Кудесник

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

— Сама себе не верю, что позволила тебе втравить меня во все это, — заявила Джилл, рассматривая собственное изображение в зеркале во всю стену.

— А почему? — поинтересовалась Марша, подойдя к подруге. — Выражаясь словами Билли Кристала, ты “выглядишь чудесно”.

Чудесно было не первым, пришедшим Джилл в голову, эпитетом. Ведь платье, которое дала ей на вечер Марша, было потрясающе красивым — черный бархатный чехол без бретелек, обтягивающий тело, как перчатка. И Джилл не могла не согласиться с тем, что Марша уложила ей волосы так, что облик ее переставал быть обыденным. По под платьем и высокой прической пребывала все та же простая, обыкновенная девушка — Джилл Полански. Она чувствовала себя гадким утенком, за исключением того, что она была уверена в том, что никогда не превратиться в лебедя. Она чувствовала себя… обманщицей.

— Не знаю, Марш, — проговорила она, наклоняясь, чтобы расправить черные шелковые чулки. — Это просто не я.

— Ну, ты или не ты, но Вершитель Судеб просто обязан полюбить тебя в этом платье, — заявила практичная подруга. — А когда он обнаружит, что на тебе подвязки…

— Он этого ни за что не обнаружит, — пообещала Джилл, вновь поглядев на себя в зеркало и чувствуя себя все менее уверенной в себе. — Может быть, эта идея была не из лучших.

— Уж поверь, эта идея — наилучшая из всех тех, что когда-либо приходили мне в голову, — доверительно сообщила Марша. — Ну, а где же твои туфли?

— Рядом со шкафом. Но, серьезно…

— Серьезно? — переспросила Марша, беря со столика замшевые туфли с блестками на высоких каблуках. — А если серьезно, то я не видела тебя такой… заводной с того дня, как мы устроили налет на здание биологической лаборатории, чтобы освободить подопытных белых мышей. — Она вернулась к зеркалу и подала обувь подруге, озабоченно хмурясь. — Не понимаю, Джилл. Ты превеликое множество раз ходила на свидания. Почему ты так нервничаешь перед сегодняшним?

“Потому что я влюблена!” — повторяла она про себя, боясь довериться даже Марше и сообщить ей эту страшную и радостную тайну. Она была влюблена — влюблена самозабвенно, страстно, до боли — в мужчину, которому смысл этих слов был заведомо чужд. Слово “безнадежно” и то не вполне подходило к данной ситуации.

— Он какой-то зажатый, — продолжала Марша, явно не замечая молчания подруги. — Ты боишься, что он будет не очень хорош в постели?

— Что? Нет, конечно, нет! Господи, да это не имеет никакого отношения к…

— Тогда, значит, ты опасаешься, что сама будешь не вполне соответствовать? — храбро спросила Марша. — Потому что, если это так, то ты неправа. Иногда требуется время, чтобы отработать механику — ну, типа того, кто предпочитает быть наверху и совать… но я уверена, достаточно будет всего лишь нескольких раз…

— Марша, — умоляющим голосом простонала Джилл, покраснев до корней волос. Образ Иэна в каждой из упомянутых Маршей позиций вмиг впечатался в ее сознании, увеличивая растерянность. — Мы не… то есть, доктор Синклер и я — не…

— Не занимаетесь глупостями? — закончила за нее фразу Марша с хитрой ухмылкой. — Знаю. Но с учетом количества виртуальных и реальных поцелуев, которые имели место при ваших встречах, полагаю, что это лишь вопрос времени. Как бы то ни было, я положила тебе в сумочку презерватив — ну, если вы вдвоем захотите — ой, ради Бога, Джилл, не смотри так, словно тебе сказали какую-то гадость! Будто ты девственница или что-то в этом роде!

Ну, биологически она уже женщина, подумала Джилл, багровея еще сильнее. У нее была недолгая связь в колледже с одним из единомышленников в деле защиты окружающей среды. По эти немногие, часто неудовлетворительные физические контакты так и не дали ей понять, чего же в сексуальном плане хотят мужчины. Она понятия не имела, что именно заводит мужчин, и знала только то, что сама, похоже, ничем таким не обладает.

