Куда уж хуже?

Дональд Э. Уэстлейк

Куда уж хуже?

Дортмундер – 9

Оригинал: Donald Westlake, “What's the worst that could happen?”, 1996

Перевод: О. Смородинов

Дональд Э. Уэстлейк

(Книга из серии о Дортмундере)

Как гласит «Книга перемен»[1], трудности в начале едут

к успеху в конце.

- Не время для легкомыслия. (Оливер Харди[2]) - Не время для легкомыслия. Хм! (Стэн Лорел², соглашаясь)

1

Подвернувшуюся работенку Дортмундер назвал бы мошенни­чеством с пропавшим наследником. Все началось неделю назад, когда ему позвонил шапочный знакомый, парень по кличке Псев­доним (его называли так, поскольку он работал под таким количе­ством имен, что все уже давно запутались) и сказал:

Эй, Джон, Псевдоним на проводе. Мне вот интересно: ты что, заразился гриппом? Давненько не заглядывал.

Куда это?

В «Армвири».

А-а, да. Припоминаю, я тебя там как-то видел.

Дортмундер уточнил в телефонной книге адрес «Армвири» и отправился туда. Псевдоним сидел в кабинке в задней части заведения под плакатом времен Второй мировой войны, где кто-то замазал черным почти все зубы у японцев.

Все, что потребуется, — сказал он из-под своих новых усов (в данный момент они были рыжими, как и волосы), — дать пока­зания. В следующий четверг, в десять утра, в адвокатской конторе в здании «Грейбар»[3]. Все займет около часа. Приходишь, тебя при­водят к присяге и задают несколько вопросов. Собственно, и все.

А ответы?

Узнаешь.

Моя доля?

Полштуки.

Пятьсот баксов за часовую работу. Неплохо. Хотя... смотря за какую.

Могут возникнуть непредвиденные осложнения? — поинте­ресовался Дортмундер.

Псевдоним пожал плечами.

Им нужен Фред Маллинз с Лонг-Айленда.

Кто он?

- Ты.

Понятно.

На нашей стороне также будет адвокат. Он не в курсе всех деталей, для него ты — Фред Маллинз из Каррпорта на Лонг-Айленде. Он должен просто проконтролировать, что все пройдет гладко. А потом в лифте он передаст тебе конверт.

Звучит неплохо.

Да, это дело не стоит и выеденного яйца. — С этими словами

Псевдоним вручил конверт, открыв который дома, Дортмундер обнаружил биографию некоего Фредерика Альберта Маллинза и его соседей — семьи по фамилии Анадарко, проживавших на Ред-Тайд-стрит в Каррпорте между 1972 и 1985 годами. Он стара­тельно вызубрил всю информацию, и каждый вечер его экзаме­новала верная подруга Мэй, возвращаясь из супермаркета «Сэй-фуэй», где работала кассиром. Но в следующую среду, за день до спектакля, Дортмундеру позвонил Псевдоним и спросил:

Ты помнишь про тачку, которую я собирался покупать?

Ого! Вот, значит, как.

Да, конечно, — подтвердил Дортмундер. — Ты, кажется, собирался заплатить за нее пятьсот.

Так вот, в последнюю минуту выяснилось, что возникли непредвиденные осложнения. Тачка не на ходу.

А как насчет пяти сотен?

Видишь ли, Джон, покупка отменяется.

2

Вот почему в десять утра в четверг Дортмундер вместо того, чтобы находиться в адвокатской конторе и обсуждать семейство Анадарко из Каррпорта, сидел дома и изо всех сил пытался изгнать из памяти любые воспоминания о Фреде Маллинзе и всех его сосе­дях до единого. Вот почему в 10:22 он отреагировал на звонок в дверь, за которой обнаружился курьер из «ФедЭкса»[4].

Дортмундер никогда прежде не общался с «ФедЭксом» и поэ­тому не знал, как заполнять квитанцию, но, следуя инструкциям курьера, все-таки справился с этой задачей.

Доставленной корреспонденцией был яркий красно-бело­синий картонный пакет, в котором что-то лежало. Адресован­ный Мэй Беллами, он был отправлен из юридической фирмы где-то в Огайо. Дортмундер знал, что у Мэй в Огайо жила семья (именно поэтому она никогда не собиралась туда переезжать), и поэтому согласился взять пакет, расписался в квитанции «Ральф Беллами» и остаток дня развлекался тем, что гадал, что бы там могло находиться.

В итоге, когда Мэй в 17:40 вернулась домой, Дортмундер не стал заводить разговор о том, кто из семейки Анадарко учился в Аннаполисе[5], а сразу сообщил:

Тебе тут кое-что принесли.

Джон, я сама принесла две полных сумки. Вот, забери одну.

Я не это имел в виду. — Дортмундер взял одну из сумок, наби­тых продуктами, которые Мэй каждый день приносила с работы в качестве неофициальной прибавки к зарплате. Он оттащил трофеи на кухню, где указал на лежавший на столе пакет. — Вот, доставлен «ФедЭксом» из Огайо.

Что в нем?

Понятия не имею.

Мэй подошла к столу и принялась рассматривать пакет, впро­чем, не дотрагиваясь до него.

Из Цинциннати, — констатировала она.

Я заметил.

От каких-то тамошних адвокатов.

И это я заметил. Его принесли сегодня утром, в районе пол­одиннадцатого.

Они всегда доставляют корреспонденцию по утрам. Инте­ресно, чем они занимаются остаток дня?

Мэй, ты будешь вскрывать эту штуку?

Не уверена. Как считаешь, если я его вскрою, это не вызовет непредвиденных осложнений?

- Например?

- Ну, не знаю. Все-таки адвокаты.

Распечатывай, — решился Дортмундер. Если там внутри какие-то проблемы, мы всегда сможем соврать, что в жизни его не видели.

- Но ты же за него расписался?

- Еще бы.

Мэй взглянула на Дортмундера и, в конце концов, до нее дошло.

- О’кей. — Она взяла конверт, надорвала его, запустила пальцы внутрь и достала фирменный бланк с машинописным текстом и небольшую коробочку, в которой могли храниться сережки или отрубленный палец жертвы похищения.

Отложив конверт и коробочку, Мэй развернула письмо, прочла его и молча передала Дортмундеру. Тот увидел пять фами­лий и длинный адрес, напечатанные жирной черной краской на плотном листе дорогой бумаги. Они располагались слева, а справа было вписано: «Мисс Мэй Беллами» и адрес: их квартира и дом на Восточной 19-й улице в Нью-Йорке. Далее шел текст:

«Уважаемая мисс Беллами!

Мы представляем интересы покойного Гидеона Гилберта Гудвина, связанного с Вами родственными узами. Он скончался 1 апреля сего года, не оставив завещания, за исключением соб­ственноручно написанного им 28 февраля сего года письма к пле­мяннице Джун Хэвершоу, в котором просит, чтобы она после его кончины распределила принадлежащие ему вещи между родствен­никами так, как сочтет целесообразным. Мисс Хэвершоу пришла к выводу, что Вы, являясь ее сестрой, и, соответственно, также племянницей покойного, должны получить часть наследства Г.Г. Гудвина. Исходя из этого, мы рады отправить Вам «кольцо удачи», которое мистер Гудвин считал одним из самых ценных своих предметов. Мисс Хэвершоу считает, что для Вас оно имеет прежде всего мемориальную ценность.

В случае возникновения дальнейших вопросов Вам следует обратиться непосредственно к мисс Хэвершоу, душеприказчице Г.Г. Гудви

С наилучшими пожеланиями,

Джетро Талли».

graph-definition>

— Г.Г. Гудвин. — произнес Дортмундер.

Я помню его, — сообщила Мэй. — По крайней мере, мне так кажется. От него все время пахло конским навозом. Он постоянно пропадал на скачках.

Кажется, вы были не особо близки.

Насколько я помню, меня к нему не тянуло.

Но твоя сестра с ним общалась.

Джун в детстве всегда была прилипалой. Ее никогда не забо­тило, как пахнут взрослые.

Значит, говоришь, скачки?

Да, он был завсегдатаем ипподрома.

Тем не менее, он не разорился. Вижу, сестра даже прислала тебе подарок от него с мемориальной ценностью.

После дяди Гида вряд ли осталось много. К тому же он кучу раз был женат. В основном, на женщинах, которых встретил на скачках.

Тогда удивительно, что у него вообще что-то сохранилось. Что это за кольцо?

Откуда я знаю? — Мэй пожала плечами. — Оно до сих пор в коробке.

Что, ты не помнишь его? — Дортмундер был сбит с толку. — А как же мемориальная ценность и все такое прочее? Я полагал, что у тебя что-то связано с этим кольцом.

У меня — вряд ли. Впрочем, давай-ка посмотрим на него.

Коробочка не была завернута или запечатана. Это был просто

маленький черный ящик с пружинкой внутри — чтобы не откры­валась крышка. Мэй поддела ее, и они увидели облако белой ваты. Она потрясла коробку, и внутри что-то загремело. Тогда Мэй перевернула ее и стукнула по днищу, и вместе с ватой оттуда что-то выпало на стол.

Действительно, кольцо. Оно выглядело золотым, но, похоже, в лучшем случае это была медь. Его верхушка была плоской и пятиугольной, как эмблема с буквой S на груди у Супермена. Только вместо S там располагались три тонкие линии из крошеч­ных камней, которые на первый взгляд казались алмазами, но, скорее всего, были просто стеклом. Верхняя линия прерывалась в середине, а две другие были сплошными. Выглядело это так:

- Ну и какие чувства оно должно у тебя вызывать? — поинте­ресовался Дортмундер.

Понятия не имею, — призналась Мэй. Она надела кольцо на средний палец левой руки, затем наклонила ее, и кольцо соско­чило в вовремя подставленную правую ладонь. — Не удивлюсь, если он нашел его в коробке с овсяными хлопьями.

И поэтому назвал его «кольцом удачи», — подхватил Дортмундер.

Настоящая цель, которую преследовала Джун этой посыл­кой, — заявила Мэй, надевая кольцо на средний палец правой руки, — чтобы я позвонила ей.

Но ты не собираешься?

Мэй наклонила правую руку. Кольцо упало в подставленную левую ладонь.

Ни в коем случае. Если честно, я теперь долго вообще не подойду к телефону. — Повертев кольцо в руках, она констатиро­вала. — А выглядит симпатично.

Да, ничего, — согласился Дортмундер. — По крайней мере, не ожидаешь такого от завсегдатая ипподрома.

Оно мне велико. — Мэй протянула кольцо Дортмундеру. — Попробуй ты.

Но оно же твое. Мне твой дядя Г.Г. ничего не прислал.

Мне оно велико. И знаешь, Джон... м-м-м... как бы получше это сказать?

Что? — Дортмундер совершенно не собирался таскать этот нежданный подарок, вне зависимости от того, что скажет Мэй.

Тебе не помешало бы чуть побольше удачи.

Продолжай.

У тебя есть все. Знания, способности, профессионализм, замечательные опытные партнеры. Но еще немножко удачи не повредило бы. Примерь его.

В итоге он надел кольцо на безымянный палец правой руки. Любое кольцо на безымянном пальце левой руки напоминало ему про неудачный брак с танцовщицей из ночного клуба в Сан- Диего, которая выступала под артистическим псевдонимом Хони-бан Базум и являлась полной противоположностью Мэй.

Удивительно, но кольцо пришлось точно впору. Дортмундер опустил руку, затем потряс ей, но оно сидело, как влитое, и вызы­вало даже некие приятные ощущения.

Хм, — произнес он.

Теперь оно твое, — сказала Мэй. — Твое кольцо удачи.

Спасибо, Мэй.

И тут зазвонил телефон.

Мэй неприязненно посмотрела на него.

А вот и Джун. С вопросами, получила ли я посылку, понра­вилось ли мне кольцо и помню ли я старые добрые времена.

Я могу ответить, — предложил Дортмундер. — Скажу, что тебя нет дома, и спрошу, что передать.

Отлично.

Конечно, это не обязательно должна была звонить сестра Мэй, и поэтому Дортмундер по обыкновению нахмурился и с большим подозрением произнес в трубку:

- Алло?

Джон, это Гас. Нет желания нанести небольшой визит?

Дортмундер улыбнулся. Во-первых, потому что Мэй будет рада

узнать, что это не ее сестра. А во-вторых, потому что услышанное можно было перевести так: давний знакомый Гас Брок, с которым ему уже приходилось работать, предлагал посетить какое-то место, где в данный момент никого нет, и уйти оттуда не с пустыми руками.

Вполне вероятно, — ответил Дортмундер и уточнил на вся­кий случай. — Насколько небольшой?

Осложнений не предвидится.

Это было уже лучше.

- Ага. Где?

Небольшое местечко на Лонг-Айленде. Называется Карр- порт, не доводилось слышать?

Надо же, какое совпадение, — заметил Дортмундер и посмо­трел на кольцо удачи дяди Гида, красующееся у него на пальце. Казалось, удача уже пришла. — Этот городишко мне задолжал.

Да ну?

Ладно, проехали. Когда ты хочешь нанести визит?

Как насчет прямо сейчас?

- Хм.

Есть поезд в 19:22, отправляющийся с Центрального вок­зала. Обратным транспортом озаботимся на месте.

Еще лучше. Некое транспортное средство, которое они при­хватят на обратном пути, в дальнейшем тоже можно будет кон­вертировать в наличные. Просто прекрасно.

До 19:22 оставалось час и двенадцать минут.

Увидимся в поезде. — Дортмундер повесил трубку и обра­тился к Мэй. — Я начинаю любить твоего дядю Гида.

Любить его на расстоянии — это очень мудро.

3

Если бы Калеб Эдриан Карр, китобой, предприниматель, тор­говец, искатель затонувших кладов и иногда — пират, а в пенси­онном возрасте — законодатель штата Нью-Йорк, увидел сегодня город, который он основал в 1806 году на южном побережье Лонг-Айленда и назвал своим именем, то он долго бы плевался. Не исключено, что даже серой.

Лонг-Айленд, длинный узкий остров к востоку от Нью-Йорка, в качестве девиза взял известное изречение епископа Реджи­нальда Хебера[6]: «Все в природе прекрасно, и только люди ужасны». Когда-то покрытый лесистыми холмами и белыми пляжами, омываемый множеством прозрачных речушек, населенный тру­долюбивыми индейцами и мириадами лесных животных, сегод­няшний Лонг-Айленд — это сплошное царство асфальта и летних коттеджей, насколько хватает глаз.

