, что опубликованный список содержит те псевдонимы, под которыми делегаты участвовали в работе съезда, а департаментский список дает представление о тех фамилиях, под которыми они жили в Стокгольме.

Здесь И. В. Джугашвили прежде всего встретился с теми, с кем мог познакомиться в Таммерфорсе. Это были М. М. Бородин, О. А. Квиткин, Л. М. Книпович, Л. Б. Красин, Н. К. Крупская, В. И. Ленин, П. П. Румянцев, Е. М. Ярославский^{68}. Здесь через 8 лет он снова увидел Сеида Девдориани, который к этому времени стал одним из лидеров грузинских меньшевиков и на этом съезде представлял Баку, а также Коцию Канделаки, избранного депутатом Государственной Думы^{69}. В Стокгольме И. В. Джугашвили впервые услышал Г. В. Плеханова и П. Б. Аксельрода. На съезде присутствовали А. С. Бубнов, В. В. Воровский, К. Е. Ворошилов, Я. С. Ганецкий, Ф. Э. Дзержинский, О. А. Ерманский (Коган), М. И. Калинин, А. В. Луначарский, А. И. Рыков, Ф. А. Сергеев (Артем), А. П. Смирнов, И. А. Теодорович, М. В. Фрунзе и некоторые другие^{70}. С К. Е. Ворошиловым И. В. Джугашвили оказался в гостинице в одной комнате^{71}.

На съезде И. В. Джугашвили обратил на себя внимание тем, что в борьбе между большевиками и меньшевиками по аграрному вопросу занял особую позицию. Если большевики выступали за национализацию конфискованных помещичьих земель, а меньшевики за их муниципализацию, то И. В. Джугашвили и еще несколько делегатов обосновывали необходимость ее раздела и передачи крестьянам в частную собственность^{72}.

Съезд закончил свою работу 25 апреля (8 мая) 1906 г.^{73} Когда именно И. В. Джугашвили покинул Стокгольм и каким образом отправился в обратный путь, выяснить пока не удалось. Известно лишь, что 21 апреля (4 мая) из Стокгольма он послал в Тифлис на имя М. Монаселидзе открытку, в которой сообщал о своем намерении заехать в Германию и повидать там Александра Сванидзе^{74}.

От Стокгольма до Лондона

Согласно воспоминаниям Александры Монаселидзе, в Тифлис И. В. Джугашвили вернулся примерно «через два месяца» после своего отъезда, т. е. в начале июня 1906 г.^{1} Вспоминая о его возвращении, она отмечала: «Когда Сосо вернулся, его нельзя было узнать. В Стокгольме товарищи заставили его купить костюм, фетровую шляпу и трубку, он был похож на настоящего европейца. Мы впервые видели Сосо так хорошо одетым»^{2}.

«После убийства генерала Грязнова, — вспоминал М. Монаселидзе, — большевики задумали издание в городе Тифлисе легальной газеты. Деньги для газеты достал Сосо. Была заарендована сперва типография Таварткиладзе, а потом типография Гр[игория] Чарквиани, которая находилась на Плехановском проспекте»^{3}. Официальным издателем стал Н. Ахметели, заведующим типографией, редактором и корректором — М. М. Монаселидзе^{4}. Первый номер этой газеты, называвшейся «Ахале цховреба», что означает «Новая жизнь», вышел в свет после возвращения И. В. Джугашвили с партийного съезда — 20 июня. Газета просуществовала менее месяца. 14 июля, сразу же после разгона I Государственной Думы, она была закрыта^{5}.

В № 1 И. В. Джугашвили опубликовал статью «Что делать?» За ней последовали другие его статьи: «Пресса» (№ 4, 24 июня), «Реорганизация в Тифлисе» (№ 5, 25 июня), «Социалистический пролетариат и революционное правительство» (№ 6, 27 июня), «Улица заговорила» (№ 8, 29 июня), «В чем ошибка т. Бродяги» (№ 10, 2 июля), «Гегемония пролетариата в нынешней революции» (№ 11, 4 июля), «Профессиональные союзы в Тифлисе» (№ 12, 5 июля), «Наши разногласия» (№ 14 и 16, 7 и 8 июля), «Реакция свирепствует — теснее сомкнем наши ряды» (№ 17, 11 июля), «Распущенная Дума и объединенная улица» (№ 18, 12 июля), «Маркс и Энгельс о восстании» (№ 19, 13 июля), «Международная контрреволюция» (№ 20, 14 июля). Большая часть статей была подписана псевдонимом Коба. Одновременно им была написана брошюра «Текущий момент и объединительный съезд рабочей партии» и начата серия статей «Анархизм и марксизм», которые публиковались на страницах названной газеты. Они представляли собой главы из задуманной им книги, которая печаталась по мере ее написания. Однако закончить работу над ней летом 1906 г. И. В. Джугашвили не удалось^{6}.

Через день после закрытия газеты в его личной жизни произошло важное событие. Он женился на Като Сванидзе (фото 20 и 21). Об их отношениях до лета 1906 г. почти ничего не известно. Был ли Сосо действительно безумно влюблен в Като, как писал об этом И. Иремашвили и что вполне было возможно, или же они просто не смогли устоять перед минутным взаимным увлечением, мы, наверное, никогда не узнаем. Как бы там ни было, к середине июля 1906 г. стало очевидно, что у них будет ребенок. Возникла необходимость официально оформить отношения.

Сделать это оказалось непросто, так как И. В. Джугашвили находился в розыске и в Тифлисе проживал нелегально. «Несмотря на мои старания, — вспоминал М. Монаселидзе, — ни один священник не соглашался венчать их в церкви, так как Сосо не имел собственных документов и жил нелегально по паспорту какого-то Галиашвили. Спустя несколько дней я встретился на улице со священником церкви Святого Давида Кита Тхинвалели, однокурсником Сосо по семинарии. Я ему сообщил про наше дело, и он дал согласие, но с условием, что об этом ничего не должен был знать первый священник церкви, ввиду чего в церковь надо было подняться в один или два часа пополуночи и в небольшом количестве»^{7}.

