Кубанские сказы

Сказы деда Афанасия
Сказ о хитром пане

Было это, когда казаки снаряжали свои челны в далекий путь к кубанской земле. В ту пору на Днестровском лимане целый казачий городок вырос. Сотни казаков, молодых и старых, смолили лодки, сушили сухари, проверяли сабли да мушкеты. Веселые, звонкие песни будоражили камышовую глушь, далеко разносились над голубым лиманом.

Весело было на сердце у казаков. Разведчики, что побывали на далекой Кубани, рассказывали о цветущем, привольном крае, где жарко греет солнце, плодородна земля и обильны рыбой реки. И многие из тех, кто отправлялся в путь, в мечтах уже видели беленькие хатки за плетнями, подсолнухи, вишневые садочки, улыбающиеся, счастливые лица своих жен и детей: А главное грезилась им своя земля, жирная, плодоносная, земля, по которой тосковали крепкие руки хлеборобов…

Вечерами долго засиживались казаки у костров и вслух мечтали о будущей жизни…

И вот как-то невесть откуда прибрел к костру какой-то человек – длинный, худой, как колодезный журавль, с обвисшими усами.

– Здорово, браты-казаки! – тонким, скрипучим голосом поздоровался пришелец.

И только по этому голосу, схожему со скрипом немазанной арбы, узнали казаки человека.

– Пан Пампушка! Да откуда ты взялся? Да ты ли это? – зашумели казаки.

– Ой, я! – проскрипел пан Пампушка и осторожно, точно на колючего ежа, уселся на сноп камыша.

В Запорожской сечи был Пампушка каким-то начальником, а каким – никто не ведал. Был он тогда гладким и пузатым, усы торчали, как у сытого кота, на плечах красовался кунтуш малинового бархата, а на поясе – сабля в золоченых ножнах. Ходил Пампушка, важно задрав голову, частенько видали его и у кошевого, и у куренных атаманов…

Когда царица Катерина прихлопнула своим тяжелым кулаком вольную Запорожскую сечь, прошел слушок, что откупил пан Пампушка землю, завел себе крепостных и зажил помещиком. Потом говорили, что пан Пампушка не поладил в чем-то с самим Потемкиным, а тот согнал пана с земли, да еще и плетей приказал всыпать…

Посидел пан Пампушка у костра, словно не замечая устремленных на него насмешливых взглядов, поохал и заговорил:

– Возьмите меня с собой, браты-казаки! Примите несчастную жертву проклятого москаля! А уж я вам послужу! Я и грамоту, какую нужно, написать сумею, и счет вести могу, и деликатному обращению обучен…

– Ох-хо-хо! Ха-ха-ха! – загрохотали казаки.

– А к чему нам твое деликатное обращение?

– Пригодится! Мало ли с какой персоной говорить вам придется… Берите! Не пожалеете!

Подумали казаки, поспорили и решили все же взять с собой Пампушку. Не пропадать же человеку!

Когда вышли в море, глянули, а на дне лодки целой кучей лежат какие-то тыквы, пробками заткнутые.

– Что это такое? Чьи тыквы? Или не знаете, что приказано место беречь? – закричал старшой, старый запорожец Никифор.

– Мои это, – с покорной улыбочкой признался Пампушка.

– Кидай за борт!

– Никак невозможно! – Пампушка так быстро и мелко стал крестить свой острый тонкий нос, что, казалось, он гоняет комаров. – В одних тыковках – святая вода, в других – земля Иерусалимская, прямо со гроба Христова взятая. Кто бросит такую святость в море – с тем беда случится…

Тут старый Никифор только рукой махнул, потому что хоть и не очень он в бога веровал, а кому же охота на себя беду накликать?

Долго плыли казаки по бурному Черному морю. Злые штормы швыряли легкие челны, отгоняли их от родных берегов. Седые туманы пытались сбить лодки с пути. Но плыли казаки все на восток и на восток, к далекой Кубани, где ждала их жадная до людского труда плодородная земля.

И когда казаки до кровяных мозолей натирали веслами руки, когда они блуждали в белесой туманной мгле, когда последними шароварами затыкали щели в расшатанных волнами челнах, Пампушка только вздыхал, молился да дрожал от страха.

