Куда заводит страсть

Глава 12

Сдержав слово, Рэнд провел Розали в замок так осторожно, что никто не увидел их по дороге. На пороге комнаты он поцеловал ее, прежде чем проститься.

Опасаясь, что по ее счастливому виду окружающие немедленно догадаются о случившемся, Розали была необычно тиха за обедом. Всего несколько раз осмелилась она поднять глаза, боясь встретиться взглядом с Рэндом.

Противный! Он не пришел к ней следующей ночью.

Целых два часа Розали ждала и уже раздумывала, не пойти ли самой к нему, но осторожность одержала верх, и она, погасив свечи, легла спать.

Проснувшись, утром она обнаружила на подушке желтую розу, с которой были аккуратно срезаны шипы.

Поднеся нежный бутон к лицу, она вдохнула его аромат и мысленно перенеслась в напоенный благоуханием сад, где произошло их последнее свидание.

В таком сонно-мечтательном настроении Розали пребывала почти весь день.

– Это здесь, – прошептала Мирель, украдкой продвигаясь по коридору.

Розали потянула на себя золоченую ручку двери, но она не поддавалась.

– Ты права, – разочарованно сказала она. – Закрыто.

Но почему эта портретная галерея заперта?

– А вы думаете, это галерея?

– Да, наверное, ведь комнаты по обеим ее сторонам полны картин и бюстов предков д'Анжу. – Розали с подозрением посмотрела на дверь. Это была единственная комната в замке, где они с Мирель еще не побывали.

Встретившись с ней взглядом, Розали поняла, что бурная фантазия Мирель подталкивает ее на поиски разгадки тайны закрытой двери.

– Вероятно, там было совершено убийство, – прошептала она, и Розали засмеялась.

– Нет, скорее всего комнату заперли просто случайно.

– Может быть, нам попросить ключ у мадам Альвин?

Розали покачала головой.

– А вдруг ее закрыли специально, тогда у нее найдется причина отказать нам. И если нас потом застанут здесь, как мы все объясним?

Посмотрев друг на друга, они улыбнулись, предчувствуя нечто необычное.

– Мадемуазель, нет ли у вас…

– Тебе нужна шпилька? Ею ты сможешь открыть замок, да?

– Может быть… Но надо прежде убедиться, что поблизости никого нет.

Мирель проворно повернула тонкую острую шпильку…

– О, да у тебя тоже масса талантов, Мира, – удивленно заметила Розали, и девушка улыбнулась.

– Жив, я рядом с Гильомом, многому научишься, чтобы не пропасть с голоду. Он показал мне, как это делается.

Мирель впервые говорила сама о своей прошлой жизни. Наклонив голову, Розали с интересом смотрела на нес.

Она не знала, что ей довелось пережить, но было ясно, что жизнь закалила ее.

Как же смогла она остаться такой милой и неиспорченной? Что тому причиной – сильная воля или нежная забота Гильома, оберегавшего сестру от грязи и пошлости жизни?

После нескольких усилий замок вдруг тихонько щелкнул, и Мирель с торжеством посмотрела на Розали. Открыв дверь, они не задумываясь быстро скользнули внутрь.

Да, это действительно была портретная галерея со множеством развешанных по стенам картин, которые смотрели на них глазами одетых в старинные наряды незнакомцев.

Один портрет висел отдельно от других. Он помещался между двух роскошно обрамленных зеркал.

Подойдя к окну, Розали отдернула штору, чтобы лучше рассмотреть его.

– Элен Маргарэт д'Анжу, – прочитала Мирель табличку, подойдя ближе.

Теперь Розали знала, почему была закрыта эта комната. Какие чувства, какие переживания были заперты здесь вместе с живописным образом этой женщины?

– Какая красивая! – сказала Мирель. – Кто это?

– Его мать, – просто ответила Розали. – И не так уж она красива. Мира.

Может быть, ее чувство к Рэнду мешало ей беспристрастно воспринимать портрет, Элен д'Анжу была действительно необыкновенно хороша.

Классические черты ее лица, прихотливый изгиб губ, напоминавший губы Рэнда, и насмешливое выражение, которое тоже было знакомо Розали… Только глаза, пожалуй, были другими: у Элен изумрудные, а у Рэнда – зеленовато-золотые.

Было нечто жуткое и сверхъестественное в том, чтобы находить черты Рэнда в портрете этой незнакомой женщины. Впрочем, в ней хватало и своей собственной, неповторимой красоты, которую она не передала своему старшему сыну. Вместо нее Рэнд унаследовал сильные упрямые черты, справедливо отнесенные Розали к отцовской линии Беркли. Большой, выразительный рот Рэнда, его сияющая улыбка, соединение янтаря и солнца в цвете его волос – всего этого не было в чертах его матери.

Казалось, характеру Элен Маргарэт свойственны самые разные проявления – насмешка, гнев, даже страсть, но только не любовь…

"Вы мучили его, когда он стремился к вам", – горько думала Розали, и эта мысль заглушала и перекрывала все ее чувства в восприятии портрета.

Она не находила в своем сердце никакого "сочувствия к женщине, которая безжалостно ранила тех, кто любил ее. Розали еще раз с неприязнью посмотрела на портрет.

– Наверное, – сухо проговорила она, – художнику удалось точно передать сходство.

– Что вы сказали, мадемуазель?

– Пойдем отсюда, Мирель. Есть сотни других вещей, на которые я буду смотреть куда более охотно.

– Ну хорошо, пойдемте на кухню, к мадам Альвин, – предложила Мирель и осторожно открыла дверь.

– На кухню? Зачем?

Девушка внимательно посмотрела по сторонам.

– Может быть, вы попросите ее подать английский чай?

– Английский чай? Почему? – спросила Розали, удивляясь, откуда Мирель могла знать тонкости английских традиций.