Так и было сделано. Венчание в церкви Святого Давида состоялось в ночь с 15 на 16 июля 1906 г. Из метрической книги этой церкви следует, что обряд венчания был совершен священником Христисием Тхинвалели, а свидетелями при венчании были «по женихе: тифлисский гражданин Давид Мотосович Монаселидзе, Георгий Иванович Елисабедашвили, по невесте: Михаил Николаевич Давидов и Михаил Григорьевич Цхакая»^{8}. Обвенчавшись, Екатерина Сванидзе не только сохранила свою девичью фамилию, но и не стала делать отметку о браке в паспорте^{9}.

В эту же ночь на улице Крузенштерна состоялась свадьба, на которой присутствовали немногим более десяти человек. Кроме жениха и невесты, а также их свидетелей это были Васо и Георгий Бердзеношвили, Арчил Долидзе, Александра и Михаил Монаселидзе, С. А. Тер-Петросян^{10}.

Чем на протяжении почти полутора месяцев после этого события занимался И. В. Джугашвили, мы не знаем. Известно лишь, что в конце лета 1906 г. он принял участие в подготовке партийной конференции закавказских организаций РСДРП^{11}. Об этой конференции стало известно охранке, и 23 августа 1906 г. начальник Тифлисского охранного отделения поставил генерал-губернатора в известность о том, что ее проведение под руководством Н. Жордании планируется в Тифлисе 25 или 26 августа^{12}. Судя по всему, созвать ее в намеченные сроки не удалось. Началась она в Тифлисе не позднее 9 сентября, а завершилась 14 сентября в Баку на Красноводской улице в гостинице «Дворцовые номера»^{13}. На конференции присутствовали 42 человека. Из них только шестеро были большевиками^{14}.

Где находился И. В. Джугашвили по окончании этой конференции, установить пока не удалось. Можно лишь предполагать, что по возвращении в Тифлис он принял участии в организации новой большевистской газеты «Ахале дроеба» («Новое время») и написал для первого ее номера статью, затем снова отправился в Баку^{15}.

А пока он отсутствовал, его жена оказалась за решеткой.

«В 1906 г., — вспоминал М. Монаселидзе, — когда Сосо на короткое время был в отъезде в Баку по партийным делам, товарищ Камо[40] к нам привел одного товарища и заявил: этот товарищ — член Московского ЦК, из-за болезни он приехал лечиться в Грузию и должен остаться у вас, пока не найдет себе подходящую квартиру. Этому товарищу мы всячески помогали питанием, стараясь улучшить его здоровье. У нас он пробыл до двух недель, затем вернулся в Россию. Не прошло и нескольких дней после его отъезда, как на нас нагрянули жандармы»^{16}.

М. Монаселидзе не знал причины этого визита, но связал его с проживанием «московского гостя» не случайно. Дело в том, что 20 октября во время ликвидации конференции Областного бюро Центрального района РСДРП[41]^{17} «у задержанной в Москве на квартире Зверева Мечниковой был обнаружен следующий адрес: „Фрейлинская 3, швейка Сванидзе, спросить Сосо“»^{18}. В связи с этим 23 октября начальник Московского охранного отделения обратился в Тифлисское ГЖУ с просьбой о производстве обыска на квартире Сванидзе^{19}.

Здесь жандармы появились 13 ноября. Как писала А. С. Монаселидзе, они «спросили Екатерину Сванидзе и ее мужа Сосо»^{20}. «Мы… — вспоминал М. М. Монаселидзе, — заявили, что у нас такой не проживает… Като, которую жандармы обвинили в том, что она жена Сосо, явила им свой девичий паспорт, а мы предъявили домовую книгу». Произведя обыск, жандармы арестовали Като и забрали с собой «два пятипудовых мешка книг» и архив «Ахале цховреба»^{21}.

Незадолго перед тем был арестован двоюродный брат Като по матери Спиридон Двали, который жил на Вильяминовской улице и хранил оружие^{22}.

«Я, — вспоминала Александра Монаселидзе, — отправилась к жене жандармского полковника Речицкого (которой шила платье) с просьбой, чтобы казнь через повешение, присужденная Двали, была заменена каторгой, а Като освободили как невинно арестованную. Она обещала помочь Като, а насчет Двали ответила: „Это очень тяжелое дело, нужно обратиться к главному начальнику, а мы по возможности поможем“. Я просила других влиятельных дам о помощи. Вследствие этого Спиридона Двали вместо повешения присудили к четырем годам каторги… А Като после двухмесячного ареста освободили»^{23}.

«После многих страданий и с помощью знакомых, — вспоминал М. М. Монаселидзе, — мы сумели уберечь Като от тюрьмы по причине беременности, но взамен тюрьмы ее присудили к 2-месячному аресту в полицейской части. Жена пристава, начальника полицейской части, шила платья у нас и хорошо знала Като и мою жену. Когда Като привезли в полицейскую часть, она навестила ее и не разрешила своему мужу держать ее в отведенной для нее комнате полицейской части, а перевезла ее сейчас же на свою квартиру»^{24}.

Когда «Сосо вернулся из Баку, — читаем мы далее в воспоминаниях М. М. Монаселидзе, — он был сильно удручен случившимся. Настаивал на том, что должен повидать Като. Нечего было делать, моя жена отправилась к жене пристава и заявила ей, что из деревни приехал наш двоюродный брат, который желает повидать Като, если будет дано разрешение. Пристав дал это разрешение по настоянию своей жены. Мы взяли Сосо на квартиру пристава ночью и устроили ему свидание с Като. На наше счастье, ни пристав, ни его жена не знали Сосо в лицо. Затем в результате нашей настойчивой просьбы жена пристава добилась для Като ежедневного отпуска на два часа по вечерам на нашу квартиру, где Сосо и Като виделись друг с другом»^{25}.

Е. С. Сванидзе пробыла под арестом полтора месяца.