В дверь позвонили, отчего у Джилл выветрились все мысли и ощущения, за исключением страха.

— Сеанс начинается! — провозгласила Марша, выталкивая подругу из спальни в направлении двери. — Теперь запомни: я покормлю Мерлина и запрусь здесь. Так что развлекайся!

Развлекаться? Джилл подозревала, что пророк Даниил развлекался гораздо больше, видя перед собой ров со львами. На миг она задумалась, а не послать ли к дверям Маршу, чтобы та передала, что она заболела, умерла или с нею случилось что-то еще, но были три весьма основательных причины, по которым этого делать было нельзя. Первая заключалась в том, что Марша, сваха в душе, будет против. Во-вторых, Иэн скорее всего не поверит, что она умерла — особенно после того, как она днем появлялась в лаборатории для проработки последнего эпизода в симуляторе. А третья, самая мерзкая из всех трех, сводилась к тому, что, несмотря на все свои опасения, она и помыслить не могла, что не увидится с ним.

Она распахнула дверь, заранее улыбаясь тому, кто, как она полагала, пришел к ней, — и, удивленно потупила взор, увидев что человек, стоявший на пороге, был вовсе не Иэн.

— Кто вы?

— Роджерс, мэм, — проговорил незнакомец, гораздо ниже ростом и шире в плечах. — Я шофер доктора Синклера. Он работает над уравнениями симулятора и попросил меня забрать вас и привезти к нему в имение.

— Шофер? — удивленно переспросила Джилл. А затем, по мере того, как до нее доходил смысл сказанного, добавила, сглатывая ком в горле: — Имение?

— Черт побери, ответ где-то здесь! — пробормотал Иэн, вглядываясь в компьютерные распечатки, валявшиеся на столе домашнего кабинета. Ряды шестидесятизначных чисел машинного кода испещряли страницы, выуженные из самого сердца корневой программы Эйнштейна. Эти биты и байты представляли собой перевод компьютерных команд, первоначально записанных на языке, столь же сложном и могучем, как средневековые заклинания. Перемените одну из цифр — и вы сможете разговаривать с человеком на другом конце земного шара. Введите формулу — и можете лететь на Луну. Это и было научное колдовство, дух магической предсказуемости. И где-то в дебрях изощренной статистики находился многозначный ключ, который отомкнет тайну исчезновения Эйнштейна.

Раздался зуммер интеркома.

— Роджерс позвонил из машины, — уведомил его лирический голос на другом конце провода. — Он только что проследовал через главные ворота.

— Прекрасно. Я сейчас спущусь, — ничего более не уточняя, ответил Иэн, не отрывая глаз от распечаток.

— Спускайтесь вниз сию же минуту, вы, бессердечный сраный педик! Раз уж пригласили несчастную девицу в мавзолей, то я вам не позволю ее не встретить!

Иэн усмехнулся, услышав выговор. Такого рода выволочки он получал с шестилетнего возраста и знал, что в них больше любви, чем гнева.

— Ладно, Партридж, — произнес он, отключая интерком. — Я сейчас же спускаюсь вниз.

Он поднялся из-за стола и размял затекшие мускулы. Сколько времени он тут уже сидит? Час? Два? Ладно, лучше по этому поводу не роптать, поскольку львиную долю данных он еще не успел просмотреть: большинство бумаг валялось на обеденном столе. Там они с Джилл их рассортируют и детально изучат. Ее знание внутренней матрицы Эйнштейна окажется незаменимым.

“Только за этим ты пригласил ее сюда?”

Да, конечно, именно за этим. Обеденная зала была втрое больше любой из аудиторий на работе. И даже если принадлежавший его предкам-баронам банкетный стол девятнадцатого века не проектировался, как рабочее место особо крупного масштаба, именно для этого он как раз и пригодится. Они с миз Полански смогут тщательно проработать распечатки, не отвлекаясь на текущие дела, что на работе невозможно. Поэтому в высшей степени логичным было пригласить ее в дом.

