Кудесник

ГЛАВА ПЯТАЯ

Джилл соскочила с дивана и потрясенно, с открытым ртом посмотрела на Иэна.

— Вы, должно быть, шутите?

— Никоим образом, — заверил ее Иэн, удивляясь, как это она способна шутить по поводу вполне логичной просьбы. Возможно, он неясно выразился. — Изо всех событий, пережитых нами в виртуальном мире, поцелуй воспроизвести легче всего. Видите ли…

— Уж конечно вижу, — проговорила она, уперши руки в бока. — Я пригласила вас на чай — просто чай — а вы пытаетесь заполучить десерт сверх программы…

— Какой еще десерт? — спросил Иэн, теперь уже полностью сбитый с толку. — Вы не предлагали мне десерт.

— Черт тому свидетель, не предлагала, — согласилась Джилл, и ее карие глаза расширились от гнева. — А я-то гадала, почему это вдруг вы так заинтересовались моей деятельностью в области охраны окружающей среды. Теперь мне ясно. Вы решили, что, умаслив меня и пропев дифирамбы вашему симулятору, вы сможете заполучить меня по-быстрому. Так вот, я не из тех женщин, доктор Синклер. — Тут она направилась к столику и схватила обе чашки — в форме морской коровы и в форме панды — зажав их обеими руками, словно желая уберечь от его прикосновений. — Если вы так жаждете воспроизвести наши ощущения, то почему бы вам не пойти поцеловаться с доктором Миллер?

Язвительные замечания по поводу доктора Миллер наконец-то открыли глаза Иэну, что именно она думает, — однако, каким образом на базе его вполне логичных соображений она пришла к подобным выводам, находилось вне пределов его разумения.

— Миз Полански, да неужели вам пришло в голову, что я жажду вас поцеловать?

Вместо того, чтобы успокоиться, Джилл после этой реплики еще более расстроилась. Не говоря ни слова, она повернулась к гостю спиной и направилась в кухню.

“Зараза чертова, ну что я сказал такого?” — недоумевал Иэн, поднимаясь с дивана и следуя за Джиллиан. Он остановился на пороге и начал наблюдать за тем, как она осторожно поставила чашки в форме животных в раковину и пустила воду. Непонятным ему самому образом взгляд его устремился на ее руки и стал бессознательно изучать подсознательно грациозные ее движения, вбирать в себя внимание и заботу, с которыми она относилась даже к этим глупым игрушкам. Это было так на нее похоже: с глубочайшим уважением относиться даже к самым мелким и неважным проявлениям бытия. Чашки, морские коровы, приблудные кошки — все они могли рассчитывать на заботу и внимание с ее стороны. Но это не распространялось на ученых, обладающих добрыми намерениями, но не умеющих правильно выражать свои мысли.

Он прокашлялся и вдруг почувствовал себя неловко, точно подросток.

— Миз Полански, я не умею говорить красиво. Мастером красноречия я никогда не был. И если я вас чем-то обидел, то мне на самом деле жаль…

— Это неправда.

Какое-то мгновение он полагал, что она имеет ввиду его извинения.

— Прошу прощения?

— Это неправда, — тихо повторила она, продолжая мыть чашки. — Не знаю, чего вы обо мне наслышались, но то, что вы обо мне думаете, неправда.

Поскольку Джиллиан склонилась над раковиной, Синклер не видел выражения ее лица. Но безвольно опущенные плечи сказали ему больше, чем могли сказать слова. Иэн знал, что он не из тех, кто проникается сочувствием к кому попало по любому поводу, но безнадежность и одиночество, читавшиеся в позе Джиллиан, глубоко его тронули. Значительную часть своей жизни он прожил один и знал, какое это тяжкое душевное бремя. По до этой минуты он и не предполагал, что открытая в общении с людьми, пользующаяся всеобщим вниманием Джиллиан может страдать от одиночества и неуверенности в себе.

— Миз Полански, — заговорил он, как и она, приглушенным голосом, — единственное, о чем я сейчас думаю, — это о том, что не имею ни малейшего понятия, что именно вы хотели сказать. Что для сегодняшнего вечера, — добавил он с горькой усмешкой, — является скорее правилом, чем исключением.