29 декабря 1906 г. начальник Тифлисского ГЖУ полковник Михаил Тимофеевич Заушкевич обратился к приставу 5-го участка с письмом:

«Прошу с получением сего содержащуюся под стражей во вверенном вам участке Екатерину Семеновну Сванидзе из-под стражи освободить и о последующем меня уведомить»^{26}. Однако Е. С. Сванидзе содержалась под стражей не в 5-м, а в 4-м полицейском участке, куда 31 декабря и было препровождено распоряжение М. Т. Заушкевича^{27}.

Удалось ли ей встретить Новый 1907 г. в кругу родных или же она провела его в квартире полицейского пристава, мы не знаем. 2 января «по исполнении» распоряжение М. Т. Заушкевича было возвращено в Тифлисское ГЖУ^{28}.

Пока Е. С. Сванидзе томилась в квартире полицейского пристава, И. В. Джугашвили интенсивно занимался литературной работой. 14 ноября в первом номере газеты «Ахале дроеба» появилась его статья «Классовая борьба», затем последовали статьи «Местный центр рабочих профессиональных союзов» (№ 2, 20 ноября), «Рабочее движение и профессиональные союзы» (№ 3, 27 ноября), «Фабричное законодательство и пролетарская борьба» (№ 4, 4 декабря)^{29}.

С пятого номера «Ахале дроеба» приступила к печатанию его книги «Анархизм и социализм» (№ 5, 6, 7, 8 за 11, 18, 25 декабря

1906 г. и 1 января 1907 г.). Ее печатание началось с уже опубликованных глав, но они были подвергнуты значительной переработке^{30}.

8 января 1907 г. «Ахале дроеба» прекратила свое существование. В связи с этим печатание книги было продолжено на страницах газеты «Чвени цховреба» («Наша жизнь»), которая издавалась с 18 февраля по 6 марта 1907 г.^{31} В № 3, 5, 8, 9 за 21, 23, 27, 28 февраля

1907 г. появилось еще четыре фрагмента книги «Анархизм и социализм». Завершающие ее главы увидели свет на страницах газеты «Дро» («Время»), которая выходила с 11 марта по 15 апреля (№ 21, 22, 23, 26 за 4, 5, 6, 10 апреля 1907 г.)^{32}.

Характеризуя литературную работу И. В. Джугашвили, следует обратить внимание на то, что публикация книги «Анархизм и социализм» была приостановлена за неделю до закрытия газеты «Ахале дроеба» и возобновлена через три дня после начала издания газеты «Чвени цховреба». Это дает основание предполагать, что между 1 января и 21 февраля 1907 г. И. В. Джугашвили не было в Тифлисе, или же если он находился здесь, то был занят какими-то другими делами, не позволявшими ему продолжить работу над книгой.

В связи с этим заслуживают внимания воспоминания Ашота Хумаряна, который утверждал, что когда в феврале 1907 г. возникла идея издания газеты «Бакинский пролетарий» и были сделаны первые практические шаги по ее реализации, И. В. Джугашвили вместе с П. А. Джапаридзе, С. Г. Шаумяном и С. С. Спандаряном находился в Баку^{33}.

18 марта 1907 г. в жизни И. В. Джугашвили произошло важное событие. Родился сын, которого назвали Яковом. Поскольку брак И. В. Джугашвили и Е. Сванидзе был совершен тайно, крестить сына удалось значительно позже^{34}.

Об отношении И. В. Джугашвили к сыну мы можем судить на основании воспоминаний М. Монаселидзе: «Если ребенок начинал плакать в то время, когда он работал, Сосо нервничал и жаловался, что ребенок мешает ему работать; но когда накормят, бывало, ребенка и он успокоится, Сосо целовал его, играл с ним и щелкал его по носику. Лаская ребенка, он называл его „пацаном“, и это имя осталось за ним до сегодняшнего дня»^{35}.

В марте 1907 г. состоялись выборы на V съезд РСДРП, проведение которого планировалось в столице Дании Копенгагене, а поскольку в Тифлисе преобладание меньшевиков было абсолютным, они избрали делегатов только из своей среды. В связи с этим 28 марта Бюро большевиков опубликовало на страницах газеты «Дро» призыв к рабочим-большевикам объединиться и послать на съезд своего представителя. К 8 апреля им удалось собрать 572 голоса. Делегатом был избран И. В. Джугашвили^{36}.

На съезд из Тифлиса И. В. Джугашвили выехал не позднее 16 апреля. До Петербурга он добирался вместе с Асатуром Кахояном. Поскольку дорога от Тифлиса до Петербурга через Баку требовала, как минимум 4 дня, в столицу они могли приехать не позднее 20 апреля. «В тот же день, — писал А. Кахоян, — мы должны были пересесть в другой поезд, который отходил с Финляндского вокзала»^{37}.

Вспоминая свою дорогу на этот съезд РСДРП, К. Е. Ворошилов отмечал: «Первоначально все мы, делегаты V съезда РСДРП, различными путями „накапливались“ в Финляндии и оттуда на пароходе переправлялись в Швецию. Из Стокгольма на поезде поехали в Мальме, где нас прямо в вагонах поместили на паром и таким образом доставили в Копенгаген — столицу Дании, где и должна была начаться работа нашего партийного съезда»^{38}.

Здесь, в Копенгагене, депутаты могли собраться около 23 апреля. Однако под давлением русского правительства правительство Дании пересмотрело свое первоначальное решение и отказалось разрешить съезд. «Сев на пароход, — вспоминал К. Е. Ворошилов, — мы вновь направились в шведский город Мальме… Но и тут нас ожидала неудача: договориться со шведским правительством о проведении съезда в Швеции не удалось. Отказало нам в гостеприимстве и норвежское правительство… И вот мы в третий раз пересекли горловину Балтийского моря — пролив Эресунн (Зунд), на этот раз, как и в первый, в железнодорожных вагонах на пароме, чтобы проследовать транзитом через территорию Дании до Эсбьерга, оттуда на пароходе мы должны были выехать в Лондон»^{39}.