“Точно так же, как в высшей степени логичным было вылить на себя ведро одеколона!”

Не лил он на себя ведра! Он слегка спрыснул себя после душа и переоделся поудобнее. Ну, а поскольку удобная одежда представляла собой черный свитер с вырезом и джинсы, по поводу которых Партридж сказала, что “они заставят девицу сосредоточить внимание на чем-то ином, чем его соображения”… ну, эти вещи просто первыми попались ему под руку.

“И бритва тоже просто попалась тебе под руку. По вечерам ты никогда не бреешься, но сегодня…”

— Довольно! — произнес он вслух, точно такого рода ответ на доводы внутреннего голоса способен был успокоить взбудораженное сознание. Он собрал со стола распечатки и вышел из берлоги, направляясь к парадной лестнице, ведшей в вестибюль главного входа и продолжая обдумывать самое главное: как обнаружить Эйнштейна и определить, какого рода опасности ему угрожают. Это были поддающиеся числовому решению задачи в отличие от результатов анализа чувств, которые он питал или не питал к миз Джиллиан Полански.

Он вышел на верхнюю площадку и бросил взгляд вниз, в вестибюль. Элегантное творение из мрамора с золотыми прожилками, с хрустальными канделябрами было венцом приложения недюжинных талантов Саманты как декоратора. Прекрасное, величественное, захватывающее дух — и стерильно-холодное, как склеп изнутри.

Партридж прозвала его “мавзолеем” и захотела переделать, как только Саманта выехала оттуда. Иэн, однако, возражал. Весь этот антураж напоминал ему о бывшей жене и той страшной ошибке, которую он совершил, женившись на ней. Он напоминал ему о том, что заниматься надо только наукой, а нежные чувства следует оставить другим, менее занятым мужчинам. Он напоминал ему о том, что романтика — удел других, пусть даже созданный им симулятор облек его в сияющие рыцарские доспехи или придал ему облик звезды экрана. В реальном мире он был одиноким Вершителем Судеб, в одиночестве пребывавшим в доме, похожим на мавзолей. И если доктору как-то пришли в голову фантазии на тему карих голубых глаз, твердого, преисполненного решимости миниатюрного подбородка и мягких губ, специально созданных для поцелуев, что ж, ему чертовски не повез…

— О, Господи! — раздался в вестибюле потрясенный голос.

“Она здесь!” — понял он, и его тотчас же прошиб пот от предвкушения счастья. Он посмотрел вниз и увидел, как Джиллиан осторожно ступает в хрустальную комнату. На ней было самое потрясающее пальто на свете, облегающая материя которого делала ее совсем юной и ранимой — и безумно желанной. Мягкая улыбка проступила на суровом лице, когда Иэн увидел, как она бродила по сверкающей Стране чудес, точно отбившийся от стаи воробышек. “Я за миг могу воспроизвести эту комнату в симуляторе, но нет путей на свете воссоздать эту девушку!”

А внизу Джилл прошибла дрожь, и по позвоночнику пробежал знакомый холодок… Все это выглядело, как будто Иэн… но его тут не было. “Отлично!” — подумала она, осматриваясь в столь невероятной обстановке. Из того факта что у Иэна был шофер, она сделала вывод, что Синклер богат — но не до такой же степени! Ей понадобится несколько минут, чтобы привыкнуть к этой мысли. Черт, не минут, а месяцев!

Поговаривают, будто деньги ничего не значат, но она уже имела достаточный жизненный опыт, чтобы правильно судить об этом. Деньги делают людей не такими. Она надеялась, что в этот вечер они с Иэном выяснят, что между ними общего, но чем больше она узнавала об этом загадочном ученом, тем резче оказывалась разница. Единственное, что удерживало ее от немедленного ухода, было то, что она прибыла сюда по приглашению Иэна. Должно быть, он ощущал различия между ними столь же остро, как и она сама, но этим приглашением он, вероятно, хотел завязать взаимоотношения. А какая еще могла быть причина?

