Кубанские сказы

Сказ о комиссаре Беликове

Это сейчас наш хутор стал большим, как станица. А лет сорок назад было в нем всего десятка три турлучных хат да в самом центре большой, крытый оцинкованным железом, дом Игната Рябошапки. А кругом хутора, там, где теперь рисовые чеки, поля да сады колхозные тянутся, шумели тогда дремучие камыши…

Даже когда Советская власть пришла на кубанскую землю, мало что переменилось в нашем хуторе. По-прежнему шумели вокруг камыши, тяжело вздыхала непроходимая болотная топь, тонким звоном звенели несметные стаи комаров. И как раньше, старый волк Игнат Рябошапка был полным хозяином на хуторе…

Правда, перерядился хищник в овечью шкуру, поджал хвост, хитрить начал, но повадке своей волчьей не изменил.

Все свое хозяйство – два десятка коней, пятнадцать коров, сады, сотни десятин земли для видимости разделил Рябошапка между шестью своими сынами да десятком верных людишек. Но на деле не то что эти людишки, а и сыны старика не смели без позволения отца капли молока выпить, яблок в саду нарвать. Ревком наш в ту пору тоже был одна видимость – всеми делами там заправлял верный прислужник Рябошапки, его бывший приказчик. Весь хутор был опутан хитрыми силками Рябошапки – одни у него уже добрый десяток лет в должниках ходили, другие – запуганы им были, третьи – на милость его надеялись. Попытались как-то двое братьев-фронтовиков обуздать старого волка, поспорили с ним на сходе, в станичный ревком грозили жаловаться. Но сделать ничего не успели, потому что на следующий день нашли их в плавнях мертвыми, с отрезанными носами и ушами.

Приезжали к нам на хутор комиссары из станицы, гостили у нас кто день, кто два. И каждый раз наш хутор другим в пример ставили – и порядок у нас лучше, и земля разделена по справедливости, и батраков вовсе нет… Действительно, глянет сторонний человек – не хутор у нас, а прямо росток коммунизма. Над ревкомом красный флаг полощется. Люди на полях, на огородах трудятся. Сход соберут, начнут говорить о продразверстке, о том, что Красную Армию и рабочих кормить надо – сейчас же выходит вперед престарелый трудовой казак Игнат Рябошапка и сердечно, со слезой в голосе, начинает призывать хуторян «помочь родной Советской власти». На следующий день отправляли с хутора обоз с зерном… Но почти каждый раз не доходил он до станицы – перехватывали его в плавнях бандиты. И никто не знал, что большая часть этого зерна ночами возвращалась в тайные амбары Игната Рябошапки.

Продолжалось так до той поры, пока появился на нашем хуторе комиссар Беликов. Был он в стоптанных сапогах, пропотевшей гимнастерке и выцветшей фуражке с красной звездой. Но эта линялая гимнастерка так красиво облегала крутую грудь, так туго был подтянут пояс с медной морской пряжкой, так весело и задорно смотрели из-под белесых бровей светлые глаза комиссара, что казался он и нарядным, и красивым – прямо добрый молодец, о котором песни поют.

Спервоначала вел себя комиссар очень тихо и скромно – ни во что не вмешивался, никаких приказаний не отдавал. Ходил себе, с казаками разговаривал, с девчатами пересмеивался, с хлопцами самосад курил.

Старый Рябошапка несколько дней глаз не сводил с нового комиссара, каждым шагом его интересовался. А потом зазвал комиссара к себе обедать, угостил жирным борщом и варениками в сметане. Выставил он на стол и пару бутылок самогона, но комиссар поблагодарил, а пить не стал, сказал, что доктора ему пить запрещают. Хитрый Игнат комиссара сынком называл, по плечу его похлопывал, на царское угнетение жаловался. Комиссар внимательно слушал, поглаживал кудрявые усики, смотрел на хозяина улыбчивыми светлыми глазами и кивал головой…

А на следующий день, как раз к обеду, забрел комиссар в хату Тихона Кияшко, самого наибеднейшего казака. По кубанскому обычаю, позвали гостя к столу, откушать крапивного борща… Присел комиссар, поел борща, похвалил хозяйку. А потом принялся рассказывать, какой жирный борщ да какие вкусные вареники Игнат Рябошапка ест.