28 апреля (11 мая) на страницах английской газеты «Morning Post» появилось сообщение о прибытии в Лондон делегатов V съезда РСДРП^{40}. Это значит, что в Лондоне они были не позднее 27 апреля (10 мая).

В биографии И. В. Сталина, написанной А. Барбюсом, который с этой целью интервьюировал самого героя своей книги, после упоминания IV съезда РСДРП говорится: «На следующий год Сталин ненадолго едет в Берлин поговорить с Лениным»^{41}. Данный Факт давно привлек к себе внимание историков, но его датировка До сих пор отсутствует^{42}, а поскольку в нашем распоряжении нет никаких сведений о поездке И. В. Джугашвили за границу между IV и V съездами РСДРП, то трудно не согласиться с Л. Д. Троцким, который писал, имея в виду упомянутую А. Барбюсом встречу: «Свидание могло произойти либо непосредственно перед, либо, вернее, сейчас же после [V] съезда»^{43}.

Когда Л. Д. Троцкий писал эти слова, ему не была известна «Биографическая хроника» В. И. Ленина, из которой явствует, что в 1907 г. В. И. Ленин был в Берлине дважды: между 24 и 28 апреля и 22–24 декабря^{44}. В архиве бывшего Грузинского филиала ИМЛ хранится рукопись под названием «Даты жизни и деятельности И. В. Сталина», в которой отмечается, что И. В. Сталин посетил Берлин во время поездки на V съезд РСДРП^{45}. Исходя из этого, его встречу с В. И. Лениным в Берлине можно датировать временем между 24 и 28 апреля.

Существует предположение, которое представляется вполне вероятным, что по крайней мере одним из вопросов, который обсуждали во время встречи И. В. Джугашвили и В. И. Ленин, мог быть вопрос о подготавливаемой грузинскими большевиками именно в это время экспроприации. Свидание, писал Л. Д. Троцкий, «несомненно, посвящено было предстоящей экспроприации, способам доставки денег и пр.»^{46}.

В Лондоне И. В. Джугашвили поселился в квартире Артура Р. Д. Бэкона, воспоминания которого о своем, ставшем позднее всемирно известном квартиранте были опубликованы 5 января 1950 г. на страницах «Дейли экспресс»^{47}.

Съезд открылся 30 апреля и продолжался до 19 мая. Он рассмотрел широкий круг вопросов, среди которых был и вопрос о партизанских действиях. Подавляющим большинством голосов съезд констатировал спад революционного движения и в этих условиях признал необходимым роспуск боевых дружин. За эту резолюцию голосовало 170 делегатов, против — 35, воздержалось — 52. Среди голосовавших против был и В. И. Ленин^{48}.

Сразу же после окончания съезда (не ранее 20 мая) состоялось новое заседание большевистской фракции, которая приняла решении о необходимости укрепления Бакинской организации^{49}. Можно было двигаться обратно, но И. В. Джугашвили и С. Г. Шаумян задержались у постели заболевшего Михи Цхакаи.

«На другой день после закрытия съезда и конференции нашей фракции (большевиков с участием поляков), — вспоминал М. Цхакая, — я слег в постель с температурой и зубной болью. За мной ухаживали т. Степан и Коба, ибо в одной комнате жили во время съезда»^{50}.

Не дождавшись выздоровления своего товарища, И. В. Джугашвили и С. Г. Шаумян должны были отправиться в обратный путь. М. Цхакая собирался последовать за ними сразу же по выздоровлении, однако на родину он вернулся только через 10 лет вместе с В. И. Лениным в знаменитом «пломбированном вагоне»^{51}.

Выехав из Лондона не ранее 22 мая (4 июня), И. В. Джугашвили направился в Париж. «В начале июня 1907 г., — вспоминал бывший студент Русской высшей школы общественных наук Григорий Иванович Чочиа, по всей видимости имея в виду новый стиль, — ко мне на квартиру на улицу Rue Michelet, 7, через 2–3 дома от Ecole de Chime appliquce, зашла моя знакомая Евгения Согорова (Согорошвили), участница батумской демонстрации 1902 г.

Она проживала в Париже в качестве политической эмигрантки. Вместе с нею пришел товарищ, которого она отрекомендовала Кобой Джугашвили. Она обратилась ко мне с просьбой дать возможность тов. Кобе провести у меня некоторое время до его отъезда в Россию, объяснив при этом, что он заехал в Париж, возвращаясь с V съезда РСДРП <…>. Товарищ Сталин прожил у меня около недели»^{52}.

Незадолго до его появления умер друг автора воспоминаний Симон Дзвелая, и И. В. Джугашвили попросил передать ему паспорт умершего. С этим паспортом не ранее 29 мая/11 июня он выехал из Парижа^{53}. Независимо от того, лежал ли его путь на родину через Берлин или же через Марсель, он требовал не менее 5–6 дней, поэтому в Тифлисе И. В. Джугашвили мог появиться не ранее 3–4 июня.

12 июня заведующий полицией на Кавказе полковник В. А. Бабушкин сообщил в Департамент полиции, что в Баку из Тифлиса прибыли два видных социал-демократа, грузины: один по кличке Михо, о другом известно, что он участвовал в Лондонском съезде РСДРП^{54}. Не исключено, что Миха — это Михаил Давиташвили, а делегат съезда — И. В. Джугашвили.

В бакинском подполье

«Вернувшись с V (Лондонского) съезда РСДРП, — читаем мы в „Краткой биографии“ вождя, — Сталин оставляет Тифлис и по воле партии обосновывается в Баку — самом крупном промышленном районе Закавказья и важнейшем центре рабочего движения в России»^{1}. Этому факту в своей биографии И. В. Сталин придавал особое значение, подчеркивая, что именно в Баку завершился период его революционного «ученичества», именно здесь он стал «подмастерьем» революции.