Но вот позади осталось бурное море, Кубань-матушка приветно расстелила перед казаками свою серебристую дорогу. Поплыли челны по широкой реке, и сразу забыли казаки все былые беды-невзгоды. Хороша, как светлая сказка, хороша чудесная кубанская сторона!

Сперва по обеим сторонам величавой реки тянулись густые камыши, а в них всякой птицы было видимо-невидимо. Затем начались веселые рощи и перелески. Столетние дубы, точно загрустив, смотрелись в чистые воды зеки. Яблони и груши роняли в густую траву сочные, презревшие плоды. На золотых песчаных отмелях переплетались гибкими ветвями нежные вербы, точь-в-точь такие, как над тихим Днепром…

По приказу атамана Белого, то один, то два челна подчаливали к правому берегу. Казаки вытаскивали из лодок свое нехитрое добро, копали землянки для жилья, ставили первые посты да залоги.

Пришел черед и до Никифорова челна. Высадились с него казаки и стали обживать глухой, лесистый берег. А пан Пампушка, как только ступил на землю – сразу стал гордым и уверенным.

– Вот, братцы-казаки, – заскрипел он. – Почему мы все в целости добрались до этой земли? А потому, что были в лодке мои святыни! Без меня – кормить бы вам водяных на самом дне Черного моря. – Быстрые, прищуренные глазки Пампушки так и заюлили по казачьим лицам, словно маслом всех помазали. – Но я знаю, что вы, браты-казаки, не ответите на мое добро черной неблагодарностью…

Пожали плечами казаки, переглянулись и спрашивают:

– А чего тебе от нас нужно, пан Пампушка?

– Да так себе, штуковину-пустяковину – засмеялся пан. – Постройте, казаки, мне сиротине, хату-хатыну… А то, знаете, я, при моем нежном организме, в вашей землянке обязательно задохнусь…

Посмотрели друг на друга казаки и не знают – не то смеяться им, не то сердиться. А пан, знай, приговаривает:

– Постройте, браты-казаки, постройте! А я в долгу не останусь. Сам пан кошевой атаман Чепига – мой сродственник. А у пана войскового судьи Головатого я деточек крестил. Скажу им словцо – и выйдут вам всякие поощрения…

Не из страха и не за поощрения, а просто так, потому что стосковались руки по топору и лопате, построили казаки пану хорошую хату о трех окнах.

Так и стали жить – казаки в землянке – курене, а пан – в хате. Казаки службу несли, рыбу ловили, зверя добывали. А пан Пампушка целыми днями по окрестным лесам рыскал.

Высмотрел он просторную поляну, поросшую густой высокой травой, – и сразу явился к запорожцу Никифору, который был в казацком лагере за старшего.

– Здравствуй, пан-атаман! – еще с порога заскрипел Пампушка. – Все трудишься, все о других заботишься! Вот и я такой! Не могу терпеть, чтобы люди страдали… Надумал я, пан-атаман, хлебца посеять, чтобы не голодовать нам всем в случае чего… Так вот, прошу тебя – запомни, что моя полянка за горелым лесом…

– А чего запоминать? – беспечно усмехнулся Никифор – Земля-то немереная! Засевай ее, коли есть охота.

– Не-ет! – закрутил головой пан. – Чужую землю я засевать не согласен. Я на своей хочу работать…

– Да ладно! Хватит вокруг земли! Пускай твоя будет поляна! – отмахнулся Никифор.

Прошло немного месяцев, и решили казаки на общем сходе нарезать себе землицы, чтобы по весне, когда удастся достать зерно, засеять ее наливной пшеницей. Пока нарезали наделы, пан Пампушка ходил за казаками, ухмылялся и одобрительно кивал головой.

А со следующего дня стал пан зазывать к себе в хату то одного, то другого казачка. Ласково усадит гостя за стол, моргнет старой, страшной, как ведьма, старухе, которая невесть откуда появилась у него в хате. И через минуту на столе уже стоит жареная кабанятина, жирная тарань и тыквочка со «святой водой». Вытащит пан пробку, и по всей хате такой дух пойдет, что сразу покажется казаку, что он ее на Кубани, а в старом запорожском шинке.

– Да ты; ж, пан, нам говорил, что в тыквах у тебя святая вода! – удивлялись казаки.