— Вам уже давно пора было бы появиться здесь, — произнес по правую руку от нее незнакомый голос.

Джилл обернулась на эти слова. Собеседник входил в вестибюль из гостиной. Это была женщина крепкого сложения, откровенно некрасивая, а строгое платье с высоким воротом внешность ее не улучшало. Однако, хотя на вид в ней не было ничего примечательного, приветливое сияние на честном, открытом лице выдавало в ней личность незаурядную. “Это, наверное, Партридж”.

— Простите. До меня не дошло, как поздно я пришла.

— Зато вы уже здесь, и я имела в виду вовсе не обед, — загадочно высказалась Партридж. Она встала на расстоянии вытянутой руки от Джилл и быстро, но тщательно, оглядела ее с ног до головы.

— Да вы подойдите. Я поняла, что вы решили, будто мы с доктором кувыркаемся в койке.

Джилл заморгала, не ожидая столь быстрой перемены темы разговора.

— Я не думала… то есть, это недоразумение…

— Не надо извиняться, — сказала Партридж, похлопывая Джилл по руке, чтобы та успокоилась. — Мой мальчик — мастер создавать недоразумения. Из него вы слова правильного не вытащите, даже если привяжете за язык к грузовику. Помню, когда он только-только начал бриться, как…

— Ну, хватит! — раздался сверху грозный голос.

Иэн! Джилл поглядела вверх и увидела его стоящим на верхней площадке золоченой лестницы и похожим на черного царя в беломраморном дворце. Его появление породило в ней темную волну, растягивающую и стягивающую тело в прелестных, пугающих точках. Она сглотнула ком, а во рту внезапно стало сухо, как во время песчаной бури. “Только не забывай, что сюда пригласил тебя он сам, — напоминала она себе, пока он спускался. — Под маской холодной уверенности в себе, должно быть, скрывается такой же комок нервов, как и у меня…”

И тут она увидела распечатки.

— Рад, что вы сразу же сумели выкроить для меня время и приехать, — проговорил он, как только спустился. — Большинство корневых данных по Эйнштейну находятся в столовой. Мы можем немедленно приступить к анализу цифр.

— Так вы пригласили меня сюда… заниматься анализом цифр?

— Да, и давайте поскорее к этому приступим, — небрежно произнес он, бросив беглый взгляд на часы. — У нас и так мало времени…

— О, Господи! — перебила его Партридж. — Неужели вы не можете подождать, пока девушка снимет пальто?

— В этом нет необходимости, — тихо произнесла Джилл. — Мне бы не хотелось его снимать. — Она вовсе не собиралась показывать надетое ею платье — символ мечтаний, рассыпавшихся в прах. Иэн пригласил ее посмотреть корневые данные, а не для того, чтобы поухаживать за ней. Она до такой степени ошиблась в мотивах, что готова была громко рассмеяться, только от этого у нее напрочь разорвется сердце.

“Что ж, пусть это будет в последний раз!” — пообещала она себе, вздернув подбородок и следуя за Иэном в столовую. Она и раньше обманывалась в истинных чувствах доктора, но больше такого не случится. Он может прятаться за маской жесткого, лишенного эмоций человека хоть до самого Страшного суда. Он может сгнить в этом роскошном и бездушном доме — ей будет все равно. Как только они отыщут Эйнштейна, она вернется на работу у Шеффилда и больше никогда Синклера не увидит.

И, быть может, усердный труд поможет ей забыть, как она его любила.

Обед прошел ужасно. Из любой застольной реплики возникала свара, высекая искры, как бывает, когда железо бьет о камень. Не поддававшиеся расшифровке данные по Эйнштейну лишь подливали масла в огонь спора. К концу обеда даже простейшее “Передайте, пожалуйста, соль” становилось поводом для очередной пикировки.