На самой южной оконечности острова, между беззаботным веселым округом Нассау и модным сверкающим Хэмптоном, лежит Каррпорт, анклав, населенный свежеиспеченными бога­чами, напоминающий на первый взгляд, как любят говорить местные обитатели, старый китобойный порт в Новой Англии. Они охотно соглашаются друг с другом, хотя практически никто из них в Новой Англии никогда не был.

Эти нынешние жители Каррпорта — в основном, выскочи, для которых дом в бухте Карра — уже третий, четвертый, а то и пятый по счету. Они не могут претендовать на родословную обитателей северного побережья (где у многих, как минимум, уже прадед был весьма состоятельным человеком), но при этом имеют достаточно самомнения (и денег), чтобы не якшаться со всякими голодранцами с восточного побережья. Короче говоря, они никогда не позволят себе общаться с человеком из мира шоу- бизнеса, если тот, по крайней мере, не конгрессмен.

Обитатели Каррпорта не всегда были такими. Когда Калеб Карр построил дом и причал в бухте Карра (угадайте, кто и в честь кого ее назвал?), он планировал, что в этом месте будет жить его семья и станут учитываться и складироваться рыба, подводные клады и награбленное, которые он регулярно привозил из своих морских походов. Его родственники и члены команды также воз­двигли на берегу бухты дома для своих семейств. Один инициа­тивный юнец из второго поколения Карров, страдавший морской болезнью в особо тяжелой форме, сбежал на материк, где вскоре открыл первый в стране универсальный магазин.

Калеб Карр умер в 1856 году (его последнее выступление про­тив аболиционизма[7] было напечатано «Нью-Йорк Таймс» в одном номере с его же некрологом), знатный, любимый семьей, уважае­мый согражданами и очень богатый. К этому времени у всех его семерых детей и четырех внуков были собственные дома в Карр- порте, и даже на смертном одре он был уверен, что потомки поне­сут его имя, идеалы и философию сквозь века.

Но не тут-то было. Еще полвека Каррпорт пребывал в дремоте, нисколько не меняясь, но вот потом...

Каждое следующее поколение нью-йоркцев производит новую волну нуворишей, наиболее отвязанная часть которых устрем­ляется на Лонг-Айленд, чтобы основать там очередное модное горячее тусовочное место, где так классно отрываться по выход­ным! Бухта Карра подверглась подобному нашествию в двадца­тые годы, когда сюда хлынули юнцы с Уолл-стрит с замашками Гэтсби и их бойкие подружки-нимфетки, которые приходили в экстаз от одного вида огоньков с кораблей, так хорошо разли­чимых с берега: наверняка же это контрабандисты! И они везут над темными океанскими безднами выпивку, которую им пред­стоит вкусить в следующую пятницу. (По правде говоря, это были преимущественно рыбаки, а тот алкоголь, который предстояло потребить обитателям Каррпорта в ближайшие выходные, в дан­ный момент булькал в чанах на складах Бронкса).

Но давно отправились на свалку истории многочисленные Гэтсби со своими нимфетками. Легкий аромат беспутства, столь любимый тусовщиками былого, сменился в Каррпорте стойким запахом денежной основательности. Здесь начали селиться солид­ные владельцы крупных торговых компаний, и вскоре окрестно­сти Каррпорта, как, впрочем, и весь Лонг-Айленд, до горизонта были застроены летними коттеджами. (Сегодня остров больше всего напоминает пейзажные картины до открытия перспек­тивы). Разыскиваемый адвокатами Фредерик Альберт Маллинз и его сосед с подозрительной фамилией Эммалайн Анадарко тоже когда-то жили там, на Ред-Тайд-стрит. Но по-прежнему украша­ющие берега бухты старинные дома морских капитанов — про­сторные и опрятные, с черепичной кровлей, мансардами и огром­ными верандами — ныне принадлежат управляющим крупных корпораций, а порой и самим корпорациям.

Сегодняшние обитатели Каррпорта — по большей части акулы бизнеса и светские львы, для которых летний дом служит просто дополнением к пентхаусу на Манхэттене. Фактически эти люди живут в Лондоне, Чикаго, Сиднее, Рио, Гштаде, Кап д’Антибе, Аспене... И бесполезно спрашивать, где расположен их настоящий дом. Они просто пожмут плечами: «Простите, но об этом знает только мой бухгалтер».

В настоящее время шесть больших старинных зданий на берегах бухты принадлежат корпорациям и используются, если верить этим самым бухгалтерам, для « встреч, семинаров, кон­сультаций с клиентами и опросов фокус-групп». Это также оазисы для отдыха и восстановления больших боссов, когда кто-то из них вдруг возжелает смотаться сюда на солнечные выходные из Бостона, Нью-Йорка или Вашингтона.

Одно из этих зданий, дом номер 27 по Виста-драйв, принад­лежит «ТрансГлобал Юниверсал Индастриз» (или «ТЮИ», как она известна на Нью-Йоркской фондовой бирже), а точнее Максу Фербенксу — миллиардеру, крупнейшему медиамагнату и деве­лоперу, владеющему значительной частью нашей планеты и про­изводимой на ней продукции через многочисленные сложно взаимосвязанные компании. Но только очень опытные финанси­сты смогли бы распутать весь клубок, который в конечном счете вывел бы их на корпорацию «ТЮИ» и ее единственного хозя­ина — Макса Фербенкса.

У которого явно не задался год. Сорвались несколько крупных сделок, не удалось подкупить ряд политиков в разных странах мира, а прогнозы, сделанные его аналитиками, большей частью не сбылись.

Наличные текли рекой, но, увы, не в том направлении. Резервы были вложены в дело, когда все еще было нормально, и сейчас, когда потребовалось растрясти жирок, выяснилось, что жирка-то и не осталось. Макс Фербенкс был далеко не беден (от бедных людей его отделяли, как минимум, несколько световых лет), но финансовые проблемы загнали его в угол и вынудили его бухгалтеров перейти к решительным мерам.

4

Он попал под Главу 11[8], — сказал Гас Брок.

Это человек или книга? — удивился Дортмундер.

Они ехали в пригородном поезде на Лонг-Айленд, отпра­вившемся в 19:22 с Центрального вокзала. За окном мелькали пригороды, а вокруг сидели многочисленные трудоголики, по-прежнему не способные оторваться от служебных бумаг. Гас, грубоватый коренастый парень с густыми нестрижеными усами, которые, казалось, тянут его голову вниз, словно состоят из чего-то более тяжелого, нежели волосы, пояснил:

Это значит — банкротство.

Так этот парень — банкрот? — Дортмундер нахмурился. — Он разорился, а мы едем его грабить? Да что у него там осталось?

Много чего. Денег, которые Макс Фербенкс тратит каждый день, мы с тобой за всю жизнь не видели.

Тогда какого черта он — банкрот?

Это особый вид банкротства, который считается наиболее гуманным, — пояснил Гас. — Например, когда страну объявляют банкротом, это не значит, что тут же появляется аукционист и рас­продает ее города, реки и имущество. Это значит, что суд берет на себя управление финансами этой страны, платит по ее долгам по восемь центов за доллар, а через некоторое время все становится на прежние места. Этот парень заключил точно такую же сделку.

Дортмундер покачал головой. Его понимание экономики сво­дилось к тому, что ты идешь и крадешь деньги, чтобы купить на них еду. Как вариант — ты сразу крадешь еду. Все остальное было для него чересчур сложным. Поэтому он предположил:

То есть это — один из тех хитрых способов, благодаря кото­рым богачи обворовывают нас всех безо всяких взломов.

Точно.

Но если он получил все, что хотел, и по-прежнему распола­гает огромным состоянием, какая нам разница, под какую главу закона он подпадает?

Да потому, что Макс Фербенкс находится под действием Главы 11. Согласно ей дом в Каррпорте, принадлежащий его корпорации, находится под контролем Суда по делам о банкротстве, им никто не имеет права пользоваться и, таким образом, он сей­час пустует.

О’кей. И это все?

Все.

Мне нравится эта работа, — заметил Дортмундер.

Просто конфетка, — согласился Гас.

5

Макс, Макс, ты плохой мальчик, — произнес Макс Фербенкс.

Водянистые голубые глаза, мягко смотревшие на него из зер­кала в ванной комнате, были понимающими, сочувствующими, слегка озорными; они прощали плохого мальчика.

С незапамятных времен любимым занятием Макса Фербенкса было прощать Макса Фербенкса за его неразборчивость в сред­ствах, склонность к темным делишкам и прочие мелкие недо­статки. Ему было уже за шестьдесят, и, родившись где-то и когда-то (скорее всего, к востоку от Рейна и, очевидно, в середине 1930-х; не лучшее сочетание), он с раннего детства понял, что ласковое слово зачастую может не только отвратить гнев, но и обрушиться на голову врага похлеще любого кирпича. Кнут и пряник в разум­ном сочетании; Макс пользовался этим рецептом давным-давно, особенно когда на кону стояло слишком многое, и теперь, после многих лет успеха, не видел причин от него отказываться.

Как и многие из тех, кто добился всего в этой жизни само­стоятельно, он начал карьеру, женившись на деньгах. Когда ему исполнилось двадцать лет, он еще не был Максом Фербенксом. Вообще его настоящее имя, очевидно, знали только родители, но об их судьбе ему ничего не было известно. А тогда, в 1950-х, ока­завшись в Лондоне под именем Бэзил Руперт, он быстро влюбил в себя Элси Брестид, дочку состоятельного пивовара. Ее папаша Клемент, в отличие от доченьки, поначалу не проникся к потен­циальному зятю нежными чувствами, пока тот, умело сочетая лесть и жестокость, не продемонстрировал, как можно заставить пабы, принадлежащие пивоваренной компании «Биг Би», прино­сить гораздо больше доходов.

Этот брак продлился три года. Его итогом стали девочки- двойняшки и чрезвычайно выгодный для Бэзила бракоразвод­ный процесс. Элси к тому моменту была готова отдать все на

свете, чтобы поскорее избавиться от супруга. Получив неплохие отступные, Бэзил отбыл в Австралию. Когда корабль пристал к берегу, по трапу сошел уже урожденный англичанин Эдвард Уизмик из графства Девон.

Истории успеха, как правило, скучны. Но даже среди них выде­лялась своей обыденностью история Макса Фербенкса, который коллекционировал удачу за удачей на протяжении четырех десяти­летий на всех пяти континентах. Случайная неудача — скорее, даже досадная осечка, — если вообще считать таковой близкое знаком­ство с бредовой Главой 11, лишь подтверждала общее правило.

И, безусловно, это никак не могло помешать Максу наслаж­даться жизнью. Еще в детстве он слишком часто был на волосок от гибели — в грязных трущобах и полузамерзших болотах, — чтобы сейчас отказывать себе хоть в каких-то удовольствиях, которые могла предложить жизнь.

Например, одним из неприятных последствий Главы 11 было то, что Максу нельзя было пользоваться его летним коттеджем в Каррпорте. Прислуга раз в неделю могла посещать это место, дабы поддерживать его в порядке, но для всех остальных, согласно Главе 11, дом был опечатан и закрыт до полного урегулирования вопроса о банкротстве. Но как же тогда Мисс Сентябрь?!

Ах, эта Мисс Сентябрь, или — для близких друзей — Трейси Кимберли. В ту минуту, когда Макс впервые узрел в «Плейбое» ее лобковые волосы, он уже знал, что она будет принадлежать ему, хотя бы на время. Конечно, некоторой проблемой являлась миссис Лютеция Фербенкс, дама строгих правил, четвертая и последняя жена Макса, с коей он собирался достойно встретить старость, и на счету которой лежали несколько сотен миллионов долларов, принадлежащих ему (по причинам, о которых знали только его бухгалтеры). На благоразумие Лютеции можно было полагаться, но лишь до тех пор, пока сам Макс действует благоразумно. Это означало, что мест, где он мог провести пальцами по этим мягким шелковистым волосам, было не так много, и квартира на Манхэт­тене в их число явно не входила. Но Трейси Кимберли, намеревав­шаяся сделать блестящую карьеру светской журналистки, также жила на Манхэттене, а перемещаться в ее компании на большие расстояния (например, в самолетах), было бы со стороны Макса еще более неразумным.

Оставался дом в Каррпорте, в ванной которого в данный момент пребывающий в неге после соития Макс Фербенкс милостиво простил себе разом все, включая супружескую измену и нарушение условий Главы 11. (Учитывая запрет суда на поль­зование собственным пляжным коттеджем, Макс запросто мог снять для свидания с роскошной Трейси и ее пушистыми воло­сами «люкс» в дорогом отеле на Западной 59-й улице с видом на Центральный парк и доставкой шампанского в номер. Но когда уже к десяти годам от роду ты должен был неоднократно погиб­нуть, не оставив после себя вообще никакой памяти на этой земле, оставшись мелкой пылинкой на обочине дороги Истории, то нет большего удовольствия в этой загробной жизни, чем нару­шать любые запреты. Что, в конце концов, с ним за это сделают? Расстреляют?).

Учитывая специфику ситуации, а также потому, что так было более романтично, Макс и Трейси обходились в этот вечер мини­мальным освещением.

Хотел бы я знать азбуку Брайля, — произнес он на своем безупречном разговорном английском, когда впервые наощупь обнял ее на первом этаже. Наверху, в гостиной, работало тусклое дежурное освещение (как средство отпугивания грабителей), и этого ему вполне хватило. И вот теперь, выходя из ванной, Макс сначала выключил свет и лишь затем направился в спальню, где в полумраке, словно эклер, белело тело Трейси на черной шелко­вой простыне.

М-м-м, — пробормотал он.

Трейси подалась навстречу, улыбнулась и, возбужденно дыша, проворковала:

Приве-е-ет!

Макс стал одним коленом на кровать (на самом деле шелк очень холодный и не столь романтичный, как принято думать) и наклонился вперед, умильно глядя на безупречно круглый пупок Трейси. Но вдруг он замер, поднял голову и прислушался.

Сладенький мой, я...

Тс-с-с!

Она моргнула и прошептала:

Что случилось?

Звук.

Эклер моментально превратился в сугроб.

Жена?

Полагаю, грабитель, — прошептал в ответ Макс и потянулся к прикроватной тумбочке, где держал оружие.