– Ему бы еще не есть, когда он со всего хутора шкуру дерет! – не выдержала хозяйка.

И замолкла, остановленная строгим взглядом Тихона.

Но комиссар словно только и ждал этого. Начал он рассказывать, что Советская власть хочет, чтобы каждый, кто трудится, жил бы сытно и счастливо, что нельзя допускать кулацкого засилья.

Потом зашел комиссар к многодетной вдове, которая жила по соседству с Рябошапкой, и попросил угостить его холодным молочком.

– И рада бы, родной, да дети мои и то молока не видят! – вздохнула вдова.

– А почему? – удивленно вскинул брови комиссар. – У тебя же, хозяйка, две коровы в стаде гуляют. Видел я их – добрая скотина, каждая не меньше полпуда молока в день дает. Куда же ты его деваешь?

Покраснела вдова, даже слезы на глазах выступили. Но промолчала.

А комиссар Беликов, как ни в чем не бывало, в сад отправился, где ребятишки вдовы яблоки-падалицу собирали.

– Э, хлопцы, охота вам такую гниль да червоточину есть! – удивился комиссар. – Вон ветки от яблок спелых гнутся! Сорвали бы их да поели вдоволь. Ваши ведь яблоки!

– Не наши, а деда Рябошапки! – объяснил один из хлопчиков. – А он рвать яблоки не разрешает.

Так походил комиссар Беликов то хутору и многое узнал, во многих сердцах посеял недовольство лиходеем-кулаком. И прошло совсем немного времени, а новый – комиссар уже знал, кто чем живет и дышит…

Прошло немного времени, и прибыл на наш хутор продотряд – сто конников-молодцов. Собрал комиссар сход и стал говорить о том, что рабочие в городах голодают, в Поволжье засуха, Краевой Армии нужен хлеб. Помянул он недобрым словом бандитов, которые раньше не давали довезти хлеб с хутора до станицы.

– Чтобы этого больше не случилось, я и вызвал конный отряд, – сообщил комиссар. – Так что теперь без опасения сдавайте хлеб, трудящиеся казаки! Попадет ваш хлебушек в те руки, в которые и должен попасть. Добрым словом помянут вас и рабочие и красноармейцы!

Игнат Рябошапка тут сразу смекнул, что старый его номер на этот раз не удастся – не смогут его друзья-бандиты отбить теперь хлеб, слишком уж сильна охрана. И запел старый хищник новую песню:

– И сердцем, и душой рады бы мы -помочь нашей родной Советской власти, которая, значит, освободила нас От царского угнетения! Разве ж мы не понимаем, разве ж мы не сочувствуем нашим кровным братьям-рабочим! – Тут Игнат Рябошапка тяжело вздохнул и развел руками. – Но ведь всем известно, что нет у нас хлебушка, еле-еле на пропитание да на посев зерна хватит… Все, что могли, мы уже отдали нашей Советской власти, как говорится, рубашки последней не пожалели. А разве ж мы виноваты, что проклятые бандиты отбили тот хлеб. А больше зерна у нас нет, как бог свят, нет!

Глядят наши казаки и дивятся. Комиссар Беликов слушает старого хитреца, кивает головой, а в светлых глазах его веселые и лукавые искорки мелькают.

Как только кончил говорить Рябошапка, спросил у него комиссар:

– Значит, нет у вас хлеба, гражданин Рябошапка?

– Нету, нету! Как бог свят, нету! – затряс бородою Игнат.

– Ну, если у вас хлеба нет, то что поделаешь? – усмехнулся комиссар. – Придется нам в другом месте хлеб искать. Только очень я рад и доволен, что вы хлеб не прятали.

– Да ведь нечего прятать, товарищ комиссар! – со слезами в голосе воскликнул Рябошапка. – Все, что могли, родной Советской власти мы отдали.