— Не понимаю, почему вы так расстроились, — заявил Иэн, переходя вместе с Джиллиан в гостиную в надежде на то, что перемена места разрядит возникшую напряженность. — Я просто сказал, что, согласно исследовательским данным, большинство американцев злоупотребляет солью…

— Великолепно! Теперь вы пытаетесь диктовать мне, что надлежит есть и пить! — выпалила Джилл. — Спасибо, доктор, но я уже много лет организую свое питание самостоятельно. И мне не надо ваших указаний и советов.

— Я и не… а, какой смысл что-то вам доказывать? — Доведенный до отчаяния ее агрессивным поведением, он запустил пятерню в волосы. Ведь он пообещал ей, что отыщет Эйнштейна. И пригласил ее сюда в расчете на ее помощь, причем подумал, что она будет довольна. Но вместо этого они разошлись по противоположным углам гостиной, точно два борца во время схватки на ринге. У них уже состоялось несколько раундов, а новых схваток ему не хотелось. Какая муха ее укусила?

— Я бы не отказался от выпивки, — заметил он, подходя к бару. — Вам налить?

— Нет, спасибо, — проговорила она елейно вежливо.

— Как угодно. — Он плеснул солидную порцию неразбавленного шотландского виски прямо в стакан и только потом положил лед. Он еще ни разу не выкладывался до такой степени, ухаживая за женщиной, с тех пор, как… черт, да он вообще никогда так не выкладывался, ухаживая за женщиной! Он разом проглотил почти всю порцию, надеясь на честное и недвусмысленное ее воздействие. Хорошо, что есть на свете вещи, вполне предсказуемые! — И все же мне очень хотелось бы знать, что именно вас так расстроило.

— А зачем? Чтобы занести это в лабораторный журнал наряду с прочими экспериментальными данными?

Он дернулся, удерживая в себе едва не сорвавшееся с языка слово, которое он не произносил вслух со времен отрочества.

— Я не… я попросил вас приехать сюда, чтобы помочь мне разобраться в происшедшем с Эйнштейном. Я полагал, что вам самой этого хотелось.

— Да, конечно, именно этого мне и хотелось. А что мне еще надо?

Она сжала руки в кулаки, дрожа от едва скрываемого гнева. Злость ее представляла собой нечто загадочное, а Иэн был мастером разгадывать загадки. Он оперся спиной о бар, изучающе разглядывая ее, чтобы найти ключ к эмоциональному всплеску. Но видел он перед собой одну лишь ярость — отчаянную, умопомрачительную ярость — ибо Джиллиан вела себя, как птица, бьющаяся в силках в безнадежной попытке высвободиться.

— Мне хотелось бы уехать домой, — внезапно проговорила она.

Иэн расправил плечи, напуганный не столько ее заявлением, сколько собственной отчаянной реакцией на него, словно под дулом пистолета. “Не отпускай ее! Не дай ей уйти сейчас! Не отпускай ее никогда!” Он допил остававшееся в стакане, одновременно пытаясь привести в порядок расстроенные чувства.

— Само собой разумеется, вы можете уехать в любое время, но…

— Никаких “но”! Я терпела весь вечер, сколько могла. Терпела ваше общество, доктор, — проговорила она, направляясь к ведущей в вестибюль двери. — Теперь я хочу домой.

— Не сию секунду. — Доведенный до предела, Иэн со стуком поставил стакан, и, сделав три шага, оказался в противоположном углу. Схватив Джилл за руку, он заодно вцепился в рукав столь неуместного в помещении дождевика, прочно пришпилив гостью к месту. — Вы никуда не поедете, пока мы все это не рассортируем.

— Фигушки! — воскликнула она, дергаясь, чтобы вырваться. Попытка, однако, была с заведомо невыгодными средствами: Иэн был раз в десять ее сильнее и применять силу он не стеснялся. Джилл, тем не менее, знала, что ей надо убраться отсюда любой ценой. В этом доме она задыхалась. В отчаянном порыве она расстегнула пояс пальто и выскользнула из верхней одежды, намереваясь проскочить через парадный вход и раствориться в темноте, прежде чем он успеет…

— Зараза чертова!