6

Существует много способов обойти или отключить сигна­лизацию. По дороге от станции Дортмундер и Гас обсудили их, особо остановившись на наиболее излюбленных и сойдясь во мнении, что все зависит от производителя.

Давай этим займешься ты, — предложил Дортмундер. — У меня пальцы иногда скользят.

Мои — нет.

Дом был именно таким, как описал его Гас: большой, солидный и темный — за исключением дежурного освещения на втором этаже, который всегда подсказывает грабителям, что там никого нет. Гас взглянул на парадную дверь и прошелся вдоль фасада, присматриваясь к окнам. Затем он вернулся к входу и быстро вскрыл дверь, лишь на пару секунд замерев, чтобы уделить вни­мание сигнализации.

Внутри они обнаружили типичную корпоративную обста­новку. преобладающие бежевые цвета, много добротной, но безликой мебели — в общем, ничего выдающегося. Было сразу заметно, что здесь уже давно никто постоянно не жил.

На это Дортмундер с Гасом и рассчитывали. Когда большие боссы тратят наличность компании на собственные развлечения, они имеют привычку разбрасывать повсюду деньги. Таким обра­зом, имело смысл хорошенько пошарить вокруг.

Они начали с большой столовой, где располагался стол на шестнадцать персон, а четыре французских двери⁹ вели на закры­тую веранду с чудесным видом на бухту Карра. В длинном мас­сивном буфете из красного дерева нашлось много достойных внимания вещей.

Отлично, - заметил Гас, вытаскивая серебряную лопатку для торта. На ее широком плоском лезвии была выгравирована мшим сцена с лошадьми и санями.

Дортмундер заглянул а ящик, который открыл Гас, и обна­ружил, что тот забит столовыми приборами из серебра, скорее всего, старинными.

Пойду поищу наволочки, — решил Дортмундер и, оставив Гаса продолжать изыскания, вернулся в прихожую и начал подниматься по широкой лестнице на второй этаж, когда внезапно зажегся свет.

Яркий свет. Дортмундер замер, поднял голову и увидел плотного пожилого мужчину в белом махровом халате. Телефонная трубка в его левой руке не понравилась Дортмундеру, равно как и пистолет в правой.

Гм-м-м, — произнес он, стараясь придумать ответ, объяс­няющий его присутствие на этой лестнице, который не приведет к его немедленному убийству или ранению, а также вызову пред­ставителей закона. — Гм-м-м-м-м...

Замри, — приказал мужчина.

«Замри». Почему в последнее время все говорят именно так? Куда подевалось старое доброе «руки вверх»? Ты просто подни­мал руки, демонстрируя тем самым, что согласен с парнем, кото­рый наставил на тебя ствол, и не собираешься создавать никаких проблем. А что делать, когда тебе говорят «замри»? Застыть с под­нятой ногой и идиотской гримасой на лице? «Замри» — это для актеров из телесериалов; к реальной жизни это отношения не имеет.

Поэтому Дортмундер проигнорировал команду. Большую часть его внимания привлекал пистолет, а оставшуюся — трубка, на которой мужчина одной рукой набирал какой-то номер. (Краем сознания он также отметил едва слышный свистящий звук, донесшийся из столовой: это открылась и закрылась фран­цузская дверь. Гас Брок, к счастью, благополучно свалил). И вме­сто того, чтобы замереть, Дортмундер положил руку на перила, опершись на них, и принялся лихорадочно соображать.

Итак. Когда делать нечего, надо что-то делать.

9 Французская дверь — пара полностью застекленных дверей.

Мистер, — окликнул Дортмундер, наперед понимая, что это бесполезно, — знаете, я готов прямо сейчас уйти. Давайте забудем про все. Ничего не повреждено, ничего не взято.

Если ты двинешься, — ответил мужчина, — я прострелю тебе коленную чашечку. Останешься хромым на всю жизнь.

Я неплохо стреляю.

Не сомневаюсь, — вздохнул Дортмундер.

7

Муниципальная полиция города Каррпорта находилась на четвертом месте по величине зарплат в штате Нью-Йорк. Парни и девушки в синей форме наслаждались своим положением и работой и не видели причин требовать увеличения окладов. Преступность в Каррпорте была низкой, употребление наркоти­ков — умеренным и ограниченным, в основном, домами зажиточ­ных горожан, а риск быть покалеченным или убитым на службе был гораздо меньше, чем во многих пригородах Нью-Йорка. И пусть местные цены на аренду недвижимости были высоки даже по меркам хорошо получающих полицейских, а дерьмовые продукты в супермаркетах продавались по ценам изысканных деликатесов, ну и что с того? В их трудовых контрактах были прописаны компенсации на случай инфляции, и в любом случае они не страдали от этого. В общем, «Служить с улыбкой» было бы гораздо более подходящим девизом для Муниципального полицейского управления Каррпорта (МПУК), нежели «Защи­щать и соблюдать закон», придуманный каким-то давно позабы­тым олдерменом¹⁰ и красующийся под гербом на каждой местной полицейской машине.

Оборудование у МПУК тоже было вполне достойным и современным, хотя, конечно, не настолько, как у полиции Лос-Анджелеса или Майами. Отцы города предпочитали вкладывать деньги в сотрудников, а не в хитрые игрушки, которые вряд ли когда пригодятся. (Кроме того, если бы вдруг возникла потреб­ность в каком-нибудь особо крутом полицейском оборудовании, всегда можно было обратиться к коллегам из графства Саффолк, которые были столь хорошо обеспечены всем необходимым, что при желании в свободное от работы время могли бы самостоя­тельно вторгнуться в Сирию).

Звонок по номеру 911 в графстве Саффолк был принят в штаб-квартире в Риверхеде в 21:11 и переключен на МПУК, где дежур­ный сержант зафиксировал адрес: Виста-драйв, 27 — и немед­ленно связался с патрульной машиной, где находились офицеры (точнее, офицерша и офицер) Кеббл и Оверкраут. Кеббл сидела за рулем, так что на вызов ответил Оверкраут.

В доме 27 по Виста-драйв задержан грабитель. Хозяин воору­жен и держит его на мушке. Домовладелец — мистер Фербенкс.

Эта фамилия, безусловно, была известна и Кеббл, и Оверкрауту, но они воздержались от комментариев. В былые времена они обменялись бы по рации с участком несколькими шуточками по этому поводу, но, увы, не теперь, когда все переговоры записыва­ются. Творчество задушили на корню.

Мы уже в пути, — просто сообщил Оверкраут дежурному сержанту, записывающему устройству и Бог знает кому еще, не проронив больше ни звука на тему богатства и известно­сти мистера Фербенкса, а, главное, не высказав своего мнения о занудах, вечно паникующих по малейшему поводу. — Вызов принят. Отбой.

Оверкраут отключил микрофон и вот тут-то высказал все, что накипело. Офицер Кеббл в стороне не осталась.

В этот тихий весенний четверг, в четверть десятого вечера, не было никакой необходимости включать мигалку и сирену. Тем более что домовладелец уже самостоятельно изловил вора. Офи­цер Кеббл быстро, но незаметно для окружающих проехала через город и затормозила у дома 27 по Виста-драйв, который был осве­щен, как стартовая площадка НАСА. Офицеры надели фуражки и вылезли из машины. Кеббл слегка замешкалась, чтобы попра­вить ремень на талии, который вечно сползал, когда она сидела в автомобиле, и затем они направились к двери. Та распахнулась, едва они подошли, и на пороге возникла очень красивая

10 Олдермен — член муниципального совета в Англии и США

юная особа с растрепанными волосами и в белом махровом халате.

Как хорошо, что вы приехали. Макс стережет его в гости­ной, — хрипло прошептала она.

«Почему, — спросил сам себя Оверкраут, когда, поблагода­рив девушку, они двинулись в указанном той направлении, — ну почему офицер Кеббл хоть капельку на нее не похожа?».

Гостиная с бежевой мебелью. Серо-зеленый ковер от стены до стены. Огромный каменный камин без пепла и железных подставок для дров. Оттиски гравюр с изображением средизем­номорских поселений. Лампы с большими круглыми матовыми абажурами. И Макс Фербенкс, стоящий в центре комнаты, в дру­гом белом махровом халате, с зажатым в правой руке изящным черным «Смит-энд-Вессоном» 38-го калибра. Ствол, направлен­ный точно на незадачливого грабителя, понурого мрачного парня в темной одежде и с редеющими волосами, от которого исхо­дили такие уныние и апатия, что, казалось, нет никакого смысла целиться в него чем-то более грозным, нежели банан.

Добрый вечер, мистер Фербенкс, — поздоровался Оверкраут и направился к грабителю, дабы надеть на того наручники, стара­ясь при этом не пересекать линию огня.

Очень быстро приехали, — похвалил Фербенкс. — Молодцы.

Спасибо, сэр.

Грабитель безропотно протянул запястья, дабы на них надели наручники. Оверкраут собирался было сковать его руки за спи­ной, но жест был столь кротким и жалобным, что у офицера что-то дрогнуло в сердце, и он просто защелкнул металлические кольца на костлявых запястьях грабителя, который протяжно и безысходно вздохнул.

Пока Оверкраут обыскивал парня, с удивлением отметив, что тот безоружен, Кеббл поинтересовалась:

Как считаете, сколько их было, мистер Фербенкс?

Думаю, один. Кажется, он что-то сотворил с сигнализацией на входной двери.

Офицер Кеббл покачала головой. В это время в комнату вошла юная красотка в махровом халате номер один и остановилась у двери, с интересом наблюдая за происходящим.

Эх, — вздохнула Кеббл, — если бы они употребляли свои таланты на пользу общества. Но они никогда этого не делают.

Сэр, больше нет необходимости в оружии, — заявил Оверкраут.

Вы правы. — Фербенкс опустил «Смит-энд-Вессон» в карман халата.

Он успел что-то украсть, прежде чем вы обнаружили его, сэр? — поинтересовалась Кеббл.

Не думаю, он просто... — Вдруг Фербенкс осекся, нахму­рился и сказал. — Хотя минуту!

Что? — Грабитель поднял голову.

- Позвольте мне взглянуть на его руки, — потребовал Фербенкс.

- Что? Что?

- Покажите руки мистеру Фербенксу, — приказал Оверкраут.

у меня ничего нет в руках. — Грабитель продемонстрировал пустые ладони, насколько это ему позволяли наручники.

- Нет, — произнес Фербенкс. — Вон то кольцо.

- Что? — Недоверчиво уставился на него грабитель.

- Это мое кольцо.

Грабитель спрятал палец с кольцом под другой ладонью.

- Неправда, оно мое!

Этот сукин сын спер мое кольцо! Я оставил его на мойке в кухне, и...

- Это мое кольцо!

А ну-ка заткнись, — велел Оверкраут и демонстративно потрогал висящую на ремне дубинку.

- Но...

- Офицеры, я требую вернуть мое кольцо!

- Но...

Мне не хотелось бы, чтобы вы конфисковали его как улику. Я требую вернуть его немедленно!

Это мое кольцо!!!

Оверкраут склонился к внезапно возбудившемуся клиенту.

Если не хочешь настоящих проблем, приятель, то сию же секунду снимай кольцо. Не заставляй меня делать это силой. Счи­таю до трех. Раз...

- Но...

- Два...

- Я...

Три, — и Оверкраут вытащил дубинку из петли на ремне.

Грабитель дышал, как кузнечные меха, и беззвучно шевелил губами, но в итоге сумел справиться с обуревающими его чув­ствами. Встав на цыпочки, словно собрался наступить на зали­тый водой пол, он снял кольцо с пальца и бросил в подставленную ладонь Оверкраута, заметив лишь:

Это не по правилам.

Не обращая на него внимания, Оверкраут повернулся к Фер­бенксу и протянул кольцо со словами:

Счастлив вручить вам его, сэр.

Благодарю, офицер. — Он взял кольцо, посмотрел на него и улыбнулся. — Вот, видите символ «ТЮИ». Знак, на котором зиждется вся моя корпорация.

Оверкраут сделал вид, что не обратил внимания на эту конфи­денциальную информацию, и лишь заметил:

Как бы то ни было, я рад, что вы вернули его, сэр.

Грабитель никак не успокаивался:

Это не по правилам. Я могу согласиться со многим, но это — не по правилам.

Офицеры, — сказал Фербенкс, надевая кольцо на средний палец правой руки (Оверкраут отметил, что на левой руке у того имелось обручальное кольцо, а у красотки, стоящей у двери, — нет), — я должен сказать, что искренне признателен вам за при­езд и рад тому, что мы схватили этого мерзавца и вернули мое кольцо...

Это мое кольцо!

... но дело в том, что тут существуют некоторые обстоятель­ства, о которых я бы не хотел говорить при этом... э-э-э... как вы их там называете? Правонарушителе?

Почему бы мне не отвести его в машину и сообщить в уча­сток, что он у нас? — предложила Кеббл. — А вы пока сможете побеседовать с моим партнером.

Это было бы прекрасно! Большое спасибо, офицер!

Кеббл вывела грабителя, бросающего через плечо недобрые взгляды на Фербенкса. Как только они покинули комнату, тот обратился к Оверкрауту:

Офицер, хотя арест вами этого уголовника весьма похва­лен и заслуживает освещения в прессе, хотел бы пояснить вам, почему присутствие здесь этим вечером меня и мисс Кимберли в силу ряда причин было бы лучше не упоминать в рапорте.

Мистер Фербенкс, — преданно заявил Оверкраут, — с боль­шим интересом выслушаю вас.

И это было сущей правдой.

8

Дортмундер кипел от ярости.

Одно дело — быть арестованным, осужденным, посажен­ным в тюрьму, где придется носить неудобную одежду, посто­янно общаться с отбросами общества, выслушивать постоянные нотации, пользоваться скудным местным магазином и питаться помоями. Все это — риски, на которые он вынужден осознанно идти. Но быть облапошенным? Оскорбленным? Ограбленным... и кем — домовладельцем?!

Больше всего уязвляло, что это было кольцо Мэй. Именно это в корне переворачивало всю ситуацию. Столкнувшись с хозяином дома и его пистолетом (черт бы побрал все эти Главы, согласно которым тот никак не мог там находиться), а затем — с мест­ными представителями закона, Дортмундер мысленно был готов, что все пойдет по стандартной процедуре. Он не питал никаких иллюзий: третий арест означал, что его упекут за решетку до конца жизни, выбросят ключ, и он больше никогда не сможет ока­заться по эту сторону забора.