Она бросила на него взгляд через плечо, и взгляд ее был пуглив, как у осторожной оленихи. Он вспомнил последние мгновения, проведенные ими в киберпространстве, когда она поравнялась с ним в разорванном платье, со множеством колючек в волосах, пахнущая мохом и глиной. Он тогда воспринял ее как лесную нимфу, сказочное создание, живое и огненное, как неуловимую мечту. А теперь, уже в этом повседневном мире мыльного порошка и кофейных чашек, он вновь поймал себя на том, что смотрит прямо в глаза этой самой лесной нимфы — или, точнее, в глаза, которые можно было бы счесть глазами лесной нимфы, если бы они не были затуманены подозрительностью и недоверием.

Что-то екнуло у него под сердцем. Несмотря на общественный ныл и готовность смело выступить на защиту, с ее точки зрения, правого дела, Джиллиан Полански была столь же тонка и нежна, как кружева с изнанки. Синклер не раз видел, как жесток может быть мир к существам хрупким и неординарным, но он никогда еще не видел более трагического выражения глаз, не встречался с человеком, чья душа до такой степени боится, как бы не выявилась ее истинная натура. Он задумался, кто же выучил ее быть до такой степени осторожной, и тут на него нахлынула такая могучая волна гнева, что он чуть не вздрогнул.

— Извините, — с хрипотцой проговорил он, даже не зная, за чье он извиняется зло. — У меня и в мыслях не было сделать вам больно.

Взгляд ее на некоторое время задержался на нем. Затем рот ее сложился в робкую полуулыбку, от которой сердце его словно связали в узел.

— Примите и мои извинения. Мне не следовало делать поспешные выводы, будто вы что-то от меня хотите. — И она вновь повернулась к раковине, дополаскивая чашки. — То есть, я хотела сказать, что всем известно, что вас интересует только наука.

“Не всегда, миз Полански”. В роли Вершителя Судеб он завоевал репутацию безразличного стоика. Но под бесстрашной оболочкой билось сердце нормального мужчины с горячей кровью и жаркими желаниями, как и у остальных особей рода человеческого. Другое дело, теперь он намеренно уводил в тень эту часть своей личности, ибо когда он позволил сердцу взять верх над разумом, это чуть не погубило всю его жизнь. И все же его физическая суть рвалась к самоутверждению, как правило, в самые неподходящие для этого моменты. Например, во время медленного танца на вечеринке у Гриффита. Или сейчас. Как он ни старался, но никак не мог отвести взгляд с ротика сердечком и думать о его обладательнице миз Полански нечто весьма ненаучное.

Когда они вышли из симулятора, шок возвращения в реальный мир вычеркнул из памяти подробности поцелуя. Событие это припоминалось им визуально, как немое кино, ибо в банке его памяти отсутствовали дополнительные компоненты, как-то звук, ощущение и вкус. Ему и раньше доводилось частично терять киберпространственные ощущения, но еще ни разу эта потеря не воспринималась им столь остро.

До этого момента он не задавался вопросом, какие именно мотивы побуждали его воссоздать поцелуй. Но глядя на ее мягкие, призывные губы, он почувствовал себя весьма неловко, заподозрив, что в его соображениях таилось нечто подспудное. А после того, что он мгновением ранее заметил в ее глазах, ему бы не хотелось давать ей дополнительный повод не доверять кому бы то ни было. Возможно, то, что она встретила его отповедью, — к лучшему.

— О’кей, — внезапно заявила она.

— О’кей по поводу чего?

— О’кей, я вас поцелую.

Иэн потрясенно поглядел на нее. На какой-то миг ему представилось, что он опять попал в симулятор, а Паркер навел на него реалии, пока он не следил за ним.

— Но вы только что сказали…

— Мне известно, что я только что сказала, — перебила она, вытирая руки полотенцем. — Но до меня дошло, что вы были правы, когда сказали, что это важно для науки. И потом, если я не сделаю этого, то буду все время ломать себе голову над тем, было ли то, что я испытывала в симуляторе… ну, в общем, я все время буду ломать себе голову. И в конце концов, — добавила она, пожимая плечами, — ведь речь идет всего лишь о каком-то вшивом поцелуе.