В некоторых публикациях можно встретить утверждение, будто бы переезд И. В. Джугашвили из Тифлиса в Баку был связан с упоминавшимся ранее решением большевистской фракции V съезда РСДРП о необходимости укрепления местной большевистской организации. Однако нельзя не учитывать, что И. В. Джугашвили перебрался из Тифлиса в Баку не сразу же после съезда, а после того, как произошло еще одно очень важное событие.

13 июня 1907 г. среди бела дня в самом центре Тифлиса на Эриванской площади было совершено дерзкое нападение на почту и похищено 250 тыс. руб. Непосредственным руководителем и участником этой экспроприации был С. М. Тер-Петросян (Камо)^{2}.

Существует мнение, будто бы И. В. Джугашвили тоже принимал в ней участие и даже бросал бомбу «с крыши дома князя Сумбатова»^{3}. Никаких доказательств в пользу подобной версии до сих пор не приведено. И никаких оснований для ее существования нет. Более того, не следует забывать, что И. В. Джугашвили занимал такое положение в большевистской организации, которое исключало возможность его непосредственного участия в событиях на Эриванской площади.

Но, занимая в большевистской организации руководящее положение, он не мог не быть посвящен в подготовку самого «экса». Имеющиеся в нашем распоряжении данные свидетельствуют о том, что он не только знал о подготовке, но и имел к нему самое непосредственное отношение, а 13 июня находился в Тифлисе и полностью был в курсе происходящего^{4}.

Тифлисская экспроприация являлась пощечиной только что закончившемуся V съезду РСДРП, который принял решение о прекращении партизанских действий и роспуске боевых дружин. По данным Департамента полиции, «меньшевики, не получившие ни копейки из этих денег», потребовали «на основании резолюций последнего съезда в Лондоне исключения этих тифлисских экспроприаторов из партии»^{5}. «Бюро Закавказской организации социал-демократической партии, — вспоминал Р. Арсенидзе, — поручило специальной комиссии во главе с С. Джибладзе расследование этого дела»^{6}.

Данный факт подтверждается и некоторыми другими мемуарными свидетельствами, из которых в данном случае особое значение имеют воспоминания горийца Григория Касрадзе, служившего в почтово-телеграфном ведомстве. Именно с ним через М. Бочаридзе И. В. Джугашвили познакомил Камо, и именно с его помощью последний смог получить точные данные о транспортировке денег 13 июня 1907 г. в Тифлисе. По воспоминаниям Г. Касрадзе, вскоре после тифлисской экспроприации его пригласил к себе Ной Жордания и устроил ему допрос, в ходе которого Касрадзе не только признался в том, что был соучастником экспроприации, но и в том, что на Камо вывел его И. В. Джугашвили^{7}.

«После расследования, по докладу Комиссии, участники и организаторы ограбления во главе с Коба, — утверждал Р. Арсенидзе, — были исключены из партии. Постановление это вместе с документами было переслано в ЦК партии за границу. Дальнейшая судьба дела мне неизвестна. Передавали, что ЦК, в большинстве состоявший из большевиков (после Лондонского съезда), не дал хода делу»^{8}.

Об этом же писал Л. Мартов в брошюре «Спасители или упразднители? (Кто и как разрушал РСДРП)», изданной в 1911 г. В ней говорилось: «Центральный комитет, находившийся тогда в пределах России, постановил произвести строгое расследование Тифлисского и Берлинского дел и дела о размене. Расследование за границей было поручено тогдашнему Заграничному бюро. На Кав-. казе расследование произвел Кавказский областной комитет. Областной комитет установил целый ряд лиц, принимавших участие в акте экспроприации. Все эти лица незадолго перед последней заявили о своем выходе из состава местной партийной организации. Областной комитет постановил и опубликовал исключение этих лиц из пределов РСДРП, т. е., принимая во внимание, что они уже вышли из состава местной организации, объявил недопустимым их принятие в какую-либо другую организацию партии»^{9}.

Таким образом, летом 1907 г. И. В. Джугашвили оказался примерно в таком же положении, как и в первой половине 1904 г. после побега из сибирской ссылки, когда его полгода тоже не допускали к партийной работе, с той лишь разницей, что тогда он мог апеллировать к Совету Кавказского союза РСДРП. Теперь он был исключен из партии Закавказским областным комитетом РСДРП, и ему оставалось рассчитывать только на поддержку ЦК партии.

А поскольку И. В. Джугашвили был профессиональным революционером и находился на партийном содержании, решение, принятое Областным комитетом, делало невозможным дальнейшее его пребывание в Тифлисе, где преобладание меньшевиков было безраздельным. Вспомним, что для посылки своего делегата на V съезд партии большевики смогли получить поддержку лишь около 500 рабочих. И хотя Бакинский комитет РСДРП тоже находился в руках меньшевиков, однако здесь позиции большевиков были более прочными, чем в Тифлисе, и они пользовались значительным влиянием среди рабочих. В этих условиях поставленная после съезда задача усиления этого влияния приобретала для И. В. Джугашвили особое значение.

Из Тифлиса в Баку он уехал, забрав с собой жену и сына^{10}, не позднее 17 июля, так как в этот день уже находился в Баку и выступал на митинге у Волчьих ворот^{11}.

В Баку И. В. Джугашвили поселился с семьей на 1-й Баиловской улице в доме Максимова на квартире рабочего Каспийского нефтепромышленного товарищества Алексеенко, куда его привел рабочий Кирочкин^{12}.

Перебравшись в Баку, И. В. Джугашвили сконцентрировал свою деятельность на Биби-Эйбате. Здесь крупнейшими нефтепромышленными фирмами были Биби-Эйбатское АО и АО.Шибаев и K^o. «Самая большая группа профессионалов, — писала Н. Н. Колесникова, — работала в Балаханах: это были Алеша Джапаридзе, Серго Орджоникидзе, Ваня Фиолетов; на Биби-Эйбате работали Сталин, Вепринцев (Петербуржец) и рабочие Вацек, Тронов, Боков…»^{13}.