Но когда этот сукин сын украл кольцо, все изменилось. В тот же самый момент Дортмундер осознал, что больше не сможет играть по правилам. Он должен вернуть кольцо. А это означало, что необходимо бежать.

Женщина-коп с жирной задницей засунула его на заднее сиде­нье полицейской машины, нажала кнопку блокировки дверей и подняла толстую проволочную сетку между задним и передним сиденьями. Таким образом, Дортмундер сразу оказался в тюрьме. Сама она села за руль и начала разговор по рации.

Ладно. Он собирался сбежать, это несомненно. Значит, это необходимо сделать прежде, чем они доберутся до местного участка, где решетки более прочные. Кроме того, там у него сразу снимут отпечатки пальцем и скоро будут знать, кто он такой. И даже если впоследствии удастся совершить побег, ему придется навсегда отказаться от нормальной привычной жизни. Таким образом, бежать нужно сейчас, пока они еще в машине.

Любой рабочий прежде всего думает про инструменты. Чем он располагал, помимо наручником, весьма затрудняющих его дви­жения? (Движения были бы еще более ограничены, если бы ему сковали руки за спиной. Но Дортмундера арестовывали не в пер­вый раз, и он знал, что если имеешь дело с молодым или не очень опытным копом, то кротко вытянув с виноватым видом руки перед собой, можно уверенно рассчитывать на то, что наручники застегнут спереди. Все сработало и на этот раз. Таким образом, ему не нужно было повторять трюк Гудини, корчась в попытках пролезть через собственные скованные руки, как через обруч).

Итак, инструменты... На нем был ремень с пряжкой и ботинки со шнурками. На брюках имелась молния с плоской застежкой. Дортмундер, не отрывая глаз от затылка женщины-копа, поло­жил руки на молнию и одним движением оторвал застежку. Инструмент.

Задние двери машины были закрыты и заблокированы. В отли­чие от обычных автомобильных дверей, на них не было никаких кнопок и ручек для опускания стекол — вместо них торчали бле­стящие металлические штыри. Панели под каждым из окон кре­пились на множество винтов с крестообразными головками.

Дортмундер передвинулся влево, за спину женщине. Прикры­вая руки бедром, он вставил застежку от молнии в головку бли­жайшего к нему винта и попытался повернуть ее. Ничего не про­изошло. Он глубоко вздохнул, надавил сильнее и резко повернул застежку. После секундной задержки винт повернулся.

Отлично; то, что нужно! Дортмундер перешел к следующему винту. Нажатие, резкий поворот, победа. С третьим пришлось повозиться чуть дольше.

Дортмундер открутил пять винтов, когда появился второй коп в грязной фуражке. Он сел на переднее пассажирское сиде­нье, одарил мимолетным взглядом резко отпрянувшего от двери пленника, бросил фуражку на пол (неудивительно, что та была такая грязная!) и сказал:

Ну что же, мы крепко взяли его за задницу.

О чем он хотел поговорить с тобой?

Коп рассмеялся.

Терпение, сейчас все расскажу.

Дортмундер открутил шестой винт.

Женщина-коп вела машину, Дортмундер трудился над вин­тами, а мужчина рассказывал про Макса Фербенкса и Суд по делам банкротства. Фербенкс (именно им оказался тот сукин сын, что украл кольцо) поведал копу сокращенный вариант своей юри­дической истории, которую Дортмундер уже слышал от Гаса с той лишь разницей, что суд, оказывается, строго-настрого запретил Фербенксу пользоваться этим домом, и он не хотел, чтобы кто-то еще узнал про это.

Разве это не отвратительно? Макс Фербенкс нарушает закон, плюет на запреты суда и при этом просит, чтобы этот хряк в гряз­ной фуражке прикрыл его преступление, а коп оглашается! Жизнь полна несправедливостей, не так ли?

Причем вопиющих несправедливостей! Коп собирался зане­сти в рапорт, что их патруль во время обхода заметил свет в доме, который должен был пустовать, проник туда и задержал граби­теля с поличным. Больше никого там не было — ни Макса Фер­бенкса, ни юной милашки.

- Так будет лучше и для тебя, — заметил коп, оборачива­ясь и глядя на Дортмундера сквозь проволочную сетку. — Если в доме никого нет, то это простая кража. А если ты проникаешь в дом, где находятся люди, это уже — грабеж, что влечет для тебя более тяжкие последствия. Повезло тебе, парень!

- Спасибо, — ответил Дортмундер и открутил последний винт.

В Каррпорте рано ложились спать, и с тех пор, как прошли времена Гэтсби и его последователей, в будни по вечерам это был очень тихий город. Количество лиственных деревьев на улицах значительно превышало число фонарных столбов, и практически единственным освещением являлись фары полицейской машины, направляющейся из жилой части, расположенной вокруг бухты, в гору, где находился участок.

Темнота была на руку Дортмундеру. Он тихо вытащил все винты и сунул их в карман, чтобы те не звякали на сиденье, затем снял панель, осторожно прислонил ее к спинке сиденья водителя и тщательно стер все отпечатки пальцев. С другой стороны, тем­нота и мешала. Чтобы действовать, ему было необходимо видеть внутренности двери.

Но вот они въехали в деловой квартал, как его называли мест­ные жители, хотя здесь располагались, в основном, риэлтерские агентства и видеомагазины. Здесь было меньше деревьев и больше фонарей, что и требовалось Дортмундеру. Значит, эта деталь дер­жит вон ту штуковину, и если потянуть за эту кнопку...

Бамс! Стекло провалилось внутрь двери, как нож гильотины.

- Что это было? - воскликнул коп, и его напарница резко дала по тормозам. Это было очень кстати, потому что именно в этот момент Дортмундер, который, помогая себе скованными руками и уже наполовину выбравшись из окна головой вперед, оттолкнулся ногой от спинки сиденья и выпал наружу Он упал на спину, несколько раз перекатился, затем вскочил и, ушиблен­ный, поцарапанный, закованный в наручники, но свободный, бросился в спасительную темноту.

9

В зрачках Макса отражался свет от фар, пока он, стоя на веранде, наблюдал, как полицейская машина разворачивается и исчезает в темноте, увозя незадачливого воришку с виноватым взглядом. И без кольца. Поищи себе работу, которая у тебя полу­чается лучше, приятель, вот тебе мой совет.

Что может быть приятнее: не просто победить врага, но еще и одурачить его. Кольцо мерцало на пальце Макса, все еще храня тепло руки прежнего владельца.

Вот почему он был, есть и всегда будет победителем. Удача любит смелых. Что же, посмотрим, что она принесла ему на этот раз.

Когда Макс только решил забрать кольцо, он его даже не раз­глядывал, но знал, что в силу каких-то неведомых причин оно уже принадлежит ему Это было просто забавным дополнением к весьма приятно сложившемуся вечеру: ограбить грабителя. В конце концов, это не сулило никаких непредвиденных осложнений.

И вот теперь оказалось, что это кольцо всегда было связано с ним незримыми духовными нитями. Каково было его удивле­ние, когда получив кольцо от полицейского, он перевернул его и увидел символ: «ТЮИ».

Само по себе кольцо ничего не представляло: обычная дешевка. Но вот символ! Прерывистая линия над двумя сплошными: ТЮИ, его личная триграмма¹¹

Он даже назвал так свою зонтичную корпо­рацию (как только стал достаточно богат, чтобы нуждаться в зонтич­ном бренде): «ТрансГлобал» — прерывистая линия сверху, а «Юниверсал»

11 Триграммы — символы четырех стихий, ставших основой древней и средневе­ковой китайской натурфилософии. Триграммы образованы сочетаниями сплош­ных (символ мужского начала) и прерывистых (символ женского начала) линий. Си­стема гадания «ба гуа» (восемь триграмм*) рассматривается в трактате «Книга Перемен». С ее помощью определяются развернутая характеристика текущей ситуации, а также рекомендации, следуя которым можно прийти к оптимально­му решению проблем и благоприятному развитию событий. Двойные триграммы называются гексаграммами.

и «Индастриз» — сплошные линии под ней. ТЮИ — обозна­чение его корпорации на Нью-Йоркской фондовой бирже. Это — я! Это кольцо — мое, и я в этом абсолютно уверен.

Он даже сказал об этом туповатому полицейскому, хотя тот все равно ничего не понял.

Пришло время кинуть монеты. Но пока что надо избавиться от девчонки, дабы защитить себя от любых возможных проблем, свя­занных с нарушением постановления Суда по делам банкротства.

Дорогая, — позвал Макс, возвращаясь в дом и по дороге гася все освещение, — там, на кухне...

Она все еще была в махровом халате и выглядела встревоженной.

- Что?

Около телефона лежит номер местного такси. Позвони им, солнце мое.

Мы оставляем машину здесь? — удивилась она, имея в виду «Ламборгини», на котором они приехали, в данный момент нахо­дящийся в большом гараже за домом.

Мне придется задержаться здесь, — объяснил Макс, — из-за этого происшествия.

Девушка была явно не в восторге, но поделать ничего не могла. Она отправилась звонить, а Макс поспешил наверх, чтобы пере­одеться. Затем Трейси присоединилась к нему и поочередно при­няла несколько соблазнительных поз, покуда натягивала платье, но в данный момент она его не интересовала. Во-первых, пропал элемент новизны, а во-вторых (и это главное!) он просто хотел остаться наедине с кольцом.

Вскоре махровые халаты сплелись в развратных объятиях в корзине для грязного белья, и они спустились вниз. У входа мягко мурлыкал двигатель темно-синего «Линкольна» — мест­ного городского такси. Макс рассеянно чмокнул Мисс Сентябрь в одну щеку, отечески похлопал по другой, пожелал счастливого пути и быстро вернулся в дом, не забыв вновь погасить освещение.

Библиотека. Глубокие кресла с обивкой из натуральной темно- коричневой кожи; круглые зеленые настольные лампы; книги, купленные дизайнером по интерьеру. И среди них — одна глав­ная Книга. А на мраморной каминной доске — маленький ста­канчик для горчицы из веджвудского фарфора¹² с тремя блестя­щими монетами внутри.

Итак, пора. Он бросил монеты, и они дали ему семь, девять, восемь и три семерки подряд, сложив гексаграмму:

Фантастика. Его собственная триграмма внизу. Макс зашелестел страницами Книги. Гексаграмма номер десять: «Поведение» Сужде­ние: «Человек наступил на хвост тигру. Тигр не разорвал его. Удача».

Да, да, да. Разве это не так? Разве это не история всей его жизни? Постоянно наступая на хвост тигру, выходить сухим из воды и обретать успех благодаря своей дерзости.

Например, как сегодня. Увидев кольцо, он внезапно возжелал его, и шутка превратилась в триумф, когда, отринув саму возмож­ность непредвиденных осложнений, он заявил: «Это мое кольцо!».

Читаем дальше. «Неуклонно держитесь избранного курса. Настойчивость дикаря принесет ему удачу».

Это — я. Дикарь, которому сопутствует удача. Макс улыб­нулся и убрал монеты с Книгой.

Скоро в доме погасли все огни, а Макс за рулем черного «Ламборгини» ехал по пустому Южному Федеральному шоссе по направлению к городу. Кольцо сверкало на его пальце в свете приборной панели, и Макс периодически улыбался ему. «Мне нравится это кольцо, — думал он. — Мое кольцо удачи».

12 «Wedgwood» — знаменитая английская фабрика, выпускающая эталонный фарфор и фаянс. Основана в Лондоне в 1759 году.

10

Дортмундер еще никогда в жизни не чувствовал такой реши­мости. Он отвинтил дверную панель и выпрыгнул из движущейся машины так, будто тренировался подобным трюкам как мини­мум неделю. Когда переулок, по которому он бежал параллельно главной улице, привел к задней двери хозяйственного магазина, он остановился, присел на корточки и стал аккуратно, несмотря на возбуждение, ощупывать замок. Дверь открылась, и он скольз­нул внутрь и запер вход как раз в тот момент, когда совсем рядом послышался топот грубых полицейских ботинок. Кто-то даже подергал за ручку.

К счастью, владельцы магазина также предпочитали остав­лять дежурное освещение — очевидно, чтобы грабители не пора­нились, споткнувшись в темноте. Воспользовавшись этим, Дор­тмундер пробрался в торговый зал, уселся на бочку с жидким раствором и, скрестив скованные руки на коленях, начал наблю­дать через большую зеркальную витрину, как идут его суматош­ные поиски.

Он рассчитывал, что официальным властям понадобится примерно полчаса, чтобы решить, что ему давно удалось поки­нуть этот район, но только через пятьдесят минут автомобильные и пешие патрули полиции графства Саффолк и города Каррпорт прекратили беспорядочно метаться взад-вперед по улице.

Когда, наконец, все затихло, Дортмундер поднялся с бочки и обнаружил, что изрядно затек. С негромкими стонами разми­ная руки, ноги и спину, он медленно поплелся на склад, где обнаружил множество инструментов, только и ждущих, чтобы изба­вить его от наручников.

Торопиться некуда. Множество отверток и других маленьких инструментов так и просились, чтобы вставить их в замок. Что же выбрать, что же...

Звяк! Наручники упали на пол, и Дортмундер пнул их под бли­жайший стеллаж, на котором хранились яды от грызунов. Поти­рая запястья, он прошелся между полок, выбирая инструменты, которые могли бы ему пригодиться. Потом он вышел через чер­ный ход и двинулся вниз по тому же переулку.

В Каррпорте было несложно ориентироваться. Если идти все время под горку, то в итоге выйдешь к бухте, где, повернув налево, рано или поздно придешь к дому 27 по Виста-драйв. Конечно, с учетом того, что периодически пришлось прятаться от поли­цейских патрулей, дорога заняла чуть больше времени, нежели в обычных обстоятельствах, но, в конце концов, он достиг знако­мого темного дома с дежурным освещением наверху. Ни одного копа вокруг; никаких причин не нанести повторный визит.

Сигнализацию на парадной двери получилось отключить еще быстрее, чем у Гаса, но в этот раз Дортмундер был начеку. Теперь он знал, что дом обитаем (он помнил про различия между кражей и грабежом) и что у его хозяина есть оружие и мобильный теле­фон (и кольцо, чтобы у этого гада глаза повылазили!). Памятуя их первую встречу, Дортмундеру совсем не улыбалось схлопотать пулю. Поэтому он на цыпочках обошел весь дом, периодически замирая, чтобы прислушаться, и всматриваясь в окружающий полумрак. В конце концов, он убедился, что дом пуст.