Вшивом поцелуе?

Вшивом? В памяти Иэна поцелуй запечатлелся как нечто туманное, но в одном Иэн был уверен: столь уничижительного определения этот поцелуй не заслуживал. Он припомнил, как наслаждался поцелуем он. Он припомнил, как наслаждалась поцелуем она. Закончившийся катастрофой брак с Самантой в значительной степени подорвал его веру в себя — как в ученого, так и в мужчину, но ничто ни в этом, ни в виртуальном мире не переубедит его, что поцелуй, которым он одарил в киберпространстве Джиллиан Полански, был первоклассным во всех отношениях.

Его охватила решимость, которой он не ощущал в себе уже много лет. Быстрый, точно мысль, он выбросил вперед руку, схватил Джиллиан за кисть и подтянул девушку к себе. Он внимательно и с чувством удовлетворения глядел прямо в широко раскрытые ее глаза, где застыло чудеснейшее выражение полнейшего потрясения, затем направился к кухонной двери, волоча девушку за собой.

— Эй, — закричала она, как только у нее, наконец, прорезался голос. — Что это вам вдруг взбрело в голову?

— Отправиться с вами в гостиную, — проговорил он просто и бесхитростно. — С точки зрения логики, это самое подходящее место для того, чтобы воспроизвести событие, имевшее место в киберпространстве. — Но логика была для него лишь полупричиной. В симуляторе или вне его, он намеревался так поцеловать миз Полански, чтобы ноги у нее подкосились и перестали ее держать.

А тогда пусть только попробует назвать этот поцелуй “вшивым!”

Джилл ожидала, что доктор ограничится быстрым, механическим поцелуем, внесет в блокнот несколько строк и на том покончит. Но, как всегда, доктор Синклер вел себя не так, как она могла бы предположить. Вместо того, чтобы сразу же заняться поцелуем, он медленно повел ее в гостиную. Оказавшись там, он отпустил ее и зашагал взад-вперед по комнате, точно пантера в клетке, которой некуда девать свои силы.

Джилл потерла запястье, разрываемая между гневом и смущением из-за перемены к себе отношения. Только что он глядел на нее до такой степени страстно, что у нее перехватило дыхание. И вдруг он отпустил ее, оставил одну, словно совсем забыл о ее существовании. Взбешенная, она уперла руки в бедра, даже не пытаясь скрыть свое раздражение.

— Скажите, доктор, вы так обращаетесь со всеми женщинами, которых собираетесь поцеловать?

Синклер бросил на нее взгляд через плечо, и лицо его озарилось озорной улыбкой.

— А почему, миз Полански, вас вдруг заинтересовали те женщины, которых я целовал?

— Меня они не интересуют. Я… — Джилл запнулась, слова захлестнула волна гнева и раздражения. Нет, честно, от этого человека взбеситься можно! — Я просто хотела знать, как вы собираетесь действовать.

— Так почему же вы сразу об этом не сказали? — Он остановился и повернулся к ней, а на лице точно замерла инфернальная улыбка. — Я изучал комнату с точки зрения возможных визуальных совпадений со средой симулятора, таких, которыми мы смогли бы воспользоваться для воссоздания киберпространственного мира. Но здесь, похоже, нет ничего подходящего, если, конечно, у вас в платяном шкафу не прячется куст куманики или горный луг.

— Я могла бы раздобыть орка, — сухо проговорила она.

Иэн усмехнулся, и этот приятный звук был воспринят ею, как глоток изысканного коньяка.

— Полагаю, что это соображение заслуживает позднейшего рассмотрения. Однако, поскольку визуальный аспект эксперимента абсолютно невоспроизводим, самое лучшее, что нам остается, это полностью его заблокировать. Устранение визуального ввода обострит прочие наши чувства.

— Прекрасно. Я закрою глаза, — заявила Джилл, желая приступить к делу как можно скорее.

— Это один из вариантов, — согласился Иэн. — Но полагаю, что у меня есть лучший. — Он потянулся к настольной лампе подле дальнего конца дивана и выключил ее.