Во Франции чай почти не употреблялся, и все пили кофе. Догадавшись, в чем дело, Розали засмеялась.

– Это, верно, из-за того описания в книге, которую мы читали сегодня. Только не говори, пожалуйста, что ты никогда не пробовала чая!

– Конечно, я не пила его, но, если вы скажете мадам Альвин, что соскучились по настоящему английскому чаю, я с радостью присоединюсь к вам…

– Ну конечно, я скажу ей! – воскликнула Розали.

Ее не переставали удивлять вещи, которые вызывали любопытство Мирель.

– Ну хорошо, пойдем на кухню, – сказала Розали. И они крадучись вышли из комнаты.

В кухне не было никого, кроме мадам Альвин. Потратив целое утро на распоряжения слугам, она отдыхала за чашкой кофе и неспешно размешивала ложечкой сахар.

– – Девушка, которая приносит молоко по утрам, опоздала сегодня, – сказала она, обращаясь к вошедшим Мирель и Розали.

Она отпила глоток и вздохнула.

– Я ждала ее… Ах, какая она копуша! Никогда не пропустит ни одного молодого парня, а потом еще любезничает с Джереми, пока он чистит конюшню.

– Этот Джереми сам ко всем пристает, – сказала вдруг Мирель, и ее темно-карие глаза озорно блеснули. – Стоит только разок ему улыбнуться, так он уже липнет, как муха да мед.

Мадам Альвин разразилась громким смехом, ударяя себя по пухлым коленям, а Розали понимающе посмотрела на Мирель.

– Так вот почему ты была так холодна с ним! – сказала она.

– Да-да, – с гримаской отвращения ответила горничная. – Но это бесполезно. Как правило, такое обращение разжигает их еще больше. Он вообразил себя взрослым мужчиной, а сам только на два года старше меня! Самодовольный мальчишка. Представьте, он хотел поцеловать меня в первый же раз, как я пришла на конюшню, словно я позволю, когда на нас смотрят все эти лошади.

– Ужасно, – ответила Розали, вдруг покраснев от стыда.

Тут в дверь постучали, и мадам Альвин заторопилась навстречу злосчастной молочнице, ругая ее за медлительность. Потом сняла немного сливок для кофе и поставила бидон на стол.

Вскоре заговорили об английском чае и дружно одобрили это предложение. Мадам Альвин сказала, что это будет просто замечательно, так как она еще ни разу не пробовала этот знаменитый напиток. Перебивая друг друга, они с оживлением вносили поправки в меню.

– В книге сказано, – заметила Мирель, – что они едят такие маленькие.., маленькие…

– Сандвичи, – ответила Розали. – Огурец, немного салата и, может быть, сыр…

– А еще они едят имбирные пряники, – продолжала Мирель, выглядевшая сейчас совсем юной. – И маленькие кексы, и сахарные булочки с изюмом, и…

– Мадам, – мягко прервала ее Розали. – Вы не беспокойтесь, пожалуйста. Все, что вы приготовите, будет хорошо. Так, что-нибудь незатейливое, чтобы Мира поняла, как в Англии пьют чай.

– Мы будем сидеть как знатные леди, – не унималась Мирель. – Я буду графиня, а мадам Альвин – баронесса, а вы.., кем будете вы, если выйдете замуж за месье де Беркли?

– Если что? – смущенно переспросила Розали.

– Мира! – воскликнула мадам Альвин и принялась упрекать ее за то, что она задает такие бестактные вопросы.

Розали покраснела, поняв, что их отношения с Рэндом более чем очевидны для окружающих. Если бы Рэнд опять сделал ей предложение, она не заставила бы себя долго уговаривать и согласилась не раздумывая.

– Я буду леди Беркли, – серьезно ответила она.

– О, в точности как Элен Маргарэт! – обрадовалась Мирель.

– Нет! – вдруг резко воскликнула мадам Альвин, тряхнув головой. – Не как Элен, совсем не так.

Затаив дыхание, Розали и Мирель ждали, что она еще скажет, но мадам Альвин ограничилась только этим замечанием и сменила предмет беседы.

– Мира, – сказала она, – что еще написано в книге об английском чае?

– А что это значит – не как Элен Маргарэт? – не унималась Мирель.

Мадам Альвин вздохнула и поджал" губы.

– Больше я ничего не скажу.

– Но здесь же нет посторонних, – настаивала Мирель. – Почему бы вам не рассказать мадемуазель что-нибудь, что ей наверняка будет интересно?

– Нечего здесь рассказывать, – ответила мадам Альвин, взглянув на Розали. – Вы, мадемуазель, не такая, как Элен.

– Вы знали ее? – серьезно спросила Розали.

– Да, с самого ее рождения. Я была здесь, когда месье Роберт де Беркли приехал во Францию делать ей предложение, и потом, когда они поженились и когда родился ее старший сын, и она привезла его сюда, чтобы показать маркизу, своему отцу.

Она часто приезжала в д'Анжу погостить, Элен не любила Англию, и чем больше времени она проводила там, тем сильнее менялась. Поэтому я всегда думала, что Лондон – очень дурное место.

– Нет, – задумчиво ответила Розали. – Во всяком случае, не больше, чем Париж. Хотя, может быть, он и плох, особенно для впечатлительного человека, – Лондон полон людей, занятых лишь поисками развлечений.

– Элен была воспитана очень строго, – продолжала мадам Альвин. – В старинных традициях французской знати. Она была очень тихой, спокойной девушкой, но скучала и тяготилась жизнью уединенного замка. Она вышла замуж очень быстро, можно сказать, за первого же, кто посватался к ней, – за месье Роберта де Беркли.

Розали кивнула. Она с неохотой призналась самой себе, что понимает Элен. Она сама ненавидела однообразие и скуку и мечтала о переменах в своей жизни.