Пуст! Ты пытаешься совершить кражу, а оказываешься гра­бителем; но когда ты идешь грабить, то совершаешь обычную кражу. Черт ногу сломит!

Дортмундер методично обшарил комнаты, одну за другой, после чего стало ясно, что Макс Фербенкс и его подружка действи­тельно здесь никогда не жили, а лишь специально заглянули, чтобы испортить жизнь простому честному взломщику. И как только они выполнили свое дело, тотчас же свалили из гнездышка. Вот их мах­ровые халаты в корзине для белья. Приехали... и уехали.

Дортмундер исследовал дом, без боязни включая и выключая свет. Поскольку копы считали, что Макс Фербенкс находится у себя дома, то им ни на секунду не придет в голову, что беглец вернулся на место преступления.

Возможно, Фербенкс оставил кольцо на раковине, о которой упоминал? Увы, нет. Кольцо исчезло вместе с ним, очевидно, на пальце этого ублюдка.

«Я верну это кольцо, — поклялся Дортмундер самой страшной клятвой, — а если нет, то откушу себе тот палец, на котором его носил». Он вернулся к занятию, от которого его в прошлый раз отвлекло неожиданное появление хозяина, и отправился наверх за наволочками.

Через полчаса Дортмундер через боковую дверь вошел в длинный гараж с пятью машино-местами, три из которых были заняты. Ближайшим к нему оказался двенадцатиместный мини­вэн «Хонда», явно предназначенный для доставки сюда от желез­нодорожной станции менеджеров среднего звена. В самом даль­нем углу стояла новенькая красная спортивная «Мазда RХ-7», которую, очевидно, использовали для прогулок высшего руко­водства вокруг бухты. А между ними располагался блестящий черный четырехдверный «Лексус»; да здравствует корпоративная Америка, скупившая все автомобили в Азии!

Дортмундер выбрал «Лексус». Он погрузил на заднее сиде­нье восемь битком набитых и весело позвякивающих наволо­чек, нашел кнопку, открывающую дверь гаража, выехал наружу, затем, как примерный гость, опустил дверь, выключил все осве­щение и покинул дом 27 по Виста-драйв, возможно, навсегда.

Вокруг по-прежнему рыскали многочисленные полицейские машины, но никто из копов и не подумал останавливать новенький блестящий черный «Лексус». Дортмундер выбрался на скоростное шоссе Лонг-Айленд, включил радио, где играла расслабляющая музыка, и провел время до Нью-Йорка весьма комфортна

По пути он сделал две остановки. Первую — на Вест-Сайде в Манхэттене, где жил парень по имени Стун, известный тем, что менял краденое на наличные деньги; он особенно любил, когда товар ему доставляли в наволочках. Вторую — в Бруклине, у конторы «Подержанные легковушки Максимилиана». Конечно в столь поздний час она была закрыта, но Дортмундер сунул ключи от «Лексуса» вместе с краткой запиской в конверт и при­крепил его к изгороди из колючей проволоки, за которой резви­лись доберманы. Потом он поймал такси и доехал до дома, где Мэй смотрела одиннадцатичасовые новости.

- Я всегда смотрю их, — сказала она, указывая на телевизор. — Вдруг там будет что-нибудь про тебя.

- Извини, Мэй, — произнес Дортмундер, бросая на журналь­ный столик двадцать восемь тысяч долларов, — но у меня плохие новости.

11

На следующее утро, около девяти утра Дортмундер, зевая, почесываясь и часто моргая, вошел к себе на кухню и обнаружил там веселого Энди Келпа, расположившегося за столом.

Только не это, — пробормотал Дортмундер.

Мэй, которые последние четверть часа слушала, как он бродит из спальни в ванную и обратно, стояла у плиты и готовила ему кофе.

Джон, не ворчи, — сказала она. — Энди заехал сказать «привет!».

Привет, — ответил Дортмундер. Он подсел за стол, наполо­вину занятый локтями Энди, и подвинул к себе «Чириос»¹³, кото­рый любил употреблять с большим количеством молока и сахара.

Энди, худощавый жизнерадостный парень с острым носом, сидел с улыбкой «мечта дантиста», наблюдая за тем, как Дортмундер, словно экскаваторным ковшом, нагребает себе в тарелку сахар.

Джон, что с тобой? — поинтересовался он. — Мэй сказала, что ты сорвал вчера неплохой куш.

Вот как?

Мэй поставила перед ним чашку кофе (много молока, много сахара) и пояснила:

Я знала, что ты будешь не против, если я расскажу Энди.

Как порой ошибаешься в людях! Дортмундер сгорбился и при­ступил к завтраку.

«Cheerios» — американские сухие завтраки производства компании «General Mills». В Европе известны под маркой «Nestle»

Но если ты с наваром и на свободе, почему такое грустное лицо? — не унимался Энди.

Джон, кольцо не столь важно, — добавила Мэй.

Не для меня, — уточнил Дортмундер.

Энди насторожился, словно белка, услышавшая шум от пада­ющего желудя.

Кольцо?

Дортмундер внимательно посмотрел на обоих и спросил у Мэй:

Ты что, рассказала ему не все?

Я решила, что ты сам захочешь.

Не захочу. — И Дортмундер запихнул в рот такое количество «Чириоса», которое позволило бы ему не общаться с внешним миром целую неделю.

Так что пришлось Мэй поведать Энди про посылку из «ФедЭкс», кольцо на память о полузнакомом дядюшке, про то, как оно идеально налезло на палец Джона (по крайней мере, она умолчала о том, что кольцо предположительно приносит удачу, за что он был ей признателен), и про то, как хозяин дома на Лонг- Айленде прошлой ночью украл его.

Во время всего рассказа Дортмундер сидел, сгорбившись, мрачно уставившись в тарелку и жуя «Чириос», и будь он про­клят, если Энди все это время не усмехался.

М-м-м, — выразил он свое мнение с набитым ртом.

Джон, что, все так и было? — воскликнул Келп. — Этот парень снял кольцо прямо с твоего пальца?

Дортмундер пожал плечами и продолжил жевать.

Энди рассмеялся. Вот гаденыш!

Мне очень жаль, Джон, но неужели ты не видишь, как это смешно?

Сволочь. Дортмундер жевал.

Я имею в виду выражение «попался, который кусался». Ты кусался, ты и попался.

Энди, я не думаю, что сейчас Джон способен оценивать юмор, — осторожно заметила Мэй.

Да? Тогда ладно. Сообщи мне, Джон, когда будешь спосо­бен, потому что это действительно смешно. Возможно, этого не следует говорить, но тот парень оказался не промах. Похоже, ом получил изрядный кайф.

Мм-м-нн-мм, — добавил Дортмундер, что означало: «И мое кольцо».

То, что ты не хочешь об этом говорить, я могу понять. В конце концов, он сделал из тебя идиота, оскорбил, выставил на посмешище...

Энди, — вмешалась Мэй, по-моему, Джон сейчас ударит тебя ложкой.

Но, — моментально сориентировался Энди, меняя тему раз­говора, — я приехал не из-за этого. Появилось одно дельце, кото­рое тебя, возможно, заинтересует. Оно связано с морской кон­трабандой изумрудов из Колумбии. Балетная труппа, которая их везет,будет выступать в консерве, и я считаю...

Где они будут выступать? — удивленно переспросила Мэй.

В консерве, — повторил Энди. — Бруклинской Консервато­рии. Там идут многие шоу, которые не подходят для Бродвея, — то ли потому, что они не используют дым-машины, то ли потому, что слишком большие для тамошних сцен. В общем, эта балетная труппа...

Энди заливался соловьем, описывая американскую культуру, историю развития балета в Новом Свете и значение добычи изум­рудов для экономики Колумбии, пока Дортмундер, наконец, не проглотил свой «Чириос», запив его кофе, и не заявил:

Нет.

Что «нет»?

Никаких изумрудов, никакого балета, никаких консервов, короче, ни-че-го!

Но почему?

Потому что я буду очень занят.

Да? И чем же?

Моим кольцом.

Мэй и Энди уставились на Дортмундера.

Джон, кольца у нас больше нет, — напомнила Мэй.

Это пока я не вернул его.

Джон, — спросил Энди, — ты что, намерен связаться с этим миллиардером, как его там, Максом?

Фербенксом. Да. — И Дортмундер поднес очередную горку «Чириоса» ко рту.

Подожди! — воскликнул Энди. — Не ешь пока, Джон, послу­шай меня.

Дортмундер неохотно высыпал хлопья обратно в тарелку.

Что еще?

А то, что у миллиардеров имеются телохранители, служба безопасности и прочие крепкие парни. Ты не сможешь просто войти к нему и сказать: «Привет, вот и я!».

Вчера вечером смог.

Из того, что рассказала Мэй, я понял, что вчера он по неко­торым причинам отказался от охраны. Ведь с ним была девочка, правильно?

Правильно.

Но большую часть времени его охраняют, Джон! И дело даже не в охране. Как ты узнаешь, где его искать?

Узнаю.

- Как?

- Как-нибудь.

Ладно, — сдался Энди. — Изумруды могут подождать еще несколько дней, они еще не приехали из Южной Америки, у балета пока гастроли в Канкуне. Если хочешь, я мог бы помочь тебе в этом деле с кольцом...

Ни в коем случае!

Нет, Джон, я хочу помочь. Мы вплотную займемся кольцом, посмотрим, что получается, и тогда вновь вернемся к разговору про изумруды.

Дортмундер отложил ложку и заявил:

Мне плевать на изумруды. Этот парень украл чертово кольцо, и я намерен вернуть его. Не желаю даже думать больше ни о чем, пока я этого не сделаю. И пусть он будет на другом конце света, я найду этот конец и заберу назад свое кольцо.

Прекрасно. И я тебе в этом помогу.

Ну еще бы, — саркастически заметил Дортмундер. — У тебя ведь есть его адрес, да?

- Ты помнишь Уолли, моего компьютерного приятеля¹⁴? Дортмундер посмотрел на него с глубочайшим подозрением. - Ты же не заставишь меня опять разрабатывать планы с помо­щью компьютера?

Тебя — ни за что. Просто дело в том, что Уолли может получить доступ к любому компьютеру в мире, влезть в него и получить любую нужную тебе информацию. Ты хочешь узнать, где находится миллиардер по имени Макс Фербенкс? Уолли скажет тебе.

- Мне всегда нравился Уолли, — улыбнулась Мэй.

Он переехал жить за город, — сообщил Энди и насторо­женно посмотрел на Дортмундера. — Ну что, Джон? Я звоню ему?

Дортмундер вздохнул. Хлопья в тарелке размокли и слиплись.

- Поступай, как знаешь, — смирился он.

Смотри Джон. — Келп, буквально лучась от счастья, достал из кармана сотовый телефон. — Я уже помогаю.

12

Над «Подержанными легковушками Максимилиана» шел дождь. На самом деле, конечно, поливало по всему району, где Бруклин и Квинс граничит с графством Нассау и где Нью-Йорк, наконец, перестает быть Нью-Йорком и переходит в Лонг-Айленд. Но все равно создавалось впечатление, что дождь идет исключи­тельно над «Подержанными легковушками Максимилиана».

14 См. роман «Утонувшие надежды» .

Дортмундер шел от метро достаточно долго, и в насквозь про­питанных водой плаще, шляпе и ботинках напоминал ходячую груду одежды, собранной на цели благотворительности. Можно было взять такси (в настоящее время он мог это себе позволить), но когда он уезжал из дома, на Манхэттене было облачно, но сухо. Вполне вероятно, дождя там не было до сих пор. Только у кон­торы Максимилиана шел настоящий ливень, извергающийся из грязно-серых облаков, нависающих на высоте не более пары метров от размякшей шляпы Дортмундера.

Единственное, что радовало, — дождь хорошенько помыл все автомобили на стоянке у конторы, сделав их блестящими, превратив пятна ржавчины в оригинальные элементы дизайна, а вмятины — в специально сделанные углубления для придания обтекаемой формы. Дождь фактически сделал для всех этих груд металлолома и старых драндулетов то же, что мышьяк — для средневековых дорогих французских куртизанок: лихорадочный жар и ложное ощущение молодости и красоты.

Дортмундер, хлюпающий по воде мимо этих четырехколес­ных обманщиц, был похож на шофера одновременно всех их. Когда он приблизился к офису, хромированная металлическая дверь распахнулась, и на пороге возник ухмыляющийся длин­новолосый молоденький парнишка в спортивной куртке, летних хлопчатобумажных брюках, белой рубашке, пестром галстуке и мокасинах. Не обращая внимания на дождь, словно того и не было, он, подобно фавну, сиганул через лужу и воскликнул:

Доброе утро, сэр! Нужна тачка, да? Вы попали по адресу! Я уже вижу вас в четырехдверном седане. Мощный движок под капотом и...

Макс.

Юнец сморгнул, и с его век полетели брызги воды.

Простите?

Мне нужен Макс.

Парень принял трагический вид.

Простите, сэр, но мистера Максимилиана сегодня здесь нет.

Мистеру Максимилиану больше негде быть, — отрезал Дортмундер, обогнул юнца и направился к двери.

Тот, подобно щенку, затрусил следом. Дортмундер пожалел, что у него нет с собой мячика или палки, чтобы бросить ему.

Я не знал, что вы — друг мистера Максимилиана, — сооб­щил юнец.

А я не знал, что у него вообще есть друзья, — ответил Дортмун­дер и вошел в офис, унылое, обшитое серыми панелями помещение, где за столом сидела угрюмая женщина с лошадиным лицом.

Привет, Харриет, — поздоровался Дортмундер.

Зазвонил телефон.

Женщина оторвала руки от пишущей машинки. Правой она показала указательный палец Дортмундеру (это означало, что уделит ему внимание через минуту), а левой сняла трубку.

«Подержанные легковушки Максимилиана». Мисс Кэро­лайн у телефона. — Она немного послушала, потом поинтересо­валась. — Значит, вы заложили бомбу? Где? Мы должны угадать? А когда? Что вы, что вы, я понимаю, что это не шутки.

Дортмундер отошел к двери. В комнату тем временем про­скользнул юнец, который криво усмехнулся и уселся за малень­ким столиком в углу.