Раздражение Джилл сменилось отчаянной паникой. Она подбежала к лампе и снова ее включила.

— Предпочитаю закрыть глаза.

Иэн восхищенно вздернул темные брови.

— Отлично. Принимаю ваш альтернативный вариант — на этот раз. — Все еще улыбаясь, он — высокий, худощавый — устроился на диване и указал на место рядом. — Начнем?

Джилл показалось, что тело ее внезапно превратилось в растопленный воск. Колени у нее подкосились, и она плюхнулась рядом с ним, хотя и чуть дальше указанного места. Внезапно комната наполнилась пылающим жаром, и стало до того душно, что невозможно было дышать. Это просто поцелуй. Дурацкий поцелуй…

Но в глубине души она осознавала, что это нечто намного большее.

С учетом собственных соображений она с той же решимостью, как и доктор Иэн, стремилась воссоздать событие, имевшее место в симуляторе — но соображения эти в корне отличались от тех, что руководили им. Доктору хотелось доказать, что виртуальный поцелуй идентичен реальному. Она же, напротив, отчаянно жаждала доказать, что между ними огромная разница.

Но как бы она ни старалась, вытравить из памяти воспоминания об этом поцелуе ей никак не удавалось. Ей вспоминалась каждая подробность: от жгучего прикосновения его пальцев до пьянящего вкуса губ. А цвета — о, радость, она не могла не запомнить те цвета, что он сотворил в ее сознании. Однако, сильнее всего врезалось в память ощущение полноты, когда она находилась у него в объятиях, безоговорочное ощущение абсолютной правильности случившегося в тот миг, когда его губы слились с его губами. Поцелуй его был сказочен и прекрасен — чересчур прекрасен, чтобы быть реальным. И безусловно, чересчур прекрасен, чтобы его творцом был бесстрастный Вершитель Судеб.

Ребенком она жила в мире мечты, пользуясь вымыслом, чтобы ограждать себя от болезненной реальности повседневного существования. Но теперь она была взрослой и не могла позволить себе поддаваться дурацким фантазиям — в особенности, фантазиям, связанным с мужчиной, у которого вместо сердца находился микропроцессор. “Радужный” поцелуй доктора Синклера был иллюзией, порожденной неправильными контактами и дефектными диодами симулятора, и она обязана расшатать эту иллюзию, прежде чем она заполонит всю ее жизнь.

Она закрыла глаза, радуясь тому, что доктор дал разрешение на это. Это почти устраняло из происходящего личностный характер. Глубоко вздохнув, она подалась вперед и выпятила плотно сжатые губы.

— Боюсь, миз Полански, что так не пойдет.

Глаза ее мигом раскрылись.

— А почему? — спросила она с нескрываемым раздражением. — Поцелуй есть поцелуй.

— Но это не такой поцелуй, что мы пытаемся воспроизвести, — пояснил он. — В симуляторе мы сидели… ближе.

Ближе? Да они практически были друг на друге!

— Послушайте! Я дала согласие поцеловать вас, но это уже не лезет ни в какие…

— В чем дело? — спросил он с сияющими от удовольствия глазами. — Боитесь?

“Черт возьми, само собой!” — подумала Джилл. Но она не собиралась доводить это до его сведения. Она никогда не отступала перед вызовом судьбы и не собиралась делать это сейчас. Собранная, решительная, она позволила ему принять себя в объятия, заставляя себя не обращать внимания на нежданную нежность его рук, на безумное биение ее собственного предательского сердца. Она плотно зажмурилась, используя это чисто физическое ощущение для того, чтобы отгородиться от хаоса разрывавших ее изнутри эмоций. Какое-то мгновение она это сумеет выдержать, а за это время доктор успеет ее поцеловать и получить доказательство того, что виртуальный поцелуй не имеет ничего общего с реальным.

И время это окажется достаточным, чтобы стереть из памяти яркие радужные мечты и заменить их серыми потеками пены.

Иэн ошибался редко. Он считал ошибки продуктом деятельности других — людей неаккуратных, которые неправильно ведут исследования и из-за неумения вести расчеты получают неверный результат. Но в тот миг, когда он заключал сдержанную миз Полански в свои объятия и прильнул к ней губами, он понял, что совершает одну из немногих своих ошибок. И, пользуясь терминами из составленного Партриджем словаря американских бытовых выражений, это был “явный пшик”.