– Но муж и дети, вся ее новая жизнь, наверное, успокоили ее, – предположила она. – Ведь для нее началась другая жизнь, и она имела не только обязанности, но и возможности посещать балы и концерты.

– Она не любила ответственности, – печально сказала мадам Альвин. – Зато очень полюбила приемы и балы. До меня доходили слухи о многочисленных скандалах, в которых она была замешана. Я не решусь повторить ни одну из этих историй, так как не знаю, насколько они правдивы.

Но два раза в год она приезжала сюда, в замок д'Анжу, без детей и мужа, чтобы переждать, пока улягутся слухи.

– И вы замечали тогда, что она изменилась? – опять спросила Розали.

– О да.., она уже не думала ни о ком, кроме себя самой. В свой последний приезд Элен изменила убранство замка, истратив на это кучу денег, и, что хуже всего, злоупотребляя правом "corvee", принуждала крестьян работать на нее.

Розали удивленно посмотрела на мадам Альвин.

– Что? Что это – corvee? – спросила она. – Я никогда прежде не слышала об этом.

– Вы не знаете, потому что больше не существует этого проклятого обычая, – поморщившись, ответила Мирель. – Corvee – это право французской знати заставлять крестьян окрестных деревень работать на них без всякой платы. Если вдруг господа захотят строить дорогу, или посадить сад, или переделать что-нибудь в замке, то могут заставить крестьян бросить работы в поле, даже если идет уборка урожая. Зерно и овощи гниют на полях, в то время как крестьяне работают в прекрасном господском саду.

– Как это ужасно! – тихо сказала Розали.

– Да, – проговорила мадам Альвин со стыдом в голосе. – Я знаю, что многие крестьяне умирали зимой из-за прихотей Элен. Ее не любили здесь. Но маркиз баловал ее, ни в чем ей не отказывал. – Она тяжело вздохнула. – И чем несчастнее становилась Элен, тем более жестоко обращалась она с людьми. Последний раз она приехала сюда, бросив детей и мужа. Она умерла при родах вместе с младенцем. Мы с месье Альвином всегда беспокоились о том, как поживают ее сыновья, и я рада видеть, что на месье де Беркли не сказалось ее дурное влияние.

Мадам Альвин замолчала, и они долго сидели не говоря ни слова. Розали с горечью думала о том, что сказала бы мадам Альвин, знай она, с чем пришлось столкнуться Рэнду из-за беспечности его матери. Что сказала бы она, узнав, что Рэнд был алкоголиком еще в отрочестве и что они с братом пережили много тяжелых дней.

Рэнд рос непослушным сорванцом, а Коллин, насколько она знала, стал брезгливым, утонченным франтом.

– Я не думаю, что большинство женщин – хорошие матери, – сказала наконец Мирель, положив голову на сложенные на столе руки.

– Не правда, моя мама была очень добра со мной. – Розали вспомнила об Эмилии и ощутила боль в сердце. – Она всегда огорчалась, видя, что меня не радует моя жизнь.

Она говорила, что это приведет к беде. Кажется, так и случилось.

Тут мадам Альвин вдруг весело рассмеялась, разрядив напряженную тишину, воцарившуюся было в кухне.

– Матери всегда думают, что они правы, – сказала она, и Розали, улыбнувшись, согласно кивнула в ответ.

За столом, покрытым кружевной скатертью, сидели Розали и Мирель. Розали разливала свежезаваренный чай в чашки китайского фарфора, а Мирель намазывала хлеб густым кремом.

Они представляли поистине трогательную и милую картину, и Рэнд залюбовался девушками, остановившись в дверях гостиной.

С нежностью смотрел он на Розали, одетую в пышное бледно-голубое платье, цвет которого подчеркивал и оттенял синеву ее глаз.

Волосы ее были собраны в высокую прическу, глядя на которую, так и хотелось запустить в нее пальцы и разбросать по плечам шелковый водопад.

Она выглядела как настоящая леди и только ему одному известные черточки выдавали ее страсть, ее живой характер. Взгляд Рэнда остановился на изящных округлостях ее фигуры и высокой груди. Да, в Лондоне его ждет немалая забота – придется потрудиться, ограждая ее чистую пылкую красоту от нескромных взглядов.

– Не хотите ли сахару? – медленно спросила Розали на английском языке, и Мирель, сдвинув от напряжения брови, тоже по-английски ответила:

– Не только я хочу сахар, но я.., хочу еще сандвич.

Рэнд засмеялся.

– Ты говоришь, как истинная англичанка, – заметил он.

Розали взглянула на него.

– Мы прочитали в романе Джейн Остин. Там упоминалось о чае, и, конечно, Мирель захотела попробовать его.

– Ну естественно.

Рэнд хотел было добавить что-то еще, как вдруг их идиллию нарушило неожиданное происшествие.

Сквозь стеклянные двери из глубины сада донеслись ругательства и звуки потасовки. Через минуту появился Гильом, таща за собой мужчину средних лет со связанными за спиной руками. И хотя Гильом был значительно больше своей жертвы, он, признаться, с трудом тянул пленника, который отчаянно сопротивлялся.

Широко распахнув дверь, Рэнд вышел им навстречу.

– Гильом, что, черт побери, происходит? – крикнул он, а мужчина, увидев его, побледнел.

– Простите, месье, – ответил Гильом, хватая пленника за шиворот, чтобы не дать ему удрать.

Перед ним стоял бедно одетый человек, скорее всего какой-нибудь разорившийся крестьянин, лицо его было изрезано глубокими морщинами.

– Негодяй хотел стащить персики из сада. Я поймал его и, зная, что вы наверняка захотите побеседовать с ним, притащил его сюда.

– В самом деле, – проговорил Рэнд, приближаясь к ним.

Мирель и Розали, оставив чай, последовали за ним.