Показательно, что во второй половине 1907 — начале 1908 г. Баку становится пристанищем для многих кавказских большевиков из Батума, Кутаиса, Тифлиса, Чиатур, в том числе для участников тифлисской экспроприации. Сюда полностью переносят свою Деятельность М. Н. Давиташвили, П. А. Джапаридзе, К. Г. Орджоникидзе, С. С. Спандарян, С. Г. Шаумян. Здесь мы видим бежавших из ссылки руководителей Петербургского Совета рабочих депутатов С. Л. Вайнштейна и Б. М. Кнунянца, а также таких видных большевиков, как К. Е. Ворошилов, Р. З. Землячка, Ю. Ларин (Лурье), М. С. Ольминский, Е. Д. Стасова, М. И. Фрумкин и некоторые другие^{14}.

Особое положение в Баку занял Моисей Ильич Фрумкин. Родившийся в 1878 г. в Гомеле, он был членом РСДРП с 1898 г., работал в Гомеле, Тамбове, Москве, Петербурге (являлся членом группы «Рабочее знамя», был знаком с Т. А. Словатинской и Э. А. Сольц), в первой половине 1905 г. исполнял обязанности агента ЦК РСДРП, в 1905–1906 гг. вместе с В. Р. Менжинским входил в Военную организацию ПК РСДРП. В июле 1906 г. был арестован, в мае 1907 г. после освобождения из тюрьмы приехал в Баку^{15}.

«В Баку, — вспоминал он, — я работал вторым секретарем Союза нефтепромышленных рабочих (первым секретарем был Ал. Джапаридзе), издавал со Сталиным „Гудок“». «В Баку в то время, в отличие от других мест, почти вся работа велась легально» и «полиция знала всех в лицо»^{16}.

Летом 1907 г. в Баку стали издаваться сразу две рабочие газеты: 20 июня вышел в свет «Бакинский пролетарий»^{17}, 12 августа 1907 г. — «Гудок»^{18}.

На страницах первого номера «Бакинского пролетария» были опубликованы сразу две статьи И. В. Джугашвили: «Разгон Думы и задачи пролетариата» и начало статьи «Лондонский съезд Российской социал-демократической партии (записки делегата)». «Записки делегата» были подписаны псевдонимом Коба Иванович. 10 июля во втором номере «Бакинского пролетария» появилось продолжение статьи о Лондонском съезде^{19}, но окончание ее так и не увидело свет. В ночь с 24 на 25 июля полицией был совершен налет на типографию «Арамазд» и конфискован «почти готовый к печати набор третьего номера» «Бакинского пролетария»^{20}.

Через две с половиной недели вышел первый номер газеты «Гудок». Однако, несмотря на то что когда-то утверждалось, что она была «создана по инициативе И. В. Сталина»^{21}, первая его статья появилась здесь только 29 сентября («Надо бойкотировать совещание»), а следующая («Перед выборами») еще позже — 13 января 1908 г. И лишь затем последовала целая серия статей: «Еще о совещании с гарантиями» (№ 17, 3 февраля), «Что говорят наши забастовки последнего времени?» (№ 21,2 марта), «Поворот в тактике нефтепромышленников» (№ 22, 9 марта), «Надо готовиться» (№ 23, 16 марта), «Экономический террор и рабочее движение» (№ 25, 30 марта), «Нефтепромышленники об экономическом терроре» (№ 28, 30, 32 от 21 апреля, 4 и 18 мая)^{22}.

Это наводит на мысль о том, что, устроив жену с ребенком в Баку, И. В. Джугашвили на некоторое время исчез из города.

Где же он мог находиться?

В 1931 г. в беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом И. В. Сталин поделился следующими воспоминаниями: «Когда-то в Германии… очень уважали законы. В 1907 г., когда мне пришлось прожить в Берлине 2–3 месяца, мы, русские большевики, нередко смеялись над некоторыми немецкими друзьями по поводу этого уважения к законам. Ходил, например, анекдот о том, что когда берлинский социал-демократический форштанд назначил на определенный день и час какую-то манифестацию, на которую должны были прибыть члены организаций со всех пригородов, то группа в 200 человек из одного пригорода хотя и прибыла своевременно в назначенный час в город, но на демонстрацию не попала, так как в течение двух часов стояла на перроне вокзала и не решалась его покинуть: отсутствовал контролер, отбирающий билеты при выходе, и некому было сдать билеты. Рассказывали, шутя, что понадобился русский товарищ, который указал немцам простой выход из положения: выйти с перрона, не сдав билетов…»^{23}.

Так как местонахождение И. В. Джугашвили в первой половине 1907 г. известно, его слова о сравнительно длительном проживании в Германии могут относиться только ко второй половине этого года.

В связи с этим обращает на себя внимание то, что своими германскими впечатлениями 1907 г. И. В. Сталин поделился не только с немецким писателем Эмилем Людвигом, но и с британским премьером Уинстоном Черчиллем.

«Сталин <…>, — отмечал У. Черчилль, — вспомнил о своем пребывании в Германии в 1907 г. и рассказал, как 200 немцев не попали на собрание коммунистов, потому что на железнодорожном вокзале некому было проверить их билеты»^{24}. И в другом месте: «Далее в разговоре Сталин упомянул о „непомерной дисциплине в кайзеровской Германии“ и рассказал случай, который произошел с ним, когда он, будучи молодым человеком, находился в Лейпциге. Он приехал вместе с 200 немецкими коммунистами на международную конференцию. Поезд прибыл на станцию точно по расписанию, однако не было контролера, который должен был отобрать у пассажиров билеты, поэтому все немецкие коммунисты послушно прождали два часа, прежде чем сошли с платформы. Из-за этого они не попали на заседание, ради которого приехали издалека»^{25}.