Потрясение, прозвучавшее в его голосе, заставило ее окаменеть. Она оглянулась и увидела, что Иэн уставился на нее, точно она разделась догола и демонстрировала всем свое обнаженное тело. О, Боже, подумала она, потупив взор. Платье. Она позабыла про это проклятое платье.

Она проглотила вставший в горле ком и нарушила звенящую тишину:

— Это платье Марши, — пояснила она.

— Но тело-то не Марши! — заметил он. Напряженный взгляд его изучал ее с ног до головы, обжигая по мере прикосновения. — Что это вдруг овладело вами, что вы его надели?

Овладело. До чего же точное слово! Он уже давно овладел ее мыслями, подчинил себе ее чувства, прокрался в ее сны. Сегодня днем она себе призналась, что любит его, но атака увенчалась успехом задолго до этого. Он ворвался в ее сознание в тот самый миг, когда она впервые его увидела, и почти сразу же — в сердце. Видит Бог, ей безумно хотелось освободить от него и сердце, и разум, и она для этого испробовала все, что могла. Но этот темноволосый загадочный ученый непонятным образом овладел всеми ее чувствами и помыслами. Самому же сукиному сыну было на все в высшей степени наплевать.

— Вызовите Роджерса! — потребовала она. — Хочу домой.

— Джилл, нам надо поговорить…

— А мне не о чем с вами говорить! — Джиллиан отвернулась, стыдясь наворачивающихся слез. Ей надо было убираться отсюда — и как можно скорее. Даже такой пень, как Иэн, рано или поздно может догадаться, зачем она надела это платье. А тогда ей остается только умереть… — Если вы не вызовите Роджерса, я закажу такси. В доме где-нибудь наверняка найдется телефон…

Не успела Джилл договорить, как Иэн сзади схватил ее за запястье и развернул лицом к себе. Некоторое время он пристально смотрел на Джиллиан, отчего у девушки замерло сердце. А затем прижался к ее губам. Крепко.

Это был безумный, жадный поцелуй, требовательный и одновременно вбирающий в полной мере всю силу ее страсти. О сопротивлении вообще не могло быть и речи. Его губы втягивали в себя ее губы, расточали горячие ласки на щеках и шее, пожирали плоть, оставляя ее бездыханной, преисполненной сладкой боли и надежды на продолжение. Когда, наконец, он отстранился, она повисла на нем, как мешок, прижимаясь и жадно ловя ртом воздух. Уткнувшись носом в вырез свитера, она жадно вбирала в себя пьянящий запах его кожи.

— Доктор, — дрожащим голосом проговорила она, — это в высшей степени убедительный довод, чтобы остаться.

Гортанный смех его был почти столь же сексуален, как и его поцелуи.

— Я очень рад, миз Полански, — пробормотал он, гладя ей волосы. — Но какого черта вы не сняли дождевик раньше?

— Распечатки.

— Какие распечатки?

Она вздохнула и с неохотой подняла голову, встретившись с вопрошающим его взглядом.

— Те, что были у вас в руках, когда вы спускались. Вы ясно дали понять, что встреча носит чисто деловой характер. Точка.

— Наверное, вы правы, — подтвердил он с кисловатой усмешкой. — Я так старался убедить себя, будто вы мне неинтересны, что, похоже, сумел убедить в этом, в первую очередь, вас. — Он слегка сдвинул Джилл, чтобы лицо ее утонуло под подбородком. — Иногда я веду себя, как пришибленный идиот.

Прижатый к его телу, рот ее расплылся в улыбке.

— Только иногда?

Посерьезнев, она тихо добавила:

— Вы ведь делаете все это… не из жалости?

Руки его сжались, защищая ее от всех бед.

— Если вы полагаете, что я действую из жалости, должно быть, я разучился…

Речь Синклера была прервана резким, настойчивым звуком бипера.

— Господи, только этого не хватало!

— А вы обязаны отвечать?