Харриет продолжала разговор:

О, вчера вечером? После того, как мы закрылись? Вы пере­лезли через забор? А как же собаки? Надеюсь, вы были доста­точно предусмотрительны, чтобы подсыпать снотворное в их поилку? — Она рассмеялась и повесила трубку. — Привет, Джон.

Неудовлетворенный клиент? — Дортмундер кивнул на телефон.

Они все неудовлетворенные, Джон. Иначе зачем бы они при­ходили сюда. А потом раздаются звонки с угрозами про бомбы.

Дортмундер указал в сторону стоянки с подержанными маши­нами и поинтересовался:

- А ты уверена, что это просто угрозы?

- Там все в порядке, Джон.

Дортмундеру, похоже, понравилось жестикулировать. На этот раз он ткнул пальцем в затихшего в углу Питера Пэна:

- Я вижу, вы завели домашнего питомца.

- Это мой племянник. — Харриет сделала акцент на последнее слово. — Вы уже познакомились?

Да. Макс на месте?

Как всегда, — она снова подняла трубку, нажала на кнопку селектора и сообщила. — Макс, Джон Д. здесь.

Затем она улыбнулась Дортмундеру и, начав печатать, сказала:

Он сейчас выйдет.

И действительно, открылась внутренняя дверь, и появился Максимилиан собственной персоной — высокий старик с тяже­лой челюстью и редкими седыми волосами. Из-под темного рас­стегнутого жилета виднелась белая рубашка, вся в пятнах из-за постоянного общения с подержанными автомобилями. В течение долгого времени Макс курил сигары, и даже теперь, когда он бро­сил это занятие, то продолжал выглядеть как завзятый куриль­щик: призрак сигары, казалось, неотступно сопровождает его. Пожевав в уголке рта несуществующую сигару, он осмотрелся, затем уставился на Дортмундера и произнес:

Надо же, а я думал, ко мне пожаловал сам Джон Д. Рокфеллер.

Он умер, — просветил его Дортмундер.

Серьезно? Ну вот, рухнули мои надежды заработать пару баксов. Что тебе нужно?

Я оставил здесь тачку прошлой ночью.

А, эту. — Макс печально покачал головой, словно доктор, собирающийся сообщить семье печальные новости. — Очень жаль. Симпатичная тачка, но ты обратил внимание, как она дер­гается при езде?

- Нет.

Ребята в гараже, конечно, постараются что-нибудь сделать, но это будет сложно.

Дортмундер ждал.

Только ради нашей старой дружбы, — вздохнул Макс, — я, так и быть, возьму ее у тебя.

Не стоит, Макс.

- Что?

Не хочу создавать тебе проблемы, прикрываясь нашей друж­бой. — (Харриет бросила печатать и с любопытством стала при­слушиваться). — Я буду потом об этом сожалеть. Давай я заберу ее и с извинениями верну владельцу.

О чем ты говоришь? Я уверен, что мои ребята починят ее.

Это всегда будет стоять между нами, Макс. Это будет на моей совести. Просто верни мне ключи, и я навсегда уведу эту тачку из твоей жизни.

Джон, что с тобой? — Макс нахмурился. — Ты торгуешься?

Вовсе нет, Макс. Просто мне очень жаль, что я взвалил на тебя эту проблему.

Джон, — в голосе Макса проскользнула нотка отчаяния, — возможно, эта тачка чего-то и стоит,

Я понимаю — на запчасти. Я найду парня, который разберет ее и, возможно, смогу заработать на этом хоть пару баксов. Ключи у Харриет?

Макс отступил на несколько шагов, оглядел Дортмундера с ног до головы, решил, что лучше сменить тему, и спросил:

Как тебе погода?

Идеальная для урожая зерновых, — поделился Дортмундер и повторил. — Ключи у Харриет?

Ты уже познакомился с ее племянником?

Да. Так ключи у него?

Я дам тебе за тачку тысячу двести!

Дортмундер, который планировал выручить не более пятисот долларов, грустно произнес:

Не понимаю, как я смогу обмануть тебя, Макс.

Губы Макса непрерывно дергались, жуя призрачную сигару.

Тысяча триста пятьдесят, и ни цента больше!

Ну если ты так настаиваешь, Макс, — развел руками Дор­тмундер.

Макс с ненавистью посмотрел на него и процедил:

Никуда не уходи.

Я буду здесь, — заверил Дортмундер.

Макс вернулся в свой кабинет, Харриет продолжила печатать, а племянник открыл номер «Популярной механики».

Харриет, не могла бы ты вызвать мне такси? — попросил Дортмундер.

- Сам себе вызывай, — пробурчал под нос племянник.

Конечно, Джон, — кивнула Харриет.

Пока она звонила, вернулся Макс со старым конвертом из-под телефонного счета, набитом наличными, который ом сунул в руку Дортмундера со словами:

- В следующий раз приезжай в ясную погоду. Дождь плохо на тебя действует.

После чего удалился в кабинет, посасывая воображаемую сигару.

В ожидании такси Дортмундер полистал «Популярную меха­нику». Уже позже, когда он ехал через малонаселенные пригороды Квинса, до него дошло, что он стряс с «Подержанных легковушек Максимилиана» значительно больше, чем когда-либо прежде. Не потому ли, что по иронии судьбы Макса звали так же, как и того парня, который спер кольцо удачи Мэй, и это оказалось своео­бразной местью всем Максам на свете? Или ему, наконец, повезло?

Это было восхитительное ощущение. Прежде он не мог похва­статься тем, что является любимчиком Фортуны, и теперь в полной мере наслаждался этим. На восемь с половиной сотен больше ожидаемого — надо же!

В своей, как предполагалось, пустой квартире (Мэй была на работе в супермаркете) он обнаружил Энди Келпа, направляюще­гося из кухни в гостиную с банкой пива в одной руке и стаканом апельсинового сока — в другой.

Привет, Джон! — поздоровался он. — Где был?

Дортмундер задумчиво посмотрел на дверь квартиры и спро­сил:

И зачем я каждый раз трачу время на то, чтобы запирать эту штуку?

Чтобы я каждый раз вставал перед выбором. Да ты проходи, гостем будешь. Здесь Уолли, он пришпилил твоего миллиардера, как бабочку на булавку.

13

Ха! Настал момент принятия решения. Ввязываться в драку или нет?

Всепоглощающая ярость, владевшая Дортмундером в тече­ние прошлой, богатой на события ночи, подпитывавшая его ум и решительность в побеге от копов, уже сошла на нет. Невозможно постоянно пребывать в состоянии жгучей ненависти к человеку, вне зависимости от того, что он сотворил. Скинув добычу Стуну и неожиданно удачно избавившись от машины, за счет Макса Фербенкса он пополнил свой личный счет почти на тридцать штук, что было примерно в три тысячи раз больше, чем стоило кольцо. Действительно ли он хотел продолжать свою вендетту этому крутому миллиардеру, который, как справедливо отметил Энди, находится под неусыпной круглосуточной охраной? Или стоило забыть про все и продолжать размеренный образ жизни?

Нет. Увидев реакцию Энди Келпа и Мэй на все случившееся, он справедливо решил, что теперь большинство знакомых, узнав эту историю, будут считать его последним придурком. А учиты­вая длинный язык Энди, можно было не сомневаться, что про инцидент с кольцом в Каррпорте очень скоро будут знать все. Ему будут смеяться в лицо, как Энди, или за спиной, но в любом слу­чае Макс Фербенкс выйдет из этой истории героем, а он, Джон Дортмундер, — лохом.

И так будет до тех пор, пока он не вернет это долбанное кольцо. А вот когда он наденет его на палец и будет носить постоянно, кто тогда окажется лохом?

Итак, готовься, Макс Фербенкс, я иду.

Поэтому Дортмундер решительно шагнул в гостиную, где его ждал Уолли Нурр, похожий, как и прежде, на приветливый пиро­жок. Толстенький коротышка лет двадцати пяти и весом в 130 килограммов, при полном отсутствии мышц он очень напоминал шар: при росте в метр сорок он был такого же размера и в ширину. Ноги снизу и голова сверху казались недоразумением. При этом голова была точной уменьшенной копией туловища, словно Уолли Нурр был снеговиком, слепленным из сала, с голубыми глазами- мармеладками за толстыми стеклами очков и нарисованной све­клой ртом. (Изготовители, очевидно, не смогли найти морковку, и поэтому нос практически отсутствовал).

Дортмундер давно привык к внешности Уолли и поэтому спо­койно поздоровался:

Привет, Уолли, как дела?

Замечательно, Джон, — ответил Уолли, слезая со стула. Когда он это проделал, то стал еще меньше ростом. Рядом с ним на столике стоял стакан с апельсиновым соком. — Тебе привет от Миртл и ее мамы¹⁵.

И им тоже. — На этом Дортмундер исчерпал свои познания в области поддержания светской беседы и перешел к делу. — Зна­чит, ты обнаружил этого парня? Ха! Да ты присаживайся, Уолли, присаживайся.

Уолли вскарабкался обратно на стул, а Дортмундер напра­вился к дивану. Энди, устроившись в мягком кресле, довольно разглядывал Уолли, словно сам слепил его из смеси для приго­товления картофельного пюре.

Найти мистера Фербенкса — не проблема. Он постоянно то тут, то там.

Как плохая погода, — заметил Дортмундер. — Уолли, но если найти его не проблема, тогда в чем проблема?

Видишь ли, Джон, — Уолли нервно раскачивал ногами, кото­рые не доставали до потертого ковра, — основная проблема — в тебе. И в Энди.

Уолли считает нас ворами, — хихикнул Келп.

А кто же вы? — удивился Уолли.

Действительно, — согласился Дортмундер. — Но Фер­бенкс — еще больший вор. Энди рассказал тебе, что тот сделал?

Я просто сказал, что у него есть кое-что, принадлежащее тебе, — сообщил Келп. — Я полагал, что ты сам захочешь пове­дать Уолли все детали. Из первых уст, как говорится.

Спасибо, — поблагодарил Джон и обратился к Уолли. — Он украл у меня кольцо.

Джон, — вздохнул Уолли, — мне не хотелось бы говорить об этом, но я сыт по горло твоими историями про кольца и прочие потерянные вещи. Вы с Энди мне очень симпатичны, но я отка­зываюсь быть соучастником уголовных преступлений. А это именно то, чем вы занимаетесь.

Дортмундер глубоко вздохнул, понимающе кивнул и расска­зал всю историю, включая Главу 11, дом, который должен был пустовать и... да! это было уголовное преступление, которое он намеревался совершить вдвоем с напарником; нет, это был не Энди. Когда он добрался до кражи кольца, то снова рассвирепел, заметив, как Уолли (Уолли!) пытается спрятать улыбку.

Вот так все и было, — мрачно закончил повествование Дор­тмундер.

Джон, я верю тебе.

И на том спасибо.

Никто бы не смог так искренне рассказать эту историю, если бы сам не пережил ее. Кроме того, когда я искал информацию о мистере Фербенксе, я тщательно изучил Главу 11 про банкрот­ства и помню даже упоминание о доме в Каррпорте.

Я и не собирался тебе врать, — буркнул Дортмундер.

Ты все очень здорово рассказал, Джон, — влез Энди. — Чув­ствовалась реальная страсть.

Но если ты снова встретишься с этим мистером Фербенк­сом, — поинтересовался Уолли, — то как заставишь вернуть тебе кольцо?

Ну, я думаю, — признался Дортмундер, — что придется при­бегнуть к комбинации морального убеждения и неприкрытых угроз.

Но ты же не собираешься причинять ему боль?

Количеству правды, которую человек может сказать в течение

дня, есть предел, и Дортмундер чувствовал, что уже достиг его.

Конечно, нет, — заверил он. — Ты же знаешь, Уолли, я убеж­денный противник насилия.

15 См. роман «Утонувшие надежды».

Что же, тогда ладно. — Уолли расслабился и заулыбался. — Знаете, парни, поиски мистера Фербенкса оказались очень интерес­ными и значительно отличались от того, как я это обычно делаю.

Серьезно?

Обычно, если ты ищешь кого-то, то залезаешь в компью­терные сети авиакомпаний (прежде всего, «Юнайтед Эйрлайнс»), затем — крупных отелей типа «Хилтона», «Марриота» и «Холидэй Инн», а также проверяешь фирмы по прокату автомобилей. Но с мистером Фербенксом это не прокатило.

Вот как?

Он не путешествует так же, как это делают обычные люди.

По всему миру у него есть офисы и дома со специально защищен­ными линиями факсов и телефонов. Поэтому он никогда не оста­навливается в отелях. И даже если летит куда-то, то не коммер­ческим рейсом, а использует для этого один из своих самолетов.

Один из... — эхом отозвался Дортмундер.

Ну да. Я точно знаю о пяти пассажирских лайнерах, а еще ведь есть грузовые и куча законсервированной техники в Европе.

- Ага.

Поэтому пришлось отследить предполетные планы, которые его пилоты передают наземным службам.

Угу.

И это, — спросил Энди, — тот чувак, которого ты собира­ешься выслеживать, как раненого оленя, Джон?

Да, — отрезал Дортмундер и попросил Уолли. — Продолжай.

Кроме того, помощники рассылают приблизительный график его перемещений по разным офисам. Они шлют его факсами, как и вносимые лично им изменения, так что все знают, где мистер Фер­бенкс в данный момент находится и как с ним связаться.

Наконец-то хорошая новость, — заметил Энди. — Твой при­ятель трубит на весь мир, куда собирается ехать.

Допустим. Тогда он поделится этим и со мной. Где он сейчас?

На полу около стула лежал конверт из оберточной бумаги,

который после нескольких неудачных наклонов Уолли все же уда­лось подобрать. Он вытащил из конверта два листка бумаги.

Я полагаю, тебя интересует оставшаяся часть мая?

Несомненно.

Ладно. Итак, сегодня он находится в Лондоне.

Что-то быстро. Еще вчера вечером он ошивался на Лонг- Айленде.

Придется обождать его, — вздохнул Энди.

Он прилетел туда утром, — уточнил Уолли.

Сколько он там намерен торчать? — Дортмундеру явно не улыбалось лететь в Лондон, чтобы вернуть свое кольцо.

Послезавтра он собирается в Найроби.

Найроби? — Дортмундеру не понравилось, как звучит это слово. — Это, кажется, где-то в Африке?

- Да.

А в Штаты он когда-нибудь думает возвращаться?

В следующую субботу. Через понедельник он должен давать показания на слушаниях в Конгрессе.