– Вот и хорошо! – хитрая улыбка скользнула под кудрявыми усами комиссара. – Значит, заберем сейчас мы не ваш хлеб, а чужой… И не будет промеж нас никакой злобы!

Вскочил тут комиссар Беликов на коня и вместе с продотрядовцами и целым обозом порожних телег направился к окраине хутора, к старой, заброшенной мельнице – ветряку. Конечно, туда и все наши хуторяне двинулись, потому что очень всем любопытно было, что за загадку загадал комиссар.

Въехали продотрядовцы на холм и приказал им комиссар отвалить старые жернова и копать под ними землю. Сняли чуть поменьше аршина земля – глядь, доски какие-то показались. А народ толпится вокруг ямы, удивляется: откуда клад такой на хуторе объявился?

Сняли доски. Под ними глубокая и широкая яма оказалась. И дно этой ямы, и бока были обшиты добрыми дожами. А сама яма до краев оказалась заполненной крупной золотой пшеницей – гарновкой.

Шум тут поднялся, крики. Только старый Рябошапка да его шесть сыновей стояли молча, бледные и мрачные, а глаза у них горели недобрым волчьим огнем.

Когда подводы с зерном, окруженные продотрядовцами, уже трогались в путь, подошел комиссар Беликов к старому Рябошапке и громко, чтобы все слышали, сказал:

– Вон какое чудо-чудное, гражданин Рябошапка! – Колючие насмешливые искорки запрыгали в светлых глазах комиссара. – Зерно никто не прятал, а его в земле оказалось почти тысяча пудов. Хорошо, что мне откровение вышло, а то погнил бы хлебушек…

Заскрипели зубами от злости дюжие сыны старого Рябошапки. А у старика лицо кровью налилось. Рванул он тугой воротник бешмета и прохрипел:

– Разбойник! Грабитель!

– Это как же понимать, гражданин Рябошапка? – удивился комиссар. – За что вы меня так оскорбляете? Разве это ваше зерно? Ведь вы перед всем миром клялись, что ничего не прятали и что хлеба у вас только на пропитание да на посев осталось…

Опустил сивую, волчью голову старый Игнат Рябошапка и зашагал к хутору. А за ним шли его шесть сыновей.

И тут впервые кто-то из наших хуторских крикнул им вслед:

– Бирюки проклятые! Гноили хлеб! Выходит, сам не гам и другому не дам!

Вечером собрал комиссар Беликов самых бедных наших хуторян в ревкоме и прямо заявил:

– Хватит вам батрачить на Рябошапку! Как представитель Советской власти, заявляю я вам категорично – сами пейте молоко от тех коров, которые вам Рябошапка дал, сами ешьте яблоки и груши из садов, которые он вам прирезал… Сами будете и хлебом со своих наделов пользоваться. И объявляю я вам, что ничего вы Рябошапке не должны – все ваши долги берет Советская власть на себя.

– Да разве ж можно так?! – не выдержал Рябошапкин приказчик, который ходил у нас в председателях ревкома. – Ведь благодетель он, сколько лет всех нас кормил…

Тут комиссар Беликов сдвинул светлые брови, и веселые глаза его вдруг стали холодными, точно ледяными.

– Не Рябошапка кормил этих людей, а они, своим потом и кровью, кормили этого кровососа, – выкрикнул он. – А тебе, кулацкий прихвостень, давно уже нечего делать в ревкоме! Иди к своему пану Рябошапке, авось он тебе кинет объедок со своего стола…

В этот вечер был организован у нас комитет бедноты, а председателем его выбрали Тихона Кияшко.

Позднее, когда разошлись бедняки по домам, а комиссар Беликов засветил лампу-каганец в ревкоме и сел возле нее с книжкой, вдруг грохнул под окном выстрел, и пуля шмелем прожужжала мимо комиссаровой головы.