Поскольку и в одном (беседа с Э. Людвигом), и в другом (беседа с У. Черчиллем) случае рассказ о пребывании И. В. Джугашвили в Германии в 1907 г. связан с разными вариантами истории о германской законопослушности, подобное расхождение или результат неточной передачи рассказа И. В. Сталина У. Черчиллем, или же следствие «конспирации» И. В. Сталина в беседе с Э. Людвигом. Если принять последнее допущение и учесть, что в 1907 г. на территории Германии проходила только одна международная социалистическая конференция — Штутгартский конгресс II Интернационала, работавший с 5 по 11 (18–24) августа^{26}, правомерно поставить вопрос: а не относилось ли упоминаемое И. В. Сталиным пребывание в Германии к августу 1907 г.?

Как бы там ни было, оно не могло быть продолжительным, так как уже во второй половине августа мы снова видим И. В. Джугашвили в Баку. Именно в это время он стал одним из инициаторов кампании за переизбрание Бакинского комитета РСДРП, который находился под влиянием меньшевиков. 24 августа состоялось собрание представителей пяти районных организаций РСДРП и мусульманской социал-демократической группы «Гуммет». Оно приняло решение о создании организационной комиссии по созыву городской конференции и избрало И. В. Джугашвили одним из ее членов^{27}.

«В межрайонную организационную комиссию, — доносил 15 сентября 1907 г. в Департамент полиции полковник В. А. Бабушкин, — избрано 9 представителей, по одному от района, в том числе от Биби-Эйбатского района избран „профессионал“ Коба, который участвовал в „Бакинском пролетарии“, подписывая свои статьи псевдонимом Коба Иванович»^{28}.

Одновременно с кампанией, направленной на переизбрание Бакинского комитета РСДРП, И. В. Джугашвили, вопреки решениям V съезда РСДРП, постановившего распустить боевые отряды и отказаться от партизанских действий, выступил с инициативой о создании боевой дружины. Боевая дружина у Бакинской организации РСДРП была по крайней мере с 1905 г., но поскольку до осени 1907 г. руководство организацией принадлежало меньшевикам, в соответствии с решением V съезда РСДРП она была распущена ими. Поэтому предложение И. В. Джугашвили, по сути дела, заключалось в возрождении боевой дружины, но теперь уже под руководством большевиков.

«Товарищ Коба, — вспоминал бакинский рабочий И. Боков, — внес предложение организовать большевистскую боевую дружину. Это было сделано в 1907 г. Присутствовали на этом заседании восемь человек: Яков Кочетков, Боков Иван, Георгий Георгибиани, Шенгелая и другие». Среди присутствовавших был и меньшевик А. Я. Вышинский, который не только поддерживал выдвинутую И. В. Джугашвили идею, но предложил «достать» оружие у полиции и жандармерии^{29}.

Поданным, которыми располагала бакинская охранка, к 15 сентября большевиками уже было израсходовано на вооружение около 80 тыс. руб.^{30} Важную роль в снабжении оружием играли А. Я. Вышинский и Д. Л. Зейлидзон^{31}.

19 сентября 1907 г. в Баку черносотенцами был убит рабочий Ханлар. В знак протеста против этого 24–25 сентября на ряде предприятий города прошли забастовки, а 29-го состоялись многолюдные похороны, превратившиеся в демонстрацию. Полиция запретила исполнение во время похорон музыки и песен. Но когда похоронная процессия вышла на улицы города, по условному знаку завыли сирены заводских гудков. Под их вой гроб с прахом Ханлара был доставлен на кладбище. Здесь перед собравшимися были произнесены прощальные речи. Выступал и Коба^{32}.

25 октября наконец состоялась городская конференция, на которой большевики получили полное преобладание. Это позволило им обеспечить преобладание и в новом составе Бакинского комитета РСДРП. Одним из его членов стал И. В. Джугашвили^{33}.

Примерно тогда же на И. Джугашвили обрушилось личное горе. «В Баку, — вспоминал М. Монаселидзе, — Като тяжело заболела. В октябре 1907 г. больную Като Сталин привез в Тбилиси, а затем опять вернулся в Баку». Через «две-три недели болезни Е. С. Сванидзе скончалась»^{34}.

«22 ноября, — писал М. Монаселидзе, — Като скончалась. Сталин в это время был в Тбилиси. Като скончалась у него на руках. У гроба Като была снята фотография членов семьи и близких, среди которых был и товарищ Сталин» (фото 22)^{35}.

Сообщение о смерти Като было опубликовано в № 22, 23 и 24 газеты «Цкаро». Оно гласило: «С сердечной скорбью извещают товарищей, знакомых и родных о смерти Екатерины Семеновны Сванидзе Джугашвили Иосиф — своей жены, Семен и Сефора — дочери, Александра, Александр и Марико — своей сестры. Вынос тела в Колоубанскую церковь 25 ноября в 9 часов утра, Фрейлинская, 3»^{36}.

Похоронена была Е. С. Сванидзе на Кукийском кладбище Святой Нины^{37}.

После похорон жены И. В. Джугашвили опять на некоторое время исчезает из поля нашего зрения. Во всяком случае при подготовке этой книги не удалось найти ни мемуарных, ни документальных данных о его пребывании на Кавказе с конца ноября до конца декабря 1907 г.

И снова обращает на себя внимание книга А. Барбюса об И. В. Сталине, в которой говорится, что после V съезда РСДРП «Сталин еще раз едет за границу повидаться с Лениным»^{38}. А. Авторханов предполагал, что на этот раз поездка И. В. Джугашвили за границу была связана с арестом С. А. Тер-Петросяна и во время встречи обсуждался вопрос о судьбе Камо, в частности о возможности организации ему побега^{39}. Камо был арестован в Берлине 27 октября (9 ноября) 1907 г.^{40}, а «окно» в биографии И. В. Джугашвили относится ко времени после 25 ноября этого года, поэтому высказанное А. Авторхановым предположение заслуживает внимания.

В конце декабря 1907 г. мы снова видим И. В. Джугашвили в Баку. По воспоминаниям А. П. Геворкянца, 31-го числа он присутствовал на спектакле в Народном доме, а затем вместе с автором, С. Спандаряном и В. И. Колесниковым поехал в город. Последний пригласил всех к себе домой. Но И. В. Джугашвили отказался от этого, и компания отправилась встречать Новый год в ресторан^{41}.