Тебе попалась очень подвижная мишень, — заметил Энди.

Итак, — подытожил Дортмундер, — Лондон, Найроби, Вашингтон. И все это в течение недели. Он точно будет в Вашинг­тоне в следующую субботу?

В понедельник. Выходные он проведет на острове в Хилтон- Хеде, штат Южная Каролина.

Губа не дура. Как долго он будет находиться в Вашингтоне?

До среды. Потом он летит на два дня в Чикаго, а оттуда — в Сидней.

Сидней? Это же мужское имя.

Джон, Сидней — это город в Австралии. После этого он воз­вращается и едет в Лас-Вегас, затем...

Мы точно еще в мае?

Будь уверен, Джон. Согласно графику, в Лас-Вегасе он будет ровно через две недели.

Я его уже почти жалею.

А, по-моему, ему нравится такая жизнь, — поделился Энди.

Я точно не собираюсь гоняться за ним по Лондону и всей Африке, — решил Дортмундер. — Придется подождать, пока он не вернется. Вот Вашингтон относительно недалеко. Где он там останавливается, тоже в собственном доме?

Квартира. В отеле «Уотергейт»¹⁶.

Я что-то о нем слышал. Кажется, довольно известное место.

Уолли и Энди обменялись многозначительными взглядами.

Он что-то слышал, — потрясенно повторил Келп.

Это большое величественное здание на берегу реки Пото­мак, — сообщил Уолли Дортмундеру. — Там есть офисы, гости­ничные номера и частные квартиры.

Квартиры — это хуже, — задумчиво заметил Дортмундер. — Там вечно толпятся привратники. Соседи. У такого парня, как Фербенкс, может быть охрана в квартире.

Келпа распирал смех:

Джон, ты что, собрался грабить «Уотергейт»?!

- Все, что я собираюсь, так это вернуть свое кольцо, отрезал Дортмундер.

Делов-то, — не удержался от колкости Энди. — Просто небольшое третьеразрядное ограбление в «Уотергейте».

Ну и что? — Дортмундер пожал плечами. — Обычный отель. Какие с ним могут возникнуть непредвиденные осложнения?

Ну, например, — предположил Келп, — ты можешь лишиться поста президента.

Дортмундер никогда не интересовался историей; его всегда больше занимали текущие проблемы. Поэтому по неведению проигнорировав сарказм Энди, он повернулся к Уолли:

Итак, он будет там в ночь на следующий понедельник?

Согласно графику, — подтвердил Уолли.

Спасибо, Уолли. Теперь моя очередь.

14

Это уже стало привычкой, ритуалом, приятным инстинктив­ным движением. Когда Макс разговаривал или размышлял, он непроизвольно крутил на среднем пальце правой руки кольцо грабителя. Прохладное прикосновение к кончикам пальцев, ощу­щение плоской верхушки с символом «ТЮИ» напоминали о бли­стательной импровизации, придавали ему новые силы, поощряли на очередные достижения. Как жаль, что эта шутка оказалась слишком удачной, чтобы про нее можно было кому-то рассказать!

Весь понедельник, пока он проводил совещания в британском подразделении «ТЮИ», он постоянно вращал на пальце кольцо.

Он продолжал это делать и вечером, на премьере спектакля Кэме­рона Маккензи «Нана: Мюзикл», который посетил в компании с известным светским журналистом по имени Даф. (Конечно, Макс уже видел «Нана» в Нью-Йорке, но получил от оригиналь­ной лондонской версии гораздо большее удовольствие — хотя бы из-за того, что лишний раз убедился, насколько англичане подсо­знательно презирают французов).

16 «Watergate» — фешенебельный отель в Вашингтоне, где в 1972 году агенты Респу­бликанской партии были задержаны при попытке установить прослушивающие устройства в штаб-квартире своих конкурентов. Это привело к большому скандалу и отставке в 1974 году президента США Ричарда Никсона.

Он по-прежнему крутил кольцо и утром во вторник в номере в «Савое», слушая предложения менеджеров своего газетного концерна в Британии и лишний раз убеждаясь, что независимо от того, как они поработают, сколько конкурсов проведут на страницах газет, о скольких драках футбольных хулиганов и сканда­лах в королевской семье сообщат, тираж всегда будет ограничен 400 000 идиотов, охочих до дешевых сенсаций. В этот момент вошла его лондонская секретарша мисс Хартрайт и почтительно произнесла:

Прошу прощения, мистер Фербенкс, но на связи мистер Гринбаум.

Уолтер Гринбаум был личным адвокатом Макса в Нью-Йорке. Он никогда не звонил просто так.

Я поговорю с ним. — Макс кивнул газетчикам, которые скромно потупились, спрятавшись в раковины мнимой вежли­вости, и поднял трубку телефона. — Уолтер, разве это не рано для тебя?

Поскольку разница между Нью-Йорком и Лондоном состав­ляла пять часов, в Штатах сейчас было всего шесть утра.

Очень рано, — раздался неожиданно четкий и близкий голос Уолтера Гринбаума. — Но при этом и слишком поздно. Когда мы сможем поговорить лично?

Это прозвучало тревожно.

Не знаю, Уолтер, — ответил Макс. — Мне надо быть завтра в «Банке Слоновой Кости» в Найроби. Не думаю, что смогу вер­нуться в Штаты раньше, чем...

Я здесь.

Макс моргнул.

Здесь? Ты в Лондоне?

Я только что прилетел на «Конкорде». Когда ты освобо­дишься?

Макс понял, что раз уж Уолтер Гринбаум вместо того, чтобы позвонить, отправить факс или просто дождаться его возвраще­ния, бросает все и лично летит в Лондон, то дело серьезно.

Прямо сейчас, — произнес он, повесил трубку и обратился к газетчикам. — До свиданья.

***

Уолтер Гринбаум был плотным мужчиной слегка за пятьдесят с большими мешками под глазами, из-за которых он выглядел так, словно в нем сосредоточилась вся земная скорбь. Однажды, когда приятель заметил, что удаление этих мешков — простей­шая пластическая операция, он ответил: «Ни за что. Без этих мешков я из адвоката превращусь в истца». И был прав. Мешки придавали каждому его слову значимость, уверяя каждого, что их обладатель видел и пережил все на свете. А говорить он умел, как никто другой.

Доброе утро, Уолтер.

Привет, Макс.

Кофе? Ты уже позавтракал?

В прошлые выходные взломали твой дом в Каррпорте на Лонг-Айленде.

«Я слышу об этом впервые», — напомнил себе Макс. Изобра­жая легкий интерес, он спросил:

Взлом? Вот что бывает, когда оставляешь дом пустым. Много взяли?

Серебра и прочих ценностей на четверть миллиона плюс автомобиль.

У Макса отвисла челюсть. Он впал в ступор и не мог даже при­думать, что ответить.

Насладившись наступившей тишиной, Уолтер усмехнулся и пояснил:

Да, Макс. Он вернулся. Сбежал из полиции и вернулся в дом.

Вернулся? Вернулся?

Что известно Уолтеру?

Они стояли в бело-золотой гостиной, у окна с видом на Темзу, где черные птицы, борясь с ветром, сновали под быстро плыву­щими высокими облаками. Но сейчас обоим было не до любова­ния пейзажами. Уолтер указал на белый диван со словами:

Почему бы тебе не присесть, Макс? А то, того и гляди, упадешь.

Макс сел. Уолтер взял за спинку бело-золотой стул и подтащил его к дивану, оставляя следы на белом ковре. Сев перед Максом, словно учитель, опечаленный поведением ученика, он предложил:

Я — твой адвокат, Макс. Постарайся не врать мне.

Макс, наконец, пришел в себя. Итак, грабитель сбежал от этих копов-растяп, вернулся в дом (за кольцом?), обчистил его и вывез добычу на угнанном автомобиле. В итоге участие Макса в собы­тиях того вечера стало всем известно. Плохо.

Уолтер, я всегда говорю тебе правду. Если я не хочу тебе о чем-то сообщать, то просто промолчу. Но я никогда не вру.

Ты был обязан рассказать мне, что собираешься нарушить запрет суда.

Тогда ты стал бы настаивать, чтобы я этого не делал.

Кто эта женщина?

Которая была в Каррпорте? Мисс Сентябрь, — Макс пожал плечами, но тут его вдруг посетила другая ужасная мысль. — Лютеция знает?

Пока нет.

Уолтер, моя жена не должна узнать об этом ни сейчас, ни вообще когда-либо. Ты отлично это понимаешь.

Безусловно. И это вторая причина, по которой мне жаль, что ты не сообщил о своих намерениях, прежде чем осуществить их.

- Не понимаю... как... как... — Макс запнулся, глубоко выдо­хнул и начал заново. — Как это вышло? Как все узнали про меня?

Очевидно, полицейские сначала собирались прикрыть тебя, но как только задержанный выскользнул из их рук, это стало для них слишком проблематично. Кроме того, ты лично звонил по 911.

Не могу поверить! Уолтер, если бы ты только видел этого гра­бителя! Как они умудрились проморгать его? Он же был послу­шен, как корова!

Уолтер покачал головой, и мешки у него под глазами заколы­хались.

Не стоит доверять тем, кто послушен, как корова, Макс.

Теперь я это вижу. Итак, он вернулся. — Макс задумчиво потер подбородок. — Я полагаю, за кольцом.

- Что?

Нет-нет, ничего.

Макс, — сказал Уолтер, откидываясь на стуле, отчего тот пискнул, словно мышь, — ты отлично знаешь, что своему адво­кату нужно доверять во всем.

Знаю, знаю, ты прав. — Макс не привык чувствовать себя неловко перед другими людьми, и ему это не понравилось. Поэ­тому он решил перейти в атаку. — Просто я не уверен, что ты най­дешь это забавным.

Уолтер поднял брови, отчего мешки под глазами стали напо­минать вымя.

Забавным? Макс? Предполагается, что я сочту что-то в дан­ной ситуации забавным?

Макс слегка усмехнулся.

Ну, фактически, я украл у грабителя кольцо.

Ты украл...

Его кольцо. — Макс и поднял руку и продемонстрировал трофей. — Вот оно. Видишь? На нем имеется триграмма, и...

Ты держал его под прицелом и решил...

Нет-нет, потом. Когда приехала полиция.

Ты украл у грабителя кольцо в присутствии полиции?!

Ну, они предложили осмотреться и проверить, все ли на месте, и тут меня озарило. Я сказал, что кольцо у грабителя на пальце принадлежит мне. И тогда копы приказали вернуть кольцо мистеру Фербенксу. — Макс сиял. — Тот парень был взбешен.

Настолько взбешен, что сбежал из полиции, вернулся в поис­ках тебя, не нашел и в качестве компенсации унес добра на чет­верть миллиона долларов.

Неплохая сделка с его точки зрения. — Макс вытянул руку, чтобы полюбоваться кольцом. — И с моей тоже. Ведь страховая компания возместит весь ущерб. Она же принадлежит нам.

А судья задаст тебе несколько вопросов.

Ну да, я так и предполагал, — согласился Макс, и тут на его хорошее настроение наползла темная туча. — Но мы ведь сможем снизить опасность, да? В смысле, я могу сказать, что заехал туда за личными вещами, не подпадающими под запрет Главы 11. Так случилось, что именно в этот момент в дом забрался грабитель, к счастью, я оказался начеку и бла-бла-бла. И не возникнет необ­ходимости упоминать про Мисс Сентябрь. Главное — соблюдать максимальную осторожность, чтобы Лютеция ни о чем не узнала.

Суду явно не понравится, что сразу после этого ты покинул страну.

Не сразу! Уолтер, эта поездка была запланирована еще несколько месяцев назад. Ты же знаешь, что я заранее планирую все свои перемещения.

Я говорил по телефону с судьей.

- И ?

Сложнее всего было убедить его встретиться с глазу на глаз, прежде чем начнется судебное заседание с участием всех заинте­ресованных сторон.

Судебное заседание? Зачем?

Да затем, Макс, — раздраженно повысил голос Уолтер, — что ты нарушил запрет

Главы 11.

Ради бога, Уолтер, всем известно, что это просто некие услов­ности, пустяки, к которым нельзя относиться серьезно.

А вот судья относится серьезно к каждому пустяку. Если выяснится, что ты пользуешься замороженными активами, то он может возобновить слушания и ввести внешних управляющих от кредитных организаций...

Этих слизняков...

Макс!

Да-да, слушаю!

Включая Налоговое управление США.

Макс зарычал. Он терпеть не мог, когда его начинали обкла­дывать со всех сторон. Через силу он вымолвил:

Что ты хочешь от меня?

Отложи поездку в Найроби.

Уолтер, это очень сложно, они...

Но возможно, и ты об этом прекрасно знаешь. Вместо Най­роби завтра ты полетишь со мной в Нью-Йорк и встретишься там в четверг с глазу на глаз с судьей.

- И?

И будешь каяться.

Макс скорчил недоуменную гримасу.

Как это делается?

Потренируешься в самолете.

15

Есть одна проблема, — произнес Дортмундер.

Вашингтон, — предположила Мэй.

Именно.

Шел дождь. Они возвращались домой из кинотеатра. Мэй любила смотреть фильмы, и они время от времени ходили туда. Но в этот раз, в отличие от остальных зрителей в зале, Дортмун­дер видел на экране исключительно персонажей, которые не нуж­дались в кольце удачи. Когда те направлялись к остановке, авто­бус просто стоял и терпеливо их дожидался. Когда они звонили в дверь, то хозяин квартиры, должно быть, уже стоял, прижав­шись к ней с обратной стороны, — судя по скорости, с которой открывал. Когда они собирались ограбить банк, то прямо перед входом обнаруживалось свободное место для парковки. Когда кого-то выкидывали из окна, то он даже не затруднялся посмо­треть по сторонам, а просто протягивал руку, хватался за заранее кем-то приделанный в нужном месте флагшток и спокойно висел так, пока внизу не проезжал грузовик с сеном.

Дортмундер при желании мог припомнить несколько соб­ственных падений с высоты, но все они заканчивались отнюдь не в грузовиках с сеном.

Вашингтон, — повторил он.

Это просто город, Джон, — заметила Мэй. — Ты же знаешь города.

Я знаю этот город, — ответил Дортмундер, указывая на мокрый тротуар под ногами. — В Нью-Йорке я знаю, что делаю, знаю, где нахожусь и знаю, кто я. В Вашингтоне я не знаю ничего: ни куда пойти, ни что сделать, ни как говорить.