– Я отобрал у него еще несколько рыбин, – добавил Гильом, с возмущением глядя на незнакомца. – Наверняка тоже украл.

– Тебе должно быть известно, что вторжение в чужие владения преследуется законом, – начал Рэнд, глядя на незнакомца, осунувшееся лицо которого исказила ненависть. – Я не скупец… Я разрешил бы тебе ловить рыбу и охотиться на моей земле, если бы ты попросил меня об этом. Однако ты залез без спросу и просто обворовал меня.

– Я не идиот, – проскрежетал незнакомец. – И не нищий. Вы думаете, такой, как я, попросит о чем-нибудь д'Анжу? – Он снова рванулся, но Гильом резко встряхнул его, крепче беря за воротник.

– Свинья, – сказал он. – Говори почтительно с месье!

– Я не д'Анжу, – "произнес Рэнд.

Мужчина горько усмехнулся и остановил на нем лихорадочный взгляд.

– Ты не проведешь меня. Д'Анжу разорили мою семью, и я узнаю их где угодно. По твоим глазам и лицу, по грязной твоей душе я узнал тебя. Вы все – чертово отродье.

– Не переигрывай, дружок! – сказал Гильом, но Рэнд задумчиво посмотрел на незнакомца.

– Как это случилось? – спросил он, – Когда-то у меня был уютный дом, большая семья, и сыновья помогали мне содержать ферму. У нас даже деньги водились, но мы все потеряли из-за маркиза д'Анжу и его дочери Элен, они обобрали нас до нитки, чтобы оплатить ее счета. Он забрал наше зерно, заставляя печь для него хлеб, он обложил нас налогами, мы платили за все, разве что не за воздух. Моя жена умерла от голода. Вот какое наследство завещано вам, месье, и вы не имеете права судить меня за горсть ничтожных плодов, которые я взял.

Розали слушала затаив дыхание, но, увидев, что лицо Рэнда побледнело, едва не закричала. Рэнд и без того ощущал ответственность за грехи, совершенные его родителями, а слова незнакомца только отягчали бремя вины, которое он нес на своих плечах. Розали хотелось крикнуть: "Ты не виноват!", но, боясь уязвить его гордость, она молчала.

– Он не должен обвинять себя, – прошептала Мирель.

– Не должен, но делает это, – ответила Розали. Сердце ее разрывалось от сострадания.

Холодно посмотрев на браконьера, Рэнд сказал Гильому:

– Отпусти его.

И как только тот разжал железные тиски, крестьянин, посмотрев на Рэнда, бросился наутек, словно за ним гнался сам дьявол.

Повернувшись, Рэнд увидел Розали, стоящую у полуоткрытой стеклянной двери.

– Рэнд, я хотела бы поговорить с тобой, – промолвила она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно.

– Позднее, – как-то безразлично ответил он. – Сейчас я еду верхом.

– Алмаз уже оседлан, месье, – с неожиданной заботой в голосе подсказал Гильом.

Мирель попыталась мягко увлечь девушку к чайному столу.

– Мне нужно поговорить с ним, – сказала Розали, чувствуя сильное душевное волнение.

– Я не думаю, что он будет сейчас слушать вас, – ответила горничная.

– Черт! – Розали окинула чайный стол отсутствующим взглядом. – Я все равно не знаю, что сказать ему. Ах, да, надо было спросить, когда он вернется…

– Может, выпьете вина, мадемуазель? – осторожно произнесла Мирель.

– Да, пожалуй, только не разбавляй его, – ответила Розали и нахмурилась.

Наступил вечер, пришло время ужина, а Рэнда вес не было.

Тишина в замке сделалась столь напряженной, что Гильом, не выдержав, оседлал гнедую кобылу и поехал в деревню. Он вернулся часам к одиннадцати, пропахший табаком и пивом и чрезвычайно довольный. Ясно было, что он провел время в весьма приятной компании.

– Какой чудесный вечер, – сказал он, развязной походкой входя в гостиную. – Тепло и…

– Гильом! Как ты можешь пить и веселиться, зная, что мадемуазель беспокоится о месье…

– С ним все в порядке. Советую вам обеим отдохнуть, – улыбаясь, ответил он.

– Ты нашел его? – спросила Розали.

– Да, я видел его в деревенском кабачке…

– За игорным столом?

– И со стаканом доброго вина.

Розали побледнела.

– А что еще может делать человек в теплую летнюю ночь в местной таверне? – резонно заметил Гильом. – Я и сам не прочь пропустить стаканчик. У них там такое отличное…

Розали нахмурилась. Разве мог Гильом знать, что Рэнд избегал употреблять вино, не желая терять контроль над собой? Случай с браконьером произвел на Рэнда явно неприятное впечатление, но Розали не думала, что он примет это так близко к сердцу.

– Ты говорил с ним? – спокойно спросила она.

Гильом покачал головой.

– Значит, ты не знаешь, когда он вернется… Я, пожалуй, пойду спать, Мирель.

– Да, – тихо ответила девушка, идя вслед за ней.

Розали сняла платье и облачилась в простую белую ночную рубашку. Она попыталась читать, но ничто не шло ей на ум.

– Рэнд, – шептала она, глядя на пламя свечи. – Ты так горд и независим, что я теряюсь. Ты сказал, что заботишься и считаешься со мной, а сам уехал, даже не попросив моей помощи. Ты сказал, что тебе нужна моя любовь, моя зависимость от тебя. Я могу дать тебе и это, и многое другое. И пока ты не поймешь, что именно я могу успокоить и утешить тебя, я буду только игрушкой в твоих руках.

Розали до боли сжала пальцы. Казалось, время остановилось, как вдруг наконец послышались шаги. Она вскочила с постели и босиком подошла к двери. В конце коридора, в комнате, где была портретная галерея, горел свет. Розали вышла из спальни и неслышно двинулась по коридору. Открыв дверь, она увидела Рэнда в кресле, напротив портрета Элен, с бутылкой бренди в руках. Волосы его тускло блестели в свете лампы.