Он чувствовал напряжение ее тела, суровый фатализм человека, которого вот-вот поведут на расстрел. Судя по ее физической реакции, она в данный момент скорее находилась бы с орком, чем с ним. Он подвинул губы на миллиметр выше, отрезвленный мыслью, что он завлек ее в эту позицию хитро и бессердечно, как это имела обыкновение делать его бывшая жена. Ни один эксперимент такого не стоил. Устыдившись, он вознамерился было высвободиться, но тут его губы овеяло мягкое, теплое дыхание ее губ.

И внезапно честь превратилась в ничто. Справедливость превратилась в ничто. Желание, которое он полагал давно умершим, восстало в нем, как освободившийся от дремы великан, пробудившийся со слышным только ему одному победным ревом. Руки, вышедшие из его власти, обвились вокруг нее. Рот, которым он думал произнести слова извинения, накинулся на ее рот, как орел на добычу. Реки страсти, заклейменные логикой и недоверием, прорвались через стены и обрушились на него бурным потоком, топя его в наслаждениях и чувственных образах.

Он ощутил себя заново родившимся, способным разделить наслаждение с женщиной, находящейся в его объятиях. Дразня и засасывая ее губы, он поглощал ее с щедрой страстью, что поглощала его самого. Рот, который сотней способов может любить мужчину и заставляет его молить о сто первом…

И все же, несмотря, на его страстность, губы ее оставались для него закрыты. Он ощутил в ней внутреннее напряжение, дрожь, причиной которой являлась такая же, как у него, внутренняя борьба. Она была в его объятиях, но отгораживалась от них, как пленная принцесса, содержащаяся в заколдованной и неприступной башне. Мучением было держать небеса в объятиях и быть не в состоянии попасть на них.

— Дай же мне шанс! — простонал он, упираясь в сомкнутые губы. — Ради Бога, дай же мне шанс!

Она сглотнула вставший в горле ком и сделала негромкий выдох. Медленно и осторожно разжала губы, позволяя ему более откровенные ласки. Он глубоко проник в нее языком, добираясь до потаенных уголков, осторожно завоевывая ее. Одну за другой он снимал линии защиты, помогая ее распускающемуся желанию.

Он чувствовал, как постепенно с нее сходит напряжение, а на место скованности приходит неяркое, но зато ровно горящее пламя. Ее руки вцепились в планку его рубашки, сминая мягкую материю и подтягивая ее поближе, предлагая ему двуликое сокровище доверия и желания. Нежно всхлипывая, она откинула голову, чтобы облегчить ему путь, чтобы спровоцировать на соблазн. С крепнущей уверенностью она начала собственную операцию вторжения, и когда языки их встретились, исполняя дикий и ничем не сдерживаемый танец, робкое пламя, охватившее их, превратилось во все пожирающий костер.

— Джилли! — пробормотал он, не отрываясь от ее губ. Он смутно припоминал, что называл ее по имени во время поцелуя в киберпространстве, но это уже не играло никакой роли. Ласки уже не были воссозданием события, происшедшего в киберпространстве — это было нечто новое и драгоценное само по себе, столь же драгоценное, как и сказочное создание, находившееся у него в объятиях. Страсть ее возродила его, доверие ее привело его к покорности. Пустые годы вымученной любви и стерильных уравнений притупили его страсть. Но поцелуй ее, сладкий, горячий поцелуй оросил пустыню его души.

Внезапно резкий звонок стоящего на кухне телефона прервал их ласки. Джилл попыталась было встать, чтобы ответить на звонок, но Иэн все никак не мог ее отпустить. Слишком рано, чертовски рано!

— Не уходи! — проговорил он тоном, колебавшимся между приказом и мольбой.

— Такой поздний звонок наверняка важный, — пояснила она. А затем с прекрасной, трепетной полуулыбкой на устах добавила: — Это ненадолго.