Джон, в Вашингтоне говорят по-английски.

Возможно.

Все, что тебе нужно — партнер, который поможет сориенти­роваться на месте.

И что я ему предложу за это? Половину кольца?

Этот Фербенкс очень богат. В его квартире должно быть немало ценных вещей. Вспомни, сколько всего ты взял на Лонг-Айленде.

Это верно. Но с другой стороны, кого я знаю в Вашингтоне? Все мои знакомые живут здесь.

Поспрашивай.

Кого?

Всех. Начни с Энди, у него куча знакомых.

Что касается Энди, — рассуждал Дортмундер, пока Мэй открывала кодовый замок в их дом, — тут все дело в том, что он любит знакомиться.

Они поднялись по лестнице. Дортмундер мечтал о стакане хоро­шего бурбона. Весенние дожди — теплые, но оттого не менее мокрые.

Мэй открыла дверь в темную квартиру. Щелкнув выключате­лем, Дортмундер саркастически заметил:

Подумать только, Энди нет дома.

Энди здесь не живет.

Уверена?

Мэй сосредоточенно запирала дверь. Дортмундер поинтере­совался:

Хочешь бурбона? Или пива?

Чая. Я сама приготовлю. — Очевидно, очередной рецепт, почерпнутый в журналах, которые она постоянно читала.

А я пройдусь по бурбону, — решил Дортмундер. — И тоже приготовлю его сам.

Они направились на кухню, включая везде по дороге свет. Дортмундер налил себе бурбона, который выглядел теплым, даже несмотря на плавающие в стакане кубики льда; так часто бывает, когда вы знаете, что питье сейчас согреет вас изнутри.

Мэй ждала, пока заварится чай.

Пойду в гостиную, — решил Дортмундер, вышел и тут же вер­нулся, чтобы сообщить. — Он здесь. Я же тебе говорил, помнишь?

Не отрывая взгляд от чая, Мэй поздоровалась:

Привет, Энди!

Привет, Мэй, — отозвался Келп, появившийся на пороге. Дортмундер вновь вернулся в гостиную, заметив:

Мог бы предупредить, что приедешь.

Зачем, если я уже здесь? — удивился Келп.

- Ну да, ну да.

За плечом у Энди висела кожаная котомка, наподобие тех, что носят солдаты в вестернах. Дортмундер не был уверен, что хочет знать о ее содержимом, но не сомневался, что все равно об этом скоро узнает. Энди поправил котомку, кажущуюся на вид доста­точно тяжелой, и заявил:

Прежде всего я бы выпил пива.

Дортмундер немного подумал, разглядывая стакан в своей руке. С трудом изобразив гостеприимного хозяина, он предложил:

Может, хочешь бурбона?

Спасибо за предложение, Джон, но я бы предпочел пиво. Таким образом, каждый остался при своем. Дортмундер уселся в любимое кресло в гостиной, продегустировал бурбон и остался удовлетворен результатом. Энди с пивом вошел следом, плюхнулся на диван, водрузил на журнальный столик котомку и начал ее расстегивать.

Что бы там ни было, прежде, чем ты ее откроешь, позволь спросить, — сказал Дортмундер.

Конечно, — кивнул Энди и, оставив котомку в покое, взял банку с пивом.

Ты кого-нибудь знаешь в Вашингтоне?

Энди отхлебнул пива и начал перечислять:

Президента. Потом одного сенатора, правда, забыл фами­лию. И еще стюардессу по имени Жюстин.

Дортмундер посмаковал бурбон и уточнил вопрос:

Кого ты знаешь не из гражданских?

Энди посерьезнел.

Ты имеешь в виду кого-то из нашей профессии? А-а-а, тебе нужен сопровождающий, когда ты соберешься в «Уотергейт»?

Мэй предполагает, что там может оказаться достаточно добычи, чтобы этот парень не остался внакладе.

Это точно, судя по прошлому разу. Дай-ка подумать. — Энди отставил пиво и снова занялся котомкой. — Кстати, вот причина по которой я здесь.

Угу.

Энди расстегнул котомку, вытащил небольшой черный метал­лический ящик с телефонной трубкой и заявил:

Мне придется на несколько минут отключить твой телефон.

Дортмундер подозрительно уставился на ящик.

Это автоответчик? Я же говорил тебе, Энди, что не намерен...

Нет-нет, Джон, я помню, как ты относишься к современным технологиям. — Ухмыльнувшись, Энди пожал плечами, развел руки и добавил. — И теперь я тебя понимаю. Единственная при­чина, по которой ты пользуешься автомобилями, состоит в том, что твоя квартира слишком мала, чтобы держать в ней лошадь.

Это что, сарказм, Энди?

Нет, что ты! Это — факс. Наверняка ты уже видел подобные.

Это точно. Не одну такую фиговину он оттащил скупщикам краденого. В обычном мире они являлись еще одним способом отправить другому человеку сообщение и получить ответ. Но среди жизненных приоритетов Дортмундера передача сообще­ний и получение в ответ дурных новостей явно не значились, и поэтому он не видел применения данному устройству в своем собственном мире. Даже если бы у него и был факс, кому бы он мог отправить сообщение? И что в нем написал? И кто бы ответил ему нечто такое, что нельзя было бы сообщить по телефону, пись­мом или за пивом в «Оу Джей» на Амстердам-авеню?

Тем временем Энди присел на корточки у телефона, выдернул его из розетки и принялся подсоединять факс.

Ну и зачем он вдруг мне понадобился? — ворчливо поинте­ресовался Дортмундер. — И сколько времени мне придется его тут терпеть?

Твое мнение о факсе глубоко ошибочно, Джон. Говорят, это устройство изначально придумали федералы для регулярного обмена информацией, но сейчас оно стало уже не менее рутин­ным, чем телефон. Минутку. — Энди снял трубку и набрал номер.

Надеюсь, это местный вызов?

Не совсем. Алло! Это Энди. Отправляй, — произнес Келп в трубку и повесил ее.

Не обращай на меня внимания, — вздохнул Дортмундер. Бурбон в его стакане практически закончился.

Не вставая, Энди обернулся к Дортмундеру и объяснил:

Мне звонил Уолли. У него есть новости, но никому из нас не хочется обсуждать их по телефону. Поэтому он...

Зазвонил телефон.

Сними трубку. Ты же рядом, — попросил Дортмундер.

Нет-нет, это Уолли.

Телефон зазвонил во второй раз, и в дверях появилась Мэй с кружкой чая. Она увидела черный ящик и спросила:

Это еще что?

Внезапно факс издал громкий высокий оглушительный писк, словно целая стая птенцов голубя, одновременно подвергшихся смертельным пыткам. Глаза Мэй расширились, чай в кружке заходил волнами, и она повторила:

Это еще что?

Голуби заткнулись — очевидно, сдохли. Ящик весело зажужжал.

Это факс, — пояснил Дортмундер. — Похоже, это единствен­ный способ, которым отныне предпочитает общаться Уолли.

Поехало! — воскликнул Энди.

Дортмундер и Мэй в немом восхищении наблюдали, как из ящика начал выползать широкий белый бумажный язык с напе­чатанными на нем буквами.

Энди по-отечески улыбнулся ящику.

Напоминает станок по производству макарон, правда?

Ага, — с трудом выдавил Дортмундер.

Белая бумага, сворачиваясь в свиток, подобно папирусу, про­должала медленно выползать из ящика. Наконец, она останови­лась, раздался дребезжащий звонок, и Энди нагнулся, чтобы ото­рвать лист. Выпрямившись, он прошествовал обратно к дивану, уселся, отхлебнул пива, развернул факс (в этот момент он напо­минал глашатая, объявляющего о прибытии в королевство гер­цога из Карпат) и зачитал:

«Дорогие Джон, Энди и мисс Мэй...». — Он прервался и с улыб­кой заметил. — Какой вежливый парень этот Уолли!

Он — чудесный человек, — заявила Мэй и присела. Но, как подметил Дортмундер, она оставалась напряженной, сидя на кра­ешке кресла и сжимая чашку с чаем обеими руками.

Энди вернулся к оглашению воззвания, или как еще это там называлось:

«Мне удалось скачать информацию из внутренней сети «ТрансГлобал Юниверсал Индастриз», личной холдинговой компании Макса Фербенкса. Его планы изменились. Вместо Найроби он летит обратно в Нью-Йорк».

Хорошие новости, — произнес Дортмундер с легким удив­лением, как другой на его месте воскликнул бы: «Смотрите! Еди­норог!».

«Он собирается прибыть завтра вечером...».

В среду, — уточнила Мэй.

Точно. «... потому что на четверг назначена его встреча с судьей по поводу Главы 11.

В пятницу он уедет в Хилтон-Хед, а затем вернется к своему прежнему графику».

Он собирается провести здесь две ночи, — заметил Дор­тмундер, позвякивая льдом в пустом стакане. — Где именно?

Сейчас узнаем, — заверил Энди и продолжил чтение. — «В Нью-Йорке Фербенкс вместе с женой Лютецией остановится в театре «Н-Джой» на Бродвее. Надеюсь, что смог вам помочь. С искренним уважением, Уоллес Нурр».

Где? — потрясенно переспросил Дортмундер.

В театре «Н-Джой» на Бродвее.

Он остановится в театре?!

По крайней мере, это не Вашингтон, Джон, — вмешалась Мэй. — Это — Нью-Йорк.

А ты его отлично знаешь.

Несомненно. Лучше всех. Парень живет в театре. Конечно, ведь все в Нью-Йорке живут в театрах, разве нет?

16

Хотя двумя столпами, на которых зиждилось могущество «ТЮИ», являлись недвижимость (дешевое жилье, офисные зда­ния и отели) и средства массовой информации (газеты, журналы и кабельное телевидение), с самого начала своего существова­ния компания старалась запускать щупальца и в другие области бизнеса. В последние годы недвижимость и СМИ переплетались все больше, принося обоюдную пользу при создании парков раз­влечений, покупке киностудий, переоборудовании заброшенных причалов и разрушенных городских зданий в туристические цен­тры. Наиболее ярким примером таких взаимовыгодных связей стало строительство театра на Бродвее.

Центр острова Манхэттен — это отправная точка для раз­вития сферы развлечений и девелоперских проектов для всего капиталистического мира. Именно сюда ежегодно стекаются

миллионы туристов со всей планеты, дабы посетить сооружения, воздвигнутые на земле стоимостью в сотни тысяч долларов за квадратный метр.

Макс Фербенкс давно хотел зримо обозначить свое присут­ствие в Нью-Йорке. Главным образом, потому, что многие знаме­нитые миллиардеры уже давно обосновались здесь, а преумноже­ние прибыли невозможно в природе без постоянной конкурен­ции. Макс всерьез рассчитывал на этот проект, надеясь, что со временем тот станет для Нью-Йорка тем же, чем «Дисней Уорлд» стал для Орландо¹⁷. Не менее важным было и то, что согласно Книге, название «Н-Джой» означало «Радость».

Официально «Н-Джой Бродвей» являлся театром, предназна­ченным для повторных постановок некогда известных мюзиклов, но на самом деле это было гораздо более многофункциональное здание. К нему вела уютная галерея из магазинов и бутиков, сти­лизованная под старый Нью-Йорк и разительно контрастирую­щая в глазах туристов с опасностями, подстерегающими их на расположенной рядом 57-й улице.

Зрительный зал театра представлял собой современную фее­рию: вращающиеся платформы, поднимающиеся и опускающи­еся с помощью гидравлики, полностью компьютеризированное оборудование, встроенные дым-машины и звуковые системы «Долби» под каждым сиденьем. Над всем этим великолепием воз­вышалась 49-этажная гранитная башня, в которой сначала шли офисы (шоу-бизнес, архитектурные конторы, несколько компа­ний Макса Фербенкса), а, начиная с шестнадцатого этажа, рас­полагался отель «Н-Джой Бродвей». В среднем 82% из тысячи двухсот его номеров ежедневно были заняты, но мало кто из их обитателей задерживался здесь больше, чем на неделю. Как и в парижской «Гранд Опера», в этом здании был только один посто­янный жилец¹⁸.

Звали ее Лютеция Фербенкс. Высокая привлекательная жен­щина с густыми темными волосами, она всегда передвигалась несколько заторможенно, словно прежде чем сделать шаг, она высматривает под ногами муравьев, чтобы наступить на них. Величественность, которую ей это придавало, вкупе с трансиль­ванской внешностью подчеркивали склонность к пышным наря­дам и высоким головным уборам.

В течение последних шестнадцати месяцев (как и в обозримом будущем) Лютеция занимала 12-комнатные апартаменты, распо­ложенные на 15-м этаже, непосредственно под вестибюлем отеля. Защищенные стеклопакетами окна смотрели на самую знамени­тую городскую перспективу через гигантскую неоновую букву «О» в вывеске «Н-Джой», украшающую фасад здания. Частые гости (Лютеция быстро заняла привилегированное положение среди местных сливок общества) добирались до ее орлиного гнезда в спе­циальном частном лифте, расположенном рядом с входом в зри­тельный зал. Квартиру обслуживал технический персонал театра. За климат-контролем следили те же самые системы, что и в отеле и зрительном зале. Мебель была исключительно антикварной, а прислугу составляли отлично вышколенные иммигранты. Жизнь представлялась в розовом цвете, пока все не обосрал Макс.

Лютеции казалось, что он делает это намеренно. У него пери­одически возникал шальной ребяческий блеск в глазах, словно у школьника, намеренного, невзирая на риск, плюнуть жеваной бумагой в отвернувшегося учителя.

17 «Disney World» — самый большой по площади (100 км²) и самый посещаемый центр развлечений в мире. Открыт в 1971 году в Орландо, штат Флорида. Со­оружение «Дисней Уорлда» превратило Орландо из скромного поселка в процвета­ющий туристический центр.

18 Намек на роман Гастона Леру и одноименный мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера «Призрак Оперы», заглавный герой которых жил в подвале знаменитого париж­ского театра «Гранд Опера».

Они встретились в среду днем в парадном зале, где Люте­ция наблюдала, как идут приготовления к пятничному званому ужину, на который были приглашены новая суперзвезда CNN Джерри Гонт и эмир Хак-Как, владеющий нефтяным месторож­дением в Йемене. Поэтому когда Макс обнаружил супругу, он с облегчением убедился, что та занята гораздо более важными вещами, чем разборки с провинившимся мужем.