Он обернулся на звук шагов и равнодушно, как на манекен, посмотрел на Розали. Таким он был, наверное, когда много и сильно пил, – мрачным, замкнутым, с потухшим взором.

– Убирайся, – сказал он низким хриплым голосом.

Как больно могут ранить слова! Розали почувствовала, что они обожгли ее, словно удар хлыста. Она стояла беспомощная, растерянная, предлагая помощь, о которой никто ее не просил.

Несколько месяцев назад Розали Беллью выбежала бы из комнаты быстрее испуганного зайца, но сейчас сердитый взгляд его темных глаз, конечно, испугал ее, но она поборола страх.

– Если ты и дальше будешь сидеть вот так, то ничего не изменится, – сказала она. – Сидеть и пить…

Рэнд качнул бутылкой и произнес тоном взрослого, обращающегося к ребенку:

– Мне это помогает, я чувствую себя лучше, так что уходи…

– Я вижу, как это помогает тебе, – горько прервала его Розали.

– Ты ничего не понимаешь и не можешь судить об этом.

– Нет, я кое-что понимаю. Например, то, что ты долгое время пытаешься уйти от вины, – возразила она. – Предпочитая оставаться один на один со своей бедой.

Голос Розали был тих и нежен.

– Почему ты держишь это в себе?

– Грехи отцов, – мрачно начал Рэнд и отпил, из бутылки, – в крови нашей.

– Кроме не правильно понятой вины, в твоей крови только одно – твоя подавленность.

Розали подошла ближе.

– И здесь нет твоей вины, Рэнд, – дета не должны отвечать за грехи их родителей…

– Знаю. Но я должен отвечать за свои грехи. – Он помолчал. – А знаешь ли ты, что я делаю то же самое?

Он взглянул на портрет матери.

– Можешь ли ты понять, что я чувствую, зная, что во мне течет ее кровь! Она была вероломной, неспособной говорить правду, так же как ты не способна солгать. Она была настолько бессердечна, что ты и представить себе не можешь. Боже мой, ты не поймешь всего этого! А рядом с ней был отец-пропойца…

– Замолчи! – прервала его Розали, разрываясь между гневом и состраданием. – Не говори так больше! И не думай об этом. Я не нахожу в тебе ни ее черт, ни черт твоего отца…

Она села на ручку кресла и, повернув к себе лицо Рэнда, внимательно посмотрела на него.

– Я верила, что ты будешь заботиться обо мне, и ты заботился. Но есть и другие люди, которые зависят от тебя, верят тебе. Не надо опускаться до жалости к самому себе, это на тебя не похоже.

Поставив бутылку на стол, Рэнд взял ее за запястья и с силой отвел ее руки от своего лица, но Розали не сдавалась и нечаянно соскользнула к нему на колени. Почувствовав тепло ее тела, Рэнд прекратил борьбу.

– Она давно превратилась в воспоминание. Как может она теперь влиять на тебя? Это такой чудесный дом и великолепное место. Когда солнечный свет переполняет его, не смотри в темные углы в поисках теней, которых здесь и нет вовсе, освободись от этого, позволь ей уйти.

Ее последние слова, казалось, что-то затронули в нем, и Рэнд взглянул на Розали так, словно впервые увидел ее.

Он хотел было что-то сказать, но раздумал и только тряхнул головой.

– Почему ты чувствуешь себя виноватым, если тебе не в чем винить себя?

– – Рози, – хрипло произнес он. – Я не хочу сейчас говорить ни о чем, и о прошлом в том числе. Иди в свою комнату, пожалуйста.

Розали посмотрела ему в глаза.

– Может быть, я не права, но мне кажется, ты не хочешь потерять меня, боишься, что я уйду, если узнаю о. тебе что-то плохое. Пойми, ты действительно можешь потерять меня из-за своего молчания. Скажи мне, что ты сделал? О, Рэнд, не может же это быть столь ужасным!

Выпитое вино и усталость подействовали на Рэнда как яд, приведя его в состояние полного расстройства, какого он давно уже не испытывал. Он чувствовал себя настолько виноватым, испорченным и погрязшим в грехе, что даже сидеть с ней в одной комнате представлялось ему преступлением, а уж тем более держать ее в своих объятиях. Хотя, наверное, никакая сила не смогла бы оторвать его сейчас от Розали.

– Пожалуйста, Рэнд, – прошептала она, прикоснувшись к его резко очерченным скулам.

Тогда он с силой сжал ее за талию так, что она едва могла дышать. Она чувствовала запах бренди и аромат его кожи, когда он, наклонившись ближе, зарылся лицом в ее длинные шелковые волосы.

Розали слышала, как он заговорил, скоро и неразборчиво бормоча слова, смысла которых она совсем не понимала.

Вцепившись в складки ее платья, он все говорил и говорил и не мог остановиться. Слишком долго Рэнд носил в себе эту тяжесть, это бесчестье своего прошлого, этот позор бесстыдных "подвигов", совершенных им в Лондоне, и он безжалостно обнажил перед ней свою душу.

Розали не верила тому, в чем он себя обвинял. Если бы это сказал кто-нибудь другой, она приняла бы это за ложь.

Он рассказывал ей то, чего не знала еще ни одна живая душа, – тайные признания, обрывки жутких историй о том, как он убил кого-то на дуэли, расстроил чью-то свадьбу, о своих друзьях, являвшихся, по сути, отъявленными негодяями. Вся его речь напоминала бессвязный бред…

Он называл имена людей, о которых она читала в лондонских газетах, вспоминал своего брата, родителей…

Казалось, покаянию его не будет конца, Розали гладила его по голове, бормоча слова утешения, щеки ее горели от смущения. Никому, никогда не расскажет она тайну его непристойной исповеди, которая унижала и оскорбляла слух, как и слова, которыми он описывал все это.