Иэн с сожалением ослабил объятия. Она выскользнула из его рук, оставив после себя пустоту, чего он не ожидал, и ни на чем не основанные опасения, что он держал ее в объятиях в последний раз. “Не сходи с ума”, — приказал он себе, наблюдая, как ее точеная фигурка идет через всю комнату и исчезает на кухне.

Он оперся о диван и провел рукой по волосам, пытаясь бесстрастным клиническим взглядом окинуть то, что произошло между ним и Джиллиан. То, что начиналось, как обычный поцелуй, трансформировалось в нечто гораздо более сложное, в нечто, потрясшее его до основания.

Что-то, в чем он признавался себе с откровенной улыбкой, что было чертовски великолепным.

Был ли он готов к этому? Вероятно, нет. Его личная жизнь была и так достаточно неустроенной, чтобы еще вводить в нее упрямую, совершенно неотразимую женщину-идеалистку. Более мудрая часть его существа настаивала на том, что его влечение к миз Полански является сугубо животной похотью, побочным продуктом суровости избранного им спартанского жизненного стиля. Но он, будучи ученым до глубины души, не мог позволить себе манипулировать фактами, подгоняя их под теорию.

После развода на него буквально набросилась целая толпа женщин, но у него ни разу не возникло серьезного искушения принять хотя бы одно из этих предложений. Чисто физическая сторона секса его никогда не удовлетворяла, ибо ему хотелось большего. Страсть он вложил в работу, отыскав для себя достаточно стабильное, пусть даже не вполне удовлетворительное существование в мире непреложных принципов и холодных уравнений. Он избрал для себя скучное, зато сносное будущее — пока некая миниатюрная “черепаха из коробки” перевернула вверх тормашками его аккуратно устроенную жизнь.

Тихий звук привлек его внимание. Он поглядел вверх и увидел Мерлина, уставившегося на него с высоты ближайшего книжного шкафа широко раскрытыми золотистыми глазами, преисполненными откровенного восхищения. И судя по тому, как уютно кот лежал, поджав под себя лапки, Иэн догадался, что чертеныш уже долгое время наблюдал за тем, что происходило внизу, на диване.

Иэн ухмыльнулся, подмигнул коту, полагая что род их занятий схожий. Синклер пользовался симулятором, чтобы изучать события виртуального мира, в то время как Мерлин выполнял точно такую же работу в реальном.

— Что-ж, коллега-вуайер, — серьезным тоном заявил ученый. — Какой дадите совет? Какие мудрые слова ты почерпнешь из опыта своих девяти жизней?

Если у Мерлина и наличествовал таковой, то он оставил его про себя. Он продолжал глядеть на Синклера, лишая его присутствия духа своим долгим, не мигающим взглядом. Опять в сознание Иэна закрался холод неуверенности, ощущения непредвиденного несчастья, маячившего впереди. Научная логика призывала его отбросить эту идею, как чистейшей воды фантазию, но он не мог выбросить из головы тот последний раз, когда к нему подступало это тревожное ощущение — хмурый, дождливый день в кембриджской квартире в преддверье факультетской вечеринки, где коллега представит его лживой, потрясающе прелестной женщине по имени Саманта…

— Доктор Синклер?

Иэн удивленно обернулся. На какое-то мгновение ему показалось, что в дверях кухни стоит его темноволосая бывшая жена, поразительно красивая, но с глазами, хитрыми, как у змеи. Затем перед его взором возникла другая фигура: более миниатюрная, обманчиво-ординарная на вид женщина, которую смелость и сила воли делают до такой степени красивой, какой Саманта никогда не была. Он сглотнул вставший в горле ком, ощущая, как в нем происходят глубочайшие перемены, словно топологическая “волновая” программа Феликса Паркера наложилась на его собственный бесформенный серый мир, наполнив его жизнью и цветом. Будучи не из тех, кто верит в чудеса, он внезапно задумался относительно возможности их проявления. “Возможно, мой симулятор — не единственное средство изменения реальности…”

— Звонила Марша, — тихо проговорила Джиллиан, прислонясь к косяку. — Она хотела сообщить вам, что кто-то звонил ей домой в поисках вас. — Она скрестила перед собою руки и, глядя в упор на него, добавила: — Она хотела знать, когда вы вернетесь домой.