После встречи Нового 1908 г. с 13 января по 3 февраля в биографии И. В. Джугашвили — очередная «дыра»^{42}.

И на этот раз обращает на себя внимание его «Беседа с немецким писателем Эмилем Людвигом», опубликованная в 1932 г. на страницах журнала «Большевик». Вспоминая свои встречи с В. И. Лениным, И. В. Сталин отмечал: «Всегда, когда я к нему приезжал за границу, — в 1907, 1908, 1912 гг., я видел у него груды писем от практиков из России»^{43}.

В 1951 г., когда текст этой «Беседы» был включен в сочинения вождя, приведенные выше слова были подвергнуты правке, в результате которой первые две его поездки за границу для встреч с В. И. Лениным были сдвинуты на 1906 и 1907 гг.^{44}, а в комментариях отмечено: «Имеются в виду встречи И. В. Сталина с В. И. Лениным в Стокгольме на IV съезде РСДРП (1906 год)» и «в Лондоне во время V съезда РСДРП (1907 год)»^{45}.

Подобное объяснение представляется неубедительным.

Во-первых, если бы И. В. Сталин имел в виду свои встречи с В. И. Лениным на партийных форумах, он должен был бы назвать и 1905 г. (Таммерфорсская конференция). Во-вторых, И. В. Сталин специально подчеркивал, что он ездил за границу не на партийные форумы, а для встреч с В. И. Лениным. Наконец, нельзя не учитывать, что, сообщая об этих встречах, И. В. Сталин, повторим, отмечал: «Всегда, когда я к нему приезжал за границу… я видел у него груды писем от практиков из России». Разумеется, В. И. Ленин не возил с собой «груды писем» на партийные съезды и конференции, а поэтому И. В. Сталин мог видеть их у него только там, где он жил.

В связи с этим правка первоначального текста «Беседы с немецким писателем Эмилем Людвигом» представляется необоснованной, и текст этой беседы следует рассматривать как свидетельство того, что в начале 1908 г. И. В. Джугашвили совершил еще одну поездку за границу для встречи с В. И. Лениным.

Чем же она могла быть вызвана?

Спад революционных настроений привел к сокращению денежных поступлений в партийные кассы, поэтому в начале 1908 г. «было решено еще раз добыть деньги для партии»^{46}.

Для того чтобы решиться на такой шаг, особенно после истории с тифлисской экспроприацией, страсти вокруг которой в верхах партии еще не улеглись, бакинские большевики должны были получить согласие большевистского центра. С необходимостью решения данного вопроса и могла быть связана поездка И. В. Джугашвили в начале 1908 г. за границу. Для поездки в Швейцарию, где в это время находился В. И. Ленин, достаточно было двух недель.

По всей видимости, разрешение было получено, и подготовка «экса» началась.

«Мы, — вспоминал С. И. Кавтарадзе, который появился в Баку после тифлисской экспроприации, — узнали, что из центра в Баку по Каспийскому морю везут четыре миллиона рублей для Туркестанского края. Поэтому мы стали собираться в Баку, приехали Тома Чубинидзе, Степко (Вано) Инцкирвели (на него было возложено заведование складом Военно-боевой организации РСДРП, он приехал в начале 1908 г.), Чумбуридзе и другие»[42]^{47}.

Одновременно с подготовкой к новой экспроприации продолжалось укрепление боевой дружины Бакинского комитета РСДРП. Наряду с покупкой оружия комитет использовал и другие способы его добывания.

Рабочий И. Боков вспоминал: «Сталин внес предложение: у нас есть флотский арсенал, у нас есть связи с моряками, и <…> взял инициативу <…> он нас связал с моряками. Мы организовались и группой товарищей <…> сделали налет на арсенал»^{48}.

Для руководства боевой дружиной Бакинской организации РСДРП не позднее февраля 1908 г. был создан Штаб самообороны^{49}. В марте Бакинский комитет РСДРП выступил со специальным воззванием, в котором было открыто заявлено о его существовании^{50}.

Вскоре жандармам стала известна причастность И. В. Джугашвили к налету на арсенал. «Я, — отмечал И. Боков, — помню, когда были арестованы четыре человека по поводу убийства охранников на Святом острове, тот жандарм, который меня допрашивал, сказал: что из себя представляет Сталин, какую, собственно, роль он играл в нападении на арсенал»^{51}.

Активность И. В. Джугашвили привлекла к себе внимание бакинской охранки, и она распорядилась о его аресте. Когда организации стало известно об этом, И. В. Джугашвили срочно покинул Баку. Однако через некоторое время он снова появился в городе. Его приезд был связан с тем, что на 15 марта 1908 г. в Баку была назначена городская партийная конференция.

«15 марта 1908 г. Бакинский комитет собрал здесь (в Народном доме. — А.О.) межрайонную конференцию РСДРП, на которой присутствовали 60–65 человек. В их числе были товарищи Сталин, Шаумян, Спандарян, Азизбеков, Джапаридзе, Мамедьяров. Еще накануне — 14 марта — через провокатора жандармерия узнала о предстоящей конференции. Власти рассчитывали одним ударом разгромить большевистскую организацию, захватив весь состав партийной конференции, и тем самым обезглавить бакинский пролетариат. Когда делегаты узнали об окружении дома полицией, они выломали забитую дверь, ведущую в зрительный зал, проникли туда и перемешались с присутствующим на спектакле народом, воспользовались общей суматохой и, избежав ареста, ушли из Народного дома»^{52}.

Этот эпизод получил отражение в газетах, которые объяснили вторжение в зал желанием безбилетных зрителей попасть на спектакль^{53}.

15 марта И. В. Джугашвили удалось ускользнуть из рук жандармов, но дни его пребывания на воле были сочтены.

ПРИМЕЧАНИЯ