Большинство женщин убежали бы из этой комнаты, ни одна леди не допустила бы такой сцены, но Розали продолжала терпеливо слушать, лишь нежное ее пожатие становилось сильнее, словно она хотела вобрать в себя все его отчаяние.

Когда-то она слышала, что молодые щеголи в Лондоне ведут низкую и грязную жизнь, ищут приключений, совершают недостойные поступки. Она не думала, что Рэнд был хуже своих приятелей, но сердце ее болело из-за его раскаяния и презрения к самому себе.

– Все хорошо, я понимаю тебя, – снова и снова бормотала она, но Рэнд устало качал головой, и глаза его сияли золотым светом.

– О Боже, как ты можешь понять это? Ты слишком невинна для этого. Я не должен был прикасаться к тебе, Рози.

Когда поток его слов постепенно превратился в горький тихий шепот, ночь уже остывала, перетекая в глубокий лавандовый свет, предвещавший утро.

Розали все так же неподвижно лежала в объятиях Рэнда, прижавшись к его сильной мускулистой груди.

– Только ты один помнишь это, – шептала она. – Большинство людей не думают о прошлом, их не заботит то, что когда-то было, но чего уже давно нет. Мне все равно, чем было наполнено твое прошлое.., ты понимаешь?

Видишь, я все еще здесь, я не ушла, я знаю, что ты в силах пережить все это. Теперь ничто не имеет значения. Если я могу так легко тебя простить, то разве ты сам не вправе простить себя?

Несколько долгих минут Рэнд оставался неподвижен, и она чувствовала, что он смотрит на портрет Элен. Потом он взял Розали на руки и вышел из комнаты. Пройдя по коридору, он поднялся по лестнице в спальню Розали и бережно опустил ее на постель. Посмотрев на нее долгим внимательным взглядом, словно запоминая каждую черту ее лица, чуть утомленного бессонной ночью, он поднял Хрупкую руку Розали и поднес к своим губам. Потом повернулся и вышел, тихо закрыв за собой дверь.

Был уже полдень, когда Розали проснулась, разбуженная громкими резкими звуками деревенского колокола. Она зарылась головой в подушку, но потом со вздохом поднялась, сощурившись от яркого солнечного света.

Судя по всему, в деревне что-то случилось.

Зевнув, Розали подошла к окну. Солнце слепило так, что даже свежая изумрудная трава казалась в его свете выцветшей и белесой.

Вдалеке, там, где виднелись очертания домов, синее горячее небо было подернуто тусклой дымкой. Что это?

Редеющие облака? А может, дым? Нахмурившись, Розали быстро вышла из комнаты.

– Мирель, – позвала она, спускаясь по лестнице, но никто не ответил.

Внизу царила непонятная суматоха. Люди торопливо вбегали через главный вход, дверной молоток каждый раз громко стучал, когда дверь распахивалась настежь, отовсюду слышались тревожные голоса.

На повороте лестницы Розали увидела Мирель.

– Что случилось? – нетерпеливо спросила она. – Я слышала, в деревне звонил колокол…

– Мадемуазель, там пожар, уже сгорело несколько домов, огонь приближается к церкви… Они просят помощи.

Розали вдруг похолодела от внезапного страшного предчувствия.

– Что можно сделать с огнем в такую жару? – растерянно спросила она, ища глазами Рэнда. – Я слышала, уровень воды в Луаре упал, ее не хватает даже для питья, не говоря уже…

– Рози, что ты здесь делаешь? – послышался взволнованный голос Рэнда, и он, обойдя Мирель, приблизился к Розали.

Она с тревогой посмотрела на него.

– Что ты собираешься предпринять? Ведь ты не пойдешь в деревню, правда? – спросила Розали, чувствуя, что сердце ее бьется резкими сильными толчками.

Рэнд, не отвечая, молча смотрел на нее, потом, словно очнувшись от задумчивости, произнес:

– Рози, почему ты стоишь здесь? Боже мой, на тебе же ничего нет! Эта тонкая ночная рубашка…

Он взял ее за руку и увлек за собой.

– Здесь столько людей, все смотрят на тебя…

– Прости, я не подумала об этом.

Они быстро шли через анфиладу комнат, и Розали с беспокойством смотрела на Рэнда. Волнение ее возрастало.

Наконец они вошли в ее спальню, и Рэнд закрыл дверь.

– Пожалуйста, не ходи туда, – сказала она, готовая умолять его, если он будет упорствовать. – Есть сотни других, они обойдутся без тебя.

– Не бойся, ничего со мной не случится, – уверенно ответил Рэнд. – Пойми, я не вправе сидеть сложа руки, зная, что может понадобиться моя помощь. А кроме того, разве я похож на труса?

– Ах, Рэнд, ведь это даже не твоя деревня, – проговорила она, чувствуя, как слезы начинают застилать ей глаза. – Пожалуйста, останься.

– Милая… – Рэнд обнял ее. – Пойми…

Розали обиженно отвернулась, уже зная, что он на этот раз не уступит ей и сделает по-своему.

– А что, если бы колокол звонил здесь, в замке? – тихо проговорил он. – Не думаю, что мы были бы рады, если б люди не пришли к нам на помощь.

– Но.., ты сказал.., ты сказал, что готов выполнить любое мое желание. Так вот, я хочу, чтобы ты остался!

Рэнд вдруг замер.

– Это нечестно, Рози, – тихо произнес он.

Конечно, Розали понимала, что он прав, но она ничего не могла поделать с собой, со своим страхом за его жизнь.

– Пожалуйста!

– Нет! – решительно, но мягко ответил он, глядя на нее.

И она не выдержала.