Дунул Беликов на каганец и одним прыжком выскочил из горницы. Только двери на улицу распахнул – опять прямо в лицо полыхнуло выстрелом и ухо обожгло пулей. А комиссар в ответ разрядил свой маузер… Наутро собрал Беликов всех наших жителей на сход и прямо заявил:

– Я, граждане, предлагаю выселить с хутора, как вредного нетрудового элемента, Игната Рябошапку со всей его кулацкой семьей. Землю его нужно разделить между бедняками, а в доме школу устроить…

– Большой кусок хочешь сглотнуть, комиссар! Подавишься, смотри! – злобно выкрикнул старший сын Рябошапки.

– А уж это не твоя забота! – пожал плечами комиссар. И предложил: – Кто за мое предложение?

Стали тут мяться наши казаки: уж больно они запуганы Рябошапкой были. Стоят, с ноги на ногу переминаются, а рук не поднимают. Словно сковали их злые взгляды Рябошапки и его зверенышей. Так ничем и кончился этот сход.

Когда расходились со схода, подошел старый Рябошапка к комиссару Беликову, ощерился и проговорил:

– Что, не вышло по-твоему, комиссар?

– Да, пока не вышло, – спокойно ответил Беликов. – Не разобрался пока еще народ, кто его заклятый враг… Уж больно запугал ты людей. Ну, ничего – сегодня не разобрались, завтра поймут. И тогда не жить тебе на хуторе!

– Не будет этого, слышишь, не будет! – прохрипел Рябошапка. – Жили мои родичи на этом хуторе сотню лет и еще сотню годов проживут! А ты для всех здесь чужой человек… Уйдешь отсюда или сдохнешь здесь – и слова доброго о тебе никто не скажет! Так ты лучше зараз уезжай, пока живой…

– А я погожу! – засмеялся комиссар.

Наутро нашли комиссара Беликова убитым возле ревкома. Кто-то из-за угла срезал его злой пулей. И, видать, мертвому уже распороли живот и насыпали туда пшеницы – на, мол, ешь!

В суровом спокойствии застыло лицо комиссара, строго сдвинуты были белесые брови, кровью пропиталась старая гимнастерка. А мертвые глаза, казалось, смотрели на нас с холодной укоризной.

Внесли мы комиссара Беликова в ревком, положили на стол, застланный красным кумачом. И тут вдруг в голос, горько зарыдали над ним женщины.

Да и казаки не одну слезу украдкой стряхнули. Весь хутор сбежался к ревкому, только из Рябошапок никого не было видно.

Вышел тут вперед Тихон Кияшко, окинул всех тяжелым, свинцовым взглядом, откашлялся и оказал:

– За нас погиб человек, за наше счастье! Правильно говорил он нам вчера – нельзя терпеть среди нас злобного старого волка с его выводком! Рябошапка сгубил нашего друга! Пошли до Рябошапок!

Прямой, крутоплечий, зашагал Тихон Кияшко к крытому белым железом дому Рябошапки. И казалось сначала, что один он дойдет к высоким воротам с железными цветами на столбах, что другие опять не посмеют и слова сказать против Рябошапки…

Но вот шагнула за Кияшко вдова с ребенком на руках, за нею двое казаков, потом старуха…

И, как лавина, хлынул к воротам весь народ. Как нажали – распахнулись настежь ворота, загремели цепями и залились злобным лаем здоровенные, раскормленные собаки. Выскочили на двор с обрезами в руках дюжие сыновья Рябошапки, торопливо вышел и сам старик.

Но и раза выстрелить не успела кулацкая семейка, как сгрудил ее народ, отобрал обрезы и потащил к ревкому…

В тот день решили казаки назвать наш хутор именем: комиссара Беликова. Так и зовется он теперь. И каждый на нашем хуторе знает, кто такой был товарищ Беликов и как он раскрыл нашим людям глаза на жизнь. И песни поют на нашем хуторе о комиссаре Беликове – хорошие, грустные и сердечные, песни. И могила комиссара Беликова всегда утопает в цветах…

Но никто не знает, не помнит и не хочет знать, где зарыты волчьи кости старого лиходея Рябошапки и его сынов!