— К сожалению, да, — пояснил он, когда на пейджере проступил номер. — Это поставщик штучных изделий из Германии. Ему требуются кое-какие размеры… Джилл, мне придется подняться наверх. Разговор не будет долгим — не должен быть долгим. Нам надо поговорить…

— Знаю, — тихо произнесла она. — Когда вы вернетесь, я буду здесь. Обещаю.

После ухода Иэна она вернулась в гостиную и лениво развалилась на диване в ожидании хозяина. Но через миг она вскочила. После того, что случилось, после того, как в ней взыграли все краски мира, она не могла усидеть спокойно. Она прижала пальцы к губам, все еще воспаленным от страстных поцелуев. Она чувствовала себя, как на крыльях. “О’кей, да, мы разные. Он — паршивый богач, а я девушка с фермы в Небраске. Но часто противоположности сходятся, и от этого отношения становятся только крепче. Нет ничего невозможного, если нас связывает любовь…”

— Мой мальчик совсем сошел от вас с ума.

Джилл подняла голову. В гостиную вошла Партридж и стала пристально разглядывать гостью. “Львица, защищающая львенка”, — подумала Джилл, и от того, с каким восторгом относилась к Иэну эта простая, добрая женщина, любовь ее стала еще крепче.

— Что ж, ко мне это тоже в какой-то степени относится… — призналась она.

Партридж удовлетворенно кивнула. Затем окинула комнату быстрым взглядом и сразу же заметила пустой стакан. Подойдя к бару, она ополоснула его с той самой тщательностью, которая отличает английских нянь, где бы они не находились.

— Это хорошо. Самое время для моего мальчика встречаться с какой-нибудь приятной, хорошо воспитанной девушкой, а не со всякими блестящими штучками наподобие той твари, на которой он женился.

“Хорошо воспитанной, — подумала Джилл с горькой усмешкой. — Партридж, если бы вы только знали…”

— Только не думайте, что я сплетничаю у нее за спиной, — продолжила она, прохаживаясь по комнате и на ходу взбивая подушечки и поправляя сбившиеся салфеточки. — То же самое я сто раз говорила и Саманте. Я сразу поняла, что она не годится моему мальчику, что ее интересуют только его деньги и титул.

— Титул? То есть, докторская степень?

— Да что вы, девочка, Господь с вами, вовсе нет! Наследственный титул. Баронский.

— Баронский? — тупо повторила Джилл. — Так, значит, Иэн — барон?

— Барон Карлайл, носитель одного из самых уважаемых фамильных титулов Великобритании. Он — восемьдесят девятый по счету наследник королевской короны, — добавила она с такой гордостью, точно хотела показать, насколько он выше всех восьмидесяти восьми. Она обернулась и указала на картину — литографию прошлого века в великолепной раме, вполне соответствующую пышному убранству комнаты в стиле Саманты. — Это его замок.

Джилл встала перед картиной с тем же чувством, с каким человек становится перед расстрельным взводом. Вглядываясь во внушительное сооружение, она старалась не выказать растущее в ней чувство отчаяния. “Мало того, что он богатый, так у него еще есть этот чертов замок…”

А Партридж продолжала тараторить, весело рассказывая истории счастливого детства Иэна на баронских землях. Джилл вежливо кивала, но застывшая улыбка на устах не оживляла лица. Добрая, сердечная Партридж, без сомнения, полагала, что своим рассказом повышает шансы Иэна в глазах Джилл. Она и понятия не имела, что роет ему могилу.

Джилл понимала разницу между вымыслом и реальностью. Она знала, что за пределами книжных страниц и программ симулятора истинная любовь редко побуждает все. Имеющиеся у нее сведения о королевской фамилии сводились к прочитанному под броскими заголовками в газетенках, стоящих на стендах в супермаркете, но она была совершенно уверена в том, что богатый, титулованный дворянин вряд ли завяжет серьезные отношения с женщиной, которая первые десять лет жизни провела в бегах от кредиторов и разъяренных жен, объехав половину Штатов. С женщиной, чья непостоянная, ветреная мать могла бы составить список любовников, равный по толщине телефонной книге города Майами.

С женщиной, которой даже не известно имя отца.