– Ну тогда иди и забудь все, что я тебе говорила! Я больше никогда ни о чем не попрошу тебя!

Она пыталась вырваться из его объятий, но Рэнд крепко держал ее.

– Не отворачивайся, Рози.

– Оставь меня!

Он наклонился к ней и губами прикоснулся к ее мокрым от слез щекам.

– Уходи, – задыхаясь, говорила она, но, почувствовав горячее прикосновение его губ, вдруг изменилась и стала покорной и тихой.

С рыданиями Розали повернула свое лицо навстречу его губам, и все окружающее мгновенно растворилось в полной абсолютной темноте, где Рэнд был единственной реальностью, которую она постигла, бессмертной сутью всех вещей и явлений.

Прохладный чувственный мрак струился в ней стремительными пьянящими потоками, заставляя дрожать от призрачного наслаждения. Она шептала его имя, и ей казалось, что голос ее доносится из какого-то дальнего далека.

Но Рэнд вдруг осторожно разжал ее руки, обвитые вокруг своей шеи, и Розали показалось, что тело ее безжалостно разорвали на две части.

– Держи меня, – простонала она, и темное сладострастное пламя обожгло ее нервы и чувства, – Не оставляй меня, Рэнд, люби меня!

Он вздрогнул и открыл глаза, пытаясь понять, какой смысл Розали вложила в эти слова. Рэнд хотел было ответить, но не мог. Никогда еще не говорил он о любви, а теперь, наверное, было не время.

"Трус", – подумал он, заставляя себя оторваться от нее, и прошептал:

– Я скоро вернусь, Рози.

Она опустила глаза, синие и тревожные, как взволнованное море.

– Никуда не уходи из замка, слышишь, – сказал он, легонько тряхнув ее за плечи, как бы желая убедиться, что она слышит его слова. – Ни шагу из замка, Рози. Ты понимаешь меня?

– Понимаю, – пробормотала она.

"Рэнд, люби меня!"

Невнятные глухие рыдания теснили ей грудь, переполняли ее, но она не плакала и не молила его о любви и жалости. Молча смотрела она, как Рэнд вышел, тихо закрыв за собой дверь.

День клонился к вечеру, и небо постепенно начало темнеть. Розали и Мирель сидели в гостиной у окна и смотрели на яркое зарево.

Пожар в деревне полыхал с нарастающей силой. Сейчас он был отчетливо виден, и заходящее солнце висело над ним и все ниже и ниже опускалось в безликие красные всполохи, пока окончательно не потонуло в огненной пропасти.

Шло время, а женщины в замке д'Анжу напряженно и терпеливо ждали, так как все мужчины и юноши, включая Гильома, Джереми, Элизара и месье Альвина, ушли в деревню.

Вздымавшееся вдали пламя надвое разбило линию горизонта. Сгорела, наверное, половина деревни, и Розали с жалостью думала о тех, кто потерял сейчас своих близких, и чувствовала холодный страх при мысли, что с Рэндом тоже что-нибудь случилось.

Она больше не сетовала на то, что он не послушался ее. Это было так похоже на него – броситься спасать незнакомых ему людей.

Что, если сейчас он оказался в ловушке и задыхается в едком дыму? Что, если он пострадал от этого обезумевшего пламени, видного даже на расстоянии?

Розали терпеливо ждала, отослав всех спать, и повторяла снова и снова, что ей нельзя покидать замок…

Она представила вдруг гнев Рэнда, когда он узнает, что ее нет в замке, что она посмела ослушаться его… Ax, но если сидеть вот так и ждать, только ждать и ждать в бессмысленной неизвестности, можно просто сойти с ума! Она не хотела больше терпеть это напряжение и тревожные опасения, терзающие ее.

– Пожалуйста, прости меня, – прошептала Розали, закрывая глаза. – Я не подойду близко к огню, я даже не сойду с лошади, я только хочу убедиться, что с тобой все в порядке, а потом я сразу же уеду назад. Бог даст, ты даже не заметишь меня. И я никогда потом уже больше не ослушаюсь тебя, я не сделаю ничего такого, никогда, обещаю тебе.

Ей сразу стало легче от того, что она решилась действовать. Она погасила свечу, открыла стеклянную дверь гостиной и вышла в темноту.

Волна холодного ночного воздуха обдала ее, и Розали плотнее закуталась в шаль. Войдя в конюшню, она услышала тихое ржание. Как хорошо, что когда-то ее научили держаться в седле! Это было очень давно, барон Уинтроп тогда настоял, чтобы она вместе с Элен училась верховой езде. "Как это кстати теперь", – с благодарностью думала она.

– Здравствуй, Привидение, – мягко сказала она, поглаживая одну из лошадей. – Не обижайся, но я возьму сегодня не тебя…

В ярком свете луны она взнуздала лошадь и вывела ее из конюшни, потом легко вскочила в седло и поскакала в сторону деревни.

Ночной воздух был пропитан запахами дыма и горелой древесины. Лошадь послушно неслась по ровной дороге, .нервно подергивая ушами от громких криков и стонов, доносившихся из деревни. Но когда они оказались уже совсем близко, так, что явственно слышался гул пламени, Коноплянка встревоженно поднялась на дыбы.

– Ты хорошая девочка.., не волнуйся, – успокаивала ее Розали, спрыгивая на землю и привязывая лошадь к дереву. Сейчас ей легче было самой пройти остаток пути.

Огонь жадно пожирал свою добычу и гудел подобно ревущему горному водопаду.

Розали шла, пробираясь среди почерневших дымящихся останков того, что когда-то было домами и постройками, повсюду валялась обгоревшая одежда и домашняя утварь.

В этой части деревни огонь был уже потушен, но там, дальше, он бушевал с неослабевающей силой.