А Пампушка только плечами пожимает:

– Была, была вода… А теперь божьим чудом превратилась она в добрую горилку… Бог – он все может сделать, особенно для праведника…

Кто часок, кто два просиживал за столом гостеприимного пана. Выходили оттуда кто на карачках, кто раскачиваясь, словно шел не по твердой земле, а по кубанским бурным волнам. И только немногие помнили, что приветливый хозяин зачем-то им пальцы сажей мазал и к каким-то бумагам прикладывал…

Немного погодя случилось на заставе несчастье. Ночью по непонятной причине взорвался погребок, в котором хранили казаки свой пороховой запас – полбочонка пороха. Караульный казак, что должен был охранять погребок, оказался, как говорится, под градусом и спокойно спал в соседней рощице.

Поутру собрал Никифор всех казаков. И на сходе караульный повинился – рассказал, что трясла его лихорадка и он, чтоб прогнать проклятую дрожь, взял у пана Пампушки склянку горилки.

– Вот и делай людям добро! – услышав казака, запричитал пан. – Я ж ему от доброго сердца. Чтоб лихоманку его излечить, последнюю горилку отдал, а он нажрался, как свинья, и погреб прокараулил! Что мы теперь без пороха делать будем? А вдруг турок или еще какой враг налетит?

– Верно говорит пан! Плохое дело! Пока порох подвезут – порежут всех нас! – закричали казаки.

– Эх, что бы вы без меня делали! – покачав головой, проскрипел пан. – Да нешто я потерплю, чтобы нашу родную границу порушили, чтобы братов-казаков вороги побили! Самому нужно, но в таком разе готов вам пособить, продать по дешевке…

Тут пошел пан в свою хату и вытащил оттуда пяток тыкв-кубышек, про которые говорил, что Иерусалимская земля в них хранится.

– Нате, казачки! Получайте! Возьму недорого. Посмотрели казаки, а в кубышках самый лучший порох.

– Вот тебе и землица со гроба Христа! – удивились казаки.

А пан скромненько опустил к земле свои узкие, хитрые глазки и пожал плечами:

– Все от бога! Захотел бог – и стала земля порохом. Только маловеры могут сомневаться в божьем всемогуществе!

– А что хочешь за свой порох, пан? – спросил Никифор-запорожец.

– Да самую малость, – захихикал пан. – Пускай сход отдаст за него леса вокруг нашей заставы…

– Тю, чудной пан! – захохотали казаки.

– Да пусть пользуется! Что он – есть этот дубняк будет?

Так сход и порешил – отдать пану за порох леса вокруг заставы.

Через месяц пожаловал на заставу сам кошевой атаман Захарий Чепига со своими есаулами. Перво-наперво велел он заставе принять еще новых казаков и строить на том же месте станицу, пахать землю, сеять хлеб, разводить коней, скот и другую живность.

Вот тут-то и показал пан Пампушка свои коготки.

Подошел он к Чепиге и выложил целую пачку бумажек. По этим бумагам выходило, что остались у казаков своими только ноги с шароварами да руки. А все стальное – и лес, и земля принадлежали пану Пампушке.

– Неправильно это! Обман! – закричали казаки.

Но известно – ворон ворону глаз не выклюет. Пампушка – пан, Чепига в паны вылез, есаулы его в подпанки карабкаются.

– Ты палец прикладывал? – грозно нахмурив брови, спросил атаман у казака, который кричал про обман.

Почесал казак чуприну, передернул плечами и признался:

– Ну, вроде я… хмельной был…

– Так вот – земля теперь не твоя, а пана Пампушки… Отработаешь у него – вернешь свою землю! А поляну и лес свой вы сходом пану Пампушке передали. Так что кому дрова или жерди потребуются – должны вы к пану Пампушке обращаться…

Окинул атаман Чепига казаков орлиным строгим взглядом и пошел со своими подпанками в хату к Пампушке.

И тут только заметили казаки, что стал пан Пампушка опять гладким, как добрый боров.

С той поры много лет стоял этот самый Пампушка да его пампушата поперек горла нашим казакам.

– От це пампушки так пампушки! – невесело шутили станичные балагуры. – Хоть и жирны, а не проглотишь, подавишься!

Так и хозяйствовали Пампушки на казацкой земле, пока свежий октябрьский ветер не укатил их куда-то далеко-далеко, за советские рубежи…