Розали шла мимо сгоревших домов, с сочувствием глядя на распростертые повсюду тела пострадавших. "Как все это могло случиться?" – думала она. Неожиданно Розали увидела женщину, с криками бегущую по улице, и с ужасом поняла, что одежда несчастной охвачена пламенем.

Сдернув с плеч шаль, Розали бросилась к ней.

– Стойте, подождите, я помогу вам! – кричала она, но женщина бежала что было сил, не замечая ничего вокруг.

Вдруг, с разбегу споткнувшись о камень, она тяжело упала на землю. В одно мгновение Розали настигла ее и стала тушить тлеющую одежду.

Женщина лежала неподвижно.

– Вы слышите меня? – спросила Розали, но несчастная безучастно смотрела на нее. – О черт! – пробормотала Розали, поняв, что говорит сейчас по-английски. Она лихорадочно подыскивала слова.

Между тем женщина встала и, шатаясь и рыдая, пошла по улице. Посмотрев ей вслед, Розали подняла шаль и устремилась дальше.

Церковный колокол теперь зловеще молчал, отчетливо вырисовываясь на фоне посветлевшего от дыма неба. Огонь еще не достиг церкви, но уже неумолимо приближался к ней. Если церковь сгорит, то последствия пожара будут еще более страшными и непоправимыми.

Розали сошла с дороги, чтобы не мешать людям, бегущим с ведрами в сторону горящих домов.

Споткнувшись, один из них опрокинул ведро, и вода моментально впиталась в раскаленную от жара землю. Две женщины бросились к нему и оттащили в сторону. Подойдя к обожженным людям, лежащим на земле, Розали всматривалась, нет ли среди них Рэнда. Не обнаружив его, она с облегчением перевела дух и продолжила свое скорбное путешествие.

Отовсюду слышался детский плач, заглушавший порой крики мужчин и рев пожара. А Розали все шла и шла, надеясь встретить где-нибудь Рэнда. Глаза ее начали слезиться, в горле першило. В дыму она едва не налетела на маленького ребенка. Это была девочка лет двух с каштановыми вьющимися локонами, она стояла на дороге и, размазывая по щекам слезы, отчаянно звала маму.

– Ш-ш.., тихо, малышка, – пробормотала Розали и оглянулась по сторонам. Поблизости никого не было, и девочка испуганно прижалась к ней. Потом она снова заплакала, и Розали уже хотела повернуться и уйти, но тут чьи-то сильные руки крепко взяли ее за плечи.

– Мадемуазель Розали? Это вы?

Розали вздрогнула, но тут же узнала знакомый голос.

– Гильом, – с облегчением произнесла она, глаза ее вновь защипало от едкого дыма.

Гильом с радостной улыбкой уставился на нее.

– Поначалу я не узнал вас, – сказал он. – Потом решил, что мне померещилось, что этого просто не может быть… Э-э, Мира, она не пошла с вами?

– Нет.

– Слава Богу! А чья это девочка? – спросил вдруг Гильом, глядя на ребенка.

– Я не знаю… Здесь, наверное, есть место, куда собирают потерянных детей?

– Есть. Давайте я отведу ее туда.

Он печально взглянул на ребенка.

– Такая славненькая! Самое страшное уже позади, но все равно нехорошо, если ома будет бродить здесь одна.

– Все страшное позади? А как же церковь?

– Не волнуйтесь, огонь не подойдет так близко. Люди должны справиться… Черт, я все-таки не верю, что вижу вас здесь! – Глаза его радостно сияли.

– Я не могла сидеть сложа руки и ждать. У меня было ужасное предчувствие…

– Леди Ангел, вам не надо было приходить сюда… – сказал он.

– Я ищу Рэнда, – ответила Розали. – Его нигде нет…

Он не ранен? Где он может…

– Не волнуйтесь, я только что видел его, он помогал спасать детей из дома викария, с ним все в порядке.

– Где этот дом? Может быть, вон тот?

– Ah, zut, – сказал Гильом, глядя туда, куда указывал ее дрожащий пальчик. – О черт.., да, этот. Надеюсь, дети теперь в безопасности.

Не дослушав его, Розали побежала к горящему дому.

Пламя, вырывавшееся из окон второго этажа, придавало ему вид стоглазого демона. Неужели Рэнд попал в эту смертельную ловушку?

Сраженная этой мыслью, Розали неподвижно стояла, освещенная ярким высоким пламенем. Вдруг крыша дома рухнула с оглушительным треском, испустив мириады ослепительных искр. Розали замерла, почти без чувств, беззвучно шепча молитву.

– Был ли кто-нибудь там, внутри? – прошептала она, подходя к стоявшему поблизости старику.

Она повторила свой вопрос и потянула его за рукав.

Старик повернулся, и Розали увидела, что он смотрит на нее пустыми выжженными глазницами. В ужасе отпрянув, Розали бросилась бежать, воспринимая все происходящее как дикий чудовищный сон.

Картины пожара замелькали перед ее глазами словно в калейдоскопе. Неожиданно что-то ударило ее, и она почти оглохла, не в силах вымолвить ни слова.

Затем в ее сознание ворвался поток неистовой ругани, и кто-то, схватив Розали как тряпичную куклу, потащил ее в сторону, хлопая по подолу платья. Она смутно начала понимать, что легкая ткань загорелась от попавшей на него искры и при малейшем промедлении огонь охватил бы ее целиком.

Чьи-то руки легко оторвали ее от земли, и по мере того как Розали узнавала дорогие черты, страх ее стал убывать, она затихла и успокоилась, обняв своего спасителя и доверчиво прижавшись к его сильной груди.

После этого, может быть, самого блаженного момента в ее жизни, она подняла голову и посмотрела на него. "Он жив", – думала Розали. Но прошло еще немало времени, прежде чем она поняла, что Рэнд отнюдь не был счастлив, увидев ее здесь.